Текст книги "Черно-белая радуга"

Автор книги: София Ларич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Тебе вина налить? – спросил он, все еще глядя в телефон.

– Ну, налей капельку. Андрюш, давай на выходные съездим куда-нибудь все вместе.

Он набрал на вилку салата и, наконец, поднял глаза на Наташу.

– Куда?

– Не знаю. За город куда-нибудь, в лес, пансионат.

– Посмотрим, я могу быть занят.

– Ты всегда занят. – Наташа вздохнула и отпила вина долгим глотком.

– Ну, я же для нас стараюсь, Наташ. – Он развел руками и принялся за еду.

Спустя несколько минут молчания он произнес:

– Я, кстати, попросил ребят знакомых посмотреть их контракты на аренду квартир, может, где промелькнет эта Анна.

– Ка… А, эта Анна. Ты все никак не успокоишься. Может, ее муж уже сам ее нашел?

– Да нет, мы с ним переписываемся. Он тебе привет передавал.

– Ну, передай и ты ему, – безучастно протянула Наташа. – Тебе салата добавить?

– Нет, спасибо.

Андрей разлил остатки вина по бокалам и встал открыть вторую бутылку.

– Ты чего-то разошелся, Андрюш. Нам еще Дениску укладывать.

– Уложим, что ж в этом сложного?

Уложить сына действительно оказалось делом несложным – когда после ужина Наташа вошла в комнату, он уже спал на диване, напустив на его кожу под щекой лужицу слюны. Она подхватила его и перенесла в детскую, аккуратно ступая между разбросанных по полу игрушек.

Пока Андрей мылся, Наташа убрала часть игрушек, переоделась в пижаму и села на диване со свежим номером Marie Claire. Читать ей не хотелось, но телевизор интересовал ее сейчас еще меньше, и она принялась лениво перелистывать страницы, едва задерживая взгляд на отретушированных до идеала телах и лицах моделей и думая о муже. Его деловитость последних дней казалась ей напускной, словно призванной скрыть что-то, чем он не хотел делиться со своей семьей. Но кроме редкого секса никаких других явных отклонений от его обычного поведения Наташа не наблюдала – только чувства ее и подсказывали, что происходят изменения – и поэтому она не находила удобного предлога прямо спросить у него, что его беспокоит.

Андрей вышел из ванной переодетый в домашние джинсы и, присев на спинку дивана, поинтересовался:

– Дениска заснул уже?

– Да. Причем давно, прямо на диване отключился.

– Что читаешь?

– Журнал для девочек, – улыбнулась она. – Тебе такое неинтересно.

– Ну почему же? Если там про оргазмы пишут… А если еще и с подробными картинками…

Наташа встала и игриво потянулась: «Ну, картинку я тебе могу обеспечить».

В спальне Андрей не стал целовать ее губы и шею, как делал обычно, а сразу отвернул ее от себя лицом к кровати и, стянув одной рукой ее волосы на затылке, запустил другую под пижму, больно сдавил левую грудь. Наташа закусила губу, одновременно испуганная и возбужденная его агрессией. Она попыталась обернуться к мужу, но он, проигнорировав это движение, опустил ее толчком на кровать, шумно рванул молнию ширинки. Тогда Наташа, уже больше испуганная, чем возбужденная, дернула головой, чтобы дать ему понять, что он слишком больно тянет ее за волосы. Он же, однако, потянул их еще сильнее, схватил ее за ягодицу и уже в следующую секунду задвигался в ней резкими толчками, касаясь холодной молнией брюк ее бедер. И уже через несколько секунд застыл, глубоко вдавливаясь в нее и выпуская воздух из легких короткими стонами.

Когда муж упал рядом с ней на кровать, Наташа встала, стыдливо натягивая широкие пижамные брюки, и прислушалась. К ее облегчению из детской не доносилось ни звука. Не глядя на Андрея, она вышла из комнаты и быстро прошла в ванную – по ее ноге заспешила теплая струйка.

В темноте закрытой на замок ванной комнаты Наташа опустилась на пол и тихо заплакала, слизывая с губ соленую влагу.

11.

