Текст книги "Мне нравится твоя ложь (ЛП)"

Автор книги: Скай Уоррен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Под этой улыбкой и этими мышцами скрывается разум, которого я должна опасаться. Бдительность. Он точно знает, что сказать, чтобы пробраться мне под кожу. Точно знает, что, дав мне это маленькое оружие, он заставит меня сдаться.

– Нет. – Глаза покалывает, словно булавками. Я быстро моргаю. – Спасибо.

Вместо ответа – всего лишь легко пожимает одним плечом.

– Это мелочи.

– Нет, – говорю я слишком громко. Я пытаюсь понизить голос, но знаю, что он все еще предает меня. – Серьезно, спасибо. Это – одна из самых приятных вещей...

Я не могу говорить. Не могу объяснить, даже если бы пожелала. Мужчины всегда хотели использовать меня, чтобы причинить мне боль. Он единственный, кто хочет защитить меня.

Кип почти останавливается, но его энергия смазывается, исчезает. Он становится почти смущенным. Его голос грубеет, когда он произносит:

– Хани, если это правда, тебе нужно встречаться с парнями получше.

Мой смех лишен любых красок. Я получала дорогие украшения от Байрона, но все это было для него, чтобы я могла нарядиться как кукла. Кип дал мне повод для раздумий, что-то, чтобы помочь мне чувствовать себя в безопасности. Я испытала такое лишь однажды, но это вызывает привыкание. Я хочу рассказать ему, чего еще я боюсь, как он и просит меня, и хочу посмотреть, как он решит за меня мою проблему.

Однако, есть причина, почему я не употребляю наркотики, как Кенди. Я не могу позволить себе быть зависимой.

– Тебя для меня более чем достаточно, – говорю я ему. На самом деле больше, чем я могу вынести. Я беру Кипа за руку и тащу к переулку, в котором он, должно быть, ждал.

Он отстает от меня лишь на два шага, а затем притягивает назад к себе.

– Милая?

Слово проходит сквозь меня дрожью. Вызывает зависимость.

– Я хочу поблагодарить тебя должным образом, – отвечаю я ему.

Но он сбрасывает мою руку.

– Это не обязательно.

Теперь Кип звучит разозленно, словно сжимает зубы. Мышца на шее подергивается.

Что я сделала не так? Я знаю, что он хочет меня. Я кладу ладонь ему на грудь и чувствую его сильное сердцебиение. Спускаясь ниже, ощущаю выпуклость в его джинсах. О, да, он хочет меня.

Кип делает шаг назад.

– Сейчас я уйду. И в следующий раз, когда увидишь меня, ты должна использовать то, что я тебе дал.

Затем он уходит, снова слившись с тенью, исчезнув так же, как и пришел.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Шесть месяцев назад

Между стенами офиса и коридора есть небольшое пространство. Я не знаю, оказалось ли это каким-то просчетом в изначальном архитектурном плане или просто результатом плохой работы. Может быть, пустое пространство сделано там преднамеренно, как барьер между уродством, которое происходит внутри этой комнаты и жилым пространством семьи. Но, будучи ребенком, я поняла, что могла протиснуться в это пространство и подслушивать. Несмотря на то, что я превратилась в женщину, я все еще могу поместиться там, прижимаясь грудью и задницей к пыльным внутренним стенам.

Вот куда я иду, когда оставляю отца и Байрона в офисе. Что-то в том, как они говорили, в энергии, витающей в воздухе, сказало мне, что это будет важный разговор. Поэтому я прячусь и подслушиваю.

Голос Байрона звучит мягко, но уверенно.

– Мы должны объявить об этом. Сегодня.

– Так скоро? – Голос моего отца – резкий контраст, слабый и хриплый. Так непохож на голос человека, на которого я так долго смотрела, человека, который мог командовать наемниками и преступниками. Теперь он мучается каждый раз, когда делает вдох.

Я даже не сожалею.

– Это даст нам время, чтобы договориться.

– Ей даже не сказали, – отвечает отец.

Я напрягаюсь, приседая. Что они мне не сказали?

– Сказать ей – было твоей задачей, – резко огрызается Байрон. – Она – твоя дочь.

Мой разум мчится, со скоростью света пролистывая тревожные образы перед глазами, ужасное слайд-шоу всех вещей, которые они могут сделать со мной, всего, о чем мой отец не хотел бы говорить.

