Текст книги "Мне нравится твоя ложь (ЛП)"
Автор книги: Скай Уоррен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Но потом происходит что-то странное.
Иван начинает обдумывать. Он оценивает Кипа, а после его взгляд переключается на меня. От понимания его взгляд сковывает холодом.
– Тебе?
– Если у тебя есть, что сказать ей, ты говоришь это мне.
И вот так просто он отступает. Взгляд Ивана мечется ко мне, а затем обратно к Кипу.
– Ты можешь передать своей девушке, что то, что она ищет, не здесь. И никогда не было.
Моя мама. Он имеет в виду, что она никогда не приезжала в Тэнглвуд. Становится трудно дышать. Я всегда знала, что она никогда не покидала Лас-Вегас, но услышать подтверждение этому все еще больно. Думаю, когда видишь блестящий закрытый гроб, часть тебя никогда не прекращает надеяться. Одна маленькая часть, которая представляла, как она находит какой-то другой путь, сбегая навстречу рассвету. Представляла, что она жива. В безопасности. Преданная мужем и любовником.
Иван выходит из комнаты, оставляя нас одних.
Я с трудом сглатываю. Кип, возможно, победил в этом раунде над Иваном, но я не могу в это поверить. И неудивительно, учитывая то, что случилось с моей матерью. У меня проблемы с доверием. Однако я не могу оставить Кипа. Не могу ничего сделать, кроме как стоять рядом с ним. Он защитил меня от Ивана. Он защищал меня все время.
И теперь он сделал меня своей.
* * *
В нескольких ярдах стоит мотоцикл. Кип подходит к нему и поднимает шлем, протягивая его мне.
– Поехали.
Мне даже в голову не приходит убежать. Он пришел за мной, и я пойду с ним. Я не могу предложить ему никаких отношений или обязательств. В какой-то момент мне придется объяснить это, но не сейчас, не так скоро после того, как он вошел в «Гранд» и заслонил меня своим телом. Не после того, как он сказал, что я принадлежу ему. Он выиграл. Заработал меня. В моей фантазии мы можем прожить вместе одну ночь, пока с каждой песчинкой песочные часы приближают моих врагов ко мне, пока с каждым очередным вдохом я приближаюсь лицом к дулу пистолета.
– Куда? – спрашиваю я, уже принимая шлем, потому что неважно, куда мы едем. Я поеду куда угодно. – Мне нужно вернуться к восходу солнца.
Уголок его губ поднимается, и мой взгляд прикован к щетине, которая их обрамляет. Бакенбарды, которые покалывали мою кожу, оставляя красные метки. Рот такой мягкий и умелый.
– Уже планируешь избавиться от меня?
Правда в том, что с нами должно быть покончено. И на самом деле нас никогда не должно было быть.
– Я хочу остаться с тобой на каждую секунду, которую смогу, – честно отвечаю я, и чтобы доказать свои слова, надеваю шлем.
Забери меня отсюда.
И хоть я не могу озвучить свое желание, он, похоже, знает. Кип хватает мою руку и держит меня, пока я закидываю ногу на байк. Он больше, чем я ожидала – выше и шире. Раньше я никогда не ездила на мотоцикле. По большому счету меня возили только на заднем сидении "Роллса" моего отца. По крайней мере, когда мне разрешалось покидать дом. Мои ноги оторвались от земли. Между шлемом и его широкой спиной я ничего не вижу. Сидя вот так, я полностью нахожусь в его власти.
– Держись, – слова прокатываются по его телу вибрацией – не звуком – которая переливается в меня.
Я обнимаю его за талию, впитывая его тепло, как кошка на солнце. Этого всего не хватало в моей жизни, и такая реальность жила только в мечтах: безопасность. Стабильность. Я чувствую это всем своим телом, сохраняю глубоко, накапливаю чувство, чтобы оно осталось со мной, когда я снова убегу.
Кип не подходит мне. Он опасен.
Желание не задает вопросов. Как и любовь.
Рев двигателя оглушает, почти ослепляя, как софиты на сцене. Это момент, который стоит запомнить. По позвоночнику разливается дрожь. Это дверь в новое место, но это не сцена. Нет рук, жаждущих схватить меня. Это место – поток воздуха по моей коже, когда мы срываемся с места. Это постоянный рев машины под моими ногами, твердое тело человека, за которого я держусь.
