355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Слава Тарощина » Рожденные телевизором » Текст книги (страница 8)
Рожденные телевизором
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 06:45

Текст книги "Рожденные телевизором"


Автор книги: Слава Тарощина


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Достоевский Light

Завершился показ восьмисерийного фильма «Братья Карамазовы». Он продолжил относительно свежую традицию: презентовать очередную экранизацию классики к школьным экзаменам. Традиция отнюдь не случайная: потребительское отношение в обществе хоть к великим писателям, хоть к сдаче ЕГЭ весьма актуальна. О подобных проектах принято говорить уважительно. Пусть, мол, хоть так народ приобщится к высокому, а потом потянутся люди в книжные магазины, где знакомые сериальные актеры украшают обложки благородных томов.

Опыт Юрия Мороза, дерзнувшего перевести самый сложный, к тому же незаконченный роман Достоевского на телеязык, убедил меня в тщетности надежд. Режиссер впал в грех максимальной адаптации, в которой целиком растворился замысел писателя. Прием более или менее внятного пересказа сюжетов, основанных на биографиях героев, уместен в ментовской саге вроде «Каменской». И с этой задачей Мороз справляется. Но Достоевский не Маринина. Его интересует не внешняя, событийная, жизнь героев, но внутренняя, потаенная. Писатель, по точному замечанию Розанова, занимается «швами мирозданья». Когда швов нет, мирозданье рушится.

Дом Мороза возведен на песке. Он даже и фабулу толком воспроизвести не смог. Ведь проза Достоевского обманчиво мелодраматична. Федор Михайлович любил (на зависть современным мастерам мыла) различные геометрические фигуры, от треугольников до многоугольников, но только в качестве средства, а не цели. Когда цель пропадает, невозможно с точки зрения бытовой логики объяснить те или иные поступки героев. Все ключевые сцены Достоевского, от поездки к старцу Зосиме до важнейшей встречи в трактире Алеши с Иваном, намеренным «предвечные вопросы решить», упрощены и уплощены. С одной стороны, Мороза понять можно. Он снимает кино для зрителей, приученных с помощью ТВ мыслить не образами, а картинками. (Кстати, эта часть замысла, в которой даже имеются непривычные для сериалов общие планы, Морозу удается.) Какие уж тут философско-религиозные мотивы! С другой стороны, именно эти самые мотивы – генератор действия. Богоборческая «Легенда о Великом Инквизиторе» – центр всего. Сложнейшая по мысли вставная новелла, торопливо воспроизведенная, плохо вписанная в контекст фильма, окончательно затемняет смысл происходящего. Отношения умного, тонкого, образованного Ивана с отмороженным, выражаясь по-нынешнему, Смердяковым, их непостижимая мистическая близость (она-то и привела к главной трагедии, убийству Федора Карамазова) вообще выпали из поля зрения режиссера. В фильме нет главного – атмосферы Достоевского с его погружением в призрачный мир вечных двойников, с мучительными поисками истины, с прикосновением к «мирам иным».

В результате остается главный вопрос: а зачем все это? Ради чего Мороз надрывался? Любая мизансцена, кадр, монтажный стык – это выбор. Каков выбор Мороза? Что он сегодня вычитал у Достоевского? Нет ответа. Оттого и хорошие актеры (Белый, Лядова, Исакова, Горобченко, Голубев) в отсутствие концепции выглядят бледно. В них нет ни масштаба личности, ни «карамазовщины», без которой внутренний надрыв превращается в истерику.

Раз классика так отчаянно сопротивляется телевидению, может, лучше вернуться к начинанию Аркадия Арканова на том же ТВ? Он под аккомпанемент Леона Оганезова лихо укладывает сюжет «Идиота» в формат «Мурки». Выходит остроумно, поучительно и кратко – на радость сдающим ЕГЭ.

