Текст книги "Жирафка"

Автор книги: Славка Поберова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Глава 14

«Наши ребята меня очень разочаровали». Пишу записку Еве и вдруг прихожу в ужас от того, что написала «наши». Ничего себе, недавно все «наше» было только в Праге, а теперь мой диапазон несколько расширился…

– Если бы, шефы, вам не было так скучно, я бы снова все рассказал, – так начинает урок преподаватель русского языка Шеф (он нас зовет «шефы», а мы его зовем Шеф). Он улыбается.

– Я знал наперед, что значение слов для вас пустой звук, однако я все же потрясен вашим невежеством. Веерова, оценку ставить не буду, запишу в свой блокнот. О, тут уже такая толстая точка! Я помню, по какому поводу я ее поставил: вы и в прошлый раз форменным образом ничего не знали. Видите, у меня все записано, я ничего не забываю. Не вставайте, я не хочу слышать от вас ни слова. Я и так заранее знаю все, что вы мне можете сказать. Садитесь, неразумная женщина, пока я кулаком не расколотил кафедру.

Это его обычный вступительный номер перед тем, как заняться с нами русской литературой. Мы смеемся. Сегодня ведь у него хорошее настроение! Даже Шеф не отстает от большинства здешних преподавателей: он тоже читает лекции не по учебнику. Иногда я записываю, даже с большим удовольствием. Но сегодня мне некогда. Что ответит Ева?

«Ничего особенного не произошло. У тебя нет чувства реальности. Мало ли что могло случиться во время танцев».

Было множество причин, почему мы пошли на эти танцы. Прежде всего, Евину мать отвезли в больницу для продолжительного лечения, и она больше не должна сидеть дома на цепи. Но главное, из-за Богунки.

Именно из-за Богунки.

Когда я ее увидела в первый раз, она мне напомнила учительницу из телевизионного сериала о школе. Там есть такая сцена, как учительница впервые приходит в школу, а школьный сторож принимает ее за новую ученицу (это, конечно, чушь собачья, потому что школьному сторожу хватит чутья не перепутать учительницу с ученицей, но если бы это было на самом деле, то Богунка идеально подходила для такого случая). Но только с виду. А на самом деле она настоящий педагог. Если обычно преподаватели не сомневаются в своей правоте, то преподаватель физкультуры всегда считает себя вдвойне правым. Богунка умеет настоять на своем почище всех, ну прямо как наша Милуш. Тут есть над чем задуматься…

– Значит, это ты – Лена? Или лучше Ленча? Ева мне писала о тебе целые поэмы, так что я уже стала тебя бояться.

Конечно, испугалась она, как будто она не принадлежит к тем, у кого патент на силу и ум.

– А что вы скажете, дамы, о моей новейшей прическе? Как вам нравится цвет? Это самая настоящая хна. – И она потрясла перед нами своей растрепанной гривой. Вся голова коротко острижена, только на темени какие-то длинные кудри.

Что касается цвета, может быть, это и хна, но уж очень вызывающе!

– Что скажем мы, это дело десятое, а вот что скажет директорша? – улыбнулась Ева.

– Как же, я еще не успела дойти до учительской, как ко мне бросилась Машкова и потащила к директору, а та и говорит: «Тебе не кажется, Богунка, что подобная прическа мало соответствует твоему положению? А я-то думала отдать тебе чешский язык и литературу, когда Гаврда пойдет на пенсию…»

Богунка мастерски изобразила директоршу.

– Я пыталась защищаться и даже сказала, что джинсы вовсе не представляют социальной опасности – об этом даже говорилось на педагогическом совете, но она смотрела на меня до тех пор, пока я не пообещала исправиться.

Богунка выглядела огорченной, но недолго.

– А жаль. Я-то надеялась попортить нервы местным бонзам! Ну что же, в какой-то мере мне это уже удалось. Домкаржевой я уже показалась на глаза – уж у нее-то желчь разлилась, а от директорши ничего другого и не ждала.

