Текст книги "Нет Рая в небесах (СИ)"

Автор книги: Сонуф Ал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

   Арвен кивает маршалу, он едва заметно кивает в ответ и проходит под воздушной завесой в скрытую полумраком курилку. Здесь, развалившись на кожаном диване, уже ждёт, посасывая папиросу, Мордрейн.

   – Тер маршал! – приветствует он Глевеана, точно старого приятеля.

   Мордрейн почти не изменился с последней встречи, разве что набросил на плечи хлопковый пиджак с коротким стоячим воротничком. Всё те же не по погоде сандалии, всё тот же растрёпанный прикид городского жиголо, всё те же вонючие папиросы. И, естественно, мерзкая ухмылка на тонких губах.

   Глевеан молча вынимает из-под полы тренча тугой свёрток и бросает на столик перед Мордрейном. Тот с фальшивым удивлением вскидывает брови, закусывает папиросу уголком рта, подтягивает свёрток к себе и начинает разворачивать с энтузиазмом ребёнка, вскрывающего рождественский гостинец.

   – Вау! – с нескрываемым сарказмом произносит он, докопавшись до содержимого, – Знакомая длань – эти безвкусные цацки я ни с чем не перепутаю.

   Мордрейн поднимает с залитой засохшей кровью полиэтиленовой подкладки воскового цвета женскую кисть с предплечьем и машет ей, имитируя приветствие. В рассеянном свете курилки тускло поблескивают кольца и перстни, украшающие мёртвую конечность.

   – Как я понимаю, Секретарь Толедо запомнит вашу встречу, – отбросив небрежно отпиленную руку, Мордрейн откидывается на спинку дивана и затягивается, – и сможет в красках донести своим работодателям все прелести нашей милой сатисфакции. Жаль, тебя утром объявят персоной нон-грата, но дело сделано, так что тебе нет нужды и дальше гнить в этом клоповнике.

   – Ты доволен?

   – Вполне. Твой счёт блокирован на входящие транзакции – дай мне доступ, и я с радостью переведу тебе твоё вознаграждение.

   – В этом нет необходимости, – спокойно отвечает Глевеан.

   – Ну, почему же? – возражает Мордрейн, – Любое хорошее дело должно быть вознаграждено. Да и что греха таить: просто приятно, когда на тебя работает календаарский Копьеносец...

   Странная, едва заметная ухмылка в уголках губ маршала.

   – Ты что-то спутал, Мордрейн. Аристократия не служит черни, а календаарцы – каладай.

   Это сказано настолько безразличным тоном, что само по себе кажется оскорбительным – но Глевеан не заканчивает на этом:

   – Не льсти себе, Мордрейн, – с холодным, бесчеловечным равнодушием говорит он, – Высокие не снисходят до черни, им нет дела до смертных: ни до гнева, ни до почитания. Они не выкажут презрения, потому что не испытывают его. Они вообще ничего не испытывают – на то они и Высокие. Совсем другое дело – смерд, едва выбившийся в кметы.

   Маршал равнодушно смотрит на Мордрейна, тот лишь едва ухмыляется в ответ.

   – Ты – не Высокий, не сверхсущество из хрустальных башен, ты – просто решала на службе мирового капитала. Тебя отправляют в эти миры, потому что ты – плоть от плоти их, а нет лучшего погонщика для рабов, чем бывший раб.

   И, сказав это, маршал поворачивается и идёт прочь.

   – Слушай, а что за пункт седьмой четвертой главы хартии о дипотношениях? – догоняет его в спину вопрос Мордрейна, – Какой-то вид дипломатической почты?

   Глевеан останавливается и оборачивается через плечо. Несколько секунд смотрит на Мордрейна – кажется, того совершенно не тронули слова маршала, – а затем отвечает:

   – Экзотические домашние животные.

   Мордрейн откидывается на спинку дивана, запрокидывает голову и заливается громогласным пошлым хохотом.

   – Отлично! – он хлопает в ладоши и тычет пальцем в Глевеана, – Мне нравится этот парень! Ты, главное, не забудь ей глистов протравить и от блох пролечить! А то знаешь, говорят, местные мандавошки – просто пираньи!

   Ничего не говоря, Глевеан идёт прочь, оставляя Мордрейна в компании его телохранительниц и наедине с его весельем.

   ...Её нет в зале – Глевеан запрашивает Кейсару.

   – Она спустилась вниз, на балкон.