9 июля
Пятый угол экрана

Канал «Культура» превращается в нечто среднее между складом готовой продукции и секонд-хендом

В последние годы у меня была отклонена всего одна статья – та, что посвящалась каналу «Культура». Достойнейший человек в достойнейшей газете объяснил свой отказ не цензурными, а морально-нравственными соображениями, мол, зачем бить своих, остальное ТВ еще хуже. Так в семье относятся к дальнему родственнику – не яркий, не интересный, тоску навевает, но вроде бы гадостей особых не делает. И в гости звать не хочется, и от дома отказать веского резона нет. Чем дальше, тем в меньшей степени я ощущала канал «своим». А на днях случилось событие, заставившее меня вернуться к теме отклоненной статьи. Но сначала о событии.

В течение четырех вечеров на «России» демонстрировался шестнадцатисерийный документальный фильм «Подстрочник». Семидесятисемилетняя Лилианна Лунгина, почти не меняя позы, рассказывала под телекамеру историю своей жизни. Фильм не отличался богатством изобразительных средств: одни и те же ракурсы «говорящей головы»; съемки мест, важных для ее жизни; ненавязчивая музыка. Но от неспешного повествования веяло чем-то таким настоящим, нездешним, несегодняшним, что оторваться было невозможно. Попытка проанализировать уникальное для нашего трэшевого времени явление вряд ли обернется удачей. Да, Лунгина замечательная рассказчица и отличная переводчица. Да, у нее муж известный сценарист, а сын еще более известный режиссер, который и «Остров», и «Царь». Да, она всегда дружила с лучшими – от «Дэзика» Самойлова до «Вики» Некрасова. Да, у нее экзотическое детство – жила в Германии, Палестине, Франции.

Но фильм – не об этом. Он – о внутренней биографии Л. Л. Подбирая слова, шлифуя мысль, уточняя как бы про себя формулировки, она тщательно фиксирует этапы духовного становления. Важнейший для себя вывод повторяет не раз и не два – интеллектуальное мужество дается труднее физического. На пересечении личности с историческим временем и рождается основная мелодия фильма. Лилианне достались людоедские времена. Но они не смогли задушить тот жгучий интерес к жизни, каждую минуту которой она проживала с максимальной полнотой. Для меня столь сильное впечатление от фильма – штука удивительная. Я знакома с Лилианной, бывала у нее на Арбате, знала многое из того, о чем она рассказывает. Ее чудесный дом считала одним из лучших в Москве. Открытость, веселость, любовь к людям, вписанность в культурный контекст хозяйки дома неизменно радовали и восхищали. Но только жанр подробного документального романа в бережном исполнении режиссера Олега Дормана помог увидеть подлинный масштаб личности.

А теперь перехожу от стихов к прозе. Одиннадцать лет «Подстрочник» пролежал, что называется, на полке. Дорман первым делом предложил его «Культуре», но тамошние начальники сочли фильм недостойным эфира. Понадобилось вмешательство Леонида Парфенова. Он отвез диски Олегу Добродееву, и тогда дело закрутилось, правда, уже на «России». Отчего же канал, для которого фильм был создан, отказался от него?

Увы, «Культура» давно превратилась в нечто среднее между складом готовой продукции и секонд-хендом. Разумеется, здесь есть много значительных программ – трансляции концертов, спектаклей, отличный кинопоказ. Однако самое интересное – не плод напряженной креативной мысли, а то, что дано каналу, так сказать, по праву рождения. Иногда мелькнет что-нибудь любопытное в «Линии жизни», иногда – в «Островах», иногда – в «Театральной летописи». Но данного перечня непростительно мало для уникального статуса пятой кнопки, существующей вне рейтингов и рекламы. Казалось бы, «Культуре» сам бог велел превратиться в зону поиска, эксперимента, в царство не-формата. Но вместо этого над каналом витает стойкий запах нафталина. Даже культурные новости во главе с Владиславом Флярковским залакированы и намакияжены до чрезвычайности, на их фоне паркетные «Вести» кажутся глотком свежего воздуха. Ощущение такое, будто здешние топ-менеджеры пребывают в глубокой спячке. Все, что мешает сему благодатному процессу, безошибочно выжигается каленым железом.

