Текст книги "Книжная лавка фонарщика"

Автор книги: Софи Остин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 21

В четверть седьмого Эвелин закрыла за собой тяжелую дверь книжного магазина и нежно погладила морду ближайшей гаргульи.

Воздух был вязкий и душный; солнце, несмотря на вечерние часы, нещадно палило. Посетители «Красного льва» большей частью стояли на улице, стараясь поймать на мосту дуновение ветра, а парфюмерный магазин был еще открыт – что бросилось ей в глаза, потому что обычно он закрывался гораздо раньше, чем они.

В этот момент из его дверей грациозно выступила женщина: лица ее не было видно – смеясь, она обернулась, чтобы попрощаться с кем-то внутри. Волнистые локоны ее светлых, практически белых волос выбивались из прически, собранной под причудливой шляпкой со складками кремовой и лиловой тафты, обрамлявшими два шелковых цветка, похожих на георгины. Она повернулась – и Эвелин, с подкатившей тошнотой, поняла, что такую шляпку надела бы только одна женщина во всем Йорке.

Леди Вайолет.

Она поймала взгляд Эвелин словно гончая, напавшая на след лисицы, улыбнулась ей широко и удивленно и, открыв зонтик от солнца, направилась прямо к ней.

– Ну и ну! – сказала она, оглядываясь вокруг. – Кого я вижу! Мисс Ситон! Что же, интересно, вас сюда привело?

Эвелин не могла не осознавать, что, в отличие от элегантной, блистательной леди Вайолет, она выглядела так, как выглядел бы любой после целого дня сидения над пыльными книгами и таскания тяжелых кип. Что там, даже выйти на солнце и вдохнуть свежего речного воздуха она смогла только сейчас. Она не сомневалась: все это ясно читалось в маслянистом отливе ее кожи и в жирном блеске ее волос.

– Дела, – ответила она.

– Ну разумеется. – Леди Вайолет улыбнулась, напомнив ей кошку. – Я уверена, что видела, как ты выходила из этого мрачненького книжного. Вот, значит, где ты проводишь свое свободное время, м-м?

Эвелин постаралась сохранить невозмутимое лицо:

– Какое тебе дело до того, как я провожу свое свободное время?

– Что ж, – начала леди Вайолет, так близко наклоняясь к ней под зонтиком, что Эвелин почувствовала аромат духов на ее коже, – судя по чрезвычайно любопытным письмам твоей матери, она думает, что мы с тобой вместе занимаемся некой благотворительной деятельностью. – Леди Вайолет подняла зонтик и повернулась так, что Эвелин пришлось выбирать: смотреть ей прямо в глаза либо дать себя ослепить опускающемуся солнцу. – И вот мне интересно: с чего она могла это взять?

Сердце Эвелин забилось быстрее.

– Что ты ей сказала?

– О, пока ничего, – весело ответила леди Вайолет. – Видишь ли, у меня сложилось впечатление, что твоей матери, в общем-то, некому писать, так что мне от нее письма приходят пачками. В них много чего любопытного.

Внутри Эвелин начала закипать ярость, лицо ее вспыхнуло.

– Она считает тебя доброй и отзывчивой, вот почему она пишет столько писем. Узнай она правду, то тут же перестала бы.

– Ну, я же не настолько жестока, Эвелин. – Леди Вайолет обнажила два ряда идеально ровных зубов. – Я не стала говорить ей, что ты врешь. И не скажу, что видела, как ты выходишь из книжного на мосту Фосс, который – вот новость – стоит в двух шагах от какого-то грязного кабака.

Эвелин стиснула зубы:

– И что же ты хочешь взамен? Ты ведь не из дружеских чувств не станешь меня выдавать. Свое отношение ко мне ты прекрасно выразила, когда унизила меня перед всеми нашими знакомыми.

Леди Вайолет захихикала, будто Эвелин только что очень смешно пошутила.

