Текст книги "Инферно. Армия Ночи"

Автор книги: Скотт Вестерфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

«Нет!» – безмолвно возопил я.

На лице Морганы возникло выражение беспокойства. Она замолчала, подняла руку, понюхала ее. И совершенно очевидно, узнала запах. Перевела взгляд на лестницу и увидела меня за перилами.

– Кэл? Это ты?

Мы, носители, никогда не забываем запахов. Я выпрямился, чувствуя головокружение от внезапного прилива крови к голове.

– Кэл из Техаса?

Моргана со стаканом в руке подошла к основанию лестницы.

– Там кто-то есть? – спросил один из мужчин и встал.

Я попятился вверх по ступеням, и тут рядом с Морганой возникла Анжела. В моем инжекторе всего одна доза, и эти женщины не буйные инфер-ны; они не только так же сильны и быстры, как я, они еще и не менее умны.

– Подожди-ка, Кэл, – сказала Моргана и поставила ногу на нижнюю ступеньку.

Я развернулся и рванул вверх по лестнице. Промчался через кухню и спальню, слыша за спиной быстрые шаги. Половицы негодующе скрипели, старый дом взорвался шумом погони.

Выскочив на балкон, я подпрыгнул, уцепился за край соседней крыши, подтянулся и схватил сапоги. Все еще в носках, пробежал по крыше и, перескочив проулок, оказался на четырехэтажном здании, откуда начался мой поход. Пошатнулся, упал, перекатился на спину и рывком натянул сапоги. На мгновение остановился и оглянулся на дом Райдеров.

Моргана стояла на балконе, разочарованно качая головой.

– Кэл! – окликнула она меня, не слишком громко, ровно так, как требовалось для моего обостренного слуха. – Ты не понимаешь, что происходит.

– Чертовски верно! – ответил я.

– Подожди там. – Она скинула туфли на высоких каблуках.

Где– то подо мной хлопнула дверь, и я отступил к другому краю особняка, оглядываясь через плечо. В уличной тени неслышно скользила Анжела Дрейфус в сопровождении команды маленьких черных фигурок.

Они окружали меня.

– Дерьмо…

Я побежал. Перепрыгнул на крышу следующего здания, промчался по ней, но там оказался тупик: проулок шириной пятнадцать футов. Если я не сумею перепрыгнуть его, то врежусь в кирпичную стену без окон и грохнусь на асфальт с высоты четырех этажей.

По задней стене здания тянулась пожарная лестница, которая вела в окруженный высокой оградой маленький двор. Я понесся по ней, перескакивая пролеты двумя быстрыми прыжками; лестница звенела под моими ногами. Оказавшись на земле, я промчался по траве и перебросил себя через ограду в следующий двор.

Я мчался, перепрыгивал через ограды, натыкался на велосипеды и укрытые брезентом решетки для барбекю. На противоположном от дома Райдеров углу узкий, заставленный мешками с мусором проулок выводил на улицу – всего лишь десятифутовая железная ограда и витки колючей проволоки между мной и свободой.

Я бросил куртку на проволоку и полез на влажные пластиковые мешки, распугивая бросившихся во все стороны крыс. Гора мусора зашаталась подо мной, я прыгнул и перекатился через ограду, чувствуя, как колючая проволока сжимается под моим весом, словно гигантская пружина.

А потом улица устремилась мне навстречу, точно асфальтовый кулак.

Я с силой врезался в нее, дыхание перехватило. Перекатился, вслушиваясь в звуки погони. Их не было – только топоток бегающих вокруг крыс. Я огляделся, но Анжелы нигде не заметил. Один кот, однако, наблюдал за мной из-под припаркованного неподалеку автомобиля. Глаза у него отсвечивали красным.

С трудом встав на ноги, я попытался содрать куртку с колючей проволоки, но не преуспел в этом, бросил ее и торопливо захромал в противоположном от дома Райдеров направлении. Ветер продувал футболку, правый локоть кровоточил от удара об асфальт. Отойдя на квартал, я остановил такси и сел в машину, дрожа, словно мокрый пес.

Эпидемия в Бруклине вырвалась на свободу.

В квартире было темно. Я щелкнул выключателем, но ничего не произошло.

Я замер в темноте, дрожа и давая глазам время приспособиться.

– Эй, есть тут кто? – позвал я.

И потом в мерцании часов DVD-плеера разглядел сидящую на кухонном столе человеческую фигуру. В воздухе ощущался запах жасмина.

– Ласи? Почему свет?…

Что– то полетело в моем направлении, Я вскинул руку и поймал предмет, пластиковый и легкий. Я недоуменно разглядывал его – лопаточка для переворачивания оладий.

– М-м-м… Ласи? Что случилось?

– Ты можешь видеть в темноте.

– Я… Ох!

– Придурок! – буквально прошипела она. – Думаешь, я забыла, как ты перекинул меня на балкон Фредди?

– Ну…

– Или не заметила, как ты обнюхивал надпись у меня на стене? Или что ты не ешь ничего, кроме мяса?

– Сегодня вечером я ел хлеб.

– Или не потрудилась пройти за тобой полквартала и посмотреть, как ты взбираешься на какой-то чертов дом?

Ее голос сломался на последнем слове, и я почувствовал затопивший комнату запах ее злости. Этот голос даже Корнелиуса заставил сидеть тихо.

– Мы с тобой договорились, Кэл, – ты не будешь лгать мне.

– Я и не лгал, – твердо заявил я.

– Дерьмо, все это дерьмо! – закричала она. – Ты носитель и до сегодняшнего вечера даже ни словом не упомянул об этом!

– Но…

– И что еще ты плел мне? «Мой друг спал с Морганой». Я своими ушами слышала! Друг, жопа! Ты заразился от нее, верно?

Я вздохнул.

– Да. Но я никогда не лгал тебе, просто кое о чем умалчивал.

– Послушай, Кэл, есть вещи, о которых, предполагается, люди должны сообщать, даже если их не спрашивают. Одна из них – тот факт, что ты заражен вампиризмом.

– Нет, Ласи. Это как раз тот факт, который я должен скрывать всю оставшуюся жизнь. От всех.

Она помолчала. Мы сидели в темноте, уставившись друг на друга.

– И когда же ты собирался рассказать мне? – в конце концов спросила она.

– Никогда. Ты что, не въезжаешь? Быть зараженным этой болезнью означает никогда не рассказывать об этом никому.

– Но что, если… – Она оборвала себя, покачала головой и продолжила шепотом: – Что, если ты захочешь переспать с кем-то, Кэл? Тогда ты должен рассказать ей.

– Я ни с кем не могу спать.

– Господи, Кэл, даже люди с ВИЧ имеют секс, просто используют презерватив.

Чувствуя, как колотится сердце, я повторил суровую догму, которую втолковывали нам на занятиях.

– Споры паразита жизнеспособны даже в слюне и достаточно малы, чтобы проникать сквозь латекс. Любой вид секса для нас опасен, Ласи.

– Но ты… – Ее голос сошел на нет.

– Другими словами, Ласи, это абсолютно исключено. Я не могу даже поцеловать никого!

Я выкрикнул последнюю фразу, придя в ярость от необходимости говорить такие вещи вслух, это делало их еще более реальными и неотвратимыми. Я вспомнил свои жалкие фантазии в ресторане, свою надежду на то, что меня могут принять за нормального человека, а нас вместе за парочку.

Она снова покачала головой.

– И тебе не приходило в голову, что это может оказаться важно для меня?

Какое– то время этот вопрос звенел у меня голове, напомнив, как прошлой ночью звук ее дыхания заполнял комнату.

– Важно для тебя?

– Да.

Она встала, подтащила к потолочному светильнику кресло, забралась на него и ввернула на место лампочку. Вспыхнул свет, заставив меня прищуриться.

– Что еще важно для тебя? Хочешь почитать мой дневник? Порыться в моем шкафу? Я и так рассказал тебе практически все!

Ласи слезла с кресла и направилась к двери. Ее рюкзак уже лежал там, полностью упакованный. Она собиралась уйти.

– «Практически все» явно оказалось недостаточно, Кэл. Нужно было рассказать мне. Нужно было понять, что я захочу это узнать. – Она положила на стол сложенный листок бумаги, подошла ко мне и поцеловала в лоб. – Мне по-настоящему жаль, что ты болен, Кэл. Я буду у сестры.

Мысли метались, угодив в ловушку тех ночных кошмаров, когда понимаешь, как важны будут следующие произнесенные тобой слова, но даже не можешь открыть рот.

В конце концов вспышка воли прорвалась сквозь этот хаос.

– Почему? Почему тебе жаль, что я болен?

– Господи, Кэл! Потому что я думала, что у нас с тобой что-то есть. То, как ты смотрел на меня. С самого первого раза, когда мы встретились в лифте.

– Это потому, что… ты мне нравишься. – Горло перехватило, глаза жгло, но нет, я не заплачу. – С этим я ничего не могу поделать.

– Мог хотя бы сказать мне, а то складывается впечатление, будто ты морочил мне голову.

Я открыл рот, собираясь возразить, но понял, что она права. За исключением одного аспекта – больше всего я морочил голову самому себе. Не признавал, как сильно она мне нравится, пытался забыться, не желая осознавать; не может быть другого исхода, что, уличив меня в притворстве, она почувствует себя разочарованной и преданной, а я буду беспомощно оправдываться. Однако я не мог сообразить, как выразить все это, поэтому не сказал ничего. Ласи открыла дверь и ушла.

Какое– то время я сидел, стараясь не заплакать, цепляясь за мысль, которая каким-то образом доставляла мне удовольствие: я тоже нравлюсь Ласи. Bay!

Позже я покормил Корнелиуса и подготовил себя к долгой бессонной ночи в муках оптимальной вирулентности. Достал напичканную спорами зубную щетку и все книги Ночного Дозора, которые прежде убрал; в общем, вернул квартиру к тому виду, который она имела до появления Ласи. Даже опрыскал кушетку средством для чистки окон, пытаясь забить ее запах.

Но прежде чем лечь спать, я взглянул на сложенный листок, который она оставила. Номер сотового телефона. Значит, когда ее дом очистят, я могу позвонить ей и сказать, чтобы она возвращалась? Или когда куплю ей новый дуршлаг? Или это приглашение к дружбе, которая все равно обернется разочарованием?

Я улегся на футон, чувствуя успокаивающую тяжесть четырнадцати фунтов Корнелиуса на груди и смакуя в уме эти и другие вопросы, которые, я знал, будут плясать за закрытыми веками на протяжении следующих восьми часов. Постойте, я сказал «восьми часов»? Я имел в виду – четырехсот лет.

18
ПЛАЗМОДИЙ

А вы знаете, что можно умереть от укуса комара?

Каждый год около двух миллионов человек уходят из жизни по этой причине – виной тому паразит под названием плазмодий. Вот как это происходит.

После укуса инфицированного комара плазмодий проникает в кровеносную систему и перемещается по телу, пока не оказывается в печени, где задерживается примерно на неделю. За это время он претерпевает изменения – как гусеница превратившаяся в бабочку.

Я сказал «в бабочку»? В данном случае это больше похоже на микроскопический танк. Плазмодий отращивает «гусеницы», чтобы ползать по стенкам кровеносных сосудов, а в голове что-то вроде ракетной пусковой установки, которая помогает ему буквально прорываться в красные кровяные клетки.

Внутри ее плазмодий оказывается недоступен для иммунной системы и, следовательно, в безопасности. Однако на этом он не успокаивается. Пожирая внутренность клетки, он создает из них шестнадцать копий себя самого. Они прогрызают себе путь дальше, нападают на все новые и новые кровяные клетки и в каждой из них создают еще по шестнадцати копий…

Нетрудно догадаться, что это создает проблему. Проблему под названием «малярия».

Вспомним, как протекает малярия. По мере того как плазмодий пожирает клетки, вы ощущаете то озноб, то высокую температуру, которая подскакивает раз в несколько дней. Печень и селезенка увеличены, моча темная от погибших кровяных клеток.

Дальше – больше. Задача кровяных клеток разносить по телу кислород, но, как только они превращаются в фабрики по размножению плазмодия, кислород перестает поступать. Кожа желтеет, начинается бред. Если малярию не лечить, человек в конце концов впадает в кому и умирает.

Но почему плазмодий такой зловредный? Зачем паразиту убивать вас, ведь это означает, что он и сам умрет? Это как-то не согласуется с законом оптимальной вирулентности.

Штука вот в чем; малярия не передается от человека к человеку, потому что в массе своей люди не кусаются. Поэтому, чтобы инфицировать других людей, плазмодию необходимо вернуться в комара.

Это сложнее, чем кажется на первый взгляд, потому что, кусая вас, комар высасывает крошечную, размером с него самого, капельку крови. Однако плазмодий не знает, какую именно капельку комар высосет, поэтому ему приходится оккупировать всю кровеносную систему, даже если в итоге это убьет вас.

В данном конкретном случае оптимальная вирулентность означает тотальное господство.

Однако некоторая утонченность все же плазмодию присуща. Иногда он делает перерыв в своем смертоносном наступлении.

Почему? Потому что если в одном месте в одно и то же время малярией заболеет слишком много людей, она может убить их всех. Для плазмодия это неприемлемо – чтобы продолжать размножаться, ему необходимы люди. Поэтому время от времени он делает передышку. Фактически штамм может слоняться внутри человека в течение тридцати лет и только потом сделает решающий ход.

Вам кажется, что вы в полном порядке, но он тут как тут, притаился в печени и ждет подходящего момента, чтобы выпустить на волю свои машины уничтожения.

Хитроумно, правда?

19
ПЕРЕНОСЧИК ИНФЕКЦИИ

Проснулся я в мерзком настроении и полной готовности надраить кое-кому задницу. Начал я с Чипа из архива.

– Привет, Малыш.

– Прежде всего, не смей называть меня Малыш!

– Черт побери, Кэл! – В больших карих глазах Чипа появилось выражение обиды. – Что с тобой? Мало спал?

– Совсем не спал. Мне не давало уснуть кое-что, связанное с Морганой Райдер, живущей на расстоянии всего полумили.

Он удивленно заморгал.

– Что ты имеешь в виду?

Я вздохнул и уселся в кресло для посетителей. По дороге сюда я придумывал эту драматическую фразу, а теперь Чип уставился на меня с таким видом, словно я говорю на средневековом голландском.

– Ладно, Чип. Слушай внимательно. Я нашел Моргану Райдер, свою предшественницу, которую вы так безуспешно разыскивали до сих пор. Через телефонный справочник!

– Ух ты! Ну не смотри на меня так.

– Нет, Чип, я буду смотреть на тебя так. Это архив, не так ли? И у вас тут есть телефонный справочник, верно?

– Конечно, но…

– Вы пудрили мне мозги, да?

Он вскинул руки.

– Никто не пудрил тебе мозги, Кэл, – Он наклонился вперед и немного понизил голос– По крайней мере, никто из архива. За это я ручаюсь.

Следующее саркастическое замечание застряло у меня в горле. Прошло какое-то время, прежде чем я врубился.

– Что ты имеешь в виду, говоря «никто из архива»?

Он оглянулся через плечо.

– Никто из архива не пудрил тебе мозги.

Над головой заскрипел вентилятор.

– Кто? – прошептал я.

Чип сделал глубокий вдох и жестом показал, чтобы я придвинулся еще ближе.

– Все, что я могу тебе сказать, – дело забрали у нас наверх.

– Наверх, это уж точно.

– Передали на более высокий уровень. После того как ты выяснил ее фамилию, нам велели отслеживать трех других пропавших людей, но Моргану Райдер оставить в покое. Сказали, тут требуется особый подход.

Меня пробрала дрожь.

– Из офиса Мэра?

Чип не ответил ничего, но этим сказал мне все.

– М-м-м… Такое часто случается?

Чип не слишком убедительно пожал плечами.

– Ну… – Он пожевал нижнюю губу. – На самом деле никогда не случается. В особенности подобным способом.

– Каким способом?

Он наклонился совсем близко, и сквозь скрип вентилятора его шепот стал едва слышен.

– Таким способом, при котором никто ничего не говорит об этом тебе, Кэл. Видишь ли, предполагается, что мы копируем любую информацию, которую офис Мэра находит, и передаем тебе. Однако не предполагается, будто мы понимаем, что нас отстранили от этого дела. И не предполагается, что я могу сообщить тебе об этом сейчас, на случай если ты еще не врубился.

– Ох!

Я тяжело откинулся в кресле, мой праведный гнев таял на глазах, словно пена. Орать на Чипа – одно, но набрасываться на Ночного Мэра… этого я как-то не мог себе представить. Четырехсотлетние вампиры производили на меня сильное впечатление. Значит, заговор. Но Ночной Мэр? Глава всего, большая «шишка». Против кого он мог затеять заговор? Против нас? Против всего Ночного Дозора? Против человечества?

Я снова перегнулся через стол.

– Послушай, Чип. Раз не предполагается, что ты можешь рассказать мне об этом, наверное, имеет смысл притвориться, будто ничего не было, а?

Чип не отвечал, просто кивнул на самый большой из множества плакатов, висевших у него на доске объявлений, – даже больше, чем грозное объявление «У НАС РУЧЕК НЕТ», – и я понял, что секрет останется между нами. Большими прописными буквами там значилось:

КОГДА СОМНЕВАЕШЬСЯ, ПРИКРЫВАЙ СВОЮ ЗАДНИЦУ.

Потом я отправился повидаться с доктором Крысой.

Если я кому и мог доверять в Дозоре, то это ей. В отличие от Шринк и Мэра, она не носитель, не живет уже на протяжении нескольких столетий и не даст за старые семьи задницу даже самой завалящей крысы. Она ученый и предана только истине.

Тем не менее на этот раз я решил действовать осторожнее, чем с Чипом.

– Доброе утро, доктор Крыса.

– Доброе, доброе, Малыш! – Она улыбнулась. – Как раз тебя-то я и хочу видеть.

– Правда? – Я тоже нацепил на лицо улыбку. – С чего бы?

Она откинулась в кресле.

– Эти инферны, которых ты нашел вчера… тебе известно, что они могут разговаривать?

Я вскинул брови.

– А как же. Патриция Мур разговаривала со мной.

– В жизни не видела ничего подобного.

– А Сара? Она тоже разговаривала со мной.

Доктор Крыса покачала головой.

– Нет, Кэл, это другое. В смысле, многие инферны, получив снотворное, на несколько мгновений обретают здравый ум. Однако пойманная вчера парочка разговаривает между собой, что просто сбивает с толку.

Я тяжело плюхнулся в кресло.

– Но они ведь муж и жена. Как же в таком случае проклятие? Разве они не должны начинать вопить при одной мысли друг о друге?

– Так должно быть, и тем не менее, помещенные в разные камеры, они перекрикивались между собой. По-видимому, они чувствуют себя прекрасно, пока не видят друг друга.

– Может, действие лекарств?

Доктор поджала губы.

– После всего одной ночи? Невозможно. И, насколько я понимаю, они разговаривали уже не в первый раз. Думаю, там, в туннеле, они жили вместе – распределяли между собой охотничьи обязанности, беседовали в темноте. Потрясающая вещь. Они практически… – Она не смогла закончить предложение.

– Нормальны?

– Да. Почти.

– М-м-м, за исключением того, что в туннеле явные следы каннибализма.

Доктор Крыса снова покачала головой.

– Мы не нашли там никаких человеческих останков, Кэл. Они ели голубей. Если уж на то пошло, и черепа в логовище Сары имеют возраст больше полугода. Вот почему потребовалось столько времени, чтобы найти ее, – она перестала охотиться на людей и начала есть крыс.

– Да уж. Ее бывший бой-френд живехонек и сидит сейчас перед вами.

Она бросила на меня взгляд, выражающий «не будь тряпкой».

– Ну, есть крыс гораздо лучше, чем людей. Думаю, твой штамм… другой.

– А что насчет: «Как мило, что придется съесть его»?

Доктор Крыса развела руками.

– Ну, может, начальные симптомы этого штамма такие же скверные, как у обычных инфернов.

Но в конечном счете паразит успокаивается. Похоже, он не превращает людей в безумных монстров. По крайней мере, не навсегда.

Я кивнул. Эта теория вполне согласовывалась с тем, что я видел вчера в доме Морганы.

– Знаешь, не исключено, что породили его мы, – продолжала доктор Крыса.

– А? Кто «мы»?

– Ночной Дозор. Безумным инфернам вообще трудно выжить в современном городе, а тут еще мы охотимся на них. Может, это адаптация к Ночному Дозору. Может, ты – часть целого нового вида, Кэл, с более низким уровнем оптимальной вирулентности. Инферны, но менее безумные и менее склонные к насилию. Заражение обычно происходит половым путем. Так легче выжить в городе.

