Текст книги "Инферно. Последние дни"

Автор книги: Скотт Вестерфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

14
«The Replacements»[39]39
  «Возвращения».


[Закрыть]

ЗАХЛЕР

Мы выдавали на-гора одну фотличную мелодию за другой – я, Мос и Перл, – встречаясь по два-три раза в неделю у нее дома. Отработав все свои старые риффы, мы стали брать за основу лукавые сэмплы Перл, и Москит нисколько не возражал против этого. С тех пор как образовалась настоящая группа – с барабанщицей, певицей и даже отдельными усилителями для Моса и меня, – до него, в конце концов, дошло, что сейчас не время для какой-то там конкуренции.

Что до него не доходило – это насколько Перл заводная и что она втюрилась в него.

Что касается последней части, я мог лишь качать головой. Проблема для Перл состояла в том, что она реально дала Мосу нечто очень важное: содрала с него скорлупу, показала способ получить все, чего он на самом деле хотел, помогла найти фокус, который самостоятельно он не мог обнаружить.

И этого он никогда ей не простит.

Для меня Перл по-прежнему оставалась исключительно горячей девушкой, но теперь я уже ничего не мог с этим поделать. И, по правде говоря, меня устраивало, как оно все идет. Мой лучший друг и самая глупая девушка в мире, в конце концов, прекратили сражаться, музыка фотличная, и Перл любит группу, а это означает, что я всегда буду при ней.

Я должен был понимать: когда все идет так хорошо, что-то вот-вот непременно случится.

Мы работали над Б-секцией одной из новых мелодий, которую назвали «Миллион стимулов для движения вперед». Она была необыкновенно сложная, и я, сколько ни старался, никак не мог сыграть ее. Мос на своем «Страте» показывал мне, как нужно, но по какой-то причине из-под моих пальцев все время выходило не то.

По крайней мере, пока не вмешалась Перл. Смахнув рассыпанные по постели футляры от CD-дисков и губную гармонику, она уселась рядом со мной, расстегнула ремень моей гитары и положила ее себе на колени.

– Дай-ка мне, Захлер, – сказала она. – И потом, словно это был сущий пустяк, сыграла мою часть.

Обычно сидеть так близко к ней всегда было очень глупо, но в тот момент я был слишком потрясен, чтобы оценить это.

– Понимаешь? – Ее пальцы только что не дымились, бегая по струнам. – На этом последнем куске нужно использовать мизинец.

Мос засмеялся.

– Он терпеть не может использовать мизинец. Говорит, этот палец у него умственно отсталый.

Я молчал, просто глядя, как она играет, и, кивая, точно слабоумный. Она безошибочно верно поняла, как заставить эту часть работать, и теперь, когда я увидел, как она это делает, мне показалось, что это даже не трудно. Когда Перл вернула мне гитару, я с первого раза сыграл как надо.

Она встала, отошла к своей клавиатуре и чем-то там занялась, а я снова и снова проигрывал отрывок, вбивая рифф себе в голову.

Я заговорил на эту тему позже, когда мы остались наедине с Москитом.

– Мос, ты видел, что произошло?

Поздним вечером мы бродили по Чайнатауну. Из ресторанных кухонь доносилось громыхание посуды, густой дым жарки стлался по узким улочкам, и хотя металлические двери рыбных магазинов были уже опущены, соленый запах потрохов все еще витал в воздухе.

Сейчас вечерами стало спокойно – с тех пор, как для пешеходов ввели комендантский час. Мы с Мосом, правда, всегда игнорировали его, так что казалось, будто город принадлежит исключительно нам.

– Видел что?

Моc изогнул шею, пытаясь заглянуть в проулок, мимо которого мы только что прошли.

– Нет, не здесь. – С того дня с моими псами я даже мельком не заглядывал в проулки. – У Перл. Когда она показала мне рифф.

Руки непроизвольно поднялись в гитарную позицию, пальцы запорхали; теперь эти движения намертво врезались в память. Жаль, слишком поздно, чтобы избавить от унижения.

