Текст книги "Инферно. Последние дни"

Автор книги: Скотт Вестерфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Почему вы остановились, господи? – закричал крупный «собачий» парень. – Это же было паранормально!

Я удивленно уставилась на свои пустые руки. Никакой дрожи, как обычно после хорошей игры. Никакой потребности притопывать ногами или прикасаться ко лбу. В воздухе не было ничего, кроме шипения усилителей – и ряби, едва заметной уголками глаз.

Однако я по-прежнему подошвами ног чувствовала зверя, которого мы играли. Что-то грохотало в земле, на глубине больше шести этажей. Что-то, откликающееся на песню Минервы.

– Ты тоже чувствуешь его запах? – шепотом спросила она меня.

– Нет… не запах. Но иногда я вижу то, что не должна видеть. – Я сглотнула, сквозь джинсы стиснула бутылочку с таблетками и рефлекторно выдала объяснение, которое нас заставили затвердить в школе, на случай если у полиции возникнут сомнения, не употребляем ли мы наркотики. – У меня неврологические проблемы, которые могут стать причиной болезненных пристрастий, потери контроля над моторикой или галлюцинаций.

Минерва вскинула бровь и обнажила в улыбке слишком много остроконечных зубов.

– Судороги… Аутизм…

Я кивнула. Все это относилось ко мне, более или менее. Но, черт побери, она-то кто?

12
«The Temptations»[31]31
  «Соблазны».


[Закрыть]

MOC

Ее полностью открытое лицо сияло так ярко, что я буквально таял.

До этого момента на ней были очки от солнца – чистое позерство, так мне казалось. Но теперь я понимал, что она должна носить их – чтобы защищать не себя, а нас, чтобы мы не видели ее глаз.

Хотя красавицей ее не назовешь, это было что-то в тысячу раз более жуткое, что-то, терзавшее меня просто невероятно. Я уже слышал это в музыке, почувствовал в том, как она вывернула нас, заставив следовать за собой, – вся группа была поглощена, подавлена ее магнетизмом или как тут лучше выразиться. «Харизма» – слишком мелкое слово для обозначения этого. Что-то доминирующее, что-то бездонное.

Внезапно это стала ее группа, не моя и не Перл. И, точно так же внезапно, я ничего не имел против.

Минерва снова надела очки от солнца.

Я подобрал с пола ее блокнот. То, что покрывало открытые страницы, письменным текстом не являлось; скорее это походило на ленту детектора лжи или одного из тех механизмов, которые регистрируют землетрясения. Неровные черные строчки выстраивались в непостижимые столбцы, забрызганные каплями воды. Некоторые пятна были ржаво-коричневые, словно запекшаяся кровь.

Я протянул ей блокнот, но Минерва все еще смотрела на Алану Рей – свирепо смотрела, ее взгляд казался угрожающим даже сквозь темные очки. Я подумал, нужно как-то успокоить ее, поскольку это я привел сюда Алану Рей, а Минерва рассердилась на нее из-за… чего-то.

Из-за того, что Алана Рей выронила барабанные палочки? Но Минерва разозлилась еще до того, как распался большой рифф. Я открыл рот, но не смог выдавить ни слова, вспомнив неприкрытые очками глаза Минервы.

– Мин? – окликнула ее Перл.

Я закрыл рот. Пусть Перл улаживает это дело.

– Ты в порядке, Мин?

– Конечно. – Минерва взяла у меня блокнот и прижала его к груди. – Извини. Я не собиралась шипеть. Просто я вся была, типа… в песне.

– Я тоже извиняюсь, – негромко сказала Алана Рей. – Мое состояние иногда создает сложности во время исполнения.

Я сглотнул, пытаясь вспомнить, в чем там Алана Рей признавалась о себе… у нее что-то не в порядке с головой? Внезапно она заговорила немного странно, с микроскопическими паузами между словами. Когда она глядела на Минерву, небольшие судороги пробегали по ее телу, как будто прежде нервная система сжалась в клубок, а теперь распутывалась. Я снова открыл рот, чтобы сказать что-нибудь…

– Эй, никаких проблем, – опередил меня Захлер. – Ты фотлично играла. Мы все были по-настоящему паранормальны! – Он посмотрел на Перл. – Правда?

