Текст книги "Наследники предтеч. Освоение"

Автор книги: Софья Непейвода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

16–35 ноября 4 года. Штаб – Орден

Через неделю после тухлых дождей Вадим сообщил, что к ним пришёл Дет. Бывший лидер сдался, хотя понимал, что ему грозит. Наверное, он слишком любил жизнь, чтобы просто погибнуть в лесу, и, поняв, что болезни в конце концов его доконают, решил рискнуть. Сатанисты сообщили, что Дет в очень тяжёлом состоянии и нужна срочная помощь. Я сразу же отправилась в Штаб (селение сатанистов) по воздуху с запасом лекарств, а Илья пообещал присоединиться чуть позже, на лодке.

– Он сказал, что готов сотрудничать, – указал Вадим на впавшего в бредовое состояние Дета. – Но сейчас от его согласия мало толку.

Я хмуро кивнула и с опаской посмотрела на бывшего лидера. Глаза ему сатанисты предусмотрительно завязали, но кто сказал, что он не может повредить каким-то другим образом?

– «Парализуем», – по внутренней связи предложил сатанист, поняв мои сомнения.

Лишив Дета сознания, я внимательно его осмотрела. Да уж, понятно, почему вернулся – удивительно, как добраться смог. Впрочем, жить захочешь… Посовещавшись с Россом, пришла к выводу, что лучше провести хотя бы краткий курс мучений, а потом долечивать обычными средствами. Из-за опасения, что Дет может как-то воздействовать на других людей, мы вели себя вдвойне осторожно. Да и состояние у него было плохим. Бывший лидер только через двое суток восстановился настолько, что удалось провести допрос.

Сатанисты подстраховались, связав в очередной раз парализованного Дета и надев ему на голову детектор лжи, а сверху – повязку на глаза. Пока не известно, как именно повлиял бывший лидер на своих жён, лучше не рисковать. Подождав, когда лидер придёт в себя, и не подходя близко, начали разговор.

Дет не запирался и не пытался юлить, что сначала вызвало у меня немалое удивление. Позже я поняла, что у него было достаточно времени на обдумывание и принятие решения. Да и наличие детектора лжи сильно сужало шансы Дета выйти сухим из воды. Откровенный рассказ – лучшее, что он мог сделать.

Первым делом мы поинтересовались, представляет ли бывший лидер угрозу для нас. Выяснилось, что да, но личные способности психиатра тут не при чём: он воздействовал не психотехниками, а с помощью начальных вещей – и сейчас при нём есть один её экземпляр (из трёх). Узнав, что сам по себе на людей прибор не прыгает и опасен только если к нему прикоснуться голым телом и что сейчас он находится в футляре, сатанист осторожно достал небольшую коробочку из вещей преступника. Теперь Дет не представлял опасности: его развязали и продолжили допрос.

– Я заказал приборы, которые могли бы превратить людей в моих абсолютных союзников. То есть, чтобы они никогда меня не предали, не оспорили бы моего решения и во всём поддерживали, – признался бывший лидер. – Но керели солгали! Они специально дали то, что коверкает, уничтожает личность человека!

– Специально, значит… – задумчиво потянул Вадим. – А ты оговаривал, чтобы этот прибор не вредил жертве?

– Не подумал, – вздохнул Дет. – Я считал, что такая продвинутая цивилизация, как керельская, сама позаботится о безопасности.

Я сжала кулаки. «Мило». Значит, как лишать людей воли, фактически превратив их в рабов, не способных сказать даже слова поперёк – об этом он подумал. А о том, чтобы не уничтожить – нет.

– Предусмотрено ли отключение прибора или действие закончится только со смертью раба?

Непоколебимое самообладание Вадима, спокойный, деловой голос и отсутствие даже малейшего признака гнева – только это помогало мне держать себя в руках и не высказать всё, что думаю. Но, судя по случайно пойманному взгляду, Дет прекрасно понял, что к чему, и не обманывался на мой счёт.

