Текст книги "Жирафка"

Автор книги: Славка Поберова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Ева пожаловалась:

– А я у вас для отвода глаз, что ли? На что я ответила:

– Не беспокойся, окончательный выбор впереди. Теперь самое время напомнить ей об этом.

– Маму можно когда-нибудь здесь увидеть? – любезно спросила я.

Отец удивился.

– А что, разве она когда-нибудь проживала по этому адресу?

Подала голос наша Милуш.

– Ты знаешь, Бара наотрез отказалась ходить со мной на тренировки. Она хочет только с дедушкой. Чем это ты ее так приворожил? – ядовито осведомилась она. Потом обратилась ко мне: – И тебя очень хочет видеть. Она просила разыскать ее на Страговском стадионе. Даже план нарисовала, как ее найти.

Этого только не хватало! Мало того, что я Жирафка, мало того, что не участвую в спартакиаде. Значит, как только я избавлюсь от своих подопечных, меня снова пошлют на стадион?

Не познакомить ли Еву с папой? Пожалуй, рановато.

Тут пришел Любош с малышом.

– Вот глядите: наивысшее достижение моей жизни!

Интересная у тебя служба, Любош. Ты дома чаще, чем в казарме, – заметил папа. – Дай сюда! – С этими словами он вырвал из рук Милуш полотняные штаны, которые она зашивала. В них он ходил на тренировки и, естественно, порвал. – Хватит, сколько можно шить, и так сойдет: они еще годятся, чтобы лазить под машину или работать в саду.

Любош рассказывал:

– Мне удалось узнать, где занимаются младшие группы, но какой-то распорядитель не захотел меня туда и близко подпустить. Такой упрямый осел! Мне даже слезу пришлось пустить, что я год не видел собственное дитя.

– Бару тоже тянет туда, – ответил папа. – Стоит мне пригрозить, что мы не поедем на этот шабаш ведьм, она все готова сделать, даже в комнате у себя убрать.

– Надо же, – удивилась Милуш, – а мне и в голову не приходило. То-то я никак не могу понять, как тебе удается добиться от нее абсолютного послушания.

Никто больше не обращал на меня внимания, и я ушла. При первой возможности я стала разыскивать маму на стадионе.

– Геленка! – заметила меня мама и бросилась мне на шею.

В глазах ее стояли слезы.

С какой бы это стати она плакала? Оказывается, от восторга, что спартакиада в полном разгаре, и у мамы душевный подъем. Теперь главное – держаться, не проговориться о моих спортсменках. Надо справиться, раз уж я даже с нашей Милуш заключила перемирие!

Мама предложила:

– Пойдем где-нибудь посидим, я с утра ничего не ела и умираю от жажды!

Все оборачивается намного лучше, чем я ожидала. Достаточно только взглянуть на маму, и сразу станет ясно, как она закрутилась (она даже похудела, и это ей очень идет). Понятно, она нарочно сказала, что хочет есть, чтобы посидеть со мной. Это надо ценить, и я так обрадовалась, что она ради меня забыла о своих любимых занятиях, что пренебрегла всякими тактическими ухищрениями: как только нам принесли ветчину и сок, я все ей выпалила.

Она слушала очень внимательно и долго молчала. Она продолжала молчать и тогда, когда к ей выложила все до конца, и смотрела мне прямо в глаза. Это было даже неприятно.

– А тебе не кажется, что Ева взрослая для удочерения? – спросила она наконец.

– Ни о каком удочерении речи нет, у нее есть мать. И отец у нее есть, только из-за матери она с ним не видится. Я не очень во всем этом разбираюсь и знаю об их отношениях только со слов Марии. Когда пани Моравкова бывает дома, Мария часто ходит к ней. А еще к нам приходила Женщина – инспектор опекунского совета – ясно, что из-за Евы.

– Как же Мария тебе не объяснила, что нужно для этого сделать? Я даже удивляюсь.

– Но я с ней не говорила, я хотела раньше посоветоваться с тобой.

– Со мной? Странно.

И мама снова посмотрела на меня долгим, непонятным взглядом.

Потом выпила полный стакан сока, облокотилась о стол и спросила:

– А что скажет Мила?

– Я сама боюсь, – призналась я. – Ты лее знаешь ее.

– Да, – сказала мама. – Похоже, я знаю, что она ответит.

Конечно, известно, что скажет Мила.

– Вот новость! Первый раз в жизни Жирафка придумала что-то путное.

– Еще чего! – не удержалась я.

– Опять ссорятся! – засмеялась мама.

Она полулежала в кресле, задрав ноги на стол. На голове – холодное мокрое полотенце. Все это ей очень шло.

– А я-то думал, что ты наконец выросла, – проговорил папа.

– Тебе мало, ты хочешь, чтобы я еще подросла?

– Папа имел в виду не твой рост, а твою зрелость, – сухо и ядовито прокомментировала Милуш.

– И что Ева подумает о нас? – прошептала мама. Чтобы ее обнять, мне пришлось опуститься на колени. Мама спрятала лицо у меня в волосах.

– Ты только подробно узнай, что надо сделать. Не помешает ли, что мы живем в разных городах? А ты хочешь вернуться? Я боюсь, что не хочешь. Ну ладно. Как только кончится этот сумасшедший дом, я позвоню Марий. Наверное, она в курсе дела. Еве пока ничего не говори, потому что неизвестно, получится ли. Однако я думаю, что в ее возрасте главное не проблемы, связанные с органами опеки, а совсем другое.

– Но Еву и эта проблема мучит, – заметила я. – Прямо удивительно: наша Лени переживает не за себя, а за кого-то другого! – воскликнул папа с иронией.

Мама взглянула на него с упреком, но не успели они вступить в спор, как вмешалась Милуш в полном соответствии со своим характером:

– Ничего, за два дня не замучается.

– Да, сейчас не время мучиться, – сказала мама. – Вы знаете, в нашей группе есть одна цыганка. Замечательная девушка! Вот она приходит ко мне и говорит, что приехала ее родня из Словакии, хочет на нее посмотреть, и попросила меня достать билеты. Я, понятно, говорю, что попробую, а она потребовала шестьдесят билетов!

– Ладно, я пойду, – сказала я. На меня опять перестали обращать внимание.

– У меня есть для тебя билет, – сказала мама вместо прощания. – Пойдешь смотреть?

– Не беспокойся, билет у меня есть. Я буду репетировать с девушками и постою там минутку, ладно уж.

Так и быть, постояла я немножко. Тут мне и рост пригодился – по крайней мере, все видно. Тем, кто стоял за моей спиной, пришлось гораздо хуже. Они там коридор сделали. Странно, никто не ругался, никто не требовал, чтобы я нагнулась. Это вообще был день чудес. Когда мы поднимались в гору на стадион, нас даже автобус подождал.

А вообще, это был день, полный глупостей. Моих, конечно, глупостей. Я так устала, что ног под собой не чувствовала. Ясно, от глупости – могла бы спокойно сидеть на трибуне.

– Неужели не видишь, какая красота? Прямо плакать хочется! – Это ко мне подошла мама.

– Точно, мне плакать хочется, как я устала. Правда, надо было пойти и сесть на трибуне, – сказала я, отвернувшись, чтобы не видеть сияющее мамино лицо. – Однако не надейся, в группы общефизической подготовки я не пойду, – продолжала я свирепо. – Я еще не окончательно свихнулась!