– Тот, с которым у тебя были проблемы? Ну и что с ним?

– Ты видел, как Перл играла?

Он нахмурился, его пальцы тоже забегали по невидимым струнам.

– Так, как его нужно было играть.

Я застонал.

– Нет, Мос, не как она играла. То, что она вообще сыграла его, когда у меня возникли трудности!

– А-а-а…

Он подождал, когда мимо проехал мусоровоз, скрипя и треща. По какой-то причине к задней его части прицепились шесть парней вместо обычных двух-трех. Они настороженно разглядывали нас, пока мусоровоз не скрылся с глаз.

– Да, она чертовски хорошо это умеет. Ты не знал?

– Черт, нет. Когда она научилась?

– Задолго до того, как мы встретили ее. – Он рассмеялся. – Ты никогда не замечал, как движутся ее руки, когда она объясняет аккорды? – Его левая рука изогнулась в воздухе. – И я рассказывал тебе, что она узнала «Страт» одновременно со мной.

– Но…

– И все то, что лежит у нее в комнате: флейта, губные гармоники, ручные барабаны. Она играет на всем этом, Захлер.

Это правда, в комнате Перл много инструментов. И время от времени она берет один какой-нибудь и играет на нем, просто в виде прикола.

– Но я никогда не замечал никаких гитар.

Он пожал плечами.

– Она держит их под кроватью. Я думал, ты знаешь.

Я опустил взгляд и ударил ногой пожарный гидрант на обочине. Он лязгнул, и я отпрыгнул, вспомнив, что стараюсь больше не иметь дел с гидрантами.

– И это не беспокоит тебя?

– Беспокоит меня? С какой стати? Пока я играю на «Страте», пусть держит их хоть на чердаке.

– Да не в том дело. Тебя не беспокоит, что вроде бы я наш гитарист, хотя не играю на гитаре даже так хорошо, как наш клавишник?

– Ну и что? Она музыкальный гений.

Я застонал. Иногда Москит ведет себя как настоящий «тормоз».

– Ну, разве не логично, что нашим вторым гитаристом должен быть «музыкальный гений», а не я?

Он остановился и повернулся ко мне.

– Но, Захлер, это не поможет. Ты-то ведь не играешь на клавишах.

– А-а-а-а! Я не то имел в виду!

Мос вздохнул и вскинул руки.

– Послушай, Захлер, я знаю, она играет на гитаре лучше тебя. И понимает большой рифф лучше меня. И это относится ко всему остальному в музыке. Она, скорее всего, барабанит лучше многих барабанщиков… хотя вряд ли лучше Аланы Рей. Но, как я уже сказал, она музыкальный гений. Не расстраивайся. Мы с ней говорили о тебе, и у Перл уже есть план.

– Говорили обо мне? План?

– Конечно. У Перл всегда есть план – вот почему она босс. – Он улыбнулся. – Я покончил с этим. Почему бы тебе не сделать то же самое?

– Почему бы мне не покончить с этим? – Я стоял, тяжело дыша, сгибая и разгибая пальцы, сгорая от желания схватить кого-нибудь за горло и придушить. – Ты сам покончил с этим всего две недели назад, и то лишь потому, что балдеешь от этой ее обкуренной подруги!

Он вытаращился на меня, я на него. Это была одна из тех вещей, которые по-настоящему осознаешь, лишь когда выпалишь их. Однако сейчас я отчетливо понимал, что был прав. Единственная причина, почему Мос в последнее время вел себя так глупо, состояла в том, что Минерва включила у него в мозгу кнопку сброса.

Я уже говорил Мосу, что думаю о ней. Она наркоманка, или бывшая наркоманка, или вот-вот собиралась стать наркоманкой, и это были далеко не все скверные новости. Даже не считая того, как сильно она растревожила Алану Рей во время первой репетиции, эти ее темные очки и странное пение выглядели совершенно паранормально.

