Текст книги "Мне нравится твоя ложь (ЛП)"

Автор книги: Скай Уоррен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Кип стоит там, выглядя грубым и пугающим, словно разрушит весь мир за то, что тот посмотрел на него искоса. На его костяшках есть шрамы, которые говорят, что он пытался. Его сломанный когда-то нос, свидетельствует, что он проиграл. Но, несмотря на все это насилие, он прикасается ко мне с желанием.

У него уже есть мое тело, купленное и использованное. Но он хочет чего-то другого.

Он хочет меня.

***

Мой отец любил мою мать. Я была молода, когда она умерла – когда он убил ее – но я так много помню.

Помню, как он боготворил ее, давая ей все, что она просила, и многое другое. Помню, как она смеялась и говорила ему, чтобы он не баловал ее. Я выбиралась из своей комнаты, когда они закатывали вечеринки. Даже в толпе людей, одетых в дорогие наряды и смокинги, их было легко заметить. На ее лице всегда была улыбка, а он всегда смотрел лишь на нее. Они танцевали посреди комнаты, затмевая всех остальных.

И вот однажды мой отец подошел ко мне с красными, опухшими от слез глазами, с голосом, отягощенным скорбью, готовый сказать мне, что она умерла. Кажется, я знала, что он это сделал. Об этом мне поведало отсутствие мести. Если бы кто-то другой застрелил ее, отец уничтожил бы весь город, лишь бы отомстить за нее, но вместо этого всего лишь провел небольшую погребальную церемонию с закрытым гробом под дождем. Мне хотелось, чтобы этот гроб оказался пуст. Но на самом ли деле было лучше верить в то, что она бросила меня?

Возможно, именно поэтому я спала с моим телохранителем. Это был способ оказаться ближе к моей матери, быть похожей на нее спустя годы после ее ухода. Конечно, тогда я не понимала, что двадцатиоднолетний мужчина, интересующийся четырнадцатилетней девочкой, это плохо. Не думаю, что он хотя бы заботился о моем теле. Он был наркоманом, а я была его дозой. Трахать дочь босса – было еще одним риском. Мужчины, которым платил мой отец, не имели настоящих резюме или планов на пенсию.

Они никогда до нее не доживали.

На крыше стрип-клуба мы находимся в тысячах миль от этого мира. Вдали от смокингов и бальных платьев. От любви, ревности и мести.

Есть только человек, который хочет трахнуть меня, прикоснуться ко мне, заставить меня объезжать его сапог.

Человек, который заплатит за это право.

В стенах клуба он платит наличными. На крыше он платит подаренным оружием и неожиданной мягкостью. Платит задумчивостью, но это все равно валюта. И поэтому я позволяю себе расслабиться. Он откладывает пистолет и разворачивает свою куртку, как одеяло. Затем я устраиваюсь, положив голову на его руку и глядя вверх.

– Как долго ты здесь живешь? – спрашиваю я.

Я не собиралась задавать вопрос, но он все равно сорвался с уст. Мы не должны сближаться. Трахаться, сосать, но не задавать вопросов и не искать ответов.

– Не долго, – говорит он, глядя в небо. – Я не остаюсь подолгу на одном месте.

– Звучит неплохо, – бормочу я. Не пустив корни, не придется их вырывать.

– Иногда… В некоторых случаях я задаюсь вопросом, как бы это было – иметь все, что мне нужно, прямо у меня под рукой. Еду, кровать. Секс.

– У тебя это есть. – Это не должно наводить на размышления. То есть, он может купить их в ресторане или мотеле. Или в стрип-клубе.

Но когда он смотрит на меня, в его глазах горит огонь и намерение, как будто он наконец берет то, что принадлежит ему. Слова меняются и обретают напряженность. Они становятся его вкусом и теплой курткой, на которой мы лежим. Они становятся сексом, в котором я ему скоро уступлю.

Кип пробегает взглядом по моему вытянутому телу. На мне штаны для йоги и майка, но под его взглядом я уже обнажена. Он раздевает меня глазами, оставляя голой, уязвимой и странным образом не объятой стыдом.

– Ты прекрасна, – произносит он хрипло.

Я вздрагиваю, потому что Байрон говорил мне это. Конечно, его слова были комплиментом лично ему, похвала за то, что он нашел идеальный аксессуар для своей жизни.