Доносится звук скрипа мебели по твердому полу.

– Неважно, знает ли она, – продолжает Байрон. – Она узнает со всеми. И будет в восторге. Сын губернатора? Он большая шишка, чем я.

Лед заполняет мои вены. О, нет. Это намного хуже. Потому что они говорят не обо мне. Они говорят о Кларе.

– Я не уверен в паре, – бормочет мой отец. Мне приходится напрячься, чтобы услышать его. – Эти статьи в газете...

– Преувеличение, – мягко говорит Байрон. Всегда мягко.

Воцаряется молчание.

– Были фотографии.

Мое сердце бьется быстрее. Мой отец никогда не разговаривал с Байроном таким образом, становясь более кротким всегда, когда ему было хуже. Всегда, когда Байрон брал верх.

– Фото можно подделать. Ты знаешь это точно так же, как и я. Доказательства говорят только о том, для чего они предназначены. – Даже отсюда я слышу предупреждение в голосе Байрона. Мой отец находится в его власти, и это не шутка. Теперь Байрон является ответственным за все, несмотря на то почтительное уважение, что он выказывает моему отцу на публике.

Слышно бормотание. Затем удар кулака по массивному деревянному столу.

– Не волнуйся сильно, – говорит Байрон беззаботным тоном. – Мы с губернатором идем свои путем. Мы дали клятву в одном и том же братстве несколько лет назад.

– Я беспокоюсь не только о Кларе, – говорит мой отец. – Хонор. Эти отметины…

О, Боже. Он действительно поднимет эту тему? Отец на самом деле их видел? Я вздрагиваю, обнимая себя руками. Все тело покрывается мурашками. Это слишком странный разговор для моих ушей. Лучше бы я ушла.

Я никогда не была уверена, замечал ли мой отец синяки. В худшие дни Байрон запирал меня в своей комнате. Фотография с мобильного телефона, сделанная горничной и проданная таблоиду, в конце концов может вставить палки в колеса его политическим амбициям. Я предположила, что мой отец чересчур отвлекался – терпя слишком много боли – чтобы заметить меньшие следы, которые оставил Байрон. Почти больно осознавать, что он их видел, но ничего не сделал.

Даже если он сейчас противостоит Байрону.

– Она больше не твоя забота, – мягко произносит Байрон. – Она – моя невеста. Скоро станет моей женой. Что бы мы ни делали за закрытыми дверями, это мое дело.

– Да... да, конечно. Но Хонор – женщина. А Кларе еще только шестнадцать.

– О Хонор забочусь я. И о Кларе тоже, в добавок. Я буду следить за ними, когда тебя не станет.

Явная угроза пропитывает воздух. Я чувствую ее даже через дюймы панелей из вишневого дерева. Жду, затаив дыхание, чтобы посмотреть, постоит ли мой отец за младшую дочь так, как не постоял за меня.

– Кроме того, – говорит Байрон пропитанным смертью голосом, – Клара даже не твоя.

Я вздрагиваю. Это не неожиданность – все в доме, все в большой семье, должно быть, знали правду. Но я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь говорил об этом раньше. И вместо того, чтобы рассердиться, это, похоже, сразило моего отца. Или, по крайней мере, сломило его.

– Сейчас она будет лишь ходить с ним на свидания, – наконец говорит мой отец. – Сын губернатора. Отличные связи. Клара будет счастлива. И Хонор тоже.

* * *

Все, что вы делаете с другими людьми, заканчивается представлением. Я научилась правильно улыбаться, идти верным путем. Этого хотел мой отец.

Как и многие маленькие дети, я была одержима балетом. Но, в отличие от других шестилетних девочек, я не ходила в класс, полный хихикающих детей и розовых лент. Вместо этого для меня был нанят учитель – хореограф лондонского Королевского балета, удостоенный множества наград. Для ошибки не было места. Так же, как и для детской пухлости. Часы практики каждый день оттачивали мое тело и мой разум, и все, что я знала, было – как угодить.

Как исполнить.

Мой отец превратил меня в идеальную стриптизершу, хотя был бы в ужасе, узнав о том, кем я работаю сейчас. Или, может быть, он уже чувствовал, что это грядет. Знал, когда меня трахали на его столе, когда видел все эти синяки. Тогда он отворачивался в другую сторону.