Историю о том, как из телеверсии концерта, посвященного десятилетию канала, вырезали в исполнении Михаила Козакова сначала стихотворения Пушкина, а потом басню Крылова «Пестрые овцы», можно рассказывать как анекдот, но ведь это быль. Контролировать не только сущее-видимое, но и зрительские ассоциации – у Крылова устроители концерта усмотрели намек на критику властей – добрая советская традиция. А вот Андрей Максимов точно не занимался никакими намеками, но тоже не угодил. Его «Ночной полет» – долгожитель экрана. Программа, идущая в прямом эфире и всякий раз в разговорах с людьми искусства осененная конкретным информационном поводом, должна была стать сюжетообразующей на «Культуре», хотя бы потому, что живая. Да и такие интервьюеры, как Максимов, на дороге не валяются. Но вот уже и «Ночной полет» отлетался. Задыхаются от недостатка воздуха столь штучные телеведущие, как Михаил Швыдкой со своей «Культурной революцией», Александр Архангельский («Тем временем»). Скучно и Виктору Ерофееву в «Апокрифе» – все дозволенные темы проговорены, остались, видимо, те, что способны (к ужасу руководителей) вызвать неконтролируемые ассоциации.

Кстати, о литературе. Тут программная политика канала дает, пожалуй, самый ощутимый сбой. Ничего не имею против Николая Александрова, он человек профессиональный, обаятельный, но не настолько, чтобы вести целых три программы о литературе (а может, уже меньше или, напротив, больше – летом не поймешь). Его передачи «Порядок слов», «Разночтения», «Экология литературы» по ровной интонации, вялому ритму и неотчетливому содержанию слабо отличимы друг от друга. Авторские предпочтения вообще, похоже, часто лежат в сфере, весьма далекой от подлинного творчества. В «Порядке слов» на автопилоте анонсируются книги двух-трех крупнейших издательств. В претендующих на аналитичность «Разночтениях» царят мир, дружба и ньюсмейкеры. Тут обсуждаются не явления литературы, а проекты. Помню, как меня поразил проект «Ярмольник», упоенно демонстрирующий новое увлечение – аудиокниги. Жестом сеятеля актер разбрасывал убедительные оценки: «У Стругацких устарела форма, я немного поджал „Трудно быть богом“, а у Набокова я не сократил ни одной запятой, так как он – гений». Ныряя в пучины литературоведения, Ярмольник не забыл подарить кассету критику Михаилу Эдельштейну (ему почти не удалось раскрыть рта) с просьбой написать рецензию…

Одним словом, иерархия ценностей, исповедуемых «Культурой», – вещь в себе. Дыхание времени здесь почти неощутимо. Отнюдь не в должном объеме и качестве пятая кнопка выполняет свою главную функцию – служить кислородной подушкой для зрителей, страдающих удушьем от пошлости федеральных монстров. Когда-то, на заре существования, когда канал только искал свою нишу, в передаче, если не ошибаюсь, «Ночной гость» появился дизайнерский шедевр: фальшивый камин, в который вмонтирован экран телевизора. Казенный уют студии – мягкие тона, сочетание серого, зеленого, лилового, излом мерцающих бокалов, Серебряный век в рамках соцреализма – все намекало на особую атмосферу. Тогда это показалось просто провалом вкуса, связанным с поиском лица. Теперь, по прошествии лет, кажется по-другому: фальшивый камин с вмонтированным в него экраном был выбран в качестве знака и символа весьма точно.

Рискну предположить, почему «Культуре» не подошел «Подстрочник». Мысль Лилианны Лунгиной об интеллектуальном мужестве, которое дается труднее, чем мужество физическое, здесь явно неактуальна.

15 июля
Бреем мышей

Триумф пародийной программы «Большая разница», выходящей теперь еженедельно, – явление сколь положительное, столь и неожиданное.