Кип замечает.

– Тебе не нравится это слово.

– Нет. Да. Я не знаю, – я тихо посмеиваюсь. – Это сложно. Я похожа на свою мать.

Это то, что всегда говорил мне отец с легким оттенком грусти в глазах.

В моих глазах тоже, должно быть, горе, потому что Кип говорит:

– Ее больше нет.

– Это было давно. Мне казалось, что я с этим смирилась, но почему-то думаю о ней намного больше. Возможно, потому что Клара платит за ее грехи. Может быть, потому что я тоже.

Он молчит мгновение.

– Думаю, что мы никогда не смиримся с прошлым. Оно всегда формирует нас.

Тогда как оно формирует тебя? Но я стараюсь не задавать этот вопрос. Я думаю, что со спокойствием, окружающим нас, пока мы так близко к звездам, он мог бы сам рассказать мне. И что мне тогда делать? Я не могу заботиться о мужчине. Меня не волнует ничего, кроме моей сестры. Все, что я дам себе, – это одну ночь с человеком, которого я выберу.

Потому что, когда я беру его руку и кладу на свою грудь дело, вовсе не в оплате.

Выдыхая, Кип обнимает меня. Толстые пальцы поглаживают кожу выше края майки, пока тяжелая ладонь согревает меня сквозь ткань. Я все еще слышу, как он говорит, что я прекрасна, но он сдерживается, задумывается.

– Я вижу тебя, – наконец бормочет он. – Только тебя.

Это его способ задержать меня в настоящем, и он работает. Кип меня видит, потому что ничего не знает о моем прошлом. Он не знает, откуда я пришла или куда иду. Мне так надоело быть дочерью моего отца, дочерью моей матери, защитником моей сестры. В данный момент я – только я. Всего лишь теплое тело для использования, и я хочу быть им для него.

– Ты хочешь, чтобы я сейчас станцевала для тебя? – шепчу я, хоть и сказала, что не буду.

Он медленно качает головой, глаза на его лице темные и серьезные.

– Тебе не обязательно танцевать. Тебе даже не нужно двигаться. Просто позволь мне заставить тебя чувствовать себя хорошо.

Я не помню, что такое хорошо, но его сильные руки напоминают мне. Они приподнимают край моей майки, открывая кожу прохладному ночному воздуху. Они движутся кругами на моей коже. Кип оттягивает ткань над моей грудью вниз, втягивая воздух, когда видит мой кружевной бюстгальтер.

Его ладонь выглядит темной на фоне дерзкой ярко-красной ткани. Он поглаживает большим пальцем по вершине моей груди, задевая сосок, пока тот не становится похожим на горошину. Тело реагирует на него, пока я ничего не делаю – как он сказал, мне даже не нужно двигаться. Мои руки остаются лежать по бокам, голова покоится на краю сложенной куртки, которая для меня – словно подушка. Она приподнята настолько, что я могу наблюдать, как Кип гладит мои груди, пока я пассивно лежу, но это так легко – просто лежать там и позволять ему, так легко чувствовать удовольствие, проходящее через меня, не напрягая мышц.

Кип проводит пальцем по изгибам моей маленькой груди, прослеживает линии лифчика. Затем просовывает руку под меня. Это шокирующее тепло – его рука на моей груди. Груди, которую я оголяла для стольких мужчин. Теперь она сокрыта – им.

Кружевная ткань, отодвинутая вверх до предела, растягивается под его рукой. Под тканью ладонь смещается, находя мой сосок большим и указательным пальцами. Он слегка сжимает его, и вырывает из меня звук, похожий на мягкое хныканье.

– Ты ощущаешься так хорошо. Как гребаное небо. – Он перекатывает мой сосок между пальцами. – Это то, о чем я мечтаю. Держать тебя в постели, приносить тебе еду и вино, прикасаться к тебе столько, сколько я захочу.

Мои глаза закрываются, я проигрываю в голове его фантазию. Вместо стриптизерши в захудалом клубе я была бы его личным секс-рабом, качалась бы среди шелков и желания. Мое тело нагревается при этой мысли, увлажняясь в сердцевине.

– Кип.