Я не знаю, как долго мы едем, но не хочу, чтобы это закончилось. Когда он остановится, часы снова начнут тикать. Начнут отсчитывать время, проведенное с ним, с каждой новой песчинкой. Но пока мы на мотоцикле, мчимся по улице, которую я даже не узнаю, направляемся в никуда, я чувствую свободу, которую искала.
Смотрю в сторону, но зданий нет. На их месте появляются полосы ржавчины и серых размытых мазков. Мазки кистями каждого серого оттенка, тайно нанесенные королевой-ночью. Таким он видит мир каждый день. Как искусство.
Картина приобретает зеленый и коричневый цвета, и я знаю, что мы покинули город.
Тревога проносится по мне. Что, если он увозит меня для другой, темной цели? Что, если он не привезет меня обратно? Я почти смеюсь, хотя это был бы мрачный смех. Что, если я убежала от одного монстра только, чтобы попасть к другому?
Но тогда я понимаю, что Клара сбежит, если я не вернусь. Она обещала.
Она будет в безопасности. Жива. Не так, как наша мать.
Не так, как я.
И я отпускаю свои заботы. Рисую их на холсте, который мы создаем, словно рассыпая хлебные крошки, по которым могу найти дорогу назад домой.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Когда мы останавливаемся, небо приобретает оттенок приглушенного синего. Я оглядываюсь. Есть только деревья, трава и извилистая дорога, которая привела нас сюда. Я не знаю, почему он привез меня в это место. Хотя причина есть. Я разгадываю секрет в напряженности его тела. У него на лице полуулыбка, которая скрывает сюрприз. Это заставляет мое сердце биться слишком сильно, ведь улыбка эта – сексуальная и невероятно сладкая.
– Где мы? – спрашиваю я, размышляя, но не надеясь, что он мне скажет.
И он этого не делает.
– В месте, которого нет на карте.
Он очень доволен собой. Я вспоминаю о Питере Пене, который улетает в Неверленд, забирая Венди с собой. Думаю о мечах и феях. Вот, что чувствуешь на поляне между деревьев – магию.
Только магия не настоящая. Улететь тоже невозможно, даже если именно это я чувствовала, сидя сзади на его мотоцикле.
– Знаешь, если бы я была другой девушкой, я могла бы побеспокоиться обо всей этой таинственности. Кто его знает, может, ты уже вырыл здесь канаву.
Его улыбка исчезает, и я сожалею о своих словах. Почему я не могу просто принять этот момент таким, какой он есть? Почему я никому не могу доверять? Все внутри меня сжимается, быстрее и сильнее. Когда я стала такой сломленной?
Он берет мою руку в свою – теплую, сухую и утешающую.
– Если ты так думаешь, почему поехала со мной?
Его слова мягкие, в них больше любопытства, чем обвинения.
– Я не какая-то другая девушка, – говорю я ему. Я всю жизнь смотрела смерти в лицо. Мой отец – убийца, а жених – монстр. – Я боюсь умереть, но еще больше я боюсь никогда не начать жить.
Понимание мерцает в его глазах. Он знает, что я имею в виду больше, чем просто воздух для существования. Больше, чем просто побег. Мне снится день, когда я смогу оказаться в безопасности, чтобы действительно наслаждаться жизнью. Начать делать что-то большее, чем только выживать.
Вот почему я поехала с ним. Он – воздух в моей жизни.
– Нет ничего страшного, – уверяет он меня. – Это... как подарок.
Мое сердце пропускает удар.
– Подарок? Знаешь, у твоих подарков есть общая черта: они пугают.
Это вызывает у него смех.
– Этот не испугает.
– Что это? – дразню его я. – Боевой топор? Меч?
Кип просто загадочно улыбается и ведет меня по траве.
Здесь нет тропинки. Мы следуем вдоль линии деревьев, проходя по пышной траве, уже сырой от росы. Затем деревья заканчиваются, открывая вид на здание на вершине холма. Это дом? Но нет, вместо стен у него – одни окна. Или, по крайней мере, раньше были. Теперь это высокие пустые проемы, в которых должно было быть стекло. Здание могло бы сойти за старую теплицу, за исключением вычурного купола сверху.
И башенок.