Лет пятнадцать назад наша страна начала расставаться с прошлым не смеясь, как завещал вышедший из моды Карл Маркс, но подхихикивая. Мощную конкуренцию штатным юмористам составили политики. Тягаться с такими стихийными мастерами смеха, как Черномырдин, становилось все труднее. Ему в затылок дышали и другие достойнейшие люди. С помощью бессмертных афоризмов Строев боролся за власть («Здравствуйте, я пришел вас отведать!» – приветствовал он больного Ельцина); Шандыбин – с инородцами («евреи такие же люди, как мы, только другие»); Жириновский – с пишущей братией («я люблю журналистов вроде Джона Рида: сделал репортаж, умер, похоронили»). И напротив – юмористы советской выделки решили претендовать на звание духовных лидеров нации. «Я хочу, чтобы с моих концертов люди уходили, переоценив некоторые категории жизни», – заявлял Михаил Задорнов. И уточнял причину столь высоких амбиций: «СССР разрушили не диссиденты, а юмористы».

Напрашивался вопрос: зачем они это сделали? В передачу советских времен «Вокруг смеха» (ее и сегодня часто показывают по ТВ в качестве недостижимого эталона) ход Петросяну и Дубовицкой был закрыт. А как только Задорнов с коллегами расправился с СССР, держатели «Кривого зеркала» и «Аншлага» стали подлинными монополистами на ТВ, эдаким Газпромом от сатиры и юмора самого низкого пошиба. Впрочем, то, чем они занимаются, не имеет никакого отношения к русской смеховой культуре с ее невероятным диапазоном – от мрачной, как самогон, гениальности Салтыкова-Щедрина до искрометного, как шампанское, таланта Жванецкого. Их юмор вообще не имеет отношения ни к чему на свете.

Противостоять экспансии осмелились немногие. Выстоять сумели единицы – талантливые обитатели «Городка» Стоянов с Олейниковым и промышленный синдикат «Comedy club», берущий теперь не столько уменьем, сколько числом. И вот на пепелище пробивается дивный цветок под названием «Большая разница». Уже первые выпуски передачи удивляли сложностью поставленных задач – пародии на ТВ и его обитателей. Сей коварный жанр существует по строго регламентированным законам. Пародийное уничтожение старого и строительство нового, как полагал знаток вопроса Юрий Тынянов, – единый художественный процесс. Участники «Большой разницы» (почему-то в основном безымянные, их фамилии ни в каких титрах не отыщешь) это понимают. Их пародии невероятно смешны, узнаваемы, снабжены отменным текстом. Лучшие из них («Работяги» на фильм «Стиляги» и «Хрень» на передачу «Плесень») дорастают до той степени обобщения, за которым начинается искусство. Не говорю уж о снайперском попадании в образы: «сам себе режиссерище» Михалков, перед которым все тотчас падают ниц и судорожно крестятся; пугливый Познер с присказкой «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю»; Никас Сафронов с полотном, увековечивающим мадонну Пугачеву с младенцем Галкиным на руках…

Нельзя не воздать должное Первому каналу не только за высокое качество, но и за отвагу. Львиная доля пародий приходится на собственную продукцию, что сильно меняет оптику – на реального Малахова или Андрееву теперь без смеха уже смотреть невозможно. «Что делаете?» – спрашивают ведущего «Большой разницы» Урганта, а он меланхолически отвечает: «Бреем мышей». Хочется, чтобы данный процесс продлился как можно дольше.

23 июля
Время Шукшина

Оказывается, 25 июля – не только день смерти Высоцкого, но и день рождения Шукшина. Все даты, связанные с Владимиром Семеновичем, сакральны для ТВ. Василию Макаровичу везло меньше. Но вот настало и время Шукшина – в его восьмидесятилетний юбилей наконец-то восторжествовала справедливость. Великий современник с гитарой отошел в тень, а Шукшину, напротив, была отдана большая часть эфира. Фильмы мастера шли вперемешку с документальными лентами о нем, и даже яблочные пироги в «Смаке» готовили жена Лидия и дочь Маша.

