Текст книги "Я знаю, кто убил Лору Палмер (СИ)"

Автор книги: София Баюн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Глава 5. Родительский день

Через две недели пришел ответ – заключенный согласен встретиться. Той же ночью Яр сел на поезд. Выспаться не получилось – он постоянно балансировал на грани, мешая сон с реальностью. И там, и там его подстерегал грохот, тяжелые вздохи и взвизгивания локомотива, запах мокрого стекла и ржавчины, да пятно желтого света от фонарика, с которым читала книгу девушка-подросток на соседней полке. На перрон он вышел еще затемно, и до самого рассвета сомневался, не снится ли ему эта абсурдная мутная реальность.

Потом был душный, постоянно подпрыгивающий автобус с продавленными сидениями. Яр пытался спать, то прижимаясь затылком к подголовнику, то роняя голову на грудь, но каждый раз его будил очередной толчок или шорох, вой ветра, когда двери открывались и резкие хлопки, когда они закрывались.

Выйдя из автобуса, он кое-как умылся остатками теплой воды из бутылки, которую купил еще на вокзале в своем городе. Отражение в витрине булочной говорило, что лучше не стало.

Чай, сигареты и несколько плиток шоколада он купил в тюремном магазине. Наценка была такой, что хватило бы бутылку дорогого коньяка, бельгийские конфеты и кофе из магазинчика при таможне. Но он платил за надежду, за след, который может указать этот человек, а ценнее надежды и следов у Яра ничего не осталось.

Потом его долго водил по затхлым тюремным коридорам нервный пожилой мужчина в мятой рубашке. Они ходили из кабинета в кабинет, Яр снова и снова подписывал бумаги, его обыскивали, задавали странные вопросы, а потом он снова подписывал бумаги.

Все, чтобы попасть в душный, пропахший хлоркой кабинет, где за стеклянной перегородкой его ждал сухопарый мужчина с серым лицом и сизыми тенями на впалых щеках.

Мужчина молчал. Водил бессмысленным взглядом по белой раме перегородки. И молчал.

– Убили ее, да? – наконец выдохнул он в трубку. Яр только сейчас вспомнил его имя – Эмиль. Имя, указанное на каждой из бумаг, которые он подписал, но так и не получившее значения.

– Кого? – уточнил Яр.

– Дочку Артура. Убили, а? Раду?

– Да.

– Девчонка хорошая была, – просипел Эмиль. На Яра он по-прежнему не смотрел.

А Яр смотрел на него внимательно – на сжатые плечи, словно окаменевшую спину. На дергающийся уголок рта, нервные пальцы, размытые наколки и неровно сросшийся нос.

– Откуда знаешь? – равнодушно спросил Яр.

– Сигареты купить не забыл?

– Откуда?

– Она приходила. А я только на фотографии ее видел. Ко мне такие девчонки не ходят. – Его губы разъехались в масляной усмешке, а потом лицо снова затянуло равнодушием. – Дочки у меня в смысле нету. Никто сигареты не носит. А ему дочка носила. Книжки носила еще. Ему предлагали меняться – на кофе, сигареты, карамельки, даже на водку. Он не менялся.

Значит, Рада знала, куда писать письма. Так почему указала несуществующий адрес?

– Знаешь, почему он сбежал?

Эмиль впервые поднял глаза – колючие зрачки в сетке красных и желтых прожилок – и покачал головой.

– Говоришь, не менялся. Так книжки любил? А какие больше всего любил – знаешь? Пьесы, а?

– Да херню какую-то. Не помню. Ну, про радиацию помню что-то. И про шары какие-то золотые, а, там еще ноги кому-то оторвало. Говорю же – херня. – Он вдруг прижал трубку к губам и забормотал, так часто, что слова слипались в одно, торопливое и неразборчивое: – Он-аду-юбил, ты не думай-дже – не стал бы он ее-убивть. И других девчонок не стал бы, не такой он-елвек, да, не злой…

– Мне сказали, он убил ребенка.

Его глаза опасно блеснули и погасли.

– Другие убили. Он не убивал.

– И сокамерника.

– Того убил. Срок Артуру подходил, а он хотел остаться.

– Почему?

– Говорил, другие убили, а он украл. Один раз говорил, нашло чавой-то. Его и выпустить хотели, потому что он не убивал.