– Да, я просил с функцией изъятия, – кивнул бывший лидер и продолжил, предупреждая следующий вопрос: – Воздействие можно остановить, только дав команду на извлечение. Но человек при этом погибнет.

– Это было твоим условием?

– Нет, опять самодеятельность керелей, – Дет осторожно повернулся на другой бок.

– А ты просил с безопасным извлечением? – мой голос дрожал от ярости, но не сорвался.

– Я же сказал: думал, что такая продвинутая цивилизация сама предусмотрит. Не смог предположить, что предтечи против своих наследников действовать станут.

Вадим резким жестом остановил язвительные слова, готовые сорваться с моего языка.

– Откуда тебе известно о последствиях извлечения?

– Когда понял, что изменения зашли уже слишком далеко, провел эксперимент. Неудачный.

– Погоди, – не выдержала я. – Яна ведь от раны погибла! Или?..

– Нет, к смерти Яны я не причастен, – подтвердил Дет. – Подал команду на извлечение уже после её гибели. А проверял гораздо позже, на Леониде.

От неожиданной новости я потеряла дар речи и могла только хватать ртом воздух. Дет использовал как подопытного кролика собственного, хотя и не родного, сына!

– На ком ещё использовались подчиняющие приборы? – не обращая внимания на мою реакцию, продолжил допрос сатанист.

– Ни на ком.

Индикатор детектора сменил цвет, и мы переглянулись.

– Ни на ком из свободных или йети, – тут же поправился Дет.

– На ком ещё использовались подчиняющие приборы? – ровно повторил Вадим.

Допрос продолжался долго, даже несколько перерывов делали: Дет был ещё слишком слаб. Зато и выяснить удалось многое. Сатанист задавал такие вопросы, которые мне и в голову не приходили: например, давали ли жертвы согласие на воздействие и рассказывали ли им о приборах.

Естественно, Дет никому о этих вещах не сообщал и согласия не спрашивал. Для внедрения достаточно, чтобы прибор коснулся кожи жертвы: он тут же проникает внутрь и сам достигает мозга. После этого человек уже не может противоречить Дету (и именно ему – на другого настроить невозможно), будет защищать его даже ценой собственной жизни. Да и вообще центром мира жертвы станет его «лидер». Кстати, внедрить прибор в самого Дета не получится – это доморощенный рабовладелец предусмотреть не забыл.

Оля, Таня и Яна были не первыми жертвами Дета. До этого он внедрил «гарантию верности» в трёх мужчин, с которыми познакомился почти сразу после высадки. Все трое погибли в стычке с бандитами, пожертвовав своими жизнями, чтобы спасти «лидера». Позже Дет вернулся и отозвал из мертвецов приборы. Тогда же и решил в следующий раз использовать женщин – потому что характер мужчин менялся в ту же сторону, и в результате выглядел неестественно.

Дет всё же любил своих жён, но какой-то извращённой любовью. Ведь он действительно о них заботился. И когда увидел, что изменения заходят слишком далеко, в откровенную патологию, решил, что надо что-то делать. Бывший лидер признался, что боялся выводить своих жён из-под контроля: ведь неизвестно, что они предпримут после. Но и смотреть, как они сходят с ума, не мог. Решив проверить, как поведёт себя человек, лишившись «гарантии верности», он внедрил свободный после гибели Яны прибор, в сына. А потом, через неделю, дал команду на извлечение. Именно это и вызвало кровоизлияние и последующую гибель ребёнка. То есть та «злокачественная опухоль» на деле являлась ничем иным, как местом внедрения прибора.

Придя к выводу, что таким образом он не поможет никому, а только убьёт женщин, Дет не решился отзывать приборы. Зато задумался, как же отвести от себя подозрения. Этому очень сильно мешало знание о наличии у сатанистов детектора лжи. Чем дальше, тем отчётливее Дет понимал, что шила в мешке не утаить. И в конце концов решил бежать. То, что ушёл он именно в тот день, когда мы начали операцию, оказалось простым совпадением.

