Текст книги "Журнал «Если», 1992 № 03"

Автор книги: Станислав Лем

Соавторы: Филип Киндред Дик,Лайон Спрэг де Камп,Элвин Тоффлер,Роберт Лафферти,Ярослав Голованов,Джон Бранер,Евгений Попов,Борис Пинскер,Геннадий Жаворонков,Виктор Гулъдан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Так что же, ты готов скорее принять смерть, – старательно подбирал слова Павел, – чем выжить и потом наслаждаться всем, чем ты хвастал всю дорогу: деньгами, роскошью, властью?

– Я…

Эндрю замолчал, его руки безвольно опустились. Со страхом смотрел он на медицинские приборы, облепившие его тело ниже поясницы.

Павел ждал.

– Ладно, – обреченно произнес Эндрю. – Ну, дай мне хотя бы эти свои транквилизаторы.

Павел выбрал один из инъекторов и сделал укол.

– Спасибо, – внезапно поблагодарил Эндрю – еще до того, как должен был почувствовать эффект инъекции. – Я… Я, наверное, должен извиниться перед тобой, а?

Павел пожал плечами.

– Как ты себя чувствуешь? – неожиданно спросил Эндрю.

– Я? – Павел устало закрыл глаза. – Нормально. Нормально, в общем.

– Я задал тебе вопрос. Что, не достоин ответа?

– Хорошо… – Павел облизнул губы. – Голова разламывается, но у тебя, думаю, тоже. Это из-за воздуха. В горле пересохло – по той же причине, воздух здесь очень сухой. Кроме того, куча ушибов и вывих лодыжки. Как врач могу заверить: я куда в лучшей форме, чем ты.

– Оно и видно. – Тень улыбки мелькнула на пухлом лице Эндрю. – Я попал в такой переплет, что без больницы не обойтись, не так ли?

Павел кивнул. Не было смысла скрывать правду.

– Тогда какого дьявола ты не включаешь ЛB? – взорвался Эндрю.

Павел замер. Наконец, произнес:

– Ты испорченное дитя! Ты… О. я не могу подыскать для тебя подходящего снова!

– А теперь слушай, – начал было Эндрю, но Павел решительно перебил:

– Перед тем, как пуститься на новые трюки, вбей в свою дурацкую башку: я хочу остаться в живых, даже если тебе наплевать на себя. Ты так избалован и капризен, что малейший намек на боль заставляет тебя отказаться от всего разом. Так вот: один раз в жизни тебе просто-напросто придется делать то, чего хочет другой!

Наступило молчание. С тех пор, как Павел очнулся, на корабле царила полная тишина, только легкий ветерок свистел в пробоинах корпуса. Вчера еще позвякивали склянки в медкабинете, шуршал песок, забивая последние пустоты в корме корабля, потрескивали остывавшие балки – сегодня все шумы прекратились.

Неестественное спокойствие, вызванное последним уколом, растеклось по лицу Эндрю. Он сказал:

– Ладно. Если ты так решительно настроен сохранить мне жизнь, сделай что– нибудь. Я ведь, знаешь ли, чувствую себя крайне паскудно.

– Хорошо, – уступил Павел. – Я дам тебе еще обезболивающее – но слабую дозу. Боюсь, надо постепенно приучить тебя терпеть. Кто знает, как долго придется ждать спасения.

– А почему ты уверен, что нас вообще спасут?

– Мы находимся в одной системе с планетой Картер. Если где-то поблизости работал локатор, он должен был засечь наш сигнал. Может быть, за нами следили вплоть до самого крушения.

– Черт! Тогда никто и не подумает отправиться на поиски, – сказал Эндрю. – Кроме нас с тобой, все ведь погибли, верно? Стоит им определить скорость. с которой мы ворвались в атмосферу…

Павел и сам так думал, но постарался сказать как можно убедительнее:

– Я, конечно, не инженер, но надеюсь рано или поздно найти целый передатчик и источник питания к нему. Ладно, мне пора.

– Нить! – сказал Эндрю.

– Ах да, конечно. Я принесу тебе пососать таблетку – это поможет.

Лежавший в запертом шкафчике ЛВ. казалось, насмехался над ним. когда Павел вошел в медкабинет.

