355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Соломон Смоляницкий » Три века Яна Амоса Коменского » Текст книги (страница 8)
Три века Яна Амоса Коменского
  • Текст добавлен: 4 декабря 2017, 19:00

Текст книги "Три века Яна Амоса Коменского"


Автор книги: Соломон Смоляницкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Ради этой цели Коменский переводит, дополняя и расширяя, свою «Чешскую дидактику» на латинский язык – международный язык культуры и науки. Отныне его труд будет называться «Великая дидактика» и представлять собой «всеобщее искусство, как научить всех всему, то есть надежный систематизированный метод, как во всех местах, городах и селах какого угодно христианского королевства основывать школы». Девиз «Дидактики»: «Пусть все течет произвольно, без вмешательства насилия» – выражает существо педагогического метода Коменского, основанного на естественных природных качествах и склонностях человека, его безграничных способностях к познанию. Работу над «Великой дидактикой» Ян Амос завершает в 1638 году и посылает копии рукописи немногим людям, на чье понимание он мог рассчитывать. С опозданием приходят отзывы – и все критические. Идеи, высказанные Коменским, оказались не по плечу даже его просвещенным друзьям, цели гениального труда были восприняты как чрезмерные.

Коменский ошеломлен. С горечью думает он о том, что небольшая книжка «Открытая дверь языков» принесла ему мировую славу, а «Дидактика», в которую он вложил все свои заветные помыслы и знания, открывающая человечеству новые пути, не принята, не понята! Хмурясь, перебирает Ян Амос письма из многих стран Европы от издателей, ученых, государственных деятелей с выражением восхищения «Открытой дверью языков» и горячей признательности автору за его труд. А рядом холодноватые, вежливые письма по поводу «Дидактики»: недоумение, несогласие, непонимание...

Ян Амос готов защитить свой труд, он легко сможет опровергнуть мнения оппонентов и доказать правоту своих утверждений многими бесспорными аргументами, но собственное сочинение – не предмет для диспутов. Книга должна говорить сама за себя; если этого не происходит, она либо не ко времени, либо не удалась... Так он считает и, разумеется, не будет вступать в спор, но в глубине души Ян Амос убежден: «Дидактика» – это путь к лучшему будущему для всей Европы. И все же он не решается отдавать ее в печать. Только через двадцать лет Коменский опубликует ее в полном собрании своих дидактических сочинений! Можно представить себе, что он пережил, пряча свою рукопись, а затем, перечитывая ее, вспоминая, как, торопясь, писал ее ночами и был уверен, что она нужна людям. Нужна немедленно...

Коменского избирают в совет старейшин общины с обязанностями секретаря, он завоевывает симпатии жителей Лешно. Но теперь Ян Амос не обольщается: он знает по Фульнеку, как круто способна война изменять настроение людей. Как раз в это время тяжкое испытание обрушивается на Лешно: в город приходит эпидемия чумы. Смерть и страх стучатся в двери домов. Паника охватывает жителей. Для заболевших почти нет шансов на спасение. Их вывозят за город и оставляют на произвол судьбы. Мертвых хоронят наспех.

Чехи пытаются бороться с эпидемией, предлагают разумные меры, а их обвиняют в умышленном распространении заразы. Страх мутит людям рассудок, они ищут виновных, вместо того чтобы бороться с бедствием, и виновные находятся – как всегда, это «пришлые». Терпимость оборачивается подозрительностью, ожесточением, ненавистью. Коменский со словами увещевания обращается к населению, но его не слушают. В течение ночи он пишет наставление о борьбе с чумой. Наутро его печатают и раздают населению: простой и ясный смысл наставления, конкретные действия, которые там перечислены, говорят сами за себя. Наставление играет большую роль в объединении усилий, противостоящих эпидемии, и бургомистр города Георг Шлихтинг первым оценивает энергию и мужество чехов.