Я не говорю, что она плохая певица, просто мне нравятся песни со словами. И я предпочитаю держаться подальше от худых, бледных цыпочек с жилистыми руками.

– Мин не наркоманка, – сказал он.

– Правда? Откуда тебе это известно?

Он развел руками.

– А откуда тебе известно, что она наркоманка?

– Послушай, я не знаю, кто она такая. – Я прищурился. – Знаю лишь, что ее отпускают лишь на два часа в неделю! Вот почему мы репетируем в воскресенье утром. И вот почему эти двое тут же мчатся обратно в Бруклин. Потому что время кончается.

Мос нахмурился.

– По правде говоря, не знаю, с чем это связано. – Он повернулся и зашагал дальше с таким видом, как будто я только что вовсе и не орал на него. – Думаю, Перл предпочитает держать Минерву при себе. Они дружат с раннего детства, и Мин, типа… хрупкая.

Я фыркнул. Может, наркоманов и не трудно свалить с ног, но они уж какие угодно, только не хрупкие. Их души похожи на старые кожаные туфли на стальной подошве; и примерно то же можно сказать об их способности дружить.

Из рыбного магазина на другой стороне улицы на нас глазел крупный азиатский парень с бейсбольной битой в руке. Я помахал ему и улыбнулся. Он кивнул, отступил назад и выбросил полное ведро использованного льда, рассыпавшегося по асфальту и тут же начавшего таять. Кусочки льда поблескивали в свете уличных фонарей, и, наступая на них, я чувствовал, как они хрустят под ногами.

«Дурацкая Перл. Дурацкий Моc. Дурацкая гитара».

На фоне асфальта лед выглядел черным. Говорят, если черную воду очень быстро сунуть в морозильник, она не испарится, а замерзнет и получится черный лед. Конечно, никто никогда не объяснял, зачем вообще тебе такая штука может понадобиться в холодильнике. Идя следом за Мосом, я постарался обойти этот гидрант, хотя он и был прикрыт специальным колпаком, чтобы до него не могли добраться дети.

– Я должен еще кое-что тебе рассказать, – сказал Мос, тоже хрустя льдинками. – Но только ты никому больше об этом не говори.

– Замечательно, – пробормотал я, продолжая крушить лед. – Это как раз то, в чем нуждается наша группа, – новые секреты.

Мос так и не рассказал Перл, что платит Алане Рей, и мне, откуда берет для этого деньги. А теперь получается, что у них с Перл существуют какие-то тайные планы насчет меня…

– Мин дала мне свой номер телефона.

Я повернулся к нему. Он улыбался от уха до уха.

– Парень! Выходит, по-твоему, она и вправду горячая девчонка!

Он засмеялся и ногой подтолкнул ко мне блестящий град льдинок.

– Захлер, дай-ка я объясню тебе кое-что. Минерва не горячая девчонка. Она гораздо, гораздо больше этого. Она плазменное ружье мощностью пятьдесят тысяч вольт. Она реактивный двигатель.

Я закрыл глаза и застонал. Если Мос так отзывается о девушке, это конец. Его одержимость похожа на бесконечно проигрываемое в мозгу эпическое гитарное соло, скользящий гитарный рифф, лишенный всякой логики.

– Она блестящая. Рок-звезда. Поэтому, конечно, немного странная. – Он вздохнул. – Но да, ты прав. Вот кто ведет себя отчасти странно – Перл…

Нужно было прямо тут же объяснить ему, в чем дело, но в тот момент меня занимала лишь эта гитарная история – и мне было глубоко плевать на то, что происходит между Мосом и Перл. Они могли, по крайней мере, сказать мне, что я ничтожество, а не думать так за моей спиной и не строить планы.

Я открыл глаза.

– Ты это серьезно о плазменном ружье? И о реактивном двигателе?

– Да, парень. Она по-настоящему крутая.

Если Мос решил все испортить… Что же, это не моя вина.

– Когда она дала тебе свой телефон?

– В позапрошлое воскресенье.

– Десять дней назад? – Я закатил глаза. – И тебе не кажется, что нужно что-то сделать с ним?