Приготовив скудный завтрак из половины банки фруктового пюре, Павел засел за план дальнейших действий. В этом разреженном воздухе лучше не переутомляться; но, с другой стороны, работать нужно быстро, чтобы как можно скорее установить маяк – каждый день уменьшал их шансы.

Вскоре, несмотря на головную боль, был намечен логичный, как ему представлялось, план действий. Павел поискал глазами что-нибудь годное на роль лопаты, остановился на пластиковом стуле с одной все еще державшейся металлической ножкой. Вставил ее в щель в стене, навалился всем весом и выпрямил ножку так, чтобы она стала черенком, а сиденье стула – плоским совком. Прекрасно. Очень довольный собой, он принялся копать там, где вчера нашел банки с супами.

И почти сразу наткнулся на обезображенный труп.

В голове мелькнула мысль, что следовало бы попридержать консервы до последнего, а питаться мясом. В этом сухом воздухе, без бактерий земного типа оно долю не должно портиться.

«Отвратительно! – возмутилось подсознание. – Лучше ЛВ, чем людоедство!»

Может быть.

Павел сдвинул тело, с большим трудом оттащил его к пробоине в корпусе и вытолкнул наружу. Вылез следом, оттащил труп подальше с глаз и бросил в его сторону несколько лопат песка. Решив не возвращаться сразу, превозмогая боль в суставах, прошел вокруг корабля. Каждый шаг давался с трудом; дюна была настолько сухая, что Павел провалился в песок по щиколотку. Чем больше он видел, тем больше удивлялся чуду своего спасения. Наружу выступала только пятая часть корабля – расколотая, будто яичная скорлупа. Сердце его упало. Была ли хоть малейшая надежда найти работоспособное оборудование для маяка?

Что ж, есть только один способ ответить на этот вопрос. И Павел возобновил раскопки.

Время тянулось медленно. Он сразу же вошел в монотонный ритм, которому должен был следовать отныне постоянно. Какое-то время он копал, используя как предлог для отдыха очередной найденный труп либо неповрежденное оборудование. Потом навещал Эндрю, оказывая помощь или – все чаще и чаще – просто объясняя, что в данный момент ничего сделать не сможет, поскольку остается лишь горстка ампул для уколов. Впрочем, были и другие причины отказывать Эндрю в его просьбах.

В первый раз, когда Павел предупредил, что придется увеличить промежутки между уколами и полежать с болью подольше, Эндрю поджал губы и произнес:

– Понятно. Тебе это нравится.

– Что?

– Тебе это нравится. Нравится иметь дело с беспомощным человеком. Ты наслаждаешься своей властью.

– Чепуха! – ответил Павел грубо, вглядываясь в показания приборов в ногах койки. Один из индикаторов переключился с зеленого на красный.

– О, я знаю людей твоего типа, – продолжал Эндрю. – Ничто не доставляет им такого наслаждения, как…

– Заткнись! – отрезал Павел, – Я стараюсь, чтобы мы оба остались живы. И, по возможности, не свихнулись. Кончай – мои нервы и без того на пределе.

– И как поступает доктор, когда его разозлит пациент? Отключает приборы поддержания жизни?

– Нет, – Павел вздохнул. – Уходит подальше, чтобы ничего не слышать. И долго не возвращается.

Он вышел из каюты, хлопнув дверью. Постоял немного в коридоре, прислонясь к стене и обхватив голову руками. Если так будет продолжаться…

Но его ждала работа, и Павел заставил себя вернуться к ней. Раз за разом, когда, собирая все силы, он вонзал импровизированную лопату в очередной холмик песка, в голову приходила мучительная мысль о пустой трате времени. Он давно уже копал в отсеке, где надеялся обнаружить пригодное электронное оборудование, если таковое уцелело, но. ему попадались лишь обугленные или оплавленные куски металла. Здесь бушевал пожар, и очень сильный

Почти трое суток – вернее, три световых дня – заняли раскопки той секции корабля, на которую он возлагал самые большие надежды. Однако единственной полезной вещью, которую Павел нашел, был прочно сработанный аварийный фонарь с почти новой батареей. Он наткнулся на него в сумерках. Включил и подумал: «Как хорошо иметь нормальное освещение!»

