Текст книги "Панталония — страна чудаков"

Автор книги: Спиридон Вангели

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Трёхглазый охотник

Больше всего на свете Василе любил поесть. Дома сидел – жевал, в гости приходил – жевал, и даже когда гулял – жевать умудрялся. Достанет что-нибудь из кармана вроде булочки с маком и жуёт. А недавно он поросёнка на базаре купил, чтобы тот за ним ходил и крошки подбирал. Не пропадать же добру!

Шёл Василе на свадьбу – с собой поросёнка брал. В шаферы поросёнок не рвётся, но и голодным домой не вернётся.

А Василе, сколько ни ел, всё был худой как жердь. Зато поросёнок всё длиннее и длиннее становился: уши у него будто вперёд бежали, а хвост – назад. Стал он огромной свиньёй, но, как и прежде, за хозяином бродил постоянно.

– Хрю-хрю! – говорит и идёт за хозяином. Мол, роняй, хозяин, не только крошки, но и куски побольше.

Вот раз идёт Василе и радуется, какой у него поросёнок жирный да румяный, а навстречу охотник с уткой у пояса. Василе стал посреди дороги и рот разинул.

«Вот это дела! – думает. – Утку подстрелил! Какое лёгкое дело! Стоит на курок нажать – и утка с озера прямо тебе в горшок летит. Один выстрел – и суп готов. Куплю-ка себе ружьё».

Дома стал с женой спорить – козу на ружьё поменять или свинью. Наконец решил телегу продать, которая в сарае стояла.

У телеги этой двух колёс передних не было, денег за неё мало дали, только на полружья хватило.

– Я добавлю, кум. Будет у нас одно ружьё на двоих, – сказал крошка-сосед.

Он-то ружьё купить прав не имел, потому что был одноглазым. А в «Книге Законов Панталонии» было написано: «Охотник должен иметь два глаза».

– А у нас с тобой, Василе, три глаза на одно ружьё! Так что всё будет по закону.

– А как же мы, Тудосе, добычу будем делить? У меня-то глаз в два раза больше.

– Как делить? Один ствол – твой, другой – мой. Значит, и добыча пополам. А на охоте ты будешь целиться, а я ружьё носить.

Засомневался Василе, но как раз в это время над его домом стая уток пролетела. И так ему захотелось утиного супа, что он согласился:

– Ладно! Покупаем пополам!

Отправились они на ярмарку за ружьём. Купили, а по дороге домой ко всем родственникам и соседям заглянули – ружьём новым похвастались.

Слово за слово, всех родственников и соседей на будущий утиный суп пригласили.

Потом купили пороху и дроби, набили патроны и устроили соревнование: кто лучше стреляет. Взяли на огороде тыкву и поставили её – куда бы вы думали? – на дымоход!

– Стреляй, кум!

Бум!

Тыква на месте. И, как ни странно, дымоход на месте.

Бум!

– Стреляй теперь ты, кум!

Бум!

Все кошки из соседних дворов разбежались куда глаза глядят, собаки лаяли так, будто волка учуяли, куры кудахтали, будто лису увидели, и дым поднимался над тыквой.

В конце концов прибежали их жёны и отобрали тыкву.

Ночью охотники легли спать вместе в сарае, а ружьё под подушку положили. Лежат – не спят, планы строят.

– Теперь ни одна утка над нашей деревней не пролетит, – Тудосе говорит, – все в нашем котле окажутся. Не бывало ещё в Панталонии трёхглазого охотника.

– Мы и в лесу порядок наведём, – подхватил Василе. – Надо мне с одним волком счёты свести. Вот он где у меня сидит, кум! – Тут Василе хлопнул себя рукой по затылку, но было темно, и Тудосе так и не понял, где же сидит этот волк. – Он мою жену напугал! Теперь его поймаю, шкуру спущу и голым в лес пущу. Пусть и другим волкам передаст, что с Василе шутки плохи!

– Ладно, кум, давай спать. А то завтра с глазами сонными ничего не подстрелим. Вон уж и Большая Медведица на небе появилась.

На другой день рано утром взяли они ружьё и бинокль самый сильный, а Василе ещё и хлеба каравай и пошли на озеро. Василе по дороге всё каравай жевал. Только на озере не повезло охотникам. Утки здесь были, ничего не скажешь, да только на месте не сидели. Лишь прицелится Василе, а она – фьюить – и улетит. Это тебе не тыкву с дымохода сбивать!