С одной стороны, культурная акция «День Шукшина на Первом канале» выше всех похвал. Она дает объем, пространство для осмысления, возможность погружения в шукшинский космос. С другой стороны, на фоне его мощи и запредельной искренности множественные потуги с помощью документальных фильмов (а точнее, того, что под этим термином понимается, – торопливые нарезки, вялые синхроны, небрежный текст) постичь феномен Шукшина неминуемо терпят крах. Пожалуй, лишь ювелирная авторская работа Сергея Урсуляка «Человек земли» способна в какой-то степени выдержать соседство с первоисточником. Остальные сочинения о юбиляре выглядят весьма неубедительной попыткой понять отдельное природное явление, которым был Шукшин. Увы, к остальным следует причислить и широко разрекламированную ленту Маши Шукшиной «Расскажите мне о моем отце».

Судя по всему, проект задумывался как очень личный. Более того, он не столько об отце, сколько о дочери – через отца. Оригинальный замысел сразу вступил в противоречие со слабым сценарием. Своих воспоминаний у Маши об отце почти нет, а те, что есть, невыразительны (когда отец умер, девочке было всего шесть лет). На помощь приходят неизбежные нарезки с друзьями юбиляра, от Никоненко до Митты, которые мы не раз видели в День Шукшина. Маша, стараясь избежать стереотипов, сама расспрашивает собеседников, но тут ее подстерегает очередная опасность – она очень зажата перед камерой и совсем не владеет искусством интервьюера. В разговоре с Евгением Мироновым, побывавшим со своим шукшинским спектаклем в Сростках, Маша первым делом задает вопрос: «Вас там узнали?», на что Миронов не без раздражения отвечает: «Да не о том нужно спрашивать».

Шукшина не только спрашивает, но и говорит «не о том». Распадающиеся фрагменты композиции она старается сцементировать пространными авторскими отступлениями, что приводит совсем уж к печальному результату. Мизансцена, в которой Маша в обнимку с березкой пускается в доморощенное философствование на очень важные для отца темы, да еще и смонтированная встык с пронзительными кадрами из «Калины красной», смотрится апофеозом безвкусицы. Впрочем, главное не в частностях. Погрешности стиля и вкуса в подобном проекте могла бы с лихвой искупить искренность автора. Но в том-то и дело, что фильм лишен подлинного чувства. У Маши много крупных планов, где она безупречно хороша. Она часто смотрит в даль светлую, тайком утирая слезы, а катарсиса все нет. Разговоры об отце с самыми близкими людьми – мамой, Лидией Федосеевой-Шукшиной, и сестрой Олей удивляют не столько пустотой, сколько взаимным недоброжелательством, раздраженной холодностью и отстраненностью от предмета.

Одним словом, гора родила мышь. В начале фильма актриса и новоявленный режиссер вопрошает: я хочу понять, что во мне есть от отца. После просмотра ответ мне представляется неутешительным для Маши – увы, совсем немного.

28 июля
Грудь как нематериальная сущность

Намедни я училась исполнять танец живота. Пока не очень получается. Новое ежедневное телешоу «Отчаянные домохозяйки» обещает подойти к делу обстоятельно – уроки продолжатся до тех пор, пока все дамы не освоят важнейшее из искусств. Значит, и я, видимо, со временем научусь.

А чуть раньше у меня благодаря Андрею Малахову была возможность подзаработать, продав свою душу предпринимателю из Риги Виктору Мирошниченко. Сей Мефистофель составляет договор с клиентом, который под залог своей бессмертной души получает от 100 до 1000 долларов. При невозврате суммы в течение 90 дней предмет залога, изящно поименованный «нематериальной сущностью», переходит в собственность кредитора. Решив не отдавать свою «нематериальную сущность» несимпатичному г-ну Мирошниченко, переключилась на отдельный сюжет о стельках от обуви Джеймса Бонда по имени Дэниел Крейг. Стельки оказались не столь увлекательны, как сам Крейг, но тут нахлынула «Новая волна», конкурс молодых эстрадных исполнителей. Конкурс, впрочем, сразу отошел в тень. В течение недели ведущие госканала неутомимо разбирались под камеры со своим либидо: Басков женится на милицейской красавице Оксане Федоровой (или не женится?); Лера Кудрявцева спит (или не спит?) с Сергеем Лазаревым; Пугачева оккупировала Галкина (или наоборот?); от Тины Канделаки ушел муж (или еще не ушел?). В этом изменчивом мире лишь Жириновский стабилен. Сидит наш «Главный герой» (название передачи) мирно на лавочке при пионерском галстуке, в руках держит горн и самозабвенно воет на луну. Получилось славно…

