Текст книги "Дикий цветок"
Автор книги: Синтия Райт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
– Я думала, что вы скупердяй, сидящий на своих книгах!
Ему ужасно захотелось привлечь ее в свои объятия, но он только ласково взглянул на нее.
– Клянусь вам, знай я о вашей страсти к литературе, я пригласил бы вас в свою спальню, в первую же ночь после моего приезда.
– И я бы, наверное, оказалась настолько бесстыжей, что согласилась.
Они стояли на пороге его спальни, глядя в глаза друг другу, и искра, казалось, вспыхнула между ними подобно вспышкам молнии, озарявшим ночное небо. Ни один из них не испытывал ничего подобного раньше, и оба они тотчас же отступили назад.
– Не знаю… – пробормотал он.
– Может быть, это не… – шепнула Шелби.
«Ты же культурный человек, – напомнил себе Джеф. – Чего ты боишься?»
«Не будь жеманной дурочкой!» – подумала она.
– После вас, мисс Мэттьюз, – он галантно распахнул перед ней дверь, пропуская ее вперед.
С бьющимся сердцем Шелби переступила порог спальни Джеффри Уэстона и услышала, как он вошел вслед за ней. В комнате стоял чудесный, присущий ему запах, и она не могла отвести взгляд от его белой железной кровати. Она была покрыта стареньким, потертым одеялом, расшитым простым узором, и одна из голубых рубашек Джефа висела перекинутая через ее спинку. На подушке виднелась вмятина от его головы.
Шелби внезапно стало очень жарко, несмотря на ненастный вечер.
Глава шестая
– Сундук…
Джеф встревожился, услышав, как хрипло прозвучал его голос. Это был совсем не тот самоуверенный молодой человек, каким он хотел казаться. Но с другой стороны… разве он не бежал от лондонского света в поисках именно такой встряски, напоминающей о том, что он жив?
«Возможно, я слишком поспешно отверг мое обычное холодное безразличие», – подумал он, указывая на кованый, покрытый холстом сундук. Он и в самом деле был смущен, чувствуя, как все сжимается у него внутри, когда Шелби заглядывала ему в глаза. Что в ней такого особенного? Почему он не ощущал ничего подобного в присутствии английских женщин?
– Он не заперт? – спросила она, опускаясь на колени перед сундуком, стоявшим в ногах его кровати. Лицо ее сияло. – Я просто вне себя от нетерпения!
Джеф налил себе еще одну рюмку хереса и проглотил ее залпом.
– Я тоже, – пробормотал он с усмешкой.
Она смотрела, как он опустился на корточки рядом с ней и откинул крышку, указав своей изящной рукой на содержимое сундука:
– Прошу вас.
– О! Ох, подумать только, какие чудесные книги!
Все они были в кожаных, тисненных золотом переплетах; о них, несомненно, заботились и хранили с любовью. Шелби пришло в голову, что это многое говорит о Джефе: ему так необходимы были книги, что он не побоялся повредить или испортить их, протащив с собой в такую даль. Когда она достала первую из них и посмотрела на название, она пришла в еще большее восхищение.
– «Айвенго»! Я обожаю этот роман. То место, когда он возвращается из крестового похода и принимает участие в рыцарском турнире, и никто не знает, кто это, пока он не поднимает забрало!..
Она вздохнула; у нее даже голова закружилась от восторга.
– О Джеф, тут даже бумага чудесная! Знаете, у моих родителей прекрасная библиотека, но я, по-моему, никогда еще не видела таких великолепно оформленных книг.
– Не спорю, они действительно великолепны.
Он смотрел, как она скинула сапоги и уселась на пол, скрестив ноги, в юбке-брюках и в носках. Пальцы его жгло от желания дотянуться и вынуть черепаховые шпильки из ее волос, позволив им свободно спадать ей на плечи.
– «Доктор Джекил и мистер Хайд»! О-о-о! – Шелби шутливо поежилась. – Осмелюсь ли я прочитать это? Я в восторге от «Острова сокровищ», но мои учителя считали, что такая литература не для девушек, а потом, в колледже, я просто забыла об этом.