Да, я уже заметила, что здесь меньше косметики на девушках, чем в Праге. А серебристые веки и пудра с золотыми звездочками – такого нет вовсе. Разве что вечером на танцах. И то редко, потому что директорша провозгласила: «Все, кто учится во вверенном мне институте, и на танцах должны вести себя соответствующим образом». Вот в Праге это бы не прошло, – во всяком случае, мне так кажется. Тут даже в третьем классе нет ни одной беременной, а у нас в Праге их было целых две. И зная строгость местных нравов (не то, чтобы меня это как-то задевало – при моих без малого двух метрах краситься разве что на карнавал; беременность мне тоже не грозит – детей хватает у нашей Милуш), я не почувствовала никакого подвоха в приглашении на танцевальный вечер, которое мне вручила Милада. Единственное, что меня удивило, – роскошь пригласительной карточки.

Ева объяснила:

– Милада – это наша Миледи, местная аристократка. Ты что, еще не заметила?

Коротко и ясно. Миладка Веерова не была дочерью генерального директора текстильного объединения. Миладка выла вроде местной Мадлы. Ее, отец, конечно, вовсе не работник внешней торговли, он просто монтажник на отдаленных объектах, и денег у него куры не клюют. Милада с сестрой ходили в тряпках из «Тузекса», но популярности им это не прибавляло. Они же из кожи вон лезли. Например, устраивали роскошные приемы по случаю дня рождения. А уж нынешний праздник обещал быть из ряда вон выходящим, поскольку отец что-то монтировал у черта на рогах, а мама обещала уйти в гости к брату, чтобы не мешать своим девочкам гулять, как им заблагорассудится. Сестры были двойняшки, но в гимназию ходила одна Милада, именно та, которая с удовольствием отзывалась на обращение Миледи. А ее сестра – в промышленном училище. В школу они поступили на год позже, так что им теперь по семнадцать.

– Стоит идти? – спросила я Еву. – Не так уж она мне нравится.

– Раз уж она нас пригласила и раз уж я свободна… – уговаривала Ева.

– А кроме того, не мешает сходить для общего развития, – разрешила наши сомнения Богунка. – И если Милада хвастается, что они буйствуют на вечеринках и на последней сломали ножку от стола и разворотили угол дома, когда переставляли мебель для танцев, то, по-моему, она сильно преувеличивает ради рекламы.

И мы пошли. И оказались в избранном обществе. Мы сразу поняли, что кого попало сюда не приглашают (из нашего класса было приглашено намного больше мальчиков, чем девочек; также из училища, что было сложно, поскольку оно с текстильным уклоном, и пришлось потрудиться, прежде чем разыскать этих ребят).

Когда я увидела супервиллу Вееровых с сауной и бассейном, хотя и без воды, я была потрясена. Показать бы это сооружение моему папе, который составил план реконструкции нашего дома, рассчитанный на десятилетия, и изучает тайны создания искусственного климата! (Он-то кабинетный ученый, а для такого дела требуется практический навык электромонтажника). От внутреннего убранства оторопь брала: ширмы с ручной росписью из Гонконга, гобелены с пасторальными сценами на фоне зимних Альп (наверное, из Швейцарии), всевозможные лампы неизвестного происхождения, но, скорее всего, изготовленные в Чехословакии на экспорт, – помню, о чем-то таком рассказывала Мадла.

Оба Карела и Зденек царствовали у стола с самыми разнообразными напитками. Мы с Евой попробовали что-то фиолетовое, густое, липкое и сладкое. На вкус приятное, но мне показалось, что кончиться это может чем-то нехорошим. Это я сразу поняла. И мы решили пить только кока-колу с капелькой рома.

– Можешь не стесняться: директорских шпионов здесь нет, – сказала, смеясь, Милада. – Лучше возьми какаву (я еще не совсем привыкла к тому, как здесь говорят).

Но когда я ее через два часа держала над унитазом, ей было не до смеху.

Сестра оказалась крепче. Она отплясывала какой-то то ли африканский, то ли индейский танец собственного изобретения посреди группы знакомых и незнакомых мальчиков, которые били в барабаны, то есть в корзины для мусора, перевернутые вверх дном (к счастью, в эти корзины из заграничной соломы никогда не бросали мусор).