Это напоминает мне о женщине. Старой пышной женщине с седыми волосами и с той безмятежностью в глазах, которая приходит только с опытом. Так и здание. Я не смотрю на него и думаю: когда-то оно было красивым. Я думаю: оно и сейчас прекрасно. Как каждая морщина на лице женщины, каждая трещина в камне здания означает секрет, который оно хранит.
– Что это за место? – выдыхаю я.
Кип молчит пару секунд. Я перевожу на него взгляд и вижу, что он смотрит на меня с неуверенностью в глазах. Он изучает меня, понимаю я, и это одновременно и нервирует, и очаровывает меня тем, что он интересуется мной, хочет увидеть, что находится под гладкой поверхностью моей кожи.
– Я не уверен. Дом в двух километрах к югу отсюда. Или то, что от него осталось. А это был... отдельный бальный зал? Обсерватория? Возможно, и то, и другое.
Бальный зал. Вот, что звучит подходяще.
Я сейчас слишком возбуждена. Отпускаю его руку и бегу вперед, находя дверь, хотя все окна открыты. Нет никакой настоящей двери, просто пустой проем. Я вхожу внутрь и смотрю вверх. Потолок выцветший из-за неизвестного количества ураганов, которые он пережил. Но я все еще вижу картину с изображением херувимов.
Я даже не могу догадаться, когда это место было построено или как долго оно оставалось заброшенным, но каким-то образом сохранилось несколько оконных стекол, в основном около потолка или основания, где они были частично защищены башней снаружи. Я не могла увидеть их с улицы, потому что они были слишком мутными, слишком темными, чтобы отражать лунный свет. Мрак внешнего вида совпал с замаскированным мраком внутри.
Но здесь я четко вижу окна, блокирующие вид деревьев. Изнутри я вижу все.
Кип стоит у двери, когда я оглядываюсь назад. Его руки скрещены на груди. Он прислоняется к пустому дверному косяку, его лицо скрыто тенью. Каким-то образом я оказываюсь в середине комнаты. Я забылась на мгновение, забыла о беспокойстве. Забыла о страхе.
Я медленно приближаюсь к нему, чувствуя себя немного застенчиво. Он делал грязные вещи с моим телом, и я делала их с ним, но теперь я – просто девушка, которой парень преподнес подарок.
Мгновение я смотрю на свои туфли и мраморный пол под нами, помутневший от времени.
– Не то, чтобы я не оценила, что ты привел меня сюда, но почему?
Из всего, что он мог мне дать. Он мог бы взять меня посмотреть фильм. Мог бы принести мне цветок. Вместо этого он взял меня сюда, зная, что это будет значить больше всего.
Не только почему. Как?
Он не двигается. Не прикасается ко мне. Не взымает плату моим телом, пока нет.
– Я подумал, ты сможешь танцевать здесь, – он кивает на пол. – Как тогда на крыше.
О, но это не похоже на крышу. Здесь нет неровностей, нет ржавых металлических прутьев, торчащих из бетона. Пол не покрыт мелкой галькой, куски которой крошатся под воздействием стихий. Вместо этого под ногами гладкий мрамор – почти неразрушенный пол. Ветер смел все листья. Дождь смыл грязь. Он почти блестит. Не то, что крыша.
Четко увидеть Кипа не получается. Все еще слишком темно, но я могу почти поклясться, что он покраснел. Я удивлена, что он еще знает, как это делается. Это даже не цвет, скорее чувство. Может, его щедрость – это единственное, что я когда-либо почувствую. Его тихое признание того, кем я являюсь и что я такое.
В груди становится слишком тесно, а глаза увлажняются. Я подумываю опуститься на колени и поблагодарить его. Я могла бы сделать ему хорошо.
Вместо этого поднимаюсь на цыпочки и целую его в щеку. Щетина царапает мне губы, но кожа под ней теплая.
– Спасибо.
Затем я оставляю его у двери наблюдать за мной и ждать, пока я танцую, словно здесь больше никого нет. Я начинаю медленно: плие, гранд плие. И на этот раз, когда я растягиваю свое тело в гранд арабеске, я не отдираю от себя нежеланные руки – я тянусь. К нему. К небу за окрашенным потолком, которое смотрит на нас через выбитые окна. Я тянусь ко времени и месту, где мне больше не придется прятаться.
К тому моменту, когда я заканчиваю, кожа становится скользкой от пота. Даже тогда я не хочу прекращать танцевать, но небо за вершинами деревьев окрашивается в розовый от предрассветного зарева. Мне нужно возвращаться.
