Текст книги "Смерть играет (Когда ветер бьёт насмерть)"

Автор книги: Сирил Хейр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Хейр Сирил
Смерть играет (= Когда ветер бьёт насмерть)

Сирил Хейр

Смерть играет

(= Когда ветер бьёт насмерть)

[Франсис Петигрю]

перевод И.И.Мансуров

Глава 1

СОСТАВЛЕНИЕ ПРОГРАММЫ КОНЦЕРТА

В свое время Фрэнсис Петигрю не жалел усилий, стараясь добиться самых различных желанных должностей. Эти усилия приносили свои плоды, и ему не раз удавалось занять весьма солидный пост, чаще всего почетный. Но никогда в жизни он не думал, что когда-нибудь станет почетным казначеем Маркширского музыкального общества, имеющего резиденцию в их городке Маркгемптоне.

Это, размышлял он, сидя в загроможденной мебелью гостиной миссис Бассет, одно из неожиданных последствий его брака, который и сам по себе был самым непредвиденным событием в его жизни. Женившись на девушке, по возрасту вполне годившейся ему в дочери, он с философским спокойствием приготовился ко всякого рода сюрпризам, и они не заставили себя ждать. Пожалуй, самым большим сюрпризом для него стала та легкость, с каковой он перешел к семейной жизни в деревне после стольких лет, проведенных в Лондоне, где делил все свое время между Темплем {Темпль – лондонское общество адвокатов и здание, в котором оно помещается (Примеч. пер.)}, обществом коллег-адвокатов и друзьями по клубу. Он возлагал вину за разрыв с профессиональной деятельностью на войну, хотя в душе всегда мечтал, что когда-нибудь уйдет в отставку и поселится в одном из очаровательных местечек в южных окрестностях Лондона, где исключительно ради собственного удовольствия заведет себе достойную практику, обслуживая только местных клиентов до тех пор, пока самые верные из них не сочтут его слишком одряхлевшим и отсталым. Но в те времена слишком уж крепки были цепи привычки, да и перспектива одинокой жизни пугала его. А вот в конце войны, когда он удачно избежал опасности быть забранным на государственную службу, эта идея внезапно показалась ему вполне выполнимой. Тому было несколько весомых причин. Во-первых, безжалостными бомбардировками Гитлер лишил Темпль прежнего очарования, стерев с лица земли чуть ли не половину его старинных зданий. Во-вторых, сложности возобновления работы в Лондоне даже Петигрю, почти четыре года работавшему сверхурочно, казались непреодолимыми. И в-третьих, он уже не чувствовал себя одиноким в жизни. Более того, как он честно признавал, деньги Элеонор сделали перспективу отставки, хотя и сопровождавшуюся тонкими язвительными намеками круга сослуживцев, гораздо более привлекательной. Теперь, спустя два года после женитьбы, он уже мог более бесстрастно относиться к молчаливому, но единодушному мнению своих старых друзей о том, как, должно быть, неудачно сложилась его жизнь.

Так или иначе, сказал себе Петигрю, озирая комнату, такого продолжения своей карьеры он никак не ожидал. Все началось совершенно невинно – когда Элеонор призналась ему, что страстно любит музыку. Это признание не вызвало со стороны Петигрю ни малейшего неудовольствия. Он и сам был не прочь послушать хорошую музыку, но по причине лени и нехватки времени из-за других интересов ему не удалось развить к ней настоящий вкус. Затем выяснилось, что его молодой жене не только нравится слушать музыку, но и сама она весьма недурно играет на скрипке. И эта новость также не предвещала ничего страшного. Ни один здравомыслящий супруг не станет возражать против такого благородного увлечения, особенно когда это невинное занятие сочетается с тщательно выполняемым обещанием упражняться на инструменте только в его отсутствие. Отсюда дело, вполне естественно и логично, дошло до того, что через не сколько месяцев их жизни в Маркгемптоне она стала участвовать в городском любительском оркестре в качестве второй скрипки. Настоящие проблемы начались, когда он согласился, совершенно неофициально, проконсультировать комитет в связи с нелепым четырехсторонним спором, в который музыкальное общество было втянуто городским советом Маркгемптона (сдающего в аренду Сити-Холл, где проходили концерты оркестра), комиссией департамента государственных сборов (волнующейся о сборе налогов за развлечения) и обществом права на исполнение музыкальных произведений. Он с легкостью уладил все проблемы, но в какой-то момент потерял бдительность и позволил себе высказать мнение, что проблемы и не возникли бы, если бы счета общества велись более аккуратно. С этого момента судьба его была решена. Напрасно он убеждал членов комитета, что не имеет понятия о бухгалтерии, что его личный счет находится в самом что ни на есть запущенном состоянии. Против своей воли он заработал репутацию надежного и практичного делового человека, и отступать ему было некуда. Со всех сторон на него оказывалось беспощадное давление, и, когда он узнал, что миссис Бассет, в чьих властных руках находились не только виолончели оркестра, но и значительная часть общества их городка, начала изводить по этому поводу бедняжку Элеонор, он сдался. И вот он покорно присутствует на заседании комитета, кое-как устроившись на одном из твердых диванов гостиной миссис Бассет.