После допроса нам пришлось решать сразу два вопроса. Что теперь делать с детовскими жёнами, и что – с самим Детом. Мы с Ильёй связались с остальными посвящёнными и устроили общий совет.

– У них всё равно не жизнь, – покачал головой химик. – Поэтому смерть можно считать избавлением.

Возражений не возникло ни у кого. Действительно, сейчас эти женщины не живут, а существуют. И если ситуацию исправить нельзя…

– Стоп! – неожиданно вмешался Росс. – Не хочу дарить пустые надежды, но, возможно, у них ещё есть шанс.

– Почему? – поинтересовался Сева.

– А ведь точно! – поддержала я хирурга. – Не знаю, насколько шанс велик, но он есть. Они, как и мы, из нулевого поколения – то есть более живучие, чем наши дети.

– К тому же, они взрослые, – заметил Росс.

Неизвестно, выживут или погибнут – но все единогласно проголосовали за извлечение «гарантий верности».

Насчёт самого Дета решение далось сложнее. Его преступление не подлежит сомнению. Более того, если первое использование ещё возможно… не оправдать, но смягчить тем, что бывший лидер не знал об уничтожении личности, то второе перечёркивает этот фактор. Дет знал, что приборы сильно изменяют сознание людей – поэтому и выбрал тех, на ком это менее заметно (почти никому не знакомых женщин). Так что ни о составе преступления, ни о его серьёзности вопросов не вставало.

Приговор. Мы слишком хорошо помнили закон «о недобровольных подопытных». Преступников из союза не казнят, а используют в качестве подопытных для медицинских экспериментов. Мало того, сначала их положено обезвреживать: как минимум лишив обеих рук, как максимум – всех конечностей и зубов.

Принимая этот закон, мы и думать не могли, что первым преступником станет посвящённый. Да ещё и лидер, человек из нулевого поколения. Дет создал кучу проблем, не только сам вступив на скользкую дорожку, но и испортив жизнь нам. Ну что ему стоило сгинуть в джунглях? Но нет, бывший друг думал только о себе. И оправдания, что он вернулся из-за того, что раскаялся или решил попытаться спасти жён, не проходят. Во первых, потому, что это ложь – Вадим специально уточнял мотивы возвращения под детектором лжи. А во вторых, будь жены реально дороги Дету (как живые люди, а не как полезные, но сломавшиеся вещи) – он бы их не оставил.

Кстати, преступник вернулся как раз из-за принятого закона. Даже в качестве подопытного у него больше шансов выжить, чем одиночкой в лесу. А отрубленные конечности вырастут заново… пусть и не очень быстро.

Мы не стали обсуждать вину Дета. Фактов достаточно, и каждый сам мог сделать выводы. Голосовали все вместе – и мы, и сатанисты. Почти по всем пунктам решение было единогласным. Виновен в убийстве трёх взрослых (тех несчастных, которые оказались первыми) и ребёнка, в корыстном лишении свободы и воли семерых человек. Яна же погибла от несчастного случая, и доказать причастность к её смерти Дета не представляется возможным. Но даже без этого он натворил достаточно.

– Приговор – перевод Дета в разряд недобровольных подопытных, – объявил результаты голосования Вадим. – Единогласно.

Мне очень хотелось воздержаться, но я понимала, что не имею на это права. Если мы сами не будем следовать законам, которые приняли, то наш союз не стоит даже лягушки. Мы обязаны руководствоваться не чувствами, а разумом. Несмотря на все моральные сложности.

– Без приборов Дет безопасен, – деловито подошёл к вопросу Вадим. – Жизнь он любит, и самоубийство практически исключено. Поэтому, если Дет согласится сотрудничать, предлагаю обойтись минимальной страховкой: без рук он уже никуда не уйдёт.

– Согласен, – кивнул Росс. – Я сам займусь ампутацией, как только он достаточно окрепнет, чтобы её перенести. Думаю, через несколько дней уже можно будет.

Зеленокожий держался молодцом, хотя уверена, что ему ничуть не легче, чем остальным.