– Да, – ответила та и бросила на меня вопросительный взгляд.

И я выдержал ее взгляд – чего не делал вот уже две недели.

Все внезапно стало понятным – наша музыка, эта группа. Странная, «электрическая» подруга Перл соединила нас и подтянула до чего-то столь же ослепительного, как она сама.

– Это было замечательно, – сказал я, кивнув на Перл. – Отлично сделано.

Ее лицо просияло.

– Ну, тогда хорошо. – Она посмотрела на Алану Рей. – Тебе нужно сделать перерыв?

Алана Рей мигнула одним глазом, потом вторым и затрясла головой так сильно, словно у нее вода в ушах.

– Нет. Я лучше продолжила бы играть. Думаю, мои… сложности позади. Но, может, другую песню? Иногда те же стимулы провоцируют ту же реакцию.

– Ну конечно. – Перл пожала плечами. – Как насчет пьесы номер два?

Мы с Захлером просто кивнули, а Минерва улыбнулась и поднесла микрофон ко рту. Низкий, мягкий смех, сопровождаемый искусственным эхом, раскатился по комнате.

– Никаких проблем, Алана Рей, – прошептала она, открывая свой блокнот. – У меня миллион разных стимулов.

Остальная часть репетиции прошла без приключений.

Мы играли пьесу номер два, бесконечные вариации вокруг петляющего сэмпла[32]32
  Сэмпл – небольшой звуковой фрагмент из уже существующего произведения, используемый для создания новых звучаний или новых музыкальных произведений.


[Закрыть] старой виниловой записи Перл, потом нашу третью песню, пока даже не имеющую рабочего названия. Алана Рей больше ни разу не споткнулась, просто аккомпанировала нам с внутренним пониманием. С каждой новой частью она сначала какое-то время следовала за нами, а потом медленно начинала скреплять нас, добавляя структуру и форму, глядя на невидимое, парящее в воздухе полотно музыки, и каким-то образом понимая, что нам от нее нужно.

Я не уловил ни единого слова в песне Минервы, но каждый раз, открывая рот, она впрыскивала нам свое великолепие. Голос у нее звучал сверхъестественно громко, как будто блокноты были полны заклинаний, заставляющих землю под ногами грохотать. Я не мог оторвать от нее взгляда – за исключением тех моментов, когда закрывал глаза и напряженно вслушивался.

Между песнями я ругал себя за то, что этим утром не поехал в Бруклин. В конце концов, до меня дошло, как глупа была вся эта борьба между Перл и мной. Ни она, ни я не рок-звезды – мы аккомпанемент, друзья, союзники. Может быть, хорошие музыканты, но Минерва – вот кто звезда.

Злость, которая угнетала меня последние две недели, улетучилась, не осталось ничего, кроме чувства удовлетворения. У нас потрясающие группа и место для репетиций, где никто не кричит на тебя. И у меня в руках «Страт» 1975 года с золотыми звукоснимателями. Я даже решил проблему с деньгами и сумею ежедневно придерживать несколько баксов для себя. Я не мог вспомнить, почему быть несчастным совсем недавно казалось так важно.

Минерва изменила все.

Спустя полтора часа мы сыграли каждую известную нам песню столько раз, сколько смогли, и – с неохотой – вынуждены были остановиться.

– Эй, похоже, нам нужны новые мелодии, – сказал Захлер.

– Да. – Я посмотрел на Перл. – Мы должны поскорее встретиться снова. Подготовить еще что-нибудь к следующему воскресенью.

Внезапно в голове зазвучали фрагменты миллиона песен.

Перл радостно улыбнулась.

– Новые мелодии? Никаких проблем.

Минерва нахмурилась.

– Problems Pero masculino.[33]33
  Проблема. Мужчины, однако (исп.).


