Текст книги "Цена притворства (СИ)"

Автор книги: Снежана Черная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Марина-дочь Эльвиры, – Папа указал на спутницу своего партнёра, – и сводная сестра Аскольда.

Гонг. Конец. Занавес!

С Маринкой нас связывают не совсем тёплые и далеко не дружеские отношения. В отличие от большинства моих бывших одноклассниц, она далеко не дура и, судя по её ехидной улыбке, сейчас упивается моим позором…

Через полчаса мы с “женихом” уже принимали поздравления от незнакомых мне людей. Я стояла подле Аскольда с брильянтом на пальце, выслушивала банальные высокопарные речи и думала о том, как ненавижу всех этих манерных старпёров и фальшивых красавиц.

Наконец, к нам подплыла и Лопырёва. Она буквально утонула в складках своего воздушного платья и напоминала огромную, ядовитую медузу. А в этом что-то есть! Потому как разговаривать с ней – всё равно, что барахтаться в мутной воде, где она своими щупальцами неустанно то жалит, то парализует.

– Поздравляю, братец! – проворковала Лопырёва и смачно поцеловала его в губы…

Да уж, а я думала, это моя семейка немного того.

– Какой необычный выбор платья! – Маринка нехотя развернулась ко мне. – Это что за стиль? А-ля вокзальная проститутка?

– А это что? – скопировав её ехидную улыбочку, я поддела пальцем чёрный бархатный «ошейник». – Чёрный пояс по горловому минету?

Аскольд расхохотался.

– Я вижу, вы подружитесь, – вынес он вердикт и до тех самых пор, пока поток поздравляющих не иссяк, пребывал в приподнятом настроении.

Наконец, ажиотаж, вызванный новостью о нашем скором объединении, сошёл на нет, и Аскольд, подставив мне локоть, под всеобщие взгляды предложил прогуляться. Мне же ничего более не оставалось, кроме как согласиться. Миновав вычурные мраморные скульптуры и причудливо подстриженную живую изгородь, он увлек меня по каштановой аллее вглубь парка. Уже почти стемнело, и аллея в тени густых деревьев утопала в темноте.

– Поговорим?

Тон как у прокурора. Женишок отбросил светскую маску и выглядел раздражённым или даже рассерженным.

– Хорошо.

Я сама покорность. Создалось впечатление, что он считает меня в чём-то виноватой. Как будто это я заставляю его на себе жениться. Всё претензии к моему дорогому папочке.

– Этот совместный бизнес-проект – моя идея. Поэтому, слушай внимательно. Наш брак является хорошей гарантией честных отношений в процессе реализации планов. На нём настаивают наши отцы, и я вынужден согласиться. Скажу прямо, для меня удача в этом деле имеет первостепенное значение, поэтому – не отступлю.

Он остановился, бросив на меня недовольный взгляд, после чего тихо продолжил:

– Будем считать твой сегодняшний внешний вид и краску на моём костюме твоими последними эскападами. В дальнейшем такого поведения не потерплю. Теперь ты моя невеста и очень скоро станешь моей женой. Позорить себя не позволю, ты поняла!?

Это он зря – я тёртый калач по части прессинга. Но если отцу на правах родителя я позволяю подобный тон, то этот тип мне никто. Я по-прежнему не собиралась становиться марионеткой в чьих-то бизнес-проектах. Уверена, отец просто погорячился. Ну, не потащит же он меня насильно под венец! Я бы что-нибудь придумала, в конце концов! Поэтому остановившись и выдернув руку из его хватки, я решила внести ясность. Довольно этого театра!

– Если бизнес с моим папочкой для тебя так важен, то и миловались бы с ним вместе. Подобные претензии из уст того, кто трахает всё, что движется, смешны! Да если на то пошло, ещё неизвестно, кто кого позорит…

Договорить я не успела. Этот ненормальный вдруг толкнул меня к стволу близстоящего дерева и, прижав собой, прошипел в лицо:

– А кого это интересует? Ты думаешь, папочка твой тебе поможет? Да он ни слова не скажет, даже реши я и тебя сейчас трахнуть.

В подтверждение своих слов он задрал мне юбку.

– Отпусти! Псих!