– Ты бы хотела этого? – бормочет он. Кажется, он точно знает, что со мной делает. – Могла бы лежать и позволять мне прикасаться к тебе столько, сколько я этого хочу? Даже когда ты заснешь, мои руки буду на тебе. На этой красивой груди. На твоей киске.

И затем, дабы продемонстрировать свою точку зрения, он убирает руку с моего лифчика и скользит вниз, под пояс моих штанов. Он не останавливается, пока не достигает влажности там.

– Черт, тебе это нравится. – Он действительно шокирован.

Кип заставляет меня рассмеяться, хотя это почти хихиканье. Я даже не знала, что смогу издавать подобный звук, но сегодня открыто много чего нового. По-видимому, я принадлежу к тому типу девушек, которые могут пить алкоголь с мальчиком, которого любят, и которому позволяют обрабатывать их пальцами, пока они играют послушных, невинных жертв.

Конечно, я не невинна. И не уверена, что он мне нравится.

– Не останавливайся, – говорю я.

Это вызывает слабую улыбку.

– Я не собирался.

Он проводит пальцами по влажности там, но без цели, без спешки, которая мне нужна, чтобы кончить. Он просто чувствует меня, исследуя, так, как делал с моей грудью. Ноги уже раздвинуты достаточно, чтобы дать ему доступ, но я не планировала, что мои колени сами разойдутся в стороны. Это приглашение, и он не промахивается, толкаясь глубже, но все равно лениво растягивая ласку.

Мне недостаточно, поэтому из меня вырывается хныканье.

И это звучит как приглашение. Это должно быть призывом, потому что он отталкивается и перекидывает ногу через мою грудь. Кип снимает рубашку, и я вижу его торс в полной красе, широкий и сильный, покрытый тату-трайблами и шрамами. Он – опасный. Первобытный.

И на сегодня он мой.

Затем Кип расстегивает джинсы, вытаскивая свой член. Он прижимает конец к моим губам без прелюдии или изящества. Его тело закрывает лунный свет. Единственное, что я вижу, это его тень. Все, что я чувствую, это мускусный запах его предсемени.

Он обводит кончиком с соленой жидкостью по моим губам, так же, как он использовал мою же влажность, чтобы увлажнить мои соски. Но сейчас не он вытирает ее. На этот раз это я облизываю губы, пробуя его в первый раз.

На вкус он – как опасность и удовольствие, как риск и награда.

– Откройся для меня, – стонет он.

Я размыкаю губы, позволяя ему войти, почти c благодарностью наслаждаясь тем, как все его тело застывает. Я вдыхаю его, соленый аромат его члена, уже пахнущий мной и им, словно мы занимались сексом. Он смотрит на меня, когда я вращаю языком вокруг его головки его члена и не отворачиваюсь.

Есть правила, гласящие о том, что нужно смотреть в глаза. О том, что даже для минета нужно использовать презерватив.

Но я нарушаю их. Мой язык, мои губы и даже край моих зубов работают ради его удовольствия, подталкивая его все быстрее и сильнее, чем когда-либо раньше, – не потому, что я хочу, чтобы это закончилось, а потому, что я знаю, что это случится. И когда все закончится, я хочу, чтобы он помнил меня.

Глупо. Безрассудно. Мне все равно. Прямо сейчас я хочу этого так же, как и выжить.

Он рычит и находит ритм, и я подстраиваюсь в своих движениях под его, открывая горло, позволяя ему войти глубже, втягивая воздух и используя язык в тандеме, чтобы подтолкнуть его к краю. Как и он толкал меня. Между нами – обоюдоострый меч, но не я сейчас порежусь. Кип дрожит, стонет, почти припечатывая меня к крыше, пока трахает мой рот.

Локон моих волос выбивается на лицо, дергаясь от грубых движений его тела и моего. Кип тянется вниз, и осторожно убирает локон со лба. Хоть я и лежу на кожаной куртке, с руками, прижатыми к моим бокам, пока меня трахают, используют – прикосновение все равно почти нежное.

– Боже, – вздыхает он, а затем тепло наполняет мой рот.

Я глотаю быстро, только чтобы обнаружить, что еще больше брызг вырывается из его головки. Он так обильно кончил, словно хранил все для меня всю жизнь. Я глотаю снова и снова, пока не остается лишь только слабый соленый аромат, и Кип вытаскивает член.

