Текст книги "Мне нравится твоя ложь (ЛП)"
Автор книги: Скай Уоррен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
– Ты ошибаешься. – Злость, холодная, словно лед, от которого немеют все остальные чувства. – Я идеально подхожу для этой работы. Потому что мне насрать.
Кип грустно улыбается.
– Скажи мне свое имя.
Я поджимаю губы.
– Никогда.
Он коротко кивает.
– Увидимся в субботу, Хани.
– Я всего лишь отсосу тебе, – предупреждаю я, хоть это и самое странное предупреждение, которое я когда-либо давала. – На этом все.
– Посмотрим. – Он бросает двадцатку на стол и встает, чтобы уйти. – Береги себя до тех пор. Это не самая безопасная часть города.
***
Дневной свет под пеленой дождя падает на город, когда я добираюсь до отдаленного мотеля.
Он не в таком плохом состоянии и не такой ужасный, как дом Кенди, но все равно удручает. Красный кирпич выцвел до розоватого цвета. На окнах железные решетки. Пальмы во внутреннем дворике почти не создают видимости тропического или приятного места. Как и рождественские огни, намотанные на их стволы. Как разноцветная тюрьма.
Тяжелые шторы на окне в моей комнате не дают увидеть то, что снаружи. Вытаскиваю ключ-карту и подношу к ридеру, уже ожидая, что сон в конце долгого дня поможет мне забыть то, что я сегодня сделала. Клара. Имя вертится на кончике моего языка, готовое слететь в приветствии. Но какой-то глубинный инстинкт внутри заставляет меня осторожничать.
Борюсь с тяжелой сумкой на плече, в которой находится моя рабочая одежа и туфли. Дверь комнаты – темная, словно ловушка для крыс, пытается захлопнуться передо мной, прищемляя в процессе мое плечо.
Сама комната мотеля – темная.
На подоконнике – маленькая статуэтка Божьей Матери. Пластиковая фигурка с присоединенным проводом. Сделана так, чтобы могла подсвечиваться, но лампочка внутри давно перегорела. Она уже была в комнате, когда я заселилась. Клара выудила ее из мусорного ведра и поставила на окно. Сказала, что она будет защищать нас. Что она и делает. Это наш знак сообщить, если что-то будет не так. Если нас найдут, если комнату взломают, и одной из нас придется бежать, статуэтки на окне быть не должно. Такое облегчение видеть ее там. Облегчение видеть ее каждую ночь, такую маленькую, аляповатую и гордую перед шторками.
Осторожно смотрю влево и вправо, прежде чем использовать ключ. Я всегда осторожна, потому что, если кто-то хочет выследить меня здесь и причинить боль, я окажусь в заднице. Единственным моим сегодняшним спасением оказалось то, что Кип не выследил меня до дома. И то, что он не хотел причинять мне боль.
Нет, он просто хочет трахнуть тебя.
Ни одного включенного светильника, даже в ванной.
– Клара, – шепчу я.
Ответа нет. Я делаю шаг дальше в комнату, и глаза постепенно адаптируются. Могу различить две кровати, столик в углу и темный комок в центре одной из кроватей, почти спрятанной в тени. Пересекаю комнату и нежно касаюсь ее плеча.
Клара моргает, глядя на меня.
– Хонор?
– Это я.
– О, слава Богу. Я так переживала за тебя. Ты поздно. Все в порядке?
– Да. – Голос звучит слишком резко, так что я пытаюсь смягчить его. – Я в порядке, но ты должна помнить, о чем мы говорили. Если будут неприятности, я не вернусь в комнату. Ты должна забрать деньги и…
– Я не убегу без тебя, – жестко отвечает она.
Переживание скручивает все внутри. Если что-то пойдет не так в стрип-клубе, если я не вернусь вовремя, Клара должна бежать. Без меня. Но она никогда не соглашается с этим. Иногда она молчит, пока я в подробностях объясняю пути побега. Иногда говорит мне «нет».
Протягиваю руку, и она позволяет мне поднять ее. Не отпускаю, а наоборот, притягиваю ее в крепком объятии и делаю глубокий вдох. Может, мы и не согласны со всем, но я люблю ее. Она – моя сестра, и я не позволю чему-либо случиться с ней. Она сжимает меня в ответ, крепко настолько, что перехватывает дыхание.