– Хочешь захватить кусочек? – спрашивает Лола, когда я направляюсь к черному выходу.

Отрицательно качаю головой.

– Увидимся завтра.

Не хочу оправдываться и говорить ей что-то, что она и так примет за ложь.

Она смотрит на меня сверху вниз.

– Тебе не повредит поесть.

Мы все здесь стройны. Разница в том, что у нее есть выступающие изгибы. Я тренировалась в то время, когда у меня росла грудь, и в двадцать лет я сомневаюсь, что она у меня вырастет.

– Кажется, мужчинам я нравлюсь.

– Потому что ты танцуешь, как чертова снежная принцесса. Ты – неприкасаемая.

– Не похоже, чтобы мужчины стеснялись ко мне прикасаться.

Девушка всего лишь ухмыляется.

– Ты должна одолжить наряд у Кенди. Вы сойдете за тринадцатилетних.

Я гримасничаю.

– Не будь такой.

– Честной?

– Подлой.

Она опускает взгляд вниз, но я вижу боль, прежде чем она появляется.

– И здесь то же самое, – бормочет она, прежде чем отвернуться.

Моя рука тянется к ней, я хочу извиниться, сказать ей, что я поем с ней когда-нибудь. Мы найдем дрянную закусочную и потратим пять баксов на похожие на резину яичные белки. Это было бы не так уж плохо. Но в этот раз я не могу сдаться.

Я давно научилась хранить кое-что при себе. Поэтому сжимаю руку в кулак и толкаю заднюю дверь. Есть только одно место, где я найду уединение. Это не сцена. Даже не комната мотеля, что я делю с сестрой. Нет, мое убежище – это место за лестницей на крыше здания.

Металл скрипит, когда я поднимаюсь наверх. Старая пожарная лестница совершенно не надежна, и это означает, что никто меня не потревожит. Потрескавшийся бетон и мусор – как же все отличается от прекрасного балетного пола, который установил для меня мой отец.

Меня никто не видит, и, когда я танцую, я танцую для себя.

Простой танец, без музыки, лишь под звук моего дыхания. Плие. Подъем на полупальцах. Я танцую для себя, когда солнце пускает свои лучи по городу, желтыми руками потянувшись к зданию, танцую до тех пор, пока мои мышцы не начинают болеть, а дыхание не становится сбивчивым. Я вытягиваюсь телом в грандиозном арабеске, пока снова не обретаю над ним контроль – больше не нужно отдирать от себя чужие руки. Я сама обхватываю себя ими сейчас.

Сжимаю до боли.

Если я опоздаю, Клара будет волноваться. Поэтому, в конце концов, я хватаю свою сумку и направляюсь к лестнице. Спускаюсь вниз, дергая за ремень сумки, когда он цепляется за металл.

– Нужна помощь?

Я подпрыгиваю и почти ударяюсь головой о перила. Этот голос. Он с громом прокатывается через меня, впитываясь в каждое мягкое и уязвимое пространство, заставляя меня вздрогнуть. Кип.

Я поворачиваюсь лицом к нему.

– Ты меня напугал.

Парень поднимает бровь, глядя на меня с совершенной беззаботностью.

– Мне было интересно, куда ты пошла.

Мое сердце все еще бьется слишком быстро, и я ловлю возможность, чтобы посмотреть на Кипа. На нем его обычная темная майка и темные джинсы с черной кожаной курткой. Одежда так и кричит: «Не еби мне мозг». Я видела многих позеров в клубе, но бдительные глаза и шрамы на руках подтверждают его намерения. Этот человек знает, как бороться. Этот человек боролся раньше и победил.

Я не вожусь с такими людьми. Не хочу показывать свое исполнение кому-то еще.

– Не надо, – категорично говорю я. – Не интересуйся. Если я не в клубе, я недоступна. Даже не существую. Забудь, что знаешь меня.

Он невесело улыбается.

– Боюсь, что не смогу этого сделать.

Конечно, он не сможет. Или не будет. Но я же сама не могу перестать думать о нем. И не только о том, когда он снова появится и трахнет ли меня опять. Не только о том, сколько он мне заплатит. Нет, я не могу перестать спрашивать себя, куда он идет, когда исчезает. Ждет ли его женщина. Надеюсь, что нет.

Сумасшедшая.

Я забрасываю сумку на плечо и протискиваюсь мимо него.

– У меня был долгий день.

– Позволь мне проводить тебя домой, – говорит он, и затем срывает сумку с моего плеча, не дожидаясь ответа. – Я уже знаю, где ты живешь, – говорит он, когда видит, что я открываю рот. – Значит, ты ничего не выдаешь, позволив мне это сделать.

Я фыркаю.

– Ну да, конечно.

– Я всего лишь провожу. Удостоверюсь, что ты добралась домой. Затем уйду.

Мне не стоит ему верить.

Колеблясь, я обнимаю себя. Меня пробирает дрожь. Иногда мне так чертовски надоело защищаться, защищать Клару, быть бдительной к всему и всем. Иногда я хочу, чтобы кто-то был на моей стороне, чтобы был кто-нибудь, кто защитит меня.

– Эй, – произносит он, когда его лицо смягчается. – Я не собираюсь причинять тебе боль.

– Неужели? – Вся моя горечь, мое ожесточенное желание облегчения выливаются в вопросе.

Его глаза расширяются. Затем Кип отворачивается.

Разве это не ответ мне? Даже не удивительно. Желчь, поднимающаяся в моем горле, совершенно непрошенна. Он такой же, как и все остальные мужчины в здании позади.

Даже хуже, потому что он заставляет меня надеяться на что-то большее.

Кажется, он борется с самим собой. Как много мне рассказывать? Навредить мне или нет? Каким бы грубым и холодным Кип ни казался, я не могу представить, чтобы он затащил меня в ближайший переулок и избил. Но опять же, большинство мужчин не видели монстра и в Байроне.

Женщина. Женщина, ближайшая к мужчине, может рассказать вам, кто он на самом деле. Иногда она единственная, кто это по-настоящему знает.

– Я просто хочу проводить тебя домой, – тихо говорит он, и его слова звучат правдоподобно.

И я больше не могу сопротивляться ему. Он здесь со своими крошечными каплями доброты, а я умираю от жажды.

– Хорошо. Тогда проводи меня домой. Но ты должен рассказать мне что-то о себе. Что-то, что другие не знают. Такова цена.

Ему придется выступать передо мной, а не наоборот.

Он не выглядит удивленным. Кивает и начинает идти. Я следую за ним, чувствуя нежеланное любопытство к тому, что он скажет. Должна признаться, отсутствие ремня от сумки на плече чувствуется хорошо. И очень приятно не заглядываться на каждую тень, ища невидимого нападающего. Никто не побеспокоит меня, пока Кип рядом.

– Моя мама, – говорит он. – Она пела. Профессионально некоторое время. В пьесах и прочем, прежде чем залетела и вышла замуж за моего мудака-отца.

– Ого.

– У нее был прекрасный голос, – тихо посмеивается он. – Не многим малышам поют «Мадам Баттерфляй» вместо колыбельной. Она хотела, чтобы я был лучше.

Мое сердце сжимается от жесткости в его выражении, как будто он что-то сдерживает. Эмоцию. Кажется, что даже мужчины, которые трахают стриптизерш в задних комнатах, а затем преследуют их, тоже испытывают чувства. Я не хочу переживать, но сочувствие пробирается в меня, как лучики солнца в каждую щель города – его не остановить.

– Мне жаль, – наконец произношу я. Потому что, хоть я и не знаю конец его истории, мне на самом деле жаль. Обращался ли этот мудак-отец с ними плохо и убил ли ее в конечном итоге, или она недавно умерла печальной смертью, но я знаю, что финал не очень счастливый. Вижу это по его сжатым челюстям и напряженности его кулаков.

Я сглатываю, думая о своей матери. Наверное, она хотела лучшего для своей дочери, чем профессию стриптизерши.

– Может быть, она понимает, – говорю я, а голос дрожит. – Может быть, она знает, что ты делаешь все возможное.

Он смотрит вниз, и я могу видеть только его профиль. Мы проходим еще один квартал, прежде чем он берет себя под контроль.

– Ты напоминаешь мне ее, – наконец говорит он.

Я почти спотыкаюсь, хотя передо мной ровный тротуар. И я никогда не бываю неуклюжей. Винить в этом можно лишь чистый шок. Но я заставляю себя идти дальше, опуская голову. Возможно, я ожидала не этого, но знаю, что от Кипа это – самый большой комплимент.

– Спасибо.

– У нее было столько мечтаний. И никакой надежды.

Может, и не комплимент. Эти слова заставляют меня рассердиться на то, что он мог подумать о ней таким образом. Подумать обо мне таким образом – столько мечтаний и никакой надежды.

– Это несправедливо. Она могла надеяться, но говорила тебе.

Кип смеется.

– О, она говорила мне. Рассказывала мне об особняке, в котором мы живем, и о путешествиях по миру. Мы жили на гребаных каменных обломках этих мечтаний. Мы обитали в них. Ничего больше не было. Вместо достаточного количества еды на обед у нас были истории. Она этого не заслужила. И ты тоже.

– Это не то, что я делаю. Я не жду, когда кто-то придет с особняком или билетом на самолет. – На самом деле, я была бы не против билета на самолет прямо сейчас. Но я сыта по горло особняками с их замками и секретами.

– Ты знаешь, откуда у тигра взялись его полосы?

– А должна?

– Возможно, нет. Это было в книге рассказов Киплинга, в старой книжке из гаражной распродажи. – Его улыбка и издевательская, и нежная одновременно.

У меня сжимается сердце, когда я воображаю его голодным и тощим малышом.

– Так что это за история?

– Она темная, – предупреждает Кип, – как часто и бывает с этими историями. Царство зверей – жестокое место.

Тогда оно не так уж и отличается от человеческого мира.

– Я не боюсь.

– Уверена?

Я не отвечаю.

Он наклоняет голову, скрывая выражение своего лица.

– Однажды тигр был королем джунглей. Не лев. Тогда у тигра не было полос. И он правил с абсолютной мудростью и милосердием.

– Старые добрые времена, – произношу я с насмешкой.

Кип оглядывается на меня, глаза полуприкрыты.

– Но однажды два самца антилопы, покрытые кровью, пришли к нему за советом. Тигра охватила жажда крови и он прыгнул на одного из них, разодрав ему горло.

Я сглатываю. Не так далеко от человеческого мира.

– И вот тогда тигр с позором покинул джунгли. Когда он вернулся, сорняки на болоте поднялись и отметили его черными полосами, чтобы все увидели, что он сделал.

– Если бы так было в реальном мире, – говорю я, – тогда бы мы знали, кто плохой, а кто – нет.

– Я думаю, может, так и есть. Посмотри на меня. Большинство людей знают, что встреча со мной не к добру. – Он говорит о татуировках, которые вьются вверх по его предплечьям. А может быть, и о кожаной куртке, и сапогах. И о мрачной ауре опасности, окружающей его.

– Ты сам повесил на себя это клеймо, – говорю я мягко. – Не то, что тигры.

– Для меня история именно об этом. То, что мы делаем с собой. То, как мы причиняем себе боль и отмечаем себя.

Это поучительная история. Предупреждающая.

Я ничего не говорю, пока мы не доходим до тонкой, провисающей пальмы, являющейся символом мотеля «Тропикана». Я чувствую слабую тошноту, представляя маленького Кипа, малыша, который наблюдает за тем, как мать мечтает о жизни, которой она хотела. Чувствую тошноту, представляя, как тату-пистолет пронзает кому взрослого Кипа, пока он смотрит вверх, думая, что он заслужил это как какое-то покаяние – как какое-то предупреждение окружающему миру о нем.

Но он понятия не имеет, чего я заслуживаю.

– Мне жаль, что это случилось с ней. Но я – не она.

– Я знаю это.

– Ты не можешь спасти меня, или что-то сделать, что бы это ни было.

Грустная улыбка мелькает на его лице.

– И это я тоже знаю. Это не то, что я здесь делаю.

Он вручает мне мою сумку и стоит, опустив руки по бокам, пока я начинаю отдаляться. Мои кулаки сжимаются на ремнях сумки. Я останавливаюсь, глядя прямо перед собой, лишь не бы на него.

Спустя мгновение, я спрашиваю:

– Почему ты здесь?

Не может быть, чтобы только ради секса. Он мог получить его в «Гранде». Почему он хочет проводить время со мной?

Но когда я оглядываюсь назад, тротуар пуст. Кипа уже нет.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Весь день я думаю о том, как ощущается его рука в моей ладони – теплая, сухая и защищающая. Чувство защищенности – последнее, о чем мне нужно переживать. У меня какой-то сбой? Я теряю связь с реальностью? Потому что Кип – самый грубый тип клиентов. Он не мой белый рыцарь. Именно от таких людей, как он, мне нужно держаться подальше.

Только не сегодня, ведь он не появился. Даже когда я заканчиваю свой третий танец и спускаюсь в зал. Кто-то другой ведет меня в дальнюю комнату, и я говорю себе, что не разочарована. Я заработала деньги, в которых нуждалась, даже если мои руки пахнут дешевым одеколоном и спермой. Еще один день проходит без приключений. Это все, о чем я могу просить. Все, чего могу хотеть.

Поэтому я спешу в зал и нахожу мужчину в мятом костюме, готового облапать меня. Он делает это сдержанно, двигается, имитируя фрикции, хотя заплатил только за танец на коленях на общем этаже. Я позволяю ему, потому что это легче, чем устраивать сцены, и вздрагиваю, когда он щипает меня вместо нежной ласки.

Мужчина усмехается, пьяно и криво.

– Позволь мне забрать тебя домой, Хани.

Мои веки дрожат, закрываясь на короткий момент. Я устала и говорю «нет».

– Я не могу этого сделать, но могу устроить тебе шоу прямо здесь.

Его рука с силой сжимается вокруг моего запястья.

– Я хочу больше, чем шоу. Ты же только дразнишь, малышка.

Я устала отвечать отказом, но еще больше мне надоело, когда меня игнорируют.

– Отпусти меня, – говорю я безучастно.

Конечно, это только заставляет его усилить хватку, пока я не начинаю кривиться от боли. Уже знаю, что завтра появятся синяки, и на запястье придется использовать тональный крем.

Затем я чувствую, что кто-то становится позади меня. Ощущаю его присутствие и облегчение, а после разочарование, когда голос произносит:

– Ты слышал эту девушку.

Это не Кип.

Мужчина смотрит на Блу, явно не подозревая о том, что ему грозит, а затем подмигивает.

– Слышал, но раз я пришел сюда, значит, не должен слушать их болтовню.

Блу быстро делает что-то болезненное с запястьем мужчины, и затем я свободна. Я встаю и ухожу. Одно дело – связаться с кем-то из нас, но вот столкнуться с Блу – действительно глупый ход. Он как тикающая бомба замедленного действия. Не хочу оказаться рядом, когда она взорвется.

– Ты здесь закончил, – произносит он. Его голос низко рокочет, и на нас теперь смотрят все. Они знают, что происходит, в конце концов они приехали сюда на шоу.

Мужчина не уходит.

– Какого черта? Я не трогал ее. Она оказалась всего лишь ноющей сукой.

– Тогда ты не будешь возражать, если не увидишь ее. Не хочу снова лицезреть твою уродливую морду в клубе.

На секунду кажется, что мужчина будет сопротивляться, что было бы безрассудно, потому что Блу вдвое больше и в три раза тяжелее. Парень представляет собой измученного юнца, пытающегося выпустить пар после долгого дня в офисе. В то время, как Блу – это двести пятьдесят фунтов татуированных мышц. Но несколько напитков и уязвленное эго могут превратить человека в глупца.

Парень встает, руки сжаты в кулаки.

– Кто ты, блядь…

Может быть, у меня есть психическое расстройство, потому что в этот момент я тянусь к нему и кладу ладонь на руку этого незнакомца.

– Просто уходи, – мягко произношу я. – Будет только хуже, если ты останешься.

Я – никто. Разве он не сказал это только что? Я не такая большая, сильная устрашающая, как Блу. Но этот человек, похоже, прислушивается ко мне. В течение секунды его взгляд сосредоточен на мне, и он делает небольшой шаг назад. Бормочет и проклинает Блу, когда хватает куртку и уходит, но, по крайней мере, не начинает драку.

Когда он ушел, Блу смотрит на меня и все еще выглядит злым. Во всяком случае, более злым.

– Какого черта? – рявкает он.

Мои глаза расширяются. Он злится на меня?

– Я ничего не начинала с ним. И не жаловалась.

Он качает головой.

– В этом, блядь, и проблема Хани. Ты никогда не жалуешься. Но ты позволила ему прикоснуться к себе. Я видел это.

Я ничего не позволяла ему делать. Можно подумать, это зависит от меня.

– Если хочешь, чтобы я жаловалась каждый раз, когда кто-то будет имитировать секс, это займет всю ночь.

Что-то мерцает в его глазах. Злость? Сожаление? Затем он фыркает и отводит взгляд.

– Ты тоже закончила.

Что? Мое сердце замирает. Мне нужна эта работа. Путешествие – самая опасная вещь, которую мы можем сейчас сделать. Две юные девушки в автобусе привлекут внимание. Это означает, что кто-то вспомнит нас, если мой отец посылал людей на поиски. А я уверена, что нас узнают. Он никогда не сдавался.

– Я ничего не сделала, – шепчу я.

Я не жаловалась. Этого было достаточно. Это то, чему меня научили.

– На сегодня, – хрипло говорит Блу. – Ты закончила на сегодня. Так или иначе, ты не можешь танцевать вот так.

Я не знаю, о чем он говорит, пока не чувствую влагу на щеке. Только тогда я понимаю, что начала плакать. Это означает, что моя тушь, конечно же, течет. Должно быть, я выгляжу ужасно. Мое горло сжимается.

– Я вернусь завтра.

Блу всего лишь ворчит.

Я почти выбегаю из зала, все взгляды, в которых я читаю понимание, прикованы ко мне. Как и всегда. Все это спектакль. Я даже не утруждаюсь сменить лифчик и трусики. Просто натягиваю тренировочные штаны и майку и выскакиваю за дверь, чувствуя, как жжет глаза. Но я не могу вернуться домой вот так. Пока не могу.

Чем больше я ощущаю себя обнаженной, тем сильнее меня охватывает порыв побыть в одиночестве.

Поэтому я огибаю здание и хватаюсь за пожарную лестницу. Металл скрипит, когда я поднимаюсь на четыре фута над землей и карабкаюсь вверх остальную часть пути. Бросаю сумку и без паузы двигаюсь в плие. Затем гранд плие. Снова и снова, достаточно быстро, чтобы ошибиться и начать падать, но мне все равно. Я хочу упасть.

– Хани, – доносится низкий голос.

И я спотыкаюсь. Мне повезло, что я не подворачиваю лодыжку, но принять основной удар приходится на ладони. Затем пара сильных рук помогает мне подняться, отряхивая грязь с моих штанов, переворачивая мои порезанные ладони.

– Господи, – говорит он. – Я не хотел тебя пугать.

Я смотрю на мужчину, тени падают на его лицо из-за лунного света. Он такой красивый.

Так жестоко заставлять меня хотеть его.

Я отталкиваюсь, готовая спуститься вниз по лестнице, но увязаю в рассыпанном гравии, который собирается на крыше, будто сугробы. Мое тело бросает вперед, достаточно далеко, чтобы я увидела освещенную улицу, и я издаю вопль. Затем крепкие руки хватают меня за талию и тащат назад, прижимая к стене. Не кирпичной. Другой стене. Из мышц и воли, стойкой силы и глубокой печали.

– Спасибо, – говорю я, мой голос низкий и грубый, как пол, на котором мы стоим.

Я все еще дышу слишком громко, мое сердце бьется очень быстро. Я была так близка к падению. И самая страшная часть – это облегчение, которое я почувствовала бы.

– Ты всегда боишься, не так ли? – бормочет он мне на ухо.

Я не вижу его выражения лица. Все еще смотрю в сторону от мужчины. Его руки по прежнему на моих бедрах. Но я могу представить его глаза, когда он говорит это, могу вообразить смесь любопытства и отвращения в них. Как будто он заинтригован мной, но не хочет этого.

Вместо этого я чувствую, о чем он думает. Он хочет понять меня. Пытается покопаться во мне, чтобы увидеть, как функционирует мой механизм. Но это никогда не сработает, потому что я не настоящая. Я – как дым и зеркала, просто волшебный трюк. Если он заглянет слишком близко, я исчезну.

Я отхожу и поворачиваюсь к нему лицом.