Целый день бродили они вокруг озера, ломали камыши. Дело пошло к вечеру.

– Темнеет, – Василе говорит. – Утки маленькие, их уже и не видно почти. Идём в лес на крупную дичь охотиться. Не на утиный суп, так хоть на жаркое подстрелим.

Залегли они под кустом, вроде бы в засаде, лежат – дышать боятся. Темень вокруг – ничего не видно. Но Тудосе в бинокль смотрит одним глазом.

– Тсс! Слышу шаги! – зашептал Василе.

– С какой стороны? – Тудосе спрашивает и в бинокль глядит. – Это волк, кум! Матёрый волк! Наверняка тот самый! Стреляй!

Бах!

– Давай ещё раз. Для верности.

Бах!

– Готов!

Вот что могут сделать три глаза, ружьё и бинокль! Осторожно подошли к волку с ружьём наготове, – вдруг кинется! Да только волк уж больно толстый и какой-то грязно-розовый.

– Ой-ой-ой! – закричал Василе. – Это же моя свинья! Тудосе, ты же в бинокль смотрел! Ты что, волка от свиньи не отличаешь?

– Да ведь ночь же, кум. Порядочные свиньи в это время в свинарнике тихо сидят! Откуда она в лесу взялась?

– Наверно, под изгородь подлезла и за мной по крошкам прошла.

– Как хочешь, кум, а полсвиньи мои.

Пришлось Василе соседу одноглазому половину свиньи отдать. Так ведь договорились, когда ружьё покупали.

Святая вода

Проснувшись, Ион первым делом взял лопату и вышел во двор. Долго бродил он по двору и задумчиво тыкал лопатой в землю.

– Чего ты бродишь? Копай, где стоишь! – крикнула ему в окно жена Сынзиана.

– Курятник рядом, – тряхнул бородой Ион. – Нам ведь колодец нужен, а не поилка для кур.

Ион подошёл к воротам, где стояла старая акация. Её посадил ещё его прадедушка. Давно засохла старая акация. В прошлом году только один лист появился на её ветвях. Только один, да и тот пожелтел раньше времени, к Троице. Лист – это всего лишь лист, это не цветение дерева. Ион позвал тогда своего внука, чтобы тот снял последний лист.

– Погляди, – сказал Ион, – это последнее письмо от моего прадедушки. Неси его в каса маре.

Они отнесли лист, прикрепили его к полотенцу среди фотографий родственников.

– Пожалуй, тут, – сказал Ион, воткнув лопату под деревом. – Эта бедная акация устала жить. Даже почернела от времени. Смотрите, какое огромное дерево, его ветви в три двора входят. Столько лет стоять на одной ноге… Держать на себе такую ораву птиц – дроздов, голубей, ворон. Мёрзнуть зимой, как собака без конуры. Как гайдук, встречать ветры в открытом поле и столько раз в жизни сбрасывать листву, сколько раз улетали ласточки на юг!.. Пора и дереву в мир иной.

Ион махнул рукой и стал обкапывать дерево. Корни у акации были мощные, глубокие. Выкопал Ион вокруг канавку, обвязал ствол верёвкой. Старое и высохшее, дерево, однако, не хотело сдвинуться со своего места.

Позвал Ион сыновей, кликнул свояка. Дёрнули как следует – и упало дерево, содрогнулась земля. Показалось Иону: послышался глухой стон. Снял Ион шляпу.

– Вечная память, – говорил крошка Ион, поглаживая дерево. – Ничего. Сделаю из тебя санки. Санки из акации. Всю жизнь стояла, а теперь, как птица, будешь с горы летать.

На месте старой акации стал Ион копать колодец. Копал, копал, а воды не видно.

– Акация-то не зря высохла, – сказал свояк. – Напрасно здесь копаем. Нет тут воды.

– И у дерева есть свой срок, – Ион сказал. – А воду всё-равно найдём. Здесь у ворот самое место для колодца.

Копали-копали – до самой ночи. И только на второй день дошли до глины. Потом стали выбрасывать из ямы гравий. И после обеда вода появилась!