У нее тихий голос.
– Я думала, ты больше не вернешься.
Так легко забыть, что ей шестнадцать. Она храбро выносит все это, но она все еще ребенок. Она должна переживать о внеплановых контрольных, из-за которых ей нужно больше времени проводить в школе.
А не жить в полуразрушенном мотеле, боясь людей за дверью.
Горло сжимается от перспективы ответа. Но она рассчитывает, что я останусь сильной, что я и делаю. Клара – единственная причина, почему я все еще держусь. Во мне поднимается желание сорваться с места и сбежать вдвоем. Вопросы Кипа слишком близко попадают рядом с целью. Парень знает что-то, чего не говорит мне, но дело запросто может касаться клуба, а не моего прошлого. И Ивана… ну, того, что он говорит мне не уезжать. Дерьмовое время он выбрал, чтобы сунуть нос.
Мы остаёмся. Пока еще.
– Помни, Клара. Если я не возвращаюсь в течении двадцати четырех часов, как должна, тебе нужно уезжать. Не задавай вопросов. И не жди меня.
Она смотрит вниз. Это не согласие, но это то, что я могу сейчас получить.
Меняю тему.
– Ты сделала домашнее задание сегодня?
Она не может ходить в школу, и очевидно, что у нас нет репетиторов на дому, но я все равно настаиваю, чтобы она делала упражнения по школьной программе. Я настроена на то, то у нее хотя бы будут знания, даже если она не получит именной диплом. Однажды, в будущем, вся пыль уляжется.
Однажды она сможет жить обычной жизнью. Мне нужно верить в это, или все это будет напрасно. Каждое оголение груди, каждое прикосновение незнакомца – тщетно.
Вижу, ты ожидаешь лучшего от мужчин, которые сюда приходят. Это похоже на самоубийство, милая.
– Конечно. Оно было легким. – Клара включает лампу, от чего свет падает на порванное одеяло на кровати и мебель.
– Дай мне. Я проверю.
Она закатывает глаза и роется в книгах.
– Да, мамочка.
Я замираю, вспоминая темноволосую, темноглазую женщину, которая была нашей матерью. Женщину, которую Клара едва ли знала. Тянущее чувство из глубины раздирает мою грудь. Я знаю, что она могла помочь нам выбраться из этого. То, где мы сейчас, отчасти ее вина. Но я все равно скучаю по ней.
Клару словно пронзает молнией.
– Прости. Мне не стоило говорить этого.
У нее до сих пор слегка круглые щечки и немного пухлые ручонки. Я росла тощей, словно скелет, и грудь выросла поздно. Она все еще маленькая для стриптизерши. Но Клара всегда была веселой, круглолицей и жизнерадостной. Стала немного стройнее, когда начался переходной период, талия уменьшилась, изгибы стали больше походить на женские. Но ее глаза до сих пор по-детски блестят. В конце концов, ее детская мягкость исчезнет. Она больше не будет сворачиваться клубочком, словно ребенок, когда спит. Но я хочу, чтобы искорка в ней осталась.
Я сделаю все, что угодно, чтобы сохранить ее. Уже делаю.
– Все в порядке, – мягко говорю я. – Мне просто жаль, что ты не смогла узнать ее получше.
Клара берет мою руку.
– Я тоже. Но я не могла бы просить о лучшей старшей сестре.
– Боже, ты такая милая. – И тогда, с силой взрывной волны, до меня доходит, как она похожа на Кипа. Какие они оба открытые. Может, поэтому я, кажется, доверяю Кипу, даже если не должна. Может, поэтому я не хочу его смерти.
Ее улыбка тоже похожа на его – она грустная.
– Я люблю тебя.
Я сжимаю рукой ее ладошку, не в силах выдавить ответ. Я не могла сказать слово «люблю» с тех пор, как услышала, как моя мать выкрикивает его в последний раз. Его вытесняет множество других слов. Например, таких, как «бежать» или«прятаться», или «я не позволю им тронуть тебя».
Но самое увесистое слово из всех, которое сейчас всплывает на поверхность, прорываясь на свободу – «помогите».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Первое, что я вижу, когда вхожу в раздевалку, это блестящие белокурые волосы Кенди. Облегчение курсирует во мне сильнее, чем я ожидала. Но оно опасно. Мне не стоит привязываться здесь к кому-либо. Я могу исчезнуть, не моргнув и глазом. Уходить весьма тяжело – прикрыть следы и найти новую работу не составит труда. Но, что мне не нужно, это оставлять друзей позади. Кенди – просто коллега. Практически незнакомка.
