Текст книги "Инферно. Последние дни"

Автор книги: Скотт Вестерфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Часть IV
Сделка

Примерно семьсот лет назад болезнь, покончившая с Римской империей, вернулась.

Человечество уже встало на дурной путь. Китай только что пережил жестокую гражданскую войну, Европа перенесла разрушительный голод, и надвигался небольшой ледниковый период. По всему миру температура падала, зерновые погибали, и все страны нищали. То немногое, что осталось, сгорало в горниле войн.

И тут в Азии появился неумолимый, смертоносный мор. В некоторых китайских провинциях погибали девятнадцать из каждых двадцати человек. Болезнь перекинулась в Европу, где убила треть населения. Самая интенсивная часть этой вспышки продолжалось всего пять лет, но в целом в мире умерли 100 миллионов человек.

Историки высказывали предположение, что эта Черная смерть была бубонной чумой и ее бактерии распространяли крысы. Однако тут обнаружилось явное несоответствие: слишком много людей умирало слишком быстро. Поэтому некоторые считали, что это могла быть новая форма сибирской язвы, передающаяся от животных к человеку. Другие полагали, что это вирус типа того, который вызывает болезнь Эбола, внезапно эволюционировавший, начавший переноситься по воздуху, распространившийся по миру через рукопожатия, кашель и потом исчезнувший.

Но чем на самом деле была эта Черная смерть, откуда пришла и почему так быстро исчезла?

Держите глаза открытыми – и поймете.

Магнитофонные записи Ночного Мэра: 313–314

18
«Anonymous 4»[45]45
  «Анонимы 4».


[Закрыть]

ЗАХЛЕР

Офис студии звукозаписи «Красные крысы» выглядел фотлично. Может, это и не самая крупная студия в мире – «Красные крысы» независимая организация, – но они имели в полном своем распоряжении старый городской дом в Ист-Твентис. Вводя нас внутрь, Астор Михаэле сообщил, что когда-то здесь жила самая богатая нью-йоркская семья. Нижний этаж все еще напоминал банковское помещение: антикварные медные ограждения вокруг конторки консьержа, двери из твердого дуба, толщиной со словарь.

Здесь стояла целая очередь ребят, дожидающихся возможности лично вручить свои компакт-диски и резюме. В основном они были одеты как для сцены: глаза подведены черным, ногти тоже черные, рваная одежда и «могавки».[46]46
  «Могавки» – мягкая обувь по типу той, которую носили индейцы одноименного племени.


[Закрыть] Все до одного стремились выглядеть глупо, но широко распахнутыми глазами провожали нас пятерых, которых проводили внутрь, за медное ограждение. Меня посетило странное озарение: «Мы – рок-звезды, а они нет».

Я всегда знал, что Перл приведет нас куда надо, но не думал, что это произойдет так быстро. Не чувствовал готовности к этому, в особенности учитывая, что всего неделю играл на новом инструменте.

Однако Перл было не остановить. Она даже умудрилась договориться с родителями Минервы, и они отпустили ее в Манхэттен в будний день. Предполагалось, что они отправились покупать Минерве новые наряды, и это как-то было связано с ее днем рождения.

Мы протопали по лестнице в подвал, где располагался личный офис Астора Михаэлса, представляющий собой стальной куб старого сейфа, из тех, куда можно было входить, и освещенный лишь мерцанием экрана компьютера. Комната была размером с гараж на одну машину, вдоль стен тянулись ряды вполне современных сейфов для хранения ценностей. Металлическая дверь в фут толщиной выглядела такой тяжелой, что казалось, ее не сдвинуть с места – кстати, я надеялся, что так оно и есть. Если бы кто-то закрыл ее, я начал бы вопить.

На стенах висели огромные фотографии – претендующие на художественность изображения заваленных мусором проулков, хлещущей черной воды и крыс.

Да, крыс. И это было не самое странное в том, что касалось Астора Михаэлса.

Наш новый агент часто облизывал губы и, улыбаясь, никогда не показывал зубов. Он не снимал солнцезащитные очки, пока мы не спустились вниз, в темноту, и как только снял их, я возжелал, чтобы он нацепил их снова. Слишком большие были у него глаза, слишком надолго их взгляд задерживался на трех девушках, в особенности на Минерве.