Его можно изучать, словно потрет: тень щетины на его челюсти, темные круги под глазами. Потертая кожа куртки и толстая джинсовая ткань. Он – воплощение его собственной планеты, ландшафта, который нужно исследовать, гор, на которые можно подняться, и океанов, в которых можно утонуть. Пальцы зудят от желания коснуться его, хотя не уверена, откуда начать. Думаю, с волос, потому что я хочу знать, могут ли хотя бы они быть мягкими. Потому что остальное его тело такое твердое.

Но я не прикасаюсь к нему.

– Чего ты хочешь?

Он отводит взгляд и вздыхает.

– Дать тебе кое-что.

– Еще что-то? – У меня в сумке все еще лежит «Тейзер», который он дал мне. Не то, чтобы я могла использовать электрошокер на нем. Мужчина только что застал меня врасплох.

Он тянется к куртке и вытаскивает что-то. На этот раз мне не нужно спрашивать у него, что это такое. Я даже не протягиваю руку.

Вместо этого из меня вырывается странный звук.

– Пистолет?

Его лицо почти объято стыдом – резкий контраст с блестящей, тяжелой, металлической вещью, которую он держит так умело.

– Я подумал... «Тейзера» недостаточно. Не в этом районе. Не с твоей работой.

– Это хоть законно? – скриплю я.

Ответом мне служит только низкий смех.

– Ты хочешь свое имя в базе данных?

– Нет, но и пистолет я не хочу. Я, скорее всего, случайно застрелю кого-нибудь, чем смогу защитить себя от нападающего. «Тейзер» и так стал для меня большим шагом. Пистолет пугает запредельно. Это слишком много. Я не могу его принять.

Кажется, он это понимает. Кип кивает и прячет его обратно в пиджак.

– Если передумаешь...

Я смотрю на него одновременно со смущением и восторгом. Насколько же странные подарки он мне приносит. Сначала электрошокер. Теперь пистолет. Оба настолько жестоки. Я ненавижу насилие, но они воплощают собой защиту, а она мне нужна.

Этот мужчина – как кошка, приносит мне мертвую мышь в подарок. И тревожно… и мило

– Хочешь, чтобы я ушел? – спрашивает он.

Я должна ответить ему «да». Должна сказать ему уйти.

– Не уходи.

Боже, я слишком глубоко увязла. Сколько времени прошло с тех пор, как меня влекло к человеку? Не уверена, что такое когда-либо случалось. Я влюблялась в телохранителя, но это было, когда я была девочкой, несмотря на взрослые вещи, что он делал со мной. Едва ли было время или возможность посмотреть на других мужчин, прежде чем я была помолвлена с Байроном. И теперь я так глубоко увязла во влечении к этому человеку, к Кипу, что не знаю, как отступить.

Кип слабо улыбается.

– Тогда я останусь.

Я, прищурившись, смотрю на него с игривостью и подозрением.

– Теперь, когда я здесь с тобой, что ты собираешься со мной делать?

Его улыбка обещает мне всевозможные предложения.

– Зависит от…

– От чего?

– Того, что тебе нравится.

О, а он хорош. Во мне загорается маленькая искра удовольствия. Это может быть простым ответом, который он дает всем девушкам, но это работает. Мысль о том, что Кип заботится, более соблазнительна, чем его шарм, или его мышцы, или сапоги. Я танцую каждый день, пытаясь угодить людям, которых даже не знаю. И вот он – пытается угодить мне.

– Мне нравится танцевать.

– Я бы хотел это увидеть.

– Тогда почему бы тебе не войти в клуб?

– Не так. Я бы хотел, чтобы ты танцевала так, как тебе по душе.

Не уверена, возможно ли это. Если я знаю, что он там, я буду танцевать для него. Я слишком хорошо натренирована – Байроном, моим отцом. Я танцую даже для Клары. С другими людьми нет раскрепощения. Только в одиночестве.

– Никаких танцев, – говорю я, чувствуя странное разочарование.

– Тогда давай приляжем, – мягко говорит он. Может быть, он знает, как тяжело мне сближаться. Может быть, ему тоже тяжело. – Мы можем посмотреть на звезды и позволить им танцевать за нас.

Мое сердце сжимается от чего-то, напоминающего тоску.

Он еще даже не ушел, а я уже скучаю по нему. В последнее время ко мне проявляли так мало заботы. Если вообще когда-либо проявляли. И вот он – тайный арсенал добродетели. Игра на выживание. Я помню, что о нем сказал Блу. Даже Иван предупреждал меня.