[Закрыть]

– Что? – переспросил я, глядя на Перл.

– Ммм… Мин изучает испанский, типа того. – Она достала свой сотовый. – И ее занятия требуют нашего возвращения в Бруклин.

– Ты изучаешь испанский? – с усмешкой спросил Захлер. – Mas cervezas![34]34
  Неплохо бы пивка! (исп.).


[Закрыть]

– Prefiero sangre,[35]35
  Предпочитаю кровь (исп.).


[Закрыть] – ответила Минерва, сверкнув во тьме зубами.

– Да, хорошо. – Перл повернулась к Алане рей. – Послушай, это просто замечательно, что мы встретились. Ты была великолепна. Я имею в виду, в особенности для канистр из-под краски.

– Это ведра для краски, – сказала Алана Рей. – Я тоже рада, что встретилась с вами.

– Ну… ты хочешь играть с нами дальше? – Алана Рей взглянула на меня, и я кивнул – она стоила семидесяти пяти баксов.

Она улыбнулась.

– Да. Это было очень… увлекательно.

– Это про нас. Увлекательно. – Перл сглотнула. – Простите, что Мин и я должны бежать, но помещение остается за вами до одиннадцати. Если я буду резервировать его на следующую неделю, может, вы, ребята, все тут разберете?

– А что делать с микшерным пультом? – спросил Захлер.

– Его запирают наверху. Вот мой ключ. – Она бросила Захлеру через комнату блестящую цепочку и схватила Минерву за руку. – Пошли, Мин. Нам правда пора.

Захлер закричал «До свидания!», но Перл уже вытащила Минерву за дверь, дергая ее, словно пятилетнюю девочку, не желающую уходить из зоопарка.

Я вышел за ними в коридор, забежал вперед и нажал кнопку лифта.

– Спасибо, – сказала Перл. – Прости, что оставляю уборку вам. Просто…

Ее голос перешел во вздох.

– Вонючие уроки испанского, – сказала Минерва.

Со всех сторон до нас доносились глухие раскаты игры других групп, удары барабанов.

– Не волнуйся об этом. – Я спрашивал себя, чем на самом деле вызвано их торопливое бегство. Не уроками испанского, это очевидно. Я попытался вспомнить, что Перл говорила по телефону сегодня утром. Что-то насчет ниндзя? – До сих пор все делала ты, Перл. Мы не умрем, если уберем некоторые вещи.

– Не все. Это вы, ребята, нашли Алану Рей. Она невероятная.

– Да, согласен. – Я улыбнулся. – Послушай, мне очень жаль, что я был такой сонный, когда ты позвонила сегодня утром. В следующий раз я буду рад помочь… – Я бросил взгляд на Минерву. – Какая бы ни требовалась помощь.

– Круто, – расплывшись в улыбке и глядя в пол, сказала Перл. – Это замечательно.

Пришел лифт, и когда они шагнули в него, я сделал то же самое, желая хотя бы еще несколько секунд пробыть рядом с Минервой.

– Я спущусь с вами, если не возражаете, а потом снова поднимусь.

– Мы не возражаем, – сказала Минерва.

В большом грузовом лифте было тихо, стены обиты покрышками от двигателей, чтобы защитить их от разрушительного воздействия тележек, усилителей и барабанов.

Я смущенно откашлялся.

– Послушай, Перл, я вел себя, типа, как болван.

– Это ты о чем? – спросила Перл, а Мин вскинула брови.

– Обо всем, о тебе. Но эта группа, в конце концов, собралась вместе, и я, типа, чувствую себя придурком из-за своего поведения. Ну… теперь я в порядке.

– Эй, Мос, это и моя вина тоже. – Лицо Перл заметно порозовело, почти залилось румянцем. – Знаю, я иногда веду себя как босс.

– Это точно, – сказала Минерва.

Я засмеялся.

– Нет. Ты просто знаешь свое дело. Так что, нам с Захлером нужно прийти завтра? Поискать новые мелодии к следующему воскресенью?

Перл кивнула, по-прежнему улыбаясь.