И до сих пор у меня в груди все сжимается, когда я вижу ее в безопасности и трезвой.
– Я переживала за тебя, – выпаливаю я до того, как могу остановить себя.
Она поворачивается, и я вижу синяк под одним глазом, и припухлость на нижней губе. Вижу напряжение в фальшивой улыбке, которую она мне дарит. В конце концов, она не в безопасности.
– Не нужно было, – произносит она. – Всего лишь вечеринка затянулась. Я слишком повеселилась.
Тянусь к ее рту, но резко отдергиваю руку, когда она морщится.
– Не похоже на веселье, – мягко говорю я.
Она опускает взгляд.
– Кое-что вышло из-под контроля.
Вещи всегда выходят из-под контроля. Опускаюсь на колени, становясь перед ней, надеясь, что она увидит меня. На самом деле увидит меня.
– Кенди, есть что-нибудь, что я могу сделать? Я могу помочь?
Ее горло дергается, когда она сглатывает.
– У тебя своего дерьма полно.
И моя сестра стоит на первом месте. Конечно же, стоит. Если бы на спасательной лодке оставалось бы одно место, я бы уступила его Кларе. Я уже делаю это. Но я не могу отвернуться, когда вижу Кенди в таком состоянии, избитую и напуганную. Я была на ее месте.
– Это твой парень? Ты можешь уйти от него?
Это заставляет ее немного улыбнуться.
– Как ушла и ты?
Из меня будто воздух выжимают.
– Иногда лучше уйти, чем остаться.
– Из огня да в полымя? Ты думаешь, здесь безопасней? Я не знаю, откуда ты взялась, но лучше там быть не может.
Я содрогаюсь, слыша отголосок слов Кипа. А что, если здесь тебе не безопасно? Никому из нас не безопасно? Мы с Кенди, может, и можем находиться в опасности, но никто не тронет мою сестру. Никто не станет причиной синяка у нее под глазом или опухшей губы. Так намного лучше.
– Может, тебе стоит сказать Ивану, – говорю я, вставая.
Кенди смеется.
– Ему это очень понравится.
У меня переворачивается желудок.
– Он не такой плохой.
– Он мягок с тобой. Ты сделана из стекла. И он знает это. Они все знают.
Во мне поднимается злость.
– Я – не хрупкая.
Но я и не сильная, нечто лучше этого. Я уже разорвана на части, на куски. Ломать во мне больше нечего.
Она тоже встает, чуть ли не прижимаясь своей грудью к моей. Вызов блестит в ее голубых глазах.
– Разве? Заявляешься сюда, пытаешься помочь мне, типа мы самые лучшие подруги. Показываешься у меня дома из-за того, что переживаешь о том, что я сдохну от передоза.
Ее слова, словно резкий порыв холодного ветра, крадут у меня воздух и заставляют попятиться назад на шаг.
– Как ты…?
– Я знаю некоторых ребят по площадке, – она поднимает брови. – Трахаюсь с некоторыми из них. Они сказали мне, что видели девушку с черными волосами, нулевыми сиськами и самыми зелеными в мире глазами – как деньги, сказали они – которая приходила и стучала в мою дверь.
– У тебя могла быть передозировка, – произношу я с отвращением сама себе. – Тебя могли избить. А я оставила тебя там.
– А какая была перспектива? Разбить палатку напротив моей двери? – отвечает она с сарказмом. – И все равно, ублюдки позволили тебе уйти, потому что ты как сраная мать Тереза, и даже те тупоголовые придурки не захотели прикасаться к твоей бледной, невинной коже.
– Ты настолько зла из-за того, что я переживала о тебе? Так плохо, что о тебе кто-то заботится?
– Да, это настолько чертовски хреново. Все вокруг – смертный приговор, так что прекращай свое дерьмо.
Меня накрывает понимание.
– О. Так ты переживаешь обо мне.
Кенди кривится.
– Даже не думала. Я танцевала здесь до твоего появления, и буду танцевать, когда ты свалишь. Ты всего лишь временное явление.
Я не могу сдержать улыбку, которая расползается на моих губах.