Я попыталась хоть немного отодвинуть его, закричать, но его рот больно впился в мой, а телом он ещё сильнее прижался, впечатывая мои обнажённые плечи в шершавую древесную кору. Целовал Бестужев грубо, по-хозяйски, глубоко исследуя мой рот, язык, внутреннюю сторону губ. Фу, мерзость какая! Мне, доселе никогда не целованной, показалось, что ещё немного, и меня вывернет наизнанку.

Как только он прекратил истязать мой рот, я закричала.

Из гостевой зоны доносились звуки музыки, ровный гул голосов и смех. Вряд ли меня кто-то мог услышать.

– Да, кричи громче, пусть все знают, что я здесь с тобой делаю, – он снова впился в мой рот болезненным поцелуем, заглушая рвавшиеся наружу крики, превращая их в невнятное мычание.

Доказательство его возбуждения упёрлось мне в бедро, а его пальцы отогнули край белья и ворвались внутрь, причиняя боль. Я забилась с удвоенной силой, но он не обращал никакого внимания на моё жалкое сопротивление.

Слёзы брызнули из глаз. Было страшно. Очень. Ещё никогда со мной так не поступали. До отупевшего от ужаса сознания донёсся звук вжикнувшей молнии.

– Самое лучшее доказательство полноценного союза – это рождение первенца. Так зачем тянуть? Начнём работать над этим прямо сейчас.

Как умалишённая, я забилась в его руках, царапаясь и кусаясь. Кажется, даже оцарапала ему лицо. Вдохнув как можно больше воздуха в лёгкие, я закричала что есть силы:

– Помог…

Оглушительная пощёчина прервала мой крик. Зубы клацнули, рот наполнился кровью, а перед глазами всё поплыло. Тело разом обмякло. Воспользовавшись этим, Аскольд приподнял меня, царапая спину о шершавый ствол, и я почувствовала своей промежностью его член.

В голове ещё гудело от удара, а в ушах стало шумно, как будто меня окунули в морскую воду.

– Отпустите её, Аскольд Эдуардович!

Голос Бультерьера пробился через пелену шума и ужаса.

Ещё никогда в жизни я не была настолько счастлива его услышать. Слёзы брызнули из глаз с удвоенной силой.

– Ты не ошибся, парень? – повернул к нему голову Бестужев.

– Если вы её не отпустите, я буду вынужден применить силу.

Зло выругавшись, Бестужев застегнул ширинку.

– Ещё увидимся, – бросил он Бультерьеру и направился в сторону празднества, музыки, весёлых голосов и смеха. Я же сползла по дереву и зарыдала, через какое-то время почувствовав, как кто-то подхватывает меня на руки

– Я сама.

Вырвавшись, я на шатающихся ногах направилась по парковой аллее в дом, минуя шумную гостевую зону.

В какой-то момент мне на плечи опустился пиджак. Так, в полном безмолвии, Бультерьер проводил меня до моей комнаты. Оказавшись внутри, я с большими усилиями придвинула к двери массивный шкаф и для надёжности подпёрла его ещё кроватью, после чего упала на неё прямо в одежде и, сжавшись в комочек, опять затряслась в беззвучных рыданиях.

Так прошёл мой восемнадцатый день рождения.

* * *

Воскресное утро «порадовало» затянутым серым небом, и к полудню хлынул проливной дождь. Последний день летних каникул. Сидя на подоконнике у панорамного окна я рассматривала  унылый пейзаж, водя пальцем по мокрому стеклу. Дождевые капли стучали по крыше веранды, по навесу и столикам у бассейна, которые ещё не успели убрать. Раскинувшийся за бассейном парк казался хмурым в сером свете затянутого неба, а мокрые кроны вековых деревьев тёмными, почти чёрными. Настроение было под стать погоде.

Утром в прилегающей к моей комнате ванной я скинула измятую одежду и осмотрела синяки, оставленные Аскольдом. После тесного знакомства с деревом всё ещё болела спина и оцарапанные корой плечи. Левая щека припухла, как и разбитая губа. Я уже не ревела. Отчаяние сменилось мрачной решимостью. Я ненавидела Аскольда, как и своего отца! Тот как раз тарабанил в мою дверь.