Стены колодца Ион камнем обложил. А сруб и барабан сделал плотник Маноле. Ион привязал к барабану цепь, Сынзиана – новое ведро, и колодец был готов принимать гостей.

Радовался хозяин, радовались соседи. Вода была вкусная, и главное, не портилась, как обычно. Сосед наполнил бочку, чтоб не рассохлась, и через месяц вода была такой же свежей.

Весть о чудесном колодце разнеслась по всей стране.

– Святая вода в колодце Иона, – говорили крошки и сбегались отовсюду с кувшинами и вёдрами. Сам Великий Крошка прислал человека, чтоб набрал ему воды на пробу. Даже лошади в королевстве стали капризничать: из других колодцев воду отказывались пить, а из этого – сразу ведро выпивали.

У Иона сердце радовалось, когда видел столько людей у своих ворот. Но как услышал однажды, что кто-то вместе с водой и его хвалит, говорит, улыбаясь:

– Может, вода и святая, да только я-то вроде не поп. Вот, одет, как и вы, нет у меня ни ризы, ни кадила.

Крошки пожимали плечами. Знали они, что Ион не поп. Он и неграмотный вовсе, но что-то с этим колодцем не так. Почему же вода из него не портится? Ну, в церкви «святую» воду поп делает: опускает серебряный крест в бочку с водой – и готово. Стоит вода месяцами в бутылке и никакого запаха не имеет. А Ион? Откуда ему взять серебряный крест, да ещё такой большой, чтоб его на всю колодезную воду хватило?

Один любопытный сосед всё допытывался: не ходит ли Ион ночью к колодцу колдовать? Днём-то у колодца люди – не поколдуешь!

– Чтоб мой Ион, как баба, колдовством занимался?! – сердилась Сынзиана. – Нравится наша вода – бери, не нравится – ищи другую! В нашей стране, колодцев, слава Богу, хватает.

Но любопытный пристал всё-таки к Иону:

– Это, наверное, душа твоего дедушки? Она и делает воду святой? А?

– Надоел ты со своими расспросами, – сказал Ион. – Хочешь – дежурь ночью у колодца. Только народ не пугай! За моей водой и в сумерки приходят.

– Ладно, – ответил любопытный крошка, – так и сделаю.

– Но если что увидишь ночью – сразу мне расскажи.

– О чём разговор, дядя Ион! Тебе первому на ухо шепну. Вот этим пальцем постучу в окно и всё расскажу по порядку: кто был, откуда взялся и что у колодца ночью делал.

– Договорились, – сказал Ион. – По рукам. И передай тогда ему мой поклон.

Прошла ночь и ещё одна ночь. Любопытный всё сидел у колодца, но так ничего и не видел. Неделя прошла. Ион спал крепко, только слышал иногда, как собака брешет. Но это ведь обычное собачье дело, – брешет и пусть себе брешет, а мы спать будем.

Но вот как-то зачерпнул Ион случайно ведром песку со дна колодца. Смотрит, а в песке монета серебряная, старая-престарая.

– Ну и дела, – подумал Ион.

А потом и говорит сыновьям:

– Опустите-ка меня, ребята, в колодец. Погляжу, не пора ли его почистить.

Сказал так, зажёг фонарь средь бела дня и залез в бадью, обвязавшись верёвкой вокруг пояса.

Скрип-скрип – заскрипел барабан, который весело крутили парни. Бадья опускалась в колодец.

Наверху лето в разгаре, а в колодце холодно, как зимой. Но Ион нарочно телогрейку надел, чтоб не простудиться. Вычерпали они воду. На дне колодца нашёл Ион кувшин без ручек, ножик, серьгу и две пуговицы.

И решил Ион поковырять ту стену колодца, из которой вода шла. Вдруг ножик его обо что-то звякнул.

– Монета! – изумился Ион, освещая её фонарём. – Такая-же, как и та!

И положил её в карман. Покопался ещё в стене и целую горсть монет наковырял.

– Вот он, дух прадедушки! – удивился Ион. – Вот отчего вода святая.

Только сейчас он вспомнил, как отец его рассказывал про клад, зарытый где-то около дома. Дед говорил перед смертью про этот клад, но место точное указать не успел.

Ион чуть было не завопил из колодца, что клад нашё, но решил потерпеть и удивить всех, когда наверх поднимется.