Постепенно эпидемия отступает, но ее тяжелые последствия еще долго дают себя знать, а в то же время общее несчастье и общая борьба сближают поляков и чехов. Снова Ян Амос убеждается: истина пробивается сквозь глухоту, непонимание, косность мышления. Надо только не опускать руки, трудиться несмотря ни на что с полной отдачей сил... По поручению общины вместе с помощниками он готовит к изданию на чешском языке с переводом на латинский «Устав братства» и «Историю преследований чешской церкви», но Коменского захватывает новая работа, мысль о которой волновала его с юности. Это труд, в котором он мог бы собрать воедино и расположить в стройном порядке все знания о реальном мире, последние научные открытия. Будущая книга должна стать своеобразным продолжением «Двери языков». И если с помощью «Двери языков» юношество, изучая слова, учится различать предметы по внешнему виду, размышляет Коменский, то задуманный труд должен открывать сущность предметов. Пока же мы произносим слова, не зная ничего о предметах, которые называем. Мы являем собой как бы «звучащий металл» или «звенящий колокольчик».

В разгар работы Коменский узнает, что в Ростоке профессор Лауренберг издал книгу под названием «Всеобщая мудрость, или Философское воспитание», которое выражало его собственный замысел. Прочитав эту книгу, представляющую собой всего лишь общий обзор аристотелевской философии, Коменский решает, что вправе взять это название и для своего труда. Так он и называет свое сочинение: «Пансо́фия», что означает «Всеобщая мудрость». Он хочет научить юношество постигать «внутреннюю сторону вещей и исследовать, что есть каждая вещь по своей сущности», то есть научить самостоятельно мыслить, изучать внутренние свойства вещей, закономерности явлений, их развитие, причинную связь. Как всегда, кратко и точно формулирует он свою заветную мысль о неразрывной связи обучения и нравственного воспитания: «...чтобы обнять все, что необходимо знать, делать, во что веровать и на что надеяться».

Замысел Пансофии, хотя и не сразу, вызывает одобрение совета старейшин общины, и Коменский получает разрешение поселиться для продолжения работы в Скоке или Остороге. Коменский пишет сочинение «Дорога покоя», где блистательно защищает общину от необоснованных обвинений, разъясняет ее нравственные принципы и правила жизни. Когда умирает правитель Лешно Рафаэль Лещинский и его место занимает сын Богуслав, община поручает Коменскому приветствовать его. Коменский пишет сочинение «Кузнец счастья, или Искусство советовать самому себе», где разворачивает проникнутые здравым смыслом нравственные принципы практической жизни.

В каждом шаге Ян Амос до конца верен себе: трудится во имя братьев, ибо, помогая общине, он думает и обо всем народе и еще шире – о человечестве. Идут дни, наполненные трудом, размышлениями, повседневными делами общины. Коменский и не подозревает, что в это время вдали от его родины, в Лондоне, происходит событие, которое сыграет огромную роль в его судьбе.

***

Самуил Гартлиб[96]96
  Гартлиб Самуил (родился в конце XVI века) – выдающийся меценат и общественный деятель Англии. Высоко ценил заслуги Коменского; боролся за примирение религиозно-церковных разногласий; оказывал моральную и материальную поддержку чешским братьям.


[Закрыть]
медленно прохаживается по обширному кабинету своего лондонского дома. Время от времени он бросает взгляд на бронзовые часы с фигурой рыцаря, стоящие на камине. Ему не терпится, хотя он знает, что два молодых человека, приехавшие из Чехии для продолжения образования и представленные ему накануне, будут точны. Гартлиб думает о том, каким мужеством и какой верой в будущее должны обладать чешские братья, если, будучи изгнанниками, терпя во всем нужду, они все же посылают на свои скудные средства молодых людей в иностранные университеты! Да, лишь благодаря убежденности в истине своих нравственных принципов, дисциплине, трудолюбию чешские братья, подвергающиеся беспрерывным гонениям, смогли выстоять и сделать много для сохранения и развития чешской культуры.

Мысли о чешских братьях вызвали другую – о Яне Амосе Коменском, чье имя было в последнее время на устах у образованных людей Европы. Его замечательные книги «Дверь языков» и «Физика» поражают новизной подхода к предмету, свежими мыслями, необычайным искусством изложения. О нем идет добрая слава не только как об ученом, педагоге – говорят о его доброте и в то же время твердости в защите интересов общины. Прославленный автор, он, как и все изгнанники, живет бедно, кормит большую семью, да еще помогает нуждающимся.