Он проводит большим пальцем по моей щеке, затем наклояется, вытирая каплю своей спермы из уголка моих губ.

– Спасибо, – говорит он.

Я позволяю ему укутать меня курткой, согреть себя. Только тогда я понимаю, что мне холодно. Я замерзаю, и все еще дрожу, пока он не соскальзывает под меня, сгребая в крепкие объятья.

– Шшш, – успокаивает он.

– Я ничего не сказала, – говорю я.

Чувствую его улыбку.

– Я все равно тебя услышал, Хани. Я всегда слышу. Тебе даже не нужно что-то говорить. Тебе достаточно лишь почувствовать, и я услышу это, как проклятый церковный колокол.

– Ты религиозный человек? – спрашиваю я, сонно улыбаясь.

– Нет, никогда не был. Но ты заставляешь меня хотеть им стать. Я хочу поклоняться тебе.

Его член уже снова наполовину встал, я чувствую это своим бедром. Он следует своему обещанию, поклоняясь мне своими губами, языком и пальцами, пока я не выгибаюсь на этой крыше, пока не открываю рот и не давлюсь бессвязными словами, умоляя, плача, нуждаясь, в то время как тяжелая луна довольно смотрит на нас сверху вниз.

Его член широко растягивает меня, наполняет, пока я могу только раскачивать бедрами, находясь на грани.

Он рычит при каждом толчке, издавая первобытный звук, что лишь подталкивает меня. Его дыхание жаром отбивается от моей кожи. Его бедра широко раздвигают мои ноги. Я полностью захвачена им, взята в плен, охвачена желанием получить больше.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – прошу я бесстыдно, избавившись от кандалов, которые ношу под этой крышей на сцене.

Но это слишком много. Я слишком громко кричу. Особенно, когда он движется, чтобы задеть еще одно место внутри меня. Я стону, и его рука опускается на мой рот. Вот, что толкает меня – ощущение грубой ладони на моих губах, то, как он успокаивает меня, как контролирует. Меня накрывает ярким и громким взрывом, который прокатывается по мне, заставляя меня сжиматься вокруг его члена, пока Кип пульсирует во мне, кончая.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Скоро рассвет, и я осторожно спускаюсь по пожарной лестнице, стараясь не слишком сильно грохотать по железу. Мне нужно торопиться, чтобы успеть вернуться к Кларе вовремя. Это мой повод, чтобы уйти раньше, не разбудив Кипа. Ладно, я не просто ухожу. Я сбегаю. Но Кип спит. Должно быть, я тоже ненадолго отключилась.

Нам будет легче, если он проснется в одиночестве. Вместе нам не сбежать. Это не сказка, и я не повторю ошибок своей матери. Я знаю, что мужчинам лучше не доверять.

Я знаю, что лучше не любить.

Кенди прислоняется к кирпичной стене. Она вынимает сигарету изо рта и выдувает дым в мою сторону. Оглядывает меня сверху донизу, явно не впечатленная увиденным.

– Разве мы не говорили тебе, чтобы ты не связывалась с клиентами?

Конечно, они говорили – и хуже всего, они правы. Для меня это не очень хорошо.

– У меня нет отношений, – лгу я.

Она смеется, низко и едко.

– Куда уж больше, если ты трахаешься снаружи клуба. Дай угадаю: ему не пришлось платить за это. Это было веселья ради.

Я вздрагиваю, потому что я даже не думала просить об оплате. То, что мы сделали, вдруг стало чувствоваться дешевкой. Но таким оно и является… дешевым.

– Прекрати, – шепчу я.

– Разве это ты ему сказала? – в ее голосе звучит насмешка, а глаза сверкают. Я никогда не видела ее такой. Могу только предположить, что заслужила гнев за то, что не придала значения ее совету. За то, что храню свои собственные секреты.

– Мы просто поговорили.

Она закатывает свои красивые глаза.

– Я слышала тебя отсюда.

Мое лицо горит от смущения. Я кончила там не так уж и тихо. Я наслаждалась собой там, и, может быть, это смущает больше всего. Наконец я поняла, насколько замечателен секс, и это случилось на крыше стрип-клуба.

Я слышу металлический лязг, а затем вижу, как спускается Кип. Рубашка, джинсы и сапоги снова на нем, и, черт возьми, он хорошо выглядит в них.