31 декабря 1995-го занялась заря нового телевизионного летоисчисления – в эфир вышли «Старые песни о главном», коллективное детище Константина Эрнста и Леонида Парфенова. Постмодернистский проект, в котором известные современные исполнители перепевали советские хиты, обернулся своей противоположностью. Основная масса зрителей, не способная воспринимать игровую эстетику, сочла новый цикл ностальгическим, реанимирующим хотя бы в телеварианте утерянную колхозную соборность с танцами под гармошку. Казалось бы, только-только вынырнули из-под глыб тоталитарного прошлого, – и тут же принялись по нему истово рыдать. Генпродюсеры данный парадокс учли. Не ожидая милости от природы, они тотчас стали придумывать народ, под которого потом уже придумали новое ТВ. Поскольку самыми яркими социальными типами того времени значились новые русские, то и граница идентичности проходила в основном через одноклеточных пацанов, еще вчера выносивших из камеры парашу. Такой народ следовало развлекать «Аншлагом», шансоном, сериалом «Клубничка» и образовывать с помощью краткого курса истории искусств от Юрия Грымова. Помните, как в заставках на миг оживали великие полотна? Вырванные из вековой среды своего обитания, они мгновенно превращались в лубок. Грымов соединил русскую классику с опытами итальянского физиолога Гальвани. (Тот пропускал ток через мертвую лягушку и она дрыгала лапкой.) Через некоторое время уже и этот пошлый синоним механистичности стал представляться едва ли не искусством.

Пошлость распространялась со скоростью перхоти. Реклама с ее ставкой на поддельные чувства, мысли, поддельную красивость стала мощным катализатором процесса. «У меня новые прокладки, ведь я этого достойна», – утверждали с экрана идеальные женщины. Понятие человеческого достоинства стремительно перемещалось в телесный низ. Даже самые уважаемые люди перестали стесняться физиологичности рекламных роликов, в которых снимались. Гордая царица Тамара Гвердцители сообщала своим поклонниам с завидной частотой: с тех пор, как я стала пользоваться специальным шампунем, у меня нет проблем с перхотью даже при окраске и завивке волос. Зато у меня появились проблемы с Гвердцители – без перхоти она мне нравилась уже значительно меньше.

У Григория Померанца есть одно интересное наблюдение. Русская культура, как, пожалуй, ни одна другая культура мира, дорого заплатила за богатство духа, за открытие глубин, недоступных среднему человеку. Плата эта – пошлость. Причем, да возрадуются патриоты, пошлость наша действительно первородна. Это понятие даже Набоков не мог перевести на английский, так и писал: poshlost. Разумеется, в том типе массовой культуры, к которому в середине прошлого века пришла цивилизация, данная субстанция – один из базовых элементов. Но, уверена, никто в мире так не злоупотребляет правом масс на пошлость, как отечественное ТВ. Сегодня у зрителя окончательно отобрали остальные права – на полноценную информацию, аналитику и просвещение. Полновластной владычицей экрана стала пошлость.

Год назад была предпринята удачная попытка выхода из канона. Передача «Прожекторперисхилтон» показала, что даже на ниве юмора может произрастать не только Петросян. Успех был закреплен блистательной пародийной «Большой разницей». Но, видимо, окончательно закодироваться от пошлости так же сложно, как от алкоголизма.