Естественно, Дет сотрудничать согласился. Ещё до операции мы сопроводили его в Орден, естественно, предупредив, чтобы находящиеся там заранее обезвредили Олю и Таню.

Извлечение прошло хорошо, по крайней мере, ни одна из женщин не умерла. Но вот инсульт они получили сильный. У обеих налился кровью и перестал реагировать на свет правый глаз, голову немного запрокинуло назад, парализовало правую сторону лица, правую руку и левую ногу.

– Перекрещивание нервов тоже есть, как и у людей, – констатировал Росс. – Но ниже грудного отдела.

Женщин долго мучили приступы рвоты. Причём они начинались даже от малейшего движения, например, когда мы переворачивали их на другой бок, чтобы избежать пролежней или обмыть. Мы поместили жертв Дета в палатку: только так можно было защитить их от агрессивной местной природы.

Они выжили. И, похоже, даже начали восстанавливаться. По крайней мере, уже на второй день пытались что-то сказать, но нам не удалось разобрать слова: слишком невнятной стала речь. А через несколько дней прозвучало с трудом понятое «спасибо».

Приборы, размером и формой напоминающие небольшие горошины, мы осторожно, не прикасаясь руками, положили в пробирку и плотно заткнули пробкой, а потом убрали в сарай.

Ампутация рук Дета также прошла успешно. Опасаясь, что бывший лидер попытается повлиять на детей, мы устроили обсуждение, не лишить ли его языка. Даже с сатанистами переговорили по этому поводу. В результате сочли такую меру допустимой, но пока нерациональной: с бессловесным подопытным тяжелее работать. Но запретили бывшему лидеру общаться с детьми и даже самому заговаривать с взрослыми, если для этого нет серьёзной причины. А на заседании общего правления решили рассекретить перед посвящёнными Светин детектор лжи и еженедельно проверять на нём Дета. Кроме того, серьёзно поговорили с детьми, решив не скрывать правду. Рассказали о лжи, преступлении, его серьёзности и угрозе со стороны бывшего лидера. Причём объяснять пришлось по разному. Полукровкам оказалось достаточно восстановить цепочку событий, а на Цезаря и маленьких йети больше подействовала эмоциональная составляющая. То есть, в первую очередь то, что Дет убил своего сына и изувечил Таню с Олей.

Терпеть в Ордене бывшего лидера оказалось ещё тяжелее, чем мы думали. Его посадили в специально сделанную клетку, выходящую решёткой почти на скалу, чтобы не видеть. Но всё равно было невероятно сложно и тяжело воспринимать Дета в роли не человека, преступника и подопытного. Я в который раз посетовала, что он не сгинул в лесу. С другой стороны, случись так, у его невольных жён не осталось бы ни единого шанса.

Отвращение и негатив, ранее испытываемый мной к этим женщинам, бесследно исчезли. Но я не придавала этому особого значения до тех пор, пока Игорь не поинтересовался, почему вдруг я начала избегать одной из кладовок. Несколько раз сознательно пройдя мимо, я прислушалась к ощущениям и поняла, что действительно есть неприятное ощущение. Причём очень похожее на то, что раньше было к Оле и Тане. А учитывая, что именно там временно хранятся извлечённые приборы…

Кстати, и остальные сородичи начали избегать это строение: Щука, её старшие дети и Рысь просто его обходили и признались в возникновении дискомфорта, а младшие наотрез отказались проверять, чуть не закатив истерику. Такая реакция вызвала закономерное любопытство, и после серии опытов мы выяснили, что по внутреннему негативу можем легко почувствовать «гарантию верности» на расстоянии до десяти метров. И найти, причём даже зарытую на двадцать сантиметров в землю. И не только по эмоциональным ощущениям. В ночном зрении над местом, где находились приборы, поднимался совсем маленький, не больше полуметра в высоту, чёрный вихрь. Но даже от такого крохи веяло нешуточной опасностью.