Но я не хочу.
Кип встречает меня в центре зала.
– У меня есть время для еще одного танца, – говорю я ему, наводя на размышления.
– Я не умею танцевать.
Это заставляет меня рассмеяться.
– Я не это имела в виду.
Он не улыбается. Его лицо более серьезное, чем когда-либо, что означает отказ.
– Я знаю, что ты имела в виду.
Я хмурюсь, сбитая с толку.
– Кип?
Его лицо похоже на каменную стену. Я жду, когда ветки поднимутся, охраняя их крепость. Я жду, когда шипы уколят. Кип хочет ненавидеть меня. Он не хочет приближаться.
Но сорняки не появляются.
На этот раз Кип наклоняет голову. У меня слишком большой шок, чтобы я склонила свою, и я слишком удивлена, чтобы ответить на его поцелуй. Я стою там, ничего не делая, позволяя его губам давить на мои, чувствуя, как его язык скользит по моей нижней губе. У меня достаточно разума, чтобы приоткрыть их, и он тихонько стонет, принимая приглашение и требуя большего.
Его руки обвивают мои бедра, прижимаясь ладонями к заднице. Я потная, но он, похоже, не возражает. Нет, он прижимает меня к себе, вбирая каждый из моих рваных вдохов ртом, пробуя соль на моей коже.
Прижимаюсь телом к нему, чувствуя его толстую каменную эрекцию под джинсами. Я раскачиваю бедрами, обещая облегчение.
Кип тут же отпускает меня и отворачивается. Я смотрю на высокую линию его широких плеч, которые двигаются вверх и вниз от его тяжелого, возбужденного дыхания.
Какого черта? Почему он остановился?
Я беспомощно кладу руку на его предплечье, но он отдергивает его.
Страх наполняет меня.
– Что я сделала не так?
– Ничего, – говорит он, но я слышу ложь.
– Кип? – Я ненавижу робость в своем голосе, ненавижу страх. Я никогда не позволяла моему отцу или Байрону видеть меня такой. С ними я всегда показывала свою сильнейшую сторону. Они могут причинить мне боль и унизить меня, но они никогда не увидят, как я плачу. Но с Кипом это кажется неизбежным. Он срывает мою храбрость, оставляя только надежду.
– Я не тот, кем ты меня считаешь.
* * *
Нет. Я хочу отмотать назад последние пять секунд и притвориться, что он этого не говорил.
– Я не просто клиент, – говорит он, и мне очень хочется, чтобы это была ложь. Возможно, случайный парень в стриптиз-клубе – плохой вариант для отношений с любой другой. Но для меня это все, чего я могла хотеть. Я не думала о том, как мы сможем быть вместе после этой ночи или следующей. Но я надеялась.
И теперь он говорит мне что-то серьезное, что-то темное, своим настолько суровым голосом, что я знаю, что это должно быть плохо.
– Тогда кто ты? – произношу я только потому, что он ожидает моего вопроса. Я не хочу знать.
Кип качает головой, и именно по этому жесту я знаю, что он собирается рассказать мне правду. Кажется, хуже быть не может, потому что я не могу ответить.
Он поворачивается ко мне и поддевает пальцем прядь моих волос.
– Хани.
Я сглатываю, чувствуя стыд.
– Это не мое настоящее имя. Это ложь.
– Это то, кто ты для меня, – бормочет он, и в этом одном предложении я слышу все, кем я являюсь для него – кем-то, кого можно трахнуть, кем-то, кого можно защитить. Кем-то, о ком нужно позаботиться. Выражение на его лице не принадлежит человеку, который хочет убедить меня в чем-то. Его челюсти напряжены, глаза прищурены от сожаления. Он предпочел бы рассказать мне что угодно, лишь бы не правду.
Я помню, что Кенди сказала мне. Опасен. Да, он опасен. Нужно только взглянуть на него, чтобы понять это. Он – смертоносная энергия в кожаных сапогах. Он – сила природы на проклятом мотоцикле. Вопрос не в том, опасен ли он. Вопрос – опасен ли он для меня?
– Ты собираешься причинить мне боль?
– Нет, – говорит он абсолютно уверенно. Настолько уверенно, что это ударяет по мне. Конечно, я знаю, что он решил сделать именно это. – Я собираюсь помочь тебе выбраться из этого.