   Маршал кивает едва каким-то своим мыслям и не спеша спускается вниз, к балкону под навесом из металлических и хрустальных лепестков с панорамным видом на город. Она здесь – маленькая и хрупкая на фоне окружающих мегалитов, стоит, опираясь на перила и глядя на установленную слева от площади стелу из чёрного мрамора. Монументальное сооружение сорока футов в высоту и не менее полутора сотен в длину, подсвеченное рассеянным светом и окружённое декоративной растительностью. На чёрном мраморе горят позолоченные звёзды, набирает высоту ракета и улыбаются люди в скафандрах.

   Глевеан подходит бесшумно и встаёт рядом, чем слегка пугает девушку.

   – Я просил тебя подождать в зале, – без укора констатирует он.

   – Прошу прощения, – поспешно извиняется Аделин, – такое больше не повторится.

   – Не важно.

   Маршал не желает, чтобы она воспринимала его замечание слишком близко к сердцу: достаточно простого понимания, что она ослушалась приказа. Кажется, она понимает – снова оборачивается и смотрит на стелу.

   – Я... хотела проститься.

   Аделин улыбается какой-то странной, осторожной улыбкой.

   – «Per aspera ad astra», – ее тонкий изящный палец скользит в пустоте вдоль невидимой линии на стеле, – вся наша история. Юрий Гагарин – первый космонавт, Алексей Леонов – первый человек в открытом космосе, Нил Армстронг – первый человек на Луне. Николя Дюжарден – командир первой межзвездной экспедиции, Антон Бронски – основатель первой планетарной колонии и, наконец – Жан Батист Лебо, основатель и первый губернатор Альпики. Вся космическая экспансия.

   Девушка опускает руку и снова улыбается своим мыслям.

   – Я помню, как устанавливали этот монумент. Ощущение праздника и чего-то... большого. Неописуемого большого – точно сам Космос смотрел на меня. Это было такое... всепоглощающее чувство. Наверное, вам трудно это понять...

   Она смотрит ему в глаза. Он едва заметно пожимает плечами:

   – Почему же? Имперское величие – воплощенная в камне гордость народа за своё прошлое и свои достижения. Мне это... близко и понятно.

   Кажется, его слова немного смущают ее.

   – Иногда я думаю... об этих людях, – признаётся Аделин, снова глядя на стелу, – Первопроходцах, идущих в неизвестность. Ведь не может быть, чтобы их вела лишь профессиональная необходимость?

   – И что же, по-твоему, было их мотивом? – спрашивает маршал, – Тщеславие? Любопытство? Природный авантюризм?

   – Надежда, – и снова глаза в глаза, и какая-то искорка во взгляде, – да-да, надежда – на то, что там, за облаками, они откроют дверь на Небеса и закончат всю эту мелкую возню. Вознесут людей в новую эпоху, новую эру, более... справедливую, человечную, без всей этой... грязи. Что там, на звездных путях, всё будет иначе и люди – будут другими.

   Грустная улыбка собственным мыслям.

   – Наверное... они бы очень огорчились, увидев нас сейчас.

   – Звезды не меняют людей, – сухо констатирует Глевеан, – меняются лишь расстояния.

   И поясняет, глядя в глаза своей визави:

   – Первопроходцам свойственно наивность и авантюризм. Так, отправлявшиеся в Новый Свет, разочаровавшиеся в порядках старого мира, верили в то, что обретут землю обетованную, построят свой, справедливый мир. Но люди остаются людьми – на дальних землях и даже других планетах.

   Маршал отворачивается и смотрит в пустую мокрую ночь.

   – Космос не даёт ответов, – в его голосе нет ни намёка на эмоции – сухая констатация фактов, – испокон веков, люди алчут всё того же: равенства, свободы и справедливости, но эти идеи – химеры. Ты не отыщешь их среди звёзд.

   – Значит, мне нет смысла идти с вами? – с какой-то непостижимой тоской спрашивает Аделин, – То, что я не нашла здесь, мне не найти и в Небесах...

   Он снова смотрит ей глаза в глаза.

   – Мой народ верит, что каждый человек рождается для какого-то дела. Достигнуть профессиональных высот и посвятить себя тому, для чего был рождён – хороший способ прожить жизнь. Я не предлагаю тебе ложных смыслов или утопических идей, я предлагаю лишь реализовать твой потенциал. К собственной выгоде и для моей пользы. Просто честная сделка.

   Она кивает.

   – Спасибо. За то, что делаете для меня, и за вашу... честность.

   – Не нужно слов благодарности: как я сказал, это взаимовыгодная сделка.