Он сглотнул, покачиваясь на ногах.

– Должен признаться, это было сделано немного странно. Она дала мне номер, когда Перл не могла этого видеть, и сказала, чтобы я позвонил как-нибудь рано-рано утром. В строго определенное время. И даже сверила свои часы с моими.

– Ну, она странная, это для нас не новость.

– Да, нужно позвонить ей.

Он двинулся дальше, слегка подергиваясь, типа как Алана Рей перед репетициями.

Я вздохнул, чувствуя себя еще более жалким. Я только что подтолкнул Моса к странной цыпочке-наркоманке, в которую он втрескался, но даже это не заставило меня почувствовать себя лучше. Я остановился около ряда мусорных баков. У двери ресторанной кухни, вспрыгнул на край одного из них и уселся, болтая ногами и ударяя пятками по металлическому боку.

– Кстати, какое отношение все это имеет к игре Перл на гитаре? – спросил Мос.

– Не помню. Знаю лишь, что меня от этого воротит. В смысле, что хорошего в том, чтобы быть третьестепенным гитаристом в группе? Или, может, Минерва тоже играет на гитаре? А?

Он засмеялся, подпрыгнул и сел рядом со мной.

– Послушай, Захлер. Ты важен для группы. Ты даешь нам энергию.

– Что, типа щенка?

– Помнишь первый день? Если бы тебя там не было, мы с Перл не продержались бы и десяти минут.

– И что теперь? Вы уже оставили все это позади. Значит, и я вам больше не нужен. – Я с хмурым видом посмотрел на него. – Так что там за план у Перл?

– Ну, она считает, что по-настоящему это не новый звук – иметь больше одной гитары.

– Ох!

Горло у меня перехватило, ноги перестали качаться, замерев посреди движения. Мне конец.

– Перл собиралась сама тебе сказать, но, думаю, я должен сделать это сейчас. Штука в том… ммм… в общем, мы хотим, чтобы ты играл бас.

– Что?!!

– Нам нужна бас-гитара. И у нас такая группа, что, стоит ввести нового человека, все рухнет. – Он покачал головой. – В смысле, не хотелось бы мне какому-то новичку растолковывать насчет Аланы Рей, – Закончил он совсем еле слышно: – Или насчет Мин, если уж на то пошло.

Я ударил пяткой по металлу. Бум!

– Но, Мос, я провел последние шесть лет, играя на гитаре.

– Захлер, ты провел последние шесть лет, играя на гитаре, как будто это бас. – Пальцы у него задергались. – Ты не замечал, что все отрывки, которые я писал для тебя, на нижней части четырех струн и практически без аккордов? Ты можешь переключиться на бас за пять минут. Я бы и сам посоветовал тебе это уже давным-давно, вот только у нас не было бас-гитары.

– Но, Мос, у нас ведь и сейчас ее нет.

– Есть. У Перл под кроватью.

Я вскрикнул и обеими пятками ударил по отозвавшемуся гулким звоном металлу.

– Разве это не означает, что она и на ней играет? Причем, скорее всего, лучше меня, учитывая, что я и держал-то такую в руках один-единственный раз – в магазине музыкальных инструментов?

– Насчет этого можешь не волноваться. – Он улыбнулся и протянул ко мне ладонь с растопыренными пальцами. – Давай.

Я уставился на его руку.

– Что давай?

– Приложи свою руку к моей.

Я нахмурился, но сделал, как он сказал. Мои пальцы почти на дюйм выступали над пальцами Моса. Большие, толстые, неуклюжие.

– Bay! – воскликнул он. – Фотлично! Тебе нужно как-нибудь помериться с Перл. У нее совсем крошечные ручки.

– Правда?

Я вспомнил, как играл на бас-гитаре в тот раз в магазине, ударял по струнам, толстым, словно стальные черви. Между ладами были целые мили.

– Ага. Она даже не сможет обхватить левой рукой гриф.

Я посмотрел на свои большие, толстые, фотличные пальцы и засмеялся.

– Не может даже удержать бас-гитару! Наш музыкальный гений.

15
«The Needs»[40]40
  «Нуждающиеся».


[Закрыть]

MOC

Это было странно – ждать точно до часа ночи.

Я всегда ненавидел часы и расписания, но это ощущалось по-другому – немного похоже на чувство, которое я испытал перед тем, как об улицу передо мной разбился телевизор. Моя внутренняя магия вопила, что вот-вот должно что-то произойти.

Как будто я и так не знал этого.

Я сидел на кухне с выключенным светом и широко распахнутым окном, в которое вливалась прохлада позднего сентября. Квартира родителей находится на шестом этаже, и всю оставшуюся ночь жар будет просачиваться вверх от остальной части дома, как будто мы жили на крышке пароварки. Старый холодильник негромко гудел, иногда мощно порыкивая в усилиях сохранить пиво холодным, а молоко не прокисшим. Время от времени с улицы доносилось завывание сирен и потрескивание статики полицейских раций.

Тьма жужжала вокруг, кожу покалывало, пальцы перемещались по струнам не подключенного к розетке «Стратокастера», извлекая из них негромкие звуки. Я представлял себе, что слышу усиленную мелодию, и поверх нее звучит голос Мин.

Вся эта история со звонком в час не имела никакого смысла. Минерва сказала что-то о том, что это для того, чтобы не разбудить ее родителей, но если проблема в них, зачем звонить посреди ночи?

Может, ее папа и мама религиозные фанатики типа таких, которые запрещают ей разговаривать с мальчиками по телефону? И именно поэтому она покидает дом только в воскресенье утром? Может, они считают, что Перл водит ее в церковь?

А что? По-моему, идеально. Если репетиции – наша церковь, то Минерва – верховная жрица.

Я заскользил пальцем по самой низкой струне, издавая звук летящего к земле крошечного самолета. Это всегда меня напрягало – звонить девушке первый раз, даже нормальной девушке с нормальными родителями. Даже такой, которая не выпевает святые таинства под мою игру на гитаре.

Минерва передала мне номер своего телефона, когда никто этого не видел, и прошептала инструкции. Она понимала, что это плохо, и я тоже – типа того сорта вещей, от которых распадаются группы. Неправильность всего этого окружала меня во тьме, словно облако москитов, парящих на расстоянии дюйма от кожи и готовых укусить.

И час ночи, до которого пятнадцать минут назад, казалось, была еще целая вечность, уже почти наступил…

Я положил «Страт» на кухонный стол, снял со стены телефон и вытащил бумажку с номером, которую она дала мне. Почерк у нее был неряшливый, почти как у Захлера, бумага смялась за десять дней пребывания в кармане вместе с ключами, монетами и гитарными медиаторами.

Я медленно набирал номер, говоря себе, что все не в счет, пока я не наберу последнюю цифру. В конце концов, уже были ночи, когда я заходил почти так же далеко, но потом останавливался.

На этот раз за пять секунд до часа я довел заклинание до конца.

Она сняла трубку еще до звонка.

– О-ох, только не долгий гудок, – негромко сказала она, и поначалу ее слова показались мне лишенными всякого смысла.

– Минерва?

– Ты в конце концов решился, Мосси, – прошептала она.

Я облизнул губы, которые ощущались сухими и грубыми, как пережженный тост.

– Да, решился.

– Я тут сидела и ждала десять ночей подряд.

– Ох! Прости, что так долго.

Оказывается, я тоже шептал, хотя комната моих родителей на другом конце квартиры.

– Это было совсем неплохо. Каждую ночь ровно в час я снимала трубку, и… – Она вздохнула. – В ответ лишь «у-у-у-у».

– А-а, долгий гудок.

Я откашлялся, не зная, что сказать.

– Долгий гудок вместо тебя.

Теперь она перестала шептать и говорила, как пела: низкий, рокочущий звук, перекрывающий гудение холодильника и шум проезжающих по улице автомобилей.

Я протянул руку к «Страту» и дернул открытую струну.

– У твоего телефона есть звонок?

– Да, есть, – Я услышал далекое звяканье на ее конце, как будто она ударила что-то. – Но он звонит в комнате моих родителей и внизу. Предполагается, что только Перл и Лус знают этот номер.

– Не слишком приятно.

Интересно, кто такая Лус? Еще одна подруга?

– И хуже всего – Лус убрала все мои номера.

– Убрала твои номера? Ты имеешь в виду, она унесла твою телефонную книжку?

Минерва захихикала.

– Нет, глупенький Мос. Маленькие кнопочки с цифрами. Я не могу набрать никакой номер.

– Дерьмо! Правда?

Что такое с ее родителями? И с Лус, кем бы она ни была?

– Вонючий телефон! – Снова негромкое звяканье. – Вот я и сижу здесь каждую ночь, ожидая и надеясь, что ты позвонишь. Хочу, чтобы ты позвонил, но вся на нервах, потому что боюсь – вдруг короткий звонок все же прорвется. Снимаю трубку ровно в час и слышу лишь «у-у-у-у»… словно какая-то жуткая пчела.

– Еще раз прости. – Я поерзал в кресле, вспоминая, как в час ночи таращился на собственный телефон, желая, чтобы у меня хватило мужества позвонить. – Ну, теперь мы с тобой разговариваем.

– Ммм… Это тоже аппетитно. В конце концов, мы с тобой разговариваем, и никого нет рядом.

– Да, это круто. – Горло пересохло, и неправильность всего этого ощущалась сейчас, словно зуд по всему телу. Припомнилось, как, будучи малышом, я прятался в шкафу, приятно взволнованный, но одновременно охваченный страхом, что кто-нибудь может открыть дверцу. – Могу я задать тебе вопрос, Мин?

– Конечно. Спрашивай о чем угодно теперь, когда никто нас не слышит.

– Ну… да. – Внезапно холодильник замолчал, и я оказался в тишине. И наверно, поэтому невольно понизил голос. – Насчет того, что вы с Перл уходите раньше. Дело же не в уроках испанского, правда?

Она тихонько рассмеялась.

– Нет. Нам нужно вернуться до того, как Лус поймет, что мы уходили.

– Опять эта Лус! – Я заметил, что пальцы правой руки, обмотанные телефонным шнуром, стали белые и бескровные, и начал разматывать его. – Это вроде бы испанское имя?

– Оно означает «свет». «Да будет Лус».

– Значит, она твоя учительница испанского. Или что-то в этом роде.

– Si. Y un problema grande.[41]41
  Да. И большая проблема (исп.).


[Закрыть]

Даже я оказался в состоянии понять эту испанскую фразу. Лус – большая проблема. Но кто она такая? Няня? Домашняя учительница с религиозным уклоном? Психиатр?

– О чем ты думаешь?

Я поерзал в кресле, снова почувствовал зуд на коже.

– О тебе.

– Ммм… – промурлыкала она. – О том, не сумасшедшая ли я? Или, может, плохая?

Я сглотнул.

– Нет. Но я на самом деле не знаю тебя, если не считать репетиций.

– Думаю, ты знаешь меня, Мосси. Вот почему я хотела, чтобы ты позвонил. Потому что ты из тех, кто понимает.

– Ммм… Понимаю?

– Да. Просто закрой глаза.

Я так и сделал, а она начала еле слышно напевать. Я представил себе, как она поет на репетиции, увлекая меня за собой. Фрагменты ее песен эхом отдавались в голове. Возникло ощущение, будто меня уносит куда-то.

Она замолчала, но я по-прежнему слышал ее дыхание.

– Где ты берешь слова, Мин, для наших песен?

Она негромко рассмеялась.

– Внизу.

– Типа, из глубин своего сознания или что-то в этом роде?

– Нет, глупенький, – прошептала она. – «Внизу» значит «из-под моего дома».