Подозрение скатывается по моему горлу кислотой.
– Помочь выбраться мне из чего?
Его лицо темнеет.
– Я знаю, от кого ты убегаешь.
– Что, прости? – Мой смех лишен уверенности. Я не хочу ему верить. – Все равно, я убегаю не от одного человека. Их целая армия.
– Тем более – говорит он. – Я солдат.
Дом в двух километрах к югу, сказал он, когда мы приехали сюда. Так бы сказал военный. Я представляю его с подстриженными волосами, чисто выбритой челюстью. Представляю его без кожаной куртки или мотоцикла, и вместо этого вижу его в форме. Он бы хорошо смотрелся.
Предполагаю, что он и выглядел так хорошо, и мне становится плохо.
– Ты был военным?
– Служил в армии, – подтверждает он.
Вспоминаю чувство, в ту первую ночь, когда мне казалось, что в зале сидит полицейский. Человек с военной подготовкой. Именно такие люди, которых мой отец и Байрон нанимали в качестве силы.
Опасный вид.
Я делаю шаг назад.
– Ты полицейский?
– Нет, – мрачно говорит он. – У меня есть другие вещи, связанные с Байроном, но не это.
Имя мужчины, слетевшее с его уст, ударяет по мне как пощечина. Теперь оно становится реальностью.
Я пялюсь на него. Человек с военной подготовкой, который появляется в клубе. Первое, что он делает, это просит меня. Частный танец. Он не просто смотрит или трахает. Он хочет поговорить. Хочет узнать меня. Я думала, что это мило, но все оказалось ложью. Как и мое имя.
Как и вся моя долбаная жизнь.
Я делаю еще один шаг назад. Снова убегаю, но в замедленном движении. Часть меня не хочет уходить. Я помню, что Блу сказал о нем – игра на выживание.
– Ты... кто? Охотник за головами? Наемник?
– Что-то вроде того.
Отправленный, чтобы найти меня и схватить. Выследить, как животное.
– Вот почему ты встал перед Иваном? Ты не хотел, чтобы кто-то получил твой приз?
– Нет, – в его глазах блестит мучение.
– Скажи, что ты не трахнул меня, чтобы подобраться ближе. – В горле дерет. По всему телу прокатывается боль. – Скажи мне, что я ошибаюсь.
– Ты не ошибаешься, – говорит он все таким же хриплым голосом.
Боже. Я чувствую порыв наброситься на него, оттолкнуть его. Как он подобрался так близко?
– Это то, что ты всегда делаешь? – Мой голос тонкий, словно хлыст. Я собираю всю силу в своем теле, каким бы маленьким оно ни было. – Ты каждую девушку трахаешь, прежде чем наебать ее? Может, если подаришь им достаточно хороший оргазм, они с большей вероятностью пойдут с тобой, когда настанет время тащить их обратно?
– Меня никогда прежде не отправляли за женщиной. Прежде мне не доводилось делать подобного.
– Тогда почему пошел в этот раз?
Кип не отвечает. Его глаза прищурены, губы сжаты.
– Почему я? – Теперь я кричу в истерике. – Как мне так повезло?
– Из-за Байрона, – грубо говорит он. – Я знал, что он охотился за тобой. И я должен был убедиться сам. Я должен был... Не ради какого-то сраного вознаграждения. Он мой брат. Вот, блядь, почему.
Мое сердце вырывается из груди. Не орган, а истинный дикарь. Нет.
Конечно. Мать Кипа, неизлечимый романтик, любитель поэзии. Она назвала одного сына в честь лорда Байрона, а второго – в честь Рэдьярда Киплинга. Один причинил мне боль и оскорбил. Второй помогал мне.
Или так я думала. Но на самом деле Кип – всего лишь часть семейного бизнеса, заключающегося в том, чтобы наебывать меня.
– Какая у тебя фамилия? – спрашиваю я сухо.
– Адамс.
Конечно. Это была бы моя фамилия, если бы я вышла замуж за Байрона.
Теперь становится ясно, почему я так и не сблизилась с Кипом. Не сблизилась с ним настолько, чтобы узнать его фамилию. Он никогда бы не позволил мне. Он должен был оттолкнуть меня. Все это время, когда его жар сменялся холодом, все те разы, когда сорняки и шипы выталкивали меня, у него была цель.