– Значит, на самом деле невосприимчивы больше чем один на сотню людей?

– Определенно. – Доктор Крыса медленно кивнула. – Это имеет смысл. Вот только как быть с культом котов? – Заметив, как изменилось выражение моего лица, она нахмурилась. – Что такое, Кэл?

– Ничего, все в порядке. Вы сказали «с культом котов»?

– Да. – Доктор Крыса улыбнулась и закатила глаза. – Эти двое, которых ты вчера поймал, только и говорили, что о коте-инферне. Котик в порядке? Нельзя ли нам увидеть его? Его хорошо кормят? – Она засмеялась. – Что-то вроде проклятия наоборот; может, раньше они терпеть не могли котов и поэтому теперь любят их… Не знаю. Странная мутация, правда?

– Мутация? Мутация в форме культа котов? И приходится на то же самое время, что и мутация заражения через котов? – Я застонал. – Что-то слишком много совпадений, вам не кажется, доктор?

– И тем не менее перед нами по-прежнему всего лишь совпадение, Кэл.

– Но почему вы так уверены в этом?

– Потому что твой кот-инферн не способен к распространению паразита. – Она встала и направилась к дальней стене, около которой громоздилась груда клеток с самыми разными котами. Их объединяло то, что все они имели вид запущенных, бездомных, долгое время скитавшихся по улицам. – Видишь этих ребяток? Со вчерашнего дня я пытаюсь добиться передачи инфекции от кота-инферна к одному из них, и… ничего. Даже если они облизывают друг друга и едят из одной миски. Ноль. Все равно что заставлять двух комаров заразить друг друга малярией – безнадежно.

– А если инфекция передается через крыс? Она покачала головой.

– Это я тоже проверила. Все перепробовала – укусы, прием внутрь, даже переливание крови, но паразит не перешел ни на одну крысу и уж тем более от крысы к коту. Наш кот-инферн – эволюционный тупик.

Пришлось прикусить губу, чтобы не начать спорить. Этот кот-инферн – не тупик, мне было известно о дюжине других. Но как объяснить все доктору Крысе, не рассказав о том, что я видел прошлой ночью? А расскажи я ей о доме Райдеров, не обойтись без упоминания о Моргане и Анжеле, о способе, каким я нашел их, а это означало бы поднять вопрос о том, что Чип сообщил мне об офисе Мэра…

Внезапно мысли перестали метаться, и остановило их не что иное, как запах логовища доктора Крысы – запах, который подозрительным образом отсутствовал прошлой ночью: крысы. В доме Райдеров было так чисто – ни груд мусора, ни зловония гниющих отбросов и, соответственно, никаких признаков крысиной «семьи».

– А что, если крысы тут вообще ни при чем? – спросил я.

Она фыркнула.

– Ты ведь сам обнаружил огромную «семью» внизу, в туннеле, Кэл.

– Нет, я не это имею в виду. Те крысы, конечно, носители и представляют собой рассадник болезни. Но что, если не они инфицировали кота-инферна?

– Я ведь уже говорила тебе – инфекция не передается от кота к коту. Откуда же ей взяться?

– От людей.

Она хмуро уставилась на меня.

– Что, если этот штамм похож на малярию? – продолжал я. – Просто роль комаров играют коты? Если паразит перескакивает с котов на людей и обратно?

Доктор Крыса улыбнулась.

– Интересная теория, Малыш, однако существует одна проблема.

Она подошла к клетке, где, спокойно наблюдая за нами, лежал кот-инферн, и сунула палец между прутьями.

– М-м-м… доктор Крыса, я на вашем месте поостерегся бы…

Она усмехнулась – кот обнюхивал ее палец, его усы подрагивали.

– Этот кот не склонен к насилию. Он не кусается.

Моя рука непроизвольно метнулась к щеке.

– Забыли, что он сделал с моим лицом?

Доктор Крыса фыркнула.

– Любой кот нападает, если вывести его из себя. И, как бы то ни было, это царапина, не укус.

Она сквозь прутья клетки почесала коту лоб. Он блаженно закрыл глаза и замурлыкал.