От этого бросало в дрожь, но, надо полагать, если вы агент студии звукозаписи, то можете положить глаз на любую девушку, на какую пожелаете. И если уж на то пошло, не имело значения, нравился мне этот мужик или нет. Нас запишут.

Ну, почти. Перл сказала, что ее адвокат изучает контракт. Да-да, все так и было – она сказала «мой адвокат» тем же тоном, каким сказала бы «мой садовник», или «мой водитель», или «мой Дом в Коннектикуте». Типа, адвокат – это что-то, что ты держишь в выдвижном ящике наряду с АА-батарейками и запасными ключами от дома.

– Через несколько минут мы поднимемся наверх, – сказал Астор Михаэле. – Рынок умирает от желания заполучить вас. Они, конечно, любят музыку, но хотят удостовериться, что вы действительно имеете это.

«Что еще за "это"?» – чуть не спросил я.

Но потом посчитал, что если вы имеете это, то, скорее всего, у вас не возникнет необходимости спрашивать, что это такое, что бы оно ни значило, и, значит, нужно держать язык за зубами.

– Нам нужно как-то принарядиться? – спросила Перл.

Что не имело никакого смысла, поскольку она выглядела фотменно в своем плотно облегающем черном платье, с тонкой, украшенной бриллиантами цепочкой, туго обхватывающей шею. Жаль только, что теперь она не носит очки, отчего выглядит не такой умной и начальственной.

Тем не менее, смотрелась она изумительно.

Астор Михаэле только отмахнулся.

– Просто будьте самими собой.

«Что, если сегодня я превращусь в большой потный комок нервов?» – хотелось мне спросить, но это было из той же серии, что расспрашивать про «это».

Мы поднялись по лестнице, где группа людей со стрижкой за шестьсот долларов каждый сидели вокруг стола, по форме и размерам похожего на длинный, закругленный бассейн. Перл, естественно, взяла команду на себя. Она рассказала о тех, кто оказал на нас «влияние», называя группы, о которых я никогда не слышал, только видел их компакт-диски на ее постели.

Минерва сидела во главе стола, сияя и впитывая все комплименты в свой адрес. Она, очевидно, имела это – сейчас даже я видел это как отражение в глазах представителей рынка. С тех пор как Минерва и Мос стали тайно встречаться, ее облик наркоманки медленно изменялся, превращаясь во что-то другое – то ли менее, то ли более устрашающее, я не мог точно сказать.

Однако стриженые «съели» все это.

Мос, казалось, произвел на них впечатление, типа, он тоже имел это. Как будто Минерва передала это ему. В последнее время он выглядел более значительно, глаза излучали уверенность и совершенно новый тип голода, которого я не понимал.

Вот еще странность: становясь все меньше похожей на наркоманку, Минерва, казалось, подталкивала Моса в прямо противоположном направлении, так, что практически мы с ним даже как бы разошлись.

Я и Алана Рей помалкивали, типа, как и положено ритмической группе. В конце концов, теперь я басист, а мы много не болтаем.

Через какое-то время мы снова спустились в сейф, а стриженые остались наверху обсуждать нас. Астор Михаэле сказал, что мы проделали хорошую работу, а потом выдал нам фотличные новости:

– Мы хотим, чтобы вы поучаствовали в выступлении. Четыре группы «Красных крыс» в маленьком клубе, который мы снимаем. – Он облизнул губы. – Через две недели. Надеюсь, это не слишком скоро.

– Скоро – это хорошо, – сказала Перл.

Наверно, это было умно с ее стороны, но на меня нахлынула волна паники. Еще две воскресные репетиции с новым инструментом – этого казалось недостаточно. Я, конечно, упражнялся четыре часа каждый день, но это совсем не то, что играть с группой. Большие басовые струны все еще ощущались неподатливыми под моими пальцами – все равно, что в перчатках играть.

– Правда, существует одна проблема, – продолжал Астор Михаэле. – Афиши мы печатаем завтра утром. И рекламу тоже.

– Дерьмо! – Перл откашлялась. – А у нас все еще нет названия.

– Мы собирались этим заняться, – выпалил я. – Но все как-то не было времени.

– Не можем достигнуть общего согласия, – проворчал Мос.

Перл рядом со мной беспокойно заерзала на большой кожаной кушетке Астора Михаэлса.

– Может, мы будем просто «Особые гости» или что-то в этом роде?

Он покачал головой, губы разошлись, и на мгновение стали видны зубы.

– Афиши и реклама стоят денег, Перл. Деньги будут потрачены впустую, если на них нет вашего названия.

– Да, наверно, вы правы.

Она оглядела нас.

– Вот что мы сделаем, – сказал Астор Михаэле. – Я схожу на ланч, а вы пока обсудите этот вопрос. Вернусь через час, и вы сообщите мне название, полностью согласованное между всеми вами. Не список, не предположения или идеи: одно название, идеальное или нет.

Перл сглотнула.

– А если нет?

Он пожал плечами.

– Тогда сделка не состоится.

– Что? – Перл широко распахнула глаза. – Никакого выступления?

– Вообще ничего. – Астор Михаэле встал и направился к выходу. – Если вы впятером не в состоянии договориться о названии, то как, интересно, вы будете гастролировать вместе? Как вообще вас можно будет записать? Как могут «Красные крысы» выполнять свои обязательства перед вами на протяжении пяти лет, если вы не в состоянии согласовать одно простое название? – Он стоял в дверном проеме, надевая темные очки на смеющиеся, слишком большие глаза. – Так что если вы не согласуете что-нибудь идеальное, сделки не будет.

– Но… это же не взаправду? – спросила Перл.

– Взаправду. У вас есть час. – Астор Михаэле взглянул на часы. – Неплохая мотивация?

Некоторое время мы сидели в молчании, увеличенные фотографии крыс таращились на нас. В комнате витало чувство вины, как если бы мы вместе совершили какое-то ужасное преступление.

– Может, это такая ирония? – спросила Алана Рей.

– Ммм… Не думаю, – ответила Перл.

– Дерьмо! – сказал Мос – Что будем делать?

Перл, внезапно рассердившись, повернулась к нам с Мосом.

– Я знала, что мы должны придумать название, пока нас было трое, еще на первой репетиции. Теперь все гораздо сложнее!

– Эй, послушай! – Я вскинул руки. – В тот день я предложил, чтобы мы назвали себя «Б-секции». Чем плохо? – Мос и Перл просто неотрывно смотрели на меня в упор. – Что? Не помните? «Б-секции»?

Перл перевела взгляд на Моса и снова на меня.

– Да, помню. Но мне было неприятно объяснять, что названия групп, базирующиеся на музыкальных терминах, – все эти «Фа-диезы», «Обертоны», «Магнитофонные ленты», – в сущности, какие-то увечные, ни о чем не говорящие.

Мос пожал плечами.

– А я просто подумал, что ты шутишь, Захлер. В особенности во множественном числе. Глупо.

– Во множественном?

– Ну да. С добавочным «и» на конце. Как будто мы какая-то группа пятидесятых типа «Роккетс»[47]47
  «Роккетс» – ансамбль кордебалета киноконцертного зала «Радио-сити», дающий концерты перед началом каждого киносеанса.


[Закрыть] или чего-то в этом роде.

Минерва захихикала.

– «Роккетс» – это кордебалет, Мос. У них длинные, вкусные ноги.

Ладно, может, она еще не совсем нормальная.

– Не важно, – сказал Мос. – Я не хочу быть группой во множественном числе. Потому что если мы «Б-секции», то, что такое каждый из нас? Б-секция? Привет, я Б-секция. Вместе я и мои друзья – много Б-секций.

Минерва снова захихикала, а я сказал:

– Знаешь, Мос, что угодно звучит глупо, если говорить это много раз подряд. Какую замечательную идею ты предлагаешь?

– Не знаю. Что угодно конкретное, лишь бы не во множественном числе. – Он пнул ногой стол Астора Михаэлса перед собой. – Например, «Стол».

– «Стол»? – простонал я. – Это же просто гениальное название группы, Мос. Гораздо лучше чем «Б-секции». Давайте поднимемся наверх и заявим, что хотим быть «Столом».

Мос закатил глаза.

– Это же просто пример, Захлер.

Я снова обмяк на кожаной кушетке. Я хорошо представлял себе, что будет дальше. Классический Мос-вето. Всякий раз, когда мы решали, какое кино смотреть, Мос никогда ничего не предлагал, это должен был делать я, а он лишь говорил: «Нет», «Не интересно», «Мура», «Это мы видели», «Субтитры плохие»…

Перл наклонилась вперед.

– Ладно, ребята, не стоит паниковать.

– «Паника»! – воскликнул я. – Мы можем называться «Паника»!

– Уж лучше быть «Столом», – пробормотал Мос.

– Перестаньте! – сказала Перл. – Одно предложение за раз. Недели две назад у меня возникла одна идея.

Мос стремил на нее свой типичный вето-взгляд.

– И что это?

– Как насчет «Безумие против здравомыслия»?

– Перл, дорогая, – заговорила Минерва. – Тебе не кажется, что это, типа… подчеркнуто?

Она смотрела на Алану Рей, не замечая, что все остальные смотрят на нее.

– Это не о нас, – ответила Перл. – Это обо всем том диком, что происходит вокруг. Типа черной воды, кризиса санитарии, волны преступлений. Типа той безумной женщины, которая выбросила «Стратокастер» на меня и Моса… именно так и возникла наша группа.

– Ну, не знаю, – сказал Мос. – «Безумие против здравомыслия». На мой вкус, чересчур вычурно.

Счет два – один в пользу Моса-вето.

Я пытался что-нибудь придумать, отдельные слова и фразы крутились в голове, но Перл была права: чем дольше силишься поймать удачное название, тем дальше оно ускользает от тебя. Чем глубже музыка проникла в сознание, тем невозможнее становится описать ее в двух-трех словах.

Молчание нарушил пронзительный визг демонстрационной записи какой-то метал-группы, загрохотавшей по всему офисному зданию. Казалось, стальные стены сейфа сдвигаются, воздух становится все более спертым. Я вообразил картину: Астор Михаэле захлопывает дверь, и мы остаемся тут придумывать название группы, пока у нас не кончится кислород.

Я вспомнил о грохоте и ударах в здании на Шестнадцатой улице, где мы репетировали, и подумал, все ли тамошние группы имеют названия.

Сколько всего групп в мире? Тысячи? Миллионы?

Подняв взгляд на стоящие вдоль стены сейфы, я подумал: а может, нам всем просто присвоить номера?

– Почему бы просто не взять что-то совсем простое? – предложил я. – Скажем… «Одиннадцать»?

– «Одиннадцать»? – тут же среагировал Мос. – Это потрясающе, Захлер. Но «Стол» все равно лучше.

Минерва вздохнула.

– С «Безумием против здравомыслия» вот еще какая проблема: это название ложно по существу, учитывая, как у нас, типа, обстоит дело со здравомыслием.

– Это, конечно, чистое здравомыслие – заставлять нас таким образом подбирать название группы, – заявила Перл, сердито глядя на фотографии крыс.

– Такого рода ультиматум – это вообще-то обычная практика компаний звукозаписи? – спросила Алана Рей.

– Нет, – ответил я. – Это совершенно паранормально.

Глаза Перл вспыхнули.

– Эй, Захлер, может, нам стоит назвать себя «Паранормалы»?

– Опять множественное число, – сказал Мос. – Вы что, ребята, не въезжаете насчет того, что множественное число не годится?

– Ой, да отстань ты со своим множественным числом! – воскликнул Перл. – Пусть будет «Паранормальная», если тебя так на этом зациклило.

– Слово «Паранормальная» может иметь два смысла, – произнесла Алана Рей.

Мы уставились на нее. В тех редких случаях, когда Алана Рей открывала рот, все внимательно слушали.

– Приставка «пара-» может означать «близко, рядом», – продолжала она. – Типа параюристы[48]48
  Параюрист – юридический работник, не имеющий диплома юриста; средний юридический персонал.


[Закрыть] и парамедики,[49]49
  Парамедик – медработник со средним образованием (медсестра, фельдшер, лаборант).


[Закрыть] которые помогают, то есть работают рядом с юристами и врачами. Но это также может означать и «против, от», типа тент[50]50
  Тент (от солнца) – по-английски parasol, то есть буквально; «против солнца».


[Закрыть] от солнца и парадокс, то есть противоречивое высказывание.

Я удивленно уставился на нее. Со времени первой репетиции это, пожалуй, была самая длинная речь, произнесенная Аланой Рей. И, как все, что она говорила, это звучало странно, но в то же время разумно.

Может, «Паранормальная» и впрямь подходящее название для нас.

Перл задумчиво свела брови.

– Тогда против чего парашют?

Веки Аланы Рей дернулись.

– Против тяготения.

– Только тяготения нам не хватало, – пробормотал я.

– И если мы остановимся на «Паранормальной», – продолжала Алана Рей, – нужно решить, что мы имеем в виду – близко к нормальным или против нормальных. Названия очень важны. Вот почему я прошу вас называть меня полным именем.

– Эй, а я всегда считал, что Рей – это твоя фамилия, – сказал Мос. – Кстати, какая же у тебя в таком случае фамилия?

Я затаил дыхание: когда речь заходит об Алане Рей, спрашивать ее фамилию – это практически личный вопрос. Однако спустя несколько мгновений она ответила:

– У меня нет настоящей фамилии.

Она замолчала. Ее руки нервно вздрагивали.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Перл.

– В школе нам дали новые фамилии, такие, какие проще произносить. Тогда никто не станет просить нас произнести их по буквам. Это делалось с целью избавить нас от неловкости.

– У тебя трудности с произнесением по буквам? – спросила Перл. – Типа дислексии?[51]51
  Дислексия – неспособность к чтению.


[Закрыть]

– Дислексия, – сказала Алана Рей. – Д-и-с-л-е-к-с-и-я. Дислексия.

– Послушайте! – сказал я. – Я не в состоянии произнести это по буквам.

Она улыбнулась мне.

– Только у некоторых были трудности с произнесением по буквам, но новые фамилии дали всем.

– Может, это не так уж и важно, – заговорила Минерва, и все повернулись к ней. – Раз музыка хороша, люди будут думать, что и название замечательное. Даже если это просто случайный набор слов.

Мос кивнул.

– Да, «Битлз», к примеру, глупое название, если задуматься. Но они не страдали из-за этого.

– Парень! – У меня буквально челюсть отвалилась. – Это совсем не глупое название! Это классика!

– Не слишком-то удачно, – сказала Минерва. – «Битлз» – это почти что жуки.[52]52
  «Битлз» – это почти что жуки» – на английском языке эти слова произносятся одинаково, хотя пишутся по-разному; «Битлз» – «Beatles», жуки – beetles.


[Закрыть] Просто какая-то жалкая игра слов. И к тому же множественное число.

Она улыбнулась Мосу.

– Эй, это правда? – удивленно замигал я.

Но я уже понимал, что они правы: «битлз» – это искаженное «жуки».

Мос и Минерва рассмеялись, глядя на меня.

– Ты что, никогда не замечал этого? – спросил он.

– Я просто всегда думал, что слово пишется неправильно, потому что так принято в Англии. Я читал эту английскую книгу о них, ну и всякое другое, и везде было написано неправильно.

Теперь уже все смеялись надо мной, а я подумал, что, может, Минерва права. Может, не имеет значения, как называться: «Паранормальные», «Фа-диезы» или даже «Стол». Может, музыка нарастает вокруг названия, каким бы оно ни было.

Но мы продолжали спорить, конечно.

Когда Астор Михаэле вернулся в ожидании ответа, Перл вытащила свой телефон.

– Еще только сорок минут прошло! Вы сказали, час.

Он фыркнул.

– У меня дел полно. Так как мы будем называть вашу группу?

Все замерли. Мы перелопатили примерно десять тысяч идей, но не было ни одной, с которой согласились бы все. Внезапно я даже не смог вспомнить ни одной из них.

– Давайте! – Астор Михаэле щелкнул пальцами. – Время победить или умереть. Мы в бизнесе или нет?

Естественно, все посмотрели на Перл.

– Ммм… – Последовала длинная пауза. – «Паника»?

Астор Михаэле задумался на мгновение и громко расхохотался.

– Вы удивились бы, узнав, скольким до вас это приходило в голову.

– Что «это»?

– «Паника». Когда я предъявляю группам ультиматум названия, они всегда заканчивают тем, что называют себя как-то вроде «Паники», «Тусовки» или даже «Откуда, к черту, нам знать?»

Он снова расхохотался, блеснув в полутьме зубами.

– Значит… вам не нравится? – спросила Перл.

– Дерьмо. Звучит словно группа фанатичных поклонников восьмидесятых.

Все словно языки проглотили, ну, я и спросил:

– Значит, мы провалились?

Он фыркнул.

– Не глупи. Я просто пытался мотивировать вас, а заодно немножко позабавиться. Успокойтесь, ребята.

Минерва захихикала, но остальные были готовы убить его.

Астор Михаэле сел за свой письменный стол и наконец продемонстрировал в улыбке все свои зубы, ряд белых бритв, сверкнувших в полутьме.

– «Особые гости», вот вы кто!

19
«The Impressions»[53]53
  «Впечатления».


[Закрыть]

АЛАНА РЕЙ

Услышав наши имена, портье не стал сверяться со списком или использовать свой головной телефон, а просто махнул рукой, чтобы мы проходили. Даже не посмотрел нам в глаза.

Перл и я прошли прямо мимо вереницы людей, ждущих, чтобы у них проверили документы, обхлопали их самих и провели через металлодетектор, после чего они должны были заплатить сорок долларов (тысяча долларов за каждые двадцать пять человек) и только потом могли войти внутрь. Все произошло в точности, как обещал Астор Михаэле. Мы были в обычной одежде, ничего не платили, а Перл к тому же несовершеннолетняя, но мы получили возможность увидеть «Армию Морганы».

– Наши имена, – сказала я. – Они сработали.

– А почему должно быть иначе? – усмехнулась Перл, когда мы шли длинным, полуосвещенным коридором к огням и шуму танцевального зала. – Мы же таланты «Красных крыс».

– Почти таланты «Красных крыс», – сказала я.

Это «почти» заставляло меня подергиваться.

Адвокат Перл все еще спорила о деталях нашего контракта. Она говорит, что на протяжении ближайших лет мы будем благодарны за ее усердие – когда станем знамениты. Я понимаю, что в правовых документах детали очень важны, однако прямо сейчас эта задержка заставляла мир вокруг дрожать, типа как если бы я вышла из дома без бутылочки с таблетками в кармане.

– Ерунда, – отозвалась Перл. – Сейчас наша группа практически реальна, Алана Рей, а реальные музыканты не платят за то, чтобы посмотреть, как играют другие.

– Мы и раньше были реальны, – ответила я. Мы как раз пересекали танцевальный зал, и музыка, с помощью которой ди-джей разогревал публику, вызвала у меня желание барабанить пальцами. – Но ты права. Сейчас все ощущается иначе.

Моя подрагивающая рука была усеяна пятнышками пульсирующего света танцевального зала. Обычно то вспыхивающие, то гаснущие огни вызывают у меня ощущение, будто я отделяюсь от собственного тела, но сегодня вечером все казалось очень прочным, очень реальным. Связано ли это с тем, что наш контракт был (почти) заключен? Учителя в нашей школе всегда повторяли, что деньги, признание, успех – все то, что дано лишь нормальным людям, но не нам, – не так уж и важны и что их отсутствие не должно заставлять нас чувствовать себя менее реальными. Однако на самом деле это не так. Появление у меня собственного жилья заставило меня чувствовать себя более реальной, и тот факт, что я зарабатываю деньги, тоже. Этим вечером, получив свои первые в жизни визитные карточки, я вынимала их из коробки одну за другой, снова и снова читая свое имя, хотя на всех оно было одно и то же…

И теперь мое имя позволило мне пройти мимо длинной очереди людей в более дорогих одеждах и с лучшей стрижкой, людей, никогда не посещавших спецшкол. Людей с настоящими фамилиями.

Что поделаешь, если я чувствовала, что это важно?

Перл сияла в свете огней танцевального зала, как будто тоже чувствовала себя более реальной. Она не имела права находиться здесь, и я ожидала, что портье поймет, что ей всего семнадцать, хотя Астор Михаэле и говорил, что это не проблема.

Эта мысль на мгновение заставила меня занервничать. В школе нас учили быть законопослушными. Ваша жизнь будет непроста и без судимостей, предупреждали нас. Конечно, утверждение, что люди вроде нас не могут позволить себе нарушать законы, предполагает, что другие могут. Может, сейчас мы с Перл были ближе к тем, другим людям.

Мои пальцы начали зудеть и пульсировать, но не из-за вспыхивающих огней: я хотела как можно скорее подписать контракт. Хотела ухватить эту реальность, зафиксировать ее на бумаге.

Пока мы ждали начала выступления первой группы, я оглядывалась по сторонам в поисках Астора Михаэлса. Меня от него иногда пробирала дрожь, хотя он, казалось, симпатизировал мне и всегда интересовался моим мнением насчет музыки. Еще он расспрашивал о моих видениях, и, похоже, они не расстраивали его так, как Минерву. Конечно, я вообще никогда не видела Астора Михаэлса расстроенным. Он не обращал внимания на то, что его улыбка заставляет людей нервничать, и лишь смеялся, когда я говорила, что он движется точно насекомое.

Выяснилось, что мне легче разговаривать с ним, чем с большинством людей, просто не нужно смотреть на него.

– Жаль, что Мос не смог пойти, – сказала Перл. – Что, он сказал, у него сегодня вечером?

– Он ничего не говорил, – ответила я, хотя догадывалась, в чем дело.

Мос теперь стал другим. В прошлом месяце он начал перенимать у нас разные черточки – у Астора Михаэлса улыбку, у меня подергивания, у Минервы темные очки – как будто хотел начать жизнь заново.

Они с Минервой перешептывались, когда Перл не видела, и во время нашей игры посылали сигналы друг другу. Когда мои видения бывали особенно отчетливы, я видела их связь: светящиеся волокна, тянущиеся от песни Минервы к трепещущим мелодиям Моса и притягивающие обоих к бурлящим, вздымающимся и опадающим фигурам под полом.

Я старалась не смотреть. Мос все еще платит мне и говорит, что будет платить до тех пор, пока мы не станем получать от «Красных крыс» реальные деньги. Он никогда не нарушал данного мне обещания, поэтому я не сказала Перл о своих догадках.

И мне не хотелось, чтобы она грустила сегодня вечером, потому что это было очень мило с ее стороны – пригласить меня посмотреть ее любимую группу.

Вначале играли те, кого совсем недавно записал Астор Михаэле, – типа как мы, только без нашего «почти». Они уже имели название. На их усилителях было по трафарету написано «Токсоплазма».

– Что это слово означает? – спросила я Перл.

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Не совсем понимаю.

Как и я, но я также не понимаю, почему Захлера всегда называют только по фамилии, или почему Мос начал говорить Мин вместо Минерва, или почему никто никогда не называет Астора Михаэлса иначе, чем Астор Михаэле. Имена (и названия) бывают коварны.

После того как Астор Михаэле тогда подшутил над нами, он заявил, что это не имеет значения, как мы называемся, что наши настоящие зрители будут находить нас по запаху, но мне что-то мало в это верится. Очень надеюсь, что вскоре мы договоримся о своем названии. Не хочу, чтобы что-то просто прилипло к нам: типа, Джонс – ко мне.

– Каким образом «Армия Морганы» получила свое название? – спросила я. – Может, его дал им Астор Михаэле?

– Нет. Они названы так в честь кого-то по имени Моргана.

– Их певица?

Она покачала головой.

– Нет. Ее зовут Эйбрил Джонсон. Ходит много слухов о том, кто такая Моргана, но никто точно не знает.

Я вздохнула. Может, Захлер был прав и группы должны просто иметь номера.

«Токсоплазма» состояла из четырех покрытых татуировками братьев. Мне понравился голос певца – бархатный, ленивый, сглаживающий слова подобно руке, расправляющей постельное покрывало. Но остальные трое работали зверски эффективно, типа, люди, стряпающие на ТВ, которые быстро-быстро крошат зелень и прочее на части. Они были в черных очках и тоже кромсали музыку на мелкие куски. Меня удивляло, как один брат может так сильно отличаться от остальных.

Когда закончилась их первая песня, я почувствовала дрожь – за нашими спинами в толпе возник Астор Михаэле. Заметив, что я оглянулась на него, Перл повернулась и улыбнулась. Он вручил ей бокал шампанского.

Это было незаконно, но я не встревожилась. Здесь, под этим пульсирующим светом, закон казался менее реальным.

– Ну и как вам «Токсоплазма»? – спросил он.

– Слишком сильно гремят, на мой вкус, – ответила Перл.

Я кивнула.

– Думаю, трое насекомых – слишком много для одной группы.

Астор Михаэле засмеялся и коснулся моего плеча.

– А может, слишком мало.