– Есть сестры, о которых я должна знать? – спрашиваю я, реальность все еще спускается на меня. Кип и Байрон. Братья. – Какие-нибудь Эмили или Сильвии, о которых мне стоит узнать?
Он отворачивается, но я все равно замечаю, как он вздрагивает. Теперь есть только его профиль, каменный и очерченный бледным светом позади него.
Когда он опять смотрит на меня, то снова держит себя под контролем, накрепко запечатав все под слоем решительности и безрассудности. Под неукротимой силой и похотью. В глубине души есть та часть его, которая чувствует боль. Та часть, которой я нравлюсь. Но не эта часть сейчас пялится на меня в ответ.
– Он послал тебя? – спрашиваю я, голос звучит слабо.
– Не совсем.
– Но ты собираешься отвезти меня к нему.
Он делает паузу.
– Да.
Теперь моя очередь вздрагивать. Я не скрываю своего лица, не смотрю в сторону. Я позволяю ему увидеть, как сказанное делает меня дешевой и пустой. Я – пластиковая кукла с макияжем и настоящими волосами, предназначенная для мужчин, которые будут мною играть. Мне больно больше, чем я могла подумать. Я представляла, как меня поймает Байрон, или один из его людей. Я никогда не думала, что все будет вот так. Не думала, что это будет предательством.
– Так что теперь будет? – спрашиваю я безучастно. – Ты приведешь меня к Байрону, и что? Вы трахнете меня вдвоем? Это конец игры?
– Я не собираюсь причинять тебе боль, – говорит он с такой спокойной решимостью, что я почти верю ему.
– Ты уже это делаешь.
И вот тогда на нас сыпется град из пуль.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Стекло бьется.
Я почти не понимаю, что происходит, но Кип кричит на меня.
– Ложись!
Он не ждет, пока я повинуюсь. Толкает меня на пол, закрывая своим телом. Я прижимаюсь лицом к полу, пока мозг находится в состоянии шока. Все, что я чувствую, это тяжесть его тела, его жар. И песок на полу. Сейчас эти жесткие крупинки ничего не значат, но я не могу не задумываться об этом. Разве пол не был гладким? Я ведь танцевала всего две минуты назад. Это кажется нереальным. Я был счастлива две минуты назад.
Я верила, что Кип защитит меня… Две минуты назад.
Тогда я понимаю, что это не песок, не кусочки отколотого бетона. Это крошечные осколки стекла, и они впиваются мне в щеку.
Этого достаточно, чтобы вернуть меня в реальность. Я в опасности. Кто-то стреляет по нам.
– Кто они? – спрашиваю я, хотя это кажется довольно очевидным. Больше охотников за головами. Другие наемники. Другие убийцы. Но зачем им стрелять в Кипа? Он же один из них.
– Мы должны уйти отсюда, – кричит Кип. – Здесь негде спрятаться.
Он прав. Узкие колонны нас абсолютно не защищают. Кип вытаскивает меня из бального зала. Я спотыкаюсь, но он ловит меня, закрывая своим телом, когда трава взрывается фейерверками у наших ног.
Он что-то держит. Что это? Лунный свет отражается от гладкого черного дула.
Пистолет.
Почему у него пистолет? Он планировал стрелять в меня? Но нет, тогда он не смог бы вернуть меня своему брату в качестве живого приза. Я едва сдерживаю всхлипывание. Сейчас я должна бежать. Должна выжить. Словно взойти на ослепляющую сцену. Бежать сквозь стену пуль.
Кип отстреливается, и это дает нам шанс добраться до байка. У меня нет времени думать.
Только этот момент. Только бег.
Мы добираемся до мотоцикла и запрыгиваем на него. Затем создаем облако пыли и исчезаем вниз по склону. Мое сердце грохочет громче двигателя. Я цепляюсь за Кипа, крепко обнимая, прижимаясь к нему телом, когда мы опускаем ноги на подставки и отрываемся на ярды, на мили от преследователей.
Я знаю, что не могу ему доверять. Знаю это как никогда, но прямо сейчас у меня нет выбора. Я не могу остаться там и поймать пулю. Не могу спрыгнуть с ускоряющегося мотоцикла. Нет никакого моего согласия на то, чтобы сидеть здесь и дышать его чистым ароматом из пота и кожи. То, что я наклоняюсь к нему, подражая его силе, абсолютно против моей воли.