И почувствовал укол совести: каково Эндрю одному в темноте, в вынужденном многочасовом ожидании очередного обезболивающего укола.

Павел взял светильник и понес его в каюту Эндрю. Тот дремал и не сразу среагировал на звук отодвигаемой скользящей двери. Открыв глаза, Эндрю внезапно произнес:

– Павел, ты выглядишь ужасно!

– Что? – Павел провел рукой по своему лицу. Конечно, отросла трехдневная щетина, грязь и пот покрыли кожу, будто слоем грима…

– Да, пожалуй, – прохрипел Павел. – Но все это мелочи. Зато вот лампу нашел. Она тебе, думаю, пригодится. Могу принести что-нибудь, чтобы ты коротал время при свете – скажем, книгу, если любишь читать. Или игру – я докопался до комнаты отдыха.

Но Эндрю, казалось, не слушал.

– Почему, черт побери эту галактику, ты доводишь себя до такого изнеможения? Удалось послать сигнал поисковой партии?

– А-а, – Павел облизнул покрытые песком губы. – Я уже нашел немало всякого, однако…

– Однако не то, что нужно?

– Не знаю, все разбито.

– Так я и думал, – сказал Эндрю.

Теперь, при ярком свете, Павел увидел его впалые щеки. Еще вчера мерцавший зеленым индикатор сегодня светился красным.

– Павел, по крайней мере положи ЛB так, чтобы я мог до него дотянуться. Предположим, на тебя свалится балка. Представь, что ты ранен и не в состоянии добраться до ЛB.

– Я не хочу к нему прибегать, – упрямо сказал Павел.

– Но ты же не можешь спасать меня от боли все время!

– Я постараюсь.

– Ах, оставь! – тоскливо вздохнул Эндрю и отвернулся от лампы, закрыв глаза.

«Неблагодарный ублюдок», – подумал Павел и вышел.

В эту ночь, как и в предыдущие, он погрузился в сон моментально, едва лег на меховое ложе в коридоре у двери в каюту Эндрю. Ему снились далекие миры, где он был счастлив и где ему было легко: он нежился под теплым солнцем и роскошествовал среди красивых женщин…

«Уж не добрался ли Эндрю каким-то образом до ЛB и включил его?»

Эта мысль прорвалась сквозь эйфорию сновидения и резким толчком подбросила Павла на постели. Он ощупью нашел лампу и включил свет.

Эндрю лежал весь в поту, сжав кулаки и стиснув зубы. Еще один красный индикатор горел вместо зеленого.

– Черт возьми, да ты, должно быть, умираешь от боли, – взорвался Павел.

– Я не хотел…будить… тебя., – с трудом произнес Эндрю сквозь стиснутые зубы. – Думал…тебе надо отдохнуть.

Павел ошалело взглянул на него. Но не стал тратить время на размышления. Схватив инъектор с болеутоляющим, он ввел Эндрю полную дозу.

– Спасибо, – прошептал тот, и судорога постепенно отпустила его. – Извини, что разбудил.

– Все в порядке. – Павлу стало неловко.

– Знаешь, что? – спросил Эндрю, уставившись в потолок. – Я теперь все время думаю. Наверное, еще никогда в жизни я не размышлял так много об одном и том же. Я дико испугался, когда произошло крушение. Мне не верилось, я твердил себе, что такое может случиться с кем угодно, только не со мною – только не с Эндрю Алигьери Соличуком-Фером… И вот рядом ты – работающий, как робот, знающий, что можно и чего нельзя… А представь, что все наоборот: я на ногах, а ты прикован к постели? Все полетело бы к черту! Я бы свихнулся! Я бы просто сдался и включил ЛB.

Павел не верил своим ушам.

– Поэтому, я… ну, я хочу сказать, что многим тебе обязан. Думаю, мне удивительно повезло, что именно ты оказался рядом. Без тебя я бы накрылся. – Его кулаки опять сжались, но на сей раз не от боли. – И ты прав! Глупо умирать раньше времени. Глупо сдаваться только потому, что не можешь вытерпеть боль, что не знаешь шансов на спасение. Черт побери, на дюжине планет я играл и делал ставки на куда менее важные вещи – всего лишь на деньги. И клянусь, я бы не стал заключать пари, что можно остаться в живых после такого крушения!