– Ты на самом деле переживаешь.
– Нет, я на самом деле не переживаю.
– Мы можем заплести друг другу косички и рассказать страшилки? – дразню я.
Сердитый взгляд меняет ее лицо: настолько неистовый, настолько отчаянный, что я думаю, она может ударить меня. Вот, насколько она не хочет переживать за меня. Насколько хочет остаться в стороне, как и привыкла делать. Но не может сделать этого. Может, это и смертный приговор, но если так и есть, то мы уже мертвы.
Она бросает взгляд на дверь – пусто – а затем назад, на меня. Ее голос звучит тихо на этот раз, искренне. Этим девушка признает, что переживает.
– Тебе может быть безопасно у меня в квартире. Меня там знают. Но не на улицах. Не броди в одиночку. Если тебя там поймают, кто будет заботиться о том, кого бы ты там ни прятала.
Я распахиваю глаза, потому что, может, я и привязалась к кому-то на работе, но я никогда не рассказывала о Кларе. Она никогда не была в клубе и никогда не приходила сюда.
– Я не знаю, о чем ты говоришь.
– Я видела, как ты брала еду на кухне в конце дня. А поскольку ты тощая, как скелет, я поняла, что это не ты подчищаешь все эти продукты за просмотром телесериалов.
Я закрываю глаза.
– Кто-нибудь еще…
– Никто, о ком бы я знала. Даже Лола не подозревает. Я бы узнала, если бы она подозревала, потому что мы говорим о тебе.
Несмотря на свое расстройство, мне удается выдавить слабую улыбку.
– Боже, спасибо.
– Это потому, что мы переживаем, – шепчет она. – И мы не хотим, чтобы ты умерла.
* * *
Меня ослепляет каждый раз, когда я выхожу на сцену, но в этот раз все по-другому. Потому что, даже если я не вижу, знаю, что Кип там. Я чувствую, как он наблюдает за мной, хочет меня, рассчитывает на меня. Когда я на сцене, спрятаться невозможно. Я раскрыта. И мне предстоит посмотреть в лицо своей боли в груди, той, которую я чувствую, потому что подвожу его.
В танце я уверенно двигаю ногами и бедрами. Танцую, словно в последний раз на сцене. Танцую для него.
Даже если я притворяюсь, что не вижу его в переднем ряду. Для мужчины под прикрытием, он не прячется. Не слоняется у сцены, в тени, надеясь, что его не увидят. Он как на ладони. Как и я. Это у нас общее. Это связывает нас вместе, когда я предпочла бы забыть.
Блу находит меня после танца, когда я могла бы спуститься на второй раунд. Он хватает меня, когда я пытаюсь пройти мимо него.
– Что случилось с Кенди? – требует он.
Я моргаю, застигнутая врасплох. Иногда мне кажется, что он заботится о девушках. Хотя, может, просто всего лишь злится, что товар поврежден. Он впивается пальцами мне в руку.
– Я не знаю. Она мне не сказала.
– Она разговаривает с тобой.
– Ну, не об этом.
Он выдыхает воздух и смотрит в сторону. Рука исчезает.
– Лола пропадает в том же месте?
Я даже не знала, что Лола ушла. Мы, точно солдаты, падаем один за другим. Что мы защищаем? У меня есть Клара. Я не знаю, кто есть у Кенди и Лолы.
– Я думала, у нее сегодня выходной.
– Только потому, что она позвонила и сказала, что не явится. Не похоже на нее. Она никогда не пропускает субботу. Даже когда Иван… – Он останавливается, резко поджимая губы. Он сказал слишком много, что само по себе достаточно странно. Но я могу почувствовать его расстройство, что еще более необычно.
Его тревога напоминает воду, которая невероятной силы потоком проходит по ногам, словно подводное течение. Меня закручивает под поверхностью, пытаясь затянуть вниз. В этом клубе есть такой поток. Я не вижу его, но чувствую.
– Лола может о себе позаботиться, – отвечаю я, потому что это правда. Из нас трех Лола самая жесткая. Из тех, кто пленных не берет. Мужчинам лучше поберечься, когда она ползет по полу, а не наоборот.
– Да, ты права, – бурчит он. – Как и вы с Кенди.
Я вздрагиваю.
– Мы делаем нашу работу. Это все, за что ты нам платишь.