Я слегка отодвинулась, когда зазвучала вторая песня, – не люблю, когда люди прикасаются ко мне. Из-за этого иногда мне трудно ходить в клубы, но, с другой стороны, всегда важно видеть, какую новую музыку создают другие.

– Только представьте себе, – сказал он. – Через неделю вы будете играть перед такой же большой толпой, как эта. Даже больше.

Перл расплылась в улыбке, и я могла сказать, что с этой минуты наш контракт стал для нее окончательно реальным. Я оглядела зрителей. Здесь было совсем не так, как когда я играла на Таймс-сквер, где люди приходят и уходят, когда им вздумается, некоторые внимательно смотрят и слушают, другие бросают деньги, третьи просто проходят мимо. Здесь все сосредоточились на группе, оценивали их, ждали и желали сильных впечатлений, подпитки энергией. Это вам не компания туристов с широко распахнутыми глазами уже от одного того, что они оказались в Нью-Йорке.

«Токсоплазма» производила впечатление. Ручейки людей устремились вперед, пробиваясь к сцене, пританцовывая с тем же рубящим пылом, что и три брата-насекомых. До сих пор они мало чем отличались от остальной толпы, но внезапно начали двигаться, словно бритоголовые, от их тел исходило ощущение жесткой силы.

Они тоже были насекомыми, и мое сердце заколотилось быстрее, пальцы начали барабанить. Я никогда не видела так много их прежде.

Я уже понимала, что существуют разные виды насекомых – в конце концов, Астор Михаэле был совсем не то, что Минерва, и, играя в подземке, я видела много других видов. Однако эти, перед сценой, заставляли меня нервничать совсем по-новому.

Они казались опасными, как будто вот-вот взорвутся. Перед глазами все замерцало, чего почти никогда не бывает с музыкой, которая мне не нравится. Однако пространство вокруг «Токсоплазмы» пошло рябью, словно горячий воздух, зимой поднимающийся из решетки подземки. Эти, перед сценой, начали агрессивно толкать и пихать друг друга; вот почему я всегда держусь подальше от сцены. Казалось, ударные волны от их сталкивающихся тел распространяются назад, в толпу, а их подергивания, словно лихорадка, охватывают весь клуб.

– Ммм… Ну и запашок, – сказал Астор Михаэле, откинув назад голову с закрытыми глазами. – Нужно было этих парней назвать «Паникой».

Он усмехнулся, по-видимому вспоминая, как подшутил над нами.

Я вздрогнула и трижды моргнула.

– Мне не нравится эта группа. Они против нормального, не рядом с ним.

– Долго они не продержатся, – сказал он. – Может, пару недель. Но они добиваются своей цели.

– Которая есть что? – спросила Перл.

Он широко улыбнулся, продемонстрировав острые, как у Минервы, зубы.

– Разжигают толпу.

Я понимала, что он имеет в виду. Сотрясения, распространявшиеся от этих насекомых, изменяли атмосферу в клубе, взвинчивали всех. Похоже на то, как, когда я играла на Таймс-сквер, прокатывался слух о каком-нибудь новом странном нападении и все головы одновременно поворачивались к строчкам, ползущим по огромным новостным экранам. Большинству зрителей «Токсоплазма» нравилась не больше, чем Перл и мне, но она вздрючивала их нервную систему. Это можно было видеть в их глазах и быстром, беспокойном движении голов.

И я поняла, что Астор Михаэле хорош в манипулировании толпами. Может, именно это заставляло его чувствовать себя более реальным.

– Зрители ожидают, что сейчас произойдет что-то значительное, – сказала я.

– «Армия Морганы», – ответил Астор Михаэле, снова сверкнув зубами.

Так оно и получилось: «Армия Морганы» еще больше встряхнула всех.

Эйбрил Джонсон двумя руками вцепилась в старомодный микрофон – как это делали певицы много лет назад. Ее серебристое вечернее платье мерцало в свете трех прожекторов, которые следовали за ней, отбрасывая на стены и потолок вращающиеся точки. И когда группа заиграла первую песню, она не издала ни звука. Ждала на протяжении целой минуты, почти не двигаясь, словно богомол, медленно подползающий все ближе, прежде чем напасть. Бас рокотал, заставляя пол дрожать. Висящие над стойкой бокалы начали ударяться друг о друга – и в глазах у меня замерцало, звук выглядел как снег в воздухе.