Миша вышел из троллейбуса, перевесил на другое плечо нагруженную бумагами сумку и быстро пошел в сторону дома. Занятый мыслями о предстоящем приезде французов, он интуитивно, не глядя вниз, переставлял ноги на скользком тротуаре – так, как умеет только житель города, дороги которого покрыты снегом и льдом пять месяцев в году.

Когда зазвонил телефон, ему пришлось остановиться и прижать сумку к стене дома, чтобы вытянуть аппарат из-под бумаг.

Из потрескиваний и шорохов донесся осторожный женский голос: «Миша, это ты?».

Миша ответил с такой же осторожностью: «Я. А с кем я разговариваю?».

– Это Лена, твоя сестра.

Миша уставился в серую стену дома и приоткрыл рот, растерянный, но слов так и не нашел.

– Миша, папа умер.

– Откуда ты узнала мой телефон? – наконец собрался он.

– Мне дал его Слава. Помнишь, твой однокурсник?

– Помню. А зачем ты мне звонишь?

– Папа умер.

Миша накинул ремень сумки на плечо и резко отпустил ее, защемив большой палец.

– Почему?

– Сердце, – ответила сестра. – Он лежал в больнице неделю, уже начал поправляться, и… не поправился. Мы вчера похоронили его.

– А. Уже похоронили… И зачем ты мне сообщаешь об этом?

– Чтобы ты знал.

– Ну, если это единственная причина звонка, то теперь я знаю. Спасибо. До свидания.

Не дожидаясь ответа, он отключил телефон и широкими шагами пошел к перекрестку. Остановленный через несколько метров потоком машин, он замер, выставил перед собой зажатый побелевшими пальцами телефон и подумал, что в последние годы почти все новости, хорошие и плохие, приходят к нему через эту серебристую коробочку с микросхемами. Навстречу ему вдруг пошли люди, и кто-то в черном толкнул его плечом. В следующую секунду ноги Миши соскользнули в лужу снежной слякоти, а этот кто-то продолжил идти, не извинившись, даже и не заметив столкновения своего плеча с чужим. И от этой мерзлой мокроты в ногах Мишины обиды вырвались на свободу, разом заголосили бранчливыми старухами в голове.

Его благопристойная советская семья чтила свои приличия выше домашнего тепла и доверия, а общественные роли казалась ей важнее ролей семейных: Миша жил в одной квартире с преподавателем вуза – мамой, директором НИИ – папой, отличницей и активисткой – старшей сестрой. И такой порядок вещей казался ему естественным, но только до того момента, пока он не почувствовал в себе горячее желание, одно название которого тогда вызывало страх, и не понял, что рассказать о нем он не может никому.

Любознательный, увлекающийся природой человеческих отношений, Миша к тому возрасту, когда его настигло желание, уже знал, что практически в любой семье пора, когда дети начинают интересоваться сексом не из детского любопытства, но по велению тела, страшит и самих детей и их родителей. И чем более убедительные доказательства такого интереса получают родители, тем более пугает детей объяснение своих действий матерям и отцам, которые скрывают свой страх скорой потери контроля над отпрыском за маской отеческой строгости.

Доказательства, увиденные Мишиными родителями, были крайне убедительными – они застали его за недвусмысленным актом удовлетворения своих плотских потребностей. Последовавшая за вскриком отца сцена была безобразной. После Миша так и не смог побороть стыд и заговорить с тем однокурсником, который подарил ему первое, такое долгожданное, наслаждение. Не смогла побороть стыд и его семья, заложница приличий.

Сегодняшний разговор с сестрой стал первым разговором с семьей после того вечера тринадцать лет назад, когда Миша был изгнан из дома. Еще три года он оставался в Новосибирске – чтобы окончить институт, и изредка видел фотографии отца в местных газетах, слышал об успехах сестры и повышениях матери, но за своей злостью связи с этими людьми больше не чувствовал. А мысль извиниться и измениться он уверенно гнал. И тогда, и сейчас.

Миша перешел дорогу, остановился и нашел в записной книжке телефона строчку «Ня». Поднеся трубку к уху, он сказал:

– Анька, давай выпьем.