Несомненно, «Физика» и «Дверь языков» свидетельствуют о широте научных интересов чешского философа, – лингвистика, педагогика, точные науки, натурфилософия, богословие, знание ремесел... Возможно, справедливы слухи, что он готовит труд, где собирается объять все достижения науки. По-видимому, Ян Амос один из тех, кто мог бы совместными усилиями с другими учеными создать великую Пансофию, которая открыла бы для человечества путь к всеобщему знанию. Может быть, сама судьба посылает ему Коменского как друга и единомышленника, Чтобы осуществить давнишнюю мечту – основать академию для воспитания ученых? Кто знает... Собственно, из-за Коменского он и пригласил к себе двух молодых людей из общины чешских братьев, которым он поможет поступить в Оксфордский университет. Здесь, в своем кабинете, он сумеет как следует расспросить о Коменском.

Часы на камине пробили десять – время, назначенное молодым людям. Они вошли друг за другом – первый невысокий, с живым лицом и темными веселыми глазами; второй худой, голубоглазый, с чистым лбом и каштановыми волосами до плеч (поэт или музыкант, определил для себя Гартлиб). Усадив обоих, Гартлиб осведомился, удобно ли они устроились и нет ли в чем нужды. Молодые люди дружно выразили свою признательность, прибавив, что ни в чем не нуждаются. Глядя на юношей, Гартлиб невольно вспомнил свои далекие университетские годы. На кого же из двух он больше был похож? Скорее, на того, кто вошел первым. Юноша назвался Даниилом Эрастом.

Надо полагать, он более земного, практического склада ума, нежели его голубоглазый товарищ, витающий в облаках. Да и решительней. Пожалуй, сам он был именно таким – энергичным, жадным до жизни, торопящимся все успеть. Увы, это неизбежно приводило к скольжению по поверхности. Он был способен к наукам, но разбрасывался, ему не хватало глубины, может быть, необходимого самоотречения – ведь иначе ничего значительного не создашь.

Самуил Гартлиб вздохнул. Что ж, каждому свое. Он сумел немало сделать для развития науки, издал на свои средства многие замечательные сочинения, помогал ученым, с которыми был дружен, содействовал у себя на родине развитию и улучшению ремесел, земледелия, руководил школой для молодых людей. Положа руку на сердце, он может сказать, что искренне служит распространению нравственности, науки, просвещения.

Прерывая молчание, Гартлиб спросил:

– К чему же у вас лежит душа, молодые люди? Вот ты, например? – повернулся он к голубоглазому юноше, отрекомендовавшемуся Самуилом Бенедиктом.

– О, он у нас великий математик! – сразу откликнулся Даниил.

Юноша, к которому был обращен вопрос, смущенно улыбнулся.

– А ты? – продолжал допытываться Гартлиб.

– Мое дело – свободные искусства, – ответил Даниил, – но я еще не решил, какому из них отдать предпочтение. Успею еще! – беспечно закончил он.

– Наш учитель и брат Ян Амос Коменский, – заметил Самуил Бенедикт, – сказал, что у Даниила способности к музыке и поэзии.

– Но ему, то есть мне, не хватает терпения и трудолюбия! – озорно закончил Даниил.

– Если бы не Ян Амос, – проговорил Самуил, – ты сейчас был бы не здесь, а стрелял в нашем лесу ворон.

Имя Коменского, с такой любовью произнесенное его учениками, помогло Гартлибу повернуть разговор в нужное русло. Как бы мимоходом он начал расспрашивать о Коменском, его семье, образе жизни, педагогической работе, деятельности на благо общины. Поначалу молодые люди отвечали коротко, помня о том, что им не пристало выносить суждения о своем наставнике, как не пристало сыновьям судить о своем отце. Но Гартлиб сумел повести беседу доверительно, и юноши разговорились. Дополняя друг друга, они рассказали о Коменском много любопытного, иногда забавного. Они простодушно вспоминали, что вспоминалось, а получился своеобразный портрет учителя и друга. Молодые люди не скрывали, что не всем из старейшин общины по сердцу прямота Коменского, когда он выступает против несправедливости, особенно по отношению к тем, кто не может защитить себя. Учитель и в классе, и на совете, и в проповедях открыто и смело провозглашает то, что считает истиной, хотя бы это и шло вразрез с мнением других уважаемых людей братства.

