Текст книги "Мой муж Джон"

Автор книги: Синтия Леннон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Британская пресса долго раскачивалась, прежде чем начала отдавать себе отчет в том, насколько «Битлз» популярны. В первую очередь потому, что ничего подобного прежде не случалось. Фанаты на концертах сходили с ума, а газеты предпочитали этого не замечать. До «Битлз» большинство рок – звезд были из Штатов. Когда журналисты поняли, как глубоко ошибались на их счет, ребят стали раздирать на части с просьбами дать интервью, и все были приятно удивлены их умом, образованностью и умением четко отвечать на поставленные вопросы. Оказалось, что они готовы беседовать на любые темы, даже не очень близкие им, и могут заболтать кого угодно. В отличие от других звезд поп – музыки – обычно немногословных, способных лишь коротко высказаться по поводу своей недавно вышедшей пластинки и не более того, – «Битлз» были чрезвычайно разговорчивы и открыты для общения. Пол, самый амбициозный из четверки и склонный к саморекламе, очаровывал всех своей любезностью и обходительностью. Джордж был очень яркой личностью, но не любил давать интервью и все время старался свернуть беседу. Ринго ничего не имел против закрепившегося за ним имиджа весельчака и везунчика, которому посчастливилось вскочить в последний вагон уходящего поезда. Однако больше всего газетчиков поражал Джон: он мог часами говорить о чем угодно и ни о чем, был в меру самокритичен, умел выразить свое мнение по любому вопросу и не скупился на ядовитый сарказм с теми из журналистов, которые, по его мнению, даром отнимали у него время. Тем самым он, кстати, научил газеты и журналы направлять к нему на интервью своих лучших репортеров.

Джону нравилось все, что творилось вокруг «Битлз». Но какая – то часть его всегда находилась в сторонке, словно лишь наблюдая за происходящим. Он желал славы и успеха, однако не хотел продаваться и изменять себе. Джон всегда говорил то, что думает, и не боялся открыто критиковать себя и других. В этом смысле слава его не изменила.

Я гордилась Джоном, была возбуждена и немного напугана. Все случилось так стремительно, и мне казалось, что чем больше их успех, тем сильнее Джон отдаляется от меня. Я постепенно привыкала к роли матери своего сына, но все чаще ощущала себя скорее матерью – одиночкой, удрученной бесконечным заключением в четырех стенах. Я любила Джулиана, но понимала, что, не родись он, я бы чаще была с Джоном. Даже будучи вынуждена скрывать наши отношения, я все равно могла бы время от времени ездить с ним в Лондон или на гастроли. А так я оказалась отрезана от его жизни в самые захватывающие ее моменты.

Джон возвращался домой всякий раз, когда у него появлялась такая возможность, но всегда ненадолго. Брайан все время уплотнял их график, и ребят постоянно ожидала сессия звукозаписи или очередной концерт. Я соскучилась по их живым выступлениям, которые часто посещала в прошлом. Пока газеты не спешили реагировать на их успех, я до конца не понимала, насколько они популярны. Хиты появлялись один за другим, но, приходя домой, Джон не любил рассказывать о концертах, о том, как их принимали: дом был для него местом, где ему хотелось отключиться от всего и почувствовать себя нормальным человеком.

Вести нормальную жизнь при этом не всегда получалось, даже когда Джон находился дома. Первые несколько месяцев после рождения сына мы все еще жили у Мими, и напряженная атмосфера в доме не позволяла нам расслабиться. Джулиан постоянно плакал, возможно, ощущая неладное. Я укладывала его в коляску и уходила в глубину сада, подальше от Мими. В ее отношении к нам чувствовалось презрение; она постоянно ворчала, что ее дом перевернут вверх дном, и прочее. В конце концов накопившаяся усталость довела меня до полного истощения, и как – то ночью Мими даже сжалилась надо мной и предложила забрать Джулиана к себе наверх, чтобы я немного поспала. Конечно, я была ей благодарна, но меня настолько беспокоило, как она там с ним справится, что я так толком и не сомкнула глаз.

Это была единственная попытка Мими хоть как – то мне помочь. Все остальное время она либо говорила, что плохо себя чувствует, либо жаловалась, что ее выжили на второй этаж, забыв, что в свое время она сама же это и предложила.

Я продолжала кормить ее кошек, сдерживая рвотные позывы от запаха вареной рыбы. Несмотря на то что я много раз просила Мими не выпускать кошек на мою половину дома, она все равно часто делала это, когда меня не было. Приходя, я нередко заставала их спящими в кроватке Джулиана, после чего все белье оказывалось в кошачьей шерсти. Мне трудно было поверить, что это происходит случайно.

К этим моим неприятностям добавлялось еще одно обстоятельство, которое расстраивало меня больше всего: само мое существование по – прежнему держалось в секрете. Я хотела, чтобы меня признавали как жену Джона. Хотя в Ливерпуле некоторые из поклонников это знали, для всей страны он оставался свободным молодым холостяком. Не было случая, чтобы на прогулке с Джулианом я не натыкалась на какую – нибудь девицу, которая обязательно спрашивала меня, правда ли, что я жена Джона. Мне приходилось говорить «нет», как и требовалось, и спешно катить прочь коляску с ребенком.

Третьего августа 1963 года «Битлз» в последний раз выступали в «Пещере». К моему большому сожалению, мне не разрешили прийти: фанаты прослышали о том, что у Джона есть жена и ребенок, и Брайан не хотел подогревать их страсти моим появлением на концерте. Я осталась дома с Джулианом, и Джон потом говорил мне, что обстановка в клубе была наэлектризована до предела. Местные фаны понимали, что «Битлз» уже известны всей стране, и чувствовали, что теперь они слишком велики для такого места, как «Пещера». Однако в тот вечер они еще полностью принадлежали Ливерпулю. Казалось, увидеть «Битлз» и порадоваться за них пришла добрая половина города.

Меня угнетало, что мне приходилось все время врать и всячески скрывать свое замужество. На этом прежде всего настаивал Брайан, а не Джон. Он, наоборот, пытался спорить, доказывая, что это никак не повредит имиджу группы, но Брайан требовал соблюдать свое распоряжение. По понятным причинам, он не распространялся о подробностях своей частной жизни; наверное, каким – то образом это повлияло на такое же табу в отношении «Битлз». Боле того, Брайан не хотел, чтобы люди знали и о связи Пола с Джейн Эшер.

Пол тем не менее игнорировал запреты, и вскоре после их знакомства в прессе уже появились фотографии, где они вместе. Прошло всего несколько недель, и Пол, бывая в Лондоне, стал останавливаться у Джейн дома, в пятиэтажном особняке на Уимпол – стрит. У Брайана в этой ситуации просто не было выбора. Ему пришлось смириться с тем фактом, что у Пола есть постоянная подруга, и это, судя по всему, не вредит группе, однако в том, что касается жены и ребенка, он оставался непреклонным. Я продолжала скрываться от людских глаз и лишь мечтать о тех временах, когда нам с Джоном не нужно будет ни от кого таиться.

Тогда же, в августе, Джон неожиданно сообщил, что у него для меня сюрприз: с некоторым опозданием, но у нас с ним будет свадебное путешествие в Париж. Я тут же воспряла духом. Единственной проблемой был Джулиан: с Мими оставить его я не могла, она бы ни за что не пошла на это. Поэтому я обратилась за помощью к Хэрри, тете Джона, и та с удовольствием согласилась. Джулия с Джекки очень обрадовались тому, что у них в доме будет жить их любимый племянник, а я не сомневалась, что Джулиан будет окружен необходимой заботой и вниманием.

Я накупила себе новой одежды, собрала вещи Джулиана и отвезла его к Хэрри. Но тут случилось непредвиденное: как позже выяснилось, у меня произошло пищевое отравление, и в день отъезда я, не переставая, бегала в уборную. Джон уже был готов все отменить, но я не желала срывать наш медовый месяц и настояла на том, чтобы мы все – таки поехали в аэропорт. По дороге таксист несколько раз останавливал машину, чтобы я могла выйти.

Когда мы приземлились во Франции, тошнота чудесным образом прошла, и я наконец начала получать удовольствие от происходящего. Эти три дня стали для меня самыми счастливыми. До этого мы так мало времени проводили вместе. Даже когда Джон был рядом со мной, большей частью это происходило в присутствии Мими, под крышей ее дома, и выходило, что мы никогда не бывали по – настоящему одни. Быть вдалеке от дома, совершенно свободными, там, где никто тебя не знает, и при всем этом вместе, вдвоем – это просто замечательно!

Мы остановились в потрясающем отеле «Георг V». Его роскошь поражала меня. Я ходила по номеру и ощупывала вещи – широкую кровать, застеленную шелковым покрывалом, шикарные портьеры, антикварную мебель. В просторной, отделанной белым мрамором ванной комнате я впервые в жизни увидела биде. Раньше, пару лет назад, Джон присылал мне из Парижа, где он отмечал свой день рождения, фотографию, на которой они с Полом моют в нем ноги. Хотя Джон теперь зарабатывал денег более чем достаточно, чтобы себе это позволить, мы оба чувствовали себя в отеле довольно неуютно. Нам казалось, что мы всего этого не заслуживаем и с минуты на минуту нас должны отсюда вышвырнуть. Величие и мощь самого дорогого парижского отеля были для нас настолько непривычными, что мы ощущали себя как будто на другой планете и не верили, что все здесь предназначается нам. Твердо настроенные не терять время зря, мы облазили Париж вдоль и поперек, поднимались на Эйфе – леву башню, любовались Триумфальной аркой, бродили по Монмартру. Джон, и без того щедрый, наслаждался возможностью тратить деньги и вознамерился побаловать меня: он накупил мне кучу разных подарков, в том числе шикарное серое пальто, симпатичный белый берет и флакон «Шанель № 5».

На второй день нашего пребывания, вернувшись в отель, мы получили записку от Астрид. Она вместе со своей подругой приехала в Париж на несколько дней и узнала, что мы тоже здесь. Мы ей позвонили, назначили встречу и на радостях позволили себе в тот вечер немного лишнего, перемещаясь из бара в бар и опрокидывая один за другим бокалы крепкого красного вина. Было здорово снова повидаться с Астрид. Последний раз Джон ездил в Гамбург почти год назад, я не виделась с ней два с половиной года, так что нам было о чем поболтать.

Когда уже начало светать, мы, как паралитики, еле – еле передвигали ноги. С большим трудом нам удалось добрести до гостиницы Астрид. Там мы опустошили еще одну бутылку вина и рухнули всей кучей на ее одноместную кровать. Невероятно, но мы проспали так вчетвером до утра, лежа друг на друге, как селедки в бочке, а потом, терзаемые жутким похмельем, Джон и я поплелись назад в отель.

Вскоре после этого нам предстояло возвращаться домой в Ливерпуль. Я жаждала увидеть Джулиана, но вместе с тем немного грустила: почти сразу же после нашего возвращения Джону надо было снова уезжать.

Незадолго до того как Джулиану исполнилось полгода, моя мама наконец вернулась из Канады. Мне не терпелось познакомить ее с внуком. За день до ее приезда Мими, спускаясь вниз со второго этажа, поведала мне, что ночью ей приснился кошмарный сон, будто бы моя мама пришла к ней в гости и стоит на крыльце, ждет, когда ей откроют входную дверь. «Я ей говорю, иди отсюда прочь, не пущу я тебя, – продолжала Мими. – Вот ужас, правда, Синтия? Приснится же такое!»

Это стало последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Значение ее сна было предельно понятным. Мими невзлюбила маму с самой их первой встречи, и встречаться снова им вряд ли стоило. Я поняла, что должна покинуть этот дом.

Когда мама пришла навестить меня, Мими выдавила короткое приветствие и сразу удалилась к себе наверх. Я рассказала маме о том, как невыносимо трудно мне здесь живется, и она предложила переехать к ней в Хойлейк. Загвоздка была только в том, что ее постояльцы должны уехать только через месяц; это время она собиралась пожить либо у Тони с Марджори, либо у кого – то из друзей. Однако, увидев мое отчаяние, она согласилась подыскать на этот период съемную квартиру и переехать туда вместе со мной. Комнату в Хойлейке мы нашли уже через несколько дней и сразу же в нее перебрались.

Джон согласился со мной, когда я объяснила ему все во время нашего телефонного разговора. Ему предстояло быть на гастролях до конца месяца, так что к его приезду мы должны были уже переселиться в наш старый дом и ждать его там. Я понимала, что для него было бы лучше, если бы мы жили в доме Мими, но он знал, как трудно мне с ней общаться и как мне нужна мамина поддержка. «Делай так, как считаешь нужным, Син, – сказал мне Джон. – Я не против». Джону, конечно же, не очень хотелось жить в одном доме с моей мамой, но я не знала того, что на тот момент уже знал он: наша жизнь в Ливерпуле скоро закончится. Значительную часть своего времени ребята уже тогда проводили в Лондоне, оплачивая дорогие гостиницы, и настал момент, когда им было разумнее подыскать жилье там. Джон планировал устроиться в Лондоне, а потом забрать меня с Джулианом к себе.

Месяц, который я провела в съемной комнате, оказался нелегким: это был большой дом с капризными, преимущественно пожилыми постояльцами. Мы с мамой все время пытались успокоить Джулиана, возили его весь день вокруг дома в коляске, стараясь убаюкать, а вечерами шли на всевозможные ухищрения, лишь бы он не кричал. Мама очень мне помогала, чему я была несказанно рада. Но были моменты, когда мы обе, в полном изнеможении, просто заходились в истерике, то плача, то смеясь как сумасшедшие.

Порой жизнь моя напоминала полный бред: с одной стороны, был Джон, все более знаменитый и богатый, живущий в роскошных отелях, любимый всей страной, с другой – я, его жена, которая ютится в мрачной, за пять фунтов в неделю, комнатушке с его ребенком… Многие задавались вопросом, как же я могла со всем этим мириться. Может, я его боялась или еще что – то? Нет, ничего подобного. Я терпела, потому что не хотела мешать его карьере.

Я была верной Джону, и, если ему было нужно, чтобы я помогала ему, оставаясь незаметной, значит, так тому и быть. Все равно вечно это продолжаться не могло, а сил у меня пока хватало. Джон любил меня и старался приободрить, когда мы говорили об этом. Я верила ему. Верила, что, где бы он ни находился, на первом месте у него всегда Джулиан и я.

Мы старались общаться как можно чаще. Средства связи в те времена были не то что сегодня – только почта и телефон. Телефонные разговоры были все еще довольно дорогим удовольствием. Джон звонил мне, когда подворачивалась возможность, но это случалось не каждый день. А на письма у нас обоих теперь редко хватало времени, поэтому приходилось доверять друг другу и терпеливо ждать. И мы доверяли. Никто из нас не страдал ревностью, когда мы не виделись. Мне никогда не приходило в голову подозревать Джона в чем – либо, а он, в свою очередь, верил, что я действительно люблю его. Его прежняя болезненная ревность просыпалась лишь в редких случаях, когда он заставал меня за разговором с другим мужчиной, да и эти неприятные моменты постепенно сходили на нет.

В конце концов мы с мамой переселились в наш дом. Как только это произошло, Джулиан сразу же перестал плакать. Несколько недель мы провели в тишине и покое. В Хойлейке многие знали, что я замужем за Джоном, и относились бережно и уважительно к моему затворничеству. Я могла прогуливаться с коляской по пляжу или пройтись по магазинам, зная, что никто нас не потревожит.

В ноябре Джон приехал ненадолго, чтобы сообщить мне новость: он собирается подыскать нам квартиру в Лондоне и больше не желает жить отдельно. Брайану придется смириться с этим, даже если газеты про все узнают; хватит одиночества, хватит притворяться и прятаться. Теперь мы будем жить вместе, как настоящая семья, в нашем собственном доме. Как же хочется, чтобы это произошло поскорее!

ГЛАВА 10

К сентябрю 1963 года, через месяц после того, как мы с Джоном сбежали от всех в Париж в наше свадебное путешествие, «Битлз» уже имели в своем активе долгоиграющую пластинку Please Please Me, побившую все рекорды продаж «сорокопятку» Twist and Shout и вышедший самым большим тиражом сингл She Loves You. Ни одной из групп не удавалось до сих пор добиться такого успеха. На их следующий сингл, о котором никто не имел еще ни малейшего представления, было подано около полумиллиона предварительных заявок.

История группы из Ливерпуля, штурмующей первые позиции в чартах, была во всех газетах, вместе с их фотографиями. Брайан с ребятами были воодушевлены успехом. Каждый из них тайно надеялся, что все это продлится еще некоторое время, если у них появится еще несколько новых хитов. Никто, однако, не был готов к тому, что произошло дальше. На их концерт 13 октября в лондонском концертном зале Palladium все билеты были проданы. Прямую телевизионную трансляцию концерта в обожаемой многими программе Sunday Night at the London Palladium в тот вечер смотрело пятнадцать миллионов человек. Тысячи фанатов осаждали кассы концертного зала на Арджил – стрит, пытаясь достать лишний билетик, подарки и телеграммы, адресованные «Битлз», пришли в таком количестве, что ими был завален выход на сцену, толпа на улице во время выступления группы так громко распевала их песни, что публика в зале едва слышала самих исполнителей, полиция у входа в зал в панике потребовала подкрепления и все равно с трудом сдерживала натиск орд истеричных тинейджеров.

На следующий день первые полосы газет пестрели статьями о вчерашнем выступлении. Чтобы дать определение царившим в зале и вокруг него истерии, крикам и рыданиям фанатов, падавших в обморок, клявшихся в вечной любви к «Битлз» и что есть силы рвавшихся поближе к своим кумирам, было найдено слово «битломания». Наблюдая за происходящим в Ливерпуле по телевизору, разглядывая потом опубликованные в прессе фотографии огромных толп, я не на шутку испугалась. Ведь Джона и остальных ребят чуть не раздавили, когда они пытались пробиться к машине. Что же это такое?..

Но это, как оказалось, было только начало. За следующие три года битломании суждено было охватить не только Великобританию, но и почти весь мир. Картина массовой истерии и неконтролируемых эмоций, вырвавшихся наружу, была беспрецедентна. Подобного не повторялось и после «Битлз». Даже мы, непосредственные участники событий, не верили своим глазам: людей словно захватило всеобщее безумие, ребята отныне не могли шагу ступить, чтобы не наткнуться на толпу поклонников. Большинство фанатов составляли девушки – подростки, однако складывалось впечатление, что быть причастными к «Битлз» хотят абсолютно все. Их упоминали в своих речах мировые лидеры; политики, заискивая перед избирателями, не забывали вспомнить о «Битлз»; люди всех возрастов и уровней дохода раскупали их пластинки.

После выступления в лондонском зале Palladium ребята дали несколько концертов в разных городах страны. Вокруг концертных залов, теперь уже неизменно, собирались истеричные толпы, проводившие ночи напролет в очередях за билетами. К концу октября «Битлз» отправились в пятидневное турне по Швеции, где молодежь безумствовала так же, как и в Англии. По возвращении в Лондон в аэропорту их встречала многотысячная толпа, несколько часов ждавшая их прибытия. Никто даже не заметил Мисс Мира, прилетевшую в то же время, а премьер – министр сэр Алек Дуглас Хоум никак не мог выехать оттуда на своем лимузине.

Еще через несколько дней «Битлз» выступили на крупнейшем эстрадном шоу года, Royal Variety, где в королевской ложе присутствовали королева – мать, принцесса Маргарет и лорд Сноудон. На том выступлении Джон произнес свою знаменитую фразу: «Те, кто сидят на дешевых местах, пусть хлопают в ладоши, а остальные могут просто потрясти своими драгоценностями». На следующий день его шутка была на первых страницах всех газет. За «Битлз» окончательно утвердилась слава очаровательных молодых нахалов. Даже такие тяжеловесы от прессы, как Times или Telegraph, которые никогда не опускались до публикации статей о поп – музыке, посвятили им не меньше места, чем таблоиды.

Вскоре ребята выпустили свой пятый сингл, I Want To Hold Your Hand. Количество предварительных заявок на пластинку к тому времени достигло миллиона, и снова сингл прямиком проследовал к первому месту в хит – параде.

Все это казалось им удивительным, необычным, смешным, странным, а порой ошеломляло и пугало. Вдруг они поняли, что без охраны им уже никуда пойти невозможно. То, что воспринималось раньше как само собой разумеющееся, теперь стало настоящей проблемой, например – зайти в паб, прогуляться по улице, заглянуть к кому – нибудь в гости. Посадка в машину и пробежка от одной двери до другой планировались отныне как сложная войсковая операция. Когда «Битлз» мечтали о славе и успехе, им такое даже в голову не могло прийти.

Я уверена, что давление, которому они постоянно подвергались, все больше укрепляло Джона в желании находиться рядом со мной. За входной дверью в дом он оставлял все это безумие и вновь превращался в нормального человека, чувствуя себя в привычной среде, в полной безопасности.

С первого по тринадцатое ноября Джон был в очередной гастрольной поездке, а тем временем ситуация в Хойлейке заметно накалилась: репортеры пронюхали, что он женат и имеет ребенка, и рыскали повсюду в поисках подтверждения информации. К счастью, соседи и друзья обеспечивали меня надежной защитой и периодически выставляли газетных ищеек за дверь, говоря, что все это неправда. Ко мне тоже несколько раз подходили и спрашивали, являюсь ли я женой Джона. Я обычно переспрашивала: «Джона – какого? Прошу прощения, но я не понимаю, о чем вы». Не раз мне приходилось прятаться в местном магазине, спасаясь от следивших за мной репортеров. Продавцы всегда любезно предоставляли мне возможность скрыться от преследования.

В декабре, когда Джона снова не было, я решила крестить Джулиана в приходской церкви, напротив нашего дома. Я ходила туда в воскресную школу, когда была маленькой. Церемонию тихим воскресным утром провел викарий Деверо. В церкви собрались только самые близкие: мамина подруга Фрэнсис Ривз с дочерью Жаклин, с которой я дружила с раннего детства, и мы с мамой и Джулианом. Самое примечательное, что я ничего не сказала Джону. Во – первых, мне не хотелось никакого балагана с прессой, а во – вторых, я знала, что идея с крещением ему не понравится. Для меня это было важно: я никогда не была излишне религиозной, но мне хотелось отдать дань семейным традициям. Джон же, как известно, всегда был против всякого рода традиций и условностей.

Вернувшись через несколько дней и узнав обо всем от меня, Джон сказал: «Я не хотел этого. На кой хрен ему нужно было креститься?» Я ответила, что, поскольку его не было дома, мне пришлось принимать решение самой и вообще это не имеет особого значения. Джон быстро успокоился и махнул на все рукой – его ненависть к конфликтам перевешивала недовольство христианским обрядом. Наши споры никогда не затягивались надолго: высказав свое мнение, мы оставляли тему. Если ситуацию уже не изменишь, считали мы, что толку из – за нее ссориться?

Я не думала о крестных для Джулиана, однако Брайан, узнав о нашем внутрисемейном событии, спросил, может ли он быть крестным отцом нашего сына. Нам с Джоном понравилась мысль о том, что у Джулиана крестным будет иудей, и мы с удовольствием приняли его предложение.

Как – то, выходя из дома с Джулианом, я наткнулась на вспышку фотокамеры прямо перед моим лицом. Нас застали врасплох: кто – то из журналистов выяснил, кем я являюсь на самом деле. На следующий день газеты опубликовали фотографии «тайной жены Джона Леннона и их ребенка». Понятно, что наше «разоблачение» меня несколько шокировало, но, с другой стороны, я почувствовала облегчение, ведь это означало конец притворству; не надо больше прятаться, укрываться и отпираться. Единственное, что меня беспокоило: не повредит ли случившееся карьере Джона? Но он был совершенно спокоен: «Тебе и раньше не надо было прятаться, Син. «Битлз» от этого хуже не будет».

Оказалось, что Джон был прав. Опасения Брайана по поводу женатого битла, как выяснилось, были необоснованными. Само собой, некоторые фанатки начали ревновать, однако большинство приняли и даже приветствовали мое существование, потому что прониклись обожанием к Джулиану. И уж конечно, их страстная любовь к Джону ничуть не ослабла.

Теперь последнее препятствие на пути к совместной жизни было устранено, и вскоре после Рождества мы с Джоном отправились в Лондон на выходные, собираясь подыскать себе какое – нибудь жилье. В ту поездку мы также навестили фотографа Боба Фримана, который фотографировал «Битлз» для обложек новых пластинок. Боб и его жена Сонни жили у Императорских ворот, неподалеку от Кромвелл – роуд. Они сказали нам, что квартира этажом выше в их доме сейчас свободна, и мы ухватились за идею переселиться в нее. Фриман свел нас с домовладельцем, и дело было сделано. За 15 фунтов в неделю в нашем распоряжении теперь была квартира с тремя спальнями. Мы переехали туда в начале января, захватив с собой кое – какую мебель, одежду и игрушки Джулиана. С нами приехала моя мама, чтобы помочь нам устроиться. В квартире были только кухонная плита, холодильник да обшарпанные стены, нужны были новая мебель и косметический ремонт. Пока дизайнеры преображали комнаты, я, толкая перед собой коляску с Джулианом, носилась между двумя огромными лондонскими универмагами Barker's и Derry and Tom's в Кенсингтоне, выбирая мебель, постельное белье, посуду, кастрюли и сковородки, подушки и занавески.

Мы с Джоном были несказанно рады, что у нас наконец – то появился свой дом. Уже почти полтора года, как мы были женаты, но по – прежнему не имели своего собственного жилья, где можно было бы укрыться от любопытных глаз и бесконечно предъявляемых тебе требований. Понятно, что большую часть времени Джон находился вне дома, но если он не уезжал на гастроли, то вечера мы всегда проводили вместе. Я впервые начала себя ощущать замужней женщиной.

Квартира, однако, была не без недостатков. Она располагалась на последнем этаже трехэтажного дома, и, чтобы добраться до нашей двери, нужно было прошагать вверх пять узких и темных лестничных пролетов. Это не так уж легко, особенно если ты с коляской и ребенком, а то и с охапкой покупок в придачу. Приходилось оставлять коляску внизу, идти с Джулианом наверх, зафиксировать его как – нибудь, чтобы он никуда не делся и не упал, а потом возвращаться вниз за покупками.

И все же мне нравилось в Лондоне. Я бывала здесь еще ребенком, примерно пару раз в год, вместе с родителями, а позже, уже подростками, мы приезжали сюда с Фил. Мы снимали комнатку где – нибудь в районе Эрлс – Корт и отправлялись в художественные галереи, а вечерами околачивались в Сохо, с интересом наблюдая за темной стороной лондонской жизни. Потом, помню, мой брат Чарльз с его подружкой Кэти взяли меня с собой на мой первый мюзикл Salad Days в Вест – Энде. Для меня этот город был эпицентром культуры и всего самого поразительного и привлекательного. Я всегда мечтала жить в Лондоне, и вот мечта стала явью. В 9:30 утра мы с Джулианом уже были готовы к прогулке и с коляской отправлялись смотреть достопримечательности – ходили по магазинам или просто болтались по улицам, бывало, часами напролет. Даже когда Джон находился в командировке, я никогда не скучала, увлеченно и страстно, шаг за шагом, исследуя город.

Все резко изменилось, и уже в который раз, когда поклонники вычислили наше местожительство. Однажды утром мы проснулись и обнаружили у себя под окнами целый лагерь девиц – подростков. Их волосы были зачесаны в модный в те времена «пчелиный улей», а глаза подведены черным карандашом. Девушки расположились прямо на тротуаре и отныне пребывали там в любое время суток, днем и ночью. Если кто – то из жильцов забывал закрыть за собой дверь подъезда, они тут же проникали к нам на площадку, со своими спальными мешками и термосами.

Когда я выходила с Джулианом на улицу, фанатки, воркуя в восхищении, обступали его коляску так, что она исчезала под их склоненными спинами: «О, Син, какой же он хорошенький! Можно я его потрогаю? А можно я его покачаю?» Или: «О, Син, а в какую парикмахерскую ты ходишь? Ох, и какая же ты счастливая, что у тебя есть Джон. А где ты покупаешь одежду?» И так продолжалось бесконечно. Конечно, в большинстве своем они были доброжелательны, многие из них очень юные. Ужас в том, что их собиралось слишком много. Я очень старалась вести себя с ними вежливо, но иногда мне казалось, что это переходит всякие границы, и становилось по – настоящему страшно. Подходя к дому, я вынуждена была пробиваться сквозь толпу к двери подъезда, пытаясь держать себя в руках и выглядеть спокойной, но страстно желая одного – побыстрее войти в дом.

Джону приходилось еще хуже: они окружали его, когда бы он ни пришел домой, упрашивая дать автограф, пытаясь отстричь у него на память прядь волос или просто дотронуться до него. Он всегда был любезен со своими поклонниками. Он мог быть нетерпимым к прилипалам, искателям легкой наживы или подхалимам, но настоящих фанатов он уважал и заботился о них. Джон знал, что группа им очень многим обязана. В конце концов, именно они покупали их пластинки и билеты на концерты. Поэтому, как бы он ни устал, он всегда останавливался, чтобы дать автограф или просто поздороваться. Много лет спустя, когда один из таких «фанов», поджидавших его, чтобы взять автограф, убил Джона, я вспомнила эту его неизменную любезность и подумала: может, не будь он таким терпеливым и щедрым, остался бы жив…

Когда поклонники были внизу на улице, мы, тремя этажами выше, чувствовали себя вполне нормально и безопасно. Но с тех пор, как они нас рассекретили, мы понимали, что долго здесь не выдержим и что надо искать возможность избавиться от столь пристального и постоянного внимания к себе. Примерно тогда же группе предстояло отправиться в турне по Соединенным Штатам. Оно планировалось как пробный визит, чтобы понять, как их примут американцы. Уже несколько британских артистов, среди них Клифф Ричард и его Shadows, с треском провалились в Штатах. Джон, с одной стороны, очень хотел, а с другой – опасался этой поездки. Он нервничал, бросаясь из крайности в крайность, от «А что, если у нас ничего не выйдет, если они сочтут, что мы играем полную чушь?» до «Они нас полюбят, иначе и быть не может». На этот раз Джон хотел, чтобы я поехала с ними; теперь, когда всем было известно, что у него есть жена, мне не было никакого смысла сидеть дома. Фанаты приняли меня, так что у Брайана не оставалось никаких аргументов против. Он согласился, и я с нетерпением ждала отъезда. Я единственная из девушек ехала с «Битлз». Пол не смог взять с собой Джейн, так как она была занята на работе, Морин, девушка Ринго, все еще жила в Ливерпуле и ей еще не исполнилось восемнадцати, а Джордж пока не имел постоянной подруги. Я уговорила маму остаться с Джулианом. Она, привыкшая бросать все свои дела, чтобы помочь мне, не могла отказать и в этот раз, а я спешно отправилась по магазинам подобрать себе что – нибудь новое из одежды.