* * *

Перейдя дорогу, Анна с улыбкой поспешила навстречу Мише, который стоял у рекламного стенда и, глядя перед собой пустым взглядом, водил гигиенической помадой по нижней губе. Метрах в пяти от него вызывающе и агрессивно смеялась группа подростков, одетых практически одинаково – в черные куртки и черные обтягивающие шапочки. Анна увидела, как один из них ступил к Мише, и услышала его насмешливый выкрик: «Эй, педрила! Дырку протрешь!». Она тут же ускорила шаг, зло толкнула плечом подростка и обняла Мишу, который только и успел растерянно опустить руку с помадой.

– Здравствуй, дорогой! – выдохнула она в его губы. – Я уже здесь.

Миша вздрогнул, но в следующий же миг расслабился и шепнул: «Ты размазала мне всю помаду по подбородку!».

– Это от страсти. – Она просунула руку ему подмышку и поспешно потянула его в сторону подземного перехода, от воинственно загудевших подростков. – Куда пойдем?

– Давай в «Пятницу»? Туда пешком можно дойти.

– Я согласна на любое место, где делают хорошие коктейли.

Пока пили первый раунд, Миша все молчал, поводя одной ладонью по стойке и крепко зажав в другой стакан виски, и Анна, удивленная такой его апатичностью, спросила:

– Ты из-за этих детей, что ли, такой убитый?

– А? – встрепенулся он и тут же скривил губы. – Да нет, эти-то всех, кто не такие, как они, педрилами считают. Их пубертатные заморочки ко мне никакого отношения не имеют.

Анна жестом попросила бармена повторить первый заказ и положила руку Мише на плечо: «Если я могу чем-нибудь помочь, скажи».

– Да нет, нормально все. Про работу просто задумался. У тебя как, кстати, дела с собеседованиями? Что-нибудь предлагают?

– Не-а. Я ж карьерой не занималась, не умею ничего специального, а для секретарской должности меня уже старой, наверное, считают.

– Ну, начать никогда не поздно. Может, у тебя еще вся карьера впереди.

– Миш, ладно тебе ободрять, – беспечно отмахнулась Анна. – Не так уж я и мечтаю об этой работе.

Миша ничего не ответил, и Анна, уже понявшая, что он либо не разговорится сегодня вовсе, либо разговорится после большей дозы виски, крутнулась на столе и оглядела бар. Основными посетителями его в этот час были клерки – выпивающие, доедающие поздний ужин, еще в пиджаках, но уже с ослабленными узлами галстуков. Анна выхватила взглядом несколько лиц и прикинула, хочется ли ей узнать кого-то из этих людей ближе. Она часто занималась такими оценками в людных местах, желая убедиться, что пока еще не растеряла любопытство и интерес к внешнему миру.

– Слушай, я вспомнил, – произнес Миша, поворачиваясь к ней, – мне по работе помочь нужно будет. Не хочешь подработать?

– Можно. А что делать надо?

– Обзвонить компании и узнать имена и телефоны некоторых сотрудников.

– Когда?

– На днях, может, даже завтра. Посмотришь мой офис заодно.

– Отлично. Беру.

Анна отпила «Кровавой Мэри» и, увидев у входа девушку, похожую волосами на Машу, спросила:

– Как Маша поживает? Виделся с ней?

– Да. Случайно встретил ее в ресторане в субботу. Я с Андреем ужинал, а она была с каким-то неандертальцем. Пьяная опять. Жуть, что-то ее после Кристофа несет куда-то.

– Знаешь, мне что-то про Андрея вдруг интереснее стало. Это же тот? Который на даче был?

Миша улыбнулся – впервые за вечер, и мечтательно протянул:

– Да-а, тот самый.

– Ух ты, – Анна оживилась, почувствовав, что Миша теплеет, – у вас с ним все-таки что-то получилось?

– Если ты про секс, то его пока не получилось.

Анна захотела съерничать про девичью честь, но, поняв по глазам Миши, что он искренне серьезен, осеклась.

– Мне кажется, что он хочет, – продолжил Миша, – но это так, знаешь, на уровне интуиции. Он явно своего желания не выдает, мы даже не говорим о каких-нибудь личных вещах, так трепемся… Но у него иногда такой жадный взгляд становится, на секунду мелькнет в глазах такое… А потом опять улыбается спокойно.

– Но тебе он нравится?

– Он красивый. Буквально все – руки, волосы, губы… Да, секса мне с ним очень хочется. Хотя сейчас мне, кажется, уже с кем угодно захочется. Вот скажем, бармен…

– Оп! – оборвала его Анна, украдкой глянув на бармена. – Пора переходить на минеральную воду, а то тебя сейчас потянет не приключения. Слушай, а может, у Андрея этого кто-то есть просто?

– Скорее всего. Такие мужчины одинокими не бывают… Если только это их осознанный выбор. Но вот кто? Кто у него есть? Может, у него, вообще, жена с пятью детьми, и ему просто чего-то необычненького захотелось. А я тут страдаю…

– Да ладно! – отмахнулась Анна. – Я очень сомневаюсь, что у него есть жена. – Она улыбнулась и добавила: – А у тебя, что же сломался гейдар?

– Ага, пора в мастерскую снести.

– Слушай, а он же на дачу тогда вроде с Машей приехал, да? Ты ее спрашивал, кто он такой?

– Она ничего не знает. Они по паре ее проектов пересекались как-то и все. Да и не хочу я справки наводить, честно говоря. Мне интересно, чем все это закончится.

– Закончится? – спросила Анна и кивнула на предложение бармена подать им еще по порции. – Ты так сразу уже настроен… А вдруг у вас случится любовь на всю жизнь?

– Что ты, у голубых такого почти не бывает!

– А почему?

Миша с благодарностью и не без кокетства улыбнулся бармену, поставившему перед ним стакан, и посмотрел на Анну. Его взгляд по-прежнему оставался трезвым.

– Ну, у всех разные причины, конечно, но я думаю, что голубую пару связывает меньше нитей, чем гетеросексуальную. Однополый брак пока редкость, детей голубым усыновить очень трудно, общество их в целом не поддерживает…

– А если бы у тебя была возможность вступить в брак, ты бы пошел на это?

– Я за гомосексуальные браки, – твердо кивнул Миша. – Они нужны хотя бы с юридической точки зрения и помогают решить проблему раздела имущества при случае. А что касается церковных браков, то тут для меня, в принципе, тоже все однозначно. Ничего антибожественного, как многие сейчас кричат, в них нет. Церковь ведь придумали люди, они же ее развивают и меняют в зависимости от настроений паствы, которая церковь, в общем-то, спонсирует. А в пастве есть и голубые… И, в конце концов, бог – это не церковь, а церковь – это не бог.

Пока Миша излагал свою точку зрения, Анна согласно кивала, но как только он замолчал, она вернулась к вопросу, на который он так и не дал ответа: «Ну, а сам-то ты хочешь в браке жить?».

Миша задумался, но лишь на секунду, и ответил:

– Я хочу жить в любви. Она мне так нужна, что я хватаюсь за все подряд. За каждого, кто ко мне хоть какой-то интерес выказывает. И ставлю чуть ли не всех любовников на пьедестал, сразу думаю, что он – тот самый. Наверное, только чтобы оправдать свою влюбчивость во все и вся… Фу, блин, я звучу, как пьяная проститутка. – Он отхлебнул виски и тут же закашлялся. – Которая, к тому же, не умеет глотать.

– Верх непрофессионализма для проститутки, а? – рассмеялась Анна.

Миша присоединился к ее смеху, а потом произнес с притворным осуждением: «Ня, стыдись, ты же девочка».

– Ну нет, с мальчиками-то я культурная и скромная. Слушай, что я вспомнила. Мы с тобой когда бегать будем?

– Бегать? – свел брови Миша. – А! Точно. Я же даже себе костюмчик купил. Завтра хочешь? У меня переночуем, и с утра побежим. А потом в офис вместе.

– После этого? – недоверчиво спросила Анна, приподнимая стакан с коктейлем.

– Если мы сейчас закончим и уйдем, то утром все будет в порядке.

– А мы разве готовы закончить?

Из бара они вышли только спустя час – запив кофе последний раунд, и одновременно остановились под желтым светом фонаря, натягивая перчатки и глубоко вдыхая колючий, холодный воздух, казавшийся особенно свежим после сигаретного смога бара. На другой стороне улицы в глубине двора носилась кругами, подзадориваемая хозяином, большая собака, под козырьком дальнего подъезда нудно спорили двое пьянчуг.

– Вовремя мы с тобой остановились, – сказала Анна, кивнув в сторону покачивающихся фигур, – а то бы сейчас такие же красивые разговаривали б за жизнь.

– Не, нам нельзя, мы же спортсмены, – выдохнул Миша пахнущее виски облако.

– Ну, тогда давай зайдем ко мне, я возьму на завтра одежду и кроссовки.

Анна бросила ключ на стол в комнате и развела руки в стороны:

– Вот так я устроилась. Убого, да?

– Вовсе нет, – качнул головой Миша. – Мне даже нравится, что у тебя мало мебели. Никакого места для хлама. Я, например, боюсь даже думать, что буду делать со всем своим добром, если мне надо будет менять квартиру.

– Выбрасывать?

– Ты что! Жалко.

Он подошел к дивану и раздвинул веером стопку листов с рисунками. Анна, испугавшись критики, вышла в коридор и оттуда крикнула: «Миш, ты выпить чего-нибудь хочешь? Или попить?».

– Нет, спасибо. Слушай, это все твое?

Анна опасливо заглянула в комнату: «Да это так, наброски. Просто хочется иногда порисовать…».

– Мне вот эти хатки нравятся.

– А, это я новый планшет изучаю. Конечно, получилось не совсем то, что я хотела, но я уже нашла, как это исправить. Видишь, вот тут солома очень прямая?

– Даже и так классно, – сказал Миша, с прищуром рассматривая рисунок. – Слушай, а ты не пробовала этим на жизнь зарабатывать?

– Нет. Я даже не знаю, можно ли этим вообще заработать.

– Ну, художнику, может, и сложно пробиться, но полно же разных иллюстраторов, графических дизайнеров…

– Да в том-то и дело, что полно, – скривилась Анна. – Попробуй пробейся.

– Раз тебе так не хочется идти в офис, может, стоит попробовать как-нибудь?

Анна, всегда считавшая это увлечение лишь способом доставить себе удовольствие, новым взглядом окинула свои работы, разбросанные по дивану и полу, и присела собрать их.

– Да, я бы хотела иллюстратором… Для книг, журналов картинки рисовать… Комиксы мне тоже нравятся. Я сейчас влюбилась в Гари Ларсона. Знаешь его?

– The Far Side? ^_ – обрадовался Миша. Конечно! У меня даже был когда-то его календарь. Помнишь, про трех коров, которые стоят на задних ногах и болтают, а четвертая стоит на стреме и…

– А! Потом она кричит, что едет машина, и те падают на четыре ноги, чтобы не спалиться! Классный, да. А про динозавров помнишь? С сигаретами?

Миша захохотал: «Настоящая причина, по которой они вымерли?».

– Да, надо бы найти полное издание. Ну, я вроде все взяла. Пойдем?

Анну разбудил испуг, вызванный включившимся на громкой песне телевизором. Она резко приподнялась на руке, пытаясь сфокусировать взгляд, и уставилась на Мишу, который тоже оторвал голову от подушки.

– Сейчас же еще ночь? – хрипло спросила она.

– Нет, шесть утра. Встаем.

– А зачем в такую рань?

– Нам еще надо на работу, помнишь?

Анна опустила ноги на пол и забурчала: «Зачем мы вообще все это придумали, мы же совершенно не толстые… Мы там замерзнем, Мишка».

– Вот чтоб не замерзнуть, мы и будем быстро бежать, – ответил он и подтолкнул Анну в спину. – Move, move, move! ^_

Подавая пример, он бодро спрыгнул с дивана и щелкнул включателем. Комнату залило тусклым светом, и Анна заметила у окна полуприкрытый шторой велосипед.

– О, Мишка, откуда у тебя велик? Я раньше не видела…

Миша – уже в брюках – натянул майку и бросил беглый взгляд на окно: «На улице расскажу. Побежали».

– С такой энергией в армию тебя надо сдать, Мишка. На марш-броски.

Холод показался Анне, одетой в короткую Мишину куртку, обжигающим. Она закрыла рот шарфом, втянула сжатые в кулаки ладони и послушно потрусила за своим компаньоном, которого, по всей видимости, ничуть не обеспокоил ни застывший коркой снег на тротуаре, ни заинтересованный взгляд дворника с лопатой, прекратившего при их виде работу.

Анна не без труда догнала Мишу и произнесла в уже помокревший от дыхания шарф: «Ты обещал рассказать про велосипед».

– Я его, – выдохнул Миша, – купил два дня назад. Хочу избавиться от фобии.

– Ты… хы… боишься велосипедов?

– Машин. А метро меня задолбало. Вот я подумал… Давай сюда повернем, к парку… Что начну с велосипеда… привыкну… хы… а потом научусь водить машину.

– Тебе кто-то посоветовал так… или ты сам придумал?

– Сам.

Анна не ответила, чувствуя, что на дальнейшую беседу ей не хватит дыхания. Раньше ей казалось, что фобии люди придумывают сознательно, как особенность характера, позволяющую выделиться из толпы, и этим, в конце концов, усложняют свою жизнь, но после того как она не смогла однажды заставить себя зайти в серпентарий – не имея даже личного негативного опыта общения со змеями – ее мнение изменилось. Теперь она верила, что при всей иррациональности фобий они действительно способны доставить немало неудобств человеку, не умеющему справиться со своими страхами, и радовалась тому, что при ее образе жизни у нее так мало шансов столкнуться с предметом своего страха. Решительность же Миши вызывала в ней уважение.

Однако степень ее уважения немного снизилась, когда Миша согнулся у фонарного столба и выдавил: «Все… давай обратно… у меня сердце уже в горло сместилось».

– Но обратно нам тоже придется бежать, – припрыгивая на месте, ответила Анна. – Иначе пот превратится в лед.

– А-а-а… Теперь липосакция не кажется мне таким уж идиотизмом.

Домой они возвращались гораздо менее бодрым бегом и в полном молчании. Улицы уже заполнялись рабочим людом, который брел к метро в своей утренней хмурости, торопливо затягиваясь первыми сигаретами дня, не обращая внимания ни на себе подобных, ни на происходящее вокруг, и Анна почувствовала себя счастливой от того, что она не принадлежит к этой массе.

В Мишин офис они вошли в начале девятого.

Анна, едва оглядевшись, устало опустилась на стул, Миша же сразу включил ноутбук, залистал ежедневник.

– Мишка, я теперь есть хочу, – протянула Анна, растекаясь телом по столу.

– Поедим в обеденный перерыв, – с неожиданной строгостью ответил он и подвинул к ней телефонный справочник. – Смотри, что тебе нужно делать…

И он принялся подробно и нудно объяснять работу Анны, обращаясь к ней по полному имени. Она с удивлением наблюдала за его лицом, приобретшим вдруг чиновничью безжизненность, и даже глянула украдкой вверх, ожидая увидеть в углах кабинета камеры. Иного объяснения этой сухости, кроме как постороннее наблюдение за поведением Миши на рабочем месте, она придумать не могла. Наконец, он закончил объяснения и начальственно спросил: «У тебя есть вопросы?».

– Нет, – растерянно ответила Анна, хотя ей и хотелось спросить, почему он так неестественно ведет себя.

Миша внимательно послушал ее первые два звонка, сообщил ей, что она должна улыбаться, потому что собеседник чувствует улыбку и по телефону, и занялся своими бумагами. Почувствовавшая себя школьницей Анна пожалела, что она не курит и не имеет законной причины прятаться на лестничной площадке от сухого взгляда Миши хотя бы на несколько минут. Только вряд ли этот новоиспеченный начальник одобрил бы курение в рабочее время. Она с трудом подавила вздох, занесла полученные данные в подготовленную Мишей таблицу и набрала следующий номер.

Спустя несколько часов работы, показавшихся Анне такими же долгими и мучительными, как часы ожидания в провинциальном аэропорту отложенного из-за непогоды рейса, Миша, наконец, отодвинул в сторону бумаги и даже слегка улыбнулся.

– Я думаю, на сегодня можно закончить, – объявил он.

Анна встрепенулась, словно щенок, услышавший слово «гулять»:

– И мы пойдем есть?

В ресторане, куда они пришли сразу после офиса, Анна увидела обратное превращение Миши – в такого, каким он нравился ей. Его лицо разгладилось, взгляд повеселел, а движения стали менее деревянными и более разнообразными. С этим Мишей общаться было гораздо проще, и Анна, наконец, решилась задать вопрос, мучивший ее с самого утра:

– Миш, а почему ты в офисе таким строгим вдруг стал? Там же никого, кроме нас не было.

К разочарованию Анны Миша опять задеревенел. С вежливой улыбочкой он глянул ей в глаза и сказал:

– Мои личные пристрастия и интересы никак не должны влиять на профессиональные качества.

Анна подумала, что сказала уже слишком много для того, чтобы пойти теперь на попятный, и продолжила:

– Разве тебе так комфортно? Ты там, в офисе, как будто не по-настоящему испытываешь чувства, а делаешь вид, что испытываешь, потому что знаешь, что так надо, что этого от тебя ждут.

– Знаешь, если бы ты постоянно скрывала свою сущность, хамелеонила беспрестанно, как это приходится делать мне, ты бы меня сразу поняла.

– А зачем тебе хамелеонить?

– Потому что я голубой! – огрызнулся Миша. – Педрила, понимаешь?

– Мишка, прости… Тебя эти уроды вчера все-таки задели, да?

Миша устало провел ладонью по лицу: «Давай лучше поговорим о погоде, а?».

Анну затопил стыд, но ей хотелось исправить свою оплошность, и она жарко заговорила:

– Миш, ну кого это сейчас волнует? Конечно, есть гомофобы, но они всегда были и всегда будут, зачем на них обращать внимание?

– Ладно, раз ты настаиваешь… – Миша расправил складки скатерти и поднял глаза на Анну. – Мне не нужна толерантность, в конце концов, я и сам недостаточно толерантен, у меня тоже куча предубеждений. – Он усмехнулся. – Я, например, не понимаю гомофобов. Но я знаю, что каждый имеет право на точку зрения, и моя точка зрения о том, что гомосексуализм – это не извращение, не хуже и не лучше точки зрения человека, который считает, что гомосексуалистов надо вешать. Хотя мне и странно, как можно так искренне ненавидеть кого-то, кого даже не знаешь лично… Ладно, я о другом. Просто… Понимаешь, если общество посчитает какой-то мой поступок проступком, то о факте, что я голубой, мне тут же напомнят и праведники, и грешники. Это как с неграми – стоит ему сказать тебе что-то неприятное, и ты сразу называешь его в ответ черномазой сукой. Поэтому голубой я в гей-клубе… с друзьями, тогда, когда это уместно, в общем, а на работе я в первую очередь работник, профессионал. Понимаешь, это как… Когда я вхожу в магазин, я тут же становлюсь покупателем. Сажусь за столик в ресторане, и вот я уже посетитель. Спускаюсь в метро и превращаюсь в пассажира. И все эти роли предполагают соблюдение определенных правил, чтобы не создавать проблем себе же. Понимаешь? – Он взял в руки меню. – Все, давай заказывать еду. Я после этого джоггинга дурацкого хочу есть в три раза сильнее.

Анна подумала, что следование всем этим ролям и их правилам, лишает человека возможности понять, кем же он является на самом деле – без социальных масок, но продолжить тему не решилась. Она легко коснулась пальцев Миши и сказала:

– Извини. Спасибо за исчерпывающий ответ.

– Пожалуйста. Мясо? Или куриные крылышки? Что сытнее?

Анна тоже опустила глаза на меню: «Смотри, у них тут тазик куриных крылышек есть. Давай на двоих возьмем?».

– И салаты тоже.

Оставив от крылышек лишь кости, они, сытые и сонные, откинулись на спинки стульев, посмотрели на жирные губы друг друга и одновременно рассмеялись.

– Вот и зачем мы занимались спортом? – сказал Миша, разводя руками. – Съел в три раза больше обычного. А я тебе сейчас еще кое-что покажу. Сегодня в офисе на кухне нашел.

Он достал из сумки журнал, быстро нашел нужную страницу и протянул его Анне: «Вторая заметочка слева».

– Бег опасен для коленных суставов, – прочитала Анна название вслух и тут же добавила с надеждой в голосе. – Значит, нам больше не надо бегать?

– Нет, конечно. Это же опасно, видишь? – улыбнулся Миша. – Теперь начинаем копить на липосакцию.