– А потом он передумал сидеть и сбежал?

– Не знаю. Мне не доложился. Начальство сменилось, кормить хуже стали – не знаю, он же такой был… Ну, книжки не отдавал, понимаешь? Давай я тебе скажу чего, а ты мне еще сигарет пришлешь, а? Ты же нормальный, по лицу вижу! Пришли, а я скажу, я знаю, чего я знаю – тебе никто не скажет… – забормотал он и начал закатывать глаза.

Яр молча кивнул. Он видел, что Эмиль ему не поверил.

– На Боровую улицу пойдешь, в городе, где Артур жил, там дом синий, э? Если не сожгли – ищи синий дом. Артур говорил, там спрятал что-то. Закопал. Говорил – нельзя, чтобы кто-то нашел. А ты найдешь, найдешь – меня вспомнишь, и пришлешь, не кинешь.

– В городе нет Боровой улицы.

– Найдешь, – ухмыльнулся он. – Найдешь. Артур говорил – Боровая. Сигареты пришлешь. Когда найдешь, чего он там закопал. Мальчишка сюда приезжал, тоже вопросы задавал. Он сигарет прислал, не обманул.

– Какой мальчишка?

Его глаза полыхнули колючим злорадством, а потом открылась дверь.

– Кудрявый. Сказал, что знает, кто убил какую-то Лору. А мне какое дело, кто убил… пришли еще, а, парень…

– Что ты ему сказал? О чем он спрашивал?

– А он все про Раду спрашивал. Будто мы знакомы. Я ему тоже про Боровую сказал, только будто названия перепутал… так что может он ничего не выкопал. Ты ищи-ищи, парень, сигареты не забудь прислать, – хихикнул он, а потом положил трубку.

Скучавший в углу милиционер поднялся, не глядя на Яра кивнул Эмилю.

Яр молча смотрел, как за ними закрывается дверь.

…

Яр приехал домой. Заставил себя умыться, раздеться и опустить штору. Лег в кровать, закрыл глаза и пообещал себе не открывать их, пока не прозвенит будильник. Но мысли расползлись в темноте и проникали в голову с каждым вдохом и своими укусами отгоняли сон.

Что он узнал? Была ли вообще Боровая улица, или Эмиль решил, что Яр будет возить ему сигареты каждую неделю?

И еще что Лем ездил в тюрьму. Наверняка это был Лем. Ну, про него Яр никаких бумажек не подписывал. Можно спросить прямо, а если не захочет отвечать – можно и рыло начистить. Яна, конечно, расстроится, но жизнь Яны и так полна расстройств, а начистить Лему рыло явно стоило.

В прошлую попойку Яр разглядел бумажки, которыми был облеплен знак анархии в гостиной – это были вырезки из статей, строчки из молитв, и сотни вырезанных из газет имен погибших. Имя Рады встречалось часто, так часто, что он не смог прочитать остальное.

За это он был Яне благодарен. Кто-то еще возводит постамент для памяти о Раде, кто-то еще будет носить к этому памятнику цветы.

А все же в его дозорах на мостах было больше смысла. Хреновый из него выходил детектив.

Словно отзываясь на его мысли, в кармане хрипло застрекотал телефон. Яр успел подумать, что нужно купить новый, и принял вызов, не глядя на номер.

– Да?

– Яр? Ярик, я так рада, что тебе дозвонилась! – защебетал динамик искаженным голосом Яны. – Ты занят? Не говори, что занят, очень нужна твоя помощь!

– Чего хочешь? – вздохнул он.

– Сходи со мной к родителям, – взмолилась Яна. – Я по дороге все расскажу, только пожалуйста, сходи со мной, не хочу одна… Приходи сразу ко мне, ладно? Я тебе кофе сварю, мне Володя хороший принес…

– Сейчас буду, – обреченно вздохнул Яр и нажал на отбой. Каждое ее слово вонзалось в череп крошечным раскаленным гвоздем.

…

Через полчаса он звонил в дверь Яны и думал, обрадуются ли ее родители такому спутнику дочери. Еще утром он выглядел вполне прилично, даже надел чистую белую рубашку, но после поездов, автобусов и тюрьмы от приличности не осталось и следа.

Яна встретила его в черной рубашке и капроновых колготках. В зубах у нее был зажат десяток заколок, а руками она придерживала волосы, свернутые в узел на затылке.