Его ухмылка – темна и неприятная.
– А я делаю свою работу, которая состоит в сохранности вас, леди, милыми и доступными.
Слышать его грубые слова почти успокаивающе, словно иметь Блу и презирать его в ответ. Он – ублюдок, но я все равно не знаю, как разобраться с ним.
– Я доступна. Для тех, кто платит. – Я вскидываю брови, чтобы дать ему понять: он в их число не входит. И никогда не войдет.
Так же, как и для других девушек, насколько я знаю.
Его глаза темнеют, когда он окидывает меня взглядом с ног до головы, оценивая. Он распускал руки на каждую девушку в этом клубе только, чтобы прогнать нас или заставить двигаться быстрее. Мы все для него – куклы, а он тянет за ниточки. В его глазах плещется похоть и угроза. Но его сердце к этому не склонно.
Так странно осознавать, что в конце концов у него оно есть.
– Послушай, если хочешь, чтобы мы все и оставались милыми, проверь Кенди. Кто-то причинил ей боль.
– Хера с два, – шипит он. – Она выглядит как жертва на фото об избиении. Как мне вообще выводить ее на сцену?
Замечательно.
– Если ты не знаешь, кто с ней тусуется, скажи Ивану. Он разберется с этим для нее.
– Спорю, он так и сделает, – бубнит он тоном, который означает именно то, что сказала Кенди. Ему это понравится. – Может, мне стоит рассказать ему о тебе.
Сердце ударяется о ребра с глухим стуком. Он имеет в виду Кипа? Иван, наверное, сказал ему, что я должна держаться от него подальше. Так почему Блу ничего не сказал мне об этом? Чего он хочет от меня? Взятки?
– Чего ты хочешь?
Его взгляд становится острым.
– Я хочу, чтобы ты делала свою сраную работу.
Мне тяжело говорить.
– Я и делаю.
– И берегла свою задницу.
В груди все сжимается.
– Я всегда этим занимаюсь.
Блу вздыхает, тряся головой.
Он не верит мне. Или, может, просто знает, что это безнадежный случай. Я могу уберечь свою задницу. Могу смотреть, как тигр будет подкрадываться ближе. Могу смотреть, как он прыгнет. И не будет ни единого шанса, что я что-то сделаю, чтобы остановить его.
– Я знаю того парня, – произносит Блу. – Когда побудешь в игре так долго, как я, узнаешь, что за игроки в нее играют.
– И что это за игра?
Следует улыбка.
– Игра на выживание.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В клубе нет окон, но я знаю, что идет дождь. Одежда клиентов намокла, особенно верхняя часть рубашек и пояса брюк. Они спешат внутрь, а затем задерживаются за пустыми стаканами, не желая снова выходить под дождь. Для бизнеса это было бы хорошо, вот только те возбужденные парни, которые могли бы прийти, решили остаться сегодня дома. Сейчас здесь мертво.
Я заканчиваю свой танец и делаю круг, выступая вполсилы. Когда наступает время идти домой, чувствую себя уставшей, мой разум цепенеет. Натягивая куртку, выхожу на улицу.
Там всего лишь моросящий дождь, хотя часы бурной непогоды все-таки оставили свой след. Земля скользкая, так же, как кирпичные стены и металлические фонарные столбы. Лужи тянутся вдоль тротуаров, выглядя почти трогательно. Аккуратно перешагиваю через них. Ноги и так болят. Последнее, что мне нужно – это туфли, полные ледяной воды.
Я так сосредоточена на этом, что почти ничего не вижу.
От стены отделяется тень.
Я успеваю лишь ахнуть и прижать сумку к груди как щит. Затем появляется рука, хватающая меня за предплечье и тянущая в переулок.
Мой крик приглушен чужой ладонью.
Я прижата спиной к холодному кирпичу твердым телом передо мной, стою неподвижно, загнанная в ловушку. В переулке темно, хоть глаз выколи, и слышны лишь наши смешанные рваные вдохи, которые общаются за нас, пока мы не говорим ни слова.
Его голова опускается. Я не вижу ни силуэта, ни лица. Но чувствую, как он приближается.
Теплые губы прижимаются к моему виску. Это ощущается почти целомудренно, за исключением того, что он удерживает меня у стены, прижимаясь ко мне тазом, широким и жестким против моего бедра.
