Текст книги "Мой муж Джон"

Автор книги: Синтия Леннон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

В конце концов нам сообщили, что Джон оставил свое состояние, насчитывающее значительно больше ста миллионов фунтов (потом оно выросло до нескольких сотен миллионов), Йоко и их потомкам: Джулиану, Шону и Киоко. Распорядителями имущества были назначены Йоко и адвокаты Леннонов.

Какое – то время мы ждали, что условия завещания начнут приводиться в исполнение. Однако, когда по прошествии года так ничего и не произошло, мы наняли адвокатов для расследования обстоятельств дела. Они уведомили нас, что поскольку распорядителями состояния являются Йоко и ее адвокаты, от них и зависит, получит Джулиан какие – либо деньги или нет, – несмотря на то что богатства Джона хватило бы на небольшое государство.

ГЛАВА 20

Для нас с Джулианом смерть Джона стала тяжелым ударом. Я оплакивала мужчину, которого любила как мужа и друга, Джулиан – отца, в котором он так отчаянно нуждался и которого так по – настоящему и не узнал. В течение нескольких месяцев Джулиан все больше и больше отдалялся от меня; вскоре он вообще отбился от рук, и я очень волновалась за него. Сын злился на меня, говорил, что это я виновата в том, что мы с Джоном расстались, что я не проявила должного мужества и не смогла заставить его вести себя как подобает отцу. Он был готов совсем оттолкнуть меня. Я все прекрасно понимала, но это было очень больно.

Убийцу Джона посадили в тюрьму, но от этого нам легче не стало. Такая нелепая, ненужная смерть, и самое страшное, что вместе с Джоном для нас умерла надежда. Для меня – надежда на то, что мы когда – нибудь будем опять друзьями, сможем вместе смеяться, вспоминать прошлое, говорить о нашем любимом сыне. Для Джулиана – надежда на то, что они с Джоном сблизятся, научатся понимать друг друга и станут больше общаться. Я понимала, что потеря сына куда тяжелее моей. У нас с Джоном было много прекрасных моментов в жизни, которые можно лелеять в памяти. Но Джулиан лишился того, что Джон только собирался ему дать, – награды за долгие годы равнодушия, возможности оорести настоящего отца, о каком он всю жизнь мечтал.

Незадолго до смерти Джон дал интервью журналу Newsweek, где сказал: «Я не видел, как рос мой старший сын, и теперь это семнадцатилетний мужчина, рассказывающий мне по телефону о мотоциклах. Его детство прошло без меня. Я был на гастролях. Не знаю точно, каковы правила этой игры, но за невнимание к детям рано или поздно приходится платить. И если до пяти лет он почти меня не видел, значит, с шестнадцати до двадцати я буду рядом, поскольку иначе быть не может, это что – то вроде закона природы».

Я чувствовала, что если бы Джон был жив, очень многое могло бы произойти. Судя по этому интервью, Джон все понимал и собирался восполнить пробел. К тому же ходили упорные слухи о том, что его второй брак оказался не таким уж счастливым, и Йоко думала развестись с Джоном. Это лишний раз убеждало меня в том, что со временем наступили бы важные перемены. Но время кончилось. Нам осталось лишь жить с тем, что есть. Надо было двигаться дальше и, самое главное, помочь в этом Джулиану.

Мой третий брак распался окончательно. Мне пришлось продать бистро, перевезти маму к себе и серьезно задуматься о будущем. Но я была не в том состоянии, чтобы принимать решения. Смерть Джона выбила нас с Джулианом из колеи, и мы оба блуждали в потемках, пытаясь заново обрести цель и смысл в жизни.

Я не сомневалась, что скоро приведу себя в порядок, меня больше беспокоил Джулиан. Ему нечего было делать в Северном Уэльсе. Он немного помогал мне в бистро, но в основном болтался по городу или бегал от представителей местной шпаны, которые прознали, кто он, и никак не могли поверить, что он не тайный миллионер.

Когда Джулиан решил пойти в музыкальный бизнес, я стала обзванивать старых знакомых. Надеялась, что Джордж Мартин сможет подыскать сыну какую – нибудь работу на студии, пусть даже подавать чай музыкантам, но он сказал, что у него ничего нет. Сделав еше пару неудачных звонков, я вспомнила барабанщика Элтона Джона, Рэя Купера, и его обещание, данное мне на корабле, когда мы плыли в Штаты. «Присылай его ко мне, – сказал Рэй. – Пусть покрутится тут несколько месяцев, я познакомлю его с нужными людьми».

Итак, восемнадцатилетний Джулиан упаковал чемоданы и отправился в Лондон, на поиски себя в музыке. Рэй тогда жил с девушкой – гречанкой, бывшей женой Алекса – волшебника. Джулиан к тому времени играл в группе с Джа – стином и уже начинал кое – что сочинять на пианино – два года назад я подарила ему на день рождения изумительный Steinway ручной работы. Помню, однажды я спускалась по лестнице и услышала, как он играет и поет. Я была поражена: в его голосе отчетливо слышались интонации Джона. Теперь Джулиан больше всего хотел доказать, что он заслуживает контракта на запись диска. Я надеялась, что у него это получится, но в то же время боялась неизбежных сравнений с его отцом.

Поначалу все выглядело довольно неопределенно. Прожив шесть месяцев у Рэя, который представил его всевозможным полезным людям, Джулиан снял себе отдельную квартиру. На него обратила внимание пресса, и вскоре я увидела фотографию, где он сидит в известном лондонском ресторане L'Escargot, одетый в женское платье, а Карен О'Коннор, дочь известного комика и телеведущего, целится в него из пистолета. Газетчики, конечно, основательно оттоптались на этой теме, хотя ребята просто дурачились, выпив пару бокалов. Джулиан даже не видел, что делала в тот момент Карен, поскольку смотрел на фотографа.

Понимая, что Джулиан, как магнит, привлекает к себе прессу, ночные клубы перестали брать с него плату за вход, и истории о его выходках заполнили светские хроники. Было похоже, что Джулиан отрывался с большим удовольствием, наслаждаясь бурной жизнью молодого повесы. То и дело появлялись заметки о его романе с очередной белокурой моделью – девицы наперебой признавались в любви к «такому застенчивому Джулиану». Большая часть подобных публикаций вызывала у меня смех, я понимала, что все это сильно преувеличено. К тому же сын регулярно звонил, уверяя меня, что далеко не каждая сногсшибательная блондинка на фото является его девушкой.

В апреле 1982 года вечеринка по случаю девятнадцатилетия Джулиана проводилась в клубе Stringfellows [33]33
  Stringfellows – ночной стриптиз – клуб в центре Лондона.


[Закрыть], и меня пригласили повеселиться с молодежью. Кульминацией праздника стал момент, когда Стефани Ла Мотта, дочь бывшего боксера Джейка Ла Мотта, чья история описана в фильме «Бешеный бык» [34]34
  Фильм Мартина Скорсезе с Робертом де Ниро в главной роли (1980).


[Закрыть], ввела в зал живую белую лошадь и торжественно вручила ее Джулиану в качестве подарка. Зрелище, конечно, получилось впечатляющее, но по сути это был обыкновенный рекламный трюк, очередная попытка нажиться на имени Джулиана.

Из публикаций в газетах читатели, вероятно, делали вывод, что Джулиан – избалованный сынок Джона Леннона, миллионер и плейбой. На самом деле это было совсем не так. После того как Джулиан сказал в одном интервью, что у него нет денег, Йоко согласилась выписывать ему по сто долларов в неделю, как она выразилась, «на пиво». Для молодого человека в его возрасте, подчеркнула она, это вполне достаточная сумма; если дать больше, то он тут же пустит все на ветер. Джулиан, однако, посчитал для себя унизительным принимать подачки от Йоко, учитывая, что по справедливости он давно должен был бы получить часть отцовского состояния. Меня это тоже разозлило. Я никогда не мечтала, чтобы Джулиан купался в деньгах; если бы он получил долю наследства Джона, я бы хотела, чтобы он не просто растратил ее, а инвестировал деньги в свое будущее или вложил в какое – нибудь доброе дело. Но важно не то, что Джулиан мог бы сделать с деньгами, а то, что Джон хотел, чтобы они ему достались.

Пока наши адвокаты старались разрешить все эти вопросы, а Джулиан жил в Лондоне и писал песни, имя Джона Леннона становилось по – настоящему легендарным. За два месяца после его гибели только в одной Великобритании было продано два миллиона его пластинок. Все посвящали памяти Джона песни, начиная с Джорджа Харрисона, выпустившего свой самый популярный хит за последние восемь лет, All Those Years Ago, и заканчивая Элтоном Джоном, Полом Саймоном, Майком Олдфилдом, Pink Floyd, Queen и Roxy Music.

Меня очень тронула красивая песня Пола Маккартни, Here Today, в которой он выразил всю свою любовь к старому другу. Они так и не сблизились снова после распада «Битлз», но не раз встречались и разговаривали, насколько мне известно. Уходя, Джон предпочитал сжигать за собой мосты – именно так он поступил со мной; если уж он принимал решение, пути назад не было. Но их с Полом взаимная привязанность с юных лет глубоко укоренилась в их сердцах и, несмотря на разрыв, никуда не исчезла.

Помимо всякого рода посвящений, смерть Джона породила на рынке целую волну продаж связанных с ним реликвий и предметов; все, что когда – либо принадлежало Джону, за огромные деньги продавалось с аукциона. Я была поражена, узнав, что через год после гибели Джона наш разноцветный «роллс – ройс» ушел с молотка на аукционе Сотби за два миллиона двести тысяч долларов. Эх, надо было отсудить его себе при разводе, грустно шутила я про себя. Йоко тем временем была занята продажей рисунков Джона, выгравированных на мраморе. Некоторые друзья семьи получили эти работы в подарок – но не Джулиан. На Рождество и день рождения ему прислали карикатурные наброски Джона, нанесенные на голубой галстук и на кофейную кружку. Джулиана расстроила столь дешевая коммерциализация творчества отца и оскорбило то, что вместо мраморных гравировок он получил вульгарные сувениры.

Тогда же я получила по почте целую серию писем от некоего экстрасенса, утверждавшего, что это послания Джона с того света. Я трезво отношусь к подобным вещам и понимаю, что «экстрасенс» в данном случае означало «псих». Однако письма были в таком добром, ласковом тоне, полные такого искреннего раскаяния за причиненные мне страдания, что у меня потеплело на душе. На мгновение мне даже захотелось поверить, что их действительно написал Джон.

Долгие годы я вела тихую жизнь, не попадая под лучи прожекторов славы Джона. Поэтому мне стало не по себе, когда после его смерти меня начали осаждать всякого рода просьбами. Тогда был огромный спрос на все, что хоть как – то связано с Джоном, и меня просили стать телеведущей, совладельцем ресторана, носящего имя Джона, и даже записать собственный диск. Вне сомнения, мне следовало чаще отвергать подобного рода предложения – некоторые из них обернулись сущим кошмаром. Но мне нужно было как – то зарабатывать на жизнь, а рядом не было никого, кто мог бы дать мне дельный совет или помочь разобраться, что к чему. Кроме того, я была рада возможности почтить талант Джона и память о нем, поэтому старалась выбирать те проекты, которые создавались именно с этой целью.

Одно из наиболее интересных предложений поступило в 1982 году, когда меня пригласили в Соединенные Штаты, в галерею на Лонг – Айленде, чтобы организовать экспозицию моих художественных работ. Владелец галереи Гари Лажески дружил с Питером Брауном, менеджером «Битлз», которому, собственно, и принадлежала идея выставки. На ней были представлены рисунки, сделанные мной за несколько лет до того, изображающие «Битлз» и сцены из нашей ливерпульской жизни. Меня переполняла радость: я чувствовала, что это в известной степени моя личная дань памяти Джона. На Лонг – Айленде у меня было полно свободного времени, которое я коротала в одиночестве. Тут я вспомнила о Мэй Пэнг, бывшей возлюбленной Джона, позвонила ей и предложила встретиться. Мне она понравилась еще в 1974–м году, когда мы познакомились, и я подумала, что было бы приятно повидаться с ней снова. Она пригласила меня к себе домой, и мы стали хорошими подругами.

Через несколько дней наступила вторая годовщина со дня смерти Джона, и, поддавшись спонтанному порыву, мы вдвоем пошли к зданию Дакота, где уже собралась толпа на поминальную церемонию. Тысячи и тысячи поклонников Джона, держа в руках горящие свечи, пели его песни. Мы с Мэй стояли в сторонке, неузнанные, и молча прощались с мужчиной, которого обе любили.

Мэй много рассказывала мне о своих отношениях с Джоном. Она верила, что Джон любил ее: он часто говорил ей об этом, и в их недолгой совместной жизни было много счастливых моментов. Когда он ушел к Йоко, Мэй испытала шок, потому что еще накануне он клялся, что никогда не уйдет. Впрочем, на этом их связь не закончилась, Джон оставался любовником Мэй до 1977 года, да и потом они иногда общались по телефону. Последний раз она слышала его голос летом 1980 года, за несколько месяцев до его гибели.

Именно от Мэй я узнала, что нежелание Джона встречаться и идти на контакт со мной постоянно подогревалось Йоко, которая не переставая твердила ему, что я до сих пор люблю его и сделаю все, чтобы его вернуть. Надо сказать, я давно подозревала, что это так, и, конечно, я продолжала любить Джона, однако я никогда не рассматривала возможности возобновления отношений. В плане личной жизни наши пути разошлись давно и безвозвратно. Я просто хотела, чтобы мы остались друзьями, как делают многие разведенные пары, – во имя прожитых вместе лет и нашего сына. Грустно понимать, что мы не могли общаться по – дружески только потому, что Йоко видела во мне соперницу.

Проведя два года в одиночестве, в 1982–м я начала встречаться с мужчиной по имени Джим Кристи. Мы познакомились и подружились еще несколько лет назад, когда Джулиан брал у него уроки езды на мопеде. Когда его и мой брак окончательно распались, мы сошлись и вскоре решили взять с собой мою маму и переехать в Уилтшир, поближе к моему брату Чарльзу и его жене Пенни.

Незадолго до двадцать первого дня рождения Джулиана к нему обратился с предложением Тони Страттон Смит, директор звукозаписывающей компании Charisma Records. Он слышал демо – записи Джулиана, еще не зная имени автора, и они ему понравились. Тони предложил Джулиану контракт на запись диска. Для сочинения новых песен и записи дополнительного материала на несколько недель был арендован замок во Франции, куда отправились Тони, Джулиан и его группа, Джастин в том числе.

Альбом был окончательно сведен в Нью – Йорке, и Джулиан назвал его Valotte – в честь французского замка. За несколько месяцев альбом был распродан полуторамиллион – ным тиражом и стал платиновым диском в Америке. Многие думали, что первый сингл с альбома, Too Late For Goodbyes, посвящен его отцу, но на самом деле это песня о его бывшей девушке. В сентябре 1984–го она достигла шестого места в британском хит – параде. О Джоне он написал другую песню, Well I Don't Know, где задаются вопросы о жизни после смерти. Карьера Джулиана наконец пошла в гору, и я была счастлива и горда, как никогда. В двадцать один год он отправился в свое первое гастрольное турне по Северной Америке, посетил четырнадцать штатов и Канаду, выступая при полных залах, заработав множество положительных рецензий. Критики отмечали, что, несмотря на бесспорное сходство с Джоном, своим успехом Джулиан обязан в первую очередь собственному музыкальному таланту.

Я была счастлива за Джулиана, хотя, глядя на него на сцене, никак не могла избавиться от ощущения дежавю. Не только потому, что передо мной как будто снова прокручивалась история восхождения Джона, но еще и из – за того, что быть сыном Джона Леннона – тяжкое бремя. Я боялась, что это не ко времени, слишком рано. К нему относились не как к начинающему артисту, а ни много ни мало как к претенденту на трон отца – чего сам Джулиан никогда не хотел, ведь это был бы верный путь к провалу. Я желала ему достаточно сил и мудрости, чтобы преодолеть этот неизбежный довесок к славе, не обжечься на ней и, не дай бог, не прийти к наркотикам.

Пока Джулиан выковывал в боях свое музыкальное мастерство, я прошла пробы на телевидении и получила работу интервьюера в программе Weekend на телеканале Granada. Я всегда чувствовала себя неловко перед камерой, но решила попробовать свои силы. Первое интервью я взяла у Джулиана, его альбом как раз занимал верхние позиции в чартах. Мы оба получили от этого разговора огромное удовольствие, и потом я начала брать интервью у самых разных людей. Моя телевизионная карьера закончилась с закрытием программы. Я не горела желанием остаться на телевидении, но и не жалела, что взялась за это дело, – оно придало мне уверенности в себе.

Следующим занятием, которому я охотно посвятила себя, стал дизайн постельного белья для крупной компании, с которой я подписала договор на три года. Другая фирма заказала мне дизайн бумажных изделий – салфеток и т. п. В обоих случаях я наслаждалась возможностью снова использовать свой творческий потенциал.

Незадолго до этого мы с Джимом переехали в Пенрит, графство Камбрия. Я уже бывала там, когда навещала свою давнюю добрую подругу Фил, и просто влюбилась в те места. Мы купили там старый дом и принялись его реставрировать. Через пару лет мы снова переехали, на сей раз на остров Мэн, где открыли ресторан Bunter's. Я опять целыми днями готовила, убирала, обслуживала посетителей и прочее. Однако я никогда не боялась физического труда и пусть ненадолго, но все же нашла на этом маленьком острове мир и спокойствие.

В 1985 году Джулиан решил переехать в Лос – Анджелес. С точки зрения продолжения музыкальной карьеры, это имело смысл. Мне нелегко было примириться с долгой разлукой, но я дала свое благословение, он уехал и купил себе симпатичную виллу, где прожил несколько лет. В 1986 году он был выдвинут на премию «Грэмми» в номинации «лучший начинающий исполнитель». Чуть позже, в том же году, он выступил в Королевском Альберт – холле на благотворительном концерте, который вела герцогиня Йоркская. Вскоре его второй альбом стал золотым в Соединенных Штатах, и он отправился в мировое турне.

Очень печально, но в конце того же года, в возрасте восьмидесяти трех лет, умерла моя мама. Болезнь Альцгеймера сделала ее последние годы невыносимо тяжелыми и для нее, и для нас, но все равно мне ее не хватало. Всю жизнь она была мне верным другом и помощником.

В январе 1989 года импресарио Сидни Бернстайн, организовавший в 1964–м году первый нью – йоркский концерт «Битлз», попросил меня помочь с разработкой грандиозного благотворительного концерта в память Джона. Концерт должен был называться Come Together. Его идея заключалась в том, чтобы отметить пятидесятилетие со дня рождения Джона, 9 октября 1990 года, рок – симфонией, которая будет исполняться на концертной площадке в США и транслироваться по всему миру. Собранные деньги пойдут на финансирование различных благотворительных мероприятий от имени Джона. Сид, хорошо знавший Джона, был чрезвычайно вдохновлен этим планом и заразил меня своим энтузиазмом, хотя я и понимала, что мое участие подразумевает месяцы тяжелого, бесплатного труда. Меня долго терзали сомнения, но мероприятие выглядело таким своевременным и достойным, что в конце концов я согласилась.

К июлю, после шести месяцев планирования, концерт начал обретать реальные – великолепные! – очертания. Нам удалось договориться с Рудольфом Нуриевым и Майклом Джексоном, чей совместный танцевальный номер должен был стать гвоздем программы. Джордж Лукас, продюсер «Звездных войн», обещал организовать спецэффекты. Среди других исполнителей, обещавших выступить, были Рави Шанкар, Moody Blues и, к нашей общей радости, Пол Маккартни, который собирался играть с Берлинским симфоническим оркестром под управлением Джорджа Мартина.

Масштабы мероприятия были поистине грандиозными. Мне пришлось объездить всю Европу и Штаты, встречаясь с канцлером Германии Вилли Брандтом и многими другими, кто хотел внести свой вклад в проведение концерта. Меня даже пригласили на прием в Сенат США, а на торжественной церемонии в ООН я стояла рядом с мэром Нью – Йорка, слушая звон колокола мира. Для полного успеха концерта, в качестве последнего штриха, оставалось заручиться поддержкой Йоко. Я позвонила ей, сказала, что хочу кое – что с ней обсудить, и она согласилась на встречу.

В знойный августовский день мы с Джимом отправились в Дакоту, пройдя мимо того места, где был застрелен Джон.

Я еле вынесла эти несколько секунд. В тот вечер Джулиан давал в Нью – Йорке концерт, в театре Beacon. С четырнадцатилетним Шоном он договорился, что тот в условленный момент выйдет к нему на сцену. Нам с Йоко предстояло наблюдать за ними из зрительного зала. Момент был самый что ни на есть подходящий, чтобы поддержать наших сыновей, заявить о своей дружбе и вместе отдать долг памяти Джона.

Нас с Джимом проводили на кухню. Джим не снял обувь в прихожей и мне не позволил. Кухня была очень просторная, залитая солнцем, с мебелью из светлого дерева по стенам и длинной стойкой посередине. Вдоль одной стены стоял низкий стол со скамьями, заваленными подушечками – на них мы и сели. Меня несколько вывела из равновесия лежащая на полке пластмассовая копия пистолета, из которого застрелили Джона.

Йоко вышла к нам в сопровождении венгерского дизайнера по имени Сэм Хавадтой, с которым она начала встречаться спустя несколько месяцев после смерти мужа. Хотя Йоко всегда утверждала, что никогда больше замуж не выйдет, ходили слухи, что они тайно расписались в Венгрии. Впрочем, меня нисколько не беспокоило, женаты они или нет. Да и почему бы Йоко не завести себе мужчину? Сэм показался мне вполне симпатичным, и я надеялась, что он убедит Йоко поддержать мероприятие.

Пока я объясняла, что за концерт мы задумали, рассказывала о наших идеях и планах, Йоко не проронила ни слова, даже ни разу не улыбнулась. Сердце мое ёкнуло, но я по инерции продолжала говорить, стараясь особенно подчеркнуть, что это будет очень важно для наших сыновей и для почитателей Джона, если мы вместе поддержим посвященный его памяти концерт.

Когда я закончила, Йоко сказала, что подумает над этим и потом свяжется со мной. Я тут же понеслась на другой конец города и едва успела к началу концерта Джулиана. Йоко не было вплоть до перерыва, когда она зашла в последнюю минуту и села, вместе с Сэмом и Шоном, на несколько рядов позади меня. Концерт прошел просто здорово. Когда Джулиан позвал на сцену Шона и они вместе заиграли на гитарах, зал взорвался диким ревом и аплодисментами.

После концерта Йоко, Шон, Джулиан и я пошли вместе выпить в Hard Rock Cafe, и там нас несколько раз сфотографировали репортеры – единственные фото, где мы вместе с Йоко. Я сияла от счастья, и даже Йоко выдала некое подобие улыбки. Правда, изобразить непринужденное общение у нас так и не получилось.

Через несколько дней после встречи с Йоко мне позвонил Сэм Хавадтой. «Йоко не хочет участвовать в вашем концерте, – проинформировал он меня. – Вообще – то она сама давно планирует провести концерт памяти Джона». Я просто потеряла дар речи.

Вскоре после звонка Сэма Йоко дала интервью, в котором заявила, что я хочу заработать на этом концерте миллионы, – хотя я ей первым делом сказала, что он благотворительный. Прочитав это, я поняла, что наш концерт обречен. Стоит этим грязным слухам расползтись, исполнители заподозрят неладное и не приедут.

Сид был в отчаянии, когда мы были вынуждены отменить задуманное. Я отнеслась к этому как к чистой воды предательству. После столь радужных надежд и стольких трудов было неимоверно грустно делать такой вывод.

Йоко провела свой концерт, который тоже назвала Соте Together. Он состоялся в мае 1990 года в Ливерпуле. Собралось всего пятнадцать тысяч зрителей, против ожидавшихся сорока пяти. Никому из членов семьи Джона приглашений не прислали. Представляю, как Йоко была разочарована таким небольшим количеством народа. Мне лично жаль, что нам так и не удалось сделать что – нибудь вместе. Я уверена, успех был бы грандиозный.

После того мы с Йоко встречались лишь однажды, на похоронах тети Мими в 1992 году. За несколько месяцев до ее смерти сестра Джона, Джулия, позвонила мне и сказала, что у Мими плохо с сердцем. Я позвонила ей, и мы немного поговорили. Она была уже не в состоянии долго разговаривать, но я примирилась с ней, и это самое главное.

Когда Мими умерла, мы пошли на похороны вместе с сестрами Джона и его кузинами. Мими была самой старшей из сестер Стэнли, но умерла позже остальных, дожив до восьмидесяти девяти лет. Сиделка, ухаживавшая за ней, сказала Джулии, что последние слова Мими были: «Я боюсь умирать. Я была злой». От этих слов меня бросило в дрожь. Мне было жаль Мими, она наверняка страдала перед смертью. Но ее самооценка была точной.

Йоко тоже приехала на похороны вместе с Шоном, встретившим большинство своих английских родственников впервые в жизни. После службы мы обедали в близлежащем отеле. Семнадцатилетний Шон с удовольствием общался со всеми, опрокидывая бокалы с красным вином. Йоко пыталась вести себя естественно и вежливо с окружающими, но непривычная английская кухня ее явно смущала. Она опасливо положила себе в тарелку понемногу разной еды, но так ничего и не попробовала.

В итоге она оставила это занятие и вновь принялась курить свои длинные, темные сигареты, которые после первой же затяжки гасила, нещадно ломая, в пепельнице. Взглянув на эту горку недокуренных сигарет, Джекки засмеялась и шепнула мне на ухо: «Ну и кто из нас не умеет курить?»

Повторяя один в один ту разыгранную ею сцену на моем новоселье больше двадцати лет назад, Йоко подошла ко мне и начала болтать, как со старой подружкой. Для начала она похвалила воспитание Джулиана, от чего я чуть не поперхнулась. Мне тут же вспомнилось, как она передала через Джона, что считает Джулиана дурно воспитанным ребенком. Потом она попросила совета, как ей справиться с Шоном. Я натянула дежурную улыбку и перевела разговор в шутку.

В тот же день дом Мими был выставлен на продажу. Хотя мы с Джоном купили его для Мими с расчетом, что потом он останется родственникам, дом никогда не был записан на ее имя. Для английской родни Джона это имело самые неблагоприятные последствия. Сама Мими только после смерти Джона узнала, что не является собственником дома. «Я не могу поверить, что Джон оставил меня на милость Йоко», – сказала она своим близким. С тех пор она так боялась, как бы у нее не отняли дом, что все висевшие на стенах фотографии Джулиана поменяла на снимки Шона, – на случай, если Йоко или кто – то из ее друзей вздумает заглянуть в гости.

Мими спокойно жила в доме до конца своих дней, однако как только она умерла, его немедленно продали. Дом, купленный нами для тети Хэрри и ее мужа Нормана с тем, чтобы потом он достался Джулии и Джекки, их ближайшим родственницам, после смерти Нормана тоже отошел новым хозяевам. Йоко, демонстрируя общественности свое благородство, отдала его Армии спасения. Четыре года он пустовал, потом в нем поселился кто – то из их офицеров.

Сойдясь с Йоко, Джон отдалился от своих родственников и, возможно, никогда не говорил ей, для чего был куплен этот дом. Я написала ей письмо, где объяснила, что Джон хотел, чтобы дом достался его сестрам, Джулии и Джекки. Прочитала она это письмо или нет, не знаю, однако все осталось по – прежнему.

После того как дом забрали, я написала Джулии:

Я хочу подтвердить тебе и всем, кого это может интересовать, что нас с Джоном всегда беспокоило твое благополучие. Мы оба предполагали, что дом, купленный нами для тети Хэрри и дяди Нормана, твоих опекунов, впоследствии станет твоей гарантией на будущее. Если бы Джон был с нами, такой ситуации никогда бы не возникло. Этот дом мы купили для тебя и Джекки<…>. Дом Мими тоже должен был достаться родственникам Джона<…>. Мне очень жаль, что пожелания Джона так и не были выполнены.

Что касается денег Джулиана в завещании его отца, то, поскольку в течение шести лет так ничего и не изменилось, вопросом напрямую занялись адвокаты. Прошло еще десять лет, прежде чем удалось прийти к соглашению с Йоко. К тому времени в прессе уже появилось множество нелицеприятных оценок ее поведения в этой истории. К счастью, Джулиан уже успел заработать денег и добиться успеха своими собственными силами. Он никогда не зависел от наследства отца, но для нас было делом принципа, чтобы он получил то, что ему причитается по праву.

Мы надеялись, что нам удастся достичь полного согласия и жить дальше, каждый своей жизнью. Но почему – то это никак не получалось. 18 мая 1998 года Джулиан впервые за несколько лет выпустил новый альбом под названием Photograph Smile. Он отдал этому проекту много мыслей, сил, творческой энергии, справедливо им гордился и считал его своей первой настоящей пластинкой. Поэтому он испытал шок, узнав, что Шон, тоже ставший музыкантом, в тот же самый день выпустил свой диск. Джулиан не винил Шона, но прекрасно понимал: то, что его с братом так грубо столкнули лбами, не могло быть простым совпадением.

Обиду и раздражение Джулиана усугубило интервью Шона, в котором он заявил, что, по его мнению, гибель Джона была результатом заговора. Разумеется, журналисты тут же бросились выяснять, что об этом думает Джулиан.

Ему же меньше всего хотелось обсуждать смерть отца, но получилось, что всех эта тема интересовала больше, нежели его новый альбом. Джулиан долгие годы всеми силами старался жить своей жизнью в мире со всеми, но это было уже чересчур, и его терпение лопнуло. В ряде интервью он крайне резко отозвался о Йоко, которая предопределила дату выхода альбома Шона и стояла за его высказываниями о смерти Джона. (По крайней мере так он полагал, не знаю, верно или нет.) Одному репортеру Джулиан сказал следующее: «Йоко уже не знает, что ей предпринять<…>. У нее ведь есть все, о чем она могла только мечтать<…>. Всякий мой успех для нее – отрава, бельмо на глазу, потому что во мне течет кровь Джона Леннона<…>. Она хочет всегда быть победителем».

Несмотря на трудный старт, альбом Джулиана заслужил международное признание. Во многих странах он попал в двадцатку хитов и получил хорошие отклики в мировой прессе.

Я понимала, почему Джулиан так обозлился на Йоко. Меня тоже всегда огорчало, что мы никак не можем наладить с ней отношения. Я думала, может быть, она не хочет принимать Джулиана и вообще всю прежнюю жизнь Джона до встречи с ней потому, что она в свое время потеряла дочь. Потом я с радостью узнала, что Киоко, сама уже будучи почти сорокалетней матерью, нашла Йоко, и они восстановили отношения. Надеюсь, Йоко была счастлива.

Несколько лет назад на нашем семейном горизонте неожиданно возник еще один персонаж – сестра Джона по матери, Виктория, которую Джулия в младенчестве отдала на усыновление в другую семью. С тех пор ее звали Ингрид, и она рассказала о себе и о своих корнях в газетной статье. Из ее рассказа было понятно, что она давно все знала, но хранила молчание, пока не умерла ее приемная мать. Мы все были рады, что она воспитывалась в хорошей семье, и надеялись с ней познакомиться. К сожалению, это нам так и не удалось, поскольку она не пожелала сближаться с родней Джона.