   И, сказав это, он берёт ее ладонь и кладёт на нее маленький личный омнибот – тот самый, с неисправным импеллером, что забрал в комнате на Лемаршаля. На щеках девушки вспыхивает румянец, она нежно гладит спящего робота, хранящего воспоминая о ее жизни, и поднимает на маршала взгляд, полный искренней восторженной благодарности.

   Глевеан слегка кивает в сторону посадочного терминала.

   – Нам пора.

   Она усмехается, прижимает омнибота к груди, качает головой и замечает с легкой примесью грусти:

   – Что ж. Злые или несправедливые, но... звёзды ждут?

   Он кивает и предлагает ей руку. Она принимает приглашение, и они вместе поднимаются к Лифту.

   * * *

   ...Эдди Картейн по прозвищу «Билко» добирается домой за пару часов до рассвета: долгая рабочая ночь подошла к концу и, несмотря на усталость, «бегун» пребывает в приподнятом расположении духа. Как обычно, проникает в свою маленькую каморку на втором этаже типового жилого модуля, перестроенного из двух двенадцатифутовых контейнеров, через окно, чтобы не разбудить маму. Включает ночник, сбрасывает пустой рюкзак, респиратор и обувь, сдвигает с маленького приставного столика недокрашенные коллекционные фигурки и ставит по центру, точно сокровище, пакет с уткой по-пекински. Улыбается каким-то своим мыслям, проводит по сенсору автоподогрева и стягивает куртку. Всего полминуты – и блюдо готово: пакет раскрывается, обнажая ароматное содержимое, и Эдди, подтянув заменяющий стул масляный фильтр от грузовика и взгромоздившись сверху, с наслаждением втягивает дурманящий запах настоящего мяса. Потирает руки, поднимает и с хрустом разъединяет палочки, осторожно мешает блюдо...

   – Приятного аппетита, молодой человек.

   Этот тихий голос звучит настолько внезапно, что Эдди от испуга едва не падает на пол. Быстрый взгляд – на кровати, в тени вещевого шкафа и надкроватных полок, сидит, растворяясь во тьме, человек.

   – Кто вы? – внезапно осипшим голосом спрашивает «бегун».

   Незнакомец неспешно подаётся вперёд и в тусклом свете ночника поблескивает проседью пышная пепельная шевелюра.

   – Моя фамилия Савар. Думаю, вы знаете, кто я.

   Эдди шумно сглатывает.

   – Я... вам ничего не скажу!

   – Полно вам, юноша, – главный контрразведчик Альпики небрежно отмахивается от этих слов, – я здесь не для того, чтобы вас допрашивать или арестовывать. И, разумеется, не стану отбирать маленькую посылку, переданную вам маршалом: я же не бесчувственная мразь, чтобы лишать семью и общину юной мадемуазель Трюффо весточки от их любимой дочери?

   – Тогда зачем?

   Савар пожимает плечами.

   – Просто поговорить – в моей профессии это редко случается.

   Несколько секунд Эдди смотрит на ночного гостя, а потом отрезает, стараясь придать голосу максимальную уверенность:

   – Я не хочу с вами говорить.

   – Почему? – с легкой усмешкой спрашивает Савар, – Потому что я цепной пёс правительства?

   – А даже если и так? – с вымученным вызовом бросает Эдди.

   Савар усмехается этим словам.

   – Бросьте, юноша. Мне понятна ваша нелюбовь к старым перечницам, вроде меня: подобные мне – вечные оковы на рвущихся ввысь душах таких, как вы. Но разве это повод отказывать себе в удовольствии обыкновенной беседы?

   – Беседы? – Эдди морщится, – Вы нацепили ошейники на людей, лишили нас свободы выбора, свободы воли, свободы суждений. Такие, как вы, задушили народ, загнав его в гетто, а теперь собираетесь... что? Извиняться? Проповедовать? Чего вы хотите от меня?

   Савар слегка качает головой, точно обдумывая слова.

   – Хм, мы нацепили... – по тонким старческим губам проскальзывает тень усмешки, – мне неудобно напоминать вам об этом, но именно такие, как вы, юноша, снесли Правительство Народного Единства и привели к власти социалистов. Конечно, глупо обвинять в этом вас: вы тогда еще не родились, а тем, кто в те весенние дни требовал свободы и перемен на Площади Единения – сегодня уже далеко за сорок. Говорят, что у тех, кто не был революционером в молодости – нет сердца, а у тех, кто не стал консерватором в зрелости – нет ума.