Меня пробивает дрожь.
– Тихо, – произносит низкий голос в темноте.
Кип. Облегчение наполняет меня, хотя и не должно. Я не могу ему доверять. Он говорит со мной, словно я – животное, лошадь, которую ему нужно обуздать, но именно поэтому я не встаю на дыбы. И, возможно, это – то, что я собой представляю, потому что мой инстинкт кричит мне сражаться.
Он убирает ладонь с моего рта, и я шиплю:
– Что ты делаешь?
Ненавижу свой дрожащий голос.
– Жду тебя.
Вот, чего я боялась. Но если он хочет навредить мне, ему придется постараться получше. Я заставлю его бороться за это. Игра на выживание. Я даже не знаю, что это значит. Просто знаю, что не могу ему доверять.
– Отвали от меня.
Не ожидаю, что он послушает, но он это делает. Кип отступает. Достаточно для того, чтобы свет фонаря дал оценить высоту его роста и ширину плеч. Я все еще не вижу его лица. Кип – всего лишь тень, глубокий голос, озвучивающий только один вопрос:
– Кого ты боишься?
Тебя.
– Мужчин, которые тащат меня в переулки.
– Я не собираюсь причинять тебе боль. Хочу только поговорить.
– Поэтому поцеловал меня тогда?
– Это было непреднамеренно. Ты так хорошо пахла.
– Я пахла так, как пахнут люди, протанцевав на сцене несколько часов. Чем я и занималась до этого.
Он наклоняется, вдыхая у моего виска. Вдыхая меня.
– Так чертовски хорошо.
Это не должно быть комплиментом, не тогда, когда он ведет себя как пещерный человек, но, Боже, от этого еще лучше. Более первобытно. Более реалистично.
– Хорошо, ладно, я – стриптизерша в дерьмовом районе. У девушки от этого может выработаться комплекс.
Он бросает взгляд вдоль улицы, словно никогда не видел ее раньше.
– На тебя часто нападают, не так ли?
– Не часто. Я осторожна. – Если брать в расчет то, что я вообще его не видела. Он как лев, скрывающийся в высокой траве. Только в данном случае трава – это высокие здания из стали и бетона. В момент, когда газель видит его, становится слишком поздно.
– Тогда почему ты здесь работаешь? – спрашивает он.
Я закатываю глаза.
– Давай не будем этого делать.
– Делать что? – Он выглядит таким чертовски невинным со своими широко распахнутыми глазами. Он точно знает, о чем я говорю.
– Играть в спасителя.
– Играть в спасителя, – вторит он.
– Знаешь, это когда ты спрашиваешь о моей проблеме, как будто тебе не все равно.
– Тем не менее, мне действительно не все равно. – Его губы изгибаются. – Немного.
Это заставляет меня фыркнуть.
– А затем ты предлагаешь мне помочь. Можешь дать мне сотню баксов. Или, эй, вот идейка получше: я могу начать жить с тобой, не платя за аренду. Все, что мне нужно делать, это трахать тебя каждую ночь.
– Ауч.
– А потом свалить, когда ты устанешь от меня.
Мгновение он молчит.
– Вау, а ты действительно думаешь, что я ублюдок.
Что-то в моей груди скручивается. Я могла просто позволить ему высказаться. Скорее всего, он нес бы то же самое дерьмо, что слышала каждая стриптизерша, только я не дала ему попытаться, да?
– Прости. Я не должна была...
– Нет, я имею в виду, ты права.
– Неужели? – Меня не удивляет, что я права. Меня удивляет, что он это признает.
– Я – ублюдок, – говорит он. – Настолько, чтобы взять с тебя твою долю аренды, это точно. И готовить мы будем по очереди.
Улыбка трогает мои губы.
– Слишком скоро?
– Немного. Я мог бы дать тебе двадцатку. Начнем с малого.
Я закатываю глаза.
– Ладно, возможно, я перескочила сразу к выводам.
Он замолкает, становясь серьезным.
– Нет, ты права, я несу бред. Это не совсем то, что я хочу от тебя.
– Так чего ты хочешь?
Он замолкает.
– Проводить тебя домой. Можно? Завтра.
Это – самая приятная вещь, о которой меня когда-либо спрашивали. Как держаться за руку, как поцелуй в щеку. Я одинока настолько, что это кажется невозможным, а я не верю в миражи. Может быть, какой-то части меня нравится находиться в пустыне.