– Бурная была ночка. Ты так рано сбежала и многое пропустила. И все же я должна сказать, что рада, что Натаниэль пришелся твоей матери по душе. – Ее лицо вдруг приняло серьезное выражение. – Вот чего я хочу от тебя взамен на мое молчание.

Эвелин на мгновение смешалась:

– Ты хочешь… Натаниэля?

– Я хочу, чтобы ты его от меня отвлекла, – ответила она. – Он с весны вьется вокруг меня, как шмель вокруг цветка. Я начинаю от этого уставать. Я думала, что он оставит меня в покое, если я четко дам ему понять, что не поеду с семьей в Шотландию, но он не отстал. Он ездит туда-сюда – то в Лондон, то в Эдинбург, – но при этом всегда, всегда возвращается в Йорк. Возвращается ко мне.

– Так скажи ему, что ты в нем не заинтересована, – предложила Эвелин.

– Все не так просто, – ответила леди Вайолет. – Он близкий друг нашей семьи, дорогой друг моего брата и, больше того, он… – Она сглотнула и прочистила горло. – Ответить на его чувства я, разумеется, не могу: он из одного круга, я из другого, и ничто этого не изменит. Однако и ранить его я бы по возможности не хотела.

Эвелин нахмурилась. Все это было весьма в духе леди Вайолет.

– То есть, по-твоему, лучшее решение – просто взять и прикрыться мной?

– А почему нет? Твоя мать будет только рада. И у тебя появится еще одна причина хорошо к нему относиться.

– Я ко всем хорошо отношусь, – огрызнулась Эвелин. – В отличие от тебя, я людей не принижаю и не использую.

Леди Вайолет залилась звонким, веселым смехом, которым смеялась, только когда находила что-то решительно ироничным.

– Что я слышу! Так ты же использовала меня! Использовала мое имя как прикрытие перед собственной матерью. Не обманывай себя, Эвелин. Может, ты и не так хитра, как я, но тоже не без греха.

Эвелин не знала, что на это ответить. Все слова вылетели у нее из головы. На этом слепящем солнце, ощущая, как с виска медленно стекает по щеке струйка пота, она как будто обратилась в лед. Она сделала шаг в сторону в попытке спрятаться от солнца, но леди Вайолет повторила ее движение, сводя этот уворот на нет.

– Ну? Что скажешь насчет такого уговора, м? Ты влюбляешь в себя Натаниэля, а я не раскрываю твоей матери твой обман.

Эвелин часто заморгала.

– Ты не говорила, что хочешь, чтобы он в меня влюбился.

– Неужели это и так не понятно? – Леди Вайолет закатила глаза. – Это очень просто, поверь мне. Тебе всего-то нужно меньше вести себя как ты, и больше – как я.

– На это я уж точно не соглашусь, – ответила Эвелин.

– О господи боже мой! – резким тоном произнесла леди Вайолет. – Мне все равно, как ты это сделаешь, главное – сделай. Иначе твоя мать узнает, что свое время ты проводишь вовсе не со мной, и у нее возникнет вполне логичный вопрос: а чем ты на самом деле занимаешься? – Ее взгляд стал острым как бритва, пухлые губы сжались в тонкую линию. – Соглашайся.

Все ее существо восставало против этой мысли. Эвелин хотелось посмотреть леди Вайолет в глаза и сказать, что она не позволит себя шантажировать, что пусть лучше у нее отвалится нос, но уподобляться ей она не будет.

Затем она вспомнила о матери – о том, как больно ей будет узнать, что ей лгали, причем не только Эвелин, но и леди Вайолет. Она подумала о том, какое счастье доставляли ей эти письма, ведь они дарили ей веру в то, что она не стала в свете изгоем. Да, сказать ей, что все это было ложью, было бы честно, но правильно ли было отнимать у нее это счастье? Ведь счастья в ее жизни в последнее время и так было совсем мало.

– Хорошо, – процедила Эвелин сквозь зубы. – Но идея эта мне совершенно не нравится.

