Текст книги "Цена притворства (СИ)"
Автор книги: Снежана Черная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
– Ася, выйди из машины, – отец устало потёр переносицу.
– Не выйду!
Бультерьер безмолвным изваянием сидел на месте водителя и, казалось, вообще был сейчас далеко отсюда.
– Как ты мне надоела! – вздохнул отец. – У меня и так сейчас куча проблем, а тут ещё ты со своими фокусами.
– Пап, я же не отказываюсь уже выходить за него, – затараторила на одном дыхании. – Я только хочу, чтобы всё по-человечески было: сначала свадьба, потом… всё остальное.
Пытаясь удержать контроль над эмоциями, я отчаянно взмолилась:
– Папа, прошу тебя, не отпускай! Ты же как отец можешь запретить дочери оставаться наедине с мужчиной, который ещё не является ей мужем. Пожалуйста, я тебя очень прошу!
Голос начал срываться от попыток остановить слёзы.
– Прекрати, – снова осадил он меня, – это вполне нормально для вашего союза. Тем более, вы будете не одни. Да что с тобой, чёрт возьми, такое!
– Не одни? А с кем?
В его напряжённом взгляде, в посеревшем лице, я безрезультатно пыталась рассмотреть хоть какой-то намёк на ложь. Странно всё это. Очень странно.
– С его друзьями, – рявкнул он, теряя терпение. – Выйди уже наконец из этой чёртовой машины, или я за себя не ручаюсь!
Цокнув языком, я потянула ручку двери и буквально вывалилась на улицу. Бестужев тут же распахнул передо мной дверцу своего авто, делая приглашающий жест. А я так и не смотрела в его смазливо-отвратную рожу. Не хотела. Знала, что увижу глаза его наглые, и волна протеста захлёстывала, словно цунами.
Глава 2.
Машина отца покинула пределы особняка одновременно с нами. Бестужев, развалившись на заднем сиденье, придвинулся ближе, положив руку на спинку сиденья за моей головой. Слишком близко. Я тут же нервно заёрзала, не люблю такие вторжения в своё личное пространство, а от Бестужева это вдвойне неприятно.
– Не бойся, детка, – похоже, Аскольд расценил мою нервозность по-своему, – мои друзья – люди специфические, но ты им понравишься, хоть они и не скажут этого вслух, – пальцами руки, лежащей за моей спиной, он теребил прядь моих волос.
А я подумала: «Знал бы ты, как глубоко мне плевать на твоих друзей!»
Забегая наперёд, скажу, что домой меня Бестужев всё-таки привёз, слава богу, в целости и сохранности. Видимо, звёзды так сложились или я себе нафантазировала лишнего, но перенервничала я в этот день сильно.
В ресторане Аскольд постоянно то держал меня за руку, то по-хозяйски обнимал за плечи, демонстрируя всем, что, несмотря на договорной брак, нежные чувства в нашем союзе имеют место быть. «Друзьями» оказались двое партнёров по бизнесу, которые, как я поняла, горели желанием воочию убедиться в наличии «договорной невесты». Ещё в машине Бестужев поставил меня в известность, что эта встреча для него крайне важна, посоветовав вести себя соответственно. Его пожелания я учла и за целый вечер не проявляла никакой инициативы в ведении непринуждённого диалога в беседе. В общем-то, никто и не горел желанием со мной общаться. Вот так и просидела я в качестве украшения ещё с двумя «подружками», сбоку от молодых и амбициозных «хозяев жизни». К слову, подружки тоже оказались молчаливы и приглядывались ко мне настороженно, ещё не определившись с отношением, но уже соображая, что статус «невеста» всё-таки выше статуса «девушка».
В общем, если можно это назвать первым свиданием, то это было, безусловно, самым скучным первым свиданием в истории человечества. Зато по дороге домой Бестужев снял наконец маску обходительного кавалера и всю дорогу сыпал пошлятиной, ничуть не стесняясь своих охранников: «Не могу дождаться, как буду тебе целку рвать», «Ты ведь ещё целочка, а? Я это понял ещё тогда, в парке».
Тьфу! Редкостный мудак!
Наконец, пообещав испробовать в брачную ночь все позы из «Камасутры», ещё и от себя что-то добавить, Бестужев вышел из машины и, галантно открыв дверь с моей стороны, протянул руку, помогая выйти и мне. Я же была настолько рада, что попала к себе домой, а не к нему, что и словами не описать. Я даже всю дорогу молчала, а в особо драматические моменты ещё и поддакивала, чтобы не злить лишний раз психа. Он же неадекват! Повернёт на полпути и тю-тю, прощай родные пенаты. Или закончит начатое в прошлый раз прямо здесь, на глазах у охраны.
Выбравшись из машины перед крыльцом своего дома, я сразу же почувствовала себя увереннее. Правду говорят – дома и стены помогают.
– Благодарю за прекрасно проведённое время! – благовоспитанно шаркнула я ножкой и уже было открыла рот, чтобы, как всегда, ляпнуть что-то, на мой взгляд, хлёсткое или обидное.
– Можешь не усердствовать, – усмехнулся Бестужев, – побереги свой острый язычок для чего-то другого.
Я вспыхнула от злости и растерянности, как сухая бумага – да он читает меня как открытую книгу! В подтверждение этому, Бестужев продолжил:
– Ты всегда такая сердитая, нахохлившаяся, но стоит мне сказать непристойность, то сразу смущаешься и становишься естественной и очаровательной. Только я не пойму, в чем это выражается – в глазах или надутых губках. Сейчас мы проверим.
С этими словами он склонился и прошептал мне на ухо:
– Я хочу трахать тебя всю ночь.
Мне показалось, что я сумела сохранить каменное лицо. Но Аскольд, скользнув по нему взглядом, удовлетворённо кивнул.
– Я так и думал, всё дело в глазах.
Он протянул руку к моему лицу, а я отпрянула от неё, как от ядовитой змеи.
– Ты – жалкий извращенец, выкидыш гламурного общества! Меня тошнит от тебя! Я и без твоих пошлых нападок естественная, а вот ты, – ткнула я в него пальцем, – лживый, лицемерный мудак!
Развернувшись на каблуках, я быстрым шагом направилась к дому. Я еле переборола желание ещё и плюнуть в его довольную моим монологом рожу.
– Беги, беги, детка, я очень люблю такие игры, – донеслось мне в спину. – Ты даже не представляешь как.
От его пренебрежительного «детка» у меня скоро глаз начнёт дёргаться. Не оборачиваясь, я вытянула руку и продемонстрировала жест, который в приличном обществе показывать не принято. Ответом мне был его смех.
* * *
Прошла ещё одна неделя. Всё хлопоты с моим подвенечным платьем взяла на себя мама, она же назначила себя и распорядителем банкета, который должен был состояться на территории нашего особняка.
Мне же за хорошее поведение было разрешено проводить время вне своей комнаты, и пока стояли погожие, солнечные деньки, я этим активно пользовалась – подолгу лежала с книжкой в саду или гуляла в парке. Сейчас царил тот переломный момент в осени, когда уже не так и тепло, но еще и нет серой слякоти. Солнце ярко светило, но уже не грело, как летом. И запахи вокруг стояли другие, напоминающие о том, что тепло осталось позади. Пахло увядающей листвой, немного дождем и чем-то особенным, присущим только этому времени года.
Моему уединению никто не мешал. Почти. Я то и дело замечала мелькание чёрных пиджаков охраны – присматривают, значит.
И не зря! После свидания с Бестужевым в моей голове одна за другой рождались идеи побега. Они и раньше появлялись, но я отметала их за профнепригодностью. Даже если бы мне и удалось выбраться из этой тюрьмы налегке и без денег, скорее всего, это стало бы лишь небольшой прогулкой – с его связями, отцу не составит труда весьма оперативно меня найти и вернуть назад. Я постоянно просчитывала варианты, прокручивала их в голове и так и эдак, пока не стал вырисовываться самый оптимальный, но всё равно безумный план.
В пятницу, ровно через пять дней, состоится грандиозный бал, а в субботу наше с Аскольдом торжественное бракосочетание. А там уже выбор останется невелик: прилюдно сказать нет и не далее чем к вечеру того же дня всё равно получить в свой паспорт штамп, или же избавить себя от долгой агонии и получить печать добровольно. Если честно, Аскольда я побаивалась. После того, как я окажусь в его юрисдикции, ничто мне уже не поможет. Одному богу известно, какая пакость придёт в голову этому моральному уроду в случае прилюдного позора.
Перспективы, прямо скажем, не фонтан. Пожалуй, единственное, что меня во всём этом радовало, это то, что терять мне уже нечего. А коли нечего терять, то и рисковать легко. И я собиралась рискнуть! Причём, рискнуть, поразив всех широтой размаха.
Если коротко: я собиралась стать Золушкой нашего времени и сбежать со своего первого бала, оставив “принца” с носом. Звучит пафосно, но в моей ситуации было бы глупо не попробовать, а там уже или пан или пропал.
Вечером, как и обещала, ко мне заскочила Алиска Самойлова, и к тому моменту я уже чётко представляла себе план действий. Прежде всего мне нужен был Тоха. Он, кстати, писал мне пару раз на мобильный, но посвящать его в свои планы по телефону я не решалась. Слишком просто и совсем не похоже на отца – оставить мне телефон, когда все личные контакты были сведены до минимума. Вывод напрашивается сам: если папа не конфисковал мой мобильный сразу, значит, спокоен на этот счёт. Не удивлюсь, если тот же Бультерьер контролирует все мои звонки, также как и переписку. Поэтому, воспользовавшись старым добрым способом общения на расстоянии – ручкой и бумагой, – я запечатала конверт и пошла встречать Алиску.
Алиса – дочь банкира Георгия Самойлова, бывшего офицера КГБ, кстати. Не знаю, благодаря ли первому факту его биографии или второму, но, в отличие от Тохи, общаться с Алисой мне папа не запрещал. Конечно, ведь Тоха гол как сокол, а его родители обычные честные работяги. В то время как Алиска, чей папаша ещё в 90-ых переметнулся в коммерцию, в нашем доме желанный гость.
Лично для меня разница в статусе никогда не являлась преградой к дружеским отношениям, по крайней мере, я искренне в это верила. Но мои родители сами всегда поддерживали только полезные знакомства и руководствовались той же логикой, ограничивая мои – Тоха был редким исключением и то лишь до того момента, когда папа решил одним махом лишить меня последних атрибутов мнимой свободы.
Мы сидели в тени раскидистого дерева, Алиска без остановки делилась со мной последними новостями вперемешку с собственными переживаниями, а я в это время размышляла о своём. Больше всего на свете мне хотелось быть свободной! Вести обычную жизнь, ходить в обычную школу, дружить с обычными сверстниками и просто наслаждаться жизнью.
Когда бабушка была ещё жива, я иногда проводила время у неё, особенно после рождения Алекса. Помнится, в то лето я осталась с ней на все каникулы, и это, наверное, было самым прекрасным временем в моей жизни. Бабуля жила в посёлке городского типа, хоть и в добротном, но совершенно обычном доме, где прошли лучшие дни моего детства.
Папа не раз пытался перетащить её ближе к цивилизации, но бабуля любила свою родную деревушку и никуда переезжать не хотела.
По вечерам мы с ней жарили семечки на чугунной сковородке и лузгали их во дворе за разговорами. Я делилась с ней своими подростковыми переживаниями, а она всегда успокаивала и помогала советом. С ней мы беседовали на все темы, разве что о матери не упоминали – о ней бабуля, почему-то говорить не любила.
Мне безумно нравилась эта обычная жизнь, когда не нужно притворяться и постоянно чему-то соответствовать. По утрам я старалась проснуться как можно раньше, чтобы как можно больше всего успеть. Я лазала на дерево с бидончиком на шее и рвала сочную черешню, помогала дёргать сорняки на грядках и ходила с бабушкой в лес за земляникой и морошкой, а потом мы вместе делали из ягод варенье. Кстати, земляничное и морошковое варенья до сих пор мои самые любимые.
У меня появились друзья, с которыми я проводила много времени на речке с удочками или на лавочке возле дома. От них я научилась печь картошку в золе, плести венки, ловить на блесну карасей и краснопёрок и много чего ещё. Но главное, чему я от них научилась – это бескорыстной дружбе. Впервые в жизни я была кому-то интересна просто так. Не из-за своих родителей, а только за то, что я такая, какая есть на самом деле. Это казалось мне таким прекрасным, что хотелось кукарекать от счастья. Я тихо завидовала этим ребятам. Завидовала и в то же время боялась потерять их доверие. Поэтому не рассказывала им о заграничных курортах, где я бывала минимум два раза в год. Молчала о своём пони – подарке родителей ко дню рождения, выключила и спрятала свой мобильный – невиданная роскошь на то время, и даже делала вид, что у меня совершенно нет карманных денег. Потому что у них их тоже не было, но зато они умели их заработать. Возле единственного магазина ребята расстилали старые газеты прямо на земле и продавали свежепойманных рыбёшек. Или помогали соседям рвать вишню и абрикосы за мизерное, на мой взгляд, вознаграждение. И я тоже с радостью вскакивала по утрам ни свет ни заря, мчалась с удочкой на речку и лазала вместе с ними по соседским деревьям. На вырученные копейки мы покупали кока-колу и мороженое в вафельных стаканчиках, а если улов был хорошим, то даже эскимо. Стыдно признаться, я, дочь главного дистрибьютора этой газированной отравы по всей стране, пила колу, которую ненавижу, и закусывала дешёвым пломбиром. Мало того, эти нехитрые лакомства, показались мне тогда самым вкусным деликатесом. Может, потому, что впервые в жизни заработала на них сама?
Это было хорошее время, но всё хорошее когда-то заканчивается, закончились и летние каникулы. Я вернулась домой и первым делом попросила у отца разрешения переехать к бабушке. Алекс только-только родился, и в семье на меня обращали внимание ещё меньше, чем до этого. Я думала, что всем будет только лучше, если я поживу пока в деревне, но отец, видимо, считал по-другому. Главным его аргументом была деревенская общеобразовательная школа, которая отца по понятным причинам, не устраивала.
Позже, когда я завела разговор об университете и изучении журналистики после гимназии, отец меня удивил.
– Зачем? – спросил он тогда. – Ты всё равно никогда не будешь работать.
Уже в тот момент стоило задуматься над тем, что папа, по обыкновению, всё решил за меня. Но меня это не смутило, я всё равно решила поступить по-своему. По этой причине, я даже не заикалась об Оксфорде или Лондонском Университете, куда отправились многие мои бывшие одноклассники. Я просто молча подала документы в Государственный Гуманитарный и на общих основаниях прошла конкурс. Моему счастью не было предела. Мне не терпелось объявить о своей победе, хоть я уже наперёд предполагала реакцию обоих.
Снисходительно-саркастически наблюдая за равнодушием отца и лёгким презрением матери, я лишний раз убедилась, что поступаю правильно.
– Твой выбор меня не удивляет, – сказал тогда отец, – трудно найти профессию ещё хуже.
Мать усмехнулась и бросила на меня красноречивый, полный неприязни взгляд.
Видно, уже забыла, что сама она когда-то поступала на факультет журналистики.
Мерзко, конечно, быть по жизни в чём-то виноватой, мерзко чувствовать себя непонятой и ненужной, но хуже всего то, что я ничего не могу с этим сделать. Переубеждать их в чём-то? Смысла нет!
– Вы правы, – ответила я, – профессия никчёмная а значит, вполне мне соответствует.
Развернувшись, я направилась к себе и больше этот вопрос в семье не поднимался.
Сейчас же всё стало на свои места. Стало понятно, почему папочка не настоял, чтобы я бросила неугодное ему занятие и не позорила его перед честным народом. Он знал, что это ненадолго. Точнее, получилось так, что после своего дня рождения я загремела под домашний арест и в институте вообще не показывалась.
Для него всегда был на первом месте бизнес и вполне логично, что брак – это выгодный альянс, который укрепит его деловые связи.
Всё до безобразия просто. В отличие от Алекса, для которого родители запланировали изучение международных отношений и, как следствие, стезю политика или дипломата, мне не повезло родиться девочкой. А значит, самое большее, что от меня ожидается – это выгодный брак. Причём, жениху меня должны вручить в комплекте с хорошей репутацией и достойным образованием на момент замужества. А дальше… дальше на усмотрение мужа. Тьфу! Зубы сводит при одной только мысли о ненавистном женихе.
– Ты меня слышишь? – Алиса дёрнула меня за рукав, привлекая к себе внимание. – Я говорю, Маринка Лопырёва разнесла всему свету, что ты заявилась на свою помолвку одетая как проститутка. А ты улыбаешься!
– А что мне, плакать что ли?
– Ну, не знаю, -протянула Алиса, – теперь разные слухи ходят… Она ведь даже сфотографировала тебя на мобильник и разослала фотки всем знакомым!
Бедная, глупая Алиска – раб и марионетка своего положения. Плясать под дудку общественного мнения – дело пустое и неблагодарное. Наше лицемерное общество на твоей стороне только до той поры, пока у тебя всё хорошо, но стоит лишь споткнуться и упасть мордой в грязь, лучшие друзья переступят и пойдут дальше. Даже Алиска, можно сказать подруга, бщается со мной только потому, что, по её мнению, у меня всё в шоколаде. Она даже не спросила, почему я пропускаю занятия, все её мысли были заняты моим женихом. Думаю, в душе она мне даже завидует. Но стоит ей только узнать о моих истинных планах, тут же определит в аутсайдеры и прекратит всяческий контакт. Ещё спасибо, если не сдаст. Так стоят ли эти люди и их мнение обо мне того, чтобы ему соответствовать?
– Алис, то, что Маринка дура, я знала уже давно. Но ты-то, разумный человек (главное, произнося это, не рассмеяться), неужели не узнала дизайнерский прикид нового итальянского модельера?
– Да, что-то знакомое… – протянула она после короткой паузы, – имя дизайнера только не припомню.
– И у меня совсем из головы вылетело, – горестно вздохнула, – но ничего. Я просто уверена, скоро оно прогремит на весь мир, вот тогда Маринка сама же выставит себя полной дурой, – произнесла я с умным видом.
– Я, когда увидела это платье на шоппинге в Милане, моментально в него влюбилась! Ты же знаешь, как мне идёт цвет “Брызг шампанского”! – продолжила я сочинять на ходу. Пришлось ущипнуть себя за бедро, чтобы побороть новые приступы смеха. Вот будет номер, если Алиска решит воочию взглянуть на творение модного дизайнера!
– Кстати, ты так и не сказала, что оденешь на Бал Дебютанток, – поспешила я перевести тему в другое русло.
Алиса, тотчас же забыв о новом дизайнере, принялась воодушевлённо вводить меня в мельчайшие подробности своего бального туалета цвета морской лазури, созданного в стиле эпохи балов. Я тактично промолчала о том, что в ту самую эпоху образ дебютантки непременно предусматривал белый наряд. Но так как Льва Николаевича Толстого Алиса не осилила, то и говорить ей об этом было бесполезно.
Впрочем, меня это не должно волновать, своих проблем полно. Предстоящий побег занимал все мои мысли днём и большую часть снов ночью. План был прост как пять копеек, но для его осуществления нужны были деньги, которых у меня не было.
– Помнишь мой Глаз Ангела? – перебила я Алискин монолог. Она как раз дошла до аксессуаров и сетовала на отсутствие подходящего украшения для глубокого декольте.
– Помню, конечно, – вздохнула она. – Обалденная вещь!
– Продать хочу. Можешь поспрашивать у знакомых?
– Ты что? – метнула в меня возбуждённый взгляд. – Серьёзно? Это же единственный экземпляр, произведённый Bulgari!
– Chopard, – поправила подругу.
– Да, постоянно путаю. Так ты серьёзно хочешь продать Глаз?
Вот заладила! Конечно, хочу и даже знаю, что ты сама у меня его и купишь. Это украшение являлось предметом Алискиной зависти уже год – ровно столько, сколько я являюсь его счастливой обладательницей. Отец привёз подвеску из Швейцарии в подарок к моему семнадцатому дню рождения. Мать по этому поводу до сих пор ворчит, что не по Сеньке шапка, это, наверное, означает – кулон для меня слишком хорош.
– Мне он никогда особо не нравился, но не хотелось обижать родителей, – принялась я вдохновенно врать. – А на прошлой неделе Аскольд вообще сказал, что мне эта вещь абсолютно не идёт…
«Убойный аргумент».
– Я куплю! – сходу выпалила подруга.
Я в этом даже не сомневалась.
– Ну не знаю, Алис… – протянула недоверчиво. – Это ведь дорогая вещица, денег-то у тебя хватит? Я просто уже кое-что другое присмотрела от Tiffany, поэтому извини, дешевле никак. Даже по дружбе.
Бросив быстрый взгляд на заросли терновника в поисках лишних свидетелей, я вытащила из кармана конверт. Была не была!
– Кстати, Алис, не в службу, а в дружбу, закинь письмо в ящик по дороге домой, забыла отправить.
Признаться, я ждала расспросов, на худой конец насмешек по поводу каменного века и письменности при помощи палки-копалки. Но Алиска, видимо, слишком беспокоилась насчёт украшения, поэтому затолкала письмо для Тохи в сумку, бросив на него лишь мимолётный взгляд. Только бы не забыла! С неё станется.
– Хватит у меня денег. Хоть сегодня переведу на счёт.
– На счёт не надо, – поумерила я её пыл. – У родителей могут возникнуть вопросы. Я им потом скажу, что продала подвеску, а то ещё мамаша отберёт, ты же её знаешь – всё лучшее себе любимой.
Маринка знала. Поэтому с радостью согласилась принести мне завтра деньги наличкой взамен на кулон и скомканно распрощалась. Должно быть, побежала клянчить деньги у отца.
– Про письмо не забудь, – напомнила вдогонку, на что Алиска, не оборачиваясь, только махнула рукой.
Давай, подруга, хоть раз в жизни сделай что-то полезное. Только бы не забыла! В том, что Тоха не подведёт, я в тот момент даже не сомневалась.
Мучали ли меня угрызения совести? Нет. На душе у меня было абсолютно спокойно. Я ведь не чужое украла. Подвеска – мой подарок, а значит, принадлежит мне. Уходя отсюда навсегда, я ничего чужого брать не собиралась, кроме разве что обручального колечка. Его я оставлю себе за моральный ущерб, пригодится. А те немногочисленные вещи, которые действительно были моими, можно на пальцах одной руки пересчитать. Среди них и дизайнерская подвеска, которая и особой ценности-то не представляет, если бы не имидж и не “лимитед эдишин*” – во всём мире другой такой нет.
А вот за то, что действительно для меня ценно – за бабушкино наследие, ещё придётся побороться. И займусь я этим сегодня же.
* Эксклюзив, ограниченная коллекция.
* * *
– Пап, мне нужна бабушкина брошь. Она хотела подарить мне её на восемнадцатилетние.
Прошёл почти месяц с памятной вечеринки по случаю моего дня рождения. Идиллию семейного ужина прервал звук разбитого фарфора – мама при моих словах выронила прибор, и тонкой фарфоровой тарелке пришёл капец. Алекс вздрогнул и уставился на мать широко открытыми глазами, а я тут же напряглась, потому как такая реакция показалась мне не к добру.
– Зачем тебе бабушкина брошь? – оторвался от своей тарелки отец.
– Затем, что это единственная память о ней, и как вы оба знаете, она собиралась передать её мне.
– Незачем она тебе пока, – вставила своё мнение мать.
– К тому же, я собираюсь одеть её на БАЛ, – проигнорировав её высказывание, я обращалась сугубо к отцу. Бабушка Ася была его матерью, и моя дражайшая матушка к этой вещи имела весьма косвенное отношение.
– Ася, это семейная реликвия, – произнёс отец, – не уверен, что ты готова взять на себя такую ответственность.
– А когда я, по твоему мнению, буду готова?
– Ты забываешься!
– Нет, ну серьёзно. Скажи, пожалуйста, когда наступит это время.
– Так, хватит, – для матери эта тема была явно неприятной, – отец ясно выразился, ни к чему девочке твоего возраста такие безделушки.
– Извините, матушка, но безделушки это то, чем забиты до отказа ящики вашего трюмо, а бабушкины фамильные драгоценности – далеко не безделушки. И не вам, простите, решать этот вопрос, – я старалась говорить спокойно, хоть это и давалось мне с трудом. – Эта вещь моя по праву! Я должна была её получить ещё месяц назад.
– Ты слышишь это? Слышишь, как она со мной разговаривает? – взвизгнула мать.
Так, наша песня хороша, но уже порядком надоела. Я изо всех сил пыталась удержать контроль над эмоциями и в то же время гипнотизировала взглядом спокойного, как удав, отца.
То, что я совершенно добровольно отправляюсь на бал (читай: в компании Аскольда), его безусловно радовало. Хоть он и не подал виду, но я-то знаю своего отца – складка между бровей разгладилась, а весь его облик выражал спокойствие и умиротворение.
– Принеси Асину брошь, – обратился он к матери, а я мысленно вздохнула с облегчением. Как оказалось – рано.
Весьма неохотно мать поднялась со своего места и исчезла в спальне второго этажа. Не появлялась она долго. А когда вернулась, растерянно произнесла, что бабушкина фамильная драгоценность исчезла…
* * *
– Что ты с ней сделала?! – прошипела я, вскочив со своего стула, да так, что тот перевернулся, напугав Алекса. Братик, почувствовав царившее за столом напряжение, сидел тише воды и за целый вечер не проронил ни слова.
– Ася, – осадил меня отец, – успокойся, – и обратился уже к матери: – Что значит исчезла?
– То и значит, – повела та плечом, – должно быть, украл кто-то из прислуги. Завтра же займусь её заменой.
При этих словах у Таи в кухне что-то разбилось, по звуку было похоже на ещё одну фарфоровую тарелку, а я в отчаянии уставилась на отца. Неужели он всему этому верит? Да у неё же на лбу крупными буквами написано: ВРЁТ!
Мать тем временем твёрдым шагом направилась в кухню.
– Ты знаешь, сколько она стоила? – раздался её голос уже оттуда. – Это же китайский фарфор! Да ты весь сервиз испортила!
Матушка, похоже, забыла, что перед этим сама разбила тарелку из своего драгоценного сервиза. Наконец, пообещав вычесть сумму из Таиного жалованья и бросив на прощание что-то типа “собирай вещи, ты уволена”, выплыла из кухни.
– Ты же не спустишь всё на тормозах? – обратилась я тихо к отцу и добавила уже твёрже. – Позволишь всё списать на ни в чём не повинную Таю?
Бедная Тая, как по мановению, появилась в дверях, комкая в руках кухонное полотенце.
– Клянусь, госпожа Пылёва, я ничего не брала!
– Не ты, так домработница или горничная. Мне всё равно, все уволены! Я не потерплю в своём доме воровок!
– Ты забыла про садовников, водителей и охрану, – не выдержала я, – Прекрати ломать комедию! Куда ты дела бабушкину брошь?
– Ты что себе позволяешь, мерзавка?!
Вуаля! Представляю вашему вниманию истинное лицо госпожи Пылёвой, уроженки Урюпинска. Хоть она и всячески скрывает сей факт своей биографии. Маска изысканной леди треснула. Черты заострились, а лицо покраснело и скривилось в весьма не привлекательной гримасе, отображая её истинный возраст. Впрочем, она сразу же постаралась взять себя в руки и, по обыкновению, начала жаловаться отцу.
– Ты посмотри, как она с матерью разговаривает! Витя, сделай же что-нибудь! Я не намерена терпеть оскорбления в собственном доме.
На удивление, отец был совершенно спокоен. Он молча смотрел на нас обеих, и если я выдержала его взгляд с достоинством, то мама чувствовала себя неуютно, а под конец и вовсе отвела глаза в сторону.
– Ася, Алекс, отправляйтесь к себе в комнату, – обратился он к нам.
Я не стала артачиться, встала и молча вышла вслед за братом. Правда, до комнаты я не дошла, завернула за угол и затаилась. Следом за мной папа выпроводил прочь и Таю, не удивлюсь, если она тоже где-то подслушивала.
– Где украшение? – тихо спросил отец.
Мне пришлось изо всех сил напрягать органы слуха, чтобы расслышать его полушёпот.
– Я же сказала, его украли…
– Прекрати, – оборвал он её лепет, – актриса из тебя никудышная. Я в последний раз спрашиваю: где брошь моей матери?
Повисло молчание. Немного покочевряжившись, мать наконец уступила напору моего папочки. Я слушала её признания, и, наверное, искусала губы в кровь, борясь с желанием выйти из укрытия и вцепиться ей в волосы. Всё оказалось до безобразия просто: моей матери очень приглянулся браслетик производства сестёр-ювелиров Елизаветы и Софьи Гайдамак. Всё бы ничего, но продавать эту вещь по какой-то причине сёстры отказались, и моя дорогая мамочка предложила бартер – антикварная брошь моей бабушки взамен на браслетик.
Из моих глаз покатились слёзы. Отлепившись от стены, я поплелась к себе в комнату и, рухнув на кровать, разрыдалась.
Должно быть, это стало последней каплей моего терпения. Я снова впала в некую прострацию, накатили безразличие и отрешённость.
В голове даже промелькнула мысль свести счёты с жизнью. Нет, не из-за украшения, конечно. Скорее из злорадного удовлетворения, расстроив своей преждевременной кончиной родительские планы насчёт меня. Что-то из серии: “Назло врагам повешусь у них на воротах – пусть стыдно будет”. Китайская мудрость, кажется, хотя за достоверность не ручаюсь.
Впрочем, эту идею я отмела сразу. Не дождутся! Во-первых, стыдно навряд ли кому-то будет. Скорее досадно, что не повременила немного с уходом в мир иной. Во-вторых… А что, собственно, во-вторых? Да и не важно. Пусть китайские мудрости остаются китайцам, а у нас и своих предостаточно. К примеру, каждый сам кузнец своего счастья. То, что надо! Да, именно так – назло врагам буду счастливой! Обязательно буду!
* * *
Четверг. За день до Бала.
Утро началось как обычно. Почти. Ещё перед тем, как прозвонил будильник, в комнату ворвалось Исчадие. Прихватив из кухни какую-то кастрюлю и черпак, он начал бить “ в барабан” прямо у меня под ухом.
– Подъём, систер! – прогорланил он во всю мощь своих лёгких и, ловко увернувшись от моих любящих сестринских объятий, выбежал прочь.
– Ничего. С тобой я позже разберусь, – погрозила я кулаком в пустоту и, встав с постели, поплелась к распахнутой настежь двери. Я как раз намеревалась её закрыть, чтобы иметь хотя бы видимость личного пространства, когда наткнулась на прищуренный взгляд Бультерьера, проходящего мимо дверного проёма. Он тут же исчез из поля зрения, а я так и осталась стоять в короткой майке и трусах с надписью на английском «сладких 18». Это так Алиска пошутила, если что.
Спокойно, Ася, выдыхай. Сегодня прекрасное солнечное утро. Не дай его испортить всяким Исчадиям и папашиным псам. Глубоко вздохнув для восстановления душевного баланса и толкнув, наконец, дурацкую дверь, отправилась в ванную.
В столовой были только мать и Алекс. Я села на своё место и, бросив на Исчадие красноречивый взгляд, разложила на коленях тканевую салфетку.
– Анастасия, – сразу же обратилась ко мне мать.
Так, что там у нас на этот раз?
– К моему платью отлично подойдёт твоя подвеска. Я возьму её для завтрашнего вечера, – проворковала матушка как ни в чём не бывало.
Бинго!
– Нет больше подвески.
Но она, похоже, меня не услышала и по инерции ещё что-то говорила о выгодном сочетании цветов наших с ней бальных туалетов. По своему обыкновению она даже тут собиралась перетянуть всё внимание с дебютантки на себя.
– Что ты сказала? – наконец прервала она свой монолог.
– Я сказала, что подвески больше нет, – оторвавшись от чашки с горячим чаем, повторила ещё раз, делая паузы после каждого слова.