– Прошу секретаря комитета,– провозгласила миссис Бассет зычным голосом, напоминающим ржание лошади,– зачитать нам протокол предыдущего заседания.

Секретарем был Роберт Диксон – невысокий человечек лет за тридцать, с прилизанными темными волосами и гладким лицом, настолько незапоминающимся, что Петигрю постоянно боялся, что не узнает его при очередной встрече. Прежде всего, секретарь вовсе не был страстным любителем музыки, какими являлись все остальные члены общества. Казалось, концертное дело вызывает у него высокомерное презрение, едва ли не оскорбительное. Но это было пренебрежение того рода, как заметил Петигрю, в основе которого лежала феноменальная осведомленность, ибо полное безразличие к музыке как таковой у Диксона благополучно сочеталось с поразительно глубоким знанием музыки как бизнеса. Агенты и их требования, особенности личности солистов и минимальные размеры гонораров, на которые их можно уговорить,– все эти тонкости были для него знакомы как свои пять пальцев. Его способности оказывали обществу огромную помощь, но ввиду пренебрежительного отношения к самой музыке чрезвычайно раздражали. Петигрю всегда удивлялся, как миссис Бассет удавалось с ним ладить.

Просветление снизошло, когда случайно оброненное замечание миссис Бассет побудило его направиться в маркширскую библиотеку, чтобы порыться в справочнике "Дебретт". Изыскания помогли ему установить, что прапрадед Диксона был виконтом. Это все объясняло. Ибо в той броне, куда эта чопорная пожилая леди облекла свою душу и телеса, дабы успешно сражаться с жизнью и властвовать над ней, были два уязвимых места – всего лишь два! Одно из них был снобизм, причем снобизм самого редкого и утонченного свойства. Ей не просто нравилось благородное происхождение, как большинству снобов,– она благоговела перед малейшей примесью голубой крови, перед самой отдаленной связью с самым скромным титулом и была наделена сверхъестественным даром обнаруживать их. Именно она, а не его очаровательная жена открыла Петигрю тот факт, что дядя Элеонор по материнской линии был баронетом, и сделала это с таким радостным видом, словно щедро одарила его. У Петигрю сложилось мнение, что миссис Бассет испытывает гордость настоящего коллекционера, обнаружив следы аристократического происхождения в самых невероятных семействах, и предпочитает радость встречи со сводной кузиной пэра, которую сама обнаружила, более трепетному счастью быть представленной герцогу. С другой стороны, он никогда не видел, чтобы миссис Бассет представляли герцогу, так что не мог этого утверждать наверняка.

– Мистер Петигрю! Мы ждем отчета казначея.

Виновато очнувшись от неблаговидных размышлений, Петигрю поспешил представить свой отчет, который предварительно был просмотрен Элеонор, поэтому легко прошел рассмотрение комитета. Покончив с исполнением долга, он намеревался потихоньку сбежать с заседания, так как, судя по повестке дня, его дальнейшее присутствие было чисто декоративным. Но, случайно бросив взгляд в открытую дверь столовой миссис Бассет, заметил многообещающее множество закусок на столе, предназначенных для остающихся, и, кроме определенного желания вознаградить себя за скуку, его привлекла возможность понаблюдать за обитателями странного мирка, в котором он оказался. Он решил остаться.

– Программа концертов на этот сезон,– важно объявила миссис Бассет.Мистер Эванс,– здесь суровое выражение ее лица заметно смягчилось,– у вас есть какие-нибудь предложения?

Если одной из слабостей миссис Бассет было преклонение перед аристократическим происхождением, то другой, безусловно, являлся Клейтон Эванс, создатель и руководитель оркестра. Она преклонялась перед ним со слепым обожанием, которое показалось бы смешным у менее серьезной и значительной особы. Ради него она трудилась в интересах общества как раб, выклянчивая у своих бесчисленных друзей подписку в пользу оркестра, врываясь в дом к пренебрегшему репетицией музыканту и обрушивая на него свой праведный гнев. Это ради него она проводила бесконечные часы за виолончелью, покуда лишь из чистого упрямства не стала довольно приличным музыкантом. Малейшее его желание было для нее законом, одно слово его одобрения заставляло ее впадать в блаженный экстаз. Более того, она считала своей миссией стоять между своим идолом и внешними раздражителями, что и выполняла с пугающим успехом.

При всем том, пришлось признать Петигрю, трудно было найти более подходящий объект для обожания вдовы средних лет, чем Эванс. Он представлял собой весьма впечатляющее зрелище, когда сидел в кресле во главе членов комитета, опустив на грудь куполообразную лысую голову, вытянув вперед длинные ноги и близоруко поглядывая вокруг сквозь толстые линзы очков. Вопрос о том, как скоро Эванс окончательно ослепнет, служил постоянным предметом для обсуждений оркестрантов. Было ясно, что со своего дирижерского помоста он различал лишь два первых пюпитра струнников, а его манера не замечать на улице знакомых вошла в поговорку. С другой стороны, он с невероятной легкостью читал ноты, хотя насколько больше при этом полагался на свою феноменальную память, чем на лежащую перед ним партитуру, оставляло простор для размышлений. Поскольку оркестр редко осмеливался исполнять современные сочинения, решить этот вопрос было довольно сложно. Важно то, что благодаря своему опыту и темпераменту Эванс был музыкантом высшего класса. Близорукость помешала ему сделать карьеру в какой-либо другой области человеческого знания, и он целиком посвятил себя музыкальной жизни графства. Как и следовало ожидать, обитатели Маркшира, уважая Эванса, вместе с тем воспринимали его как нечто само собой разумеющееся и крайне удивлялись, когда приезжие говорили, что маркширцам ужасно повезло иметь такого выдающегося дирижера.

Эванс вытащил из кармана потертого костюма какие-то бумаги и уткнулся в них носом.

– Полагаю, в этом сезоне мы дадим наши обычные четыре концерта,– резко и отчетливо сказал он.– Два до и два после Рождества.

Послышался одобрительный гул.

– Я заблаговременно снял Сити-Холл на первый четверг ноября,– вставил свое слово Диксон.– Это будет подходящей датой для первого концерта.

– Отлично. Далее... Полагаю, наши подписчики ожидают, что, как и на каждом концерте, будет исполняться какая-либо особенная вещь.

– Уж без этого никогда не обходится!– со вздохом заметила мисс Портес. Великолепная скрипачка, полная, цветущая молодая женщина, она отличалась редким пессимизмом непонятного происхождения.

– М-да, нам нужно что-нибудь исключительное,– продолжал Эванс.– Я хотел предложить для первого концерта скрипку, скажем, Люси Карлесс. Она сказала, что к тому моменту уже вернется в Англию.

Упоминание имени Люси Карлесс, знакомое Петигрю по афишам, было встречено членами комитета с почти единодушным одобрением. Единственной, кто не торопился выразить свое согласие, оказалась, как ни странно, миссис Бассет. Она поджала губы, подняла брови и склонилась к Диксону. Сидевший рядом с ним Петигрю уловил быстрый обмен словами, смысл которых остался для него непонятным.

– Вы уверены, что ничего не имеете против, мистер Диксон?

– Против? Я? Что я могу иметь против Карлесс!

– Итак, Люси Карлесс,– подвела итог миссис Бассет, пожалуй, с излишним восторгом обращаясь к Эвансу.– Это будет восхитительно! И что она исполнит?

– О, Бетховена, мистер Эванс!– взмолилась мисс Портес.– Пожалуйста, пусть это будет Бетховен!

– Снова здорово!– ворвался в разговор звучный голос сидящего в углу гостиной мистера Вентри.– Мы уже слышали Бетховена в позапрошлом году. Есть ведь и другие композиторы!

– Мы несколько запоздали со столетием Мендельсона,– заметил Эванс, оставив без внимания эти возражения,– но лучше поздно, чем никогда. Люси замечательно исполняет Мендельсона. Так что попробуем его.

– Захотят ли в наше время слушать Мендельсона...– начала мисс Портес, но миссис Бассет оборвала ее:

– Чепуха, Сьюзен. Им придется послушать, даже если он им не нравится. Ведь они придут слушать музыку в исполнении Люси Карлесс.

– Мендельсон не отнимет у нее слишком много сил,– продолжал Эванс,поэтому я попрошу Люси после антракта исполнить несколько сольных пьес. Тогда оркестру придется меньше репетировать – мне бы не хотелось, чтобы в этот сезон мы слишком устали от репетиций.

– О, разумеется, вы совершенно правы!– Желая поддержать своего кумира, миссис Бассет готова была из кожи вон вылезти.

– Значит, нам придется платить аккомпаниатору,– уныло заметила мисс Портес.

Это будет не очень дорого,– постарался успокоить ее Эванс.– Правда, я не знаю, кто ей сейчас аккомпанирует.

– Лоуренс Сефтон,– тут же сообщил Диксон.– Кажется, теперь он берет довольно недорого. Она никогда ему много не платила, а сейчас вообще ничего не платит. В прошлом году они поженились,– пояснил он с мрачным удовольствием.

– Ну, тогда все нормально,– просиял Эванс.– И чтобы закончить с этим вопросом, предлагаю исполнить Пражскую симфонию Моцарта.

– О, Пражскую симфонию!– в первый раз подала голос миссис Роберте, альт.– Это та, что начинается с да-ди-да-да, пом-пом, верно?

– Нет,– снисходительно усмехнулся Эванс.– Не так. Но все равно это очень хорошая вещь, и она нам по силам.– Приняв согласие комитета как должное, он продолжал: – А теперь нам нужно выбрать коротенькую вещь для открытия концерта.– Он замолчал и уставился сквозь очки в дальний угол гостиной.– Вентри, кажется, у вас есть какое-то предложение?

Вентри откашлялся и уверенно заговорил:

– Да, собственно... Думаю, пора нам взяться за старину Генделя. Я подумал... У него есть одно превосходное сочинение... то есть Концерт для органа с оркестром. Вы-то, конечно, знаете, Эванс, но, думаю, для остальных он будет в новинку. Называется "Аллилуйя".

– Произведение для хора "Аллилуйя"?– живо переспросила миссис Роберте.

– Да нет, боже ты мой! Ничего подобного. Это в ре-миноре, в книге второй. Я забыл номер опуса...

– Опус 7, номер 3,– отчетливо произнес Эванс.

– Точно. Он состоит из двух коротких частей приблизительно на двенадцать минут, так что в самый раз для открытия концерта. Мне всегда хотелось попробовать исполнить его на органе Сити-Холл (превосходный инструмент), так что, если вы сможете вставить его в программу, лично я буду очень вам благодарен.

– Еще бы, мистер Вентри,– весьма язвительно подхватила мисс Портес.

– Имейте в виду,– поспешил заверить ее Вентри,– там есть очень простенькая и живая партия для оркестра. Собственно, именно это я и имел в виду, когда предлагал ее. Я думал, мы можем исполнить ее в обработке Генри Вуда, если вы, Эванс, согласитесь использовать кларнеты. Это добавит пьесе красочности.

– Конечно,– сказал Эванс.– То есть если остальные члены комитета согласны. Лично я думаю, что концерт "Аллилуйя" как нельзя лучше отвечает нашим целям.

Миссис Бассет, заметно порозовев, вторила ему.

– Считаю, что мы очень обязаны мистеру Вентри,– сказала она.– Кажется, это будет самая подходящая пьеса.

– Так оно и есть, миссис Бассет, уверяю вас. Я исполню ее с наслаждением.

Для постороннего уступка Эванса Вентри в отношении генделевской "Аллилуйи" для органа странно контрастировала с той властностью, что он проявил, диктуя остальные номера программы, но Петигрю уже довольно много знал о делах общества, чтобы по достоинству оценить разыгранную комедию. Вентри был довольно вульгарным толстым типом, обладающим тонким музыкальным чутьем и огромными деньгами. Ему же принадлежал солидный по размерам и богатству дом сразу за Маркгемптоном, где находилась прекрасная коллекция музыкальных инструментов и орган. Петигрю с женой бывал у него в гостях и пришел к выводу, что Вентри – всего лишь посредственный исполнитель, хотя и восторженный поклонник органа и страстный любитель Генделя. Он был уверен, что, предоставленный себе, Эванс не выбрал бы Вентри в качестве солиста для одного из своих концертов. Миссис Бассет также не потерпела бы его в числе членов комитета. В противоположность Диксону, у него в родословной не струилось ни струйки голубой крови, и он был решительно не того типа, которому она симпатизировала. Но как казначей общества Петигрю прекрасно знал, что ни Эванс, ни миссис Бассет не были независимыми. Последние несколько лет балансовые счета общества ежегодно показывали дефицит.

И каждый раз разрыв между доходом и расходами восполнялся дотациями порой весьма значительными – от некоего типа. Миссис Бассет неизменно упоминала о нем как об "анонимном благотворителе". (Многие простаки даже в составе комитета полагали, что щедрый незнакомец – сама миссис Бассет, и она не пыталась раскрыть им правду.) Ныне анонимный благотворитель решил выйти вперед и потребовать вознаграждения. Вот так просто все и было.

Остальные члены комитета, несколько растерянные, приняли предложение Клейтона Эванса открыть первый концерт пьесой, выбранной Вентри, и с программой на этом закончили. Краем глаза Петигрю перехватил нечто вроде подмигивания от Диксона, когда тот писал протокол заседания. Затем Эванс пустился в обсуждение строго технических сторон исполнения, в вопросы обеспечения оркестровых партий, и внимание почетного казначея отвлеклось. Оно было вновь привлечено к происходящему из-за возникшего чувства похолодания взаимоотношений на территории отдельно взятого кабинета. Словом, подул бриз в связи с вечной проблемой духовых инструментов в оркестре. Петигрю, чье знание оркестровой музыки было весьма ограниченным, представлял, хотя и смутно, что в задних рядах оркестрантов стоит множество неприметных людей, знай себе дующих в изогнутые под самыми немыслимыми углами блестящие медью трубы, и с удивлением убедился, что для данной группы оркестра чрезвычайно трудно подыскать исполнителей.

– Как обычно, мы жалко выглядим в отношении духовых,– заметил Эванс.Феллоуз достаточно приличный флейтист, но кроме него, у нас нет никого, кто смог бы исполнять на любом из инструментов первую партию. А гобоя у нас и вовсе нет. Это крайне досадно, поскольку невероятно затрудняет репетиции. Диксон, вам, как обычно, придется заняться поисками профессионалов. Сейчас посмотрим... Значит, нам нужно будет два гобоя, один кларнет...

Вентри и миссис Роберте заговорили одновременно. Причем Вентри сумел-таки опередить даму.

– Молодой Кларксон неплохо играет на кларнете,– заявил органист.Последнее время он много работал.

– Я знаю,– ответил Эванс.– Я не возражаю против него. Он вполне прилично может исполнить партию второго кларнета.

– В этом сезоне,– настаивал Вентри,– молодому Кларксону очень хотелось бы быть первым кларнетом. Он просил меня особо упомянуть об этом.

– Для этого он недостаточно хорош.

– Молодой Кларксон сказал, что, если ему не дадут играть первую партию, он вообще выступать не будет.

– И прекрасно,– сдержанно произнес дирижер.– Значит, достаньте нам двоих кларнетистов, хорошо, Диксон?

По его тону было ясно, что это был пункт, за пределами которого даже анонимный пожертвователь не может позволить себе играть на терпимости дирижера, и Вентри, покраснев от досады, умолк. Но вопрос оставался открытым. Свое слово еще не сказала миссис Роберте.

– О, мистер Эванс,– задыхаясь, заговорила она,– если вопрос упирается в кларнет, у меня как раз есть нужный человек.

Петигрю решительно нравилась миссис Роберте, милая доброжелательная женщина с растрепанными седыми волосами и вечно озабоченным лицом, которое означало искреннюю озабоченность чьими-то проблемами. Она была замужем за уверенным в себе и удачливым бизнесменом, ведущим аукционистом Маркгемптона. Ей было несправедливо предназначено судьбой стать матерью целого выводка уверенных в себе и удачливых детей, в результате чего свой высокоразвитый инстинкт помощи слабым ей приходилось удовлетворять на стороне, вне семьи. Достаточно было хромой собаке попытаться пролезть через лаз в заборе на глазах миссис Роберте, как она тут же бросалась твердо и бережно перетаскивать ее на другую сторону. Она прославилась этой своей чертой, и по желвакам на скулах Эванса было ясно, что перспектива иметь в своей группе духовых хромую собаку уже не кажется ему лучше предложения Вентри.

– В самом деле, миссис Роберте,– предпринял он попытку переубедить даму,– а вы не думаете, что будет лучше, если мы, как обычно, отдадим партию кларнета в руки профессионала?

Миссис Роберте мгновенно приобрела решительный вид, чуждый ей совершенно, за исключением случаев, когда затрагивались чужие интересы.

– Он и есть профессионал,– парировала она.– В этом все и дело. Во всяком случае, был им. Это один поляк.

Последовала пауза, во время которой члены комитета переваривали информацию. Затем Эванс, который, подобно Петигрю, питал слабость к миссис Роберте, добродушно попросил:

– Может, вы расскажете о нем, миссис Роберте? Прежде всего, как его зовут?

– Тадуош или Тадауш... О боже! Никак не могу запомнить, не говоря уж о том, чтобы произнести. Я где-то записала...

Она порылась в сумочке, извлекла обрывок бумаги и передала Эвансу. На нем заглавными буквами было начертано: "Тадеуш Збарторовски".

– Н-да,– уклончиво произнес Эванс,– вижу, что он поляк.

– Это человек, заслуживающий самого глубокого уважения,– заверила миссис Роберте.– Он сказал, что не может вернуться в Польшу, опасаясь резни,– если он вернется, я хочу сказать. Мне очень хотелось бы помочь ему, и я пообещала...

– Понятно. Но почему вы думаете, что он умеет играть на кларнете?

– Но он действительно кларнетист! Сейчас он играет в оркестре "Сильвер свинг данс" – конечно, только по вечерам. Я думаю, когда он не играет, он работает на черном рынке,– это так грустно, не правда ли? Но он с большим удовольствием играл бы в настоящем оркестре, я знаю.

– Думаю, едва ли...– начал Клейтон Эванс.

– Перед войной он играл в Варшавской опере,– будто вспомнив, добавила миссис Роберте.

– О! Это совершенно другое дело. Если ваш друг действительно таков, как вы говорите, думаю, мы сможем что-нибудь для него сделать.– Эванс взглянул на свои часы.– Уже довольно поздно, а нам еще нужно обсудить программы для трех остальных концертов сезона. Диксон, кажется, вы что-то знаете о Польше. Не возьмете ли на себя труд навестить этого человека, и, если он действительно такой квалифицированный музыкант, как утверждает миссис Роберте, действуйте по своему усмотрению и, если нужно, наймите его.

– Я запросто с ним разберусь,– мрачновато сказал Диксон.– Недаром я прожил в Варшаве целых пять лет.

– Ну а теперь что касается второго концерта,– продолжал Эванс.– Я предлагаю...

На этом пункте повестки дня почетный казначей Маркширского музыкального общества погрузился в объятия Морфея.

Глава 2

УХОДЯТ ПО ОТДЕЛЬНОСТИ

Для миссис Бассет самый волнующий момент вечера наступил, когда члены комитета удалились. Следуя привычке, превратившейся в негласное соглашение, Эванс задержался на несколько минут поболтать, благопристойно потягивая бренди с содовой, приготовленный ее собственными аристократическими ручками. Это был восхитительный момент редкой близости со своим кумиром, которым миссис Бассет от души наслаждалась.

– Что ж, Шарлотта,– прервал молчание Эванс,– мне кажется, собрание прошло вполне прилично, не так ли?

– Вы превосходно его провели, Клейтон. Впрочем, как всегда.

Ни единой душе не доводилось слышать, чтобы миссис Бассет в присутствии посторонних называла его иначе, чем мистер Эванс, в то же время со дня смерти мистера Бассета, случившейся десять лет назад, ни один смертный не осмелился назвать ее по имени. Взаимное и скрытое от посторонних обращение друг к другу по имени неизменно вызывало у нее волнующее чувство причастности к греховному удовольствию.

Слегка порозовев, она продолжила:

– Вы не думаете, что с мистером Вентри возникнут какие-либо проблемы?

– Полагаю, ни малейших. Он действительно недурной исполнитель, когда предается музыке всей душой, и пьеса Генделя вполне ему по силам. Думаю, он заслуживает награды за свои деньги. Хотя придется повозиться с настройкой органа. Нужно будет поговорить с городским органистом.

– Право, я думала не об этом, а о мистере Кларксоне. Кажется, мистер Вентри очень огорчился из-за него.

– Вряд ли нам стоит волноваться по этому поводу,– беспечно отреагировал мистер Эванс.– Скоро он забудет об этом. Так или иначе, но приглашать Кларксона в оркестр совершенно невозможно. Буду только рад полностью от него избавиться. И почему нам не пригласить кого-нибудь заняться духовиками всерьез?

Но в данный момент миссис Бассет не интересовал вопрос духовых инструментов.

– Должна заметить, для мистера Вентри не очень типично проявлять подобную озабоченность по отношению к другу-мужчине.

Эванс рассмеялся:

– В самом деле, насколько я знаю, он не прославился в этом направлении. Сам я не очень разбираюсь в таких делах, но...

Миссис Бассет сурово поджала губы.

– Вероятно, дело в миссис Кларксон,– задумчиво сказала она.– Нужно будет навести справки.

– Вы полагаете, в этом-то и кроется интерес мистера Вентри? В таком случае это определенно самый необычный мотив, чтобы пытаться втолкнуть в оркестр заведомого неудачника. Но не слишком ли у вас разыгралось воображение, Шарлотта?

– Возможно, Клейтон. Но боюсь, мистер Вентри весьма сложный человек, пожалуй, даже чрезвычайно сложный.– Она озабоченно покачала головой и добавила: – И большой любитель женщин. Что совершенно не согласуется с моим представлением о том, каким должен быть мужчина.

– Совершенно верно,– тихо проговорил Эванс, обращаясь к своему стакану с виски.

Он достаточно хорошо знал свою Шарлотту, чтобы воспринимать ее замечание буквально, но нарисованный ею портрет идеального мужчины, которому непременно следует быть мелким женоненавистником, даже ему показался слишком неестественным. Желая сменить тему, он сказал:

– Надеюсь, вам нравится принятая программа концертов.

– Ну конечно!– Миссис Бассет пустилась выражать свою преданность, умудряясь внести намек на упрек, что ее преданность может быть подвергнута сомнению.– Я немного опасалась, что может возникнуть маленькая неловкость, когда упомянули имя Люси Карлесс, но, к счастью, все обошлось.

– Неловкость? Я знаю, что Люси иногда бывает весьма неловкой, но почему кто-то может испытывать это чувство из-за нее?

– Разве вам неизвестно, что мистер Диксон был ее мужем?– со значением вопросила миссис Бассет.

– В самом деле? Мне известно, что Люси была замужем до теперешнего брака, но я не связывал ее с мистером Диксоном. Боюсь, я слишком плохо разбираюсь в людях. Но вы уверены в этом?

В руках миссис Бассет словно сам собой материализовался "Дебретт".

– "Женат первым браком в 1937 году (брак расторгнут в 1942 году) на Люсиль, единственном ребенке графа И. Карлессофф; второй раз в 1945 году на Николе, старшей дочери Генри Минча, эсквайра",– прочитала она.– Хотелось бы мне знать, кто такой Генри Минч,– добавила она,– но мистер Диксон очень скрытен.

– Что ж, Люси молодец,– заметил Эванс.– Должно быть, она единственная скрипачка с иностранной фамилией, которая предпочитает выступать под английской. Она всегда была своевольной особой. Но, надеюсь, я не дал маху с Диксоном.

– О нет!– заверила его миссис Бассет.– Ему это совершенно безразлично. Он даже как-то пошутил на этот счет. Не помню точно, что он сказал, но это было очень остроумно. В наше время люди относятся к разводам слишком легкомысленно, не могу понять почему. Но сегодня вечером у мистера Диксона наверняка был более важный предмет для размышлений, чем бывшая супруга. Как вы думаете, не следовало ли мне поздравить его? Это так неловко.

– О чем вы, Шарлотта?– Эванс подавил зевок.

– Разве вы не читали вечерние газеты? Я думала, вы обратили внимание.

– Разумеется, я читал, но не заметил ничего о Диксоне.

– Единственный сын лорда Саймонбета,– зловещим тоном произнесла миссис Бассет,– погиб в автомобильной аварии.

– На первый взгляд, Шарлотта, этот случай кажется мне странным поводом для поздравления, но, полагаю, книга, что вы держите в руках, имеет к этому какое-то отношение.

Миссис Бассет кивнула.

– В случае гибели старшей ветви,– таинственно проговорила она,– наш мистер Диксон становится пэром.

– Боже мой!– беззаботно воскликнул Эванс.– Подумать только, какое разочарование для Люси! Она всегда испытывала преклонение перед титулами.

– Все не так просто, как кажется. Мы еще не можем быть уверены, что старшая ветвь погибла.

– Не уверены? Даже с "Дебреттом"? Я думал, уж он-то в этих вопросах непогрешим.

– Я, кажется, ни словом не обмолвилась о "Дебретте".– В голосе миссис Бассет послышалась легкая укоризна.– Разумеется, он не ошибается. Не в этом дело. Но погибший молодой человек оставил вдову, и газеты говорят – в наши дни газеты стали такими грубыми и жестокими,– что она... я бы сказала, находится в интересном положении.

– Интересное – как раз нужное слово.– На этот раз Эванс откровенно зевнул.– С нетерпением буду ждать дальнейшего развития событий в этой драме из жизни высокопоставленных людей. На месте Диксона я бы молился, что бы это оказался мальчик. Не могу себе представить, чтобы в наше время кто-то мечтал стать лордом.

Прежде чем миссис Бассет оправилась от этого богохульного заявления, он поблагодарил ее за доставленное удовольствие и удалился.

Между тем праправнук второго и вероятный наследник шестого виконта Саймонбета обсуждал ту же тему со своей женой Николой, старшей дочерью Генри Минча, эсквайра.

Никола готовилась ко сну, когда вернулся Диксон. Он застал ее сидящей в кресле перед туалетным столиком: она расчесывала свои густые темно-каштановые волосы медленными томными движениями, словно готовая в любой момент прекратить это занятие от полного изнеможения. Он знал, что жена не утомлена, но по своей натуре была просто не способна делать что-либо быстро. Вероятно, она расчесывалась уже целый час и могла продолжать бог знает сколько времени лишь потому, что ей трудно было остановиться. Он тихо присел на кровать и наблюдал за ней с одобрением знатока. Когда-нибудь, грустно размышлял он, Никола располнеет, если не станет больше двигаться, но в настоящее время она была невероятно хороша. Нежный кремовый цвет кожи, что иной раз великолепно сочетается с оттенком цвета ее волос, тонкие правильные черты лица и чудесные округлые линии рук. Она поймала в зеркале его взгляд и лениво улыбнулась.