– Сходи на кухню, – процедила она. – Там на плите кофейник и кастрюля, – Яна вытащила шпильку изо рта и с ненавистью воткнула в прическу. – Лена сварила суп, – вторая шпилька, – вроде, жрать можно, а я сейчас.

Она ушла, ругаясь себе под нос и продолжая закалывать волосы такими движениями, будто представляла на месте пучка чье-то сердце.

Яр снова пожал плечами и пошел искать суп.

Кастрюля действительно стояла на плите, а вот половника не наблюдалось. В ящиках были вперемежку навалены крышки от банок, открытые упаковки круп, пожелтевшие вырезки с рецептами из журналов, старые полотенца и ржавые инструменты, похожие на пыточные орудия.

– А я так наливала.

Яна стояла в проеме и поправляла складки шерстяной клетчатой юбки.

– Пятилитровую кастрюлю над тарелкой наклоняла? – удивился Яр.

– Ага. Крышкой прижимала, чтобы только бульон лился, ну как когда воду с макарон сливаешь. А потом ложкой остальное вылавливала и накладывала, – улыбнулась она. – Лем меня отчитывает, говорит, я много движений лишних делаю.

– Угу?.. – без особого интереса буркнул Яр, садясь за стол, а потом все-таки решил из вежливости спросить: – А ты что говоришь?

– Чтобы в жопу шел, что я могу говорить, – Яна села рядом на краешек табуретки. – А еще он говорит, что я деструктивная. Дес-трук-тив-на-я, – повторила она и быстро облизнулась. – Вот какое слово знает. Урод.

– Я был в тюрьме, – между делом заметил Яр. – Говорил с Эмилем.

Яна замолчала и мрачно уставилась на край стола. Яр не торопил ее – только сейчас он почувствовал, как же сильно успел проголодаться. И не за этот день – за все прошлые месяцы, пустые, когда он ел в рабочей столовой, а дома запивал хлеб или пустую гречку сладким чаем. Не потому, что не мог приготовить или купить другой еды, а потому, что было совершенно все равно. Он не чувствовал вкуса. Но Лена умудрилась пробиться через его гастрономическое равнодушие.

– Я хочу знать, кто это сделал, – наконец сказала Яна. – Он убивает часто, и я боюсь, что весной он вернется… я уверена, что он вернется весной. И хочу… найти его.

– И что будешь делать, когда найдешь? – спросил он, в последний раз звякнув ложкой о керамический цветок на дне тарелки.

– Буду искать силы рассказать, – жалко улыбнулась Яна.

– Я не знал, что ее отец сидел в тюрьме, – равнодушно ответил он. – Не знал, что Рада к нему ходила.

– Может, она… не могла признаться? Мы иногда… знаешь, человека можно любить и вопреки. Как отделаться от этого чувства?.. Тебе случалось любить не тех людей? – буднично спросила она.

И взяла его за руку. Провела кончиком пальца по разбитым костяшкам.

– Нет.

Яна покачала головой и заставила его разжать пальцы. Обвела прохладными пальцами несколько линий на его ладони.

– Ты хороший человек, Яр. Добрый, смотри, вот эта линия никогда не врет. А эта любит приврать, и она говорит, что ты совершишь большой-большой грех. Она любит приврать, но что, если ты тоже станешь «не тем»?

Он покачал головой и мягко забрал руку. Яна улыбнулась, встала и сняла с плиты медный кофейник. Достала из шкафчика чистую чашку.

– Я хочу его найти. А чего хочет Лем? Он никак с убийствами не связан.

– Он мой друг. Хочет мне помочь.

– Зачем он ходил в тюрьму?

– Затем же, зачем и ты. Он говорил с матерью Рады. Что-то врал, он вообще-то… нравится таким женщинам. Я его… не просила об этом.

«В следующий раз все-таки сверну ему башку», – подумал Яр.

– Лем говорил про Боровую улицу?

– Нет никакой Боровой улицы, – покачала головой Яна. – Лем говорил про Зеленую. Эмиль врет, потому что к нему никто не ходит и не носит передачки.

Кофе действительно был отличным, но к ладони словно прилипли прикосновения Яны, и Яр чувствовал подступающее раздражение.

С улицами он разберется потом.

– Родители, – напомнил он.

– Да, о родителях, – пробормотала Яна. – Да, родители… раньше я с Лемом ходила, а сегодня дозвониться до него не могу… в общем, мои родители – хорошие люди, правда. Просто они… они… Понимаешь?

– Нет.

– Они не могут сами справиться, но пытаются учить меня справляться. Ты сам все увидишь. Это не дом, Яр, это хренов мемориал. Я хочу, чтобы ты просто посидел рядом и ну… поддержал. И чтобы они видели, что у меня есть друзья… приличные.

– Это я-то? – усмехнулся он, вспомнив мать Рады.

– Ага, у тебя лицо доброе, – утешила его Яна.

Он с сомнением посмотрел на свое отражение в синем окне.

– Ну, пусть доброе, – решил согласиться Яр. – Далеко живут-то?

– Рядом совсем. – Яна щелкнула зажигалкой и на миг размыла лицо горьким сигаретным дымом. – Лем меня ругает за ментоловые сигареты, – зачем-то сказала она. – Говорит, я их больше выкуриваю, потому что вкуса не чувствую…

Яр только хмыкнул и встал из-за стола. Он так и не понял, какие у этих двоих отношения, но вообще-то и не особо стремился понимать.

– Готова?

– Да… тарелку тут оставь, я потом помою…

Взгляд у нее был отрешенный, а улыбка почти нарочито вымученной. Яр подумал, что Яна наверняка наврала ему про родителей, и они на самом деле ужасные люди. Она глубоко вздохнула и взяла его за рукав.

…

«Ужасные люди» жили в чистой и светлой квартире на втором этаже деревянного дома, идущего под снос. Когда Яр увидел дом, он решил, что точно знает, что встретит внутри – сырость, потемневшие доски и гниющие куски минваты. Трещины и плесень, доедающие жилье. И тщетную борьбу с упадком.

К его удивлению, квартира ничем не отличалась от любой опрятной квартиры в хорошем доме. Обои казались поклеенными недавно и нигде не отставали от стен, полы были ровными, а потолки – чистыми. Ничего не текло и не гнило.

Их встретила мать Яны, Диана Викторовна. Она была миловидной, у нее был приятный голос, а еще от нее ощутимо попахивало джином. Яр так очаровался этой колючей слабостью в уютном домашнем образе, что прослушал вопрос.

– Вы новый друг Яны? – с улыбкой повторила она, забирая у него тяжелую кожаную куртку. Почему-то Яру стало неловко.

– Да, мы друзья, – легко соврал он. Сейчас точно был неподходящий момент задумываться, мог ли он считать Яну подругой.

– Вот видишь, – строго сказала она Яне. Яр ждал, что она договорит, но Диана Викторовна уже скрылась на кухне.

– Вы голодные?

– Нет, мы… – начал было Яр.

– Да, – угрюмо перебила его Яна. Мрачно посмотрела на Яра, сама повесила свое пальто на вешалку у двери.

– Папа скоро вернется, – сообщила Диана Викторовна с кухни. – Задержался… Мойте руки, садитесь…

Яр пропустил Яну в ванную и молча наблюдал, как она остервенело трет руки куском белоснежного мыла, взбивая плотную кремовую пену. Ее плечи опускались все ниже, а губы она сжала так, что помада испачкала подбородок.

– Не умеют справляться, говоришь? – наконец не выдержал Яр. Ему казалось, Яна вот-вот разрыдается.

Она подняла на него сухие красные глаза и с неожиданной ненавистью процедила:

– Тут ничего не изменилось. Мыло «на четверть из крема», Вета такое покупала. Они делают вид, что она жива.

Яр хотел сказать, что они просто покупают мыло, но снова решил промолчать. Яна с отвращением вытерла руки об юбку.

Кухня была такая же – светлая и теплая. Красные занавески с желтыми оборками почти закрывали синюю осеннюю темноту за окном, оставляя только полоску у подоконника, узкую и безопасную.

Яр осторожно сел на белый табурет, готовясь встать, как только он заскрипит. Яна села рядом, сложила руки на коленях и уставилась на скатерть. Над столом зеленая улыбающаяся ящерица обнимала белый циферблат и мерно покачивала хвостом.

– Как вы с Яной познакомились? – наконец нарушила молчание Диана Викторовна. Она приоткрыла крышку белой, расписанной маками кастрюли и подозрительно принюхалась. Если бы она спросила Яра, он сказал бы, что пахнет восхитительно, но, к сожалению, она спросила о другом.

– Я брал кассеты в прокате… – начал врать Яр.

– Мы познакомились на… – перебила его Яна, зло сверкнув глазами, и вдруг осеклась, и миролюбиво закончила: – Показе. Смотрели «Молчание ягнят».

Яр понял, что ей хотелось уязвить мать напоминанием о маньяке, но она вовремя вспомнила, что он может и не желать делиться своим горем.

А «Молчание ягнят», скорее всего, было простой оговоркой. Впрочем, она достигла цели – когда Диана Викторовна обернулась, улыбки на ее лице больше не было.

– Кто-то еще смотрит такие фильмы, – глухо сказала она. Капля густого оранжевого соуса сорвалась с половника и оставила на светлом линолеуме неопрятную кляксу.

– Смотрит, мама, представь себе. Не все делают вид, что ничего такого не происходит.

Яна говорила, не глядя матери в глаза, а Яру хотелось ее одернуть. Сказать, что ее никто не тащил сюда силой, и что эта женщина потеряла дочь, и достойна сочувствия даже если покупает неправильное мыло. Но, конечно, ничего подобного он не сказал.

– А что вы думаете о группе «Дискотека Авария»? – многозначительно спросил он, вспомнив русую девушку Лену.

– Что?.. – растерянно переспросила Диана Викторовна. Опустила половник в кастрюлю, сняла с батареи тряпку и стала оттирать пятно. – Куркума, – расстроенно пробормотала она. – Очень все красит, наверное, след останется…

– Давай я попробую, – пробормотала Яна, словно устыдившись прошлой резкости. – Есть у тебя перекись?..

От тягостной сцены Яра спас звонок в дверь. Диана Викторовна, бросив тряпку в раковину, пошла открывать.

– Ты думаешь, я плохая? – глухо спросила Яна.

– Нет, – честно ответил Яр, – не думаю. Думаю, нам всем плохо. И твоим родителям, наверное, тоже нужны…

Он не смог подобрать слова. Кто им нужен? Друзья? Пьяная компания Яны? Дочь?

– Мне здесь плохо, – пожаловалась Яна. – Я хожу, потому что «им нужны»… а я… я… А это мой папа, Сергей Степанович.

Яр обернулся. Отец Яны появился на кухне совершенно бесшумно, а может, Яр так сосредоточился на мыслях о друзьях и мыле, что не заметил его.

– Добрый день, – Яр привстал и протянул руку.

– Здравствуйте-здравствуйте, молодой человек!

У Сергея Степановича была мягкая улыбка. Яр такие видел только у заслуженных педагогов на старых фотографиях. Улыбка текла в желобки морщин, заполняла их и словно подсвечивала его лицо. Рука у него была сухая и теплая, пожатие – крепкое, а глаза – светло-голубые, как у Яны, но совсем без злых искр, что плясали во взгляде его дочери.

– Ярослав. Я друг Яны. – Второй раз эти слова дались ему еще легче.

– Вам чая налили? Дианочка, ну что же ты, – он загремел кастрюлями в шкафчике у раковины.

Яр только открыл рот, чтобы сказать, что пить не собирается, к тому же он заметил неодобрительный взгляд Дианы Викторовны, но Сергей Степанович уже выпрямился. У него в руках была высокая бутылка из темного стекла. Без этикетки, с замотанным тряпкой горлышком. Яр сразу понял, что ничем хорошим это не кончится, и отец Яны поспешил подтвердить его догадки:

– Чача! Друг из Армении прислал…

Яр поймал обреченный взгляд Яны, устремленный на бутылку. Он был согласен: ни одна хорошая история не начиналась с чачи, которую прислал друг из Армении.

– И мне налей, – мрачно попросила Яна.

Диана Викторовна раскладывала по тарелкам тушеную картошку. Сверху укладывала куски жареного мяса в карамельных луковых колечках. В духовке, кажется, пекся пирог. Яр в очередной раз почувствовал себя вышедшим к жилью медведем, которого почему-то перестали бояться. Его собственная мать смотрела на него со смесью жалости и страха, словно ждала, что он бросится на нее или выхватит пистолет и выстрелит себе в голову.

Диана Викторовна расставила дымящиеся тарелки, и Яна молча встала и стала расставлять стаканы и чашки. Под каждую чашку она клала подставку в виде зеленого листа, под каждый стакан – салфетку. Движения у нее стали плавными и четкими, явно отработанными за годы. Даже не верилось, что на кухне у этой девушки такая разруха и «страшные кастрюли».

Сергей Степанович в это время принес из холодильника пластиковый лоток с кубиками льда и включил горячую воду.

Все в этом доме словно исполняли ритуал, отточенный и четкий, словно часовой ход.

Кубики с глухим стуком посыпались в хрустальную креманку.

Диана Викторовна раскладывала вилки, и каждой с тихим звоном касалась края тарелки.

Яна разливала чай из большого фарфорового чайника.

Яр прикрыл глаза. Ему мучительно захотелось встать и уйти, не прощаясь. Кажется, он понял, почему Яне было тошно в этом доме.

В своей комнате, холодной и темной, допивая позавчерашний чай из забытой кружки, Яр чувствовал, что все идет, как надо. Мир стал таким после смерти Рады – милосердным, не напоминающим лишний раз, что жизнь продолжается. Он не желал этим людям страданий и, в отличие от Яны, не осуждал за то, что они продолжают есть вкусную еду, пить алкоголь, присланный друзьями, и покупать хорошее мыло.

Только он не хотел греться на их кухне, есть их еду и напоминать себе, что дома его ждет ледяная подушка, позавчерашний чай и вырванное у прошлого «с любовью, твоя Рада».

Но он остался сидеть, потому что Яна просила его помочь, а еще потому что он не успел настолько одичать. Выпил первую порцию чачи залпом, игнорируя лед, медленно оплывающий в хрустале.

Диана Викторовна включила телевизор и тут же выключила звук. Экран мерцал в углу цветными пятнами, словно пятый член застолья.

– А где вы работаете, Ярослав?

– Я обслуживаю портовые краны, – спокойно ответил он. Яру с детства нравились эти металлические монстры, похожие на жирафов, склоняющие голубые головы к маслянистой воде.

– Вот! А я тебе, что говорил, вот это правильно! – неизвестно чему обрадовался Сергей Степанович. – Вот, Янка, хороший парень, руками работает, не то, что твой кудрявый!

– Я не знаю, где работает Лем, – процедила Яна, с ненавистью глядя в тарелку. – Мы с Яром друзья. И с Лемом друзья.

Сергей Степанович подмигнул Яру, а он разглядывал его синий шерстяной пиджак и пытался вспомнить, когда сам в последний раз надевал костюм.

Надежда Павловна была бы довольна. Хоть кто-то даже за столом в собственном доме соблюдает протокол.

Мать Рады в последние дни вспоминалась слишком часто.

– Не надо, Сережа, – вдруг тихо сказала Диана Викторовна. – Я узнала мальчика.

Яр молча выпил все, что оставалось в стакане, и криво улыбнулся. Ну вот и пробралась на эту уютную кухню холодная темнота.

– Узнала? – растерялся Сергей Степанович.

– Да, – глухо ответила мать Яны. – Узнала. У вас ведь раньше была борода?

Яр тяжело вздохнул и отложил вилку.

– Да. Была. Я жених Рады Маянской.

Когда наступившая за этими словами тишина стала почти осязаемой, у Яны за спиной заверещал красный таймер в виде яблока. Она обернулась, начала крутить его, пытаясь выключить. К визгу прибавился отчетливый треск.

– Давай я. – Диана Викторовна попыталась забрать таймер, но в ту же секунду он хрустнул и замолк.

– Довольны?! – прошептала Яна. – Да, у меня нет «нормальных» друзей. И я так и не нашла, кто бы меня в утешение трахал, и искать не собираюсь!

Сергей Степанович только грустно покачал головой и подвинул к себе стаканы.

– Простите, Ярослав. Не знал я, – виновато развел руками он. – Значит, вы нас понимаете…

– Мне жаль, что… так вышло.

– Давайте выпьем, – Степан Сергеевич раздал всем стаканы. – Не чокаясь. За… за них.

Яр молча поднял стакан. Яна повторила его движение. Диана Викторовна лишь слегка наклонила стакан. Ее губы заметно дрожали.

– Что это за человек, – сдавленно прошептала она. Выпила, поморщилась и так же тихо продолжила: – Даже у животных совести больше. У уголовников совести больше. Яна рассказывала вам, что случилось после смерти Веты?

– Мама, не надо! – взмолилась Яна, попытавшись встать из-за стола. Но Сергей Степанович неожиданно положил руку ей на плечо и прижал палец к губам.

– Нет, не рассказывала, – осторожно ответил Яр.

– Сережа теперь работает в автосалоне. А недавно он пригонял машины из Владивостока.

Яр кивнул. Несколько его знакомых занимались тем же. Дело было прибыльным, хотя и утомительным. И опасным.

– У нас все было хорошо, Сережа осторожно водит. Заказов было много, – глухо продолжала Диана Викторовна. – А потом он разбил машину. Дорогую…

Она замолчала, качая пустой стакан. Потом со стуком опустила его на стол.

– Пришли люди. Сказали, сколько он должен – за машину. Неустойку… еще какие-то деньги. Обещали поджечь дом. Угрожали… угрожали нас убить, – она коротко всхлипнула и вытерла манжетой сухие глаза. – Знаете, что случилось потом?

– Что же? – Яр понял, что не хочет слышать ответ на этот вопрос.

– Вету убил… этот человек. – Невозможно было понять, чего больше она испытывает к «этому человеку»: отвращения, страха или ненависти. – И тот самый мальчик, что приходил к нам… такой страшный, бритый, в кожаной куртке… совсем как у вас… снова пришел. Знаете, что он сказал? Что Сережа теперь… ничего им не должен. Что горе… горе надо уважать. Представляете? Бандит, который хотел поджечь наш дом, пожалел нас. И Вету… а этот… этот человек не пожалел. Сережа, давай еще выпьем? За тех, кто остается человеком.

Сергей Степанович кивнул и снова наполнил стаканы. Они чокнулись молча. Стекло жалобно звякнуло в желтой тишине.

– Спасибо вам, Ярослав, – так же тихо сказала Диана Викторовна. – У вас ведь свое… свое горе, а вы к нам… пришли, и слушаете. И…

Раздался глухой стук. Яна вскочила из-за стола, опрокинув стул.

– Яна, доченька, что ты?! – Диана Викторовна бросилась к ней, попыталась заставить отнять руки.

– Та-а-ам… та-а-ам… – прохрипела Яна, с ужасом указывая на экран.

Яр больше не смотрел на Яну. Он смотрел в мерцание телевизора.

Беззвучно мелькающие кадры распадались на детали: вот мокрый песок, вот гниющие листья. Вот белые, поникшие цветы, а вот мертвая девушка на берегу. Мокрые светлые волосы облепили лицо, и его почти не видно. Но Яр точно знал, что не видел эту девушку раньше.

– О Боже… – пробормотал побледневший Сергей Степанович. – О Боже… снова…

Яна пошатнулась и вцепилась в край стола. Наклонилась, зажмурилась, и в ее тарелку часто закапали слезы. А потом она вдруг вскинула голову, открыла глаза – безумные, голубые, в обрамлении слипшихся мокрых ресниц и выпалила:

– Потеплело! Сегодня последний теплый день в году!

И засмеялась. Она смеялась высоко, визгливо, показывая пальцем на экран. Другой рукой она обводила воротник своей водолазки, словно обозначая место разреза. А потом перестала смеяться, ударила ладонью по столу и разрыдалась.

Яр знал – нужно что-то сказать. Что-то сделать. Увезти Яну домой.

Но ему было все равно. Он стоял, возвышаясь над разоренным столом, и не мог оторвать взгляда от фотографий на экране.

Венок. Зеленая ветровка. Светлые пряди, чернеющий разрез на горле, залитая кровью белая блузка. И лицо, которое вода уже вымыла, но еще не изуродовала. Эта девушка была жива еще несколько часов назад.

Наконец он заставил себя посмотреть на Яну. Она больше не плакала. Сидела, привалившись к плечу замершего отца.

Он не двигался, только механически гладил дочь по голове. Только Диана Викторовна не оцепенела – она теми же плавными движениями надела две розовые рукавицы, открыла духовку и достала противень, над которым разливался густой дым. Поставила противень прямо посреди стола – на тарелки, на жалобно звякнувшие стаканы и опрокинувшиеся чашки, на залитую скатерть – и громко объявила:

– А шарлотка-то! Сгорела.