Прошел еще час, и сестра Милады полностью отключилась и рыдала у Евы на плече: она жаловалась, что ей страшно не везет, она уже имела столько парней, но никто ее не любит. А Зденек в это время держал руку у нее под майкой с эмблемой Принстонского университета. Карел первый свирепо лил вино в полную сигаретницу, Карел второй спал, Гонза пытался стянуть с карниза занавески и завернуться в них, он кричал, что ему ужасно холодно.

– Интересно, смогут ли они поднять якоря, – усомнилась Ева.

Мне нечего было ей ответить, и мы ушли по-английски. Правда, в воротах мы еще встретились с Михалом, который бормотал, что влюблен в меня, несмотря на то что я такая высокомерная. Пришлось оттолкнуть его, чтобы пройти. Вот потому-то я и написала в записке, что ребята меня разочаровали. Стоит им чуть-чуть выпить (правда, у Милады было и крепкое, но это дела не меняет), и они срываются с цепи. И какая тут связь с чувством реальности? Предположим, я его лишена, а если чувство реальности есть, надо мириться со всей мерзостью?

– И Милада для меня тоже больше не существует, – сказала я Еве на перемене. – Дура дурой, а что делает? Говорят, после того, как мы ушли, она стриптиз устроила, а ты еще с ней разговариваешь.

– Ну, это вряд ли, – защищала ее Ева. – Да и что ей показывать?

– Это у тебя нет чувства реальности, – парировала я. – Я готова поручиться, что если у кого-то нет комплекса неполноценности, то это у Миледи Вееровой.

Па уроке географии я так заслушалась объяснениями о возникновении муссонов, что не заметила, как ко мне пришла записка: «Приходи сегодня в пять на перекресток».

«С какой стати Ева мне это пишет?» – удивилась я. И только тут заметила, что почерк не Евы, а Томаша. Я повернулась и посмотрела на него. Он не отрывался от доски.

Не понимаю, что это: приглашение на свидание или ему нужно о чем-то со мной поговорить? Но о чем? Помощь в занятиях не нужна ни ему, ни мне, а если и было бы нужно что-то в этом роде, то договориться можно и в школе. Неужели индивидуалисту Томашу потребовался совет интенданта выставки «Хобби на прищепках»? Очень в этом сомневаюсь. Он и на именинах не был, хотя приглашение, как стоящий парень, безусловно, получил. И Ми-лада заметила его отсутствие, заявив, что сил нет смотреть, как этот Том от всего нос воротит.

– Однако где этот перекресток? – прошептала я. – Ты забываешь, что я не местная.

– Там давно нет никакого перекрестка, но раньше был. Все так говорят. Напротив автомастерских. Знаешь, где это?

Конечно, знаю. Когда ко мне на прошлой неделе приезжали папа с мамой, мы там проходили, осматривая город. Отец заметил, что монтируют диагностическую линию. И обещал специально приехать ко мне в следующий раз и поставить нашу «шкоду» на ремонт.

– Все равно, когда ты ее пригонишь домой, тут же полезешь под нее. Зачем тогда отдавать машину в мастерскую? – возразила мама. – Я и так удивляюсь, как эта развалина еще ездит. Ведь она у нас только для того, чтобы ты под ней лежал. Ну, сам скажи: куда мы на ней ездили?

– А сюда мы разве не приехали? Это что не считается или мы по воздуху летели?

– Был момент, когда мне показалось, что летим.

Я подумала: неужели я тосковала по этим перебранкам? Нет, было по чему тосковать. В этом я убедилась вечером, когда мы ходили на прогулку (в этом городе до сих пор принято гулять по главной площади, когда по телевизору не показывают ничего интересного).

Маму мы оставили посплетничать с Марией. И отправились с папой гулять. Так и ходили под ручку, взад и вперед. Здоровались со знакомыми и давали поглядеть на себя знакомым и незнакомым. Сказать, что все это страшно интересно, я не могла. Все же я была горда, потому что папа до сих пор видный мужчина, хотя волосы у него уже редеют.