Мы возвращаемся туда, откуда приехали, линия деревьев меняется на темные здания с запертыми дверями. Мой разум галопом несется от того, что только что произошло, но слова здесь покажутся слишком громкими. Ветер – словно вопль в моих ушах. Это как быть под водой. Мы не едем: мы плаваем, поднимаемся со дна, надеясь, что вовремя достигнем поверхности.
Я задыхаюсь, когда Кип останавливает мотоцикл. Паника не замедляется ни на йоту. Во всяком случае, поездка по дорогам вызвала во мне выброс адреналина. И страха.
– Не прикасайся ко мне, – говорю я. – Не прикасайся. Не трогай меня!
Его глаза отражают беспокойство, но он не оглядывается дико, не приседает за зданием. Нет, есть только я, и он выглядит обеспокоенным. Кип обходит байк и заключает меня в объятья.
– Эй, – он притягивает меня к груди, и я поворачиваюсь лицом к нему. Поцелуй приземляется мне на макушку. – Теперь ты в порядке. Ты в порядке.
Но я не в порядке. Я не могу опередить пулю. Не могу обогнать мотоцикл.
Не могу обогнать его.
Слезы текут по моим щекам, и я чувствую, что контроль ускользает.
– Почему они стреляют в нас? Я думала, что мы нужны им живыми, если они собираются получить деньги. Или Байрон просто выставил мишени на наших спинах?
– Мне нужно, чтобы сейчас ты мне доверилась, – говорит Кип.
Я качаю головой. Никоим образом. Довериться? Он потерял на это право.
И, честно говоря, я даже не знаю, как это делается.
Поэтому я не говорю ему правду. Вместо этого я отшучиваюсь. Вот так просто.
– Хонор, – говорю я с фальшивым смехом. – Это мое имя. Хонор – как честь.
И затем я не могу перестать хохотать, потому что это чертовски смешно. Стриптизерша, имя которой означает «честь». (прим. пер.: «Honor» в переводе с английского «честь»).
У моей матери, должно быть, были такие большие надежды на меня, раз она назвала меня так. Что, она думала, я буду делать с этой жизнью? Кем, она думала, я буду? Я смеюсь, словно плачу, и все еще не могу остановиться.
Я окрашиваю его футболку в темно-серый цвет, приклеиваю ее к широкой груди своими слезами. Я не оставляю его равнодушным этими протяжными рыданиями, которые сотрясают мои плечи, и его тоже. Я ненавижу его, но позволяю ему успокоить себя. Кип проводит рукой по моим волосам, бормоча успокаивающие слова, которые я не могу понять. Они все равно не имеют значения. Я не Хонор. Я перестала быть ею в тот день, когда сняла с себя одежду на этой сцене.
Теперь я Хани.
Как «Гранд»: однажды был красивым, однажды был сильным. Построен для величия.
А теперь всего лишь захудалый стрип-клуб.
Я вытираю слезы с глаз. Они появляются достаточно быстро, чтобы перестать обращать на них внимания. Руки от них мокрые, как и щеки.
– Но ты уже знал мое имя, не так ли?
Он не отвечает. Ну конечно же. Он уже знал эту шутку.
* * *
Место, куда Кип привез меня, – это дом. Хороший дом с выцветшей краской и аккуратно подстриженными газонами в тихом старом районе. Скромный, но ухоженный. У него нет беззаботности «Тропиканы» или старинного очарования «Гранда». Это место – всего лишь одомашненные улицы, на которых я укрываюсь и прячусь. Мы загнаны вместе в городе.
Я пячусь от него вниз по подъездной дорожке. Мне нужно добраться до Клары.
И важнее всего – мне нужно уйти от него.
Кип ловит меня за руку.
– Сейчас на улицах не безопасно.
– А с тобой безопасно?
Выражение его лица темнеет.
– Возможно, нет. Но у тебя нет вариантов.
Он тянет меня к двери. Я иду с ним – не то, чтобы у меня был выбор. Он сильнее меня. Неужели меня так хорошо обучили не сопротивляться? Я чувствую онемение. Шок. Мои руки и ноги как желе. Я упала бы, если бы Кип не поддерживал меня. Он подталкивает меня к стене и смотрит на улицу, прежде чем закрыть дверь и запереть ее.
Чувство такое, словно мы находимся в середине битвы, только у меня нет оружия. Мой взгляд мечется к сумке, которую я бросила у двери.
«Тейзер».
– Не отдавай меня Байрону, – говорю я, почти умоляя, хотя это гиблое дело. Снайперы в бальном зале доказывают, что меня уже нашли другие наемники. И Кип – брат Байрона. Я понимаю хватку, которой в нас вцепилась наша семья.
– Не говори ему, что ты меня нашел. Просто дай мне уйти. Я сбегу. Я…
У Кипа такие темные глаза, почти сердитые, когда он впивается в меня своим взглядом. Он поднимается, и я вздрагиваю. Его рука застывает в дюйме от моего лица.
– Он причинил тебе боль.
– Нет, – говорю я слишком быстро. Я не хочу, чтобы Кип знал, что сделал его брат. Боже, даже я не хочу знать. Если бы я могла вычистить это из своего мозга, я бы это сделала. Если бы я могла взять скальпель и вырезать воспоминания, я бы это сделала. Я никогда не позволю этому случиться с Кларой, никогда.
– От стекла, – мягко говорит он. – У тебя идет кровь.
Оу. И, конечно же, когда я протягиваю руку, мои пальцы окрашиваются алым.
Я все еще, должно быть, в шоке, потому что стою там, глядя на кровь, будто никогда не видела ее раньше. На самом деле я видела ее много раз. И порезы, и синяки. Мои старые друзья.
– Это пустяк, – говорю я. – Я ничего не чувствую.
– Это не пустяк. Позволь мне позаботиться о тебе, – слова звучат открыто, когда он говорит так, будто имеет в виду больше, чем порезы на моем лице.
– Мне от тебя ничего не нужно.
Темные глаза принимают мои обвинения, но не мой ответ.
– Жди здесь.
– Кип, пожалуйста. Отпусти меня. Мне надо идти…
– К твоей сестре? – тихо спрашивает он, хотя на самом деле это не вопрос.
Страх опускается в живот холодным булыжником.
– Не смей трогать ее. Ты не смеешь...
– Я не собираюсь ничего с ней делать.
– Чтобы ты мог сдать нас за ту цену, что назначена за наши головы?
– Дело не в гребаных деньгах.
Я мрачно улыбаюсь.
– Дело всегда в деньгах.
Он хватает меня за подбородок, стараясь не впечатать осколок стекла. Ему удается вообще не прикасаться ко мне, но его взгляд по-прежнему режет.
– Я не стану отдавать тебя Байрону, но я собираюсь использовать тебя, чтобы остановить это. Покончить со всем.
– Как? – шепчу я. Есть много способов, как это может закончиться. В большинстве из них я не остаюсь в живых.
Кип качает головой.
– Я еще не уверен. И с людьми Байрона в Тэнглвуде у нас мало времени. Поэтому ты должна мне довериться. Мне нужно, чтобы ты села и подождала. Позволь мне вытащить долбаное стекло из твоей щеки.
Затем он идет к коридору, предположительно, за ватными дисками или пинцетом.
Это команда, а меня всю жизнь тренировали им повиноваться. Тем не менее, я остаюсь. Смогу ли я добраться обратно до «Тропиканы»? Я знаю, что мы достаточно близко, но я не очень запомнила путь, чтобы быть уверенной в этом. Внезапно я вздрагиваю, сидя на его диване. Клара.
Кип мог нам помочь. У него есть пистолет. Он использовал его, чтобы защитить меня.
Мне нужно, чтобы ты мне доверилась.
Часы показывают четыре тридцать. Еще утро. Еще ночь. Время, за которое я должна вернуться к ней, истекает. Если она еще там, то скоро уедет. Но, может быть, так будет лучше. Если теперь она в безопасности, то может остаться защищенной. Это лучше, чем если я вернусь и приведу снайперов прямо к нашему порогу.
Я игнорирую боль в груди, думая о том, что больше никогда не увижу ее. Безопасность.
На журнальном столике лежит книга. Я узнаю ее, хотя никогда раньше не видела. Книга рассказов Рэдьярда Киплинга, о которых говорил Кип. Она выглядит старой, страницы изрядно потерты, одновременно и мягкие, и хрупкие, как это бывает со старыми книгами. Я открываю обложку, чувствуя, что я вторгаюсь во что-то личное. Вся эта ночь была вторжением – я, он, эта книга, книга с его именем.