   Старик усмехается каким-то своим мыслям и крутит в руках свою верную федору.

   – Впрочем, я действительно виноват, – вдруг соглашается он, – я ведь был тогда на Новалоне. В отличие от охмелённой сладостными речами демагогов толпы, мы видели, к чему всё идёт. Знали, что за спинами Сандерс и Партии маячит уродливый Молох бессмертного Хазангара. Мне, наверное, действительно стоит извиниться перед вами – за то, что тогда мы не взяли всё в свои руки и не утопили площадь в крови. Это стоило бы нам сотен, возможно – тысяч жизней, но спасло бы человечество от многих ошибок.

   – Вы так и не поняли, – с каким-то странным чувством отзывается Эдди, – люди не выходили на площадь ради Сандерс! Они вышли против колониального бизнеса, против войны, против несправедливости...

   – Юноша, – с легкой усмешкой обрывает его Савар, – прошло больше двадцати лет – посмотрите вокруг и ответьте, только честно: то, что вы видите – похоже на «справедливость»?

   Эдди насуплено молчит, а Савар всё так же грустно ухмыляется, крутя в руках свою федору.

   – Когда я был немного помладше вас, – голос контрразведчика странно меняется, – отец подарил мне канарейку. Маленькую желтую певчую птицу – настоящую экзотику. В те времена птиц на Альпике еще не водилось и увидеть подобное чудо можно было лишь на иллюстрациях в энциклопедии... Помню, как впервые взял ее в руки: она была такая хрупкая – сожми ладонь, и погибнет...

   – Что стало с этой птицей? – вновь каким-то сиплым голосом спрашивает Эдди.

   – Я посадил ее в клетку, и она довольно долго радовала меня своим пением.

   Савар выпрямляется и забрасывает ногу на ногу.

   – Подскажите, молодой человек: это угощение – подарок юной мадемуазель Трюффо?

   – А вам какое дело?

   – Значит, я угадал, – Савар кивает своим мыслям, – знаете... у вас ведь могло бы получиться. Вы – неплохой юноша: ответственный, работящий. Заботитесь о матери, сторонитесь плохих компаний. А она – почти не испорченная девочка из консервативной семьи, умная, красивая и добрая. Вы были бы неплохой парой – у вас могла быть семья. Настоящая, как в книгах – союз двух любящих людей, преданных друг другу... Жаль, что он забрал ее.

   Эдди неуловимо меняется в лице – и это невозможно скрыть от Савара.

   – Да, юноша: наш общий друг забрал вашу мимолётную мечту. Не вините себя: здесь ничего не поделаешь – женщины обладают низкой цивилизационной лояльностью, они склонны к предательству. Такова биология. Это мы, мужчины, вечно цепляемся за какие-то непреходящие ценности, а женщине нужно оставить потомство, и потому она идёт за самым сильным. А в обозримом космосе нет никого, равного ему: он силён, уверен в себе, влиятелен и богат. Ему есть, что предложить. Вам никогда не сравниться с ним.

   И снова грустная усмешка.

   – Увы: но всё это иллюзия. Она никогда не сможет рассчитывать на хоть какое-то подобие взаимности, для него она всегда будет значит не больше, чем для вас – ваш прекрасный рабочий рюкзак: отличный инструмент для достижения прикладных целей. Такие, как мы с вами – лишь пыль на обочине звездных троп, которыми путешествуют такие, как он. Иногда, они – бессмертные и недостижимые, останавливаются, чтобы поднять из пыли маленький бриллиант для своей коллекции, но никогда – никогда! – не видят в этом ничего более.

   Савар встаёт, смотрит на Эдди сверху вниз, всё так же крутя в руках серую шляпу.

   – Как профессионал, я рад подобному повороту событий: останься девочка здесь – и сохранить ей жизнь и воспоминания было бы ох, как непросто, а так – она покинула планету, полностью решив все потенциальные проблемы. К тому же, я обязан нашему другу жизнью своих людей, но знаете... как простому человеку – мне обидно.

   – За что? – глухим, неестественным голосом отзывается Эдди.

   – За вас, юноша. И за человечество.

   И, надев федору, старик идёт прочь, бросив на прощание:

   – Приятного аппетита, молодой человек.

   Эдди остаётся один. Трет лицо, смотрит куда-то в пустоту невидящим взором, что-то шепчет одними губами. Перед ним – остывает порция утки по-пекински.

   Но есть больше не хочется.

апрель 2020 -

апрель 2021