– Смотри-ка, у тебя уже лысина.

– Все из-за вас. Когда вы заставили меня ходить с Барой в спортивную школу, и я стал дедушкой.

– А ты заметил, какой взгляд на меня сейчас бросила местная блюстительница нравов? У нее прямо на лице написано: что эти девки бросаются на пожилых мужчин?

– Я ей дам пожилых мужчин! Знаешь, на эти тренировки ходит один мужчина старше меня, а он отец, а не дедушка!

С ума сойти! Еще папа станет спортсменом! И он ведь воспринимает это всерьез…

– Жалко, что я не хожу на танцы. Сейчас бы пошли вместе, и я бы похвалилась, какой у меня кавалер.

– Да, мама не советовала. Ты знаешь, я и не люблю, когда у меня занимаются девушки; у меня всегда дипломники – ребята, в прошлом году они ездили в Финляндию, в этом году тоже предполагается что-то в этом роде. Отличные у меня дипломники! Если бы все такие были… Представляешь, один второкурсник на экзамене не мог ответить, что такое модуляция! Такому учат в любом промышленном училище. И чему же я его смогу научить, если он даже этого не знает? А шеф мне говорит, что я слишком строг. И вся кафедра у нас такая. Младшекурсники поголовно лентяи; я всегда перед экзаменами сообщаю им вопросы, которые буду задавать. Целый семестр мы прорабатываем материал, а они приходят на экзамены абсолютно пустые. Надеются на «авось», но со мной это не проходит. Все равно придется пересдавать. Им переносят экзамены, а мне прибавляется работы. Представляешь себе, принимаешь экзамены у сотни студентов, а половина из них придет к тебе повторно. Ничего себе работа! Заполнять экзаменационные карточки я бы и врагу не пожелал. Данные идут на компьютер, причем на каждого студента пишется его личный номер, шифр факультета, отделения, курса, группы. Ты представляешь, сколько на это идет времени? К счастью, пока еще ничего, сумасшедший дом начнется в конце года. Но я, кроме всего прочего, должен сдать работу о навигационной системе «Омега»; хорошо еще, что рукопись о замере радиометрических параметров я закончил вовремя. Да, теперь меня еще избрали ученым секретарем кафедры, тоже не сахар. Приходится разбирать всякие конфликты и тому подобные прелести. Собственно говоря, почему я тебе это рассказываю?

Отец остановился, посмотрел на меня, я тоже посмотрела ему в глаза.

– Я очень хорошо знаю, что у тебя много работы, только что такое навигационная система «Омега»?

Не то чтобы меня это сильно занимало, просто нравилось, когда отец о чем-то рассказывает. Я прямо мечтала, чтобы он говорил еще и еще и чтобы на улице было как можно больше людей из школы, и пусть они восхищаются им так же, как и я. И мной пусть восхищаются хоть немного, хотя бы потому, что я с ним иду. А ведь раньше он со мной так не говорил, потому что я говорила только о своем несчастье и была точно фурия. Жаль только, что Ева уехала к матери в больницу и я не могу познакомить ее с папой и мамой.

Мы остановились около гостиницы «Централ».

– Хватит прогулок, – сказал папа, направляясь к входу. – Я уж думал, что совсем засохну после всех местных достопримечательностей.

Он заказал себе пиво, а мне безалкогольный коктейль «Рафаэль». У стойки сидел Зденек и пил тоник. Он выпучил глаза, увидев меня. Он, конечно, делал вид, что пьет джин с тоником, но я-то знаю, что у него на это нет денег. А когда папа с поклоном пригласил меня танцевать, у Зде-нека глаза на лоб полезли. Хорошо, что он не слышал папиных слов: «Давай, котенок, попробуем. Возможно, я еще не позабыл рок-н-ролл, за который нас с мамой столько раз выгоняли с танцев в древние времена».

Конечно, мои без малого два метра были помехой, некоторые фигуры этого танца не для меня, и все же мы лихо отплясывали, – разумеется, папа лучше меня.