Ещё вечером, после моего ухода с праздника, он поднялся ко мне, пытаясь прорваться через баррикады.

– Анастасия, открой! – взревел он, когда дверь не поддалась.

– Уходи! – крикнула сквозь удушливые рыдания.

– Сама виновата! – зашипел он через дверь. – Вырядилась, как шлюха!

Папа, наверное, понял, что произошло, по моему голосу, сдавленным рыданиям и исцарапанной морде Аскольда.

И что? Пожалел меня, свою дочь? А может, это было спланировано специально, и Аскольд был прав насчёт отца?

Всю ночь я провела в тщетных попытках оказаться в крепких руках Морфея: либо ворочаясь, либо пребывая в беспокойной полудрёме. Не удивительно, что утром я чувствовала себя разбитой.

Матери, как всегда, не было до меня дела. Хотя бы ради приличия поинтересовалась: что произошло? как ты себя чувствуешь, дочь? Хотя я бы всё равно не впустила её. А вот отец, видимо, просто так сдаваться не собирался. Грозя всеми карами небесными, он всё утро долбился ко мне с завидным упорством. Слышался треск и звук оплетаемых щепок.

 «Топором, не иначе» – безразлично, с долей меланхолии пронеслось в голове. Дверь под напором моего папаши, видимо, сдалась, а вот шкаф продолжал стоять насмерть. Кремень!

Вставив наушники в уши, я врубила музыку, продолжая таращиться на унылый пейзаж за окном. Музыка, как всегда, подхватывала и несла меня прочь, туда, где нет ни боли, ни фальши ни предательства близких.

Вдруг на крыше веранды в проливном дожде показалась одинокая фигура Бультерьера. Он направлялся к моему окну с топором в руках.

«Через окно брать будут», – равнодушно про себя отметила я и поставила песню на повтор.

Приблизившись к окну, мужчина сделал знак рукой, показывая, чтобы отошла в сторону. На что я прижала к стеклу кулак с поднятым среднем пальцем и не сдвинулась с места. Губы Бультерьера зашевелились: наверное, высказал всё, что обо мне думает. Ну и ладно! Я отвернулась и, сев поудобнее, краем глаза поглядывала на мужчину, который направился дальше вдоль стены второго этажа.

Там находилось небольшое окно ванной. Я мысленно хмыкнула представляя, как эта туша собирается в него протиснуться.

Через некоторое время дверь ванной всё же открылась, являя моему взору мокрого до нитки Бультерьера. Сдвинув в сторону кровать, он с лёгкостью отодвинул и шкаф, открывая вид на раскуроченную дверь. Перекошенный от злости папочка тут же ворвался в комнату. Его грудь нервно вздымалась, лицо покраснело, а рот гневно шевелился под музыку, лившуюся из наушников.

Почему-то мне стало до того смешно, что, не выдержав, я рассмеялась, наверное, слишком громко и, как говорит моя мама – неприлично. Я продолжала смеяться, когда он дёрнул меня за предплечье, поднимая с подоконника, и затряс как грушу. Только оглушительная пощёчина оборвала истерический смех. Да что же это такое! Сколько можно меня по лицу дубасить! Моя голова дёрнулась согласно траектории руки папаши, и один наушник выпал из уха. Второй оказался у него в руках вместе с iPodом, который папочка тут же запустил в стену.

– Успокоилась?

– Да! – с готовностью сообщила я родителю и даже головой кивнула для убедительности. – А вот бить меня больше не надо, особенно по голове. Внук дурным родится. Или внучка.

– Что ты несёшь?

– Беременная я, – ляпнула я первое, что пришло в голову.

– От Аскольда?

Отец не ожидал такого поворота, но “новость” его, похоже, ничуть не расстроила, с учётом предполагаемого отца.

– Не-а, – я оскалилась и ткнула пальцем в сторону Бультерьера: – от него.

Нужно сказать, перекосило того знатно. Лицо папашиного пса вытянулось, ещё больше, делая его похожим на эту дурацкую расу бойцовых собак.

Глупо? Пожалуй, да. Но я не смогла отказать себе в удовольствии и стереть с лица папаши это поганое выражение триумфа. Он всегда, любыми путями, добивался поставленных целей, а я выражала свой протест неприятием и, порой, неразумным сопротивлением.