Леди Вайолет резко повернулась – и ее зонтик наконец отбросил тень на лицо Эвелин. Затем она подняла руку и дала знак кому-то за спиной Эвелин – судя по всему, кучеру своей кареты.

– Она и не должна тебе нравится, – сказала леди Вайолет, в последний раз перед уходом встретившись с Эвелин взглядом. – Просто делай, и всё.

Лишь позднее, стоя перед зеркалом в ванной и моргая от попавшего в глаза мыла вместе со своим отражением, Эвелин осознала, что взяла на себя невыполнимую задачу.

Влюбить в себя мужчину ей было не под силу. Ведь она знала, что она из себя представляет. Знала, кого представляет. К тому же она совершенно не умела вести светскую беседу: не могла промолчать, если была с чем-то не согласна, и не могла смеяться над шутками мужчины, которого находила скучным.

В общем, она была полной противоположностью леди Вайолет – женщины, в которую мог бы влюбиться Натаниэль.

Но ведь Натаниэль не один из них.

Как намекнула леди Вайолет, у него не было ни дворянского титула, ни родового поместья – как и фамильных денег, кои, как известно, наделяют владельца особым правом на спесь. Факт оставался фактом: он был обычный, безродный американец из Массачусетса. Его родители тяжелым трудом сколотили себе состояние, так что цену труду он, несомненно, знал. Понимал, что значит создавать себя с нуля. Возможно, на этой почве они найдут с ним общий язык. Возможно…

Она вытерла лицо полотенцем, прижимая его к щиплющим уголкам глаз. Но это не меняло того факта, что они с леди Вайолет находились на разных полюсах: леди Вайолет – солнечный день; Эвелин, с ее темными глазами и каштановыми волосами, – безлунная ночь. По пути на работу и с работы она даже немного загорела, а на лице впервые за долгие годы показались веснушки, бледными пятнышками усыпавшие нос и широкими мазками перелившиеся на щеки.

Что бы ни усмотрел Натаниэль в леди Вайолет, в ней он этого не найдет.

Но другой вариант – чтобы леди Вайолет рассказала ее матери о «Лавке».

Она вздохнула, стряхивая с пальцев капельки воды и наблюдая, как в раковине серебряными кольцами в лунном свете от них расходятся круги.

Эвелин повезло, что к матери вернулась ее старая привычка вставать поздно, иначе она бы подверглась гораздо более интенсивным допросам о своем ежедневном отсутствии. По правде, ей, может быть, и хотелось быть с матерью честной – но как можно было сказать ей правду, когда работа в ее голове приравнивалась к угрозе их социальному статусу? Эвелин не считала, что ее работа как-либо подрывает их положение в обществе, однако же не она это положение обеспечила им потом и кровью.

Зато она прекрасно понимала, каково это, когда над тобой насмехаются, когда тебя унижают и игнорируют. Ее мать терпела это долгие годы, даже десятилетия. И если бы она узнала, что Эвелин за ее спиной устроилась на работу, для нее бы это значило, что все эти годы она страдала зря, ведь ее дочь проходит теперь тот же путь.

Но какой у нее был выбор? Уйти из книжного? Чтобы те жалкие сбережения, которые ей удалось отложить, стали всем их состоянием?

Она надела ночную рубашку и поплелась обратно к себе в комнату. Сквозь высокое полуциркульное окно светила луна, такая большая и яркая, что комната купалась в серебристых лучах и пыльно-голубых пятнах. Она достала из ящика с чулками спрятанную банку и пересчитала монеты.

Просто видя эти деньги у себя в руках, зная, что она сама их заработала, она чувствовала, как ее сердце наполняет гордость. Они не нуждались в ее отце. Не нуждались в Натаниэле. Она продолжит добавлять к этой скромной коллекции фунты и шиллинги, пока их не будет хватать для того, чтобы расплатиться с тетушкой Кларой и снять им с матерью отдельный дом.

Ради этого можно было пережить и мучения с Натаниэлем, и самый страшный гнев ее матери.

И сдаваться она уже не будет.