Между прочим, Самуил рассказал, с каким интересом они, ученики старших классов гимназии, готовили к постановке под руководством Коменского написанную им пьесу «Воскресший киник Диоген,[97]97
  Диоген (ок. 400 – ок. 325 гг. до н. э.) – древнегреческий философ-киник, проповедовал крайний аскетизм. По преданию, жил в бочке.


[Закрыть]
или О сокращенном искусстве философствовать». Он это хорошо помнит, потому что сам играл Диогена.

– Спектакль всем понравился, – продолжает юноша, – а потом мы узнали, что члены синода[98]98
  Синод – у протестантских общин избираемый орган, который управляет религиозными делами.


[Закрыть]
стали упрекать учителя в том, что он выбрал языческий сюжет и что главный герой – философ-язычник. Но учитель с ними не согласился.

– Мудрость, как и философия и искусство, не перестает быть мудростью от того, что она исходит от язычника, – проговорил Даниил, видимо повторяя мысль Коменского. – Жаль, что нам с Самуилом, – добавил он, – уже не придется сыграть и другой пьесе учителя, «Патриарх Авраам»[99]99
  Патриарх Авраам – по библейской легенде, должен был принести сына в жертву богу, в момент жертвоприношения был остановлен ангелом.


[Закрыть]
.

– А над чем работает сейчас ваш учитель после издания «Двери языков»? – спросил Гартлиб.

– Пишет новое сочинение – «Дверь предметов», – ответил Самуил. – Я это знаю, потому что помогал ему. Другое его название – «Всеобщая мудрость христианская, содержащая классификацию и подлинные свойства всех предметов». Это будет золотая книга, книга всех книг!

Книга всех книг! Гартлиб улыбается горячности молодых людей. Но быть может, они правы. Кому, как не их учителю, пристало создать Пансофию – книгу всеобщей мудрости?

– Вы можете устроить, чтобы к вашему учителю попало мое письмо? – спрашивает он.

– Конечно, можем! – отвечают Даниил и Самуил одновременно. – Ведь мы обязаны извещать его о наших успехах.

Прощаясь с молодыми людьми, Гартлиб уже мысленно произносит первые фразы письма к Коменскому. Оно должно быть дружеским и сердечным, прочь обычные условности! А вместе с письмом он пошлет и какую-то сумму денег.


Глава седьмая. ЕВРОПА ОТКРЫВАЕТ ДВЕРИ

В ответ на дружеское письмо Гартлиба Коменский благодарит за внимание, заботу и подробно отвечает на вопросы. Завязывается переписка, и Ян Амос по просьбе Гартлиба посылает ему набросок Пансофии, к которому прилагает оглавление «Великой дидактики». С нетерпением он ожидает, что скажет просвещенный меценат. В этот трудный год Ян Амос особенно нуждается в поддержке – на свой страх и риск начал небывалый труд, который едва ли по плечу и нескольким ученым. Но Самуил Гартлиб молчит. Проходит месяц, второй, третий... Ян Амос не знает, что и думать. Неужто первый набросок будущей Пансофии так ничтожен, что не заслуживает ответа? А может быть, его пакет потерялся в пути? Но как это часто случается, когда надежда была почти потеряна, Коменский получает посылку. С волнением разворачивает он ее и не верит глазам: перед ним новая хорошо изданная книга на латинском языке, озаглавленная: «Введение к опытам Коменского из библиотеки С. Г., открытые врата мудрости, или Семинариум христианской Пансофии».

В предисловии Гартлиба говорится, что сочинение издано в Оксфорде с одобрения университетского канцлера.

«С одобрения канцлера, но не с одобрения автора!» – негодует Коменский, осознав, наконец, что произошло. Он посылал свои материалы не для печати, а лишь для личного ознакомления. Никогда он не решился бы представить на всеобщее обозрение эти первые наброски. В какое же положение его поставил Гартлиб, опубликовав их без его ведома! Несомненно, мысли очерка натолкнутся на предубеждения, которые он предвидел, но не ответил на них, так как не собирался в этом виде издавать свой набросок.