Желаемого эффекта я добилась, отец обернулся, проследив за направлением моего пальца, и покраснел от злости. А я опять истерически расхохоталась. Может, я схожу с ума или впала в эту самую депрессию, которая нынче так модна? Только форма депрессии какая-то буйная. Вдруг я почувствовала, как по щекам текут слёзы и безумный смех перерастает в рыдания. Всё быстрее, быстрее, и вот я уже реву во весь голос. Рыдаю, размазывая по лицу слёзы и сопли, всхлипываю, вздрагивая всем телом. Громче, громче, громче…Куда-то убежал отец, затем Бультерьер.

Быстрым шагом подошёл откуда-то взявшийся дядя Толя – наш семейный доктор. Мне сделали безболезненный укол в плечо. Чьи-то руки, кажется Бультерьера, уложили в постель. Мелькнуло испуганное лицо отца, мир поплыл и потерялся. Я уснула.

А наутро проснулась одна в своей комнате. О недавнем погроме напоминала только дырка в двери. Шкаф,как и кровать, стояли на своих местах, даже разбросанные по комнате вещи были аккуратно прибраны.

Я неторопливо сделала свои дела в ванной, а когда вышла, на столе уже стоял поднос с завтраком. Домашний арест продолжается? Ну уж нет, первый день занятий я пропускать не собиралась! Одевшись и подхватив свой рюкзак, я спустилась в гостиную. Алекса я уже не застала. Обычно водитель развозил нас по учебным заведениям совместно, но так как меня никто не потрудился разбудить, я безбожно проспала начало занятий.

Остальных членов семейства Пылёвых в компании дяди Толи я нашла чинно завтракающими в столовой. Странно, обычно в это время отца уже нет дома, а дядя Толя, похоже, и вовсе решил у нас поселиться, пока не решится вопрос с моим замужеством.

Когда я вошла, все присутствующие замолчали и взглянули на меня. Первым подал голос отец.

– Куда это ты собралась?

Вопрос был из категории риторических, форма с шевроном института, по-видимому не произвела на него должного  впечатления.

– На пары. Сегодня первый день занятий, – ответила я как можно спокойней.

Окинув взглядом сервировку и убедившись в том, что на мою персону тут явно не рассчитывали, я схватила со стола булочку и вонзилась в неё зубами.

– Тебя освободили от занятий. Я звонил.

– Зря, – пробубнила я с полным ртом и уточнила на всякий случай: – звонил зря.

– Что за манеры, Анастасия!

– Вы правы, матушка, – кивнув, я плюхнулась на свободный рядом с ней стул и потянулась к её чашке. Прибора, как и всего остального, для меня не нашлось, всю последнюю неделю Тая приносила мне еду прямо в комнату. Поэтому запивать булочку пришлось маминым травяным пойлом, о чём я сразу же и пожалела, выплюнув зеленоватую жидкость прямо на скатерть. Честно, не специально. Я конечно знала, что мама блюдёт фигуру и следит за здоровым образом жизни, но эта бурда – по-видимому, настойка полыни – побила все рекорды отвратности. Фу, гадость какая!

– Виктор, я не собираюсь на это смотреть! – мать отбросила салфетку и перевела выжидательный взгляд на отца.

– Это подростковый бунт. Его не стоит воспринимать серьёзно, – вклинился в разговор дядя Толя. – Говоря научным языком, в подростковом возрасте происходит перестройка в префронтальной коре головного мозга, которая координирует работу различных его отделов, а также отвечает за самоконтроль. В результате Ася в какие-то моменты не может управлять собой: хочет одного, делает другое, говорит третье. Со временем работа префронтальной коры налаживается….

– Подростковый возраст – это от 12 и до 16?  – перебила я дядю Толю и потянулась за следующей булочкой. Слушать всю эту научную хрень не было никакого желания. Тем более, я на занятия опаздываю.

– Боюсь, дядь Толь, тот критический возраст, о котором вы говорите, я уже миновала.

– Как видно, ты всё ещё держишься за него изо всех сил, – вставила реплику мама.

– Как ты за ушедшую безвозвратно молодость?

Я оглядываюсь в поисках чего-нибудь типа сока.

– А кроме маминой молодильной настойки, у нас есть ещё что-то попить?

– Вот видишь! Видишь, что мне приходится от неё терпеть!

На этот раз  она вскочила со стула, а я держалась из последних сил, чтобы не закатить глаза.

– Она ни во что меня не ставит! Это всё твоя вина! Ты разбаловал её!

 В её голосе отчётливо слышались подступающие слёзы. Наигранные, конечно. Это всё я уже много раз видела, и должного эффекта её патетический крик души не возымел. А чего она, собственно, ожидала после стольких лет равнодушия?

– Принести ещё один прибор, Виктор Николаевич ?

Это была Тая. Худощавая незаметная женщина, которая работала у нас столько, сколько себя помню.

– Не стоит, – ответил мой отец. – Анастасия как раз собиралась извиниться за своё поведение перед тем, как вернуться к себе в комнату.

Мать села на своё место, и они оба выжидательно уставились на меня. Наверное, я действительно плохой человек, неудачный помёт своих родителей, но мне ни капли не было стыдно.

Откинувшись на спинку стула и поочерёдно посмотрев на всех присутствующих, я решила всё же извиниться.

– Прости мама. За то, что появилась на свет и обременяла тебя своим присутствием все 18 лет.

– Ты что себе позволяешь… – начал было отец, но я его перебила.

– И ты отец, прости. За то, что не оправдала твоих надежд и вложенных в меня инвестиций. Ты прав, пока я живу на всём готовом, ты имеешь полное право диктовать мне, как жить… и с кем. Поэтому, думаю, пришло время освободить вас от этого тяжёлого бремени.

Я встала из-за стола и случайно наткнулась взглядом на Таю. Она с замиранием сердца следила за происходящим. Заметив мой взгляд, она стушевалась и тут же поспешила ретироваться на кухню.

– Никуда ты не пойдёшь, – остудил мой пыл папочка.

– И как ты собираешься мне помешать? Мне уже два дня как исполнилось восемнадцать, никаких прав распоряжаться моей свободой передвижения ты не имеешь.

– Не имею? – отец зло усмехнулся.–  Право всегда имеет тот, кто сильнее. Попробуй выйти за ворота и убедишься в этом сама.

– А я думала, такое бывает только в дешёвых романах, которые почитывает мама. Ты сейчас серьёзно? Чего ты добиваешься? Отпускай или не отпускай, да хоть головой о стенку бейся, НЕ ВЫЙДУ ЗА НЕГО!

– Выйдешь. Я так сказал, и вопрос больше не подлежит обсуждению, – ответил он совершенно спокойно.

– И как ты себе это представляешь? Усыпишь? Накачаешь наркотой?

– Если надо будет, усыплю и накачаю.

Отец снова развернул газету, показывая тем самым, что разговор закончен, и углубился в чтение подробностей суда над Саддамом Хусейном или разрушительного урагана «Катрина» на южном побережье США – оба кричащих заголовка бросались в глаза с первой полосы.

– Мам, пап, – обратилась я к родителям, – а вы в курсе вообще, что вчера сделал ваш распрекрасный Аскольд? Очень надеюсь, что нет. Иначе, даже не знаю, как объяснить ваше навязчивое желание отдать меня в лапы насильнику.

– Никто тебя не насиловал! –резко осадил меня отец, оторвавшись от газеты.

– Кхм….. Ася, – снова подал голос дядя Толя, – твой отец хотел, чтобы я осмотрел тебя. Ты не беременна, более того – по-прежнему девственна.

– Что?! Что вы сделали?

Наверное, ещё никогда в жизни мне не было так больно и тошно. И бессильно. Как стояла, так и осела на стул. Этого унижения я им никогда не прощу! Обида и злость меня захлестнули, и я сорвалась на крик:

– Вы не имели права! Я совершеннолетняя!

– Анастасия, мы все хотим тебе только добра! – спокойно продолжал дядя Толя. – Пойми, твои родители волнуются…

– К чёрту! – наплевав на общепринятые нормы воспитания, я сорвалась с места и вырвала дурацкую газету из рук папаши. – За бизнес он свой волнуется, а не за меня! Да, пап? А ты? – я перевела взгляд на мать. –  За что волнуешься ты? Кроме своего личного комфорта? Да что же ты за мать такая?!

Я порывалась высказать всё, что о них обоих думаю, но вовремя взяла себя в руки, когда вслед за мной поднялся дядя Толя и потянулся к своему чемоданчику. Так вот значит как! Они собираются пичкать меня успокоительным! Моментально успокоившись, я мысленно дала себе пинка. Нет! Меня не туда несёт. Это ведёт к истерике, как вчера, а значит – в тупик. Не время рыдать! Я должна устроить всё, как нужно!

– Дядя Толя, – спокойно обратилась я к доктору, которого знала с детства и считала если не другом, то как минимум добрым дядюшкой. Именно с ним, а не с собственной матерью, я когда-то обсуждала проблемы полового созревания и начало месячных. – Спасибо, конечно, за успокоительное, но на будущее имейте в виду – я уже не ребёнок! Подобные манипуляции с моим телом и без моего на то ведома караются законом. И будьте уверены, в следующий раз я сделаю для этого всё возможное!

Последние слова я прошипела глядя уже на отца.

– А если закон окажется ко мне глух, – продолжила, намекая на папашины связи, – я пойду во все газеты и расскажу о ваших хм ….практиках, дорогой мой папочка ! А также о вашем благотворительном фонде, через который отмывается чёрный нал.

Признаться, тут я блефовала, обрывки папиных разговоров, случайно достигших моих ушей, и моя неуёмная фантазия – это всё, что у меня было в наличии, но, по-видимому, этого хватило. Видя как отца перекосило, я поняла, что если и не попала в яблочко, то была недалека от правды.

– Ты перешла все границы!

– Это мой жених их вчера перешёл! Он чуть меня не изнасиловал!

– Чуть не считается, – невозмутимо ответил он.

– Ты сейчас серьёзно?

Я просто не могла поверить. У меня не было слов! И это говорит мой отец?

– Абсолютно, – отчеканил он. – Через два месяца ты выйдешь замуж за Аскольда Бестужева. А до тех пор твой жених будет навещать тебя дома и сопровождать на бал дебютанток.

– Забудь свои бредни и отправляйся к чёрту со своим Аскольдом. Ненавижу тебя! – прошипела, уже заранее понимая, что в этой схватке опять проиграла.  Как он тогда говорил? У него больше нет дочери? Так вот, сейчас я совершенно ясно осознала – у меня больше нет отца!

Подхватив рюкзак, я начала пятиться на выход, не разрывая зрительного контакта с отцом. Тот молчал, просто смотрел на меня без единой эмоции. Ни раздражения, ни досады или, на худой конец, обиды. Хотя о чём это я, этот человек не умеет обижаться. Подавить соперника авторитетом или вообще раздавить – это пожалуйста. Нет в его арсенале отцовской любви, а значит и обиды на своё чадо быть не может, только холодный расчёт.

Уже в дверях я натолкнулась спиной на что-то твёрдое. Круто развернувшись, обнаружила перед собой Бультерьера.

– Даня, проводи мою дочь до её комнаты, – обратился папочка к своему верному псу. – И проследи, чтобы она не покидала её пределов.

* * *

Признаться, я совсем забыла про Bal des Debutantes – ещё один кич, позаимствованный у запада, где люди, претендующие на принадлежность к элите, пафосно представляли подросших дочерей светской тусовке. Из моего близкого окружения счастливиц, получивших приглашение на бал, оказалось аж шестеро: в том числе я, Алиска Самойлова и Маринка Лопырёва. Хотя последняя уже и так вовсю тусила на светских вечеринках и в официальном представлении обществу не нуждалась.

Участие претенденток всецело зависело от Русланы Немцовой, светской обозревательницы и путеводной звезды этого великого медиасобытия в Москве. Как оказалось, стать частью торжества не так уж и просто. Разумеется, приветствовались достойные семьи, но ключевая роль была отведена не только родителям, но и наружности самих героинь бала. Юным прелестницам предстояло облачиться в брендовые платья мировых кутюрье, и мадам Немцовой уже не раз приходилось разочаровывать сердобольных мамаш, уверявших, будто их дочь сможет похудеть или наоборот, их девочка абсолютно не страдает анорексией – всё дело в особенностях худощавой фигуры.

Тем не менее, как уже вовсю вещают Рублёвские СМИ, недостатка в кандидатках не будет, и речь пойдёт о самых громких фамилиях страны.

С той же строгостью мадам Немцова подбирала и эскорт для юных созданий. Ах, сколько недовольства и девичьих слёз вызывали её отказы допустить к балу любимых бойфрендов, которые на поверку не отвечали требованиям формата данного мероприятия или же были замечены в коррупционных скандалах. Жаль, что Бестужев как нельзя лучше вписывался в образ идеального претендента – респектабелен, образован, хорош собой, когда нужно – обладает блестящими манерами и просто зверски богат!

Ещё одной мишенью мадам Немцовой стала благотворительность, ведь официально мероприятие посвящено сбору средств в пользу фонда Nemzowa Foundation для борьбы с чём-то эдаким.

Кстати, самой Немцовой я симпатизировала: острая на язык, она не только не прогибалась под сильных мира сего, но и не боялась высказывать своего о них мнения. Так сказать, говорила без прикрас, порой весьма нелицеприятно да ещё, как правило, прилюдно, благодаря чему недоброжелателей у неё имелось предостаточно.

В то время, как все потенциальные дебютантки уже давно принялись рыскать по дальнему зарубежью в поисках подходящего наряда и разучивать вальсы да полонезы, я успешно отлынивала от всего, связанного с этим знаменательным событием в жизни каждой молодой леди.

Дурацкий медиапроект, который не имел ничего общего со старинной традицией представлять свету дочерей, был мне нужен как Папе Римскому значок ГТО. В прошлые века считалось, что если девушка дебютировала на балу, значит она повзрослела и готова рассматривать предложения руки и сердца. Сейчас же – это царство пиара под маской официального сбора средств на благотворительность.

После того, как папа открыл карты, мне оставалось лишь сменить тактику – затаиться и собрать более выигрышную комбинацию. Нет, я конечно побрыкалась для приличия тогда, в столовой, и даже объявила голодовку, которую сразу же и отменила, стоило отцу пригрозить возможностью насильственного кормления.

Если вначале была в отчаянии от всей этой истории – налицо нарушение прав человека, закреплённых Конституцией, то позже наступило горькое понимание, что таким, как мой папаша, закон не писан. Точнее, он живёт по другим законам. Законам, где побеждает сильнейший, а цель оправдывает средства.

Все мои предыдущие потуги избавиться от его гнёта были лишь жалкими трепыханиями и, кроме краткотечного удовлетворения, ничем мне не помогли. Здесь требовались холодные голова и расчёт, поэтому, по максимуму абстрагировавшись от происходящего, я сделала вид, что отцу-таки удалось меня сломать.

Последние две недели я безропотно занималась уроками бальных танцев с приглашённым репетитором и даже прошла инструктаж по светскому этикету и имиджу.

Кстати говоря, я прекрасно знакома с этикетом и нормами поведения в обществе, а если меня ещё и не достают с замужеством, то и успешно их придерживаюсь.

Я даже выбрала себе наряд по каталогам готовых коллекций отечественных модельеров. Спасибо, мама! Ты, как всегда, очень добра ко мне! Не поймите превратно, отечественного производителя я люблю и почитаю и, как настоящий патриот, с радостью украшу себя творением их рук. Но заведомо наряжаться в примелькавшийся неликвид, в то время как остальные дебютантки держат за семью печатями тайны своих сшитых на заказ бальных туалетов..? Это уже перебор даже для моей матушки. Окей, я и это стерпела. Не проронив ни слова и особо не мудрствуя, ткнула пальцем в первое более или менее подходящее, на мой взгляд, платье.

Бестужев, вопреки словам отца, за всё время так ни разу и не удосужился нанести своей невесте визит, и я уже лелеяла надежду, что до бала мы с ним так и не увидимся. Ага, держи карман шире! Впрочем, всё по порядку.

Утром, как всегда, Тая принесла поднос с завтраком в мою комнату. Поздоровавшись, я отвернулась, снова уткнувшись в «Войну и мир». Да-да, когда нечем заняться, порадует даже роман Льва Николаевича в четырёх томах. В прошлом году, вместо изучения этого произведения, нам поставили фильм на классной интерактивной доске с сенсорным экраном. Практически в самом начале, я, как и многие бывшие одноклассники, заскучала, и коротала время, подрёмывая в наушниках.

Можно сказать, сейчас, я навёрстывала упущенное, углубившись в описание первого бала Наташи Ростовой.

Между тем, Тая расставила посуду на столе но уходить не спешила.

– Анастасия Викторовна?– окликнула она меня шёпотом.

Я даже вздрогнула от неожиданности. Лёжа на животе, я болтала ногами, целиком поглотившись в чтение.

Тая нерешительно топталась возле стола, то и дело бросая косые взгляды на дверь, и явно хотела мне что-то поведать.

– Тая, ты хочешь мне что-то сказать? – решила я ей немного помочь.

– Вы всегда хорошо ко мне относились… – слабо кивнув, женщина продолжила сбивчивым шёпотом, – вчера я случайно услышала телефонный разговор вашего отца. Наверное, он не верит, что вы смирились с замужеством… Простите. Сегодня приедет ваш жених и…

При упоминании Бестужева я сразу напрягалась.

– Говори!

– Ваша свадьба состоится сразу после Бала. Это должно остаться для всех в секрете… Я думаю, ваш отец чего-то опасается, и мне показалось, вам лучше об этом знать.

– Отец сказал, зачем приедет мой жених? До бала ещё две недели.

Женщина отрицательно покачала головой.

– Спасибо, Тая. И сколько раз просить, что выкать мне совсем не обязательно? – добавила я, спохватившись.

Это уже нечто вроде ритуала, из года в год одно и то же: я прошу перестать обращаться ко мне по имени-отчеству, а Тая каждый раз отказывается. Мне претит такое подобострастие – женщина, минимум вдвое старше меня, к тому же помнит меня ещё крошкой. Но и её можно понять – навряд ли такое панибратство придётся по душе моим родителям. В этот раз она ожидаемо снова отрицательно покачала головой.

Тая не ошиблась. Не прошло и получаса, как отец лично пришёл ко мне в комнату, впервые с памятной вечеринки дня рождения, и сообщил, что Аскольд пригласил меня на свидание в ресторан. Я еле удержалась, чтобы не закатить глаза – мог бы придумать что-то пооригинальнее.

Но ресторан так ресторан. Там мы, по крайней мере, не останемся наедине. В глубине души я всё-таки была рада выбраться из четырёх стен, несмотря на вполне оправданные, с учётом нашей последней встречи, неприязнь и отвращение, которые я питала к Бестужеву. Поэтому, в указанное время я ждала его при параде перед крыльцом. Я даже одела то платье, которое купила ко дню рождения – светло-голубое в крупный белый горох, оно было не слишком нарядным, но удивительно мне шло. Сверху такой же небесно-голубого цвета тренч плюс синие лодочки и сумка.

Отец, прихватив с собой Бультерьера и ещё одного охранника, тоже куда-то собирался. Он уже сидел на заднем сиденье авто, когда на территорию въехала чёрная «Ауди» Бестужева. Как оказалось, Аскольд тоже прибыл с охраной – какая удивительная предосторожность! Моя персона, право, не стоит такого внимания.

Уж отдали бы меня с потрохами этому редкостному мудаку, и дело с концом!

И тут меня осенило! А что если папочка действительно решил от меня избавиться, не дожидаясь свадьбы? Так сказать, передать будущему мужу из рук в руки раньше времени: «иди, девочка, для разнообразия трепли теперь нервы жениху». Уж больно обстановочка накалённая. Напряжение чувствовалось в каждом жесте отца, оно буквально витало в воздухе. Опять же, неожиданное появление дорогого гостя вкупе с Таиными откровениями сделали своё дело – шестерёнки в голове заработали с бешеной скоростью, а воображение принялось рисовать картинки, одна другой хуже. Я бросила нервный взгляд на ворота, которые, впустив эскорт Бестужева, сразу же закрылись, и… юркнула на заднее сиденье к папе.