Глава 22

16 июля 1899 года

Когда настал день пикника, Эвелин, едва в церкви закончилась служба, извинилась и поспешила в парк. К счастью, внимание матери очень кстати отвлекла на себя миссис Куинн со своим «Клубом благонравных христианок».

В парке Динс было людно: из церквей в город стекались женщины, а в тени раскидистых дубов отдыхали семьи с детьми. Небо было почти абсолютно чистое: его сияющий лазурный холст был испачкан иссера-белыми мазками облаков лишь в паре мест.

Наоми нашла место прямо к югу от библиотеки и уже выкладывала на стеклянную подставку посередине покрывала свой французский пирог.

– Выглядит очень вкусно, – сказала Эвелин, ставя на край покрывала корзинку и наблюдая, как Наоми достает пышные пирожки со свининой и треугольные сэндвичи с огурцами. Булочки со сливками, ради которых Эвелин пришлось проталкиваться в пекарне сквозь толпу, на фоне всех этих яств показались ей сущей ерундой. Наоми, однако, вовсе так не считала: увидев их, она засияла и тут же аккуратно разложила их на тарелке.

– Знаю, мы с тобой договорились – пикник в обмен на помощь с ужином, но, может, это я в итоге сбегу? – сказала Наоми. – Я будто пчел наглоталась.

– Это всего лишь пикник, – ответила Эвелин. – Мы прекрасно проведем время.

– Если бы мой мозг прислушивался к голосу разума, – сказала Наоми. – Меня все утро трясло. Когда пастор в церкви пригласил меня прочитать молитву, я чуть из кожи не выпрыгнула.

– Ты просто волнуешься. – Эвелин улыбнулась. Вдалеке показались две приближающиеся мужские фигуры. – Дыши глубже, и все будет хорошо.

– Да тут настоящий пир, – заметил Джек, тяжело опускаясь на покрывало. Лицо у него было красное, а на лбу, под линией волос, блестел пот. Уильям мало чем от него отличался: его взмокшие темные локоны липли к лицу. Шли сюда они явно быстро и под палящим солнцем. – А мы всего-то принесли сыр да свежий батон.

– Голубой сыр, – уточнил Уильям. – Из бакалеи. Модный, французский. А еще яблочный сидр. И зеленый виноград.

– Значит, голодными мы точно не останемся, – сказала Наоми, вгоняя в землю два зонтика от солнца, чтобы обеспечить им хоть какую-то тень.

Уильям откупорил бутылку с сидром и налил каждому по пенящемуся стакану. Эвелин он вручил стакан последней: зацепившись взглядом за ее платье, он затем поспешно отвел глаза.

– Что такое? – спросила она, мгновенно насторожившись. – У меня что-то на платье?

Уильям растерянно заморгал:

– Чего?

– Ты как-то странно на меня смотришь, – сказала Эвелин.

– Не смотрю я на тебя странно.

– Нет, смотришь. Позавчера ты так же посмотрел на меня в магазине – как будто у меня лицо измазано чернилами.

– Если так хочешь знать, – сказал Уильям, заговорщически приглушая голос, – я просто думал, что в этом платье ты похожа на какое-то морское создание.

Она опустила взгляд на свое бирюзовое платье и нахмурилась.

– Даже не знаю, что лучше: «павлин» или «морское создание», – сказала Эвелин, принимая из рук у Наоми маленькую фарфоровую тарелку.

– «Морское создание» лучше, – ответил Уильям.

– Хуже, – возразил Джек.

Уильям посмотрел на нее, дернув бровью в знак поражения. Когда на его лицо упал солнечный свет, его орехово-зеленые глаза стали золотисто-карими, засияли на фоне растрепанных черных волос, и на уме у нее стало вертеться лишь одно слово: красивый.

– Это рецепт моей матери, – сказала Наоми, отрезая всем по куску своего яичного пирога. – Хочу услышать от вас, что вы думаете.