– Наверное, череп и мягкие ткани частично экранировали влияние «гарантий верности», – предположил Маркус. – Ведь ты ни разу не говорила, что у Тани или у Оли над головой есть нечто подобное.

– Да, ничего такого не видела, – кивнула я. – И кстати, дискомфорт ощущался намного слабее – просто было противно рядом находиться. Я думала, что это из-за их характеров.

Кроме того, даже без перехода на ночное зрение, пользуясь смешанным, я всё равно продолжала видеть вихрь, хотя и более призрачный. Ночью он становился чётким (из-за большей доли ночного зрения). Зато в дневном чёрный вихрь не видно. Совсем. Но и тут всё не так просто, как кажется: чем ближе я подходила к прибору, тем тяжелее было остаться только на дневном зрении. А на расстоянии меньше трёх метров и вовсе не получалось.

Нечто опасное. Вредное. «Гарантии верности». Приборы. Невольно вспомнились слова сатаниста: встреченный им мужчина-йети утверждал, что может почувствовать любую электронику и её от него не скрыть. Последнее – точно ошибка, поскольку все приборы, для которых владельцы оговорили безвредность, мы, йети, не чувствуем.

Но тогда возникает другая загадка: одна «гарантия верности» долгое время находилась не в человеке (после смерти Яны). Почему я её не почувствовала? Что этому мешало?

Ответ нашёлся очень быстро. Оказалось, что Дет хранил извлечённый прибор в футляре, доставшемся ему по наследству от одного из первых рабов. Забрав коробочку у сатанистов, мы приступили к новым опытам. И действительно, стоило сложить в неё опасные горошины и закрыть крышку, как чёрный вихрь исчез. А в месте с ним пропал страх и дискомфорт. Учитывая, что первый владелец изолирующего футляра одновременно являлся тем, кто заказал принесённый Детом безвредный компьютер, легко предположить, что тот несчастный оговаривал безопасность, а может, даже специально заказал нечто для изоляции вредных излучений или веществ.

– Рядом с прибором даже при всём старании я не могу переключиться на дневное зрение, – как-то высказала я свои мысли вслух. – Но при этом зрение не полностью переходит на ночной режим, оставаясь смешанным. И вихрь кажется маленьким – то есть, возможно, опасность невелика. Можно предположить, что с увеличением силы воздействия зрение окончательно переключится на ночное, а после – станет чёрно-белым?..

Физик понимающе хмыкнул. Действительно, эти эксперименты окончательно подтвердили предположение, что и виденная мной «мёртвая зона» в пустыне – не плод воображения. Чёрный вихрь там находился очень далеко, но казался огромным – а значит, опасность гораздо выше. Очень возможно, что природа того явления та же самая: там есть некие опасные приборы. Причём либо много, либо гораздо крупнее. Оставался вопрос: почему, покидая «мёртвую зону», я переставала видеть тот чёрный вихрь?

А ещё теперь почти не осталось сомнений насчёт паники, которая овладела мной в самом начале новой жизни: скорее всего, я и там попала в зону действия некой техники, просто не оглядывалась… ну или вихрь скрывался за деревьями.

Обсудив ситуацию, мы решили не уничтожать «гарантии верности», как планировали вначале. Ведь они дают шанс найти ответы на некоторые вопросы. Поэтому все три прибора сложили в одну пробирку, плотно закупорили и, чтобы обезопасить людей и йети во время исследований, отнесли в сторону от Ордена. Ориентироваться для определения опасной зоны решили по моему народу – он самый чувствительный к воздействиям такого рода.

Я потратила на изучение влияния техники несколько дней и обнаружила много интересных особенностей. А заодно смогла предположить, почему в пустыне вихрь иногда пропадал. При длительном, в течение часа, нахождении рядом с приборами, цветное ночное зрение исчезало, а покинув опасную зону, я на некоторое время переставала видеть вихрь, да и вообще ночное зрение минимизировалось. Что самое интересное, дневное в этом случае начинало превалировать даже в тёмное время суток. Может, просто глаза устают и таким образом пытаются ухватить немного отдыха? Тогда с пустыней вопрос можно считать решённым: в ней воздействие однозначно было сильнее.