– А сегодня?
– Сегодня... – Он скользит рукой вниз по моему бедру, зажимая меня между стеной и своим телом. – Сегодня мы можем сыграть в игру.
– Только не в спасителя, – шепчу я.
Кип пробегает языком по моей шее, его рука оказывается подо мной, приподнимая выше, пока мои ноги не отрываются от земли.
– Не рассчитывай, что я спасу тебя, Хани. Я только разочарую.
Но он не разочаровывает. Невысказанное обещание чувствуется в его пальцах, которые находят мою киску и потирают по ней через мои штаны для йоги – настойчиво и быстро. Мой стон оказывается в ловушке его рта, его губы припадают к моим, а язык погружается в меня глубоко и грубо.
– Тогда что это за игра? – спрашиваю я, дрожа, когда он принимается покусывать мое плечо.
– Игра заключается в том, что тот, кто кончает первым… проигрывает.
Мой смех превращается во вздох, а так как его жесткая длина направлена на мой клитор, одежда кажется тоньше воздуха. Мы раскачиваемся, обретая ритм, чувствуя его в наших сердцах и в наших телах. Из-за стены доносится бит, музыка чьего-то выхода на сцену, чье-то ругательство, и мы используем этот бит, делая своим собственным, извиваясь друг перед другом, пока нас не охватывает жар.
Затем внезапно я возвращаюсь на землю.
Я бы упала, если бы не его руки, которые возвращают мне равновесие, когда он разворачивает меня.
Теперь я стою лицом к стене, почти обнимаю ее, щекой и грудью прижавшись к кирпичу, а моя задница выставлена напоказ, когда он сдергивает вниз до колен мои штаны. Грубые руки опускаются на мои бедра, подтягивая к нему ближе, чтобы он мог лицезреть... чтобы мог проникнуть.
Слышу звук разрывания. Шелест фольги. И чувствую откровенную тяжесть в лоне.
Я трахала его пальцы и его сапог. Но это – первый раз, когда он погружается в меня своим членом. Хорошо, что я не смотрю на него. Чувствую одновременно и холод, и жар, прижимаясь к холодной зернистой поверхности, когда в меня вторгаются сзади.
Его член настолько толстый, что я хнычу.
– Почти, – бормочет он.
Но если я думала, что он сжалится, будет действовать медленно, я ошибалась. Он входит на всю длину, придвигая к себе мой таз, чтобы я приняла его до конца. Мой рот открывается с тихим вздохом. Я слишком наполнена. Слишком наполнена его членом. Слишком наполнена воспоминаниями.
Так Байрон трахал меня сзади.
Но при этом все сейчас совершенно по-другому. Абсолютно горячо. Абсолютно удивительно, когда он наполняет меня, снова и снова. Когда его рука приближается поиграть с моим клитором. Как ни в чем не бывало, словно перед нами все время в мире. Никакой спешки, даже если мы находимся на улице.
Он может трахать меня вечно, что он и делает, входя в меня, пока мое лоно не становится скользким, пока мой клитор не становится опухшим и нуждающимся под его пальцами, умоляя об освобождении.
Мой стон воплощает все, что мне нужно. А нужно мне, чтобы меня держали и трахали. Чтобы меня хотели.
– Кончи, Хани, – шепчет Кип мне на ухо. – Кончи на мой член. Я хочу почувствовать твой бурный оргазм.
И я не могу сдержать ни ответов своего тела, ни своих слез. Я содрогаюсь от кульминации, сильно сжимая стенки влагалища, чувствуя, как влажный жар стекает на его член и вниз по моим бедрам. Я проигрываю в игре, но это не чувствуется поражением, не тогда, когда удовольствие расплавляет мое тело. Затем Кип сжимает мои бедра стальной хваткой, впивается пальцами в мягкую плоть, используя мое тело в роли поршня, вколачиваясь в меня, пока сам с рычанием не достигает кульминации.
* * *
Байрон должен считаться опасным. И мой отец. И даже Иван. Они – как ветра, которые сдувают меня, толкая вперед, будто я ничего не вешу. Даже когда я упираюсь пятками, скольжу по грубой поверхности из камней и не могу обрести свой баланс. Я боюсь ветра, боюсь его силы, но я не понимала,;что передо мной большая опасность. Кип – моя скала. Каждый порыв ветра подталкивает меня ближе к нему.
