Текст книги "Смерть играет (Когда ветер бьёт насмерть)"

Автор книги: Сирил Хейр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Вздор!– коротко отрезала миссис Роберте.– Я задала вам совершенно простой вопрос, а вы предпочли оставить его без ответа. Однако если вы обещаете, что намерены только спросить мистера Збарторовски об убийстве, которого он не совершал...

– Да, мадам,– в отчаянии воскликнул Тримбл.– Обещаю.

– А не обо всем, что он делал?..– Миссис Роберте намеренно оставила свой вопрос неоконченным и вопросительно взглянула на инспектора. Последовала неловкая пауза, прерванная смущенным покашливанием ее супруга.

– В самом деле, Джейн!– только и смог возразить он.

Миссис Роберт не обратила на него ни малейшего внимания.

– Уверен, что не понимаю, о чем вы говорите, мадам,– напряженно произнес Тримбл.

– В таком случае вы очень плохой полисмен,– заметила все тем же мягким тоном миссис Роберте.– Но как я сказала, если это все, что вам нужно, я уверена, мистер Збарторовски не станет возражать и скажет вам все, что вы хотите знать. Пойду приведу его.

– Ты... что ты сделаешь?!– Розовые щеки мистера Робертса стали багровыми.

– В самом деле, Герберт, лучше бы ты не вмешивался. Это не в твоем стиле. Если не возражаете, подождите немного, инспектор.

Она направилась к двери.

– Но где же этот парень?– требовательно вопросил мистер Роберте.

– На кухне. Он отлично моет посуду. И это он чистил тебе обувь последние три дня, хотя вряд ли ты это заметил. Домашнее хозяйство такое нудное дело, когда у тебя нет прислуги, и сейчас, когда дети в отъезде, я рада любой помощи. Но конечно, главной моей заботой было держать его, беднягу, трезвым и подальше от всех этих неприятностей.

Она продолжала говорить своим мирным скромным тоном, выходя из комнаты, держа в одной руке свое шитье, а другой безуспешно пытаясь привести в порядок взлохмаченные седые волосы. Оставшись одни, мужчины неловко застыли по обе стороны камина, избегая встречаться взглядами. Вскоре они снова услышали ее шаги, а затем послышался ее голос за дверью:

– Бояться нечего. Инспектор обещал мне, что не станет спрашивать вас о талонах на бензин и других подобных вещах, да он об этом и так ничего не знает, так что все в порядке. Пойдемте со мной, будьте хорошим мальчиком и поскорее покончите с этим!

Последовала пауза, а затем в комнате появился Тадеуш Збарторовски, очевидно подталкиваемый мягкой, но решительной рукой. Он выглядел еще более меланхоличным и болезненным, чем прежде, и в дополнение ко всему – страшно перепуганным.

– Вот он!– громко сообщила миссис Роберте, выводя своего подопечного на середину комнаты.– Вы его долго не задержите, инспектор? Он еще должен кое-что сделать по дому.

Тримбл не обратил на ее слова внимания. С того мгновения, как он переступил порог этого дома, его самолюбие буквально исстрадалось, а сейчас наконец он снова оказался на своей территории официальной рутины, где он мог быть хозяином.

– Тадеуш Збарторовски?– уточнил ради порядка инспектор.

Поляк, жалко выглядевший в потрепанной обуви (мистер Роберте, потрудись он взглянуть в том же направлении, узнал бы пару своих старых туфель), молча кивнул.

– Я инспектор полиции Тримбл из Маркширского отделения полиции. У меня есть основания полагать, что вы можете оказать полиции помощь в расследовании обстоятельств смерти миссис Сефтон, известной как Люси Кар лесс, в прошлый четверг вечером. Вы не возражаете против того, если мы пройдем в участок и вы сделаете письменное заявление?

– О нет!– воскликнула миссис Роберте, не дав ответить Збарторовски.– Вы все перепутали, инспектор. Мы так не договаривались.

– Джейн!– запротестовал ее супруг.– Ты больше не должна вмешиваться. Ты и так уже доставила массу неприятностей.