По дороге домой он еще напевал старые песенки «битлз».

А сейчас мне не до песен, потому что в голову не идет что придумал Томаш? И еще я не знаю, правильно ли делаю, что вообще иду. Как мышка в гости к кошке. Если бы речь шла о свидании, я, наверное, не должна была так быстро соглашаться. Хотя разве не глупость разрабатывать тактику, когда я умираю от любопытства? Да и вообще, себя-то зачем обманывать, Жирафка, Лени, Ленда?

Если это свидание, то прежде всего нужно прийти вовремя. Ивета утверждает, что пять минут ждет товарищ, десять минут – поклонник, пятнадцать – осел. Я тоже напоминаю какое-то животное. Недаром наш Шеф говорит: «Никчемушная, ты побуждаешь меня прибегнуть к биологическим сравнениям». Ладно, посмотрим еще, Томаш, что тебе надо. Хотя, по правде говоря, ты мне нравишься.

Я решительно повернулась и направилась обратно к центру.

– Ты что? – услышала я за спиной голос Томаша. Он стоял за группой лип, теперь уже, конечно, голых, но с достаточно широкими стволами, и я не могла понять, как долго он там был. А если он там стоял и наблюдал, как я жду и смотрю на часы?

– Я тут торчу как дура, а тебя нет.

Почему-то я не стала сразу спрашивать, зачем он меня позвал. Некоторое время мы молча стояли друг против друга. Я, конечно, очень хотела, чтобы это было свидание, хотя точно не знала, что на этом свидании нужно делать. Отсутствие времени и отставание в этом вопросе, чему радовалась мама, оборачивались теперь против меня. Я ужасно не люблю быть в чем-нибудь новичком. Меня это ужасно раздражает, и я в таких случаях чувствую себя неуверенно. Мое вступление в ряды второго «Б» кое-как обошлось. Нельзя сказать, что с Томашем я вела себя, как светская дама. Еще когда я рассказывала о нем Ивете, это была просто болтовня. Теперь не так. Теперь мне бы хотелось быть для него интересной.

– У тебя были гости, – сказал он наконец.

– Конечно, мама с папой. Скоро рождество, и мама будет очень занята. Она готовится к спартакиаде, как сумасшедшая.

– Так этот в «Централе» был твой папа?

Он делал вид, что задает вопросы просто из любопытства, но я сижу на одной парте с ним уже достаточно долго, чтобы понять, когда ему действительно все равно, а когда он просто делает вид. И вот теперь он делает вид, провалиться мне на этом месте!

Молодец папа! Я должна ему быть благодарна за это свидание, потому что Томаш решился на него только из-за ревности. Вот так-то.

– Да, это мой папа. У него скоро будет третья внучка, и он очень переживает. Очень жаль, что тебя там не было, я бы вас познакомила. Ты ведь интересуешься компьютерами?

– Он занимается компьютерами? Конструкциями или программами?

– Он читает курс сигналов и систем на электротехническом факультете университета, но занимается и чем-то по внедрению.

Благодаря студентам, которые так огорчали папу, я могла хоть что-то сказать об этом. Немного, потому что о навигационной системе «Омега» я знала лишь то, что речь идет о каком-то ящике, который определяет местоположение самолета. Но я рассказала и об этом, потому что столь доверительных бесед с Томашем у нас раньше не было и будут ли еще – неизвестно. Когда я обо всем этом (собственно говоря, ни о чем, потому что мы пошли в луга за перекрестком – они были теперь пустые и разрытые мелиоративными машинами, – болтали о школе, преподавателях, родителях его и моих, речь зашла даже о нашей Милуш) рассказала Еве, она очень удивилась.

– Смотри-ка, а мне Томаш всегда казался ужасным сухарем. Надо же, как ты его сделала! Только не забывай, что ты еще во втором классе.

– Не бойся, у меня есть голова на плечах. Но все-таки очень хорошо иметь парня.

Ева возвела очи горе, а я расхохоталась.