Когда я упаду – только вопрос времени.
Кип ждет снаружи, когда я покидаю клуб, и я вздыхаю с облегчением. Каждый раз я думаю, что спугнула его. Он больше не заходит внутрь. Даже завидую ему в этом.
– Теперь ты всегда будешь это делать? – спрашиваю я.
Из-за уличного фонаря в нескольких шагах тени кажутся только более вытянутыми. У Кипа темные и непостижимые глаза. Но ухмылка на его губах говорит все, что мне нужно знать.
– У меня есть кое-что для тебя.
– Правда? – Слова пробуждают во мне больше интереса, чем нужно. Я иду, и он непринужденно вышагивает рядом со мной. И он провожает меня домой просто так, словно мы в старшей школе. Словно мы оба – невинные подростки.
Только я не знаю, как бы это ощущалось. Во-первых, я никогда не ходила в школу. У меня были преподаватели и книги. У меня были замки на дверях. И, во-вторых, я никогда не была невинной. Я всегда знала о мире, в котором жила, и о насилии в нем.
Кип погружается рукой в задний карман, и часть меня, маленький уголок, в котором скрыт механизм «бей или беги», взбудораживается. Что, если он вытащит что-то ужасное? Не то, чтобы я знала его хорошо. Затем он протягивает руку ладонью вверх, открывая моему взору маленькую вещицу цилиндрической формы.
– Это тебе, – произносит он.
Я беру предмет, изучая его гладкий серебряный корпус. И спусковой механизм.
– Что это?
Выражение его лица становится мрачным.
– Я подумал, что, поскольку ты сталкивалась с мужчинами, которые появляются из переулков, тебе нужно что-то для защиты. Это «Тейзер», электрошокер.
«Тейзер"? Я убежала от насилия и больше его не хочу. Даже в целях собственной защиты я не уверена, что могу причинить кому-то боль. Как можно променять свою жизнь на чужую? Не то, чтобы «Тейзер» мог убить кого-то.
По крайней мере, я так думаю.
– Осторожно, – говорит он, накрывая своей рукой мою.
Может быть, он видел, как мои пальцы расслабляются, почти уронив «Тейзер». Я замираю от ощущения, которое он мне дарит, от его тепла. От мягкости. Это раздражает почти так же, как видеть его, выходящего из тени.
– Вот так, – говорит он. – Это предохранительный механизм. Сейчас он включен. Когда захочешь воспользоваться им, переверни, а затем нажми здесь. – Его пальцы манипулируют моими, пока он показывает мне, как пользоваться шокером. Гипотетически. Хорошо, что его рука обхватывает мою, потому что моя дрожит. Я могла бы случайно ударить шокером себя, что было бы на самом деле очень болезненно.
– Будет больно, – произношу я, а звучит, как вопрос. Хотя я знаю ответ.
– Эта штука может обездвижить человека, – говорит Кип, отпуская руку. – Достаточно надолго, чтобы ты убралась подальше.
Я провожу пальцем по гладкому металлическому корпусу. Он все еще теплый от его прикосновения.
– Он может навредить?
Кип слабо улыбается.
– О, это будет чертовски больно. Неважно, насколько огромен человек, он свалится. Но если ты имеешь в виду долгосрочные травмы, нет. Ты очень беспокоишься об этой гипотетической жертве. Парень причинит тебе боль, если ты не воспользуешься шокером. Почему тебя заботит, что с ним будет?
– Просто заботит.
Кип изучает меня.
– Если кто-то потревожит тебя, не задумывайся.
Я окидываю Кипа взглядом, представляя, как шокер подействует на него. Это кажется невозможным, но не важно. Всего лишь мысль о том, что он купил эту вещь для меня, заставляет меня чувствовать себя сильнее.
– Значит, я могу использовать это на тебе?
– Зависит от ситуации, – говорит он. – Я тебя беспокою?
В нем есть определенный шарм, когда он надевает облегающую темную футболку и черную кожаную куртку. На нем джинсы, черные, как шерсть пантеры. Но это маскировка, так же, как и высоченные каблуки и бюстгальтер, которые я использую на сцене. Это яркий вид сексуальности, предназначенный для отвлечения.