Затем я смотрю на Кенди и понимаю, что она поймала меня на том, как я оцениваю его. Я краснею, хоть мне и кажется, что это херня. Мужчины могут глазеть на нас всю ночь, а я не могу рассмотреть прекрасное мужское тело?

Он кивает Кенди, его голос хриплый спросонья.

– Доброе утро.

Она фыркает.

– Заполучил себе бесплатный трах, не так ли?

– Я бы не так выразился, – говорит он, хотя, кажется, не удивлен ее резким словам.

– Могу поспорить.

– У тебя проблемы со мной?

– Несколько, на самом деле. – Она ухмыляется. – Я знаю, кто ты.

Ее слова врезаются в мою кожу, словно острые льдинки. Она знает что-то о Кипе, чего я не знаю. Но, может, она не врет. Выражение его лица совершенно пустое, лишенное эмоций, и я знаю, что это правда.

– Молодец, – говорит он, точно так же, без эмоций.

Взгляд Кенди скользит по мне, глаза слишком невинны, чтобы быть реальными.

– Она знает, что ты связан кровно?

– О чем ты говоришь? – спрашиваю я. С кем связан кровно?

– Почему бы тебе не просветить ее? – говорит она Кипу. Затем бросает сигарету и возвращается в клуб своей сценической походкой, виляя бедрами.

Я обращаюсь к Кипу.

– Расскажи мне.

Он качает головой. Его глаза темные, такие же неподвижные, как кирпичная стена позади меня.

– Нечего говорить. Мой брат – придурок. Обзавелся репутацией в этих краях.

– Как и ты, по-видимому?

Это заставляет его улыбнуться. Но я знаю, что это не вся история. Он, определенно, что-то скрывает. Кенди знает, что он связан с каким-то придурком, но почему она думает, что меня будет это заботить? Это убеждает меня в том факте, что я многого не знаю о Кипе. Ровно столько же, сколько не знаю о его брате. Я даже не знаю его фамилии.

Он делает то, что заставляет мои внутренности сжаться. Тянется за спину – за пистолетом? Может быть, он попытается вернуть его мне снова. Но я не могу его принять. Или за кошельком? За деньгами? И не только из-за колкости Кенди. Однажды он сказал мне, что всегда будет платить за эту привилегию. Он обещал мне это. Это была его черта на песке, но я стираю ее.

Я знаю, что так станет еще запутаннее.

– Нет, – говорю я. – Не надо.

Он наклоняет голову набок.

– Что не надо?

– Не превращай это в дешевку.

* * *

Все покрыто туманом и мраком. Не так, как на сцене, на ней слишком светло. Ослепляет меня. Между деревьями так темно. Я едва могу разглядеть тропу впереди меня. Следую по ней, надеясь вскоре найти открытое пространство. Безопасное место, чтобы отдохнуть. Но деревья надвигаются все ближе и ближе с обеих сторон, пока я едва могу вздохнуть. Сквозь темную стену джунглей я вижу, как моргают зеленые глаза. Затем слышу шипение змеи.

И просыпаюсь.

Пот стекает по мне каплями. Вокруг темно, как было и во сне. Я едва могу разглядеть выцветшие покрывала в цветочек, под которыми лежу. Стены кажутся черными и угрожающими, но это не джунгли, а всего лишь комната мотеля.

Мое сердце выбивает миллион ударов в минуту. Я вытаскиваю себя из постели и выпиваю воду, которую заранее набрала. Затем встаю рядом с кроватью Клары и наблюдаю, как она спит.

Мне хорошо видно, когда я сажусь на краю, поджав под себя ногу. Даже когда мои глаза приспособились к темноте, я не могу разглядеть ее лицо. Это не имеет значения. Я знаю ее лицо так же, как и свое. Я вижу, что покрывало поднимается и опадает. Вот что важно. Может быть, это жутко – смотреть, как она спит. Мне все равно. Пока она дышит, пока она в безопасности, все то, что я делаю, стоит того. Я стою чего-то.

Должно быть, она чувствует меня, потому что начинает ерзать. Она перекатывается на бок, лицом ко мне. Ей снится плохой сон?

Клара открывает глаза. Они такие яркие в темноте. Хотя не зеленые. Не страшные.

– Хонор, – говорит она, и голос звучит сонно.

– Возвращайся ко сну, – говорю я, успокаивая. – Все в порядке.

Надеюсь, я ее не испугала. И да, не испугала. Она верит, что я защищу ее. Единственная проблема – я не знаю, как это сделать. Моя жизнь никогда не была в безопасности. Это далекая идея, как вроде той, чтобы ступить на луну. Или влюбиться. Все, что я знаю – это то, как выживать.

– С тобой все в порядке? – спрашивает она тихим голосом. Она, должно быть, уже наполовину спит.

– Я в порядке, – обещаю я, и знаю, что должна оставить это, но что-то толкает меня вперед. Сейчас она уязвима. Она честнее, чем когда-либо. – Ты в порядке, Клара? Ты счастлива здесь?

– Не счастлива. Я не могу быть счастливой.

Я вздрагиваю. Мне стоило знать ответ – возможно, я знала его все это время, но не была готова услышать. Не посреди ночи, так скоро после кошмара.

– Боже, Клара, – шепчу я. – Что я наделала?

Я знаю, что мы не могли остаться там. Я никогда бы не позволила Байрону или его друзьям прикоснуться к ней. Но то, что у нас есть сейчас – тоже плохо. Комната в дерьмовом мотеле. Я не могу быть счастливой.

– Ей больно, – шепчет Клара. – У нее всё болит.

О ком она говорит? О себе? Я ищу свой голос, чтобы успокоить ее, как смогу.

– Никто тебя не обидит, детка.

– Они убьют его.

Я содрогаюсь.

Ее рука тянется через одеяло и захватывает мою. На ощупь она как лед. Я сжимаю ее. В такие определенные моменты она полностью честна. Я чувствую, как она снова ускользает сон. Это к лучшему. Вероятно, она даже не вспомнит об этом завтра.

Они убьют его.

По правде говоря, они, вероятно, уже убили его. Молодой человек, который жил в поместье нашего отца, сын одного из охранников помог нам сбежать. Прежде чем встать, я жду, пока ее дыхание выровняется, ​​и хватка вокруг моей руки ослабнет. Мне до сих пор не удалось уснуть, поэтому я бреду к окну. Шторы в комнате мотеля тяжелые и широкие. Они блокируют большую часть света. Поэтому, когда я отталкиваю их в сторону, чтобы взглянуть в окно, даже слабый лучик света слепит мои глаза.

Тротуар пуст. Все тихо и спокойно.

Рукой прохожусь по статуе Мадонны, и она пошатывается на подоконнике. Она светлая, пустая. Изготовлена из пластика. Я не уверена, кто купил бы такую ​​статую в качестве религиозного символа, ведь это слишком непочтительно, но именно этим она для нас и является – символом.

Она смотрит на нас: мать, держащая ребенка. Она защищает нас. До сих пор это работало.

Я прикасаюсь кончиком пальца к ее голове. Еще немного. Как только я получу доказательства против моего отца, я могу использовать их в качестве рычага. Тогда мы будем свободны от него.

Нам больше не понадобится защита Мадонны с перегоревшей лампочкой внутри.

* * *

Мой отец – потомок одной из первых ведущих семей в Лас-Вегасе. Из-за нашего генеалогического древа и политики криминального мира, он не играл важной роли в более крупной организации. Но его все еще уважали. Его все еще боялись.

Он рассказывал мне истории на ночь о delitto d'onore. Почетных убийствах. О мужчинах, которые не уважали свои семьи и которых нужно было устранить. Я не понимала, пока позже не осознала, что такое delitto d’onore стало причиной, по которой он убил мою мать. Не понимала, пока позже не осознала, что поэтому он может убить и меня… если найдет.

Может быть, однажды я пойму, какая честь действительно имеется в виду, потому что я не могу быть такой, как он. Не могу отдать Клару одному из друзей Байрона. Не могу допустить, чтобы ее продали монстру – все во имя семейной чести.

Как и случилось со мной.

Я покончила с честью. Я готова быть плохой. Нарушать правила не только за деньги. Вот только, конечно, человек, с которым я хочу нарушать их, не возвращается в течение пяти ночей. Пяти долгих ночей, на протяжении которых я танцевала в задымленной комнате и избегала лапающих рук. Девушки понимают, что со мной что-то происходит.

– А я говорила не встречаться с ним, – говорит Лола.

Я не поднимаю головы, пока натягиваю спортивные штаны и майку. Я голая под ними, но ощущения от мягкого флиса – словно облегчение после резких движений, и даже более резких огней на сцене.

– Кто сказал, что я встречалась?

– На тебе лица нет. Дай угадаю. Он купил тебе обед, ты ему отсосала, а потом он не позвонил.

Настолько близко к истине, что я не могу опровергнуть ее. Но это не вся правда. То, что он, кажется, хочет больше, чем просто секса, не берется во внимание. Как и то, что я не могу дать ему это.

– Это не имеет значения, – говорю я. – Все кончено.

Лола закатывает глаза.

– Конечно, все кончено. Мы не те девочки, которых они забирают домой познакомить с мамой. Мы не те, кого они удерживают рядом.

Я содрогаюсь. Я была девушкой, которую удерживали. Если мне повезет, мне не придется возвращаться.

– Возможно, это я не позвонила. Не только мужчины хотят секса без привязанности.

Она смеется.

– О, милая, ты так запуталась, что никогда не выберешься.

Мое сердце сжимается, потому что она права. Я сбегаю и сбегаю, пытаясь оставаться в безопасности, отчаянно пытаясь сохранить Клару в безопасности, но терплю неудачу. Легко понять, что это – мой крах, пока я стою в раздевалке стриптиз-клуба, чувствуя себя жалкой из-за какого-то парня. Из-за какого-то простого клиента. Я работаю изо всех сил, отказываясь от всего – даже от моего достоинства – и этого недостаточно.

Ты никогда не выберешься.

В горле образуется комок. Я не могу говорить, даже если бы знала, что сказать.

Лола меняется в лице.

– Дерьмо. Я не хотела….

– Не волнуйся об этом, – с грустью отвечаю я и проталкиваюсь мимо неё прежде, чем она сможет остановить меня.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

На следующий день я вхожу в раздевалку, тут же понимая, что у меня крупные проблемы. Комната пуста. Ни Кенди, ни Лолы, ни других девушек. Только Иван, сидящий на моем табурете.

Он ждет меня.

Я вижу это по напряженности его тела, и, несмотря на его обычную позу, он не сводит с меня глаз. Мужчина выглядит огромным на этом стуле, огромным рядом со столиком, который я использую. Это напоминание о том, сколько у него власти – я говорю не только о физической силе – и я предполагаю, что он планировал это.

– Хонор.

Я вздрагиваю, даже не знаю, почему. Здесь больше никого нет, но больно слышать, как он произносит мое настоящее имя. Я на самом деле не Хани – это просто фасад. Но я и не Хонор. Не девушка, которая жила ранее в запертом доме. Я – некто другой, некто без имени.

– Что-то не так?

– Видимо, да, – он делает паузу, наблюдая за мной, как будто хочет, чтобы я призналась.

– Ты что-то нашел о моей матери?

– Не уверен, почему ты ожидаешь, что я сдержу свою часть соглашения, если ты не сдерживаешь свою.

Страх сковывает мою грудь.

– Я танцую для тебя. Это было нашим соглашением.

– И как одна из моих танцовщиц, ты делаешь то, что я тебе говорю. Поэтому, если я говорю тебе держаться подальше от Кипа, ты держишься подальше.

Я вздрагиваю.

– Как ты…

– Это имеет значение? В конечном счете, я узнаю обо всем, что происходит в этом клубе. И ты проводила с ним слишком много времени, чтобы он остался незамеченным. Приватные танцы – это одно. Но вне клуба? Ты сознательно ослушалась меня.

Я прикусываю губу, чтобы не дать вырваться всем извинениям и мольбам, которые рвутся с языка. Я прожила свою жизнь под властной мужской рукой. Я знаю, что значит молить и бороться за крупицу свободы. Но я ушла, чтобы забыть об этом. Тяжело быть использованной каждым человеком, которого я встречаю, угождать их желаниям, чтобы заработать немного больше времени. Иногда я чувствую, что покупаю свободу за свободу, накапливаю долг за долгом, пока я не буду обязана всему миру просто умереть.

Но у него есть что-то, что я хочу. Что-то, что мне нужно. Информация.

Я вижу блеск в его глазах. Иван не мог прийти на переговоры, не имея преимущества.

– Извини, – наконец говорю я, хотя слишком поздно и неискренне, чтобы это могло принести пользу.

Его глаза темнеют. Он встает и подходит ко мне. Я пячусь, борясь с темным взглядом в его глазах. Он не останавливается, пока я не упираюсь в стену.

– Он хорошо тебя трахнул? – шепчет он в дюйме от моей щеки. – Ты не смогла сказать «нет»?

Он пытается только напугать меня. Я знаю это. Я понимаю этот факт, но тем не менее, он работает.

– Все это время он никогда не приходил в мой клуб. Теперь он стал постоянным клиентом, – Иван пробегает пальцем по моей щеке. – Хотя, я думаю, мы не можем на самом деле назвать его клиентом.

– Я только... – Мой голос дрожит. – Я не думала, что это может кому-то навредить.

– Так беспокоишься о других. Только на самом деле больно будет именно тебе.

– Нет, он не...

– Может быть, тебе стоит снова встать на колени. Я вижу, что ты ему даешь.

Мое сердце грохочет в груди. Я предлагала ему минет в его кабинете, но в раздевалке совсем другое. И, возможно, теперь все по-другому, потому что также есть Кип. Он меняет меня. Делает меня сильнее, а в моей жизни – это не очень хорошо.

– Нет, – шепчу я.

– Что ты сказала?

– Она сказала «нет».

Голос гремит со стороны дверного проема. И Иван, и я поворачиваемся.

Кип.

О, Господи. Он никогда не приходил в раздевалку. Почему он здесь сейчас?

Ответом мне становится мимолетный взгляд на Кенди, которую я вижу позади него. Должно быть, она знала, что Иван собирается поговорить со мной, должно быть, знала, что у меня проблемы, и позвала Кипа, чтобы защитить меня, но это только ухудшит ситуацию. Мы с Иваном как иссохшее, трухлявое дерево. Кип – это спичка.

Он выглядит разъяренным, брови нахмурены, губы сжаты в мрачную линию.

– Хани.

Всего одно слово, и каким-то образом я двигаюсь к нему, подчиняясь его молчаливой команде, выбирая его, а не Ивана, прежде чем смогу понять то, что это катастрофически ужасная идея. Кип – всего лишь клиент. Хотя даже клиентом его назвать нельзя. Но Иван – мой босс. Он также человек, скрывающий ключ к моему прошлому. Мне нужно ему нравиться. Мне нужно стоять на коленях перед ним прямо сейчас, но вместо этого я прячусь за Кипом, когда он выступает впереди меня, защищая своим телом.

Иван вскидывает бровь, глядя на Кипа.

– Суешь нос в мой бизнес?

Кип словно какой-то ангел мщения – стоит передо мной, не испытывая страха.

– Она сказала «нет».

Иван скептически смеется.

– Она одна из моих девочек. Она делает то, что я говорю и когда я говорю. Если я хочу, чтобы она трахнула половину Тэнглвуда, она раздвигает свои гребаные ноги.

Кип не сразу реагирует, но я чувствую, что гнев расползается по нему как лесной пожар, образуется вокруг нас троих, запирает нас в этой битве. Когда он говорит, голос звучит тихо, едва слышно из-за шума у меня в ушах.

– Теперь она принадлежит мне.

Слова звоном проносятся через меня как колокол, бьющий снова и снова. Что? Иван тоже удивлен.

– Она стриптизерша.

– Больше нет.

Я не могу перевести дыхание. О чем, черт возьми, он говорит? Теперь она принадлежит мне. Это варварство. И учитывая, что мне нужен Иван, сейчас действительно неудобное время, чтобы заявлять свои права на владение мною. Так почему тогда наслаждение распространяется внутри, согревая меня, вызывая мурашки по моей коже?

Затем я больше не могу сдерживаться – я выглядываю из-за руки Кипа, чтобы увидеть, как Иван соображает. Я ожидаю, что он скажет что-то колкое или угрожающее. Его власть здесь хорошо известна. Мужчины, которые приезжают навестить его, внушают страх, но они всегда уважают Ивана. Если бы это был учебный ежегодник старшей школы, за него бы проголосовали как за самого ужасающего, и мне становится страшно за Кипа.