– И все же коты играют важную роль! – воскликнул я. – Я в этом уверен!

Она повернулась ко мне.

– Коты? Во множественном числе?

– Ох! Ну, потенциально во множественном.

Доктор Крыса прищурилась.

– Кэл, ты не обо всем рассказал мне?

Я не рассказал ей о множестве вещей. Однако именно в этот момент в сознании мелькнула ужасная мысль…

– Подождите. Предположим, штамм передается от котов к людям и обратно без укусов. Как это могло бы происходить?

Подозрительное выражение на лице доктора Крысы сохранилось, но она мне ответила.

– Ну, это может происходить разными способами. Помнишь токсоплазму?

– Как можно забыть токсоплазму? Она всегда у меня в голове.

– У меня тоже. Споры токсоплазмы переносятся по воздуху. Коты оставляют их в своем туалете, а потом они поднимаются и попадают нам в нос. Однако это срабатывает только от кота к человеку, не наоборот. Для двухстороннего переноса необходимо, чтобы человек и кот дышали друг на друга на очень близком расстоянии…

Я вспомнил кое-что, сказанное доктором Крысой прежде, и живот у меня свело.

– Вы имеете в виду, когда кот ворует человеческое дыхание?

Она улыбнулась.

– Как в старых легендах, где коты предстают этакими демонами? Ну да. Такое возможно. – Она снова нахмурилась. – И знаешь, эти старые истории берут начало примерно со времен чумы.

– Да. Чумы.

Глаза доктора Крысы стали как блюдца – наверное, мое лицо приобрело странную окраску.

– Что такого я сказала, Кэл?

Я не отвечал.

Одно совсем мелкое, но ужасное воспоминание всплыло в сознании, кое-что, сказанное Ласи вчера.

– Да, – пробормотал я, – ничего не скажешь, приятно.

– Что «ничего не скажешь, приятно»?

– Мне нужно идти.

– Что случилось, Кэл?

– Ничего. – Я встал, нетвердо держась на ногах. – Просто мне нужно домой.

Она вскинула брови.

– Плохо себя чувствуешь?

– Нет, я в порядке. Вот только этот разговор напомнил мне, что… ну, мой кот нездоров.

– А-а. Надеюсь, ничего серьезного.

Я чувствовал легкое головокружение оттого, что слишком быстро встал.

Во рту пересохло. Хотя… Может, все, о чем мне подумалось, и неправда.

– Скорее всего, не слишком серьезно. Вы же знаете, как это бывает с котами.

Поездка в Бруклин на такси оказалась самым неприятным в моей жизни способом истратить двадцать долларов. Мы мчались по Уильямсбергскому мосту, и, глядя в окно, я спрашивал себя, не сошел ли с ума. Неужели возможно, чтобы Корнелиус заразился от меня?

Старый кот никогда не кусал меня, а в последний год даже не царапал.

«Передается по воздуху», – сказала доктор Крыса.

Это, скорее всего, чушь. Заболевания, которые передаются через телесные жидкости, не могут внезапно начать передаваться по воздуху, иначе все мы умирали бы от болезни Эбола, и заболевали бы бешенством, просто прогулявшись в лесу, и все были бы носителями ВИЧ…

Конечно, заболевания меняются. Эволюция никогда не дремлет. Однако мой штамм не мог быть совсем новеньким, с иголочки, – для этого он достиг слишком высокой стадии развития. Он инфицировал котов, превращал человеческие жертвы в поклоняющихся котам носителей, делал их более разумными и хитрыми инфернами. Адаптация во всей своей полноте.

И эти древние легенды о котах, ворующих дыхание… истории семисотлетней давности. Если штамм существует уже на протяжении семисот лет, где же он прятался? Потом я вспомнил бледных крыс, похороненных глубоко под поверхностью земли – до тех пор, пока из-за прокладки туннеля подземки они не получили доступ наверх. Возможно ли, чтобы они существовали во тьме на протяжении столетий, сохраняя в неприкосновенности древний штамм? А эта тварь, мерзкий запах которой я там ощущал, хотя так ее и не увидел? Какое отношение к тому подземному созданию имеет затаившийся во мраке штамм паразита?