– Правда? – Глаза у меня были закрыты, и казалось, что она совсем рядом, шепчет мне на ухо. – Ты пишешь у себя в подвале?

– Поначалу так и было – когда мне позволяли спускаться туда. У меня был жар, и я чувствовала, что под домом что-то есть. Что-то грохочущее.

– Ну да. – Я кивнул. – Понимаю, что ты имеешь в виду. Когда ты поешь, я чувствую что-то типа… под нами.

– Что-то в земле. – Сейчас ее дыхание участилось. – Видишь? Ты понимаешь.

– Иногда возникает чувство, будто моя музыка просто наполняет воздух вокруг. Но ты утягиваешь ее вниз, привязываешь к чему-то реальному.

– Ммм… Это реальнее, чем ты думаешь. – Какое-то время я слышал лишь ее дыхание. – Хочешь больше, Мос?

Я сглотнул.

– Как тебя понимать?

– Хочешь… больше? Я могу дать тебе все остальное. Пока ты попробовал на вкус только крошечную частичку.

Я открыл глаза. Внезапно тьма на кухне стала пронизывающей.

– Частичку чего?

– Того, что имею я. Приезжай, и я покажу тебе.

Стол, казалось, дрожит: это сердце колотилось в кончиках пальцев.

– Приезжать… прямо сейчас?

– Да, Мосси. Приезжай и спаси меня и Зомби.

– Зомби?

– Это мой не-мертвый раб.

Я сглотнул.

– Правда?

Она еле слышно усмехнулась.

– И его дыхание пахнет кошачьей едой.

– О-о-о… – Я медленно выдохнул. – И еще у Зомби есть усы?

– Да, и он тоже понимает. Но… Мос?

– Что?

– Я голодна.

Я засмеялся. Глядя на ее худобу, никогда бы не подумал, что Минерва может чувствовать себя голодной. На репетициях она ела много вяленого мяса, но я полагал, что это ради голоса.

– Ты хочешь отойти и поесть? Я подожду.

Сейчас мне хотелось минуту-другую посидеть здесь в тишине, просто чтобы прийти в себя. Просто чтобы расцарапать себя всего.

– Не могу.

– Почему?

– Видишь ли, на двери в мою комнату вонючий запор. Снаружи.

Я удивился, по-настоящему удивился.

– Типа, родители запирают тебя на ночь?

– И днем тоже. Потому что я прежде была больна.

Я снова закрыл глаза. Кокон неправильности вокруг меня стал плотнее, наполняя комнату негромким гудением.

– Именно поэтому ты должен прийти и спасти меня, – продолжала она. – Чтобы я смогла выйти и показать тебе все.

Я прикусил губу.

– Но ты живешь в… Бруклине?

Она застонала.

– Не будь занудой. Просто поезжай подземкой. Всего-то полчаса.

Всего-то полчаса. Плюс неизвестно сколько ждать, пока придет поезд; может, час. Но не вечность же – я пока не боялся подземки.

И если я не увижусь с ней, сколько времени проворочаюсь без сна, один в своей комнате? Тысячу часов как минимум.

Всякий раз, увидев, как она поет, и, почувствовав, как ее песни проникают в руки, управляя моей игрой, в тот день я ложился спать с ее голосом, эхом отдающимся в сознании. И каждый раз воображал, как еду следом за ней в Бруклин. И вот теперь она сама приглашает меня.

Если я скажу «нет», зуд под кожей никогда не уймется.

– Здесь все спят, – сказала она. – И я могу показать тебе, откуда приходит моя музыка.

– Ладно, Мин. Я приеду. – Я встал, словно прямо сейчас собирался выйти за дверь, но голова у меня закружилась, и я снова сел. – Но как ты выйдешь наружу?

– Ты спасешь меня. Это легко. Перл каждый раз делает это.

– Что, я должен вскарабкаться к твоему окну или как?

– Нет, глупенький. Просто поднимись по лестнице. – Она засмеялась. – Но сначала ты должен найти магический ключ…