– Ты чего там возишься, отец? – кричал сверху старший сын. – Давай я спущусь, а то ещё поясницу простудишь.

– Сейчас заканчиваю! – крикнул Ион. – Поднимайте меня!

Скрип-скрип – снова заскрипел барабан, и бадья вместе с Ионом начала подниматься на свет Божий.

«Вот это да! – думал Ион. – Я клад нашёл. Сынзиана умрёт от радости. Сделает себе серебряные серьги, кольцо, останется ещё и невесткам, и внучкам. Сегодня – самый счастливый день в моей жизни!»

Поднялся Ион до середины колодца, и на лоб его легла лёгкая тень:

– Эй, остановите! – крикнул он. – Передохните малость.

Сыновья переглянулись: останавливать бадью на середине пути? А если, не дай Бог, цепь оборвётся?!

А отец их в это время в своих мыслях запутался.

«Если подыму клад наверх, – думал он, – вода уже не будет такою, как была…» Очень уж ему нравилось видеть у своих ворот столько людей. Шутка ли – полкоролевства брало воду из его колодца!

– Опустите-ка меня! – крикнул Ион, и тень улетела с его лба.

– Что случилось, отец?

– Ковшик забыл, – соврал он.

Скрип-скрип – скрипел наверху барабан, и бадья опускалась в колодец.

«Бедная Сынзиана… – жалел жену Ион. – Не успела получить серёжки, как уже и лишилась их».

Он добрался до дна и спрятал под камень все монеты. Только одну оставил в кармане.

«Пусть люди думают что хотят, – решил Ион. – Про серебряный крест, про ночных духов. Мне всё равно – лишь бы вода была такой же святой и чистой».

А монету он повесил в каса маре рядом с листом акации на красивом полотенце, среди своих родственников.

Бык с жёлтым рогом

Солнце ещё не взошло.

Туча водрузила на нос очки, вдела нитку в иголку и, пристроившись под тремя звёздочками в углу неба, стала штаны своего сына зашивать. Темно и холодно было в этот час на небе, но что поделаешь, не днём же этим заниматься, когда любой зевака может задрать голову и увидеть Тученёнка на небе в чём мать родила. Ведь у малыша только одни штаны.

Тученёнок скоро проснулся. Мамаша надела на него залатанные штаны, расчесала ему шевелюру, а потом пригрозила:

– Смотри, скоро и чинить нечего будет! Носишься по небу как угорелый, а ветру только этого и надо. Не штаны, а сплошная бахрома!

Тученёнок не стал спорить и прижался к мягкому мамашиному боку.

– С другими детьми я и забот не знала, – ворчала Туча. – Твой старший брат стал большим облачным медведем, бродит сейчас где-нибудь в небе над дальними странами. Средний брат тоже вырос. Стал петухом! А с тобой одна морока. Я уже седеть начинаю от твоих выдумок. Когда ты наконец повзрослеешь?

– Не хочу быть медведем, мам! И петухом тоже! – смеялся лохматый Тученёнок. Он подлизывался к матери и щекотал ей пятку своими воздушными пальчиками.

– Ты моя радость! – ласково сказала старая Туча и прикрыла глаза.

Бедные её ноги, сколько же им пришлось пройти по небесным далям и дорогам… А сколько вёдер дождя перетаскала она… Вечно её куда-то несло, даже и в воскресенье не могла она передохнуть: то летела на ярмарку, купить сито для мелкого грибного дождичка, то надо свечек – вдруг ветер погасит звёзды! И только с маленьким ласковым Тученёнком ей порой удавалось побыть минутку в покое.

– Сынок, ты у меня совсем не грозовой и даже не кучевой – просто ласковый. Ладно уж, рви штаны, раз не можешь иначе. Штаны я тебе снова зашью. Только с вечера вдень мне нитку в иголку, что-то я плохо видеть стала. И ещё об одном прошу: не выходи со двора.

– Почему, мам? Так хочется на воле поболтаться.

– Ни в коем случае. Боюсь, что встретишься со страшным Быком. У него огненный рог, и он свободно гуляет по небу. И появляется внезапно, где захочет. Твой дедушка хотел его поймать, но Бык поддел его огненным рогом – и я без отца осталась. В каждом дворе есть его след: в одном поваленный забор, в другом разбитое дерево. Нам-то нечего бояться, твой отец построил надёжные ворота. Пожалуйста, не выходи со двора.

Тученёнок был, конечно, послушным, но не очень. Слушал он мать день, слушал два, а на третий не утерпел. Когда Тучи не было дома, сорвал пучок голубой небесной травы и вышел за ворота, надеясь увидеть Быка. С некоторых пор он только о нём и думал.

Но за воротами Быка не было. Видно, пасся он в другом уголке неба…

Как-то в воскресенье отец Тученёнка вздремнул под облачным деревом. А мать хлопотала на кухне. Услышав шум на дороге, посмотрела Туча в окно и остолбенела. По дороге мимо их дома с рёвом и грохотом мчался небесный Бык. А верхом на нём, схватившись за жёлтый рог, сидел Тученёнок.

– С дороги! – кричал он во всё горло, а Бык нёсся как ураган.

Из всех домов повываливали тучи и стояли с разинутыми ртами. Тучи-мамаши прижимали к своим юбкам детей, чтобы они не увидели, как Тученёнок – вот-вот! – упадёт в бездну.

Старая Туча, побелевшая от страха, растолкала своего пузатого мужа.

– Беги спасай. Мужчина ты или… чучело?!

Но старик только хлопал глазами и топтался на месте: затягивал потуже ремень, завязывал покрепче шнурок, поглубже нахлобучивал шляпу.

Терпение у Тучи лопнуло, и, когда Бык поравнялся с их домом, она подобрала юбку, разогналась получше и – будь что будет – прыгнула на спину Быка. Или спасёт сына или пропадут вместе!

– Держись за меня, мама! – кричал Тученёнок.

И тут Бык встал на дыбы, перевернулся через голову – раз, второй, третий…

Тучи на обочине в ужасе закрыли глаза, а когда открыли, рёва и грохота уже не было слышно. Бык, который только что брыкался и кувыркался, стоял у обочины и щипал голубую небесную травку…

– Брось-ка мне верёвку! – крикнула Туча мужу. – Мы его укротили.

Откуда взять верёвку в такую минуту? Старик снял ремень, да и другие тучи-дядьки, что стояли на обочине, отдали свои ремни. Прочная получилась верёвка.

Привязала Туча верёвку Быку на шею, повела его на свой двор.

– Храброго сына вырастила, кума! – хвалили её другие тучи, пришедшие посмотреть на огромного Быка и его огненный рог. – Да ты и сама молодчина! Взобраться на такое чудовище!!!

– А что же было делать? – краснела Туча. – Ну а сын у меня и вправду храбрец. – И она стала латать свою юбку, которую бык порвал.

С тех пор пасётся Бык у них во дворе, а Тученёнок время от времени посматривает на землю. Как увидит, что какой-нибудь крошка машет ему платком с дымохода, сразу понимает, что в Панталонии нужен дождь. Отвязывает он Быка, садится на него верхом и скачет по небесным полям, стряхивает росу с небесной травы.

А когда холодает к ночи, во двор к ним собираются разные тучи и облачата и греются до утра около огненного рога небесного Быка.

Старая кляча

Лето было в разгаре, жара стояла ужасная, а крошка Том надел тулуп и пошёл на кукурузное поле. Там он вдруг лёг на землю, посреди кукурузы, потом вскочил, перебежал на другое место, снова лёг и снова вскочил. Всё это он проделывал не снимая тулупа.

– Что с тобой, кум? Что на тебя напало? – крикнула соседка из-за забора. – Зачем зря кукурузу топчешь?

– Очень уж густая у меня кукуруза! – крикнул в ответ Том, вытряхивая тулуп. – Вот теперь эту, что полегла, вырублю мотыгой. Слыхала секрет? Между кукурузинами должно быть столько места, чтоб овца могла улечься. Тогда она лучше всего растёт. Вот я и ложусь вместо овцы. Овца-то в овчарне.

– Ну, что ж, ложись, кум, коль так, – сказала соседка, но от забора долго не отходила: такого она ещё не видывала.

Вообще, даже удивительно, что этот Том входит в хату через дверь, а не через печную трубу, – всё у него не как у людей. Сказать, что дурак, не скажешь, но и умным вряд ли назовёшь.