Джеф присел напротив нее на коврике и склонился над открытым сундуком. Он тоже снял сапоги, пошевелил пальцами и, пожав плечами, заметил:
– Вещь эта, я бы сказал, скорее, тревожит, чем пугает, и, без сомнения, она доступна не каждому. Но вы, мне кажется, не робкого десятка и способны глубоко проникать в суть. Понимаете, это сказка, полная глубокого проникновения в человеческую природу и попыток уравновесить добро и зло.
– Тогда я непременно прочитаю ее.
Она отложила книгу в сторону и стала вытаскивать другие, издавая радостные восклицания – то потому, что она уже читала эту книгу, то оттого, что давно мечтала прочитать ее. «Моби Дик» был первым в списке книг, которые она хотела прочитать, Шерлока Холмса она открыла для себя прошлым летом, а Диккенс был любимым писателем ее детства.
– Меня всегда приводили в восторг имена его героев, и я плакала без конца, когда с ними случались какие-нибудь несчастья. Я прочитала «Большие надежды» в двенадцать лет, и эта книга произвела на меня громадное впечатление.
Джеф попытался вспомнить, когда его в последний раз что-нибудь приводило в восторг – вплоть до настоящей минуты, – и забыл ответить, пока она не спросила, почему он молчит.
– Я как раз думал, что вы не похожи ни на одну девушку, которую я знал до сих пор.
– Это хорошо?
– И даже очень.
Он улыбнулся ей так, что ее щеки покрылись румянцем.
– И вам нравятся мои книги, хотя среди них нет ни романов Джейн Остин, ни сестер Бронте…
– Я, пожалуй, еще выпью хересу, – сказала Шелби: она смотрела, как он потянулся за бутылкой и тяжелыми стеклянными рюмками. Когда рюмки их снова были наполнены, она предложила тост: – За общие обыкновенные интересы и за необыкновенную дружбу!
Они чокнулись, чувствуя себя весело и беззаботно. Шелби с наслаждением сделала первый большой глоток, потом произнесла задумчиво:
– Признаюсь, я даже представить себе не могла, чтобы мне мог понравиться такой человек, как вы. Я знаю, что мы договорились не вспоминать о вашей прошлой жизни в Англии, но меня мучит любопытство. Вы ведь не простой человек, не так ли? – Она укоризненно погрозила пальчиком. – Герцог?
– Нет, не герцог… но, в общем-то, да, у меня есть титул. По правде говоря, мне бы не хотелось…
– Хорошо, можете не говорить… но скажите мне вот что: что бы вы сейчас делали, если бы были в Лондоне?
Застигнутый врасплох, Джеф с минуту смотрел за окно. Дождь все так же барабанил по стеклам, будто набрасывая на дом полотнища из водяных струй. Комнату Джефа освещали старомодные керосиновые лампы, напоминавшие о тех днях, когда еще не существовало газового освещения, и воздух был довольно прохладный. Вытертый коврик, на котором они сидели, почти не защищал от жестких, нестроганых досок пола. И все же Джеф чувствовал себя счастливее в этой простой, деревенской обстановке, чем в своем собственном особняке на берегу Темзы, с его драгоценными персидскими коврами, хрустальными газовыми люстрами, современными мраморными ваннами, роскошными перинами, слугами, готовыми исполнить малейшую его прихоть, и автомобилями, стоявшими в недавно построенном гараже.
Шелби тронула его за руку:
– Вы не хотите отвечать?
– Если бы я был в Лондоне сегодня вечером… – начал он медленно, – я был бы в театре в Вест-Энде, или на концерте, или в опере. Или я мог бы обедать в каком-нибудь изысканном особняке у кого-нибудь из высшей знати, а за обедом последовал бы пышный, великолепный бал…
Глаза ее широко раскрылись, сверкая точно сапфиры.
– В самом деле? Но если так, зачем же вы приехали сюда? У нас тут нет даже граммофона, не говоря уж о развлечениях, к которым вы привыкли.
– Мне и правда не хотелось бы обсуждать эту…
– Быть может, вы были вынуждены удалиться в изгнание? – Обхватив рукою сундук, Шелби наклонилась вперед и прошептала ему на ухо: – Может быть, вам пришлось бежать в Америку, чтобы затаиться, пока скандал утихнет?
Уголки его губ дрогнули в насмешливой улыбке.
– Мне жаль разочаровывать вас, но нет, я приехал в Вайоминг по собственной воле. Не думаю, что вы поймете меня, но я нахожу все эти развлечения в Лондоне невыносимо скучными.
Она разглядывала его, пока он говорил, подмечая и его профиль, четко вырисовывающийся в мягком сиянии лампы, и острый ум, светившийся в его карих глазах. Он был до кончиков ногтей аристократ, благородный, изысканный; это чувствовалось с первого взгляда, даже если не слышать его правильного выговора и литературной речи. И все-таки в Джеффри Уэстоне появилось что-то грубоватое, мужественное. Отросшая золотистая щетина поблескивала у него на подбородке, а волосы, чуть взъерошенные, вились, спускаясь на воротник его зеленой клетчатой рубашки. Но хотя внешне он и становился похож на ковбоя – продолжал придерживаться определенных привычек, таких, например, как ванна, которую он принял перед ужином сегодня вечером.
Шелби почувствовала, что ее неудержимо тянет к этому человеку, который решил идти за своей собственной путеводной звездой и не видел причин, почему бы ему не оседлать сразу оба света – и Старый, и Новый, – расчистив себе место между ними.
– Почему же я не должна вам верить? – сказала она, наконец. – Я могу любить культуру, и иногда мне не хватает здесь книг, и картин, и музыки, и театра, но я терпеть не могу притворства, а именно в этом, судя по всему, и состоит ваша жизнь в Лондоне. Мне бы тоже до смерти надоела вся эта вычурность и мишура!
Джеф едва мог поверить своим ушам. Он, уже потянулся было к ней, но Шелби – живая, изменчивая в своей безыскусности – мгновенно допила свою крохотную порцию хереса и снова принялась перебирать книги. Находки сопровождались восклицаниями, книги откладывались. Они беседовали о литературе, обменивались мнениями, пока тени не сгустились вокруг них в маленькой комнатке, Шелби вздрогнула и потянулась за бутылкой хереса, наполняя свою рюмку.
– Я думаю, нам нужно еще раз зайти к мистеру Мэнипении, и вас, наверное, утомила моя болтовня…
– Напротив, – перебил ее Джеф, пальцами слегка приподнимая ее подбородок. Он заметил, как румянец медленно заливает ее щеки, и острое, мгновенное желание пронзило его насквозь.
– Прежде чем мы уложим все это обратно, – застенчиво сказала она, – у меня есть предложение, это нечто вроде игры – в колледже мы обычно играли так по вечерам с подругами.
– Игра?
– Не могли бы вы выбрать ваше любимое стихотворение и прочитать мне отрывок? Это многое говорит о человеке.
Джеф не колебался. Он взял тоненький томик из тех, что горкой высились рядом с ней на коврике, и перелистал его.
– Не то чтобы оно было единственным, просто оно отражает мое теперешнее настроение.
– Тем лучше, – сказала она, перебираясь к нему поближе, так, чтобы их руки соприкасались. Счастье волной поднималось из самой глубины ее души. Может ли такое быть, чтобы она провела эти последние часы с человеком, который находил удовольствие в тех же, непонятных для других, вещах, что и она? Разумеется, все это слишком хорошо, для того чтобы быть правдой, но пока Шелби собиралась насладиться минутой.
– Какой это поэт?
Голос ее дрожал от нетерпения.
– Теннисон.
– Потрясающе! Подождите, я попробую угадать… «Лок-
сли Холл»? «Едоки лотоса»?
– Тихо, тихо, не спешите!
Его длинные пальцы, нашли наконец нужную страницу, и он стал читать – медленно, отчетливо – отрывки из большой поэмы «Улисс»:
Любая остановка иль конец – скучны,
Ржаветь – а не сиять на пользу, – как это
грустно,
Будто жизнь дана, чтобы дышать, – когда
и много жизней
Все было б мало, тут же – лишь одна,
Да и от той немного остается; но каждая
минута на счету…
И бледный дух, тоскующий, стремится
За знаньем – ускользающей звездой,
Стремясь непостижимое постигнуть.
Шелби закрыла глаза и шевелила губами, повторяя слова, когда Джеф дошел до тех строф, которые она особенно любила:
Вперед, друзья, еще не слишком поздно
За новым устремляться…
И искать, прикладывать все силы, находить
И не сдаваться.
Тишина – глубокая, полная – царила, пока Шелби не открыла глаза и не увидела, что он смотрит на нее так, что ее бросило сначала в жар, потом в холод. Грудь ее затрепетала, в ней что-то заныло и в сердце тоже.
– Вы прочитали чудесно.
– Херес делает вас чувствительной, ласково подтрунил он.
– Да.
– Ну что ж, теперь ваша очередь.
Улыбаясь, Шелби раскрыла крохотный томик, в ожидании лежавший у нее на коленях.
– Я выбрала рубаи Омара Хайяма в переводе Фицджеральда, – объявила она.
– Невероятно! Признаюсь, мне нравится эта игра. Это действительно позволяет многое понять.
– Я прочитаю только некоторые. – И она начала, выразительно, с чувством произнося каждое слово:
Спросил у чаши я, прильнув устами к ней:
– Куда ведет меня чреда ночей и дней?
Не отрывая уст, ответила мне чаша:
—Ах, больше в этот мир ты не вернешься. Пей!
Перевод О. Румера
Из глины чаша. Влагой разволнуй —
Услышишь лепет губ, не только струй!
Чей это прах? Целую край… и вздрогнул:
Почудилось, мне отдан поцелуй.
Перевод И. Творжевского
Когда голос ее замер, Джеф сказал тихо:
– Вы думаете, это о винопитии и вине? В четверостишиях Омара Хайяма много говорится о вине.
Шелби наклонилась ближе, пока не ощутила аромат его волос и кожи – смесь нежного, душистого мыла и тонкий, еле уловимый запах степной пыли и лошадей. Это была пьянящая, возбуждающая смесь.
– Я так и думала, пока была еще совсем юной и глупенькой. Теперь мне кажется, что он говорит о жизни. «Пить» означает «жить».
– А «поцелуй»?
Джеф и сам пришел в ужас от своего вопроса. Что это, может, тут что-нибудь было в воздухе?
– Я думаю, это означает… вот что.
Шелби обвила руками его шею и прыгнула к нему на колени.
– Я никогда раньше не вела себя так дерзко, – призналась она, когда он крепко сжал ее в своих объятиях. – Пожалуйста, не подумайте ничего плохого.
– Ну конечно, – пробормотал он глухо, и рот его коснулся ее губ, с нетерпением стремясь отведать их сладость, мучительно желая насытиться. Казалось, он желал Шелби с той первой минуты, когда увидел ее в салуне Парселла. Каким-то образом, несмотря на ее нелепый маскарадный костюм, он был пленен.
И вот теперь, думала Шелби, она полностью отдала себя во власть человека, которому должна была бы мстить всю свою жизнь. Вероятно, у нее совсем больше, не осталось гордости – только это жадное стремление теснее прижаться к человеку, который выманил у нее половину ранчо «Саншайн».
Поцелуй был восхитителен; обладая неуемным любопытством, Шелби, кончено, не раз целовалась с мальчишками в Дэдвуде, но ни один из них не шел ни в какое сравнение с Джефом. Рот его был горячий и твердый, искусный и требовательный. Тело его было гибкое и крепкое, волосы мягко вились, когда она проводила по ним пальцами, и он ласкал ее руками столь изящными, что они казались изваянными самим Микеланджело.
Волна ощущений так опьянила Шелби, что она, ошеломленная, была не в силах пошевелиться. Ее внутренний голос приказывал: «Ты не лишишься сознания, как какая-нибудь кисейная барышня! Отвечай же на его поцелуй!» Ощущение его рук на плечах, сквозь блузку и сорочку, не только возбуждало своей лаской, но и было обещанием тех наслаждений, которые Шелби могла себе только вообразить.
Джеф тоже был ошеломлен силой внезапно охватившей его страсти. В течение многих лет он просто проходил сквозь череду движений и ощущений, которые – когда-то острые, – казалось, поблекли со временем. Теперь, целуя щедрые, влекущие губы Шелби, вдыхая ее аромат и держа ее в своих объятиях, Джеф вдруг подумал: он забыл, что такое настоящая страсть. А это чувство было еще жарче, сильнее.
Что с ним происходит? Джеф смутно сознавал, что его пленяет нечто гораздо большее, чем внешняя красота Шелби. Она точно светилась изнутри, зажигая в нем ответную искру… Ради всего святого, не будь, таким слащаво-сентиментальным! – оборвал он себя. Он давно уже оставил какие-либо надежды на истинную любовь, и слишком крепка была броня цинизма, в которую он заковал себя, чтобы так сразу попасться на эту удочку. И все же одного поцелуя Шелби было достаточно, чтобы он задумался, не было ли в стихах поэтов какой-либо доли истины, в конце концов…
Он жаждал расстегнуть ее блузку, коснуться груди, снять юбку, перенести ее на постель, но это было немыслимо. Шелби – девушка из хорошей семьи, неопытная, и Джеф понимал – выпитый херес был отчасти причиной того, что она оказалась в его объятиях.
Он, наконец с усилием откинулся назад и вновь обрел способность говорить.
– Наверное… нам нужно минутку передохнуть.
– Почему?
Шелби пылала, вся влажная от пота, волосы ее теперь вились еще сильнее.
– Зачем нам говорить о чем-то?
Видя, что она совсем потеряла голову, он тем не менее, повел себя так, как подобает джентльмену.
– Послушайте, мы не можем продолжать так без конца, без того чтобы… не пойти дальше, вы понимаете, а это, разумеется, невозможно ни в коем случае…
– Я уже взрослая, – выдохнула она. – Мне двадцать один год…
– Необыкновенно впечатляюще. Он поцеловал ее в лоб.
– Тем не менее, нам незачем так спешить. Вы наверняка пожалели бы об этом позже, не говоря уже о вашем дяде, который, без сомнения, застрелил бы меня сразу же по возвращении.
С решительной улыбкой Джеф снял ее со своих колен и поставил на ноги.
– Возможно, я и так уже зашел слишком далеко.
Она смотрела, как он провел пальцами по своим золотистым волосам, жаждала снова коснуться их, прижаться щекой к его жесткой, колючей щеке, почувствовать его рот, ощутить, как его сильное тело прижимается к ее нежной груди. Шелби, обманутая, в своих желаниях, насупилась:
– Вы слишком ограниченны в своих взглядах, я думаю. Лицо его потемнело.
– Моя дорогая девочка, если вы думаете, что я позволю вам вертеть нашими отношениями так же, как, очевидно, вы привыкли распоряжаться другими сторонами вашей жизни, вы глубоко заблуждаетесь. У меня есть мои собственные разум и воля, и я уверен, что они ничуть не уступают вашим.
Отдаленный кашель Мэнипенни заставил Джефа наклонить голову и прислушаться.
– Я схожу к нему, пока вы выберете книги, которые вам хотелось бы почитать. Я надеюсь, вы аккуратно уберете все остальные в сундук и закроете крышку, когда закончите.
Проводив его взглядом, Шелби посмотрела на бесценные книги, разбросанные в беспорядке на грубом коврике и неотесанном дощатом полу. Глаза ее жгли слезы. Неужели ее отвергли? Трудно было понять наверняка, но в сердце ее боролись противоречивые чувства: она, с одной стороны, чувствовала себя разочарованной и смущенной, даже возмущенной его решительным, властным отказом, а с другой – была просто на вершине блаженства. Каждый нерв, каждая клеточка в ее теле трепетали и пели от пробужденной страсти и пьянящей радости распускающейся любви.
Марш, Кэйл и Лусиус вернулись около полуночи, когда дождь прекратился. Заметив свет, горевший в окне кухни, Кэйл постучал в заднюю дверь – промокший до нитки, сжимая в руках свою мокрую ковбойскую шляпу.
На Шелби был длинный пеньюар, накинутый поверх тонкой ночной рубашки с гофрированным воротником, а волосы ее, заплетенные в густую, тяжелую косу, падали на спину. Она открыла дверь и широко улыбнулась при виде парня, с которого ручьями текла вода.
– Не смущайся, что я в таком виде, Кэйл, но мне пришлось дожидаться вас и хотелось чувствовать себя уютно. А где остальные? Вам всем нужно переодеться в сухое, а потом приходите сюда есть рагу и расскажите мне обо всем!
– Они все ушли в амбар, мэм.
Он кивнул Джефу, появившемуся за спиной Шелби. Англичанин тоже был уже в пижаме и в домашнем халате.
– Мы нашли пещеру в горах. Мы уже присмотрели ее раньше и переждали там бурю. Молнии так и сверкали, так что все равно невозможно было ничего делать. Я еще не сошел с ума!
– Ну конечно! Мы были уверены, что вы так и сделаете. А теперь иди-ка приведи ребят, и я накормлю вас рагу. Я целый вечер держу его на огне.
Воспаленные, усталые глаза Кэйла стали еще более измученными.
– Весьма благодарен вам, мэм, но все так устали, что…
– Шелби, – к ее удивлению, заговорил вдруг Джеф, – почему бы вам не разложить рагу по тарелкам, а Кэйл отнес бы его в амбар, чтобы они могли съесть его прямо в постели.
Ковбой, облизнувшись, согласился:
– Это и впрямь было бы замечательно! То есть, если вы, конечно, не против, мэм…
– Конечно, нет.
Она попросила его подождать и, направившись к плите, искоса взглянула на Джефа. Уложив в корзинку тарелки и вилки, Шелби отдала все это Кэйлу вместе с небольшой жаровней, снабженной выдвижной ручкой для переноски
– Это и правда чудесно пахнет, – заметил Кэйл, беря еду. – Спокойной ночи, мисс Шелби, Джеф…
Оставшись опять вдвоем с Джефом, Шелби прошла мимо него, чтобы вытереть потеки соуса с плиты.
– Я все еще не могу поверить, что он называет вас «Джеф»! Что бы сказали ваши подданные?
Он засмеялся:
– У меня нет подданных, и вы это прекрасно знаете. Думаю, вы просто раздражены, поскольку воображаете, что я хочу навести тут свои порядки. Вы привыкли все делать по-своему и отвергаете мое вмешательство, каким бы незначительным оно ни было.
Старательно оттирая никелированную поверхность плиты, Шелби бросила:
– Ну и что, разве вы можете винить меня в этом? В конце концов, это мой дом!
И тотчас же острая боль при мысли о том, как мало в эти дни она в действительности была властна над чем-либо, обожгла ее. Джеф распоряжался всем – даже ее любовными желаниями, похоже было, что он обращается с ней, как с капризным ребенком.
– Я очень устала. Могу ли я поступить по-своему на этот раз и удалиться к себе?
Он церемонно поклонился.
– Ваш покорный слуга, – ответил он с легкой иронией в голосе, которую ему не удалось до конца скрыть.
Джеф зашел к Мэнипенни, удостоверился, что тот мирно спит, потом прошел к себе и закрыл дверь. «Она слишком капризная и ветреная, – подумал он, – слишком живая». Он снял халат. «Осел! Должно быть, сегодня вечером я просто сошел с ума, но сейчас-то я снова пришел в себя!»
– Слава Богу, – пробормотал Джеф вслух, чтобы окончательно укрепиться в этой мысли. Он лег в постель, погасил свет и еще час пролежал с широко открытыми глазами, глядя в потолок.
Утром Шелби сыпала, помешивая, овсянку в кастрюлю с кипящей водой, когда заметила большие, кружевные хлопья снега, скользившие по оконному стеклу. Широко раскрыв глаза, она накрыла кастрюлю крышкой и сняла с огня, потом прошла к двери, чтобы рассмотреть получше.
Когда Джеф вышел из своей комнаты, первое, что он увидел, была Шелби, свежая и прелестная, стоявшая в дверном проеме в хороводе кружащихся снежных хлопьев. На ней были ее самые старые сапоги и юбка-брюки из потертой кожи, что говорило о том, что она собирается в этот день ехать с мужчинами. Выше талии, однако, она была настоящей женщиной в своей белоснежной английской блузке с высоким воротником. Ее чистые, только что вымытые волосы были уложены в высокую прическу и заколоты жемчужными шпильками. Услышав его шаги, Шелби обернулась; ее выразительное личико сияло от удовольствия.
– Смотрите, Джеф! Снег идет – в мае! Ну, можно ли в такое поверить?
Когда он подошел ближе, она потянулась и взяла его под руку – воплощение дружеского расположения. Джеф удивился: неужели она и в самом деле забыла все, что произошло вчера вечером, – их страсть и их разлад… или это снег стер воспоминания?
– Чудесно, – согласился он, глядя на Шелби.
– Мне бы хотелось, чтоб его нападало столько, чтобы можно было лепить снеговиков и кататься на санках.
Она на миг прислонилась щекой к его плечу; задняя дверь отворилась, и Кэйл, Лусиус и Марш, громко топая, вошли в кухню. Шелби ухватила Джефа за рукав, прежде чем он успел присоединиться к ним.
– Как Мэнипенни, хорошо спал? Я подумала, что лучше вам сначала самому его навестить, чтобы пощадить его достоинство и стыдливость.
– Терпимо, – ответил он, направляясь к плите, где в эмалированном кофейнике уже закипал крепкий кофе.
– Похоже, он почти все время спит, а потому избавлен от утомительных мыслей о своей болезни.
После обильного завтрака из овсянки со свежими сливками, горячих булочек с изюмом, яиц и ветчины они решили, что необходимо наверстать упущенное время и закончить ограждение. Когда, через несколько дней Бен с Тайтесом вернутся, пора будет начинать первый загон, и Бен наверняка надеется, что изгороди будут закончены. До тех пор пока на каждом принадлежащем им животном не будет проставлено клеймо или не будет закончено ограждение, все их заявления о собственности не более, чем пустые слова.
Никто не думал, что снег будет идти долго. Даже Лусиус, который прожил в Вайоминге всю свою жизнь и видел уже сильные весенние вьюги, только посмеивался, уверяя, что это так, пустяки.
Поначалу это казалось забавно, кутаться в теплую одежду и протаптывать тропинки в снегу. Шелби надела теплый нательный комбинезон и две пары носков, а сверху, как и прежде, натянула кожаную юбку-брюки и сапоги. Надев еще теплый свитер поверх блузки, она накинула непромокаемый плащ, который нашла среди вещей Тайтеса и, так как тот был маленького роста, он подошел ей.
К своему удивлению, Шелби, выйдя в гостиную, обнаружила, что Джеф накупил в Коди гораздо больше вещей, чем она думала. У него тоже был теплый нательный комбинезон – красный, насколько она могла заметить под его клетчатой фланелевой рубашкой.
Поверх обычных рабочих брюк он надел кожаные ковбойские штаны и последнее – но, быть может, самое главное, – он развернул свой новый непромокаемый плащ и протянул его Шелби, спрашивая ее мнения.
– Великолепно! – заверила она его. – Он гораздо красивее, чем этот, который я взяла у Тайтеса!
Джеф засмеялся и накинул плащ; она не сводила с него глаз. Казалось, этот длинный дождевик шили специально для него: его большой белый капюшон удивительно шел к его светлым волосам и темной, загорелой коже, а сам плащ – широкий, двубортный, с разрезом на спине, чтобы удобнее было ездить верхом, – смотрелся на нем прямо-таки щегольски. На голову он надел свою белую ковбойскую шляпу, а на руки – перчатки из воловьей кожи; все это время Шелби наблюдала за ним.
– А Мэнипенни ел кашу?
– Немножко.
Джеф распахнул перед нею дверь, и они вышли в метель.
– Признаюсь, все это радовало бы меня гораздо сильнее, если бы я чувствовала себя… в своей тарелке. – Она подняла на него глаза, добавив: – Мне кажется, я выпила вчера немножко больше хереса, чем это… позволяло благоразумие.
Так, значит, она хочет перечеркнуть все это, подумал Джеф, бросив на Шелби свой давний, пресыщенный взгляд. В нем была также и доля разочарования, но нужно было пристально вглядеться, чтобы заметить его.
– Ни слова больше. Я сам выпил вчера столько хересу, что даже не помню, видел ли я вас.
На душе у нее сразу стало легко, и она вприпрыжку побежала впереди него в сгущавшуюся завесу снежных хлопьев. Добежав до кораля, Шелби увидела, что ее пони уже оседлан и нетерпеливо взбрыкивает, не в силах устоять на месте.
Веселье продолжалось несколько часов, и все пятеро получили громадное удовольствие. Они столько всего съели за завтраком и так заняты были весь день, что никому не хотелось возвращаться на ранчо обедать. Мужчины усердно трудились над изгородями в дальнем конце их владений, а Шелби помогала им – раскручивала мотки колючей проволоки или придерживала столб, пока кто-нибудь из мужчин вбивал его в размокшую землю.
Вчерашний дождь сильно затруднил работу, так как было достаточно холодно для того, чтобы пошел снег, но недостаточно для того, чтобы грязь высохла. Время от време, и им до смерти надоедало таскать ноги в мокрых, облепленных грязью сапогах; тогда Шелби запускала в кого-нибудь снежком, или они вдруг обнаруживали, как мало осталось сделать, чтобы раз и навсегда покончить с ограждением, и решали еще поработать.
– Еще каких-нибудь несколько десятков ярдов! – то и дело раздавался чей-нибудь возглас.
Все делали вид, будто не замечают, что снег уже покрыл землю и с каждым часом становится все гуще. Когда Лусиус, часов около трех, огрызнулся на Кэйла, Шелби мягко сказала, что все устали и проголодались. Она сходит домой и принесет чего-нибудь поесть.
Она была на кухне – укладывала булочки и ветчину в седельные мешки и разогревала, побольше кофе, когда Кэйл ворвался в заднюю дверь, а вслед за ним – шквал морозных, крутящихся снежных хлопьев.
– Там просто ужас что творится, мисс Шелби! – воскликнул он. С горящими от холода щеками, пытаясь отдышаться, Кэйл добавил: – Джеф наказал передать вам, чтобы вы и носа не высовывали на улицу. Сидите-ка лучше тут в тепле да в безопасности. Мы из всех сил стараемся согнать всю скотину в стадо, чтобы пригнать сюда…
– А как с ограждением? Закончили?
– Да, мэм.
Снег, тая, стекал с его шляпы, напоминая Шелби о грозе, которая была вчера. Вид у него был крайне изможденный.
– Думаю, да. Остался только один участок на юге, за тем лугом, где обычно пасется скот. Мы сделаем все возможное, чтобы загнать их в укрытие и удержать как угодно, чтобы они не замерзли до смерти.
Она дала ему чашку горячего кофе со сливками и отпустила обратно, хотя ей и претило оставаться в стороне. Тем временем Шелби разогрела немного рагу, нарезала мясо и овощи маленькими кусочками и отнесла тарелку и чашку чая в комнату мистера Мэнипенни. Он оглушительно храпел, его высокий покатый лоб порозовел от жара, но Шелби удалось поднять старика и уговорить его поесть. Потом она заглянула к цыплятам и коровам, которых они держали, чтобы всегда иметь свои яйца, молоко, масло и сыр. Накормив и напоив животных, она принесла охапки заснеженного сена со двора и заперла двери сарая, чтобы они не распахнулись от порывов холодного ветра.
Когда Шелби вернулась, Мэнипенни дремал, все еще сжимая ложку своими длинными, бледными пальцами. Он съел почти все рагу и выпил чай, в который она добавила «Средство от простуды, излечивающее за двадцать минут».
– Мистер Мэнипенни, – шепнула она, – ничего, если я оставлю вас ненадолго? Я хочу съездить посмотреть, как там мужчины.
Его закрытые веки дрогнули, улыбка чуть тронула губы.
– Зовите меня Перси, дорогая. И непременно поезжайте, присмотрите там за его светлостью. Нечего ему там делать в такую погоду. – Он медленно перевел взгляд на окно и добавил: – На улице ведь снег, не так ли? Я на минуту испугался – весна ведь все-таки, – подумал, что я уже в раю.
Шелби хотелось ласково обнять его, но она только погладила его по руке.
– Ну что вы, вам еще до этого далеко… Перси.
Она не могла не улыбнуться, представив себе, выражение лица Джефа, если бы он ее слышал.
– Я скоро вернусь вместе с… его светлостью.
– Ладно, ладно. Можете не торопиться.
В следующее мгновение он уже снова спал.
Шелби прекрасно понимала, что Джеф страшно на нее рассердится, но она больше не могла ждать. Ожидание было участью женщины, и оно просто сводило ее с ума, даже когда она была еще ребенком, и в Дэдвуде случался пожар или еще какое-нибудь происшествие, а ее отец или Байрон не разрешали ей поехать с ними, повторяя эти ненавистные слова:
