Текст книги "Рожденные телевизором"

Автор книги: Слава Тарощина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Он возвращается

Подобного бенефиса давно не случалось на ТВ. Возвращение Кашпировского в родные палестины обставлено с большой пышностью. Только на минувшей неделе его персоне были посвящены три внушительные передачи. Трудно сказать, что так возбудило телевизионный народ – то ли весть о новой программе с покорителем энуреза в главной роли на канале НТВ, то ли антикризисная потребность в чуде. Ясно только одно: он снова с нами.

История, описав круг, вернулась на исходные позиции. В эти дни исполняется двадцать лет триумфу Кашпировского. Тогда он с помощью телемоста из Киева руководил одновременно двумя операциями, проводившимися в Тбилиси. Скромный психиатр из Винницкой психбольницы вмиг стал главным медийным лицом – пациентки, вдохновленные силой его пронзительного взгляда, обошлись без дополнительной анестезии. Триумф, впрочем, длился недолго. После краткой серии массовых телевизионных сеансов Кашпировский как-то тихо истаял в раскаленном перестроечном воздухе. И вот на днях медиапространство облетела жизнеутверждающая новость – он уже стучится в наши двери. Кашпировский намерен вести на НТВ новую программу в формате душеспасительных бесед со звездами – Лолита, Михаил Пореченков, Борис Моисеев…

Впрочем, справедливости ради следует заметить, что запросы нового времени на чудеса первыми уловили не большие каналы. Младшие братья гигантов давно окучивают данную ниву. На ТНТ уже несколько сезонов идет «Битва экстрасенсов», хорошо замысленная и толково исполненная программа; канал ТВ3 целиком переориентирован на тайны; на РЕН ТВ успехом пользуется цикл «Фантастические истории». Летом пала и «Россия», назначив мистику трендом сезона. Премьера рядового, казалось бы, шоу «Феномен» с участием Ури Геллера была объявлена его куратором Александром Любимовым бомбой российского ТВ. Бомба, однако, не взорвалась. Сам Ури оказался на редкость невыразительным шоуменом.

Но он выступил в роли декабристов, разбудивших Герцена. Мысль о спасительном чудотворце, который и рейтинг бы двигал вперед, и отвлекал электорат от грустных раздумий о дне насущном, забурлила в креативных умах НТВ. Обычно желчный Глеб Пьяных захлебывается от восторга в своей «Программе Максимум», рассказывая об А. К. Экстрасенс растопил сердце не только Пьяных, но и двух заядлых скептиков, Губина и Диброва. Став героем программы «Временно доступен», он легко уложил ведущих на лопатки – цитировал Пушкина, Баратынского, Гете; дирижировал вопросами; едва ли не вызвал на дуэль Диброва, привычно изрекающего максимы (в одной из них он сравнил Кашпировского с Распутиным).

Как же долго мы его ждали! Вот она, наша единственная надежда и опора. Включаешь телевизор, а там Кашпировский, устремив напряженный взор в вечность, уверенно, как и двадцать лет назад, вещает: «Даю установку, чтобы чудо случилось для всех».

3 марта

Сильные и одинокие

За последние десятилетия выработан канон женского дня на ТВ. С одной стороны, экран подергивается салом концертных шуточек на дамскую тему, с другой – публичная свобода телесного низа сочетается с ностальгическими всхлипами об утерянном советском рае. В начале марта по эфиру резво бегают «Девчата», носится «Девушка с гитарой», степенно, как в хороводе, плывут «Женщины», а все вместе они регулярно предаются любимому занятию – «Любить по-русски».

Нынешний праздник, сохранив канон, обогатился свежими мотивами. В духе новой искренности на первый план выходят судьбы известных женщин. С удовлетворением можно отметить: прежний известный рекорд легко преодолен. Принадлежал он, напомню, фильму «Личная жизнь королевы». Сочинение Романа Газенко представляло по сути обвинительный приговор Наталье Гундаревой. Одна из магистральных тем фильма – ее аборты; другая – многочисленные мужчины. Остальные затронутые проблемы столь же актуальны: врожденный ревматизм сердца, боязнь старости и невостребованности, пластическая операция, резкое снижение веса. Перефразируя Бродского, «ее упрекали во всем, окромя погоды».

Если в «Личной жизни королевы» речь идет об одной актрисе, то масштабное полотно под грифом «Русские сенсации» повествует о целом букете выдающихся дам, чья народность подтверждена не официальным званием, но масштабом их дарования. Достаточно сообщить «мыльное» название передачи – «Сильные и одинокие. Слезы великих женщин», а затем перечислить главных героинь – Татьяна Доронина, Татьяна Самойлова, Татьяна Лиознова, Фаина Раневская – как смысл ее почти ясен. Для мастеров таблоидной документалки самое важное в процессе постижения предмета – соответствие увиденного зрителем ожидаемому им же. В социологии это называется феноменом узнавания.

Дальше дело техники, а точнее, монтажа. Можно посадить в кадр некоего неубедительного господина с бегающими глазами и представить его как друга Самойловой. И тогда данный друг охотно поведает о ее теперешней неустроенности, а услужливый закадровый голос добавит информации о загульной жизни звезды в далекой молодости. А можно обратиться к бывшим мужьям всенародных любимиц типа Дорониной. Те уж всенепременно расскажут правду-матку. Радзинский, снисходительно улыбаясь, поведает о ее тяжелом характере, а Химичев, святая простота, совсем в духе Газенко, сообщит основополагающее. На вопрос корреспондента «Вы предлагали Дорониной родить детей?» он гордо ответил: «Я не только предлагал, я их десять лет делал, и они даже получались…» Лиозновой, за неимением других убедительных улик, можно инкриминировать нежные чувства к Штирлицу-Тихонову, Раневской «поставить на вид» ее страшное одиночество…

Александр Роднянский в последнем, интереснейшем выпуске «Школы злословия», говоря об уходе с СТС, рассуждал о своей несовместимости с сегодняшним по большей части хамским ТВ. Толстая, одна из соведущих, конкретизировала мысль: можно такой канал открыть – Хам ТВ, подтянуть туда лучшие силы. Татьяна Никитична явно опоздала, так как сия маркировка давно уже повсеместно в ходу. А лучшие силы работают в том числе и на ее родном канале. Мастера жанра вмиг грубо, нагло, а главное безнаказанно, уложат чужую жизнь в формат «русских сенсаций», да еще и польют их пряным соусом «Ты не поверишь!». Зрителю приятно, а великие все стерпят – они, хоть и одинокие, но сильные.

10 марта

Вот был бы аншлаг!

На днях в теленовостях прошла информация: Барак Обама принял участие в «Вечернем шоу с Джеем Ленно» на NBC.Это первый американский президент, который решил появиться в развлекательной программе с оппозиционным уклоном.

Мне стало обидно за державу, чьи нынешний и прошлый лидеры никак не отойдут от жестких канонов в общении с электоратом. Конечно, беседы с представителями федеральных каналов, на которые дерзнул Дмитрий Медведев, – революционный прорыв по сравнению с прямыми путинскими линиями, где специально обученные люди задают специально отобранные вопросы. И тем не менее полагаю, наши еще не скоро двинутся по обамовскому пути. Но готовиться к такому развитию событий, занимаясь поиском подходящего формата, следует уже сейчас. Поскольку в стране два главных лица, то пристраивать в разные программы будем обоих.

Начнем с самых рейтинговых. Ставим Медведева с Путиным на коньки и отправляем их в передачу с эмблематичным названием «Глобальное потепление» (в девичестве – «Ледниковый период»). Техника катания неважна, Татьяна Тарасова, главный судия проекта, в любом случае зайдется от восторга – первые на Первом! – и словно в изнеможении вымолвит: «Неожиданно, страстно, незабываемо!». Пока жюри выставляет оценки, к бенефициантам подкатят ведущие Заворотнюк и Башаров. Только Медведев примется рассказывать о подготовке к встрече с Обамой, как «прекрасная няня» привычно завопит: «Ачуметь!», переводя на сериальный язык скупую лексику традиционной паркетной хроники.

Нет, пожалуй, лучше ринуться в шоу «Две звезды». Крупно, броско, выразительно, и вокал – занятие более солидное, чем фигурное катание. Правда, здесь возможно нарушение консенсуса в выборе песни: Путин захочет исполнить что-нибудь из «Любэ», а Медведева потянет на репертуар «Deep purpk».В таком случае им можно предложить спеть на два голоса гимн России, они не откажутся. Но вот в чем загвоздка. Программу теперь ведут Ксения Собчак и Тина Канделаки, а отвлечь данных девушек от интереса исключительно к собственным персонам не под силу даже президентам. Разумеется, всегда следует верить в чудо: вдруг девушки перестанут в присутствии высоких гостей тянуть одеяло на себя? Ксения постарается быть менее агрессивной от соседства заклятой подруги, а Тина, собрав волю в кулак, перестанет произносить тысячу слов в минуту, вследствие чего ее пламенные речи станут наконец-то доступны зрителям. И тогда, быть может, мы услышим ответы главных лиц на краеугольные вопросы современности: 1) когда кончится кризис? 2) когда Собчак выйдет замуж?

Впрочем, искать нужно в другом месте. Все-таки для архиважных особ актуальнее разговорные форматы типа «Прожекторперисхилтон». Туда недавно на огонек даже Микки Рурк заглянул – водочки попросил, зубочисткой во рту поковырял. Ему понравилось. Народ здесь симпатичный, шутит без перерыва на паузы, а потом тотчас принимается хохотать над своими же шутками. Правда, наблюдается кризис жанра. Остроты типа «вы нам говорите, кто убил Кеннеди, а мы вам сообщаем, сколько лет Харатьяну» теперь даже в «Comedy club»не берут. Зато каков градус смелости! Сергей Светлаков, вдохновленный Микки Рурком, рубит правду-матку: «На Мадагаскаре баллотируются в президенты четыре пингвина из мультика». Всем хорош «Прожекторперисхилтон», кроме одного – оппозиционностью здесь не пахнет, стало быть, полемические таланты и острота реакции хоть Медведева, хоть Путина так и останутся, увы, невостребованными.

С горечью следует признать, что оппозиционностью у нас нигде не пахнет. Недавно сделана еще одна попытка хоть чуть разнообразить унылую аналитическую палитру с помощью новой передачи «Красный угол». В означенном углу Николай Сванидзе с Александром Ципко еженедельно мучаются над конфликтом хорошего с лучшим. Поэтому о чем бы ни шла речь, от коррупции до трудовой миграции, все получается благостно и мило. Если сюда пригласить Медведева с Путиным, то снова выйдет сплошной зефир в шоколаде.

Одним словом, над форматами еще придется поработать. Хотя был бы человек, точнее, два человека, а формат найдется. Вот, скажем, захотела Валентина Матвиенко, тоже не последняя дама в отечестве, высказаться на тему искусства и высказалась – в передаче «Мистерии жизни. Народный художник Илья Глазунов». Да как! Однажды поэт Островой заметил: написал стихи о любви – закрыл тему. Вот и губернатор закрыла тему иллюстраций романов Достоевского: «Мне кажется, ничего лучше глазуновских образов нет и уже не будет». И, дабы никто не сомневался в подобном вердикте, Матвиенко привела самый веский творческий аргумент: «Глазунов – великий патриот России».

В обамовском начинании, помимо пропагандистского, есть еще один важный аспект – экономический. Если Медведев с Путиным все-таки начнут облучать народ прозрачностью, то есть сами создадут положительный образ власти, а не посредством каналармейцев из государственных СМИ, то будет урезана мощная статья бюджета. Поясняю. Дело в том, что госрасходы на эти самые СМИ увеличатся, как сообщает газета «Коммерсант», в нынешнем году на 12 миллиардов рублей. Нужно ли для столь смутных целей отбирать деньги у детишек и медицины? Ведь весь креатив «государственников» направлен на превращение будущего в прошлое. Кто сегодня ходит в героях эфира? А вот кто: Сталин, Кашпировский, пэтэушный «Ласковый май», архимандрит Тихон (Шевкунов), отец свежей антиалкогольной кампании на ТВ, и Сергей Минаев, по-писательски остро исследующий в «Честном понедельнике» кардинальное: «Стучать или не стучать?».

Короче говоря, Медведеву и Путину стоит рискнуть. Может, им сразу в «Аншлаг» к Регине Дубовицкой податься?

25 марта

Трудно быть Жванецким

Юбилейный вечер Михаила Жванецкого проходил по высшему разряду: пятничный прайм-тайм государственного канала, чертог сияет, ложи блещут, выдающиеся представители творческой интеллигенции демонстрируют отменные фарфоровые зубы и счастье приобщения к творчеству с большой буквы. Лишь один человек грустит на этом празднике жизни – сам юбиляр.

И грусть эта, смею думать, не связана ни с возрастом, ни с творчеством (с большой буквы), а с чем-то другим, метафизическим, над чем не пристало задумываться такому успешному медийному лицу, как Жванецкий. Многих его ровесников давно окрестили «уходящей натурой». А у Жванецкого биологический возраст не совпадает с реальным – он востребован, молод, глаз горит, руки рвутся жестикулировать, энергия и фантазия бьют ключом. Зрители-слушатели сегодня и всегда любят его, ждут, ловят каждое слово. Одним словом – счастливый человек. И мало кому есть дело до того, что личность Жванецкого гораздо глубже его публичного амплуа.

Собственно, не было до этого дела и участникам юбилейного вечера. А иначе выступающие здесь первачи, от Олейникова со Стояновым до Хазанова с Новиковой, не позволили бы себе столь низкий уровень реприз, негодных даже для поселковых капустников. Недалеко от них ушли и театральные звезды, каковым по сценарию предписывалось сказать несколько слов «от себя», а затем прочитать одну из миниатюр Жванецкого. Сверхзадачу данного действа популярно объяснил Ярмольник: «Мы на самом деле выходим отмечаться. Нам дали какие-то бумажки, чтобы мы чепуху не несли». Но бумажки не спасли звезд. Удивительно не то, что они несли чепуху (юбилейный жанр – один из самых сложных), а то, что даже мастера калибра Чуриковой, Табакова, Ширвиндта, Юрского скверно справились с рассказами Жванецкого. Гораздо лучше все получилось у людей нетеатральных – Шойгу, Лаврентьева, Парфенова, Познера. И только гениальный клоун Полунин, почувствовавший эпидермой привкус фальши, вышел на сцену, не сказав ни слова – просто поцеловал юбиляра.

Высокое собрание навевало невысокие мысли. В зале царила катакомбная атмосфера ранних девяностых. Легкий градус оппозиционности и самодовольства, дикий восторг от шутки Стоянова «разработку Жванецкого вел лейтенант Вова Путин», все веселы, все любят друг друга, пока мы едины, мы неразделимы, возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть по одиночке… Почему-то в эти минуты особенно сильно почувствовалось, как эти талантливейшие, известнейшие люди, излучающие комплекс полноценности, вот так же легко и весело профукали перестройку, прорабами которой они и значились.

А тем временем в зале продолжал буйствовать пир духа. Деятели искусств дружно обволакивали Жванецкого «общим умиленным слюнотечением» (бессмертная фраза Лидии Гинзбург, точно описывающая любой массированный телевизионный юбилей). Камера не уставала любоваться известными всей стране лицами в партере. Жванецкий приступил к чтению своих старых и новых вещей. Восторги, несмолкаемые овации, Пугачева, цветы. И только глаза юбиляра жили отдельно от этого ликующего действа. Впрочем, именно за вечную невписанность в общий ряд мы и любим Жванецкого.

В России, по моему разумению, существовало два этапа юмористики: 1) смех сквозь слезы; 2) смех как оппозиционный акт. Жванецкий – гениальное дитя второго периода. Период закончился. Дитя выросло. Что делать? Работать, отвечает Михаил Михайлович. И он работает – один в трех лицах. Писатель Жванецкий тяготеет к отточенному слову, чистому звуку, потаенному смыслу. Сатирик Жванецкий бодрит народ, взошедший, словно опара, на смеховой культуре выделки Петросяна и Дубовицкой. Телеведущий Жванецкий служит мыслителем по найму, размышляет о Медведеве и Путине, кризисе и нефти, Ираке и Чечне, ибо он – вечный «Дежурный по стране» (под присмотром Андрея Максимова). Не самый удачный формат для юбиляра, но программа хороша приятной аурой и местом действия, то бишь Красной площадью. Ведь место это, частично превращенное в кладбище, осенено блистательным наблюдением мэтра: «Ничто так не сплачивает народ, как похороны руководства».

И только один раз мы увидели совсем другого Жванецкого – сомневающегося, мучительно преодолевающего дисгармонию бытия. Таким он предстал в программе «Жизнь замечательных людей». Снималась она в Одессе, и, пожалуй, впервые, глядя на экран, подумалось: изображение может передавать запах. Передача остро пахла морем, свежей рыбой, листвой на бульваре и чем-то таким особым, что бывает только в городе Бабеля и Жванецкого. Знаменитейшего писателя повсюду встречали не как высокого гостя, но как родного, близкого человека. Да и сам он все повторял: у меня есть любимая жена, сын, машина, я счастлив… Но камера молча, на одних крупных планах, помечала ту пропасть между видимым и сущим, что гложет общенародного кумира. Особенно поразил один кадр – в центре полупустой комнаты на стуле, сгорбившись, долго-долго сидит М. Ж. в куртке и низко надвинутой на лоб кепке. Камера мучительно медленно наплывает на лицо, и мы слышим признание, дающееся ему ценой невероятного усилия: «Ты стоишь на сцене, а они не смеются. Ты бы уполз на карачках, а нельзя. Возраст идет, ты должен смешить. А не хочется. Все привыкли, что ты смешишь, а самое страшное – и ты привык. Я ведь пишу и грустные вещи. Но публика этого не хочет знать». Порт, чайки, низкое небо, осень. А под «картинку» подложена его любимая голливудская музыка сороковых-пятидесятых. И от бодрой заезженной пластинки, и от этих тоскливых глаз, и от какого-то нереального города веет невыразимой тоской…

Однажды он сам в присущем ему шутливо-афористическом стиле вывел формулу вечного внутреннего конфликта: «Мы мечемся между Басковым и Киркоровым. У одного есть голос, у другого – слух. Вот мы и мечемся между ними, не зная, кого выбрать». Это он о себе сказал. И о нас тоже.

1 апреля

Парфенов прошелся гоголем

200-летие Николая Васильевича Гоголя, к моему удивлению, не стало главным событием дня. Сообщения о нем размещались ближе к концу новостных выпусков и носили дежурный характер. Отныне Гоголь в сознании не самых благодарных потомков окончательно сольется с образами ряженых казаков на подступах к «Октябрьскому», где случилась премьера «Тараса Бульбы», центральное событие юбилея. Умиротворенный Зюганов щедро раздавал интервью и, казалось, уже был готов принять в ряды компартии Тараса Бульбу, отважно перенесенного на экран членом данной партии Владимиром Бортко.

Другое юбилейное событие, напротив, идеально соответствовало моим ожиданиям. Двухсерийный фильм Леонида Парфенова «Птица-Гоголь» непременно получит ТЭФИ и будет демонстрироваться в качестве эталона для студентов. Особенности писателя-юбиляра, в творческой манере которого сошлись мистицизм и реализм, романтизм и дидактика, юмор и фантасмагория, – идеальный повод для превращения его двухсотлетия в выставку достижений народного телевизионного хозяйства. А кто это сможет сделать лучше Парфенова? Тут и поездки Л. П. по гоголевским местам, и спецэффекты от создателей «Дозоров», и трехмерная тень классика, и компьютерная графика, и анимация. С тщательностью сурдопереводчика Парфенов не только рассказывает, но и показывает.

В душе Леонида Геннадьевича живет художник и менеджер. В первом качестве он – человек интуиции и стиля. Во втором – специалист по массовому сознанию и коммерческому продукту (это когда для привлечения рекламоемкой аудитории приглашается Земфира, по-ученически старательно читающая гоголевскую прозу). Художник пишет отменный текст и филигранно отделывает детали. Менеджер постоянно печется о том, чтобы было: а) нескучно; б) модно (любимое словцо автора). Борьба мотивов внутри Парфенова трудноразрешима: слыть самым элитарным человеком в самом массовом из искусств – дело хлопотное.

В «Птице-Гоголе» ощущается легкий налет хлестаковщины. Желание объять необъятное порой приводит к сбоям ритма и вкуса. Призрак Гоголя, который материализуется с завидной частотой эдаким стариком Хоттабычем за спиной у Вольки-Парфенова, уместней смотрелся бы в документалках типа «Плесени». Фраза о «Шинели» «это повесть об убожестве» демонстрирует не свойственную автору легкость в мыслях. Ну а приписывание Даниилу Хармсу сочинения «Веселые ребята» и вовсе вызывает недоумение (авторы остроумнейшего парафраза – Доброхотова-Майкова и Пятницкий).

Впрочем, важны не частности, а концепция. Вряд ли Парфенов в компании Первого канала затеял весьма дорогостоящий проект только для того, чтобы увлекательно напомнить нам биографию писателя «к дате». А тогда для чего же? Вопрос открытый. Парфенов – гений эстетического камуфляжа, он не создает новую реальность, а лишь блистательно ее стилизует. Л. П. полагает, что история нуждается не столько в трактовках, сколько в инвентаризации. В «Намедни» фирменный прием работает отменно, но космос великого писателя плохо поддается инвентаризации. Тут нужна не отстраненность от предмета, а сопричастность. Когда ее нет, то ради эффектного названия можно и трагическую фигуру юбиляра уподобить птице гоголь, которая стала синонимом щегольства и самодовольства.

Впрочем, анализировать Парфенова – дело неблагодарное. Сколько изъянов ни найди, понимаешь: лучше никого нет. Он один высится Монбланом посреди уныло-равнинного телевизионного пейзажа.

7 апреля