Глава 15

– Нечего и думать, можешь мне поверить, Ленда! Для девочки с твоими интеллектуальными возможностями одолеть школьную премудрость ничего не стоит. А потом что? Раньше три раза в неделю ты ходила на тренировки, по субботам и воскресеньям соревнования, то есть сплошной баскетбол. А за оставшиеся два дня ты успевала сделать все остальное. Наверное, еще играла на фортепиано…

– Ничего подобного, я играла на флейте! – возмутилась я.

На нее мои возражения не произвели никакого впечатления.

– Это несущественно. Какая разница: фортепиано, скрипка или флейта… На музыку ты ходила, да еще, наверное, на немецкий, раз у тебя в школе был английский…

– На немецкий я всего год ходила.

– И этого достаточно. Ты что, не понимаешь, о чем я? Тут дело принципа. У тебя была сложная программа, и была заполнена фактически каждая минута. А теперь? Флейту ты забросила, немецкий тоже, ни тренировок, ни соревнований, ты ведь скучаешь, а с этим надо что-то делать: скука разлагает.

– Я люблю скучать.

Богунка вздохнула. Ева, которая вела себя как хозяйка в этом бело-голубом помещении, посмотрела на нее с упреком. Кроме нас в помещении были многочисленные посетители, пришедшие навестить пациентов остальных одиннадцати железных коек. На двенадцатой лежала Богунка, левая нога ее была в гипсе и прикреплена к какой-то металлической конструкции.

– Одним словом, ты обязана взять это на себя.

– Ну конечно, я должна взять на себя подготовку к спартакиаде. – В эти слова я вложила все отвращение, которое была способна выразить. – А ты что, сломала ногу или голову? Хотя я не удивляюсь ни единому твоему слову.

Я и не удивлялась. Богунка еще раньше решила, что нужно использовать мои пропадающие втуне возможности. Правда, она мне еще ничего не говорила. Просто заставляла читать сказки младшим школьникам в библиотеке, которой она заведовала, пока не освободится место учителя чешского языка. Я даже думала, что в будущем можно будет создать какой-нибудь литературный кружок. В моей пражской школе был очень хороший кружок, и я жалела, что на него у меня не хватало времени.

Потом она заставила меня готовить выступления для школьного радио. Разве мало того, что там работает Ева?

– Не собираюсь я быть журналисткой! – защищалась я. Защищалась, конечно, слабо, потому что я уже стала думать, что сумею сделать что-нибудь интересное, как при подготовке выставки «Хобби на прищепках», когда мне удалось заставить Романа выступить, а не устраивать прослушивание кассет.

Однако работа на радио оказалась намного труднее, чем я предполагала, потому что темы, которые предложила Ева, были, конечно, нужными и требовали обсуждения, но не по радио же! Например, «Возможны ли браки в средней школе», «Проблемы коллективного досуга», «Планирование семьи», «Что важнее: человек или его одежда?», «Не призывай к тому, во что сам не веришь», «Свое и чужое мнение», «Кого можно считать джентльменом». Были и более конкретные темы: «Разбитые окна в нижнем этаже», «Плохое состояние раздевалок для мальчиков» и тому подобное.

Так как даже Ева пока не знала, принимать или не принимать эти материалы для чтения по радио и кто их будет читать перед микрофоном, меня на время от этого освободили, но я не строила никаких иллюзий. Я достаточно знала своих замечательных подруг Еву и Богунку, чтобы понять, что они меня в покое не оставят, – до такой степени чувство реальности у меня все-таки развито.

Скоро мне представилась возможность доказать Еве, что она ошибается, считая меня не искушенной в жизни. Во всяком случае, внешне удалось сохранить спокойствие. Но в душе – в душе я себя чувствовала ужасно. Однако Ева ничего не должна знать.

Это было так. На перемене Карел второй листал свежий номер журнала «Стадион» и вдруг как заорет!

– Гляди, вот твоя подружка, которая играла с нами в баскетбол!!

И он положил передо мной журнал, открытый на последней странице. Там была цветная фотография и статья под ней. Над фотографией заглавными буквами был набран бросающийся в глаза заголовок: «Красавица и мяч». Собственно, конца не было. Ивета хорошо проявила себя в команде юниоров (куда нас зачислили вместе), но не удержалась в молодежной сборной (об этом она однако же не сообщила ничего; судя по дате, это произошло после поездки ко мне, когда наша переписка прервалась). В Праге я не решилась зайти к ней, успокаивая себя, что она, наверное, находится на сборах или соревнованиях, куда мне теперь хода нет. Теперь она попала в первую лигу. Конечно, не это было ее задачей, но она ничем не побрезгует. Да и ребят там побольше. Со своей красотой она там наверняка кого-нибудь подцепит. Даже не попав в высшую лигу, куда взяли Пимчу. Зато у нее есть перспектива поступления на факультет физического воспитания – эту идею она позаимствовала у меня; она-то не собиралась связывать свою жизнь с баскетболом! Дурой надо быть, чтобы не воспользоваться такой возможностью!

– Конечно, это та самая девчонка. – Томаш посмотрел на удачный снимок Иветы и перевел взгляд на меня. Потом прочитал текст. – Тебе не повезло, это факт. Посмотри, где она только не побывала с этой молодежной сборной!

Ивета, которая была доброй, только когда у нее что-то было не в порядке, Ивета, которая, конечно, в баскетболе не могла выдержать сравнения со мной!

– Не думайте, соревнования – это не туристическая поездка, – сказала я, стараясь сохранить внешнее спокойствие.

Но Ева поняла, чего мне это стоило.

– Все вы дураки! – высказалась она, хотя обычно не ругалась.

Мне, однако, в этот момент не нужно было ни ее сочувствия, ни понимания.

– Не огорчайся понапрасну, – выдохнула я из последних сил и скрылась в уборной.

И хотя уже кончалась перемена, и хотя Гаврда сожрет меня с потрохами, все равно в класс я вернусь только после звонка.

Мне необходимо было побыть одной. Надо было привести себя в порядок, чтобы после уроков я смогла говорить на эту тему с Евой легко и безболезненно. Спокойно и умиротворенно. К чему слезы? Рвать страсти в клочья? Пусть все видят, как я воспринимаю реальность.

Мы пошли в столовую, как всегда, кружным путем, чтобы немного проветриться и переждать, пока рассосется очередь. Мы шли по здешнему знаменитому парку, через березовую рощу, которая сейчас, зимой, казалась светлее, чем всегда. Под ногами шуршали сухие листья, ветер повалил стоявший посреди лужайки деревянный щит с афишей «Играет оркестр…». С одной стороны щит оторвался от столба и продолжал раскачиваться и скрипеть. Все тут соответствовало моему настроению. А горечи, которую пытливые Евины глаза прочитали на моем лице, я должна буду найти какое-то достойное объяснение. Не потому, что я хотела что-либо от нее скрыть – с какой стати, но потому, что мне было мучительно больно. Она права: я не овладела ситуацией, раз так мучилась. Какая глупая зависть! И к кому – к Ивете!

– Все-таки она могла бы мне написать, если даже у нее не нашлось времени приехать!

– Напрасно ты ее упрекаешь, – отвечала Ева. Она уже знала, как я мучаюсь из-за противоречий между представлениями о дружбе и действительностью. – Ивета мне очень понравилась, но, какая бы она ни была, она живет в другом месте и по-другому.

– Не лучшее объяснение. На эти темы я не могу спорить отвлеченно, я сразу принимаю их близко к сердцу.

– И мы тоже разойдемся: ты поступишь на медицинский факультет, а я – неизвестно куда, – бросилась я в атаку.

– Да у нас еще впереди почти три года гимназии, – засмеялась Ева. – А ты вообще уедешь отсюда еще раньше, как только тебе позволит здоровье. И нечего сейчас мучиться из-за этого. Я вот мучаюсь из-за того, что не знаю, как будет с мамой.

– Ты только об этом и думаешь, – упрекнула я ее, сознавая, что не права.