– Превосходно.

– А ты придешь? – спросил я Минерву. – В смысле, ты же певица и все такое.

Я кивнул на блокноты, которые она по-прежнему прижимала к груди.

– Ммм, вряд ли, – ответила за нее Перл. – Она, типа…

– Очень интенсивно занимаюсь испанским, – сказала Минерва.

– А-а… Конечно.

Дверь лифта открылась, мы вышли в фойе, и Перл потащила Минерву дальше. Двое парней вкатывали в здание тележку, полную электропроигрывателей, стараясь с максимальной осторожностью преодолеть место соединения мраморного пола и лестничного уклона.

Перл подошла к конторке, достала кредитную карточку и заговорила с парнем о следующей неделе.

Минерва повернулась ко мне и сказала негромко:

– Увидимся на следующей неделе.

Я кивнул и снова сглотнул, внезапно порадовавшись тому, что на ней темные очки, и спрашивая себя, насколько меньше глупостей я брякнул бы в своей жизни, если бы хорошенькие девушки носили их.

– Я, безусловно, буду здесь.

Ладно, может, и сойдет. Однако Минерва рассмеялась и потянулась ко мне свободной рукой. Горячий, словно только что задутая спичка, кончик ее пальца провел по моей руке от запястья к локтю. Ее губы были слегка приоткрыты, и я увидел, как верхние зубы скользнули слева направо по нижним, а потом она одними губами безмолвно произнесла:

– Аппетитный.

Я вздрогнул. Она отвернулась к Перл, которая как раз закончила разговор и открыла свой телефон.

– Элвис? Мы готовы. – Перл захлопнула телефон и посмотрела на меня. – Увидимся с вами завтра, ребята. Позвонишь мне?

– Да. Я скажу Захлеру. – Дыхание участилось, линия, проведенная Минервой по моей руке, все еще пылала. – До встречи.

Они помахали мне. Я смотрел, как они вышли из здания и направились к большому серому лимузину – лимузину? – который только что подъехал. Безмолвно сказанное Минервой слово все еще эхом отдавалось в голове, такое неожиданное, что, казалось, это мне привиделось, а не произошло на самом деле. Мозг не мог ухватить сути сказанного, как бывает, когда в ушах звучит обрывок мелодии, а пальцы не могут воспроизвести его на гитаре.

Однако прямо перед тем, как скрыться в машине, она повернулась и показала мне язык. А потом вспыхнула ее улыбка, озорная и волнующая.

Лимузин отъехал.

Я сглотнул, повернулся и бросился к лифту, чтобы успеть проскочить в закрывающиеся двери. Парни со своей тележкой уже находились внутри, и места там оставалось ровно для меня. Пока мы поднимались, я покачивался на пятках, ударяясь спиной об обитую стену, и негромко гудел один из странных фрагментов, застрявших в мозгу от пения Минервы.

Подняв взгляд на парней, я увидел, что они наблюдают за моим маленьким «танцем».

– Новая мелодия? – расплывшись в улыбке, спросил один.

– Да, совсем новая. – Я облизнул губы и почувствовал вкус соли. – Все идет прекрасно.

Часть III
Репетиции

У Черной смерти был далекий двойник.

В то самое время, когда в римском мире свирепствовал мор Юстиниана, исчезла огромная империя в Южной Америке, так называемая Наска.[36]36
  Наска – своеобразная археологическая культура, расцвет которой пришелся на промежуток между 300 г. н. э. и 800 г. н. э. Именно тогда были созданы знаменитые линии Наска, церемониальный город Кахуачи и впечатляющая система подземных акведуков, функционирующих и по сей день.


[Закрыть] Храмы Наска внезапно оказались покинуты, города опустели. Историки до сих пор ломают головы над тем, почему такая большая и сложно организованная культура в тысячах миль от терзаемого мором Рима исчезла в тот же самый исторический момент.

Большинство людей и не слышали о Наска, настолько быстро исчезли и ее следы.