– Я тоже, – в замешательстве сказал Павел. Уголком глаза он заметил, что последний красный индикатор снова загорелся зеленым светом – признак того, что именно боль вызвала опасность. Дилемма: либо снимать боль, чтобы защищать организм, либо беречь запас болеутоляющих средств, делая его жизнь хотя бы выносимой на как можно более долгий срок…

Слишком много надо решить, а голова словно набита песком. И Эндрю еще не выговорился до конца.

– Ты уверен, что мы на Квазимодо-IV?

– Да. Во всяком случае, уверен настолько, насколько это возможно без дополнительных сведений. Я пока еще не докопался до библиотеки, но, полагаю, она уже близко.

– Знаешь, – сказал Эндрю. – Вместо того, чтобы тратить время на игры и другую ерунду, почему бы мне не заняться микрофильмами, если ты, конечно, доберешься до них; и найти бы еще хотя бы увеличительное стекло или микроскоп…

«Фантастика! – думал Павел, пробиваясь все глубже в недра корабля. – Не могу поверить!»

Павлу действительно удалось найти кусок поцарапанного и треснувшего стекла большой увеличительной силы, кое-что из роликов и несколько обгоревших книг, страницы которых надо было переворачивать очень осторожно, иначе они могли рассыпаться. Немного приподнявшись на подушке, Эндрю каким-то образом приспособился и сумел проглядеть материалы с помощью переносной лампы. Там были только мимолетные упоминания о Квазимодо (эта планета мало кого интересовала), но те крохи сведений, которые удалось собрать, подтверждали, что они находятся именно там, где предполагали, и, более того, в настоящее время обращены к той же стороне местного солнца, что и планета Картер.

Значит…

«Почему же нас не спасли до сих пор?»

Почти незаметно минули четвертый, пятый, восьмой день. Изнурительная работа в бедной кислородом атмосфере отнимала последние силы. Павел с трудом поднимался после сна. Раскопки свелись к чисто механическим действиям: однажды он отбросил было в сторону прибор, который мог бы пригодиться, ибо усталый мозг запоздал его опознать. Пришлось выгребать прибор руками из кучи песка.

И, конечно же, все время попадались трупы.

После того, как Эндрю выказал неожиданное мужество, Павел уже не боялся ЛB. Однако прошел день-другой, и кровавые мозоли на руках, песок во рту, резь в воспаленных глазах, бесконечная жажда – все эти страдания как бы сговорились разбудить в его памяти призрак Легкого Выхода. Зачем быть жертвой суровой действительности, когда можно перенестись в чудесный воображаемый мир, наслаждаясь прелестными девушками, шелковистыми лужайками, золотыми пляжами…

Стоп!

Но запас лекарств таял, хотя Павел расходовал их бережно; меньше оставалось также протеиновых концентратов и глюкозно-витаминных растворов – единственной пищи, которую он мог предложить Эндрю. К счастью, было достаточно медикаментов, вызывавших сгорание накопленного организмом жира – препарата для неумеренных в пище пассажиров, которые иногда к концу длительного космического полета обнаруживали, что прибавили пару лишних кило, и хотели вернуться к нормальному весу перед посадкой. Кожа на Эндрю обвисла, как у выпустившего воздух шарика, но, во всяком случае, он не испытывал острого голода, как Павел.

Все чаще Павел выходил наружу и смотрел в небо, полностью сознавая тщетность такого занятия. Днем спасательный корабль на орбите все равно не заметишь, а если он прибудет ночью, то, безусловно, даст яркие световые сигналы и, возможно, выстрелит звуковыми ракетами, чтобы привлечь внимание уцелевших и. скажем, побудить их зажечь костры.

Костры!

Эта идея, в сущности, и не могла появиться, пока Павел окончательно не признал, что дальнейшие раскопки бесполезны. Та часть корабля, которую он еще не расчистил от песка, обрушилась, и у него не было ни сил, ни инструментов отодвинуть металлические балки, заблокировавшие путь.