Быстро пробегает глазами Коменский приложенное к книге письмо Гартлиба. Он и не думает оправдываться, лишь извиняется за поспешность издания, объясняя это тем, что ученые жаждали скорее познакомиться с наброском, а переписчики не успевали, вот и пришлось его напечатать. Кроме того, прибавляет Гартлиб, необходимо собрать об этом замысле суждение ученых европейских стран, дабы возбудить интерес и найти покровителей для осуществления его идеи создания Пансофии. А так как один человек не в силах выполнить такую задачу, было бы разумно подобрать помощников, 6—8 ученых, которые смогли бы отбирать наиболее существенное из всех наук и давать ему отобранный материал. И поскольку одно поколение не в состоянии осуществить весь гигантский план работы, то следует основать, как то и желал славный Бэкон Веруламский, коллегию ученых.

Ян Амос ошеломлен: замысел Гартлиба увлекает своей грандиозностью. Объединение усилий ученых разных стран, а затем и всего человечества единством знания, которое развеет мрак невежества, предрассудков, предубеждений, – это ли не самый верный путь к лучшему будущему всего мира! Самое же удивительное состояло в том, что этот поистине грандиозный план при чтении письма Гартлиба показался реальным. Доказательство тому – лежащая перед ним книга.

Она производит большое впечатление, будоражит умы, вызывает ожесточенные споры.

Завоевывая все больше сторонников, а тем самым усиливая огонь противников, «Введение к опытам Коменского» быстро распространяется по всей Европе. В 1639 году книга выходит вторым изданием под названием «Предвестник Пансофии», вскоре он издается в Париже и в Лейдене, а затем, в 1642 году, появляется в английском переводе. Снова, как во времена необыкновенного успеха «Двери языков», к Коменскому со всех сторон идут письма, на этот раз, однако, далеко не все восторженного характера. «Как осы напали на меня не только философы, но и теологи», – скажет он позже. Одни говорят, что всеобщая мудрость, которую предлагает Коменский, не что иное, как коварное средство для тайного распространения кальвинизма;[100]100
  Кальвинизм – кальвинистская ересь – разновидность протестантизма, основателем которой был Ж. Кальвин (1509—1564). Кальвинизм возник в период Реформации и отвечал требованиям нарождавшейся буржуазии, явился религиозным выражением ее интересов. Специфическим для кальвинизма является признание догмата об абсолютном предопределении. Согласно этому догмату, человек еще до своего рождения предопределен либо «спастись», либо «погибнуть».


[Закрыть]
другие – что вся эта мудрость есть опасная смесь божьих дел с человеческими, христианства с язычеством, света с тьмой...

Идея Пансофии привлекает внимание и знаменитого философа Декарта.[101]101
  Декарт Ренэ (1596—1650) – знаменитый французский философ, физик и математик. Его деятельность характеризовалась борьбой против схоластики и требованием изучать природу. Один из основоположников рационалистической философии.


[Закрыть]
Прочитав «Предвестник Пансофии», он дает всестороннюю оценку этому наброску, а вместе с тем – таланту и личности автора. Декарт заявляет, что Коменский является «человеком сильного ума и большой идеи и, сверх того, обнаруживает благородную ревностность к общественному благу». Ученый считает, что «Коменский мог бы разрешить проблему, которую изложил, лучше, чем кто-либо другой; только образцы, которые он представил, недостаточны, чтобы подать большую надежду». Да, у Декарта есть свои критические замечания, и они существенны. Он, например, сомневается, «чтобы только в одной книге можно было изложить все знания в целом», он сомневается также, что Коменский изображает какую-то универсальную науку, к которой склонны и которую были бы в состоянии усвоить школьники в возрасте до двадцати четырех лет. Декарт не одобряет далее намерения автора «соединить религию и истины откровения со знаниями, которые добавляются естественным разумом».

В конце письма Декарт говорит, что «его (Коменского. – С. С.) намерения обнаруживают столько хорошего, что, если даже ему что-либо еще недостает, он не лишается права на высокое уважение».

