Текст книги "Наследник рода Ривас (СИ)"

Автор книги: Ск Св

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Глава 11.

Выехали мы с Марией вдвоём. К моему удивлению, в этот раз никто особенно не торопился. На вопрос о причине таких неспешных сборов (мне не улыбалась мысль прибыть в Брюссель ночью) мне пояснили, что мы поедем другим маршрутом, через Гент. Это позволяет сэкономить почти три часа от времени путешествия, так как от Гента до Брюсселя проложена железная дорога. Вопрос о причине того, почему мы из Брюсселя в маркизатство добирались на карете, я не стал задавать, полагая, что это вызвано либо желанием Георга потратить меньше денег на путешествие, либо с известной Георгу неорганизованностью тётушки Бра.

К обеду мы были уже в Генте. Дорога, прежде чем повернуть на привокзальную площадь, поднималась на путепровод. Здание железнодорожного вокзала оказалось прямо под нами. В этот момент мне открылся ещё кусочек памяти Сержа. Оказывается, он уже неоднократно ездил по железной дороге и знал, что здесь как называется. Так что теперь я видел не параллельные блестящие металлические полосы, уложенные на лежащие через равные промежутки деревянные плахи, а пути. На путях стояли не прямоугольные фургоны с железными колёсами, а вагоны, которые тянули не непонятные механизмы, а паровозы и энерговозы. Отличие между паровозом и энерговозом в том, что паровоз может тащить за собой максимум двадцать вагонов, а энерговоз – все семьдесят. Конечно же, если Стефан Ривас вкладывал деньги в железные дороги, то он явно объяснял сыну, что к чему.

Выйдя из кареты, мы прошли в зал ожидания для пассажиров первого класса и Мария подозвала служащего, для организации покупки билетов для нас на ближайший поезд в Брюссель. Неожиданно, к нам подошла хорошенькая девушка в форменном костюме с подносом, на котором лежали две визитки. Визитки оказались принадлежащими маркизу Кух и графу Гент. Мария забрала визитки и разрешающе кивнула. Девушка быстро ушла. Уже через минуту владельцы визиток к нам присоединились.

Выяснив (скорее уточнив) причину нашего появления на вокзале, данные господа предложили нам совместную поездку. Оказывается, кроме регулярного сообщения, по железной дороге курсировали так называемые курьерские поезда, состоящие из паровоза (ну или для особо богатых – энерговоза), предоставляемого железной дорогой в аренду на поездку, и одного-двух вагонов. Эти поезда предназначались для путешествий обеспеченных людей, которые не хотели ждать поезда по расписанию или трястись в карете. Они могли себе позволить оплатить как саму аренду, так и необходимое срочное изменение расписания, для обеспечения своего безостановочного движения к станции назначения. Граф Гент, отправляясь на бал, заказал для себя именно такой поезд. Увидев меня здесь, он не смог, по его выражению: "Не попытаться воспользоваться возможностью продолжить знакомство со столь примечательным молодым человеком". Про себя я подумал, что скорее уж он думал о том, возможны ли неприятные для него последствия его поведения на суде. Мысленно я ещё раз отругал себя за ту несдержанность. Я находился не в том положении, чтобы плодить врагов. Надо было как-то сгладить то впечатление, которое я произвёл на графа.

Пока взрослые занимали себя разговорами о погоде, я быстро перебирал варианты своего поведения:

Извиниться и показать, что те мои слова были необдуманными? Рискованно, я не знаю, насколько он хорош в чтении невербальных сигналов, но точно уверен, что Серж мастерски изобразить, а потом и поддерживать какое-то время качественную маску не сможет.

Продолжить играть обиду? Необдуманно, во-первых, это намного снизит мои акции в глазах маркиза Кух, а во-вторых, намного отодвинет тот момент, когда граф Гент станет относиться ко мне серьёзно. А у меня этой весной двухнедельное, а летом двухмесячное свидание с тётей Жаннетт и неизвестно, что она замыслила. Так что серьёзное ко мне отношение со стороны имеющего власть почти соседа лишним не будет.

Сделать вид, что просто забыл о той сценке – вообще хуже не придумаешь. Граф мог подумать, что я им пренебрегаю, что с учётом присутствия сразу двух свидетелей, уж точно сделает его моим однозначным врагом.

Наконец, я пришёл к решению играть на контрасте. То есть относиться к обоим вежливо и с улыбкой, но отчётливо предпочитать маркиза. Это должно и показать мою настороженность и оставить графу возможности для налаживания отношений и не превращает меня в ребёнка. Ну а как политик (а любой, занимающий выборную должность, по определению политик) решит понять моё поведение – его право.

Вскоре нам подали поезд. Он состоял всего из одного вагона, влекомого паровозом ярко-синего цвета с двумя красными полосами с каждой его стороны. Вагон, как оказалось, был личной собственностью графа. Его можно было описать только одним словом – роскошь. Он состоял из салона, находящегося посередине вагона. К салону примыкали: с одной стороны спальня хозяина, с другой – два гостевых купе и отделение для прислуги с небольшой кухонькой. Естественно, с каждой из сторон находились душевые. Обстановка поражала воображение обилием зеркал, позолоты, бронзы и ценных пород дерева.

Разговор в салоне вертелся, естественно вокруг войны, вернее, послевоенной обстановки и оказался очень занимательным. Прежде всего, основным вопросом, вставшим после победы, стал вопрос дальнейших отношений с Бритстаном. Дело в том, что Бритстан вот уже лет триста заслуженно носил звание "мастерская мира". Именно там производились самые технологически продвинутые и в то же время дешёвые товары. Бритстан был наибольшей колониальной империей мира, имея колонии и в Африке и в Азии и в Америке и полностью колонизировали целый материк – Австралию. Так что главным вопросом победителей был вопрос о том, как бы им окончательно не поссориться с побеждёнными, тем более, что основой военной мощи Бритстана была отнюдь не армия, а флот, практически в войне не пострадавший.

Другим вопросом, занимавшим моих попутчиков, было будущее голосование в парламенте Белопайса по проблеме "расплаты" с Галлией и Тхиудаландом за помощь в войне. Дело в том, что в парламенте существовало четыре группировки, называемые "партиями", но по форме партиями не являющимися: скорее группы парламентариев, объединённых схожими взглядами на мир и место Белопайса в нём.

Самая многочисленная группа – "лоялисты". Они выступали за то, чтобы Белопайс оставался независимой страной. Сторонники этой партии были, в основном, из числа артефакторов, военных и лиц, поддерживающих королевский дом Белопайса. Экономическим базисом группы служил более высокий уровень жизни Белопайса по сравнению с Галлией, Бритстаном и Тхиудаландом. Достигалось это преимущество за счёт колоний: именно на колонии Белопайса приходилась почти треть мировой добычи камней, пригодных для изготовления индивидуальных накопителей, а также за счёт артефакторов: две трети тех же индивидуальных и почти половина стандартных накопителей в мире выходило из мастерских Белопайса. Оба моих попутчика принадлежали именно к этой партии. Как по мне – совершенно здравая идея, единственным недостатком которой являлось то, что адекватные обстановке расходы на обеспечение суверенитета полностью "съедят" это преимущество в уровне жизни.

Второй по численности была "пробритстанская" партия. Сторонники этой партии, в основном происходили из торговцев. Они считали, что наилучшей позицией для Белопайса будет покорно следовать в фарватере бритстанской политики. За это Бритстан обещал некоторые преимущества по части торговли бритстанскими товарами в континентальной Европе и обеспечение благожелательности бритстанского флота по отношению к кораблям Белопайса в Мировом океане. На мой взгляд – абсолютно бесперспективная политика для Белопайса. Стоит только Бритстану обеспечить своё господство в бывшей Священной империи, и в услугах Белопайса отпадёт всякая нужда. А в случае, если Бритстан потерпит поражение, сам-то Бритстан может быть и отсидится у себя на острове, а вот Белопайсу придётся очень худо.