В общем, раскопки он продолжать не мог. Но сидеть без дела было еще тягостнее. Мысль о кострах показалась спасением. Ночью огонь заметен с большого расстояния при таком ясном небе. Только раз после крушения Павел видел облака – они висели на горизонте вокруг садившегося солнца. Предположительно, в том направлении был океан, но возвышенность – цепь холмов и гор – профильтровывала всю влагу из воздуха, пока ветер гнал его в глубь континента.

Скудные сведения о климате Квазимодо-IV Эндрю нашел в книгах, которые ему принес Павел. Но осталось ли здесь что-нибудь, способное дать яркое пламя в разреженном воздухе? Павел провел осторожные опыты с горючими жидкостями из своего медкабинета: спирт, эфир, разные бесполезные теперь настойки и суспензии, этикетки которых предупреждали – «Огнеопасно». Убедившись, что, если пропитать горючий материал этим жидкостями, костер разжечь вполне возможно, он принялся разгребать кучи мусора, самим же им оставленные, выбирая то, что способно гореть.

На это ушло еще пару дней.

Понемногу его стала одолевать навязчивая идея лимита времени. Он без конца говорил себе: «Продержаться бы еще четыре, три дня…»

Так продолжалось, пока Павел не поймал себя на другой мысли. Пятнадцать дней – крайний срок, в течение которого он мог поддерживать в Эндрю жизнь, – превратились в его сознании в заклинание. «Если мы продержимся пятнадцать дней, все будет хорошо». Но уже миновало одиннадцать, двенадцать, тринадцать дней. Шансов на спасение становилось все меньше. По идее, их давно должны были разыскать.

Отсутствие спасателей имело лишь одно объяснение – Мэгнюссон не дал сигнал. Должно быть, выйдя из режима сверхсветовой скорости, они оказались за этой проклятой пустынной планетой, и локаторы на орбитах вокруг Картера ничего не увидели. Значит, положение безнадежно!

Вновь и вновь, как птица Феникс, возрождался призрак запертого в шкафу ЛB.

Обессиленный работой, недостатком кислорода и крайне скудным питанием, Павел проводил один-два часа между мертвой усталостью и дремотой в разговорах с Эндрю.

Две первых беседы были для него открытием: до сих пор он не представлял себе жизнь человека, которому суждено унаследовать одно из крупнейших состояний в галактике. С раскалывающейся от боли головой, сосредоточив все свои силы, чтобы, подобно пьяному, не свалиться от усталости с ног, Павел делал все, чтобы приободрить Эндрю.

Но однажды вечером он признался себе, что, хотя им и удалось продержаться эти две недели, они все равно обречены. И в скверном настроении, мучимый жаждой, разразился обвинениями в адрес Эндрю, припомнив ему все: пьянство, лень, жадность и наплевательское отношение к другим пассажирам. Сначала изумившись, а затем разозлившись, Эндрю ответил ему тем же, и разговор, который мог стать дружеской беседой, завершился хлопаньем дверью.

Но, выходя, Павел успел заметить не просто еще один красный огонек (он уже привык, что каждый день прибавлялось по одному), а целый рой красных индикаторов, которые еще вчера были зелеными.

Дрожа всем телом, он подождал в коридоре, чтобы успокоиться, и снова открыл дверь.

– Извини. Мне стыдно. У тебя сейчас страшная боль. Индикаторы…

Павел кивнул в их сторону. Они, естественно, располагались так, чтобы пациент их не мог видеть.

– Я знаю, – пробормотал Эндрю.

– Что?

– Конечно же, я знаю! – снова разозлился Эндрю. – Эта твоя машина сделана не для абсолютно темного помещения, а в расчете на госпитальную палату, где стены излучают сумеречный свет, ведь так? Каждую ночь, когда ты выключаешь лампу, чтобы я спал, я вижу свет индикаторов. Я знаю, что дела мои плохи.

Павел закусил губу.

– Кажется, я был с тобой не до конца откровенным. Я… Ну, в общем, я больше не верю, что нас спасут. Если бы нас искали, го к этому времени помощь уже пришла. Хочешь, чтобы я…

– Включил ЛВ? – прервал его Эндрю. – Нет! Нет! И еще раз нет! Ты правильно сделал, убрав его от меня подальше. Только теперь я начал понимать, что такое жизнь. Нет, выбрось его, закопай, сделай что хочешь, только, ради Бога, не включай!

Тут голос Эндрю сорвался, на лице выступил пот.

– Что ж, хорошо, – угрюмо сказал Павел. – Спокойной ночи

Павлу снова приснился ЛB.

Когда он открыл дверь каюты пациента (невыспавшийся, ибо пришлось дважды заставлять себя бодрствовать по 10–15 минут, чтобы во сне опять не оказаться во власти ужасов), Эндрю лежал без сознания. Кроме четырех, все индикаторы на медицинских приборах светились красным светом. К тому же опустела последняя банка с питательным раствором. Оставалось немного воды, чтобы предотвратить обезвоживание, в мускулах было достаточно тканей, чтобы поддерживать обмен веществ еще несколько часов, может быть, даже пару дней, если Эндрю останется неподвижным.

А потом…

Верная смерть.

Павел не мог в это поверить. У него кружилась голова. Он пытался убедить себя, что даже просто поддерживать в Эндрю жизнь четырнадцать дней, причем не обычных, а сверхдлинных местных – уже в своем роде медицинское чудо. Едва ли какому– нибудь современному врачу удавалось такое без помощи полного набора оборудования жизнеобеспечения.

Но что толку от того, что ему это удалось, если никто никогда об этом не узнает?

Надежда покинула Павла. Вся его перенапряженная воля к жизни рухнула, как мост от слишком большого груза. Он пошел к медицинскому кабинету.

В шкафчике лежал Легкий Выход.

Павел вынул гладкий прохладный прибор из футляра. Не стоило труда вспомнить комбинацию цифр замка. Покрутил прибор в руке. Солнце давно уже встало, и было много света.

«Ему я отказал в этом, заставил вести напрасную, глупую, бессмысленную борьбу с болью. И теперь Эндрю умрет, не приходя в сознание… А он оказался по-своему хорошим парнем. Я почти в восторге от него… и ужасно стыжусь себя: потому что собираюсь прибегнуть к тому, что сам ему запрещал».

Конвульсивным движением Павел повернул белый колпачок ЛВ и нажал его. Послышалось легкое жужжание. Павел закрыл глаза.

Не веря в происходящее, он снова открыл глаза. Все было точно таким, как раньше. Только ЛВ стал горячим. И…

Павел с проклятьями уронил прибор на пол. Раздалось шипение, из прибора вырвалось облачко дыма, а сам колпачок деформировался и почернел.

Павел почувствовал себя самоубийцей, который потратил много сил, выбирая и завязывая веревку, лопнувшую потом под его тяжестью.

– Будь я проклят! – процедил он, наконец. – Миленькая коробка с комбинированным замком, с шикарной подушечкой-гнездом для прибора… Оказывается, он поломался при крушении. Черт, до чего же хилая штука!

Прибор больше не дымился. Павел дотронулся до него – еле теплый. Схватив ЛВ, он резко повернулся, ослепленный яростью, и покинул медкабинет.

«Я отплачу ему за то, что он втянул меня в это дело! Я сведу счеты! Я…»

Но что это?

Откуда-то снаружи послышался рев. Завибрировали искореженные стальные стены коридора. Павел замер, протянув руку, чтобы открыть дверь каюты Эндрю.

Ревущий звук на секунду стих, затем набрал силу В ужасе уставился Павел на ЛВ в своей руке.

Подумалось: «Уж не заработал ли он в конце концов? В вызванной им иллюзии – фантазия спасения?»

Но любая иллюзия, которой он был способен наслаждаться, исключала всякое воспоминание об ЛB, поскольку даже намек на его существование напомнил бы Павлу, что он обречен на смерть…

Он повернулся, недоумевая, и разрывающим легкие рывком устремился к ближайшей пробоине в корпусе. Трясущимися руками зажег костер-маяк и упал рядом.

– Думаю, кому-то следует извиниться за то, что служба спасения не спешила, – сказал доктор в Центральном госпитале Картера. – Но ведь достаточно логично было оставить всякую надежду в тот момент, когда вычислили курс «Пеннирояла». Никто не ожидал, что после такой катастрофы можно выжить.