– Очень странно, – ответил Уильям, сосредоточенно жуя. – Кто бы мог подумать, что из сыра с яйцами может получиться такой вкусный пирог, но он получился.

– Это тоже комплимент, – пояснила Эвелин. – Он их все так неловко формулирует.

Джек засмеялся:

– Тут ты попала в яблочко.

– Мне всегда было интересно: люди, которые не умеют делать комплименты, не умеют их делать, потому что сами мало их получали в детстве? – сказала Эвелин и откусила еще кусочек. Киш был чистейшее блаженство: сливочное, кремовое, сырное, соленое блаженство. – Было бы, как мне кажется, логично, ведь они просто к ним не привыкли.

Если бы она, произнося это, смотрела на Уильяма, то увидела бы, как осунулось его лицо и нахмурились брови, но она не смотрела. Все ее внимание было полностью сосредоточено на тарелке.

– А люди, которые не умеют принимать комплименты? – сказал Уильям. – Что ты скажешь о них?

Эвелин сжала губы.

– Что ж, – вмешался Джек, – если ты богатый и знаменитый лондонский писатель, то, уверен, яичными пирогами при желании ты сможешь питаться каждый день.

– Кишами, – поправила Наоми.

– Вздор, – ответил Уильям. – Я буду питаться черной икрой. А на завтрак каждый день буду есть яичницу с беконом. Или трюфели. Этим же питаются богачи? – Он перевел взгляд на Эвелин. – Трюфелями?

– Откуда Эвелин это знать? – фыркнул Джек. – Она бы тут с нами не сидела, если бы знала.

Уильям улыбнулся:

– А еще не была бы одета в такое платье.

Эвелин поставила тарелку на землю:

– Так вот почему ты так странно на меня смотришь.

Уильям пожал плечами, отправляя в рот кусочек сыра. Но промелькнувшая в глазах искра выдала его.

– Не приставай к Эвелин, – отрезала Наоми. – У нас тут пикник, а не допрос.

– Это правда, однако кое-чего нам не хватает. – Уильям сделал широкий жест рукой. – Вкусная еда, хорошая погода, уйма времени – всё на месте. Теперь нужна только какая-нибудь интересная история.

– Ты же писатель, – произнесла Наоми. – Вот и расскажи нам, о чем ты пишешь.

– Истории из реальной жизни куда интереснее, – ответил Уильям, качая головой. – И я уверен, у Эвелин как раз найдется парочка.

Она сердито на него посмотрела:

– Я думала, мы уже прошли этап с расспросами.

– Правда? – Уильям посмотрел на нее. – А я думал, что мы только начали узнавать друг друга. Ты так и не рассказала мне, что случилось тогда на балу.

– Я и не собиралась, – ответила Эвелин.

Наоми сделала глоток сидра.

– Может, вы уже прекратите спорить?

– У меня есть история, – сказал Джек, роняя изо рта кусочек огурца. – Даже две.

– Поверьте, – начал Уильям, обращаясь к Наоми и Эвелин. – Эту историю вы точно не хотите услышать.

– Чепуха. – Эвелин повернулась к Джеку. – Мы с удовольствием послушаем.

– Вы об этом пожалеете, – сказал Уильям, потрясая пальцем.

– Не так сильно, как о знакомстве с тобой, – огрызнулась Эвелин, на что Уильям широко улыбнулся, и это неожиданно смягчило ее раздражение: по всему телу пробежало какое-то теплое электричество.

Джек прочистил горло:

– Дело, значится, было давно: когда у нас еще была ферма в Поклингтоне и папаша собирался учить меня хозяйству – до того, как я понял, что фермер из меня дерьмовый, – он испуганно посмотрел на Наоми, – в смысле плохой. И вот пришло время отправлять нашего старого быка на пенсию.

– Ну поехали, – сказал Уильям.

– Папаша привел, значит, с рынка нового бычка – а к чему нам на ферме двое быков? Еще забодают друг друга насмерть. И папаша решил отправить старика на стол. Мы бы и сразу его могли зарезать, но у холощеных вкуснее мясо, а вкусное мясо дороже продается. И как-то утром, значит, папаша со своими мужиками взяли щипцы и пошли к быку.