Ещё, если подойти близко к вихрю, то в ночном зрении казалось, что кровь выходит прямо через кожу. Кстати, и если к нему приближались некоторые люди (а именно – Росс или Цезарь), картина получалась аналогичной, хотя и намного слабее. На других людей прибор такого влияния не оказывал, хотя их кожа и покрывалась пузырями (естественно, только в ночном диапазоне), которые проходили не сразу, а примерно через полчаса после выхода из опасной зоны. А вот полукровки просто становились темнее и восстанавливались мгновенно – из чего напрашивался вывод, что для них приборы безвредны. Этим исследованиям очень обрадовался Маркус, который давно мечтал увидеть описанные мной в пустыне ужасы.

– Тут ещё всё гораздо лучше и безопаснее выглядит, – заверила я впечатлённого картиной физика. – Там вообще все вы неживыми казались.

– Пожалуй, мне и этого хватит, – признал он. – Если там ещё хуже было, то понятно, почему ты сбежала.

Мы изучили не только внешний вид, но и физиологические изменения, происходящие под влиянием прибора. При этом подскакивало давление и пульс, увеличивалась чувствительность к боли, а в крови резко возрастало количество лимфоцитов. Но вот активность их после нескольких часов пребывания в «мёртвой зоне» снижалась: клетки крови становились вялыми, и симбиотические личинки – тоже. У Росса таких серьёзных изменений не наблюдалось, лишь немного скакали пульс и давление, да и то, только если он держал пробирку вплотную к телу.

Закончить исследования пришлось в срочном порядке: я заболела. Причём той заразой, которую йети, ведущие «здоровый образ жизни», не подхватывали вовсе. Учитывая, что я правил не нарушала… вывод напрашивается неутешительный. Мы быстро свернули изучение приборов, убрали их в футляр и спрятали, чтобы, возможно, через время снова достать.

Итак, тот неизвестный воинственный сородич, оказался прав. Большая часть приборов вредна для йети. Возможно – и для людей. Но это означает, что, скорее всего, керели не принадлежали ни к моему (ну это и так известно), ни к человеческому виду. Остается только один – люди изменённые. Тролли и их здоровые родичи.

Народ согласился с моими выводами. Действительно, у доминирующего вида разумных большая часть техники, скорее всего, сделана в расчёте именно на свой вид. Но сейчас это уже не превратило людей изменённых в моих врагов. Во-первых, те, что живут теперь – уже не те, кто виноват в вымирании остальных видов (да и своего). Во-вторых, у меня было много времени, чтобы всё обдумать. И Игорь когда-то дал надежду, объяснив про вероятности. Впрочем, даже будь иначе – нам сейчас не до межвидовой войны. Ну а в-третьих, керели поступили со своими родичами не лучше, чем с нами – обрекли многих на превращение в троллей. Так за что винить «потенциальных наследников»?

Параллельно мы занимались и другими исследованиями. Местная природа поставила множество ограничений. Из-за высокой влажности и очень «живого» окружения обычная выделка не защищала шкуры от гниения. Да и растительные нити приходили в негодность, в лучшем случае, за несколько месяцев, и то, если их хранить в сухом тёмном месте, регулярно просушивать и не пользоваться. В такой ситуации особую ценность приобрели остатки начальных вещей: одежда, обувь, верёвки и так далее. Причём почти ничто не использовалось по назначению. Даже то, что сначала казалось нужным, например, ботинки. Они сковывали ногу, мешали осязанию и хотя защищали от большей части кусачих тварей, но отнюдь не от всех – некоторые умудрялись преодолеть толстый материал подошвы, вцепляясь, как раскалённые гвозди. К тому же, обувь настолько усложняла распознавание опасности, что в результате обутый человек страдал больше, чем босой – последний «кожей чуял» угрозу и не наступал куда не следует. Это не считая того, что мелкие ядовитые животные так и норовили забиться в любые щели и складки (которых не получалось избежать), а достаточно их ненароком придавить, как следовал закономерный результат. Но это касалось только вещей, которые давали нам.

Доставшееся от местных людей обладало совсем другими свойствами, и если надеть полный костюм (он застёгивался наподобие скафандра и позволял полностью избежать доступа животных к телу), то человеку уже не грозили ни шипы, ни зубы, ни жала. С одной стороны, это очень сильно упрощало жизнь и позволяло не обращать внимание на мелочи при охоте, переходе или даже работе по лагерю, а с другой… Все испытатели защитных костюмов отмечали, что чувствуют себя в них неуютно, слепыми (пусть и несильно, но поле зрения одежда ограничивала), глухими и беспомощными. По привычке они часто пытались передвигаться обычным способом, но из-за преграды между телом и окружающей средой нервничали, не в силах пользоваться привычным набором ощущений. Приспособиться ходить быстро, не обращая внимания на многие важные для голого человека мелочи, оказалось непросто. К тому же, пребывание в защитном костюме уже в течении трети суток приводило к ослаблению внимания, в результате, раздевшись, человек даже в лагере умудрялся словить немало болячек, укусов и ужалений. Чем больше времени подопытный проводил в «скафандре» (так обозвали эти костюмы), тем сильнее ослабевало его внимание. Именно по этой причине сатанисты тоже практически отказались от использования своей одежды – ведь она мешала ориентироваться почти в той же степени, а защищала намного хуже, чем «скафандр».

А вот палатки оказались очень удобными и, если не злоупотреблять их использованием, могли бы существенно облегчить жизнь. Например, они позволяли спать без задних ног, а не вполглаза – чтобы не придавить незваных гостей, и при этом гораздо меньше ослабляли внимание. Однако и к нормальному сну людям оказалось сложно приспособиться, более того, выяснилось, что они настолько привыкли к неприятностям, что при их отсутствии начинали видеть кошмары. Сон становился беспокойным и отдых – менее качественным. Последнее больше всего удивило самих экспериментаторов.

– Нет, мы точно уже ненормальные какие-то, – заметил Илья. – Вроде радоваться должны, а не получается.

В один из вечеров мы отпраздновали переход в категорию взрослых Цезаря и Лёвы с Лизой. Теперь из младших осталось только два подростка и два ребёнка (дети от вторых и третьих родов Щуки).

Количество известных инфекционных болезней превысило пятьдесят, причём тринадцать из них являлись смертельными. К этому времени сомнений уже не осталось: если симптомы болезни ребёнка оказывались неизвестными (то есть взрослые этим не заболевали), то, значит, болезнь будет протекать тяжело и велика вероятность потерять ещё одного человека. Мы не обманывались и не тешили себя пустой надеждой, что, повзрослев, дети перестанут заражаться такими болезнями. Мы – нулевое поколение, инкубаторы, и именно по этой причине о нашем здоровье позаботились и защитили от самых больших опасностей. Росс до сих пор рассматривал нас как возможный источник лекарств или прививок для молодого поколения, но увы, пока ничего хорошего из этого не вышло: при нанесении взрослой крови на царапину никакого положительного эффекта не наблюдалось, а вводить цельную кровь или плазму малышам хирург опасался. И, как выяснилось, не зря.

Мы долго искали животных, на которых удалось бы протестировать кровь, плазму, лимфу или межклеточную жидкость людей и йети. Но у всех этих зверей наблюдались серьёзные поражения органов и последующая гибель даже после однократного введения. Почти через месяц после начала экспериментов мне пришла в голову идея проверить кровь не только взрослых, но и молодого поколения, причём той его части, которая уже начала болеть. Результаты очень сильно отличались: кровь человеческих детей, введённая в том же (малом) количестве, почти никогда не убивала и не вызывала патологических изменений, хотя почти во всех случаях животное некоторое время недомогало. А вот введение крови маленьких йети чаще всего вызывало серьёзные нарушения, а то и гибель, но всё равно не так быстро, как при использовании препаратов из особей нулевого поколения (причём – даже людей).

Отсюда напрашивался вывод, что мы очень сильно отличаемся от наших детей. Гораздо сильнее, чем может показаться на первый взгляд. Это подтвердил единственный эксперимент на человеке: Росс попытался ввести небольшое количество межклеточной жидкости (как самой безопасной) безнадёжно больному ребёнку – в результате тот погиб не от инфекции, а от лечения.

– Выходит, мы и наши дети отличаемся не меньше, чем два разных вида, – Щука осторожно поправила костёр палкой. – Мы чужие друг другу. У меня единственный вопрос: почему не болеют дети до годовалого возраста? Даже предположение появилось: не может ли в этом случае быть, что тот иммунитет, который есть у маленьких детей, на деле заёмный?

– Очень вероятно, – согласился Росс. – И это означает, что у детей наших детей его уже может не быть.

Я смотрела на языки пламени и думала. Потом решила высказать сомнения вслух:

– Не сходится. Если бы у детей был просто заёмный иммунитет, то тогда они бы заражались обычными болезнями. Но этого нет. Создаётся впечатление, что у малышей он сильнее, чем у нас. Как будто… – я сделала пауза, ловя ускользающую мысль. – Как будто у них не просто наш, но ещё и простимулированный мучениями иммунитет. Причём сильными мучениями.

Росс медленно кивнул.

– Примерно в годовалом возрасте у детей начинает атрофироваться один из органов непонятного назначения, – заметил он. – Я считал, что он связан с иммунитетом, но не мог понять, зачем организму избавляться от такой хорошей защиты.

Я недоуменно пожала плечами – этот вопрос мы уже обсуждали, и не раз, но все исследования противоречили выводам. В том плане, что постоянно исследуя кровь младенцев, мы пришли к выводу, что при рождении их защита крепче всего, а потом количество белых кровяных медленно падает и резко, почти рывком, уменьшается примерно в годовалом возрасте. А загадочный крупный орган начинает рассасываться только после того, как исчезнет защита.

– У меня появилась гипотеза, – улыбнулся нашему непониманию зеленокожий. – Если иммунитет на деле наш, то не может ли этот орган служить защитой от пагубного воздействия заёмных лимфоцитов на организм ребёнка?

А ведь он прав. Если подумать, то такой орган был бы нужен до той поры, пока в крови находятся чужие тела – то есть логично избавляться от него уже после их исчезновения. Только вот проверить эту гипотезу ой как непросто. Хотя…

Мы дружно посмотрели в сторону лаборатории и обменялись понимающими взглядами. У многих детёнышей животных имеется аналогичный орган. Значит, нет необходимости ставить такие эксперименты на человеке.

Проверка подтвердила гипотезу Щуки и Росса. Детёныши с развитым органом принимали инъекцию чужой крови гораздо легче и даже выживали после введения жидкостей людей нулевого поколения. А те, у которых орган начал рассасываться или вовсе исчез – погибали. Мы попытались избежать атрофии органа, регулярно вводя детёнышам чужую кровь (ведь в этом случае у него будет постоянная нагрузка), но это не принесло ожидаемого эффекта – орган начал рассасываться в то же время, что и у контрольной группы. Тогда Росс ударился в патологоанатомию. Мы сгубили больше двух сотен детёнышей прежде, чем смогли понять и подтвердить настоящие функции органа. Оказалось, что он не просто защищает от пагубной реакции на чужие ткани, но ещё является «складом» иммунитета матери, то есть в начале жизни имеет огромный запас неактивных лимфоцитов. Если концентрация их в крови понижается медленно, то в буфере (так назвали этот орган) – гораздо быстрее. Буфер размеренно выпускает в кровоток ребёнка почти одинаковые большие порции лимфоцитов до тех пор, пока запас не подойдёт к концу – после чего молодому организму приходится рассчитывать только на себя. А через неделю после последнего выброса начинается атрофия буфера.