– Пожалуй, – произнес Павел. Он чувствовал себя намного лучше, хотя из-за богатого кислородом воздуха слегка кружилась голова. – И поисковая партия отправилась подбирать обломки, а не спасать людей?

– Боюсь, что так, – признал доктор. – Вас подобрал корабль, который был зафрахтован страховой компанией, отвечавшей за груз мехов.

Доктор помолчал, потом снова заговорил:

– Между прочим, должен сделать вам комплимент за превосходную работу с Эндрю Соличуком. Вы знаете, его семейство имеет огромный вес здесь, на Картере, и если бы его нашли мертвым…

– Да, – произнес Павел. – Да, работа была что надо.

Отсутствующим взглядом он смотрел в окно. Отличное современное здание, очень дорогое, в окружении лужаек и цветников. Он любовался плавательным бассейном и террасой-солярием, где нежились под солнцем пациенты, и рассеянно поглаживал нечто полированное и ощутимо весомое, лежавшее у него на коленях. Что?..

Ах да, ЛB, который не сработал.

– В каком состоянии Эндрю? Я бы хотел увидеть его, если можно.

– Думаю, устроим, – дружеским тоном сказал доктор. – Конечно, его пришлось собирать по частям. Но вы сами понимаете: семья, связи… Короче, Эндрю уже на ногах и, между прочим, все время спрашивает о вас.

Поднявшись, он с усмешкой добавил:

– Рады, наверное, что эта штука оказалась поломанной?

– Что? – удивленно уставился на доктора Павел. – А, это? – Вставая, он взвесил ЛB на руке. – О, он не мой.

– А мы считали, что ваш, – сказал доктор. – Перед психологической коррекцией прибор хотели забрать, но, увидев, как бурно вы реагировали, я распорядился, чтобы вам позволили держать его при себе. Своего рода психический якорь. Так говорите, не ваш?

– Нет, он принадлежит Эндрю, – промолвил Павел, задумчиво глядя на ЛB. – Должно быть, у меня в подсознании все сдвинулось, коль я так вцепился в него. Думаю, настало время от него избавиться. Я верну прибор Эндрю, пусть знает, что от него все равно не было бы пользы. Признаться, Эндрю требовал включить ЛB изо дня в день.

– Ничего удивительного, – кивнул доктор. – Страдая до такой степени… И все же, по его словам, вы заразили его волей к жизни.

В дверях доктор вежливо пропустил Павла вперед.

Вот он, Эндрю: до неузнаваемости худой, чуть ли не голышом в ярком теплом солнечном свете, с несколькими следами рубцов вокруг талии и в нижней части спины – и улыбающийся от уха до уха. Он только что вышел из бассейна, капли воды еще стекали по телу. Эндрю отшвырнул полотенце и с радостными восклицаниями бросился навстречу Павлу.

– Павел! Как мне благодарить тебя! До чего же ты был прав! Ну дай же мне руку…

Эндрю уже протянул руку, как вдруг голос его изменился.

– Что это? – упавшим голосом спросил он. Румянец сошел с его щек. – Это же!.. Как ты посмел!..

– Что? – Павел в нерешительности стоял перед Энлрю, держа в руках ЛВ. – Ты это имеешь в виду? Я как раз хотел сказать!.. Если ты думаешь…

– Ты дьявол! – Эндрю выхватил у Павла прибор и уставился на торец с явно вжатым колпачком. – Ты включил его! После всех твоих лицемерных уговоров ты его включил! И… и все вокруг пустая иллюзия! Значит, я умираю – как раз тогда, когда понял, чего стоит жизнь!

Его лицо превратилось в маску гнева.

– Секундочку! – стоявший рядом с Павлом доктор выступил вперед.

Сам Павел остолбенел от изумления, лишенный дара речи и едва способный думать.

Но доктор опоздал.

Подняв ЛВ над головой, Эндрю изо всей силы, которую дали ему восстановленное здоровье и энергия, опустил тяжелый пластиловый цилиндр на голову Павла, раскроив ему череп так же полностью и бесповоротно, как разлетелся корпус лежавшего в обломках корабля «Пеннироял».

Перевел с английского Анатолий РЕПИН