Взять хотя бы случай со старой клячей. Никак не скажешь, умная это история или глупая. А дело было так.

Один сосед, крошка Савва, накопил денег на корову. Надо было ему корову купить: ведь у него семь ртов – сам он, да жена, да ещё пять мальчиков, все сидят рядышком, как горшки на завалинке.

Вот накопил Савва денег и поехал на ярмарку. Купил корову. Хорошую корову, всё у неё есть – и вымя и хвост. Повёл корову домой. Навстречу – Том.

– А-а-а, здорово, кум!

– Вот, корову купил!

– Ну, пошли в корчму! Надо могарыч ставить!

Пошли они в корчму, сели за столик.

– Ну, кум Савва, – Том говорит, – пусть твоя корова будет здорова и пускай даёт по бочке молока в день!

Корова ждала их у ворот. Она шевелила ушами и что-то жевала, а когда услышала, что пьют за её здоровье, громко взревела:

– Му-у-у-у… [1]1
  Мулцумеск по-румынски – спасибо.


[Закрыть]

Корова внимательно рассматривала своего нового хозяина. Ничего вроде бы мужик – палки в руках нету.

Корова была права. Савва – дядька спокойный, не драчун. Одного только не знала корова: Савва не любил ходить пешком. А идти было далеко, аж до самого села «Кукушкины слёзки». Хорошо ещё, что встретился Том. Вдвоём шагать веселей. Вот они и зашагали. С коровой.

Только от города отошли – тпррр, догоняет их подвода. А в подводе Саввин двоюродный брат Спиридон.

– Гей, Савва! – кричит Спиридон. – Садись, я тебя подвезу, а корову пускай Том ведёт.

– Слушай, Том, – сказал Савва. – Тебе ведь всё равно, домой пешком пойдёшь, доведи мою корову, за верёвочку, а?

– Ладно, – говорит Том. А куда ему деваться? Пил могарыч? Пил. Вот и давай теперь, веди корову. За верёвочку.

Вот ведёт Том корову. За верёвочку.

– Как тебя хоть звать-то? – спрашивает он у коровы.

Молчит корова: наверное, сама своего имени не знает.

У колодца напоил её Том, передохнули – и опять в дорогу.

А навстречу какой-то дядька-крошка.

– Хорошая, – говорит, – у тебя корова. Не продашь?

«А почему бы и не продать? – думает Том. – Можно продать».

Ударили они по рукам – и корова продана. Дядька-крошка увёл корову в свою деревню, а Том вернулся на ярмарку.

Савва же в это время сидел уже дома и жене про корову рассказывал.

– А где сама-то корова? – жена спрашивает.

– Идёт пока что сзади, – отвечает Савва.

Поел Савва за двоих, поспал за двоих, когда проснулся – кислого молока захотел. Жена сбегала к соседке, заняла горшок молока: теперь-то у них есть корова – отдаст.

Попил Савва молока, сел на лавочку у ворот корову ждать. Рядом с ним жена и все пятеро сыновей.

– А она не бодается? – спрашивает старший сын.

– А где мы телёнка возьмём? – говорит средний.

– Я буду телёнком!! – веселится младший.

– А она не брыкается? – допытывается жена. – А то, бывает, надоишь полный подойник молока, а она – трах копытом – и всё перевернёт.

– Не знаю, – Савва ворчит. – Я её пока не доил.

Вот и вечер наступил, солнце уже заходит, а коровы всё нет.

Вдали послышался какой-то странный звук, вроде топота копыт.

– Не корова ли топает? – говорит Савва.

Ба! Что за ерунда? Из лесу выезжает Том. Верхом на старой кляче. Ещё и песню поёт.

– А корова? Корова где? – кричит Савва.

– Чего? Какая корова? – говорит Том. Он уж и думать забыл про корову. – А ты что, молочка хочешь, барин? А зачем на подводу сел? Вёл бы свою корову сам.

– Нет коровы, а где же деньги?

– Какие деньги, кум? Вот купил старую клячу, надоело мне пешком идти. Но я – честный человек, привёл её прямо к тебе домой. Вот она, кляча, – забирай.

Заплакал кум Савва, а дети его неразумные рады:

– Будем на кляче верхом кататься! А молоко от одуванчика пить!