Открытием для меня стало и то, что мой отец, оказывается, считался одним из лидеров "пробритстанской партии" в парламенте Белопайса. Кстати, другим лидером оказался милейший Фрэнк де-Дани, председатель парламента. Он часто бывал у нас в доме и несмотря на все попытки подольститься к Сержу, был им отвергнут на уровне скорее рефлексов, нежели осознанно. У меня же, после просмотра открывшихся эпизодов с его участием, возникла устойчивая ассоциация с падальщиком, лебезящим перед тем, кто сильнее, но безжалостно впивающимся в глотку слабейшему или зазевавшемуся.

Третьей по численности была "прогалльская" партия. Её сторонники проживали, в основном, в северных провинциях Белопайса. Связано это было с тем, что основным продуктом северных провинций была рыба и прочие морепродукты, а основным покупателем – именно Галлия. Действия этой партии всё время были своеобразной "миной" под единством Белопайса. Я мог понять их эгоистические интересы, но ни в коем случае не принять их.

Ну и четвёртой была "имперская" партия, ориентирующаяся на Тхиудаланд. Дело в том, что именно современный Тхиудаланд была той территорией, с которой пошла экспансия Священной Империи. Также король Тхиудаланда считался прямым потомком Императоров. Большого влияния эта партия не имела, основные её сторонники – землевладельцы, мелкие лавочники, старая аристократия. Не могу не признать, что слово "Империя" сладко отозвалось где-то в глубине души графа Ашениаси, но прежде чем что-либо говорить об этой партии, надо хотя бы немного разобраться в её реальных, а не декларируемых, целях и возможностях. В этом же разговоре, данной партии было уделено наименьшее внимание.

Эти партии занимали следующие позиции по обсуждаемому вопросу:

Лоялисты были за то, чтобы заплатить достаточно для того, чтобы война в защиту Белопайса была сочтена и Галлией и Тхиудаландом выгодным делом.

Прогаллы считали, что надо заплатить Тхиудаланду деньги, а Галлии сделать политические уступки, в виде единого таможенного пространства.

Имперцы предлагали возместить расходы и создать единый воинский корпус Тхиудаланда, Галлии и Белопайса.

Пробритстанцы заявляли, что, поскольку официальной просьбы о военной помощи со стороны Белопайса не было, ничего не нужно и платить.

Главное было сказано в самом конце поездки. Граф Гент на протяжении всего разговора приглядывался ко мне и, очевидно, решился. Он обратился к высокородному Кух, но при этом многозначительно поглядывая на меня:

– Так что, Пётр, нам хватает голосов на положительное для нашей партии голосование?

– С учётом гарантированных первородной Жаннетт, хватает.

– Как ты думаешь, мы сможем убедить первородную Жаннетт вступить в нашу партию?

– Не думаю, что это хорошая идея Фриц. Сердце её безраздельно принадлежит туманным островам, а покупать её каждый раз чересчур накладно... по многим причинам.

– Что ж, вынужден с тобой согласиться, Пётр. Иногда лучше подождать... лет шесть, чем рисковать разрушить всё на века.

С этими словами он испытующе посмотрел на меня. Я медленно кивнул в знак понимания, но решив, что в моём возрасте этого недостаточно для того, чтобы эти старые интриганы поверили, что я действительно всё понял, сказал:

– Граф Гент, я абсолютно согласен, что шесть лет – это прекрасный срок для меня, позволяющий мне не наломать дров по молодости и незнанию. – Тут я развернулся так, чтобы видеть и маркиза и графа. – Не буду уверять вас обоих в том, что точно знаю, где будет моё сердце после этих лет, но гарантирую, что всегда прислушаюсь к мудрым речам... оберегающим от возможных в будущем необдуманных поступков.

Тут оба старых интригана заулыбались, а марких Кух выразил восхищение: "Столь глубоким пониманием сути событий в столь юном возрасте". Мария выглядела полностью ошарашенной таким развитием разговора, но благоразумно промолчала.

Уже на брюссельском вокзале меня нашёл флигель-адъютант наследника престола Белопайса. Он вручил мне приглашение к Его Высочеству на завтрак, на двенадцать часов двадцать девятого декабря. С учётом того, что приём начинается в девятнадцать часов, время вернуться и подготовиться к приёму у меня будет. Но с чем связан такой интерес наследника к ребёнку, не имеющему на сегодняшний день никакого влияния?

Мария едва смогла дождаться, пока за нами закроется дверца кареты:

– Что это было? Признавайся, я же вижу, что ты всё понял, вы все втроём всё поняли, только я одна сидела как дура, понимая слова, но совершенно не понимая их смысла. – Под конец своей речи она по-детски надула губки и показала, насколько обижена.

– Ничего особенного. Эти два старых... политика объяснили мне, почему я буду вынужден часть времени проводить с тётей Жаннетт и пообещали, что вплоть до моего шестнадцатилетия их партия и они лично не будут предпринимать никаких шагов, ущемляющих моё положение.

Сказать, что Мария была ошарашена моим объяснением – это ничего не сказать:

– А после того, как тебе исполнится шестнадцать?

– А вот тогда я уже должен либо предоставить им группу в парламенте, поддерживающую меня, которую они будут вынуждены учитывать в своих раскладах и быть готовым торговаться с ними по любому поводу, либо войти в их партию, либо быть готовым отражать их удары.

Мария была возмущена. – Старые стервятники! Ведь понимают, что к шестнадцати ты только закончишь школу и ничего не сможешь им противопоставить!

– Ничего, Мария, прорвёмся. Я даже и не ожидал такого щедрого подарка от политиков. Думал, меня поставят перед жёстким выбором: либо ты с нами, либо против нас. А тут просто райские условия.

– Но подожди, если тебя до шестнадцати оставили в покое, зачем тебя на завтра пригласил лидер лоялистов?

– Ну, может быть ему не успели доложить о достигнутой договорённости или... стоп, наоборот! Именно доложили, помнишь, как граф выходил из салона после достижения согласия между мной и лоялистами? Так что это скорее знак для других заинтересованных лиц – "этот человек в будущем будет нашим".

– То есть, они сразу же нарушили вашу договорённость?

– Нисколько, они именно исполняют её, причём даже перевыполняют. Меня сей поход ни к чему не обязывает, я же не делаю никаких заявлений, да и на приём мы придём по отдельности. Кстати, надо проследить, чтобы мы пришли не в компании высокородного Кух и родовитого Гента. А вот для всех тех, кто хотел бы поживиться за мой счёт, это именно сигнал.

За разговором мы незаметно доехали до брюссельского дома Ривас. Это большой четырёхэтажный особняк, с большим земельным участком. Дом стоит как бы в глубине, окружённый парком. Хозяйственные постройки находятся немного в стороне от дома и из окон они не видны. Сам дом сложен из того же зелёного камня, что и замок Ипр. Даже поверхностного исследования мне было достаточно для того, чтобы сделать вывод – легенда не врала. Энергетика камня отличалась от всего, что попадалось мне ранее на Земле. Так что можно с уверенностью утверждать, что этот камень доставлен с Грани.

***

С утра меня разбудила Мария, с дикими воплями ворвавшаяся ко мне в спальню:

– Всё пропало, Серж! Это просто немыслимо! Мы погибли!

Она бегала по спальне полуодетая, непричёсанная и босая. Я невольно залюбовался её фигурой, ясно видимой сквозь одежды. Но как бы мне не хотелось продлить сие прекрасное зрелище, надо было что-то делать. С большим трудом мне удалось её перекричать:

– Хорошо, я понял, мы погибли. Где тут ближайшее место ухода умерших? (уходом умерших называют обряд их сожжения и развеивания пепла).

– Мария резко остановилась.

– Какое место ухода? Ты о чём? О чём ты только думаешь, когда всё пропало!?

Чтобы она не пошла на второй круг, пришлось выскочить из кровати и попытаться её остановить. К сожалению (или к счастью) в мои загребущие руки вместо Марии попал только её пеньюар. Когда ткань натянулась, Мария остановилась не сразу. Миг – и в моих руках остался её пеньюар, а на самой Марии – только короткая, до верхней трети бедра прозрачная ночная рубашка. Мария ахнула.

– Прости Серж, я не должна была являться к тебе в таком виде.

Её реакция меня озадачила. Она не попыталась прикрыться, не набросилась на меня с обвинениями, а просто замерла вполоборота ко мне опустив руки по швам и извинилась за неподобающее поведение. Либо я чего-то не понимаю, либо одно из двух. Я протянул ей оказавшееся у меня в руках одеяние:

– Мария, пожалуйста, сядь, и объясни внятно и чётко, что случилось.

Она взяла пеньюар, но, вместо того, чтобы одеть его, просто прижала эту вещицу к груди. Потом какой-то деревянной походкой подошла к ближайшему креслу и расплакалась, уткнувшись лицом в тот самый зловещий пеньюар. Я уже начал тихо ненавидеть ни в чём неповинный предмет одежды, который за последние минуты слишком уж часто попадался мне на глаза. Я присел на корточки перед креслом Марии:

– Пожалуйста, объясни, кто тебя обидел? Я спасу свою Марию из лап любой печали!

Мария подняла на меня глаза и произнесла:

– Мой милый храбрый Серж. Это катастрофа, мы опозорены. Нам нечего надеть на завтрак к крон-принцу.

В первый момент я хотел рассмеяться от облегчения, но тут же весь ужас положения дошёл до меня. Ехали мы на один день, никуда заезжать не собирались. Естественно, и у Марии и у меня была сменная дорожная одежда, но на завтрак к крон-принцу одевать дорожную одежду – это показать своё неуважение к нему. Одеть же на завтрак парадную одежду, подготовленную для приёма, вообще моветон. Если я ещё могу как-то вывернуться из ситуации: у Сержа здесь был небольшой гардероб (удивительно, как быстро сработала память в экстремальной ситуации), то для Марии ситуация была куда более плачевной. Вдруг мне пришла в голову идея. Я приказал Марии:

– Сиди здесь. Я попробую что-нибудь сделать.

С этими словами я накинул на себя халат и выбежал из комнаты. Перед дверью я обернулся. Мария сидела в той же позе и смотрела на меня с такой надеждой, что мне стало страшно не оправдать её ожидания.

В коридоре я немедленно послал сигнал домовому:

– Степаныч, подойди.

Домовой появился уже через несколько секунд. Он очень отличался от Кузьмича. Маленький, меньше сорока сантиметров в высоту, без каких-либо признаков одежды, с непропорционально большой головой, полностью заросший волосами. Я познакомился с ним вчера вечером. Как оказалось, он уже слышал обо мне от Кузьмича и очень обрадовался тому, что я в будущем могу стать сильным магом. Как он сам сказал: "У сильного человека и дом и хозяин дома всегда в порядке и растут быстрее".

Я объяснил домовому ситуацию. Он почесал себе затылок:

– Дык, дело-т нехитрое. У человечки, что здесь проживала, платьев-то видимо-невидимо осталось. А перешить его под эту человечку – вообще пустяк получается. Только вот, заплатить за работу требуется.

– Чего и сколько.

– Ну сколько – это уж кажный сам себе решить должон. А вот чего – мне б энергии вашей, человечковой...

– Много я сейчас дать не смогу, но на пятнадцать единиц можешь рассчитывать.

– А как это, пятнадцать единиц?

– Так объяснить не смогу, хочешь – передам авансом.

– А и передай.

Я взял свой подслушивающий амулет (эх, не получится во дворце поподслушивать) и начал передавать энергию с него домовому. Опустошив артефакт, я посмотрел на Степаныча. Тому было явно хорошо. Глазки-бусинки маслянисто блестели, волосы, ранее торчащие в разные стороны, улеглись тяжёлыми волнами. Когда я закончил передачу, домовой вздохнул:

– Пять арков, значится. Что ж, человек, цену ты сам назначил, работу определил, я плату принял, жди.

С этими словами он исчез. Я прошёл в первую попавшуюся комнату, оказавшуюся библиотекой. Там я приготовился ожидать домового. Неожиданно, он появился уже через пять минут:

– Готово, можете мерять, значится. – И щёлкнул пальцами. Тут же в комнате появились две вешалки, на одной из которых висел костюм светло-серых тонов с тёмной рубашкой и ярким шейным платком вместо галстука, а на другом – прекрасное платье для коктейлей бежевого цвета.

Я горячо поблагодарил Степаныча и побежал в свою спальню. Мария сидела в том же кресле и, как мне показалось, даже не пошевелилась с того момента, как я ушёл. Далее было всё, как положено: охи, вздохи, неверие, восторг и горячая благодарность в глазах Марии.

Перед самым выходом нас выручил мажордом, подавший нам траурные розетки. Мы оба смутились и надели их.

Завтрак прошёл так, как я и предположил, это было полуофициальное мероприятие, на котором присутствовали как члены партии крон-принца, так и его политические оппоненты. Из детей присутствовал только я. То, что лоялисты взяли меня под свою опеку, поняли все, однако, если самых недовольных таким развитием событий я угадал без труда – "пробритстанцы", но вот что наиболее довольными будут "имперцы", стало для меня неожиданностью.

После того, как все поднялись из-за стола, ко мне подошли по очереди несколько гостей с тем, чтобы лично поблагодарить меня за спасение их детей. Я даже немного растерялся. К моему счастью, Мария ранее была представлена подавляющему большинству из присутствующих и смогла их для меня кратко охарактеризовать (как она мне призналась позднее, главным образом со слов первородного Стефана), а также хотя бы частично взять разговор на себя. В ходе разговора я с удивлением понял, что худородными называют не тех, кто не пробудил магию рода, а это общепринятое презрительное обращение вышестоящего по иерархической родовой лестнице к нижестоящему.

Уже когда мы ехали обратно я обратил внимание на нетерпение в глазах Марии. Стало понятно, что от допроса с пристрастием мне не уйти. Вздохнув, я смирился с неизбежным.

Мария буквально набросилась на меня, стоило нам только остаться в одиночестве:

– Немедленно признавайся, как тебе это удалось?! Это же невозможно! Ни один маг не способен без специального обучения создать подобное совершенство. А создать его за те несколько минут, что ты отсутствовал – вообще за гранью человеческих возможностей! Серж, милый, – тут она порывисто вздохнула, прижала свои ладони ко рту и почти прошептала, – ты архимаг?

Последний вопрос привёл меня в настолько ошарашенное состояние, что это даже отразилось на моём лице.

– Тогда объясни мне, как?!

Ещё раз тяжко вздохнув, я "раскололся" и сдал свою способность разговаривать с домовыми. Мария буквально оторопела. В её глазах начал разгораться какой-то нехороший огонёк. Мне не понравилось, как она на меня смотрела. Так смотрят на предмет поклонения, а не на человека. Про себя я подумал, что, судя по реакции Марии, архимаг – мелочь, не заслуживающая упоминания, по сравнению с возможностью поговорить с домовым. Прежде чем она "отмерла", я успел задать вопрос:

– Подожди, Мария, неужели теоретическая возможность обрести родовую магию настолько ценна?

– Ценна?! Да за малейший шанс на это многие главы рода с радостью отдадут свою жизнь! Ты знаешь, сколько родов обрели родовую магию за последние сто лет? Ни одного! Представляешь? Ни одного! И главным препятствием к этому служит именно невозможность договориться с домовым. Старые книги ясно говорят: только домовой является проводником, который позволяет главе рода пробудить родовую магию.

Мне стало реально плохо. Если всё так, как она говорит, то меня посадят на цепь, наплевав на всю и всяческую мою первородность. Цепляясь за соломинку, я спросил:

– А "ни одного", это в Белопайсе или в Священной Империи?

Мария несколько истерически расхохоталась:

– Нет, милый Серж, "ни одного" это во всём мире. А если кто-нибудь узнает, что домовой не только разговаривает с тобой, но и выполняет твои поручения, то боюсь даже представить, чего ты сможешь попросить за один только визит.

– Лучше представь, сколько будет стоить моя тушка на чёрном рынке, – мрачно пошутил я.

Мария округлила глаза:

– Ой! Действительно, эту тайну мы с тобой должны держать накрепко. Никто не должен знать об этом!

– К сожалению, родовитый Этьен уже знает. Но он обещал молчать.

– Так вот почему он так увивается вокруг тебя! Ну, за него можешь быть спокоен, вассал не сможет разгласить тайну своего сюзерена.

У меня с души свалился булыжник весом не менее, чем этот дом. Моя тайна останется со мной... пока по крайней мере. Надо выспросить у Кузьмича, можно ли сделать так, чтобы домовые обращались ко мне только наедине.

***

К дворцу мы прибыли немного раньше, чем нужно. Сделано это было специально, для того, чтобы избежать втягивания меня в какую-либо группировку. Зайдя в Большой зал, мы скромно отошли в нишу, укрывшись от любопытных взглядов. Очевидно, укрылись очень хорошо, потому что слуга, нашедший в конце концов нас, выглядел изрядно запыхавшимся.

Меня поставили первым в ряду награждаемых, по происхождению, Мария, как опекун, встала за моим плечом. Следующим за мной стоял главный фискал Белопайса высокородный Георг, герцог Гронинген. Он тепло поприветствовал меня и принялся выспрашивать о том, смогу ли я повторить ту волну силы, которая уничтожила возгулов. Я не стал его особо обнадёживать, сказав, что в принципе помню, что нужно делать, но вот когда у меня появится достаточно силы для такого повторения, неизвестно. После моих слов он выглядел довольным: оказывается, это больше, чем он рассчитывал.

Наконец, невидимые музыканты (ну или артефакт, но тоже не бросающийся в глаза) заиграли государственный гимн, "королевские" двери, находящиеся на противоположной стене зала от тех, в которые входили приглашённые, распахнулись и в зал по воздуху вплыл малый трон с сидящим на нём королём Фредериком II. Трон доплыл до начала шеренги награждаемых и остановился. Король спустился на пол, и к нему тут же подскочили двое. Один развернул свиток с именами награждаемых, другой с помощью своего фокуса удерживал на весу в воздухе коробочки с наградами. Глашатай представил меня и дал краткое описание причины награждения. Благодаря магии (я заметил артефакт у него на гортани) слышно его было даже в самых отдалённых уголках зала, но нигде его голос не оглушал. По знаку второго из сопровождающих короля одна из коробочек отделилась, отрылась и подплыла к королю. Король взял её в руки и, прежде чем передать мне, спросил:

– Мне докладывали, что Вы долго лежали в больнице, маркиз.

Я поклонился королю. – Да Ваше Величество, но консилиумом я был признан здоровым.

– Что ж, я рад. Моей стране необходимы такие герои как Вы.

– Благодарю Вас, Ваше Величество за высокую оценку.

– Заслуженную маркиз, вполне заслуженную.

Он передал мне коробочку и отвернулся к герцогу Гронинген. Я же ещё раз поклонился и мы с Марией поспешили обратно к "свой" нише. К нашему сожалению, там нас уже поджидали люди, одного из которых я бы поместил на почётное второе место в списке тех, кого не желал бы видеть. Он же при виде нас расплылся в широчайшей улыбке:

– Первородный Серж Ривас, разрешите лично поздравить Вас со столь высокой и, несомненно, заслуженной Вами наградой. Вы ведь знакомы с родовитым Фрэнком, бароном Дани?

Мы с Марией раскланялись с бароном. Тот что-то пробормотал, в чём, при очень большой фантазии, можно было различить слова поздравления. Дождавшись окончания этой процедуры, всё тот же человек продолжил:

– Вы представляете, первородный Ривас, что тут происходило в эти дни? Оказывается, король сильно разозлился на тех своих подданных, которые ни как не помогают в восстановлении разрушенного войной и приказал взыскать с них чрезвычайный налог в двойном размере. Я, конечно же, как губернатор, немедленно внёс принадлежащие Вам и хранимые у меня по доверенности кции Западных железных дорог в качестве гарантии уплаты налога Вами. После этого известия эти акции поднялись вполовину! Ведь не может же первородный предоставлять какие-то ничего не стоящие бумажки в качестве обеспечения налога. А мне так нужны были деньги! И я продал весь принадлежащий мне пакет.

Он издевался надо мной, образно говоря хохотал мне в лицо, рассказывая, как облапошил наш род трижды. Первый раз – первородного Стефана, убедив его купить эти акции, затем меня, сдав их в качестве обеспечения уплаты налога, который я теперь буду вынужден уплатить, чтобы не быть признанным мошенником за обеспечение, внесённое "дутыми" ценностями и третий раз, когда воспользовавшись этим, продал свои акции. Подтекст его речи был абсолютно понятен: "когда к тебе, щенок, приезжают такие люди и предлагают поделиться, плати, а не то заплатишь во много раз больше". Где-то я даже восхищался его беспардонной наглостью. Но он перешёл грань допустимого: не тогда, когда практически публично унижал меня (ну не верю я, что поблизости нет ни одного записывающего артефакта, да и прочесть воспоминания – для менталиста не проблема), а тогда, когда решил вмешать в это государство. Он рассчитывал, что я не буду поднимать публичный скандал, поскольку это не в моих интересах (раскрытие этой аферы могло поставить под сомнение компетентность Марии, как опекуна), но забыл или решил, что я не догадаюсь о том, что каждая такая операция оставляет "следы на бумаге". Подумав это, я стал изучать свои ногти. Родовитый Даниэль де-Фонбло, надо отдать ему должное, почувствовал неладное почти сразу:

– Первородный, Вам неинтересны столь приземлённые материи?

– Отчего же? – Спросил я и повернулся к Марии. – Найди, пожалуйста высокородного Георга. У меня для него есть прекрасный рассказ о схеме мошенничества в исполнении нашего дорогого губернатора.

– И при чём здесь я?

– Ну как же. Даже если у Вас была доверенность на распоряжение моими акциями Западных железных дорог, то подписана она явно не обеими моими опекунами и управляющим совместно.

– И чего же Вы хотите? – Произнёс ставший мгновенно серьёзным и резко побледневший родовитый Даниэль.

– Мы забываем о том, что я должен платить налог в двойном размере, Вы выкупаете у меня весь пакет Западных железных дорог по той цене, по которой его приобретал первородный Стефан, уплачиваете налог за меня из этих денег, а остаток переводите мне. Если Вам не удастся договориться с чиновниками министерства финансов о том, что я плачу налог в обычном, а не в двойном размере, разницу Вы покроете из собственных средств... И да, Вы абсолютно правы, такую схему я предлагаю для того, чтобы в архивах сохранились хоть какие-то следы провёрнутой Вами аферы.

В этот момент я почувствовал запах. Этот запах мне запомнился ещё в вагоне-салоне графа Гент – запах одеколона, которым пользовался высокородный Пётр Кух. Очевидно, он увидел меня в компании двух представителей "пробритстанской" партии и решил напомнить, под чьим покровительством я нахожусь. Не оборачиваясь, я произнёс:

– Высокородный Кух, не откажите мне, пожалуйста в любезности стать вторым свидетелем сделки между мной и родовитым Даниэлем де-Фонбло.