И только в 20-х годах двадцатого века люди обнаружили их самое выдающееся наследие. Самолеты, летающие над засушливой горной местностью в Перу, заметили огромные, нацарапанные на земле рисунки. Покрывая площадь четыреста квадратных миль, там были изображения многоногих созданий, огромных пауков и странных человеческих фигур. Археологи не знают, что означают эти рисунки. Изображения богов? Или демонов? Или они предназначены для того, чтобы о чем-то рассказать?

На самом деле они предостерегают.

Часто отмечают, что, вырезанные в засушливой горной местности, где практически не бывает дождей и отсутствует эрозия, они были созданы на века. Поразительно, но даже спустя полторы тысячи лет они все еще видны.

Может быть, сейчас настало время разгадать их.

Магнитофонные записи Ночного Мэра: 282–287

13
«Missing Persons»[37]37
  «Без вести пропавшие».


[Закрыть]

ПЕРЛ

В этот мой первый день в «Джульярде» коридоры выглядели как-то не так.

Я училась здесь уже четвертый год, и, естественно, все мне было знакомо. Однако, когда возвращаешься после летних каникул, всегда возникает странное ощущение, как будто за время твоего отсутствия цвета слегка изменились. Или, может, за последние три месяца я чуточку повзрослела, отчего шкала отсчета пусть незначительно, но сместилась.

Сегодня мне казалось странным, насколько пусты коридоры. Конечно, тому имелись свои объяснения. Все мои друзья из «Нервной системы» (или, точнее, бывшие друзья, из-за того, что случилось с Минервой) закончили школу этой весной, и мне попадались лишь случайные знакомые или вообще незнакомцы. Примерно такое же ощущение возникало тогда, когда я только поступила в школу, а кругом было полно старшекурсников.

Я взяла в офисе свое расписание и проглядела его, выясняя, какие курсы и ансамбли отсутствуют из-за недостаточного к ним интереса. Никакого курса барочных инструментов в этом году. Никакой группы джазовой импровизации. Никакого камерного хора? Это было, типа, странно. Но все плановые курсы в расписании присутствовали. В конце концов, по понятиям наших преподавателей, мы должны все четыре года изучать теорию и композицию, а утро было полностью отдано обязательным дисциплинам: английский, тригонометрия и неизбежная современная биология.

Поэтому только ко времени ланча я начала замечать, как многое на самом деле изменилось.

Кафетерий располагался в самом большом помещении школы. Он использовался так же, как концертный зал, потому что даже самые необычные частные школы типа «Джульярда» не могут занимать безграничное пространство в центре Манхэттена. Класс, где проходил третий и последний перед ланчем урок биологии, находился дверь в дверь с кафетерием, что открывало возможность оказаться среди первых в очереди. Войдя туда спустя десять секунд после звонка на ланч, я с удовольствием увидела массу незанятых столов. Знакомый мучнистый запах макарон с сыром, а la «Джульярд», одного из вполне сносных здешних кушаний, заставил меня улыбнуться.

Даже если «Системы» больше нет, приятно было вернуться обратно.

Набрав полный поднос, я огляделась в поисках кого-нибудь, к кому можно подсесть, в особенности к кому-то с полезными музыкальными навыками. Может, мы с Мосом когда-нибудь захотим пополнить группу музыкантами нового профиля.

И почти сразу же я заметила сидящую в одиночестве за угловым столом Эллен Бромович. Она была моих лет и фотличная виолончелистка, первое место в оркестре. В ранние годы учебы мы временно были лучшими подругами – пока не познакомились с кем-то еще.

Я села напротив нее. Виолончель – это круто, даже если про саму Эллен этого не скажешь. Да и никого более подходящего тут не было.

Она подняла взгляд от своих макарон с легким недоумением.

– Перл?

– Привет, Эллен.

Она вскинула брови.

– Не ожидала увидеть тебя здесь.

– Ну… – Я не была уверена, что точно она имеет в виду. – Мы какое-то время не виделись, и я просто подумала, почему бы не сказать тебе «привет!».

Она не отвечала, продолжая разглядывать меня.

– Как поживаешь? – спросила я.

– Интересный вопрос. – На ее лице возникла кривая улыбка. – Ну, теперь у тебя нет друзей, с кем сидеть за столом?

Я сглотнула, почувствовав себя более-менее не в своей тарелке.

– Нет. Остальные из «Нервной системы» были выпускниками. И твои друзья тоже закончили школу?

– Закончили школу? – Она покачала головой. – Нет. Но никто пока не вернулся.

– Не вернулся откуда?

– После лета.

Она оглядела кафетерий.

Здесь все еще было пустовато. И тихо, совсем не похоже на обычный для ланча хаос, который я помнила. Интересно, здесь всегда было так мирно и тихо или это просто еще один из тех маленьких сдвигов в восприятии, которые происходят после каникул?

Но на самом деле это не имело значения. Все вокруг кажется мельче с каждым годом, это можно понять. Но чтобы казалось более пустым?

– Ну, это было беспокойное лето, – сказала я. – Кризис санитарии, крысы и все такое прочее. Может, не все вернулись из Швейцарии – или куда там еще они сбежали.

Эллен покончила со своей порцией макарон с сыром.

– Мои друзья в Швейцарию на лето не ездят.

– Ох, и правда. – Я вспомнила, что студенты-стипендиаты всегда держатся вместе. – Ну, в Вермонт или куда там еще.

Она испустила еле заметный вздох.

– И все же это здорово – вернуться, правда? – спросила я.

Она прищурилась.

– Ты в удивительно хорошем настроении, В чем дело? Новый бойфренд или еще что-нибудь?

Я засмеялась.

– Никаких бойфрендов. Но да, я действительно счастлива. Погода, в конце концов, стала прохладнее, подземка на этой неделе работает, и я собрала новую группу. Все идет замечательно. И…

– И что?

– Ну, может, появится мальчик. Правда, пока я не уверена, что это хорошая идея.

Я почувствовала, как лицо расплывается в глупой улыбке.

Поистине, я вовсе не была уверена, что это хорошая идея, но, по крайней мере, мутный осадок из наших взаимоотношений с Мосом, в конце концов, исчез.

С возникновением группы всякое чувство обиды покинуло его. Он никогда больше не выражал недовольства по поводу наших ранних воскресных репетиций, просто демонстрировал готовность играть. Такой Мос был изумителен – как бы выразилась мама, очарователен, – полностью сосредотачиваясь во время игры, напряженно слушая остальных.

Ну, я временами и воображала, что эту сосредоточенность можно свести только к нам двоим, что мне удастся воздействовать на нее в каких-то других направлениях. И когда я писала песни в спальне, мне приходилось напоминать себе, что это не круто – особые отношения между товарищами по группе.

Марк и Минерва продемонстрировали мне, сколько неприятностей это может причинить. Я слышала, что за лето он полностью сломался. Еще бы! Должно быть, это трудно – потерять в – один и тот же день и девушку, и группу.

Поэтому я прикусывала язык, когда Мос начинал выглядеть по-настоящему разогретым и напряженным, напоминая себе, как это хорошо для группы и что для меня это важнее, чем любой парень. Но это не означает, что я никогда не думала о нем в таком плане.

Группа изменила и Минерву. В эти дни она становилась совершенно нормальной. Пусть она все еще носила темные очки, но идея выйти на солнце больше не ужасала ее. Не пугало и собственное отражение – зеркала стали ее новыми лучшими друзьями. И самое главное, ей нравилось наряжаться и тайком ускользать на репетиции. Каждый раз, когда мы играли, ее песни эволюционировали, смутное воодушевление обретало форму, под воздействием структуры музыки складываясь в стихи.

Скоро, совсем скоро, рассуждала я, слова реально обретут смысл.

Удивительно, но, казалось, больше всего Мин помогала Алана Рей. Ее трепещущие узоры окутывали неистовство Минервы, придавая ему форму и логику. Я сильно подозревала, что Алана Рей каким-то образом направляет всех нас – этакий гуру, барабанящий по ведрам для краски.

