Текст книги "Инферно. Последние дни"

Автор книги: Скотт Вестерфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Скотт Вестерфельд
ИНФЕРНО. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

Джаззе, первой читательнице и лучшему другу.

Спасибо Моргане Бате и ее друзьям за «фотлично».

Часть I
Предпочтения

Вы когда-нибудь слышали эту очаровательную маленькую песенку?

 
Ring-around-the-rosy.
A pocket full of posies.
Ashes, ashes, we all fall down.
 

Ее поют во время игры вроде «Каравая», когда дети ходят по кругу, а потом по сигналу падают. В этом контексте ее можно перевести так:

 
Кружим вокруг розы.
Карман набит цветами. —
Прах, прах, все мы делаем бах!
 

Однако некоторые люди полагают, что это не что иное, как описание Черной смерти, чумы четырнадцатого столетия, унесшей жизнь 100 миллионов человек. Теория такова: «Ring – around – the – rosy» можно также грубо перевести как «розовые круги повсюду» и рассматривать как ранний симптом чумы: круглые пятна покрасневшей кожи. Во времена Средневековья люди считали, что цветы могут защитить от болезней, и носили их при себе. Слова «прах к праху» присутствуют в заупокойной мессе, и дома жертв чумы часто сжигали.

А как понимать «все мы делаем бах»?

Ну, это вы можете вычислить и сами.

Прискорбно, однако, что большинство экспертов считают все это ерундой. Красная сыпь в виде круглых пятен на самом деле вовсе не симптом чумы, говорят они, а вместо «праха» в первоначальном варианте было какое-то другое слово. Важнее, однако, то, что песенка слишком «молода». Она впервые появилась в печати в 1881 году.

И все же поверьте мне: это о чуме. Слова немного изменились по сравнению с оригиналом, но так происходит с любыми словами, на протяжении семи веков повторяемыми устами детей. Это – маленькое напоминание о том, что Черная смерть придет снова.

Почему я так уверен насчет этой песенки, когда все эксперты против?

Потому что я ел малыша, который придумал ее.

Магнитофонные записи Ночного Мэра: 102–130

1
«The Fall»[1]1
  Все главы этой книги носят названия музыкальных групп, краткие характеристики которых автор приводит в конце. Большинство этих групп не имеют устоявшегося перевода на русский язык, но, поскольку автор использует смысловое значение названий, здесь и далее дается их перевод с английского или, точнее, тот вариант перевода, который больше отвечает содержанию главы. В данном случае «The Fall» уместно перевести как «Падение». (Здесь и далее примечания переводчика.)


[Закрыть]

МОС

Такое впечатление, будто Нью-Йорк дал течь. Полночь уже миновала, а все еще было сто градусов. Городские испарения просачивались сквозь трещины в тротуарах, поблескивая в свете уличных фонарей, точно маслянистые радуги. Груды мешков с мусором у ресторанов на Индиан-роу тоже протекали, недоеденная карри[2]2
  Карри – острая приправа.


[Закрыть] постепенно застывала, как цементный раствор. На следующее утро эти блестящие пластиковые мешки будут омерзительно вонять, но когда я проходил мимо них той ночью, они пахли шафраном и совсем свежим, только что выброшенным рисом.

Люди истекали потом тоже – с лоснящимися лицами, с закручивающимися на концах волосами, – как будто только что приняли душ. Глаза у них остекленели, сотовые телефоны свисали с поясных ремней, мягко мерцая и время от времени изрыгая фрагменты модных песен.

Я возвращался домой после игры с Захлером. Было слишком жарко, чтобы писать что-то новое, поэтому мы просто в тысячный раз проигрывали рифф,[3]3
  Рифф (англ. riff) – прием мелодической техники рока, джаза, особенно характерный для свинга, одна из форм остинато. Представляет собой короткую мелодическую фразу. В биг-бэнде могут исполняться одновременно несколько разных риффов, иногда их серия проводится в последовательном чередовании. Некоторые источники утверждают, что слово «riff» является сокращением от фразы «rhythmic figure» (ритмическая фигура), однако большинство музыкантов считают, что слово «рифф» произошло от аналогичного термина в комедии, где он обозначает короткое точное замечание по существу дела.


[Закрыть] построенный на одних и тех же четырех аккордах. Спустя час я вообще перестал слышать, что у нас получается, – так бывает, когда снова и снова повторяешь одно слово, пока оно не потеряет всякий смысл. В конце я слышал лишь, как визжат струны под потными пальцами Захлера, а его усилитель шипит, словно паровая труба; это была другая музыка, пробивающаяся сквозь нашу. Мы прикидывались группой, разогревающей публику перед началом выступления, медленно заводя ее в ожидании того, как в свет рампы выскочит вокалист: самое долгое вступление в мире. Однако у нас не было никакого вокалиста, поэтому наш рифф имел своим результатом просто ручейки пота.

Иногда я чувствую, что сейчас что-то произойдет – типа я вот-вот порву гитарную струну, или меня поймают, когда я прокрадываюсь домой, или мои родители очень близки к серьезной ссоре.

Поэтому за мгновение до того, как ТВ упал, я поднял взгляд.

Женщине было двадцать с чем-то, огненно-рыжие волосы, глаза, как у енота, черная тушь стекала по щекам. Она выталкивала телевизор в окно на третьем этаже, старый такой, еще в виде ящика; когда он летел вниз, шнур питания молотил по воздуху. ТВ с гулким звоном стукнулся о пожарную лестницу, но спустя несколько мгновений этот звук утонул в грохоте, с которым он рухнул на мостовую в двадцати футах передо мной.

Вокруг моих ног рассыпались мелкие стеклянные осколки, острые и блестящие, звякающие, словно подвески люстры. В них отражались фрагменты уличных фонарей и неба, как будто телевизор распался на тысячу крошечных, продолжающих работать экранов. На меня смотрели собственные глаза, широко распахнутые, испуганные, удивленные.

Я снова поднял взгляд. На случай, если этой ночью всем вздумается выкидывать из окон свои ТВ и придется прятаться под каким-нибудь припаркованным автомобилем. Но там опять была она, испускающая долгие, невразумительные вопли и выкидывающая все новые и новые вещи, как то: подушки с кисточками на углах. Куклы и настольные лампы. Книги, машущие страницами, словно подбитые птицы – крыльями. Банка с карандашами и ручками. Два дешевых деревянных кресла, сокрушившие по пути оконную раму. Компьютерная клавиатура, из которой во все стороны разлетелись клавиши и пружинки. Столовое серебро, поблескивающее в полете и зазвеневшее о мостовую, словно треугольник,[4]4
  Треугольник – в данном случае, если исходить из психологического портрета героя, имеется в виду ударный музыкальный инструмент.


[Закрыть] возвещающий, что обед готов… содержимое целой квартиры, выброшенное в окно. Чья-то жизнь, выставленная на всеобщее обозрение.

И все время она пронзительно вопила, словно дикий зверь.

Я оглядел собравшуюся толпу; большинство слушателей только что примчались с Индиан-роу, еще с карри на губах. Восхищенное выражение их поднятых вверх физиономий вызвало во мне чувство зависти. С тех самых пор, как мы стали играть с Захлером, я воображал себе нашу публику наподобие этой: онемевшую от удивления, наэлектризованную, выдернутую из повседневности за уши. А теперь эта безумная женщина, с ее волосами и макияжем рок-звезды, буквально загипнотизировала их. К чему тогда наши риффы, и соло, и песни, если все, чего хочет толпа, – это лавина диких криков и разгромленная мебель из «Икеи»?

Однако, когда первый шок прошел, их восхищение сменилось чем-то несравненно более мерзким. Совсем скоро люди стали смеяться, показывать пальцами, а шайка каких-то мальчишек ритмично орала: «Прыгай, прыгай, прыгай!» Сверкнула вспышка камеры, запечатлевая дьявольское мерцание в глазах женщины. У некоторых в руках поблескивали голубые экраны сотовых телефонов. Интересно, звонят в полицию или ближайшим друзьям, чтобы те тоже не пропустили зрелища?

Одна из зрительниц, низко пригибаясь, проскользнула в опасную зону и выхватила из-под груды компьютерных кабелей и удлинителей черное платье. И тут же ринулась обратно, прижимая платье к груди, как если бы просто сняла его с вешалки. Другая бросилась следом и схватила охапку журналов.

– Эй! – закричал я.

В мои намерения входило напомнить, что это не мусорная свалка – может, когда женщина успокоится, она захочет вернуть свои вещи, – но тут полетели компакт-диски.

Блестящие пластиковые футляры с ними посыпались на улицу, словно град, и каждый сопровождался пронзительным криком из окна.

Мародеры отступили – сейчас женщина кидала диски прицельно, и это были поистине смертоносные снаряды. В смысле, компакт-диски сами по себе не могут причинить особого вреда, но футляры имеют острые углы и придают дополнительный вес.

И потом я увидел ее: из окна высунулся гриф электрогитары, а затем и вся она – «Фендер Стратокастер»[5]5
  «Фендер Стратокастер», сокращенно «Стратокастер» или «Страт», – модель электрогитары, разработанной Джорджем Фуллертоном, Лео Фейдером и Фредди Таваресом в 1954 году, выпускаемая долгое время вплоть до наших дней. Stratocaster неоднократно использовался соло-гитаристами, поэтому его можно услышать на многих исторических записях. Это одна из самых известных и распространенных моделей электрогитар в мире.


[Закрыть] середины семидесятых, с золотыми звукоснимателями и хамбакерами, желтовато-кремовым корпусом и белой накладкой.

Я сделал шаг вперед и вскинул руку.

– Постой!

Безумная сердито уставилась на меня сверху вниз, прижимая «Страт» к груди. Тушь размазалась по лицу, словно черная кровь. Руки нащупали струны, как будто она собиралась играть, а потом она испустила последний, жуткий вой.

– Нет! – закричал я.

Женщина выронила гитару.

Она падала, переворачиваясь в воздухе, изящные металлические детали посверкивали в свете уличных фонарей. Я уже бежал, спотыкаясь о разломанный пластик и спутанную одежду, думая о том, что в моих руках четыреста костей, и спрашивая себя, сколько из них сломает изделие из твердой лакированной древесины после падения с высоты в тридцать футов.

Однако я просто не мог допустить, чтобы она разбилась…

Потом свершилось чудо: гитара остановилась в полете, зацепившись ремнем за угол пожарной лестницы, где и повисла, угрожающе вращаясь.

Я затормозил, по-прежнему глядя вверх.

– Иди сюда! – крикнул кто-то.

Я на мгновение опустил взгляд: девушка моих лет, с короткими черными волосами и в очках в красной оправе, выдергивала что-то большое и плоское из-под груды вещей, рассыпая во все стороны столовое серебро.

– Поосторожней, – сказал я, кивнув на висящий «Страт». – Она вот-вот упадет.

– Знаю! Возьмись за другую сторону!

Я в недоумении снова перевел взгляд на девушку. Встряхнув вытащенное из груды одеяло за два угла, она резким движением развернула его в мою сторону. До меня наконец дошло, и я ухватился за два других угла.

Мы отступили друг от друга, натягивая одеяло, и посмотрели вверх. Гитара над нами вращалась все быстрее и быстрее, словно ребенок, раскручивающийся на качелях.

– Поосторожнее, – сказал я. – Это семьдесят третий год… в смысле, она по-настоящему ценная.

– С золотыми звукоснимателями? – фыркнула она. – Скорее, семьдесят пятый.

Я уставился на нее.

– Падает! – закричала она.

Гитара сорвалась, все еще крутясь; металлические части блестели, ремень молотил по воздуху. Упала она между нами тяжело, словно мертвое тело, чуть не выдернув одеяло из моих рук. Ее инерция толкнула нас обоих вперед на несколько шагов, и внезапно мы оказались практически нос к носу.

Ужасного грохота, однако, не последовало – «Страт» не ударился о мостовую.

– Мы спасли ее! – воскликнула девушка, сияя карими глазами.

Я перевел взгляд на гитару, в полной безопасности покачивающуюся на одеяле.

– Точно. Спасли.

Потом пожарная лестница снова зазвенела. Мы вздрогнули и глянули вверх. Но нет, больше ничего не падало, просто с шестого этажа спускались к обезумевшей женщине двое. Правда, они не шагали по ступеням, а практически летели, перехватывая руками поручни, грациозные, как скользящие по потолку тени, создаваемые фарами проезжающих мимо автомобилей.

Я с благоговейным страхом провожал их взглядом, и тут девушка рядом со мной прокричала наводящее ужас слово:

– Духовка!

Кувыркаясь, она падала из окна прямо на наши головы, стеклянная дверца распахнута, во все стороны летят крошки…

Мы завернули «Стратокастер» в одеяло и побежали.

2
Тадж-Махал[6]6
  Тадж-Махал – в данном случае это не название группы, а имя, точнее, псевдоним музыканта Генри Сент-Клера Фредерикса (р. 1942).


[Закрыть]

ПЕРЛ

– Ты понимаешь, как это странно?

Симпатичный парень нахмурился, все еще с вытаращенными глазами и тяжело дыша.

– Ты имеешь в виду что-то конкретное? На мой взгляд, все это было странно.

Я улыбнулась. В наши дни, конечно, все относительно. Нужно хвататься за любое проявление нормальности. Люди сходят с ума во все времена; важно то, как они сходят с ума.

Мы взяли «Страт» и свернули за угол – за два угла на самом деле, а потом я, ничего не объясняя парню, вывела его на свою улицу. Мой дом был прямо напротив нас, но я пока не была уверена, хочу ли, чтобы он знал, где я живу, даже если он относился к тому типу парней, которые готовы ловить «Фендер Стратокастер» голыми руками. И чего я уж точно не хотела – это чтобы мама вернулась домой и обнаружила меня на лестнице с незнакомым симпатичным парнем и потрепанным постельным покрывалом. Она может сделать неправильный вывод. Фактически она обязательно сделает неправильный вывод.

Крыльцо, на котором мы сидели, затемняли леса, защищая нас от света уличных фонарей, делая невидимыми. «Страт» лежал между нами, все еще завернутый в покрывало, отчасти с целью защитить его, а отчасти потому, что парень выглядел виноватым, как будто думал, что за нами бросятся в погоню и заставят вернуть гитару.

И кто, интересно, это сделает? Точно не та сумасшедшая: сейчас ее уже увели. Я видела, как пришли ангелы, чтобы забрать ее. Вот так люди пропадают в наши дни: за ними приходят самые настоящие ангелы, точно как говорит Лус, хотя до сегодняшнего вечера я в это не очень-то верила.

Но мне не хотелось самой выглядеть сумасшедшей, поэтому я сказала:

– Вот что странно. Эта девушка вышвыривала свои вещи. Платья там, юбки и все прочее. Точно, это были ее вещи.

Он снова сосредоточенно нахмурился.

– И что тут такого?

– Потому что так не бывает. – Я замолчала и сдвинула очки к переносице, что заставляет людей обращать внимание на мои глаза, темно-карие и откровенно потрясающие. – Я могла бы понять, если бы она выбрасывала шмотки своего бойфренда, потому что он изменял ей или что-то в этом роде. Это более-менее не странно: по телевизору показывают, как люди делают такое. Но ты же ведь не станешь вот так выбрасывать собственные вещи?

– Может, не стану. А может, и стану. – Он задумался ненадолго, нахмурившись, когда мимо, смеясь, прошла девушка с полными руками компакт-дисков в треснувших футлярах. Я подумала – вот сейчас он скажет, что мы должны вернуть гитару, но услышала совсем другое. – У девушек бывают еще и подружки, знаешь ли. И соседки по комнате, которые не платят арендную плату.

– Хм…

Парню понадобилась вечность, чтобы понять мой блестящий план спасения гитары (типа как делают пожарные, спасая выпрыгивающих из окон), и я сочла его туповатым. Однако этот ответ демонстрировал способность подойти к проблеме с разных сторон.

Симпатичный, с широким кругозором. И он узнал «Страт», как только увидел его.

– Подружка – это да, это может быть, – согласилась я. – Но выкидывать вещи соседки? – У меня в жизни не было соседки, если не считать мамы, но это не в счет. – Разве ты не продал бы все через eBay?[7]7
  eBay – крупнейший интернет-аукцион, появился в 1995 году в Америке.


[Закрыть]

Он засмеялся, в темных глазах вспыхнули искорки. Потом он снова посерьезнел.

– Скорее всего. Но ты права: мне тоже кажется, что это были ее вещи. Она выбросила из окна всю свою жизнь.

– Но почему?

– Не знаю, но перед тем, как бросить гитару, она взяла ее… ну, как надо. Как на самом деле держат гитару. – Он расположил руки так, словно в них была гитара, пальцы левой изящно заскользили вдоль воображаемого грифа. – Значит, это ее гитара, И она выглядела не сердитой, а печальной. Типа, человек, потерявший все, что имел.

Ничего себе! Парень точно с широким кругозором, даже, типа, он знает что-то, о чем не говорит.

– Постой. Это ведь всего лишь предположение?

– Да. – Он открыл ладони и посмотрел на них. – Просто мне так видится.

– Ну, тогда… – Я положила руку на лежащий между нами сверток. – Если она хотела ее выбросить, нельзя считать, будто мы ее украли. – Он уставился на меня. – Что? Хочешь отнести ее назад и бросить среди этого хлама?

Он покачал головой.

– Нет. Кто-нибудь все равно заберет ее. И они не станут обращаться с ней бережно, будут делать вид, что играют на ней.

Он содрогнулся.

– Это точно! – Я улыбнулась. – Как тебя звать, между прочим?

– Мос.

Видимо, на моем лице возникло недоуменное выражение.

– Сокращенно от Москита, – добавил он.

– А-а, ну да. – Он был мелкий, вроде меня. Вы когда-нибудь замечали, что мелкие люди симпатичнее крупных? Как, типа, куклы. – А я Перл. Безо всяких сокращений, хотя имя и не длинное.

Лицо Моса приобрело серьезное выражение.

– Ну, Перл, тебе не кажется, что у нее может возникнуть желание вернуть гитару после того, как она…

Его голос сошел на нет.

– Вернется оттуда, куда они ее заперли?

Он кивнул. Интересно, он понимает, что под словом «они» я имею в виду не тех, кто сажает людей в сумасшедший дом, а двух ангелов, которых мы видели на пожарной лестнице? Он понимает, что творится с миром? Похоже, большинство людей знают еще меньше меня: все, что они видят, – это груды мусора и крыс, числом явно больше обычного. И даже не замечают подземного грохота. Однако этот парень говорил так, словно, по крайней мере, способен воспринимать кое-что.

– Можно выяснить, кто она такая, – сказал он. – Например, расспросить в ее доме.

– И сохранить «Страт» для нее?

– Да. В смысле, если бы это была просто какая-то дрянная гитара, то какая разница? Но это…

Его глаза снова заискрились, словно он вот-вот расплачется при мысли о бездомном «Страте».

И тут меня озарило, хотя на самом деле эта мысль взывала ко мне с того самого мгновения, как я увидела Моса, мчащегося, чтобы подхватить «Стратокастер» голыми руками. Может, это как раз тот парень, который мне нужен, парень с чутким сердцем, готовый броситься под падающую «Фендер», потому что она классическая и незаменимая.

Может, Мос – тот, кого я ждала с тех пор, как взорвалась «Нервная система».

– Ладно, – сказала я, – Мы сохраним гитару для нее. Но только у меня.

И положила руку на сверток.

– У тебя?

– Конечно. В конце концов, с какой стати я должна доверять тебе? Может, ты пойдешь и заложишь ее. Получишь тысячи три-четыре долларов, а ведь это была моя идея с покрывалом.

– Но ведь это я хочу вернуть ее, – сообразил он. – Секунду назад ты говорила: «Значит, это не кража».

– Может, ты просто хочешь внушить мне эту мысль. – Я снова сдвинула очки к переносице. – Может, это всего лишь прикрытие для твоих коварных планов.

На лице Моса появилось обиженное выражение, и видеть его было больно, потому что я повела себя совершенно нечестно. Может, Мос человек достаточно широких взглядов, но я уже могла сказать, что он какой угодно, только не коварный.

– Но… ты же просто…

Он издал придушенный звук. Я подтянула к себе «Страт».

– Конечно, ты можешь приходить и играть на ней время от времени. Мы можем вместе играть. У тебя есть группа?

– Да. – Он не отрывал настороженного взгляда от свертка. – Точнее, половина группы.

– Половина группы? – Я улыбнулась, теперь уж точно не сомневаясь, что мое озарение было верным. – Группа еще не скомплектована? Может, это судьба.

Он покачал головой.

– У нас уже есть два гитариста.

– А еще кто?

– Ну-у-у… Просто два гитариста.

Я рассмеялась.

– Послушай, барабанщик и фаготист могут составить половину группы. А два гитариста – это просто… – Он нахмурился, и я не стала заканчивать. – Как бы то ни было, я играю на клавишных инструментах.

– Правда? – Он покачал головой. – Откуда же тебе так много известно о гитарах? В смысле, ты назвала год этого «Страта», когда он был еще в воздухе!

– Просто случайно угадала.

И конечно, я играю на гитаре. И на клавишных инструментах, и на флейте, и на ксилофоне, и на убогой губной гармонике – практически нет ничего, на чем я не играю. Но я не считаю нужным сообщать об этом вслух: все думают, раз ты непрофильный музыкант, значит, любитель. (Скажите это непрофильному музыканту, ныне широко известному как Принц.) И я никогда не хвастаюсь своим высоким уровнем и не упоминаю названия школы, в которой учусь.

Он сощурил темные блестящие глаза.

– Ты точно не играешь на гитаре?

Я рассмеялась.

– Я этого не говорила. Но, поверь, я совершенно точно играю на клавишных инструментах. Как насчет завтра?

– Но… ммм… ты даже не знаешь, как мы… – Он сделал глубокий вдох. – Я имею в виду, типа, какие твои?…

– Нет! – прервала я его. – Только не это!

Если бы он спросил, каковы мои предпочтения, на этом все и закончилось бы.

Он пожал плечами.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

Я вздохнула сквозь стиснутые зубы. Как объяснить, что я слишком тороплюсь, чтобы придавать значение такой ерунде? Что есть вещи поважнее, о которых стоит беспокоиться? Что у мира больше нет времени для навешивания этикеток?

– Послушай, допустим, ты ненавидишь могилы, идет?

– Ненавижу могилы?

– Ну да, терпеть не можешь гробницы. Не выносишь склепы. Питаешь отвращение к любым местам, где кто-то похоронен. Понимаешь?

– С какой стати?

Я испустила стон. Может, у Мосси и не такой уж широкий кругозор.

– Гипотетически ненавидишь могилы.

– А-а… Ладно. Я ненавижу могилы.

Он постарался придать лицу выражение ненависти к могилам.

– Прекрасно. Просто превосходно. И, тем не менее, ты ведь пойдешь в Тадж-Махал?

Считая, что этим все объяснено, я победоносно вскинула руки.

– Ммм… Куда я пойду?

– В Тадж-Махал! Самое прекрасное здание в мире! Знаешь, все эти индийские рестораны тут за углом, с фресками на стенах?

Он медленно кивнул.

– Да, я знаю, какое здание ты имеешь в виду: множество арок, впереди водоем и что-то вроде луковицы на крыше?

– Именно. И все очень красиво.

– Наверно. Что, там кто-то похоронен?

– Да, Мос, древняя королева. Это самая настоящая гробница. Но ты же не сочтешь ее отвратительной только потому, что она относится к этой категории?

Выражение его лица сменилось от ненависти к гробницам к задумчивости человека с широким кругозором.

– То есть другими словами… – Он ненадолго замолчал. – Ты не против оказаться в группе, играющей альтернативный дез-метал шифро-фанк,[8]8
  Фанк – сильно ритмизованный, чувственный музыкальный стиль, берущий свое начало от блюза. Название стиля произошло от слова funky, что на жаргоне джазистов означает «причудливая, замысловатая манера исполнения».


[Закрыть] до тех пор, пока она остается Тадж-Махалом альтернативного дез-метал шифро-фанка, я правильно понимаю?

– Вот-вот! – воскликнула я, – Вы, парни, можете не беспокоиться о категории. Любой дез-метал, какой пожелаете. Просто делайте это хорошо. – Я подхватила «Стратокастер» и плотнее завернула ее. – Так как насчет завтра? В два часа.

Он пожал плечами.

– Ладно. Почему бы не попробовать? Может, клавишные инструменты – это как раз то, чего нам не хватает.

«А может, это мне вас не хватает», – подумала я, но вслух просто сообщила ему номер своего телефона и кивнула на дом по другую сторону улицы.

– Ох, и еще два вопроса, Мос.

– Конечно.

– Первый: вы и впрямь играете дез-метал шифро-фанк?

Он улыбнулся.

– Не волнуйся. Это гипотетический дез-метал шифро-фанк.

– Проехали.

Я постаралась не замечать, насколько улыбка делает его еще обаятельней. Теперь, когда нам предстояло вместе репетировать, мне не следовало обращать внимание на такие вещи.

– Вопрос второй: у вашей половины группы есть название?

Он покачал головой.

– Нет.

– Никаких проблем. Это будет легче легкого.