Поездка продолжалась целую вечность, мои потные ладони оставляли следы на виниловых сиденьях, солнечный свет вспыхивал в промежутках между опорами моста, счетчик такси тикал, словно бомба замедленного действия, воспоминание, которое обрушилось на меня в офисе доктора Крысы, снова и снова прокручивалось в голове. Голос Ласи, говорящий: «Конечно, здесь нет моих вещей, и тащиться приходится из Бруклина, и на мне всю ночь лежал толстозадый кот. Но в остальном это, типа… приятно».

– Да. Ничего не скажешь, приятно, – снова прошептал я.

По дороге домой я купил в долларовом магазине[18]18
  Долларовый магазин – магазин, торгующий недорогими товарами, каждый из которых, как правило, стоит один доллар.


[Закрыть] фонарик.

– Эй, кис-кис! – позвал я, едва открыв дверь. – Время ням-ням.

Сначала я не услышал ничего и подумал, а вдруг Корнелиус каким-то образом вычислил, что я знаю его секрет, и сбежал от меня в широкий мир. Однако потом он вышел из ванной. Я включил фонарик и посветил прямо ему в глаза…

Они вспыхнули кроваво-красным. Он замигал и вздернул голову.

Я рухнул на пол, выронив фонарик. Кроме всех моих подружек я заразил еще и собственного кота. Как сильно он болен?

– Ох, Корни… Он замяукал.

Ведь целый год прошел, как я до сих пор не разглядел его глаз? Конечно, с моим ночным видением я почти никогда не включал света. Корнелиус подошел, положил голову мне на колени и негромко мяукнул. Я погладил его, и он довольно замурлыкал.

– И давно? – вслух спросил я.

Скорее всего, большую часть последнего года. Корнелиус всегда спал со мной на футоне. И не сосчитать, сколько раз, проснувшись, я обнаруживал его у себя на груди, обдающим меня запахом кошачьего корма. Может, он заразился еще до того, как я обнаружил изменения в самом себе. Может, и Сара заразилась через него. Она всегда жаловалась по утрам, что его вес давит ей на мочевой пузырь. Может, секс тут вообще ни при чем. Может, она его инферн, не мой. Может, Ласи уже… Я встал и покормил Корнелиуса, действуя на автопилоте и безуспешно сражаясь с паникой. В конце концов, Ласи провела здесь всего одну ночь. И даже если она уже заразилась, ее положение лучше, чем в случае с Сарой. Ранняя диагностика, что ни говори. Нужно просто как можно быстрее начать лечить ее.

Конечно, начать лечить означает, что мне придется пойти в Ночной Дозор и признать, что я ответствен за Инцидент Раскрытия Тайны. И рассказать обо всем, что я видел в Бруклине и что пытались скрыть в офисе Мэра. И доверить им жизнь Ласи – теперь, когда я не доверил бы им даже пользоваться телефонным справочником. Только тут до меня начало доходить, в какой степени все готово пойти прахом. Ночной Дозор коррумпирован, паразит передается по воздуху, этому успешно способствует Моргана Райдер – новая Тифозная Мэри. Ну и в виде бесплатного приложения кошки-фамильяры.

Даже если Ласи еще не инфицирована, я просто обязан предостеречь ее. Не важно, в какой мере сейчас не склонны к насилию Патриция и Джозеф Мур. Кто-то ведь съел парня из 701-й квартиры и использовал его внутренности для своих граффити.

Мне припомнились компьютерные имитационные модели, которые доктор Крыса показывала нам во время занятий по теме «Охота на инфернов», демонстрируя, как мы помогаем спасать мир. На пути к развитию до уровня эпидемии все заболевания достигают того, что называется критической массой, – точки, на которой хаос начинает питать сам себя. Бродящие по улицам инферны, боящиеся выходить на работу мусорщики, громоздящиеся все выше груды мусора, беспрерывно размножающиеся и кусающие всех подряд крысы, порождающие новых инфернов. Вдобавок этот штамм будет склонять нервничающих людей обзаводиться кошками, которые, предположительно, должны спасать их от крыс, а кошки начнут порождать новых инфернов…

Ну, думаю, картина ясна. На протяжении ближайших дней и недель заложенная Морганой и Анжелой бомба замедленного действия породит кратковременные взрывы каннибализма. Нью-Йорк обещает стать отвратительным, опасным городом.