Я несколько раз ходила в Сеть, пытаясь уточнить, каково в точности ее состояние. Она подергивалась и притопывала, словно при синдроме Туретта, но никогда неуправляемо не изрыгала ругательства. Синдром Аспергера, казалось, подходил больше, за исключением галлюцинаций. Может, Минерва была права во время первой репетиции и у Аланы Рей какая-то форма аутизма, но это слово может означать все, что угодно. Однако, каково бы ни было на самом деле ее заболевание, возникало впечатление, что оно позволяет ей особым образом проникать в суть вещей. Итак, теперь, когда у нас имелись мудрая барабанщица и безумная певица уровня Тадж-Махала, у группы оставалось всего две проблемы; 1) у нас не было басиста, но этот вопрос я знала, как утрясти; и 2) у нас все еще не было названия…

– Как, по-твоему, звучит «Безумие против здравомыслия»? – спросила я Эллен.

– Прошу прощения?

– В качестве названия группы.

– Ммм… Полагаю, это имеет смысл. Новый звук?

– Типа того, но лучше.

Она пожала плечами.

– Правда, вы немного перебарщиваете, на мой взгляд; я имею в виду слово «безумие». Типа, «Уловка 22».[38]38
  «Уловка 22» – взаимопротиворечащие друг другу условия. Выражение пришло из одноименного романа Дж. Хеллера. Согласно пункту 22 устава описываемой в романе американской базы в Италии, летчика можно отстранить от полетов, только если он сам подаст заявление об этом и если при этом его признают сумасшедшим. Однако любой, обращающийся с такой просьбой, уже не сумасшедший, а каждый, кто с готовностью продолжает летать, безумец по определению, но отстранить его нельзя – он не сделал заявления. Таким образом, пункт 22 – своеобразная уловка, навсегда привязывающая солдата к военной службе.


[Закрыть] Тебе могут сказать, что невозможно определить, кто безумен, кто нет, что на самом деле это либо притворство, либо люди просто не осознают, что безумны.

– Ладно.

Я вспомнила, почему временами общение с Эллен может быть занудным. Она какая-то… лишенная энтузиазма.

Но потом она улыбнулась.

– Не волнуйся, Перл. Ты что-нибудь придумаешь. Ты там играешь на гитаре?

– Нет, на клавишах. У нас уже достаточно гитаристов.

– Жаль. – Она подняла с пола футляр акустической гитары и поставила его на соседнее кресло. – Не возражала бы играть в группе.

Я уставилась на гитару.

– Зачем она тебе?

– Решила отказаться от виолончели.

– Что? Но ты же в прошлом году заняла первое место!

– Да, но виолончели… – Долгий вздох. – Они требуют слишком сложной инфраструктуры.

– Они что?

Она вздохнула; говоря, она передвигала тарелки на своем подносе.

– Для них нужна инфраструктура. Большинство виолончельных произведений написаны для оркестра, А что такое оркестр? Почти сотня музыкантов плюс все эти мастера, которые создают инструменты, содержат их в исправности, и еще целая куча народу, чтобы построить концертный зал. И чтобы платить за все это, нужно, чтобы каждый год тысячи зрителей покупали билеты, нужно вести переговоры с богатыми жертвователями, добиваться правительственных грантов… Вот почему оркестры есть только в по-настоящему больших городах.

– Эй, Эллен? Ты живешь в по-настоящему большом городе. Ты же не собираешься уехать на Аляску или еще куда-нибудь?

Она покачала головой.

– Нет. Но что, если большие города больше не работают? Что, если невозможно собрать вместе столько людей без того, чтобы все развалилось? Что, если…

Голос Эллен сошел на нет, она снова оглядела кафетерий.

Я проследила за ее взглядом. Помещение было по-прежнему заполнено всего на две трети, многие столы стояли целиком незанятые, и никакой очереди на раздачу. Как будто ни у кого в расписании не значился А-ланч.

Это начало всерьез тревожить меня. Куда, черт побери, все подевались?