Несомненно, несогласие Декарта с Коменским по некоторым важным пунктам объясняется различием в складе мышления, во взгляде на мир. Возможно, не последнюю роль сыграла здесь неполнота изложения идеи Пансофии. Поспешность издания, как и предполагал Коменский, оборачивалась лишними упреками. Но как бы то ни было, плодотворность многих мыслей Коменского признавал и сам Декарт, и другие философы и ученые.

Гартлиб торжествует. Он не ошибся в оценке сочинения Коменского, в его личности! Безусловно, Ян Амос должен стать во главе великого дела создания Пансофии международной коллегией ученых. С присущей ему энергией Гартлиб принимается за осуществление своего плана. Ведь только английский парламент правомочен принять решение об организации ученой коллегии для разработки Пансофии под руководством Коменского. Гартлиб не жалеет на хлопоты ни сил, ни времени. Он убеждает влиятельных друзей в парламенте, обращается за помощью к известным ученым, к общественному мнению.

Между тем громкий успех Пансофии вызывает оппозицию в среде чешских братьев. В адрес Коменского раздаются обвинения в том, что он способствует расширению кальвинизма, что ради своей Пансофии он отступает от канонов веры. Находятся люди, не брезгающие оскорблениями и клеветой. С болью и горечью Ян Амос выслушивает обвинения. Порой он видит, как некоторые люди при встрече с ним опускают глаза, порой ощущает за своей спиной шепоток. Он упорно защищается. «Я хочу сплотить людей единством знания, – повторяет он, – способствовать их просвещению». Глухота тех, к кому он обращается, причиняет ему страдания. По ночам он не может уснуть – тяжелые мысли не дают покоя. Судьба всегда была к нему сурова, но он преодолевал себя и не сгибался, чтобы продолжать борьбу во имя общего дела, ради гонимых братьев. Он всегда чувствовал себя частицей общины. Ему верили, на него надеялись, и это давало ему силы, чтобы продолжать жить, даже тогда, когда отчаяние хватало за горло. И вот теперь...

Неужто так мало надо, чтобы братья забыли обо всем? Нет, возражает себе Ян Амос, держать на сердце обиду на простых людей нельзя. Разве они виноваты, что не разбираются в богословских спорах и не могут отделить ложь от правды? «Святая простота!» – воскликнул Ян Гус, когда богобоязненная старушка подложила хворост в костер, на котором его сожгли... А ведь ради бедных людей, как эта старушка, Ян Гус принял мученическую смерть!

Дело, однако, доходит до того, что Коменский вынужден публично отвечать на обвинения. Дважды – перед знатными покровителями церкви в замке Лешно, а затем, два месяца спустя, перед синодом в лешненском храме – Коменский обосновывает, защищает свой труд. И дважды он получает одобрение и пожелание успехов в благом начинании.

Отныне Коменский не одиночка, втайне творящий неведомое, за ним авторитет и поддержка общины. В ходе подготовки к защите рождается новое сочинение: «Освещение пансофических опытов, сделанное в интересах критики», где он отвечает на каждый пункт обвинения, с присущей ему энергией разворачивает убедительную аргументацию в защиту своих идей.

Многие члены синода испытывают неловкость: их знаменитый брат вынужден оправдываться! Не слишком ли далеко зашли его обвинители? Даже недоброжелатели Коменского покорены логикой аргументов философа, величием идей Пансофии. Коменский, его труд оказываются выше зависти, интриг, недоброжелательства. Ян Амос продолжает работать, но дело подвигается медленно. Облыжные обвинения даром не проходят...

Именно в это время по настоянию общины и правителя Лешно Коменский становится ректором лешненской гимназии – на его плечи ложится руководство гимназией со всей массой неотложных и разнообразных дел. Ян Амос переживает трудную пору: ректорские обязанности занимают все его время и силы, для работы над Пансофией остаются ночи, но и тут сомнения охватывают его, и часто он сидит с пером в руке, неподвижно глядя в одну точку.

Идут письма от Гартлиба. Он сообщает, что уже нашел двух, а затем трех людей для совместной работы над Пансофией, и настаивает на встрече для распределения обязанностей – в Лондоне, Амстердаме, Гамбурге, где удобнее Коменскому. Можно еще ближе – в Щецине или Гданьске... Ян Амос вынужден отвечать отказом: должность ректора не позволяет ему отлучиться. С горечью повторяет Коменский свой отказ в ответ на новые приглашения Гартлиба, понимая, что энтузиазм мецената может иссякнуть – тогда рухнут все планы, связанные с пансофическими трудами. Где же выход? Остается надеяться разве что на чудо...

И оно происходит. В один из июньских дней 1641 года Коменский получает сразу три письма – все от Гартлиба, одинакового содержания, но посланные тремя разными путями, чтобы застраховаться от дорожных случайностей. Он настаивает на немедленном приезде Коменского в Лондон на совещание, чтобы обсудить план работы над Пансофией. Гартлиб не просит, как обычно, а настаивает. Из письма явствует, что того требуют новые благоприятные обстоятельства. Ян Амос сообщает об этом письме священникам и старейшинам церкви. Чудо продолжается: после короткого совещания Коменского отпускают, а руководство гимназией во время его отсутствия передается проректору и соректору.

С радостью собирается Ян Амос в дорогу. Он словно выпрямляется, сбрасывает с себя путы. Только сейчас со всей остротой Коменский чувствует, каким мучительно тяжелым был прожитый год, как безмерно устал он от постоянных тревог и сомнений, как необходимо ему освобождение. Но когда наступает час прощания, грусть сжимает сердце: как одиноко будет без семьи, без Доротеи, ставшей как бы частью его самого! И без братьев общины. Без тех, чью поддержку он ощущал в самые тяжелые минуты жизни.

***

...В Гданьске Коменский сел на корабль, отправляющийся в Англию. Стоя на палубе и вглядываясь в необозримые морские просторы, среди которых терялся его корабль, Коменский испытал чувство, пережитое им в юности, когда, глядя в бездонное звездное небо, он ощутил бесконечность Вселенной, а себя ничтожной пылинкой, затерянной в ее пространствах. Да, ничтожным кажется человек перед лицом вечной природы, ее могучей стихии. Поднимись эти валы повыше – и они, как песчинку, подхватят корабль и низвергнут в пучину. Но эти мысли не вызывают страха. Коменский любуется величием и мощью свободной стихии. Он ощущает свою слитность с природой. Пусть он всего лишь песчинка в этих просторах, но душа его готова вместить их. Человек ничтожен, но и велик, ибо, будучи частицей природы, он обладает разумом, способным постичь ее внутренние законы. И не в этом ли постижении, столь же бесконечном, как и сама природа, состоит высшая мудрость человеческого бытия?

И, словно испытывая волю Коменского, разражается шторм. Искусство и мужество капитана и матросов спасают корабль – и в борьбе со стихией человек способен на многое, – но парусник снова прибивает назад, к Гданьску. Коменскому приходится отправляться в путь вторично. С интересом наблюдает он за работой матросов, беседует с ними, прислушивается к их языку. Постоянные опасности укрепили их волю и характер, развили чувство взаимопомощи, но не сделали жестокими. Коменский давно заметил: жестокость – удел трусливых. Она и есть проявление трусости. Наемники Фердинанда, издевавшиеся над безоружными крестьянами, бежали в панике, когда встречали организованный отпор. Торжество грубой силы – это торжество тьмы.

Закутавшись в плащ, Коменский всматривается в наплывающий берег. Все ближе лес мачт, а за ним, где-то там, вдалеке, огромный многолюдный город. Волнение охватывает Коменского, когда в потоке пассажиров он спускается по трапу и ступает на пристань. В глазах рябит от множества лиц, но, к его удивлению, чьи-то руки подхватывают его багаж, и от группы нарядно одетых людей отделяются двое и идут к нему. Ничего подобного Ян Амос не ожидал, но, оказывается, его имя здесь на устах у всех. Потом он узнает, что его и пастора Дюри,[102]102
  Дюри Джон (1596—1680) – протестантский священник в Англии. Стремился к объединению всех протестантов в Европе. Отстаивал необходимость воспитания и образования для всех слоев общества.


[Закрыть]
выступающего за объединение протестантских церквей, пригласил парламент и что этого добилась сильная парламентская группа, стоящая в оппозиции к королю Карлу I[103]103
  Карл I Стюарт (1600—1649) – английский король с 1625 года. Проводил феодально-абсолютистскую политику. В ходе английской буржуазной революции низложен и казнен.