Мать относится к Еве ужасно, но для нее это самый близкий человек. А у меня столько близких, и я так ужасно себя вела, когда должна была от них уехать…

– Ну, мне пора: я обещала после обеда сделать ей массаж.

И мы разбежались. Ева к матери, я на свидание. Хотя я и сейчас не слишком уверена, что это свидание. И еще я не уверена, дружим мы с Томашем или нет. Мы, например, никогда не договариваемся о следующей встрече. В школе он относится ко мне вполне нормально, то есть почти никак. А не стыдится ли он меня? Не стыдится ли он того, что я Жирафка? Хотя здесь меня никто так не зовет. Может быть, ему стыдно перед мальчишками, что подружился с одной девчонкой, а от всех остальных воротит нос? А неприятнее всего то, что я сама прекрасно знаю, как выгляжу: как пальто на вешалке. Иногда Томаш заходит к нам домой, то есть к Марии, но он ни разу не приходил, когда Мария была дома. Нарочно? Бывало еще хуже: он обещал зайти и не заходил. Я очень не люблю оказываться в зависимом положении. Если бы Ева не была так занята, я бы никогда не согласилась поддерживать это странное знакомство с Томашем. Богунка заменить Еву не может: ее с Евой связывает общее детство и все прочее, со мной – ничего. И хотя она в общем-то милая и совсем не похожа на училку, все-таки она старше. А еще у нее эти композиции и подготовка к защите диссертации. Не сидеть же мне вечно дома!

Ходить с Томашем далеко за город, а точнее, гулять над городом по холмам не всегда интересно, но это лучше, чем ничего. Представляю себе, как в каком-нибудь романе описывались бы уединенные прогулки двух влюбленных. Не упустили ли мы момент? А может быть, все и не так?

Может быть, и в этом случае я далека от реальности? Я никогда не представляла себе, как гуляют с парнем, а если и представляла, то совсем иначе. Если так пойдет и дальше, дай-то бог! Папа бы смеялся. Он всегда считал меня слишком самоуверенной, а теперь все получилось наоборот. Милуш бы прямо зашлась от злости. И сказала бы: «На чужой каравай рот не разевай!» И все-таки это неправда, я вовсе не влюблена в Томаша, мне самой еще неясно, каков характер наших отношений. А мама бы сказала: «Не стоит торопиться». В общем, думай не думай, ничего пока не понятно.

Разговариваем мы на одни и те же темы. Школа, учителя, мои родные, его родные, что мы делали, когда были маленькие, шахматы, естественно, фортепиано, но об этом редко – говорить об этом трудно: в музыке я ничего не понимаю. Единственно, что из всего этого до меня дошло, – это то, что в первые годы мать запирала Томаша, чтобы он занимался, только потом он увлекся музыкой всерьез (но увлекся только как хобби, потому что есть еще и компьютеры, но и это не моя тема). Томаш занимается еще в научно-техническом обществе, это как-то связано с текстильной фабрикой и компьютерами, он с удовольствием об этом говорит, что-то мне объясняет. Ну, если ему это так нравится, пожалуйста. Пусть уж лучше говорит, о чем хочет, чем молчит (для такого случая у меня наготове несколько тем по внеклассному чтению, я точно знаю: на это у него времени нет). Но в этот раз до литературы дело не дошло.

Случилось нечто страшное.

Томаш пригласил меня на танцы. Собрались мы целой группой, Ева тоже хотела освободиться на вечер, который обещал быть хорошим: ребята дали слово, что спиртного не будет. А кончилось все ужасно, потому что милый Томаш, хотя и сидел рядом со мной, не обращал на меня никакого внимания. Было очень плохо: он ни разу не пригласил меня танцевать, а хотя Зденек и оба Карела танцуют хорошо, они ниже меня ростом.

Михал спросил:

– Что ты нашла в этом надутом дураке?

– Только то, что на него мне не приходится смотреть точно с потолка, как на тебя, – ответила я.

– А мне и в голову не приходило, что у тебя такие предрассудки, – ответил он, чем меня сильно задел, потому что мне в голову не приходило смотреть на вещи под другим углом зрения.