– Что, если время оркестров прошло, Перл?

Я фыркнула.

– Оркестры существуют на протяжении столетий. Они часть… ну, не знаю… цивилизации, наверно.

– Да, цивилизации. В этом вся проблема… – Она бережно прикоснулась к футляру гитары. – Меня так достало повсюду таскать эту большую виолончель – словно мертвое тело в гробу. Захотелось чего-нибудь попроще. Чего-нибудь такого, на чем можно играть у костра независимо от того, существует цивилизация или нет.

По спине пробежал озноб.

– Что произошло с тобой этим летом, Эллен?

Она посмотрела на меня и после долгой паузы сказала:

– Папа ушел от нас.

– Вот дерьмо! – Я вспомнила то время, когда развелись родители. – Мне правда очень жаль. Типа… он оставил твою маму?

Эллен покачала головой.

– Не просто оставил. Видишь ли, кто-то укусил его в метро, и он… стал другим.

– Укусил его?

В памяти всплыли доходившие до меня слухи, что крысы распространяют что-то вроде бешенства, что на улицах сейчас попадаются люди, похожие на Мин, всегда голодные и всегда в темных очках.

Она кивнула, по-прежнему поглаживая гитарный гриф.

– По крайней мере, я все еще стипендиат и могу переключиться на гитару до того, как…

– Но ты же замечательная виолончелистка. И пока не можешь махнуть рукой на цивилизацию. В смысле, Нью-Йорк по-прежнему никуда не делся.

Она кивнула.

– В основном. Еще есть концерты, и занятия, и бейсбол. Но это, типа, как на «Титанике»: спасательных шлюпок хватает лишь для пассажиров первого класса. – Она оглядела зал. – Поэтому, увидев, что кого-то нет, я невольно задаюсь вопросом: может, эти пассажиры уже покинули тонущий корабль? И потом пол начинает накреняться, палубные кресла скользят мимо.

– Ммм… Ты о чем?

Эллен устремила на меня взгляд прищуренных глаз.

– Здесь что-то происходит, Перл. Спорю, твои друзья уже в Швейцарии или другом месте вроде этого.

– Они в основном просто закончили школу.

– Ну и что? Спорю, они в Швейцарии. Большинство людей, которые могут себе это позволить, уехали. Но мои друзья… – Она покачала головой. – У них нет водителей и телохранителей, и в школу они ездят на метро. Так что они просто прячутся, типа того.

– Но ты-то здесь.

– Только потому, что мы живем за углом. Мне не нужно ездить на метро. Плюс… – Она улыбнулась и снова прикоснулась к футляру на соседнем сиденье. – Я действительно хочу научиться играть на гитаре.

Мы поговорили еще – о ее отце, обо всем, что видели этим летом. Но мысленно я все время возвращалась к группе.

Слушая Эллен, я внезапно поняла, что группа вроде нашей тоже нуждается в сложной инфраструктуре, почти как любой симфонический оркестр. Нам требуются электронные инструменты и микрофоны, микшерные пульты, эхорезонаторы и уйма усилителей. Нам требуются ночные клубы, студии и фирмы звукозаписи, кабельные каналы, которые показывают музыкальные видео, и фанаты с CD-плеерами и электрическими розетками на дому.

Черт, нам необходима цивилизация.

В конце концов, мне трудно представить себе Моса и Мин, исполняющих музыку у костра.

Что, если фантастические рассказы Лус – правда и действительно надвигается какая-то большая битва? И что, если Эллен Бромович права и время оркестров прошло? Что, если болезнь, разрушившая «Нервную систему», в недалеком будущем сломает всю инфраструктуру и, следовательно, сделает невозможным существование такой группы, как наша?

Я выпрямилась в кресле. Нечего сидеть сложа руки. Хватит одобрительно похлопывать себя по плечу только потому, что Мос счастлив, Минерва относительно в своем уме и репетиции проходят хорошо.

Совсем скоро мы должны стать всемирно известны – если, конечно, к тому времени еще останется мир, в котором можно быть известным.