Эвелин отложила ломтик сыра, который все это время покусывала.

– В общем, старичок обо всем догадался и решил послать их ко всем чертям. Гонял их по ферме пол-утра. А когда они наконец его схватили, он со всей дури отписал папаше копытом прямо между ног – зуб даю, хотел, чтоб он отведал своей же пилюли.

Уильям заметно дернулся.

Наоми тихо ахнула:

– Не думаю, что эту историю уместно рассказывать в обществе леди, Джек. Твой отец… – Она сглотнула. – Он после этого поправился? Сильно пострадал?

– А, да, через несколько дней прошло. – Джек отрезал себе еще один ломоть хлеба и, шлепнув на него толстый кусок голубого сыра, отправил его себе в рот. – Но в этой истории есть один важный урок.

Эвелин сдвинула брови:

– Не хватать быка сзади?

– Не холостить того, кто не хочет, чтоб его холостили, – со значительным видом произнес Джек.

– Что еще раз доказывает, что эта история не подходит для леди, – сказала Наоми.

– Вот уж универсальный урок, – буркнул Уильям.

Наоми прочистила горло. Ей явно хотелось перевести разговор на более приличную тему.

– Я не знала, что твоя семья владела фермой, Джек.

– Арендовала, – поправил он. – Пока граф нас не вышвырнул и не променял на другую семью. Сказал, что мы недостаточно эффективно обрабатываем землю или что-то в этом роде. Но я с тех пор проезжал пару раз через Поклингтон, и что-то новый фермер ни лучше, ни эффективнее нас не работает.

– Наверняка Эвелин его знает, – сказал Уильям.

Джек нахмурился:

– С чего ей вдруг знать нового фермера?

– Не фермера, а…

– Может, поговорим о чем-нибудь другом? – предложила Эвелин. – Погода стоит просто замечательная, правда?

Уильям прищурился:

– Почему каждый раз, когда разговор заходит о тебе, ты спешишь переменить тему? О наших проблемах слушать ты только рада, что да как – судишь с удовольствием, а о том, что такая благородная леди, как ты, делает в книжном магазине, рассказывать почему-то не хочешь.

– Ты о чем вообще? – удивился Джек.

Наоми наклонилась к нему и шепнула ему что-то на ухо. Эвелин заметила, как глаза его внезапно округлились.

Эвелин вспыхнула:

– Одно дело, когда я сама хочу поделиться своей историей, Уильям, и совершенно другое, когда ты ее из меня выпытываешь.

– Просто мне что-то подсказывает, что если я не буду ее выпытывать, то сама ты никогда не поделишься! – Он повернулся к Наоми. – Ну правда! Неужели ты не заметила!

– Каждый имеет право на личную жизнь, – твердо сказала Наоми.

– Что я слышу! – ответил Уильям с вызовом в глазах. – Ну ладно. Что ты знаешь об Эвелин, Наоми? Что ты на самом деле о ней знаешь? Безо всяких пустяков.

Наоми закатила глаза.

– Эвелин у родителей единственная дочь, – начала она, загибая пальцы. – Она живет со своей матерью и тетей. В свободное время она любит шить. Она предсказала, что лето будет жарким. Ей нравится киш, и она хорошая подруга.

– Вот, понимаешь теперь, о чем я? – Его голос стал на полтона громче. – Пустяки! Почему ты не даешь людям узнать себя, Эвелин? Чего такого ужасного, по-твоему, может случиться?

Эвелин почувствовала, как тяжесть, сдавливавшая ей грудь, стала душить еще сильнее.

– Наверное, потому, что когда я впускаю людей в свою жизнь, то они всякий раз меня разочаровывают, – тихо ответила она. – Так что, Уильям, пусть мои секреты останутся при мне, а твои – при тебе.

Уильям поднял бровь:

– А какие, по-твоему, секреты у меня?

– Действительно, какие же? – фыркнул Джек и, взяв себе еще один пирожок со свининой, вонзил зубы в его золотистую корочку.

Улыбка слетела с лица Уильяма.

– Ты это к чему?

– Лондон! – ответил Джек, хлопая друга по спине. – Ты ведь его в секрете держал. Я вообще понятия не имел, что ты серьезно думаешь стать писателем, а потом вдруг раз – и ты заявил, что, черт возьми, уезжаешь!

– Но ты ведь не это имела в виду, так? – спросил Уильям, поворачиваясь обратно к Эвелин. – Ты говорила не о Лондоне.

– Нет, – согласилась Эвелин.

– Всё, довольно. – Наоми закатила глаза. – Вы друг друга стоите.

– Ну нет. – Уильям отложил тарелку. – Эвелин обвинила меня в обмане, и я хочу узнать почему.

– Успокойся, – сказал Джек, кладя руку Уильяму на плечо. – Уверен, она просто пошутила.

– Не похоже было на шутку.

– Джек прав: я тебя ни в чем не обвиняла, – сказала Эвелин.

– А выглядело так, как будто обвинила!

– Джек, – сказала Наоми, откладывая тарелку, – думаю, нам с тобой нужно пойти прогуляться вокруг того чудесного дерева. Сопроводишь меня?

– Сопровожу… к дереву?

– Да, – подчеркнуто подтвердила Наоми. – Пусть эти двое уладят свои разногласия без нас.

– Это совсем не обязательно, – сказала Эвелин. – Мы с Уильямом можем пока отложить этот разговор. Так ведь, Уильям?

– Нет, пока ты не расскажешь, что за великий секрет я, по-твоему, храню.

– Я завтра тебе расскажу, – твердо ответила Эвелин.

– Нет, ты расскажешь сейчас! – Он произнес это так громко, что пожилая пара, сидевшая на ближайшей скамейке, обернулась.

– Пойдем, Джек, – сказала Наоми. – Пусть пошипят друг на друга и успокоятся.

Эвелин вскочила на ноги, но Наоми ее опередила. Она взяла Джека под руку и, многозначительно посмотрев на Эвелин, подмигнула ей.

– Ты просто невыносим. – Эвелин со вздохом села обратно. Она вдруг почувствовала себя маленькой, словно гувернантка только что отчитала ее за плохой французский.

– Кто бы говорил, – огрызнулся Уильям.

Игнорируя его ледяной взгляд, она посмотрела как бы сквозь него, на здания, стоящие на краю парка. Желтоватый песчаник их строгих фасадов на ярком солнце стал белым.

– Я имела в виду твою семью, – наконец сказала она. – Я спросила как-то, почему ты живешь с дядей, но ты уклонился от ответа. Но я думаю, что Наоми права. Если ты не хочешь рассказывать, то неправильно с моей стороны на тебя давить. Прости за излишнее любопытство.

Уильям откинул волосы со лба и тяжело вздохнул.

– Ну, секрета тут никакого нет, – произнес он неожиданно усталым голосом. – Просто немного грустная история, которую я обычно не рассказываю направо и налево первым встречным.

– Потому что думаешь, что они начнут тебя жалеть? – спросила Эвелин. – Как-то иначе к тебе относиться?

Он взглянул на нее, сдвинув брови.

– Вообще-то да. – Голос его прозвучал удивленно. – Откуда ты знаешь?

– Потому что ты сам это сказал в «Синем колокольчике».

– А-а-а. – Уильям фыркнул. – А я-то думал, что ты ясновидящая.

– Нет. Я просто умею слушать.

На секунду между ними повисла тишина. Затем он произнес:

– И ты меня прости, что полез не в свое дело. Джек бы как-то это оправдал, сказал бы, что это просто мое писательское воображение мне покоя не дает, но на самом деле мне было любопытно. Не каждый день к твоему дяде в магазин устраивается на работу благородная леди. Ты не из нашего мира, понимаешь? Такие люди, как я, или Джек, или Наоми, не ходят на балы. И говорят не так. И не отправляются в церковь в платьях, которые стоят как две мои годовые зарплаты.

Первым ее порывом было скрыть это, спрятать, сменить тему или даже встать, стряхнуть с платья крошки и уйти. Она чувствовала, как ее сердце сбилось с ритма, а грудь снова сковала тяжесть.

Но неожиданно для себя она сказала:

– Мой отец – барон, но… мы потеряли все свое состояние.

– Поэтому тебе пришлось пойти работать в книжный магазин?

– Мне пришлось пойти работать в книжный, потому что я не собираюсь ждать, пока кто-то придет и исправит то, что натворил мой отец. – Эти слова против ее воли прозвучали резко, лицо ее загорелось. – Я не буду сидеть сложа руки и гадать, когда же моя жизнь наладится.

Она сорвала травинку рядом с покрывалом и накрутила ее на палец. Даже если на перчатке останется зеленое пятно, ей было все равно.

– Я знаю, каково это – зависеть от других, – мягко произнес Уильям.

– Знаешь? – Ее взгляд упал на дуб. Наоми с Джеком обходили его по кругу уже второй раз, побеспокоив спящих под ним уток, которые, недовольно покрякав, вразвалочку поковыляли в сторону. – По моему опыту, большинство мужчин понятия не имеют, каково это.

– Видишь ли, моя мать меня не потянула. Отец служил во флоте… – Он слегка поджал верхнюю губу. – Служит во флоте. Он жив. В общем, его слишком часто не было дома, матери приходилось работать, а я был… – Он посмотрел на Эвелин и тут же отвел взгляд. Пожал плечами. – Тогда я и стал жить с дядей Говардом. Сначала планировалось, что на год. А потом один год превратился в три, а три – в семнадцать. На самом деле мне повезло. Я не был сиротой, в работный дом меня не отправили. Меня просто взвалили дяде на плечи как обузу.

– А мама за тобой так и не вернулась?

Уильям покачал головой:

– Вот и весь мой не такой уж секретный секрет.

Эвелин не знала, что ответить.

– Я не думаю, что для мистера Мортона ты обуза. Все видят, что он в тебе души не чает.

– Просто он хороший человек, – сказал Уильям. – И, судя по всему, собиратель потерянных вещей.

Эвелин поймала его взгляд:

– Ты считаешь меня «потерянной вещью»?

– Я нас обоих такими считаю, – тихо ответил Уильям, не отводя взгляда. В уголке его глаза была веснушка, которую она раньше не замечала, и вторая ровно по диагонали – в уголке рта, под контуром нижней губы. – И думаю, что в понедельник нужно будет уравнять условия нашего соревнования.

Эвелин подняла бровь:

– Хочешь сказать, ты научишь меня всем своим приемам?

– Не всем, – ответил Уильям.

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

– Ну наконец-то затишье! – крикнул Джек. – Кажется, они объявили перемирие, Наоми.

Эвелин отвела от него взгляд и посмотрела на свой стаканчик с сидром, прислушиваясь к нежному шипению.

– Похоже на то, – произнесла Наоми таким же преувеличенно громким голосом. – А это, полагаю, значит, что пора переходить к булочкам со сливками!

– И ты меня прости, – сказала Эвелин, – что полезла не в свое дело.

– Извинения приняты, – ответил Уильям, улыбнувшись уголком рта. – Если я когда-нибудь снова на тебя разозлюсь, то просто представлю, как ты слушаешь историю Джека про быка, пытаясь при этом жевать голубой сыр.

Она засмеялась, и стаканчик в ее руке подпрыгнул – сидр расплескался на запястье.

– Надеюсь, никто этого не видел.

– Я вижу все, что ты делаешь, Эвелин, – сказал Уильям как раз перед тем, как вернулись Джек и Наоми, и Эвелин почувствовала, что к ее щекам прилила кровь.