– Не знаю, Герберт, о каких неприятностях ты говоришь. Лично мне кажется, что я оказываю самую действенную помощь. Этот джентльмен просил меня найти мистера Збарторовски, и я его нашла. Но я не говорила ему, что согласна, чтобы его увезли на "черной Мэри" в полицейский участок. Это же просто нелепо. Если вы хотите задать ему какие-то вопросы, инспектор, то делайте это здесь, где я могу вас видеть и проследить, чтобы вы сдержали свое обещание.

С трудом сдерживая себя, Тримбл сказал:

– Я предпочел бы, мадам, допросить этого джентльмена обычным порядком, в участке. Это было бы более удобно.

– Даже если бы это было самым удобным,– отрезала миссис Роберте.– Я не могу сейчас отпустить его из кухни. Так или иначе, не вижу, что у вас есть выбор. Вы спросили его, есть ли у него возражения против того, чтобы отправиться в участок, и они у него есть. Разве не так, мистер Збарторовски?

Большие карие глаза Збарторовски повернулись в ее сторону. Он выглядел до нелепости похожим на кроткого преданного спаниеля.

– Да, мадам,– пробормотал он.

– Тогда решено,– облегченно вздохнула миссис Роберте. Она уселась в кресло и сложила руки на коленях.– Тогда, может быть, вы начнете, инспектор? Мы уже и так напрасно потеряли кучу времени.

Тримбл признал свое поражение. Как сказала миссис Роберте, было уже потрачено слишком много времени на то, что казалось таким простым делом, и самое лучшее, что оставалось сделать теперь, это поскорее с ним покончить. Он гадал, предвидел ли этот непредсказуемый человек, мистер Макуильям, прием, который ожидал инспектора в этом доме, и не направил ли он его сюда, чтобы удовлетворить свое дьявольское чувство юмора. Одно лишь было удачно поражение полиции проходило без свидетелей. К счастью, он отправил сержанта Тейта произвести дальнейшие расспросы у Фаррена. Это было бы, с ужасом подумалось ему, разрушительным эффектом для дисциплины – перенести такое унижение в присутствии подчиненного.

– Хорошо,– покорно сказал он. Обернувшись к Збарторовски, он с некоторым трудом восстановил официальный тон.– Как я понимаю, вас пригласили принять участие в концерте в Сити-Холл?

– Да, сэр, на кларнете.

– Вы присутствовали на дневной репетиции?

– Да, сэр.

– Во время репетиции между вами и мисс Карлесс произошла ссора?

– Простите?

– Ссора, спор. Вы с ней поссорились?

– Это был не спор и не то, что вы сказали,– сказал Збарторовски, вдруг оживившись.– Она оскорбила меня грубыми словами. Она назвала меня... Не знаю, как это на английском, но на польском это очень, очень оскорбительное слово. Потом она сказала, что если я буду участвовать в концерте, то она больше не будет играть, а я сказал: спасибо большое, но если на то пошло, то это я не буду играть с такой особой, и потом я ушел, и миссис Роберте и еще очень много других людей, которые были там, могут сказать вам, что я говорю правду, и мистер Эванс тоже, и мистер Диксон, который говорит на моем языке, он тоже скажет вам, что эта женщина сказала мне...

– Достаточно, довольно.– Тримблу с трудом удалось прервать этот поток слов.– Не надо так быстро говорить. Я хочу знать, из-за чего поднялся весь этот шум.

– Пардон?

– Какова была причина спора?

– Это был не спор, говорю вам. Она назвала меня плохим словом и потом сказала...

– Почему мисс Карлесс не пожелала играть с вами в одном оркестре?

– Ах, это!– Збарторовски пожал плечами и на минуту задумался. Затем он снова заговорил, но оживление покинуло его лицо, и он опять стал грустным и меланхоличным.– Это наше личное дело, вы понимаете. Также политическое. Это не так просто объяснить.

– Личное?– Инспектор уцепился за это слово.– Значит, вы уже были знакомы с мисс Карлесс?

Збарторовски покачал головой.

– Нет,– сказал он.– Может, когда она была еще девочкой. Не знаю. Во всяком случае, тогда она звалась не Карлесс. Но это не важно. Все было давным-давно – в Польше, которой больше не существует. Вам не интересно об этом слушать.

– Я уверена, что вам это будет неинтересно,– поддержала своего подопечного миссис Роберте.– Это очень грустная история и не имеет к вам никакого отношения.

Тримбл решительно презрел вмешательство, но не стал больше распространяться на эту тему, а вернулся к старой.

– Очень хорошо,– сказал он.– Значит, вы покинули концертный зал в середине репетиции. И что вы делали?

– Я вышел на улицу. Подождал, пока откроется паб, и тогда напился. Что еще мне оставалось делать? Мистер Диксон уплатил мне немного авансом за концерт, так что я мог выпить.

– Где вы были в восемь часов вечера, когда начался концерт?

Поляк снова пожал плечами:

– В "Антилопе", в "Короне", в "Черной лошади"... не знаю. Если вы их спросите, вам скажут. В тот вечер я во всех этих пабах побывал и очень много пил.

– Вы уверены, что не вернулись в Сити-Холл?

– О нет! Как я мог? К восьми я уже был полумертвым.

– Вы условились с кем-нибудь, чтобы он занял ваше место в оркестре?

Впервые Збарторовски позволил себе улыбнуться:

– А какое мне до этого дело? Эта Карлесс, которая такая умница, она сама может играть на кларнете и на фаготе. Меня это не касалось.

– Понятно.– Тримбл помолчал, задумчиво глядя на кларнетиста.– И с того времени вы больше не возвращались домой?

– Нет.

– И не явились в субботу вечером играть в джаз-банде в дансинге, где работали?

– Нет.– Его голос едва можно было расслышать.

– Почему?

Съежившись так, что стал выглядеть еще более жалким, Збарторовски пробормотал:

– Потому что я больше не могу играть.

– Что вы хотите этим сказать?

С мученическим выражением лица человека, признающегося в непростительном грехе, поляк медленно поднял глаза и встретился со суровым взглядом инспектора.

– Я разбил свой инструмент,– неохотно признался он.

– Разбил? Что вы имеете в виду? С инструментом произошел несчастный случай?

– Нет, нет!– Это был крик человека, страдающего от угрызений совести.Вы не понимаете! Это не было несчастным случаем! В ту ночь я, Тадеуш Збарторовски, музыкант оркестра Варшавской оперы, взял свой кларнет – свой собственный инструмент – и трахнул им по стойке бара в "Антилопе" – таким я был пьяным, и поэтому я больше не могу играть в оркестре мистера Эванса! А кусочки моего кларнета я отдал официантке в "Антилопе", и она смеялась надо мной, так смешно это было,– с горечью закончил он.

К крайнему смущению Тримбла, по худым щекам Збарторовски поползли крупные слезы.

– Ну, ну,– утешала его миссис Роберте.– Вам лучше вернуться на кухню. Сделайте себе большую чашку горячего кофе, и вскоре вам станет лучше.

Благодарно взглянув на свою патронессу, Збарторовски, спотыкаясь, побрел прочь. Тримбл не сделал попытки задержать его. Он узнал все, что хотел. Збарторовски, он твердо это чувствовал, теперь можно вычеркнуть из списка подозреваемых. Хотя нужно будет проверить его рассказ, порасспросив завсегдатаев "Антилопы", "Короны" и "Черной лошади". Вскоре он распрощался с хозяевами дома, где ему пришлось пережить столь неуютные моменты.

Вернувшись в участок, Тримбл застал ожидающего его сержанта Тейта.

– Я получил от Фаррена дополнительные показания,– сказал он и положил на стол аккуратно напечатанный отчет.

Тримбл просмотрел его, отчет был коротким и достаточно четким. Фаррен совершенно определенно утверждал, что в тот вечер он получил только одно телефонное сообщение с заказом машины на станцию Истбери.

– О!– вырвалось у инспектора.

Ему потребовалась вся сила воли, чтобы ограничиться этим кратким восклицанием. Он надеялся, что он произнес его сдержанно и поразил сержанта всеведением и уверенностью. Но он отнюдь не был уверен в том, что это ему удалось.

Глава 14

ДОСТИЖЕНИЯ "НАВОЗНОГО ЖУКА"

– Жужжит целыми днями, как навозный жук, наш инспектор-то,– заметил сержант Тейт жене несколько дней спустя, собираясь на дежурство.– Прямо тебе настоящий навозный жук, а в голове никакого понятия, куда он летит, поэтому и результатов нет!

Возможно, это было несправедливое сравнение, потому что расследования Тримбла отнюдь не были такими уж бесплодными. Работая над списком, составленным им после совещания с шефом, он добился прояснения нескольких пунктов. С помощью официантки из "Антилопы" Збарторовски был вычеркнут из списка подозреваемых настолько решительно, что не стоило даже трудиться и доставать его фотографию, чтобы показать ее соседу поляка по оркестру. Далее Тримбл с трудом добыл информацию, которую, о чем он не подозревал, мистер Макуильям уже получил от Петигрю во время ленча. Количество потенциальных кларнетистов не увеличилось, и загадочность, окутывающая наем автомобиля у Фаррена, оставалась в прежнем состоянии. Затем инспектор занялся расследованием факта, который мог иметь огромное значение и стать той самой крупицей истины, что можно было противопоставить разочаровывающей массе негативных фактов, которые ему удалось до сих пор раскопать. Происхождение рокового чулка, по счастливой случайности, было установлено благодаря каким-то специальным особенностям, в которых Тримбл и не пытался разобраться, но которые для производителей были ясными как день: чулок оказался из партии, полученной в октябре торговой фирмой "Чэпмен энд Фрит", одним-единственным универсальным магазином Маркгемптона.

Пока все шло хорошо. Но, продвинувшись к этому открытию, инспектор снова оказался в тупике. При всем своем желании владельцы универмага больше ничем не могли ему помочь. Чулок, которому было предназначено стать орудием убийства Люси Карлесс, поступил к ним в партии чулков в количестве двадцати дюжин пар и был продан, как и вся партия, за наличные (сопровождавшиеся, по клятвенному заверению заведующего, соответствующими купонами). Вся партия была распродана в считаные минуты. Продавец чулочного отдела до сих пор содрогался, вспоминая, как жаждущие нейлонового чуда девушки и матроны Маркгемптона из ближайших окрестностей ворвались в магазин и в мгновение ока раскупили всю партию первоклассных нейлоновых чулок, которых не видели уже много месяцев. Служащие универсального магазина не могли признать в лицо ни одной дамы из этой жадной орущей толпы, как и полицейский, который до открытия магазина наблюдал за очередью на улице.

Зато теперь было известно, что чулок приобрел кто-то из местных. Хотя этот факт не мог служить неоспоримым доказательством того, что убийца был жителем Маркгемптона или ближайшего пригорода, все же он давал основания это предполагать, и Тримбл не жалел, что может исключить возможность участия чужака в преступлении, так как этот факт давал дополнительные основания его возражениям против точки зрения, что в преступление был замешан кто-то из приезжих. Правда, сержант Тейт, ознакомившись с показаниями производителей чулок, сразу заметил со свойственной ему ограниченностью: "Что ж, значит, Сефтон исключается". Тримбл собирался было, как повелевал ему долг, упрекнуть сержанта в столь скоропалительном заключении, но очень скоро он получил информацию, подтверждающую правоту Тейта.

Первая поступила в форме секретного донесения от Скотленд-Ярда в ответ на запрос, посланный Тримблом немедленно после окончания совещания с шефом. Из донесения следовало, что какие бы недостатки ни были свойственны Сефтону, он не был тем, кого Макуильям назвал "тайным кларнетистом". Скотленд-Ярд сообщал, что была произведена скрытая проверка музыкальной карьеры Сефтона. Он обучался в Королевском музыкальном колледже, где его главным предметом, естественно, было фортепьяно. Вторым инструментом была скрипка, и он закончил колледж, так ни разу и не притронувшись к духовым, инструментам. Сразу после этого он работал концертным пианистом и аккомпаниатором, и не было никаких доказательств, что он имел возможность или склонность заниматься чем-либо еще.

Оставшаяся версия, что Сефтон убил свою жену до начала концерта, самым обыденным образом была наголову разбита Клейтоном Эвансом. Тримбл зашел навестить профессора в его дряхлом беспорядочном доме, расположенном сразу за городом, и был принят довольно вежливо, но с видом отстраненности и равнодушия, которое ему сразу не понравилось. Казалось, Эванс полностью потерял интерес к делу. Он подчеркнул, что уже дал показания полиции, и дал понять, что больше не желает, чтобы его беспокоили. Но Тримбл проявил настойчивость:

– Если возможно, мне хотелось бы получить вашу помощь еще в одном моменте. Знаете ли вы, кто последним видел или разговаривал с мисс Карлесс до того, как она была убита?

– Пожалуй, я,– небрежно ответил Эванс.

– Но, сэр!– запротестовал Тримбл,– согласно вашим предыдущим показаниям, вы видели ее в последний раз, когда она вошла в свою уборную в обществе своего мужа.

– Может быть. Но после этого я разговаривал с ней, и она мне отвечала.

– Когда?

– Когда я направлялся к дирижерскому пульту, чтобы начать концерт.

– Значит, вы утверждаете, сэр, что разговаривали с ней через дверь ее артистической?

– Да. Как вам известно, уборные артистов выходят в коридор за сценой. Так же, как и дверь репетиционной, которую занимал я. Когда я направлялся по коридору на сцену, я слегка приоткрыл дверь в ее комнату и спросил: "Вы хорошо себя чувствуете, Люси?" Она ответила: "Да, спасибо, что вы беспокоитесь!" или что-то в этом роде. Тогда я закрыл дверь и пошел дальше.

– И вы не сомневаетесь, что слышали именно ее голос?

– Нисколько!– уверенно ответил Эванс.

– Вы не говорили мне об этом прежде!– с упреком произнес Тримбл.

– Верно,– признал Эванс.– Но с другой стороны, кажется, вы меня об этом не спрашивали.

– Может, не в такой форме,– возразил инспектор,– но вы же должны были понимать, как это важно!

Эванс медленно покачал своей массивной головой:

– Слава богу, я не тот, кого обычно называют практическим, деловым человеком. И не пытаюсь понять деловых людей. Их оценки представляются мне ошибочными. Они придают слишком много значения тем вещам, которые, на мой взгляд, совершенно ничего не значат, в то же время совершенно игнорируют то, что, с моей точки зрения, является основополагающим. И проблема, с которой я сталкиваюсь, имея дело с практическими людьми, заключается в том, что положительно невозможно заранее угадать, что они сочтут важным, а что – нет. Вследствие этого я уже давно изобрел систему и с тех пор неукоснительно ее придерживаюсь: воспринимать все, что говорится или предлагается практическими людьми, строго по внешней форме, ни больше и ни меньше. Это единственно логичный подход, потому что все практические люди характеризуются тем, что никогда не вдумываются в суть вещей. Когда вы допрашивали меня в прошлый раз, вы спросили, когда я видел Люси Карлесс в последний раз. Я дал вам совершенно точный ответ. На этот раз вы пожелали узнать, кто разговаривал с ней последним. И на этот вопрос я ответил вам искренне, как только мог. Если вы придумаете еще какой-либо вопрос, я сделаю то же самое. И нет смысла,– продолжал Эванс, не дав Тримблу вставить слово,нет смысла говорить мне, что я должен был понимать, что такая-то и такая-то информация относится к расследованию, потому что я человек непрактический, и что касается меня, то все расследование совершенно не имеет значения.

Тримбл с трудом овладел голосом:

– Не вполне понимаю, сэр, что вы хотите этим сказать.

– Просто-напросто вот что: поймаете вы убийцу или нет, не имеет ни малейшего значения. Единственное, что имеет значение,– в следующий раз, когда нам понадобится скрипачка для соло с оркестром, уже не придется приглашать Люси Карлесс – и никакие расследования и аресты не могут изменить этого удручающего факта!

Итак, не Збарторовски, не Сефтон, не Диксон и не Петигрю. Вычеркивая эти имена из списка, инспектор с мрачным удовлетворением отметил, что все, кроме одного, имели более или менее непосредственное отношение к человеку, которого он, несмотря на возражения старшего констебля, считал самым вероятным подозреваемым. Исключение составлял Кларксон, единственный другой потенциальный кларнетист, известный полиции.

Кларксон жил на улице с небольшими, но претенциозными домами, построенными в результате ловкой спекуляции на северной окраине Маркгемптона в период между двумя войнами. Он работал менеджером по продажам в одном из местных офисов, не проявляя в службе ни малейшего старания. Тримбл договорился встретиться с ним в шесть часов вечера. Чувствуя потребность в движении, он направился из участка пешком в сопровождении сержанта Тейта. Последний не видел смысла в физической зарядке, и его настроение не улучшилось, когда инспектор решил скрасить прогулку допросом о последних результатах его расследования.

– Вы закончили изучение вопроса, каким автобусом воспользовался Вентри в вечер концерта?

– Да, сэр,– вяло ответил Тейт.– Сегодня вечером вы получите мой отчет. У меня не было времени отпечатать его.

Тримбл предпочел проигнорировать намек на свое пристрастие к напечатанным отчетам.

– Можете сейчас рассказать мне результаты вашего расследования,снисходительно сказал он.– Дайте подумать... Вам пришлось искать на маршрутах 8 и 14, верно?

– Да, сэр. Вентри должен был сесть на один из этих маршрутов, чтобы от своего дома добраться до Сити-Холл.

Видимо, сержант был настроен необщительно, и инспектору пришлось снова подтолкнуть его.

– Ну, и каковы же результаты?

– В основном как вы и ожидали, сэр. Во всяком случае, маршрут номер 14 мы можем исключить. Только один автобус прибыл в Сити в то время, что указал Вентри, или в течение четверти часа. Оказалось, кондуктор очень хорошо знает Вентри по внешности – у него есть сука бультерьера, и Вентри хотел купить одного из ее щенков – так вот, он уверенно заявляет, что в тот вечер Вентри не ехал на его автобусе.

– Очень хорошо,– нетерпеливо сказал инспектор.– Можем забыть о нем и о суке бультерьера с ее щенками! Что насчет восьмого автобуса?

– Здесь результаты не такие удовлетворительные, сэр. В тот вечер на линию вышли только два автобуса на смену регулярному. В первом кондуктор сказал, что они ни разу не останавливались, чтобы взять пассажира по дороге между вершиной Телеграфного холма и углом Уорпл-Вей – это добрых полмили после дома Вентри. Он сказал, что автобус был битком набит людьми, они висели даже на подножках. Я сказал ему, что не важно, был он полон или нет, но должен был остановиться у холма, но он говорит, что не останавливался.

Тейт замолчал и высморкался. Тримблу казалось, что он намеренно затягивает свой рассказ.

– А во втором автобусе кондуктором была глупая девчонка,– наконец продолжил констебль.– Стоило мне ее увидеть, как я сразу понял, что она ничего не заметила. Однако попробовать стоило, и я показал ей тот снимок Вентри, который мы получили от рекламного агентства. Она готова была поклясться, что никогда его не видела, ни в тот, ни в какой-либо другой вечер. Но как я сказал, не думаю, что ее наблюдательности можно придавать значение. В лучшем случае я бы назвал это отрицательной информацией.

– Можете, сержант, назвать ее отрицательной, если желаете, но это означает, что Вентри не может доказать, что в тот вечер добрался до Сити-Холл на автобусе. Я всегда был уверен, что он лжет.

– Да, сэр,– уклончиво произнес Тейт. Помолчав, он добавил: – Конечно, лгать можно по-разному.

– Что вы этим хотите сказать?

С еще большей неохотой Тейт медлительно принялся объяснять:

– Видите ли, сэр, я подумал, что, может, стоит, раз уж я и так занимаюсь расспросами, пока я здесь, узнать, не прибыл ли он на каком-нибудь другом автобусе.

– В самом деле? Мне казалось, вы со мной согласились, что, если Вентри ехал из дома на автобусе в Сити-Холл, это должен быть один из этих двух автобусов?

– Да, сэр.

– Тогда зачем тратить время на проверку других автобусов?

– Просто на тот случай, что он ехал на концерт из какого-то другого места, а не из дома, сэр. Вот о чем я говорил, когда сказал, что лгать можно по-разному.

– Прекрасно,– мрачно уступил Тримбл.– Выясните, какие автобусы прибыли в центр приблизительно в нужное нам время, и расспросите их кондукторов. Это не повредит, вам может помочь Джеффри.

– Мне не нужен Джеффри.– Спокойный голос сержанта вдруг ожесточился.Вообще-то я сам навел справки сегодня утром. Это есть в моем отчете.

И он снова надолго замолчал, словно ожидая, чтобы его подтолкнули.

Тримбл готов был уже отделаться от него, сказав: "Ладно, потом прочту", и оставить на время предмет спорного разговора, но это оказалось выше его сил, как и догадывался Тейт.

– Ну?– резко спросил инспектор.– Я жду. Каков же результат?

– Автобус номер 5а, сэр,– заговорил Тейт медленным, нарочито равнодушным тоном,– достиг центра ровно в шесть минут девятого. Согласно показаниям кондуктора, один из пассажиров, которые там сошли, точно походил на Вентри, чью фотографию я ему показал.

– Разумеется, он ошибся,– быстро сказал Тримбл. Поразительно, подумал он, как спокойно человек может среагировать на такое потрясение! По его тону Тейту нипочем не догадаться, какой волнующей оказалась эта новость. Слава богу, у Тейта не было этого дара – угадывать мысли человека, которые делали таким тяжелым общение с шефом.– На установление личности по фотографии всегда трудно полагаться.

– Да, сэр,– еще более уклончиво сказал Тейт.– Хотя кондуктор абсолютно в этом уверен.

– Но он должен ошибаться!– Как ни старался инспектор, в его голосе прозвучала нотка раздражения.– Автобус 5а! Его маршрут и близко не проходит от дома Вентри! Он входит в Сити с севера, не так ли?

– Да, сэр. Вот как раз один из них идет.

Мимо пронесся двухэтажный автобус, оставив за собой золотистое сияние в сгущающихся сумерках.

– Вот вам!– Тримбл слабо махнул рукой ему вслед.– Как мог Вентри, направляясь со своей стороны города, достигнуть центра на этом автобусе?

– Совершенно верно, сэр. Именно это я и хотел сказать, когда говорил, что лгать можно по-разному.

– Конечно, Вентри лжет! Но это полный вздор полагать, что он...

Инспектор внезапно замолчал. Вопреки своим принципам, он позволил себе быть втянутым в спор по поводу преступления со своим подчиненным.

– Пожалуй, лучше я сам поговорю с этим кондуктором,– сказал он усталым голосом, как шеф, которому предстоит неприятное задание исправить ошибку своего помощника.

– Хорошо, сэр,– покорно сказал сержант.

Оставшийся путь они проделали в полном молчании.

– Добрый вечер, джентльмены!– приветствовал Кларксон детективов с радостной улыбкой.– Ради бога, простите, что я заставил вас ждать, но, по правде говоря, не думал, что это вы, когда услышал звонок. Я прислушивался к шуму машины, никогда бы не подумал, что вы пришли пешком. Но это великолепно! Приятно думать, что вы стараетесь экономить деньги налогоплательщиков! Прошу ваши пальто и шляпы, а затем – прошу в гостиную. Это же только в кино детективы не снимают шляп в помещении, не так ли?

Продолжая болтать, он провел мужчин в гостиную, обставленную приобретенной в рассрочку мебелью в стиле середины тридцатых годов. Детективы с удивлением увидели, что каждое сиденье из трехпредметного мебельного гарнитура уже занято. На диване расположился лысый молодой человек, тараща глаза в возбужденном ожидании. Одно из кресел было занято пышнотелой темноволосой женщиной, которая нервно и жеманно улыбалась, прикрывая рот ладошкой. В другом, строго выпрямившись, сидела еще одна женщина, привлекательная блондинка, с выражением скуки и брезгливости на строгом красивом лице.

Это моя жена.– Кларксон указал на блондинку.– А это Том и Морин – мои друзья.

– Рады с вами познакомиться!– одновременно проговорили Том и Морин.

Жена ничего не сказала, однако по взгляду, брошенному на мужа, было ясно, что она много чего могла бы ему высказать.

Тримбл важно поклонился присутствующим.

– Счастлив с вами познакомиться.– Затем, обернувшись к хозяину, он продолжал: – Мистер Кларксон, мне нужно задать вам несколько вопросов. У вас есть свободная комната, где мы с сержантом...

– О нет!– прервал его Кларксон.– Это нам не подходит. Понимаете, Том и Морин – мои алиби!

– Что?– искренне удивленный, переспросил Тримбл.

– Мои алиби. Как и моя жена, только не знаю, считается ли она по закону – как свидетельница по завещанию, если вы меня понимаете. Полагаю,– с ноткой тревоги спросил он,– вы ведь хотели меня видеть в связи с этим убийством в Сити-Холл, верно?

– Да,– успокоил его Тримбл,– именно так.– В этот момент он поймал взгляд сержанта Тейта, и впервые за время общения почувствовал, что между ними установилось веселое взаимопонимание.– Может, вы просто расскажете нам все, что знаете об этом,– добавил он, подвигая себе стул и предоставляя сержанту устроиться на диване рядом с Томом.

– Ну, дело в том,– затрещал Кларксон,– что я страшно интересуюсь детективными историями, как почти каждый более или менее умный человек, но в данном случае я имею особый интерес, поскольку знаю многих оркестрантов. И я был страшно заинтригован, когда услышал о тайне пропавшего кларнета. (Не знаю, как вы в полиции называете этот случай, но лично я всегда думаю о нем под этим названием.) Ни для кого не секрет, что я должен был играть партию кларнета на этом концерте, и играл бы, если бы этот тип Эванс не восстал против этой идеи, и, когда я услышал, что вы расспрашивали обо мне, я сказал себе: "Привет! Значит, в недостающем кларнетисте подозревают вашу милость!" Я прав?

– Совершенно верно,– выразительно подтвердил Тримбл.

– Ну, что я тебе говорил?– торжествующе заявил Кларксон жене, выглядевшей еще более недовольной.– Вот, но я совершенно определенно не тот недостающий кларнетист, и, более того, я вообще не был на этом концерте. Если я недостаточно хорош, чтобы выступать, сказал я Билли Вентри, тогда будь я проклят, если заплачу такие деньги и пойду вас слушать. Так я подумал. Я не так уж обожаю музыку, хотя человек должен иметь то или иное хобби. Конечно, как оказалось, я только навредил самому себе. Когда я узнал, что пропустил самое настоящее сенсационное убийство, не скрою, я впал в бешенство. Однако что случилось, то случилось, и что толку жаловаться! Но если вы меня спросите,– здесь он доверительно склонился к инспектору,– если вы спросите меня, то парень, за которым вам нужно следить, так это проклятый самоуверенный тип, Клейтон Эванс. Он способен выгнать девушку из оркестра только потому, что на репетиции она допустила ошибку! Да он просто сумасшедший, этот тип,– помешался на своей музыке! Я, конечно, тоже люблю музыку, но в пределах разумного,– вот почему я готов был играть в оркестре, если бы только он предоставил мне достойную моего мастерства партию...

– Вы хотели сказать мне о своем алиби,– мягко прервал его инспектор Тримбл.

– Простите, старина, конечно. Боюсь, я немного заболтался. Послушайте, может, желаете сигарету или виски? Я совершенно забыл о гостеприимстве... Ну, раз вы не желаете, с вашего разрешения, я сам закурю... Так вот, я говорил про алиби. Так или иначе, но вместо того, чтобы идти на концерт, я провел вечер здесь вместе с Томом и Морин.

– Весь вечер?– серьезно спросил инспектор.