[Закрыть]
и его клике. Выдающиеся умы, ученые и писатели, в их числе поэт Джон Мильтон,[104]104
  Мильтон Джон (1608—1684) – крупный английский поэт, политический деятель, в период английской буржуазной революции сторонник радикальной буржуазии, выступал за английскую республику против феодальной реакции.


[Закрыть]
примкнули к этой группе, которую возглавляет влиятельный политик Джон Пим.[105]105
  Пим Джон (1584—1643) – английский политический деятель, лидер парламентской оппозиции королю периода английской революции. Провел в парламенте крупные государственные реформы в интересах новой буржуазии. Добился верховной власти парламента.


[Закрыть]

Гартлиб устраивает Коменского в своем доме на Дюк Плейс. Он приглашает портного, чтобы тот сшил Яну Амосу платье, принятое у английских священников. Начинается жизнь, отнюдь не похожая на «ученое затворничество», к которому готовился Коменский. В Лондоне на него своеобразная мода. Наперебой приглашают знаменитого чеха духовные пастыри, государственные деятели, знатные господа. Яна Амоса принимает епископ Линкольнский, недавно освобожденный парламентом из тюрьмы. Он спрашивает, привез ли Коменский семью, и, получив ответ, просит это сделать, обещая хорошее обеспечение.

В одну из последующих встреч, проникшись к Коменскому доверием, епископ с полной откровенностью раскрывает перед Яном Амосом всю остроту внутренней борьбы между королем и парламентом и предрекает кровавую гражданскую войну.

– Наш король Карл I – слабый, двоедушный и тщеславный человек, – говорит он, – который не заботится о подданных, о государстве и даже не может понять, в чем состоят его подлинные интересы. Он не видит и не желает видеть новых людей, составляющих силу и цвет нации. Под стать королю глава английской церкви архиепископ Дод, слепо исполняющий королевскую волю.

– Кто же эти новые люди, за которыми будущее? – спрашивает Коменский.

– Это те, кто обладает энергией и трудолюбием, производит необходимые вещи, развивает сельское хозяйство, посылает корабли с товарами в дальние страны, строит, прокладывает дороги. Это предприниматели, купцы, юристы, ученые, врачи – все, кто заботится о просвещении и развитии наук... Они не хотят внутренних раздоров, они лишь просят у короля восстановления исконных вольностей, дарованных парламенту Великой хартией вольностей. Однако недавние события показали, что король и его приспешники глухи к голосу разума. Они способны на все... Я и сам не знаю, – неожиданно признается он Коменскому, – что меня ждет. То же самое могут сказать многие люди, чье благородство и добропорядочность хорошо известны. Ужасные времена! Никто не чувствует себя в безопасности... – Епископ обрывает себя, откидывается в кресле.

Ян Амос не прерывает молчания. Ему понятно волнение священника, пострадавшего от произвола.

– Я хочу, чтобы ты понял, что у нас происходит, – продолжает епископ после минутного молчания. – Я предвижу страшные события. Борьба между королем и парламентом не кончится миром. После казни главного королевского советника Стаффорда, обвиненного парламентом в государственной измене, парламент провел постановления, которые ограничили власть короля и укрепили демократические основы государства. Были отменены незаконно взимавшиеся налоги и пошлины, реформирован тайный совет короля, уничтожены «звездная палата»,[106]106
  «Звездная палата» – высшее судебное учреждение в Англии в 1487—1641 годах. Заседала в зале с потолком, украшенным звездами.


[Закрыть]
«палата прошений», «высокая комиссия» – они были слепым орудием в руках короля, – реформирован также Северный совет и совет Уэльса, сделано и многое другое, полезное для государства и народа...

– Но мне говорили, что как раз этой весной были волнения среди крестьян и ремесленников...

– К сожалению, это так, и парламенту пришлось принимать меры, чтобы восстановить в стране спокойствие. Народ пребывает в темноте и всегда готов идти за смутьянами.

– Народ – бедный ремесленный люд и крестьян – угнетают все сословия, поэтому он всегда готов подняться за лучшую долю. Сословия борются за власть, а о народе не думает никто.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю