Текст книги "Чёрный нефрит (СИ)"

Автор книги: София Серебрянская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Вэй Ан Ю вздрогнула и всё же обернулась. Внутри Лань Ван Цзи, как заклинание, повторял «Вернись», и вглядывался в знакомые глаза, в которых змеями клубилась неведомая прежде ярость. Не столько даже возвращения в Гу Су рука об руку он жаждал: хотел, чтобы исчезла та тьма, что липкой паутиной опутала её, чтобы взглянула на него – пусть даже с неприязнью – та, прежняя…

– С чего бы вдруг им спрашивать твоего разрешения?

«Я защищу тебя, укрою там, где они не сумеют достать; никто, никогда не навредит тебе, только вернись, я…» – глубоко внутри он говорил, захлёбываясь в бурном водовороте, но снаружи – загнанно дышал, как после долго бега, и молчал.

– Думаешь, ты попросишь, и меня отпустят? О нет, они придумают на этот случай какое-нибудь особенное наказание… дай угадаю: прилюдную казнь? Пожизненное заточение в библиотеке – надо же кому-то восстанавливать их драгоценные книжки?

– Выслушай меня.

– С чего вдруг? Раньше-то кое-кто считал ниже своего достоинства со мной говорить.

Тёмная заклинательница, что стояла рядом, не видела в нём того, с кем рядом легко засыпала в тёмной пещере, среди запаха крови и тысяч тел, гниющих в мутной воде. Она видела врага – и насмехалась, как над врагом, била словами безжалостно, наотмашь.

Никогда Лань Ван Цзи не чувствовал себя настолько жалким.

– Ты говоришь, что не дашь осудить: предположим, поверю, что тебе есть какое-то дело – и что с того? Да будь я хоть твоей женой, они бы к тебе не прислушались: заперли бы меня на замок и выбросили ключ!

Череда воспоминаний вспыхнула перед внутренним взором, и ярче других – глубокая печаль отца, бледное, усталое лицо матери, чьи глаза угасли так задолго до смерти; она незаметно жила, будучи призраком для собственных детей и мужа, и словно даже не умерла – рассеялась летним туманом, как положено наваждению.

Вэй Юн – насмешливую, гордую, вольную – могут приговорить к тому же. Они найдут способ сломать, удержать взаперти; а ему… ему придётся смотреть ей в глаза – и видеть там клубящуюся тьму, нерастраченную ярость, пока однажды та не угаснет, сменившись безразличием и пустотой.

От собственных ли размышлений, от запаха ли разложения, витавшего над полем битвы, грудь сдавило. Рука, державшая уходящую Вэй Ан Ю, ослабла.

Тёмная заклинательница, сменившая ту, кто была ему так дорога, уходила, не оглядываясь, и Цзян Чен, на чьём лице смешались отвращение и яростное торжество, махнул, подзывая её к себе. Она уходила, избрав путь крови, тьмы и мести – и, как Лань Чжань ни силился, он не мог всерьёз осудить. Он не знал всего, что ей довелось пережить, но и того, что знал, хватало с лихвой, чтобы оправдать – увы, лишь в своих глазах.

Лань Ван Цзи устало смотрел на дым, уходящий в небо, и надеялся, что вскоре вернётся почти забытый покой; чтобы раны земли заросли, а следом за ним – и кровавые рубцы, оставленные в сердцах. Он клялся про себя, что вернёт Вэй Юн мир – и тогда она тоже сможет по-настоящему вернуться.

Но пока он лишь слышал её смех, смешанный с отчаянными криками, и едва различимый шёпот:

– Сомневался, что я приду за тобой?..

Вэй Ан Ю заливисто хохотала, и в её смехе было больше боли, чем в воплях умирающего Вэнь Чжао.

Она ушла, оставив рану глубже прежних, тем более чудовищную, что никто не мог бы за ледяным спокойствием эту рану разглядеть. Внешне всё осталось прежним: хладнокровный второй Нефрит клана Лань проводил долгие часы за восстановлением их библиотеки. Вот только вырастала рядом гора испорченных листков: вместо знакомых изречений о добродетели сами собой выводились те слова, что он должен был сказать – тогда, на поле боя; в чём должен был поклясться, чтобы увидеть в её лице пусть не ответ, но хоть мгновенное раздумье.

Однажды Лань Чжань отшвырнул кисть, оставив на бумаге неровный, перечёркивающий написанное мазок. Он вихрем пронёсся через двор, на ходу размышляя над благовидным предлогом, способным оправдать своё отсутствие, и готовился солгать – впервые, наверное, за всю жизнь. Облачные Глубины, едва восставшие из пепла после Аннигиляции Солнца, остались позади.

Надеясь, что его не вздумают догонять и останавливать, Лань Ван Цзи спешил в Пристань Лотоса.

Комментарий к Осколки того, что осталось от нас: вернись

Начинается новая маленькая подсерия – “Осколки того, что осталось от нас”. Это всё ещё остаётся сборником драбблов, но именно эти фрагменты для лучшего понимания, что происходит, стоит читать по очереди. :)

========== Осколки того, что осталось от нас: немного покоя (R) ==========

В тягучем молчании Вэй Ан Ю сидела на кровати, поджав ноги, и смотрела на плотную, непрозрачную повязку в своих руках. Раз за разом она отгоняла мысль, что, быть может, идея была не такой уж удачной, и нужно остановить всё, пока не дошло до точки невозврата. В душе бился панический страх, ненормально сильный. Она грустно усмехалась про себя.

Нет, слишком много шагов было сделано, чтобы теперь не дойти до конца. Ей даже хватило смелости поговорить с Цзян Ченом – и теперь, когда он готов помочь, отступить в испуге?

Вэй Юн подняла повязку, глубоко вздохнула – и завязала глаза, затянула узел так, что больно сдавило голову. Мир погрузился в темноту; она попыталась сосредоточиться на давнем воспоминании – но вместо этого вспоминала миг, когда сожгла последний мост.

– Я хочу, чтобы ты прежде объяснила, – Цзян Чен, нахмурившийся, задумчиво кусающий губу, выглядел куда старше своих лет. – В чём смысл этого… ритуала?

Пусть в тот день и час, когда впервые предстала перед его взором армия мертвецов, готовая сражаться против собственных убийц на его стороне, Цзян Чен и был счастлив, теперь, когда сходила на нет прежняя эйфория, он опасался – и не без оснований – того, что могло скрываться во мраке Тёмного Пути. Того, в чём они всё ещё нуждались – хотя бы затем, чтобы защитить ослабленный, почти уничтоженный орден в случае нового нападения.

– Чем больше страха, боли и отчаяния испытывают мертвецы, тем яростней они в бою, и тем труднее их остановить; но все эти чувства – их должен пропускать через себя и заклинатель тоже. Только так можно контролировать силу потока и удерживать их в узде.

Цзян Чен передёрнулся, и она видела это желание в его глазах – желание взять её за шкирку и хорошенько встряхнуть, чтобы снова пришла на место могущественной тёмной заклинательницы другая. Малышка Вэй Юн, которую он в детстве с видом маленького героя заслонял спиной от деревенских собак. «Смутьянка» Вэй Ан Ю, которой однажды хватило смелости озорно воскликнуть: «Учитель, вы желаете сами взглянуть?» – в лицо Лань Ци Жэню, отметившему, что среди бела дня пытаться пронести пару сосудов с вином за шиворотом, аккурат на груди, крайне неразумно…

Увы, не всё может быть, как раньше.

– Но настоящие воспоминания опасны, – продолжала Вэй Ан Ю, делая вид, что не заметила его движения. – Почему? Боль от них тяжело обуздать. Если же воспоминание будет ненастоящим, созданным и внушённым – должно быть легче. Да, внушённое не будет столь же ярким и болезненным, но достаточно найти нужную точку, где всё могло пойти хуже – намного хуже, чем было наяву; в миг, когда нужно будет остановиться, я лишь скажу себе: «Этого не было», – и будет достаточно, чтобы сдержать силу всего потока.

В расплывчатых словах слабо угадывалась суть: Цзян Чен до конца не понимал, что именно собирается сделать Вэй Ан Ю, и потому задумчиво повёл пальцем по воздуху, словно вычерчивая невидимую глазу схему:

– Значит… ты боишься сорваться? Потерять контроль?

– Вовсе не боюсь; скажем так, заранее готовлю пути отступления, если вдруг что-то пойдёт не по плану. Разве не это зовётся стратегическим мышлением?

– Так что именно ты собираешься делать? И что тебе нужно от меня?

Этих вопросов она ждала и боялась – и потому, как всегда в особо нервные моменты жизни, Вэй Ан Ю затараторила:

– Для того, чтобы всё прошло как надо, нужен мужчина – лучше бы моих лет или, по крайней мере, не сильно старше. Поможешь с поисками?

Цзян Чен поперхнулся возмущением:

– Это слишком! Приносить человека в жертву ради какого-то тёмного ритуала… Да будь это даже пленная шавка Вэнь, от нас бы отвернулись все союзники до единого – и были бы совершенно правы! Как глава ордена, я тебе запрещаю!

Лицо Вэй Ан Ю стремительно утратило торжественную серьёзность: сперва изобразилась на нём растерянность, а затем она в голос расхохоталась.

– Сколь же ты дурного обо мне, оказывается, мнения! Не беспокойся, ритуал не так страшен, а мужчина после уйдёт живым и, возможно, даже довольным жизнью. Он и нужен-то лишь для того, чтобы облечь воспоминание в плоть – так будет проще создать нужный образ для искажения.

И «глава ордена» вновь закашлялся – на сей раз поняв, что именно имелось в виду. Вэй Юн терпеливо дождалась, пока он выпрямился и потряс головой, пробормотав:

– Звучит как совершенное безумие.

– Эй, не смотри так: я ведь не тебя поучаствовать прошу. Всего-то найти кого-нибудь – кто потом не станет трезвонить на каждом углу, присочиняя по ходу подробность-другую. Я бы и сама занялась, да только от меня, чего доброго, это примут за предложение сей же час сбегать под венец, а мне надо всего-то на одну ночь.

Долго, долго он молчал, прежде чем спросил:

– Это действительно необходимо?

– Ты не меньше других боишься, что однажды мёртвые обратятся против нас. Пока орден ещё не окреп, мы не можем отказаться от преимущества. А я предлагаю разумное решение – думаешь, я не перебрала с десяток других? Да, есть и другие пути, но этот безопаснее прочих.

«Безопаснее потому, что не пострадает никто, кроме меня».

Она хорошо знала его – и, сколько бы неодобрения ни горело в его глазах, Цзян Чен лишь коротко уточнил:

– И что мне сказать? Этому… мужчине?

– Можешь сказать как есть: от него ничего не требуется, кроме тела. И лучше скажи, чтобы молчал – не говорил ни слова; в том воспоминании их и без того предостаточно…

В той ночи, когда лишь по счастливой случайности Вэнь Чжао – тот, кого она своими руками измучила и истерзала, мстя стократ за всё совершённое зло – не стал её первым мужчиной.

Но ведь всё могло пойти куда хуже, верно?

Добровольно лишённая зрения, она вдруг подумала: может, это и не лучшая идея. Она могла ощущать шёлк одежды, которую не пришло в голову заранее снять, и мягкость простыни; могла слышать шаги человека, вошедшего в комнату. Его приближения она ждала, точно нападения, и вспоминала – красные драпировки, скользкое платье, змеёй рвущееся из рук, невозмутимый взгляд Вэнь Чжу Лю ей в спину.

Не думать ни о чём, кроме этого. Не дарить себе даже минутного наслаждения воспоминанием о том, как хрустели кости и разрываемая плоть; как по-девичьи визжал Вэнь Чжао, когда та, что была прежде его любовницей, а стала ныне мёртвой куклой в руках грозной противницы, впилась в его достоинство зубами и откусила.

Это было потом. После того дня, воспоминание о котором должно измениться.

Мужчина коснулся её плеча. Вэй Ан Ю вздрогнула – лишь за мгновение до прикосновения она уловила движение воздуха и сообразила, что он совсем рядом. Когда только успел так приблизиться? Дотрагивался незнакомец почти невесомо, словно не осмелел и сам до конца не поверил, что ему действительно можно. Боится гнева господина – или что она, чего доброго, повторит проделанный воскрешённой Ван Лин Цзяо трюк?

От этой мысли горло сжалось, и Вэй Юн едва не стошнило.

Словно понимая, каково это – не видеть, незнакомец, не отнимая руки, провёл вверх по шее. Ладонь, тёплая, чуть шершавая, погладила по щеке. Дыша через раз, Вэй Ан Ю представляла высокомерную усмешку, жадный взгляд, запах хмеля.

«Вот ведь интересно выходит, – усмехнулась она, ощутив на губах тепло чужого дыхания, – столько раз уже целовалась, что хорошо бы, наверное, для приличия хоть раз влюбиться».

Тот, чьего лица она сквозь повязку не могла видеть, взял её за руку – слишком легко, слишком бережно для того, чтобы воспоминание вновь не померкло. Она почти сердилась и размышляла, что, наверное, стоит сказать ему поторопиться и не затягивать на всю ночь то, с чем можно управиться и за десяток минут; но – молчала, боясь, что он ответит, и что голос человека рядом вдруг окажется ей знаком.

Так уж вышло, что когда приличным девицам положено мечтать о пышной свадьбе, и тайком – о первой ночи, что за нею последует, Вэй Ан Ю куда больше занимал вопрос выживания, а после – секреты тёмного пути, та сила, что до сих пор оставалась сокрытой. Сила, которой достаточно, чтобы спасти и защитить. Тут и там ходили слухи о её развратном, недопустимом поведении, и всякий полагал, что ей, само собой, уже довелось познать мужчину – и сейчас даже было немного жаль, что это неправда.

Вэй Юн протянула руку к незнакомцу, медленно ощупала его плечи, лицо, запустила пальцы в волосы.

«Это была твоя собственная идея, – укорила она себя за несвоевременную трусость, – не можешь – так выстави сейчас же за дверь!»

Никогда бы ей не пришло в голову, что одно воспоминание – воспоминание, что должно было утонуть в крови и криках убитого ею Вэнь Чжао – может ранить так сильно, что придётся успокаивать себя, как если бы мёртвый враг и впрямь восстал и вот-вот исполнит своё чудовищное намерение.

Это было слишком для неё, но…

… Но незнакомец, почувствовав её дрожь, вдруг подался вперёд и поцеловал – в лоб, целомудренно, как испуганное дитя. Что-то сорвалось внутри; Вэй Ан Ю прижалась к нему и тихо заплакала, лишь мельком подумав: вот бы Цзян Чен и правда отыскал кого-то не слишком говорливого.

Он медленно гладил вздрагивающие плечи, и было в тепле, которое ей дарили, что-то щемящее, близкое, родное. Как будто Вэй Юн всю жизнь знала этого человека, который сейчас должен был претворить в жизнь её ночной кошмар, знала его прикосновения, его поцелуи. Помнила и запах – чистоты, сандалового дерева. Вот незнакомец протянул руку к повязке на глазах, пропитавшейся её слезами, собираясь снять – Вэй Ан Ю чуть отстранилась, помотала головой и снова прильнула к близкому теплу.

Что-то из той, далёкой жизни, где от неё ещё не требовалось рваться из кожи вон, чтобы защитить и спасти, из светлых времён, которые, придя во снах, сводили с ума сильнее, чем запах палёной плоти и люди, корчащиеся в огне; больнее, чем иглы под ногтями, страшнее, чем голоса духов горы Луан Цзан.

Страшнее, чем воспоминание о том дне, когда усмехающийся Вэнь Чжао, глядя на неё, чуть живую, единственным глазом, говорил: «Я бы с радостью ослепил тебя, но успеешь ли ты помучиться как следует? Цени мою щедрость, Юн-Юн: если как следует обслужишь моих солдат, я только выжгу тебе глаза – и оставлю жить».

Когда она, не помня себя от ужаса, на грани безумия смеялась у края обрыва, и кричала ему в лицо, что вернётся, непременно вернётся самым страшным демоном, что он может вообразить, а после, не дожидаясь, пока её поймают, сама прыгнула вниз.

Теперь же Вэй Ан Ю владела собственным кошмаром, мяла его, как глину, и незаметно для себя – всё крепче прижимала к себе незнакомца, жадно вдыхая успокаивающий запах. Он дёрнулся, как если бы хотел вывернуться, уйти, но она не размыкала сплетённых на его шее рук.

– Останься, – шепнула она, наугад ткнулась губами – получилось в ухо. Мужчина рвано вздохнул; руки с шеи опустились ниже, приспустили одежду с плеч. Внутри что-то сжалось, на этот раз – не от страха. Незнакомец крепко сложен, тело тренированное: солдат или заклинатель. Вэй Юн поймала себя на мысли, что пытается понять, как он выглядит, и тяжело вздохнула. Дураку понятно, что не выйдет воспользоваться этими робкими прикосновениями, полными затаённого восторга, чтобы сосредоточиться на нужном воспоминании, исказить в необходимую сторону.

Вот только Вэй Юн сама уже не была уверена, что хочет именно этого. Недавний ужас отступал, сменяясь интересом и другим, слабо знакомым чувством, которому всё же хотелось дать волю.

Может, так этот надоедливый кошмар закончится?

Вот ладонь невидимого партнёра скользнула по ключицам вниз: он чуть ослабил пояс, медленно потянул край ворота на её груди – и, вздрогнув, замер.

«Никак, тоже первый раз видит женщину», – решила Вэй Юн про себя, и от этого стало ещё спокойнее. По крайней мере, она и незнакомец, если не считать повязки, были в равном положении.

А затем его губы легко коснулись клейма.

Вэй Ан Ю ахнула и зажала рот ладонью; что-то изменилось, словно её реакция наконец-то убедила незнакомца в реальности происходящего. Он крепко обнял её, не прекращая целовать грудь, плечи, шею… Вэй Юн недовольно поморщилась и потянула его вверх: полулежать на подушках вот так, распластанной и уязвимой, ей не нравилось.

Чувствовать всем телом теплую тяжесть, самой целовать, гладить, а порой в минутном озорстве прикусывать кожу и зализывать след, ей нравилось куда больше; от частых хриплых вздохов совсем рядом кружилась голова.

«Не уходи, – Вэй Ан Ю больше не говорила ничего вслух, заменяя слова короткими, неловкими поцелуями, – не уходи никуда; останься так, ещё ненадолго».

Как утверждали те немногие сведения об акте любви, что удавалось украдкой услышать – в первый раз должно было быть больно. Но особенной боли она не испытала – лишь лёгкое, тянущее неудобство. Привыкая, Вэй Юн решила для себя, что это уж точно не страшнее клинка, вонзённого в грудь, и даже приятно – хотя не приятнее тех сладостных минут, когда её перед этим ласкали рукой, а она, сама не зная, из желания ли доставить удовольствие или ненавязчиво оценивая масштабы грядущей катастрофы, осторожно гладила сквозь одежду в ответ.

После Вэй Юн мало что помнила, кроме того, что быстро перестала сдерживать рвущиеся наружу томные вздохи, и что незнакомец, успокаивая, держал её за руку, крепко сплетая их пальцы. Помнила дрожь желания, которой мужчина встречал каждый её стон, и что мельком подумала: а если это кто-то из соучеников, кто вечно мнил её своей недоступной мечтой? Тогда она засмеялась – представлять себя даже в такой миг чьей-то «роковой красавицей» было безумно смешно. Помнила, как за миг до конца их общего наслаждения незнакомец попытался отстраниться, что сама удержала, сжав коленями бока.

А затем они лежали вдвоём, и оба пытались отдышаться. Вэй Ан Ю прислушалась к ощущениям: нет, всё ещё никакой чудовищной боли – только слегка саднило, если слишком резко повернёшься. Это бы причинило серьёзное беспокойство лишь в одном случае: вздумай она прямо сейчас куда-то ехать верхом.

Незнакомец же гладил её по голове, изредка касаясь губами виска – да, совсем не так, как она ожидала. Этому мужчине полагалось относиться к ней как к элитной куртизанке, в лучшем случае – как к девице на одну ночь. Он же вёл себя как влюблённый – и сейчас, когда возбуждение отступило, это немного злило. Потому как единственный, кто в открытую сходил по ней с ума, такими длинными волосами, как сегодняшний партнёр, похвастаться уже не мог.

Тяжесть, та, что ненадолго отступила, вновь навалилась на Вэй Ан Ю, и следом за эйфорией пришло раздражение: сколько же в этом человеке притворства! Она откашлялась, выравнивая дыхание, и заговорила – не снимая повязки:

– Благодарю: ты в самом деле помог, кто бы ты ни был.

«… но сейчас тебе нужно уйти», – она не договорила, потому что тот, кто стал её первым любовником, вдруг метнулся в сторону – так стремительно, что она, кажется, оцарапала ему запястье; вот он склонился к лицу, к повязке, хотел что-то сказать – но Вэй Юн сама зажала ему рот ладонью.

В такой нелепой позе незнакомец ненадолго замер, а затем отшатнулся. Торопливый шорох одежды, удаляющиеся шаги, грохот двери, как если бы мужчина, выбегая прочь, задел её плечом. И, наконец, тишина.

Только теперь, оставшись в одиночестве, Вэй Юн сняла повязку. Глаза постепенно привыкали снова видеть свет: она посмотрела на свои руки, словно видела их в первый раз, и усмехнулась, заметив лёгкую дрожь. Вэй Ан Ю потёрла покрасневший, слегка натёртый локоть и подумала: как же быстро испарился её любовник – как приятное, будоражащее сновидение. Запах, так круживший голову, быстро растворился в душном аромате плавящихся свечей. Забавно: как ни смотри, на простынях – ни следа крови.

И всё же кое-что в этом приключении было неловким: взгляд глаза в глаза Цзян Чену после, как к единственному посвящённому по-настоящему в её тайну – посвящённому даже больше, чем она, ведь он знал того мужчину в лицо. Вэй Юн уже сложила в голове, как можно обернуть произошедшее в свою пользу. Да, ночь с незнакомцем не помогла исказить воспоминание в худшую сторону. И всё же не прошла бесполезным, хоть и любопытным опытом – потому что теперь она, погружаясь в настоящую боль с головой, могла вынырнуть, воспользовавшись сегодняшним воспоминанием как точкой опоры. Даже интересно, что ей такой вариант сдерживания и не пришёл в голову…

Цзян Чен смотрел на неё без осуждения, скорее, задумчиво, и это беспокоило. Пусть только попробует развеять тайну, назвать имя – она и ему, на правах не присягнувшей на верность ордену, но его шицзе, чем-нибудь заткнёт рот!

– Вэй Ан Ю, – и в самом деле начал он с непривычной торжественностью, – тот мужчина, который захотел участвовать в этом твоём «ритуале»…

Вэй Юн замахала руками:

– Избавь, избавь меня от подробностей! Слышать о нём ничего не хочу. Уж не задумал ли ты, чего доброго, сплавить меня замуж? Так вот, я заранее отказываюсь, будь он хоть император собственной персоной!

«Да, вышло не то, что задумано; мне, если подумать, даже понравилось. Но повторять? Нет уж, спасибо, есть дела и поинтереснее!»

Жизнь в Пристани Лотоса вновь неспешно потекла свом чередом. Иногда Вэй Юн вспоминала – о трепете, с которыми незнакомец касался её, в поцелуях выказывая больше восхищения, чем иные – в почтительных поклонах, и о замешательстве в лице Цзян Чена, когда речь случайно заходила о проведённом «ритуале», о его постоянных попытках назвать имя, от которых она бежала, как от огня, а то и по-детски затыкала уши.

Три с половиной месяца спустя, когда она покинула Пристань Лотоса и устремилась к месту, что должно было стать её могилой – к горе Луан Цзан, ведя за собой уцелевших членов клана Вэнь, Вэй Ан Ю перестала и вспоминать.

========== Осколки того, что осталось от нас: два сердца ==========

Слабость в коленях – тем более омерзительная, что совершенно неясного происхождения – терзала Вэй Ан Ю уже много недель, не давая толком сосредоточиться. Уверенная приверженка метода «всё, что нельзя вылечить, и лечить нет смысла, а что можно – само пройдёт», она терпела с честью – до тех пор, пока не прибавилась к слабости тошнота, вполне достаточная, чтобы зажимать рот и нос при любом резком запахе, которых отчего-то стало вокруг слишком много. Именно поэтому она всё же явилась к Вэнь Цин – разумеется, в смутной надежде, что дело окажется плёвым, вроде лёгкого отравления. Даже почти не возражала, когда Вэнь Цин велела раздеться, ощупала живот, а затем надолго замолчала, углубившись в собственные записи.

Вот только Вэнь Цин, отложив их, наконец, посмотрела строго, точно благовоспитанная мать на дочь, явившуюся домой под утро после разгульной ночи. Вэй Ан Ю, вполне чувствуя себя загулявшей дочерью, запахнула ворот поплотнее.

– Давно это у тебя?

– Дай-ка подумать: да, началось ещё в Пристани Лотоса, но не так сильно. А вот последний месяц… не смотри так! Думала: само пройдёт.

– Кто твой мужчина?

– Вэнь Цин, ты какие-то странные вопросы задаёшь; а ведь я достаточно сильная, чтобы узнать о любой болезни, не нужно меня убалтывать и успокаивать.

Ей казалось, что готова она в самом деле к любому, даже самому чудовищному известию – но, как оказалось, кое-что не уместилось даже в пределы страшных предположений вроде тяжёлого отравления трупным ядом или разрушения тела под пагубным влиянием Тёмного Пути.

– Я всего-то к тому, что тебе самой извещать этого мужчину о будущем счастливом отцовстве.

Вэй Ан Ю подавилась остатком тирады и долго кашляла, даже после того как её похлопали по спине. Отдышавшись, она немедленно попыталась рассмеяться:

– Ну и шутки у тебя, а я ведь почти поверила: брось, скажи честно – я ведь что-то не то съела, да? Или умираю от страшной болезни? Давай ещё раз, только серьёзно, а то, знаешь ли, так и от разорвавшегося сердца умереть недолго.

Вместо ответа её снова хлопнули – на сей раз по плечу, и вдруг пришло осознание, что говорили всерьёз, и в вопросе, сколь неуместным он ни казался, не скрывалось шутки или подкола. Глядя в строгое лицо Вэнь Цин, Вэй Ан Ю заметалась туда-сюда по комнате, растерянно дёргая свисающий конец красной ленты.

– Нет-нет-нет, невозможно, так быть не может, – бормотала она, в глубине души прекрасно понимая, что может, ещё как: смешно в её годы не знать, от чего зарождается жизнь. Правда, знание это Вэй Юн никогда, даже во сне, не примеряла на себя, оно было отчуждённым и далёким – таким же, как напыщенные изречения о добродетели, гармонии и внутреннем покое. Оно существовало по отдельности, как нечто имеющее право быть, но где-то далеко, с кем-то другим – в её жизни то лишь пустые строки на книжном листе.

Вэнь Цин, по-своему поняв её метания, переспросила:

– У тебя ведь есть кто-то, верно?

– Да, да, был, но это неважно: я лица-то его не знаю, не то что… – поймав удивлённый взгляд Вэнь Цин, Вэй Юн предпочла не распространяться о подробностях, – Но быть не может! Не может, и всё тут!

– Ты хочешь сказать, что я настолько никудышная целительница, что способна в таком вопросе ошибиться?

– Нет, что ты! – напуганная ледяным спокойствием в её голосе, Вэй Ан Ю замахала руками. – Ты лучшая целительница из всех, кого я знаю, честное слово, не могу даже представить кого-то, кто будет лучше тебя!

– Тогда откуда эти сомнения?

Вместо ответа Вэй Ан Ю сдавленно икнула, а затем проворно метнулась на улицу; Вэнь Цин подумалось, что её, наверное, снова затошнило, но волновалась она напрасно: доброго здравия пациентки вполне хватило на то, чтобы легко вскочить на крышу и там удобно устроиться, держась за голову, словно вдруг заломило в висках. Глядя на неё снизу вверх, Вэнь Цин покачала головой: сама как ребёнок, честное слово!

– Вэй Ан Ю, слезь немедленно! В конце концов, ты взрослая заклинательница!

– Я взрослая, сильная и уверенная в себе заклинательница, и мне очень уютно на этой крыше! – донеслось в ответ. И что с ней сделаешь? Не лезть же следом, стаскивая великую и ужасную Старейшину И Лин за ухо, как нашкодившую адептку? Чуть громче, чем прежде, Вэнь Цин крикнула:

– Слезай!

– Слезу, если ты признаешься, что это была шутка и на самом деле я смертельно больна!

– Ладно, ты умираешь от ужасной болезни, ещё пара недель – и тебе придётся задуматься над тем, чтобы самой бродить по миру воскрешённым трупом…

Как ей показалось, с крыши посмотрели почти с надеждой, впрочем, почти сразу угасшей:

– Ты это говоришь только потому, что хочешь, чтоб я спустилась, да?

– Точно схватываешь.

Под пристальным взглядом она всё же спустилась – медленнее, как будто немного бережнее, чем обычно; кипящие внутри чувства требовали выхода, и она раздражённо пнула подвернувшуюся под ноги кадушку:

– Какая из меня мать, Вэнь Цин? Услышит кто – и не поверят… Я должна быть сильной, должна защищать нас всех – а какая из меня защитница, если дальше будет хуже?!

Вэнь Цин, словно каждый день наблюдала нечто подобное, смотрела, склонив голову набок, как Вэй Ан Ю мечется по двору, цепляется за волосы обеими руками так, что не остаётся и следа от прежней в меру аккуратной причёски, как с каждой минутой, с каждой фразой всё яснее вырисовывается картина будущего – судя по полубезумному взгляду, отнюдь не утешительная. Вэй Юн жалко попыталась улыбнуться:

– Ну… если подумать… вы же мне поможете, правда? Я ведь даже не представляю, что делают с детьми – а видела тех, кто по одному крику понимает, что маленькому нужно… Наверное, я не разговариваю на этом странном младенческом! Я… я заклинательница, не чья-то жена и уж точно не мать!

А потом она затихла, словно всё, что горело и кипело внутри, вдруг погасло, и плечи устало опустились. Она отошла чуть в сторону – к нависшему над склоном старому дереву – и привалилась лбом к коре, словно так могла найти утешение.

– Есть особые травы, – Вэнь Цин говорила неторопливо, делая вид, что любуется туманной далью, – Будешь принимать отвар из них перед сном – и через неделю твоё тело отторгнет нерождённое дитя. Не думаю, что такой сильной заклинательнице, как ты, боль станет серьёзной помехой…

Она осеклась, вдруг увидев, как побелело лицо Вэй Ан Ю, как она, даже не отдавая себе отчёта, вскинула руки, прикрывая живот. Словно ей хотелось защитить живое существо внутри не только от возможной гибели, но даже от разговоров о подобном.

– От того, что спрячешься, само не пропадёт. Как ты сама думаешь, – Вэнь Цин чуть нахмурилась, – ты готова?

– Не-а. Не готова, совершенно, ни капельки. Знала бы, что такое с первого раза может получиться, никогда бы… а, неважно, – Вэй Ан Ю отмахнулась, словно речь шла о чём-то мелком и незначительном. – Вот только я стольких убила, что даже интересно, как это – привести кого-то в мир, а не наоборот. И потом, у меня есть пока время свыкнуться. Это наверняка не страшнее, чем воскрешать мёртвых – ведь не страшнее же?

Болтая без умолку, она то и дело посмеивалась, иногда дёргала Вэнь Цин за рукав, сама похожая сейчас не на грозную повелительницу армии мертвецов, музыка чьей демонической флейты поднимала павших и бросала в кровавые битвы, а на девочку, маленькую и растерянно-неловкую. Быть жёсткой с этой девочкой не получалось – и Вэнь Цин отстранила её, слегка пожав руку:

– Тебе не нужно убеждать меня. Важно лишь то, чего хочешь ты. И на что готова пойти. Я всего лишь хочу, чтобы ты понимала, на что именно идёшь. Беременная, да и после, с ребёнком – ты будешь уязвимой.

– Я едва узнала, а ты хочешь, чтобы я уже решила, что думаю; дай мне срок – день-другой, и я отвечу, хорошо?

Вэнь Цин кивнула и зашагала прочь. Ей никогда не нужно было объяснять, когда действительно стоит уйти, оставить наедине с собой – и неподъёмно-тяжёлыми мыслями.

Как назло, самые неразрешимые вопросы зарождаются тогда, когда не у кого спросить совета. Да и у кого она спросила бы там, в прежней жизни? Разве хватило бы ей смелости взглянуть в глаза пусть бы даже Цзян Фэн Мяню, тому, кто никогда бы не осудил – и поделиться тем, что она ждёт ребёнка от неизвестного мужчины, да ещё и в первое мгновение только о том и могла думать, как бы от досадной помехи избавиться? А мадам Юй? Она, чего доброго, выдумала бы себе самое страшное – и с новой силой накинулась бы на воспитанницу, а заодно – на сына и мужа, точно не зная, кого подозревать, и потому на всякий случай попрекая обоих. Представлять, как наяву, эти крики и ругань, было больно – но отчасти успокаивающе, словно хотя бы в памяти, но эти люди ещё были рядом с ней.