Новое развлекательное шоу Первого канала «Рубик Великолепный» поражает своей бессмысленностью. Как один и тот же генеральный продюсер Александр Цекало может одновременно делать «Большую разницу» и «Прожекторперисхилтон» (где он – художник, расширяющий возможности телеязыка) и «Рубика», реанимирующего худшие петросяновские образцы? Так не бывает. Талантливый человек тем и отличается от неталантливого, что даже в самой отчаянной халтуре не опускается ниже определенного уровня.

Но вот – свершилось, опустился. Можно попытаться понять, с какими целями канал решил адаптировать под российские реалии лицензионное шоу BBC. Рубик, богатый московский армянин, купил себе немножко эфира, где он со своей шумной семейкой интервьюирует всяческих звезд. Предполагается, что в гротесковом, пародийном варианте легче преодолевать ксенофобию, неустанно расширяющую свои пределы даже в самых передовых странах. Может, у них в Британии и легче, а у нас все другое – от климата до менталитета. Когда неизбежная в проектах Цекало Вера Брежнева (видимо, по случаю родства, другого объяснения не нахожу), хихикая, рассказала о своем первом кастинге («Я послала фотографию, а они спрашивают – что это за евреечка?»), в воздухе окончательно запахло полит-корректностью. Подобных примеров за несколько выпусков программы набралось немало. «Союз армян России» даже направил Эрнсту письмо с просьбой убрать передачу из сетки вещания.

В наших угрюмых палестинах, где процветает ксенофобия, а к стилистике игры относятся со звериной серьезностью, к таким начинаниям нужно приступать с особой тщательностью. Только передаче «Наша Russia» удалось невозможное – сделать гастарбайтеров Равшана (Михаил Галустян) и Джамшута (Валерий Магдьяш) подлинными героями нулевых, почти не оскорбляя ничьих национальных чувств.

Впрочем, данные чувства – это одна сторона вопроса. Вторая связана с качеством шоу. Рубик, то есть Рубен Джагинян, мило смотрелся в ереванской команде КВН. Но в своей передаче ему не удалось придумать не только образ, но даже подобие пристойной маски. Совсем невыразительны и родственники, слизанные с забавнейшей «Семейки Осборнов».

А вот кто всегда ниже уровня разговора, так это наши звезды. Можно, конечно, еще и в таком формате сделать ставку на бюст Анны Семенович. Однако не проще ли назначить бюст главным героем отдельного цикла и наконец успокоиться? У Гоголя есть «Нос», у Семенович будет «Грудь». Нос гуляет по Невскому, грудь – по Останкино, берет интервью у других звезд с не менее выдающимися частями тела. Но если симпатичная Анна понимает, что ей лучше помалкивать, то остальные гости не столь предусмотрительны. Дмитрий Дибров глаголил много, но как-то растерянно; Тимур Родригес нервически суетился; Брежнева с уверенностью Сары Бернар (и с элитным днепропетровским акцентом) заявляла: не мыслю свою жизнь без сцены. Ничего смешней этой реплики в программе так и не прозвучало. Зато в очередной раз выяснилось, что наши звезды совершенно неспособны к импровизации. Весь этот неуемный интернационал не только много шутил, его еще и пел дурными голосами. Лет десять назад символом пошлости на ТВ считался ныне респектабельный член Госдумы Валерий Комиссаров; его тогдашний имидж трактирного полового отлично гармонировал с атмосферой гинекологического кабинета, царящей на его программах. На фоне Рубика и тот Комиссаров выглядит членом палаты лордов.

Наверное, телевизионным топ-менеджерам пора придумывать новый народ. Смотрят «Рубика», но ведь и «Подстрочник», как гласят рейтинги, смотрят. Народ у нас покорный, послушный, примет все, что даровано сверху.

Более века назад на Семеновском плацу водрузили эшафот для цареубийц. Потом на месте виселицы построили карусели с зайцами, свиньями, слонами. Народ с восторгом приветствовал оба начинания.

17 августа

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю