Текст книги "Черный жемчуг"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
Улицы разукрасили самыми яркими майскими цветами; зеленые ветви образовывали арки над дорогой. В окнах богатых домов вывесили гобелены, сияющие в лучах солнца; над домами возвышались флаги на шестах. Гирляндами перевитых лент, алых, золотых, зеленых и лазурных, были украшены и фронтоны домов, и уличные фонари. По приказу лорда-мэра во всех городских фонтанах весь день текло вино, а церковные колокола звонили, не переставая, с рассвета до самой темноты. В два часа пополудни пушка с Тауэр-Хил разразилась салютом в честь короля, и процессия начала пробираться по узким улицам города.
Вокруг стоял оглушительный шум от приветственных криков толпы, цоканья лошадиных подков, звона церковных колоколов, барабанов и труб военных и гражданских оркестров, сопровождающих этот блистательный парад, но весь этот шум превратился в неимоверный рев, когда наконец показалась высокая фигура самого короля верхом на белом коне. Люди кричали в безумии обожания, падали на колени, простирали к нему руки, крича: «Да благословит Бог ваше величество!» и «Да здравствует король!». Они бросали цветы под копыта лошади, и аромат раздавленных роз примешивался к множеству уличных запахов. Трубачи и барабанщики надрывались, однако их музыку почти заглушало людское ликование, заполнившее узкие улочки, подобно реву штормового моря.
Процессия проследовала по Лондону и вышла на Стрэнд, где располагались элегантные особняки знати с садами, спускающимися к реке. Потребовалось семь часов, чтобы пропустить всю процессию – настолько она была длинна. Двадцать тысяч солдат, конных и пеших, несли свои мечи обнаженными, и солнце вспыхивало на их лезвиях; маршируя, они кричали почти так же громко, как толпа; здесь были сам лорд-мэр и глава городской управы в своих парадных одеждах с золотыми цепями и мечами, за ними в полном составе шествовали городские гильдии в ярких одеждах, неся знамена и цеховые знаки отличия; присутствовала вся знать, которая была с королем в изгнании – весь оборванный, обнищавший двор Карла в кричаще-ярких одолженных нарядах из парчи, алого атласа, золотистого и лазурного бархата, с золотыми цепями на шеях и длинными перьями на шляпах. Среди них на своем Байярде ехал Эдуард; лошадь ему привел слуга Ричарда. Он был одет лучше прочих, которым пришлось спешно покупать или занимать себе одежду; его конь выделялся среди низкорослых лошадей и пони прочей знати. Байярд был не слишком подходящим конем для медленно движущейся процессии, окруженной хлопающими знаменами и вопящей толпой: он вздрагивал, прижимал уши, закусывал удила и пятился. Когда процессия достигла Ладгейт-Хила, Байярд неожиданно ринулся в толпу и сшиб трех человек, которые, однако, поднялись на ноги, не прекращая радостных криков, как будто ничего не заметили.
Хьюго, который ехал рядом с Эдуардом, усмехнулся и воскликнул:
– Это животное когда-нибудь доставит тебе немало хлопот.
– Похоже, люди не слишком оскорбились, – ответил Эдуард.
– Конечно! Если уж тебе так хочется сбить кого-нибудь, выбери простолюдинов – они сочтут это за честь. Кроме того, они почти впали в истерику от радости, сегодня можно отрезать им и руки, и ноги, а они будут танцевать под волынку! Смотри только, чтобы твое чудовище не лягнуло другую лошадь. У тебя и без того самый хороший конь среди всех наших мулов.
Наконец они достигли Уайтхолла, где Эдуард разглядел Ричарда среди группы встречающих. Здесь было еще больше солдат в алых и серебристых мундирах, оркестров, церковных колоколов и пушечных залпов, а также приветственных речей. Король, его братья герцог Йоркский и герцог Глостерский, генерал Монк, лорд-мэр, герцог Бэкингемский и мастер Гайд спешились и застыли с обнаженными головами, слушая речь, а затем Гайд представил встречающих королю. Ричард был единственным, кто выступил вперед и опустился на колено, чтобы поцеловать руку королю.
Эдуард подтолкнул Хьюго и сказал:
– Смотри, это мой брат, Ричард. Он один из тех, кто принимал участие в подготовке возвращения короля.
Хьюго улыбнулся.
– Следует напомнить об этом, когда ты пойдешь к королю со своей просьбой. Постоянное напоминание о себе – важная часть игры. Слава Богу, пора заходить. Если я еще побуду на солнце, то упаду в обморок.
Эдуард зажал ладонями уши.
– Я тоже хочу убраться подальше от этого шума, иначе лишусь слуха.
– Если в Лондоне сегодня окажется хотя бы один не охрипший человек, его повесят как республиканца, – усмехнулся Хьюго. – Что надо этому человеку? – он указал на слугу, который пытался пробраться к ним поближе, опасливо поглядывая на Байярда, как будто он уже испытал сокрушительную силу его копыт. Эдуард взглянул на него и приветственно поднял руку.
– Это один из слуг моего брата. Что случилось, Мэт?
– Я пришел подержать вашего коня, хозяин. Мой хозяин хотел, чтобы вы пошли с ним, сэр.
Эдуард взглянул на Хьюго, и тот кивнул.
– Самое время принести пользу своей семье, – заметил Хьюго. – Два Морлэнда запомнятся лучше, чем один.
– Пойдем со мной, – быстро предложил Эдуард. – Мэт, ты позаботишься о лошади лорда Баллинкри?
– Конечно, сэр, – с сомнением ответил тот, – конюшни сегодня будут переполнены...
– Молодец, – перебил его Эдуард, спускаясь с седла и передавая поводья слуге, прежде чем тот успел передумать. – Святая Мария, я совсем засиделся! Спускайся, Хьюго, будем ковылять вместе.
Оба молодых человека вскоре поняли, что Ричард вовремя послал к ним Мэта, ибо все вокруг тоже начали спешиваться и во дворе началась неразбериха. Эдуард и Хьюго поспешили уйти. В большой зал набилась целая толпа, выслушивая еще более продолжительные приветственные речи. Пробравшись к Ричарду, Эдуард увидел, что перед королем предстанут не только два Морлэнда, ибо и здесь был Фрэнсис, представляя нортумберлендскую ветвь, и Кит, движимый личными интересами. Впервые после отъезда из дома Эдуард встретился с одним из родственников, поэтому слегка смутился. Кит выглядел еще более смущенным, так что Эдуард приободрился и спокойно поприветствовал его.
– Ричард рассказал мне, какое участие ты принял в сегодняшнем празднике, – осторожно произнес Кит, пожимая Эдуарду руку, – и я хотел сказать, что очень горжусь... то есть мы все гордимся, я уверен в этом... – он неловко замолчал, и Эдуард договорил за него с кривой усмешкой:
– И это искупает всю мою вину, так? – Кит покраснел.
– Я не это имел в виду...
– Все верно. Как Ральф? – быстро спросил Эдуард.
– Хорошо. В доме вообще все хорошо, – ответил Кит.
Больше им было некогда поговорить, но Эдуард попросил Кита о встрече, желая подробнее расспросить о новостях. Потом он представил своих родственников Хьюго.
С интересом рассматривая Хьюго, Ричард пожал ему руку и предложил:
– Вы должны остановиться у меня, если вы не нашли еще себе жилье. Мой дом находится на Милк-стрит. Моя жена будет очень рада знакомству с вами.
– Вы очень любезны, сэр, – ответил Хьюго, и Эдуард понял, что это не простая формальность – Хьюго был искренне тронут подобным гостеприимством. – Однако мне придется остаться в Уайтхолле, как бы это ни было неудобно. Если я отдалюсь от короля, то потеряю все свои преимущества, – с улыбкой добавил он, и Ричард кивнул, принимая такой довод.
– Тогда я надеюсь, вы станете у нас постоянным гостем и будете обедать с нами как можно чаще, – все это время они продолжали продвигаться вперед и теперь, наконец, оказались в большом зале, где продолжалась церемония встречи. Заметив Ричарда, генерал Монк подозвал его к себе. Речи были неимоверно длинными и продуманными, и по их завершению всем предстояло направиться к Вестминстерскому аббатству на благодарственную службу. Когда говорил лорд-мэр, Эдуард пробрался достаточно близко, чтобы увидеть, как поморщился король, прежде чем снова изобразил внимание на своем лице. Он поблагодарил за великолепную речь, но просил отложить дальнейшие церемонии до следующего дня, ссылаясь на усталость, недомогание после долгого путешествия и боль в ушах из-за сильного шума. Последнее замечание вызвало взрыв вежливого смеха в толпе – многие из присутствующих страдали по той же причине. Просьба короля была равносильна приказу, поэтому лорду-мэру не осталось ничего другого, кроме как отменить остальные приветствия и отпустить короля с миром в личные покои, которые были уже готовы к его приему.
– Надеюсь, после Кромвеля они остались в приемлемом состоянии, – пробормотал Хьюго Эдуарду, когда толпа расступилась, чтобы дать проход королю.
– Я слышал, что большая часть картин короля-мученика распродана, – заметил Фрэнсис. – Королю придется собирать коллекцию заново.
Король и его приближенные прошли мимо, и Морлэнды склонились в низком поклоне. Король устало улыбнулся, и Эдуард услышал, как он вполголоса проговорил Джорджу Вилльерсу:
– Думаю, мне следует винить только себя за то, что изгнание продлилось так долго. За последнюю неделю я еще не встречал человека, который не сообщил бы мне, что всегда ждал моего возвращения.
Выпрямившись, Хьюго произнес, глядя вслед королю:
– Он вновь начнет коллекционировать красивые вещи, только это будут не картины, а живые красавицы, которыми он заполнит свои апартаменты.
– Что вы хотите этим сказать? – поинтересовался Фрэнсис.
Хьюго цинично усмехнулся.
– Как вы думаете, куда он направляется? Спать? Восхвалять Бога за свое восстановление на престоле? Или утешаться прекрасной грудью миссис Палмер?
Потрясенный Фрэнсис проговорил:
– Простите, но меня, кажется, зовет Ричард, – и поспешил уйти. Кит тоже извинился и последовал за ним. Хьюго рассмеялся и обнял за плечи Эдуарда.
– Бедного мальчика поразило то, что королю, как и любому другому человеку, нужен ночной горшок. Ну, Нед, чем мы займемся? Последуем достойному примеру нашего лорда короля?
– Я чертовски голоден, – ответил Эдуард.
– Я тоже. Пойдем и закажем самый лучший обед, который только можно найти в Лондоне – и будь я проклят, если нам понадобится платить за него! Нам, двоим приближенным короля! Сегодня нас будут чествовать и возносить! Как насчет общества женщин? В Лондоне полно хорошеньких дамочек, и если собрать всех тех, что сегодня стояли у дороги...
– То после пятнадцатилетнего правления пуритан они окажутся непорочными, – добавил Эдуард. – Конечно, все они могут быть добродетельными.
– Бывает, что и коровы летают, – отозвался Хьюго. Рука об руку два молодых красавца направились к двери. – Мы выберем себе самых лучших. Человек, который сегодня будет спать в одиночку – или дурень, или изменник.
– Или и то, и другое.
– Пуританин.
– Паршивый пес.
Смеясь, они вышли на улицу, озаренную закатным солнцем.
Глава 9
Король, подобно старому монаху, просыпался вместе с солнцем. Летом, когда рано светало, он мог прогуляться по Приви-гарденс почти в одиночку, пока его приближенные отсыпались после ночных дебошей. Вскоре, однако, слуги начинали будить тех из них, кому предстояло обратиться к королю с прошениями, пока кто-нибудь другой не занял насиженное ими место вблизи повелителя.
Хьюго, одаренный физическим здоровьем и живым умом, вскоре вступил в сговор с одним из камердинеров короля – за небольшую мзду камердинер должен был сообщить его слуге, Жилю, о том, когда встает король. Жиль тут же должен был разбудить своего хозяина, принести горячей воды, умыть, побрить и одеть Хьюго так, чтобы тот оказался у ворот сада вместе со спаниелями его величества.
– Клянусь, – говорил Хьюго Эдуарду, – я не могу открыть глаза до тех пор, пока не услышу этих чертовых собак. Жиль одевает меня, как мать ребенка, – во сне. Затем он говорит: «Ваше утреннее питье, месье», зажимает мне нос и подносит ко рту чашку.
– Что это за утреннее питье? – удивленно спросил Эдуард. – Должно быть, сильнодействующее средство, если оно способно поднять тебя в такую рань.
Хьюго слегка пожал плечами.
– Ничего странного – это лимонный сок с горячей водой, без сахара. Он способен разбудить и мертвеца, а тем более меня. Мой язык как будто огнем обжигает, в горле раскручивается пружина и подбрасывает меня на ноги, так что я способен в темпе, левой-правой, спуститься по лестнице и перейти через Кинг-стрит к воротам Приви. Ох уж эти ворота – меня несет к ним, как плавающий мусор к опорам лондонских мостов, и вот я уже готов поклониться с улыбкой и приветствовать: «Доброе утро, ваше величество» таким свежим и бодрым голосом, как будто я уже давно проснулся. Карл Стюарт улыбается мне, поглядывая с восхищением и недоверием, а когда остальная свора устремляется за ним в погоню, потирая глаза и зевая, мы уже давно ведем беседу. Большой шлем взят!
Эдуард рассмеялся и спросил:
– И твое усердие принесло плоды? Он вернет тебе земли?
Хьюго погрозил ему пальцем.
– Всему свое время, старина. В таком тонком деле нельзя спешить. – Понизив голос, он подошел поближе и продолжал: – Честно говоря, Нед, я не слишком спешу вернуться в Ирландию. Баллинкри – чертовски скучное место, только охота там хороша. Нет, все, что мне надо – быть уверенным, что когда-нибудь я получу свои владения, чтобы покамест взять кредит в банке. Во всем прочем Уайтхолл подходит мне, а я подхожу Уайтхоллу – это несомненно.
В одно июльское воскресенье весь двор и огромное количество прихлебателей собрались в саду, наслаждаясь солнцем после долгих дней непогоды. Хьюго также был здесь, болтая с молодой дамой, чье бесхитростно нарумяненное лицо свидетельствовало, что она совсем недавно прибыла в Лондон из провинции, а кокетливые взгляды в сторону любого проходящего мимо мужчины показывали, что она обеспокоена желанием либо утратить целомудрие, либо найти мужа. Вся свора, как Хьюго называл приближенных короля, находилась в саду уже более двух часов, но Хьюго так и не увидел среди нее Эдуарда, хотя Кит, Фрэнсис и Ричард поприветствовали его, проходя мимо. Наконец Хьюго заметил, что его друг появился со стороны Тилт-Ярда.
– Добрый день, мастер Морлэнд. Последний бокал прошлой ночью был явно лишним для вас. Все Морлэнды уже два часа назад окружили короля, как чайки – рыболовное судно, а вы еще только идете.
– Я не спал, а работал, – возмутился Эдуард, а затем поморщился: – Боже, какая вонь идет от реки!
– Вот поэтому сад и назван «садом интимных удобств», – бесстрастно отозвался Хьюго. Подойдя поближе к Эдуарду, он принялся разглядывать его шею, слегка отодвигая воротник камзола.
– Что ты делаешь? – нетерпеливо проворчал Эдуард.
– Ищу твой ошейник, – ответил Хьюго. – Верный пес канцлера должен носить ошейник, иначе кто-нибудь украдет такого работящего добряка.
– Лучше быть верным псом, чем такими, как те дворняжки, ссорящимися из-за объедков, – возразил Эдуард, указывая на прихлебателей.
– Дорогой мой Нед, тебе угрожает опасность стать добродетельным господином – вот к чему приводит общение с такими людьми, как твой начальник. Мастер Гайд погубит тебя.
– Он очень добр ко мне, – коротко отозвался Эдуард.
Взяв под руку, Хьюго увлек Эдуарда в более тихую часть сада.
– Тише, не стоит раздражаться. Пойдем взглянем на розы. Я хочу серьезно поговорить с тобой.
Эдуард позволил увести себя и неохотно улыбнулся.
– Мне тоже надо поговорить, Хьюго. Ты погряз в огромных долгах.
– Что я могу поделать, старина? У меня нет денег, чтобы выплатить их, – на его лице появилось выражение оскорбленной невинности, и Эдуард улыбнулся, несмотря на свое раздражение.
– Разве так трудно жить по средствам?
– Конечно, нет, – сразу ответил Хьюго. – Что за глупости ты говоришь! Мне нужна только еда и вино, деньги, чтобы платить жалованье слуге, и пара безделушек, чтобы развлечься...
– Пара безделушек – вот как ты их называешь? А твоя новая одежда? Картины, мраморные скульптуры, мебель? Клянусь, твои апартаменты выглядят, как склад, куда вор приносит награбленное! А деньги, которые ты проигрываешь в карты и кости…
– Ты неправ. Деньги, которые я проигрываю в карты и кости, – мои собственные, те, которые я выиграл, когда мне везло...
– Или когда ты не был пьян, – неумолимо поправил Эдуард. – Неужели ты считаешь необходимым напиваться каждую ночь?
Лицо Хьюго внезапно стало серьезным.
– Конечно, Нед, именно так я и считаю. Это очень важно. Как думаешь, почему я так делаю? Почему все мы так делаем? Ведь напиваюсь не я один. Когда живешь в изгнании, отдав все во имя общего дела и потеряв все, в том числе и само это дело – вот тогда начинаешь ощущать невосполнимую пустоту внутри, с которой жизнь становится невозможной. Вино помогает нам забыть эту пустоту.
Серые глаза Эдуарда потемнели, как осеннее небо перед дождем. Хьюго мягко продолжал:
– Да, ты знаешь об этом, Нед. В тебе тоже есть эта пустота. Ты пытаешься заполнить ее работой, я – вином, играми, женщинами и красивыми картинами. Это одно и то же.
– Но этого недостаточно! – воскликнул Эдуард, как будто это признание вырвалось из глубины его души. Хьюго печально смотрел на него, и впервые Эдуард понял, что его друг гораздо старше в душе, чем кажется внешне.
– Этого никогда не будет достаточно. Каждому нужно любить что-нибудь, любовь – единственное, что способно заполнить огромную черную пропасть внутри человека, – запрокинув голову, он взглянул на голубое чистое небо. Эдуард тоже поднял голову, а Хьюго продолжал тихо, как будто самому себе: – Все время, пока я был за границей, я грезил о доме. Отец и я отдали все за Англию, за наш дом, за образ жизни, который был дорог нам, за короля, за честь и справедливость. И мы все потеряли, а мне пришлось бродить из страны в страну, оскорбленному и нелюбимому, зная, что враги живут в моем доме, не понимая его прелести. Все время мне снились северные небеса – неяркие, серовато-голубые, прохладные летние сумерки, робкие весенние рассветы. Я думал, что когда-нибудь я вернусь и вновь обрету все, что утратил. Но когда мы вернулись, я обнаружил, что потерял нечто большее, чем родина. Я потерял самого себя. – Он повернулся к Эдуарду. – Я больше не верю ни в честь, ни в справедливость, ни в добродетель.
Некоторое время они шли молча, и наконец Хьюго рассмеялся:
– Но любовь – я еще могу верить в нее! Нет ли у тебя сестры, племянницы или кузины, Нед? Мне немного надо – только бы она была красива, мила, добродетельна и очень богата!
Эдуард покачал головой и засмеялся.
– Ни одной, лорд Баллинкри, так что прошу меня простить.
– И даже если бы у тебя была такая родственница, ты не отдал бы ее в грязные лапы своего распутного друга, так ведь? Не беда, я все равно люблю тебя, Нед, – так сильно, что охотно прощаю тебя за неприязнь к жизни королевского двора. Ну, не смотри на меня так удивленно – я же видел, что ты становишься все раздражительнее за последние несколько недель. Я понимаю, тебе отвратительны все наши пирушки.
– Прости, – проговорил Эдуард. – Я и не думал порицать тебя. Просто такая жизнь не для меня, ты знаешь, хотя мне нравится иногда немного выпить, потанцевать, поиграть в карты или поболтать с женщинами...
– Но не каждый день.
– Верно. Когда я впервые появился в Лондоне, я полюбил этот город, а теперь уже устал от него. Я устал от шума и вони, людей, все время толпящихся вокруг. Здесь я чувствую себя пойманным в ловушку. Мне нужен воздух и просторы моего дома. Мне нужна работа. Я не привык к праздной жизни, я не умею наслаждаться досугом, если у меня нет работы, с которой можно было бы сравнить его.
– Так я и знал, – усмехнулся Хьюго. – Мастер Гайд испортил тебя!
– Да, тот, кто ранил меня, сможет меня и вылечить, – отозвался Эдуард. – Канцлер нашел для меня замечательную работу в награду за хорошую службу у него.
– Что это за работа? Надеюсь, тебе не придется уехать отсюда?
– Он назначил меня одним из своих комиссаров по делам благотворительности, дал мне округ близ Лидса, так что я буду ближе к дому. Это замечательно, просто чудесно. Мне придется ездить по окрестным деревням и проверять, как идут дела в местных благотворительных учреждениях. Я буду облеченным властью влиятельным человеком. Люди начнут уважать меня, приглашать к себе на обед, знакомить со своими дочерьми. А когда я устану от жизни в провинции, я отправлюсь в Лондон с докладом канцлеру, смогу насладиться прелестями столичной жизни и вновь уеду, прежде чем устану от нее.
Хьюго вздохнул.
– Значит, тебе это нравится, – проговорил он. – По крайней мере, я смогу время от времени видеться с тобой.
– Надеюсь, довольно часто, – успокоил его Эдуард, пожимая руку друга. – Я не хочу потерять тебя, Хьюго. Скажи, что мы навсегда останемся друзьями!
– Клянусь, – проговорил Хьюго, обнимая Эдуарда другой рукой. Их глаза наполнились слезами. Резко повернувшись, друзья направились в сторону толпы.
Канцлер Гайд через стол разглядывал молодого человека, стоящего перед ним – высокого, с привлекательным, широкоскулым лицом, большими синими глазами и темными локонами. Характерные черты внешности Морлэндов, думал он, ибо сходство с еще одним племянником Ричарда Морлэнда, Фрэнсисом, было поразительно и усиливалось тем, что двое молодых людей постоянно держались вместе. Канцлер думал, что юноши вполне благовоспитанные и совсем не похожи на толпу безнравственных, говорящих по-французски шалопаев, которые вернулись из Европы вместе с королем. По этой причине канцлер хотел бы сделать для Морлэндов все возможное, даже если бы они не были племянниками крайне полезного для Гайда человека.
– Сожалею, – произнес он, – я хотел бы сообщить вам радостные новости, но пока мне нечего сказать.
– Но... – начал Кит, готовый объяснить все еще раз, но Гайд остановил его жестом.
– Знаю и, поверьте мне, сочувствую вам. Однако вы должны понять, что каждый день мы получаем сотни прошений примерно такого же рода. Сотни людей по всей стране потеряли свои владения и хотят вернуть их. Многие из них отдали все, что имели, ради короля. Их отцы, братья, сыновья погибли на поле брани. Ваш отец погиб в битве при Марстоне, а король не забывает такого. Но мы не можем вернуть ваши земли, у которых теперь другие хозяева. Если мы сделаем так, мы совершим вопиющую несправедливость по отношению к тем, кто купил эти земли с торгов. Поставьте себя на место тех, кто купил ваши владения открыто и честно на публичных торгах, и у кого теперь отбирают купленное. Кроме того, во многих случаях у земель сменилось несколько хозяев, их разбили на отдельные участки, поменяв границы – неразбериха, мастер Морлэнд, полнейший хаос!
Синие глаза Кита вспыхнули, а губы зашевелились – он явно хотел заявить, что это проблемы Гайда, а не его самого. Он знал, в чьих руках находятся его земли, и хотел получить их обратно. Гайд устало взглянул на юношу, без труда читая его мысли. Что бы в этом случае он ни сделал, он непременно наживет себе врагов. Однозначного решения проблемы не существовало, но Гайд понимал, что никто не верит в это. Кит взял себя в руки и решил вновь привести свои доводы.
– Сэр, в моем случае... – заговорил он, но канцлер прервал его твердо и решительно, желая покончить как можно скорее с этим неприятным визитом.
– Не следует думать, что королю ничего не известно. Мы много раз обсуждали этот вопрос, прежде чем найти решение. Решение еще официально не объявлено, но я скажу вам, дабы вы больше не терзались в сомнениях, что мы пришли к соглашению, которое если является не идеальным, то, по крайней мере, менее болезненным для обеих сторон. Земли, которые были конфискованы правительством мятежников, будут возвращены их прежним владельцам; те же земли, которые были проданы либо с целью уплаты штрафов, либо чтобы обеспечить королевскую армию, либо по другим причинам, возвращены не будут. Продажа, совершенная в законном порядке, не может преследоваться по закону. Ваши земли были проданы, и, боюсь, я больше ничего не могу сделать для вас. А теперь позвольте пожелать всего хорошего.
Потерявший последнюю надежду Кит поклонился и вышел, но за дверью им сразу овладела ярость. Уотермилл, разрушенный шотландцами, а затем проданный для уплаты штрафов, наложенных правительством мятежников за то, что его отец погиб, защищая короля, не будет возвращен! Так-то новый король вознаграждает преданность своих людей! Кит шагал по коридору, а навстречу ему спешил Фрэнсис. Пожав друг другу руки, родственники отошли в сторону, чтобы поговорить.
– Что случилось? – встревожен но спросил Фрэнсис, видя нахмуренные брови Кита. – Что он сказал?
Кит объяснил:
– Все, что у меня осталось – это несколько домов в Йорке, да один пакгауз у королевской пристани. Верность королям и гроша ломаного не стоит!
Фрэнсис выглядел потрясенным.
– Не надо говорить так, – попросил он. – Кит, вспомни, что ты Морлэнд. Девиз «Верность»...
– Я-то помню, что я Морлэнд. Король забыл об этом.
– Но подумай, – торопливо заговорил Фрэнсис, желая утешить кузена, – конфискованные земли будут возвращены, так что Ральф получит обратно свои владения. Он не забыл об этом! Разве ты не понимаешь, как это важно для Ральфа?
– Какое мне до этого дело? – раздраженно воскликнул Кит. – Как я смогу жениться на Аннунсиате, если у меня нет состояния? Как я вообще смогу на ком-нибудь жениться?
– А что насчет шотландских владений? Что говорят о них?
– Гайд сказал, что это дело не в его ведении. Если они были просто захвачены, я должен поехать туда и потребовать вернуть их, а если теперешние владельцы откажутся, я должен начать с ними судебный процесс.
– Значит, тогда все в порядке, – ответил Фрэнсис.
Кит с досадой взглянул на него.
– Ты уверен? Неужели ты думаешь, эти пресвитериане с радостью вернут мне мои земли? А если начнется судебный процесс, он займет несколько лет, и в конце концов я могу оказаться ни с чем.
– Этого не может быть, твои права бесспорны. Но постой... – внезапно Фрэнсиса осенило, – думаю, мы сможем найти лучший выход. Знаешь, что армию должны распустить в сентябре? Тогда домой вернутся много людей, особенно из приграничных районов. Из Тодс-Нов в армию ушло немало мужчин, из Белл-Хил тоже. Почему бы нам не собрать отряд, не пойти туда и не отобрать землю силой? Я помогу тебе, да и Криспиан не откажется. Голдстримский полк распустят не раньше весны, и мне придется пока остаться здесь, но я помогу тебе организовать поход. Или, если хочешь, подожди до весны, и я пойду с тобой.
– В самом деле? Ты действительно хочешь пойти со мной?
Фрэнсис усмехнулся.
– Конечно. Я собрал боевой отряд, а повоевать мне так и не пришлось. Моя кровь слишком горяча, чтобы остыть сразу. Не отчаивайся, Кит, мы вернем твои земли, да еще и немного развлечемся!
В розарии замка Морлэндов аромат роз в горячем июльском воздухе был почти осязаемым. Мэри сидела в тени, вокруг нее было прохладно, так как ее защищала ограда из роз высотой около десяти футов. Розы окружали ее облаками сливочно-белых бутонов, в глубине нежно-розовых, с тонким ароматом и гудящими вокруг пчелами. Одна ветка свисала почти над плечом Мэри, и, не двигаясь с места, она могла заглянуть прямо в глубину огромного цветка. Пчела опустилась на нежные загнутые лепестки так близко от глаз Мэри, что она зачарованно не могла оторваться от нее. Мэри видела мохнатые лапки пчелы, перепачканные золотистой пыльцой – казалось, что насекомое одето в ярко-желтые панталоны. На теле пчелы чередовались золотистые, темно-медовые и черные полоски. «Если я протяну палец и потрогаю ее, – думала Мэри, – это будет, как прикосновение к меховому шарику, к шерсти кота, свернувшегося клубком».
Чувство одиночества внезапно нахлынуло на нее, поднимаясь таким стремительным потоком, что, даже закрыв глаза, Мэри не могла сдержать слезы. Она вспомнила один день из своего детства: ей тогда было девять лет, она убежала из дома на торфяники Эмблхоупа. Их дом, квадратное серое каменное строение, подобное маленькой крепости, стоял прямо на торфянике, так что казалось, что коричневые и пурпурные волны болотной растительности накатываются на его стены. Когда дул ветер, листья высоких папоротников встревоженно шелестели, а гудение стволов темных елей напоминало шум прибоя. Однажды Мэри рассказала об этом отцу, а тот засмеялся, ответив: «Ты же никогда не видела моря, дорогая». Она не могла объяснить отцу, что этот звук знала с самого рождения.
Но в тот день не было ветра, стояла удушающая жара, земля пеклась под огромным подсолнухом солнца в таком голубом небе, что если долго смотреть на него, оно становилось черным. Мэри шла по овечьей тропе, тучи маленьких черных мошек подымались с папоротников, когда она проходила мимо. Босые ноги девочки ощущали теплую каменистую землю. По зарослям папоротников разбрелись овцы, как маленькие упавшие на землю облака; они поднимали вслед девочке удивленные черные морды с желтыми, как новые монеты, глазами, и поспешно отходили в сторону, подергивая смешными хвостиками.
За папоротниками начинался холм, сложенный серой каменистой породой, поблескивающей тонкими прожилками слюды, а вокруг плескалось море розовато-лилового вереска. Здесь Мэри легла на живот, обозревая свое царство. Желтые ветви ракитника сияли на солнце, как неопалимая купина Моисея, а вдалеке виднелось серое пятно дома со струйкой дыма, поднимающейся прямо в безветренное небо. В вереске хлопотали пчелы; девочка положила подбородок на обнаженные руки и принялась наблюдать за ними. Мэри, сидящая в розарии, чувствовала тот же прилив тоски в сердце, который ощутила девочкой много лет назад. Она закрыла глаза, и жужжание пчел унесло ее на годы назад в тот день; она ясно вспоминала горячий, нежный запах своей опаленной солнцем кожи, запах земли и маленьких деловитых пчел, вьющихся в зарослях вереска. Подняв голову, девочка заметила, что по тропе галопом несется лошадь – ее отец возвращался домой.
Вскочив, Мэри побежала назад по тропе, подпрыгивая от радости, ибо она нежно любила своего отца, и его редкие приезды домой бывали настоящими праздниками. Даже тогда у нее уже появилось предчувствие, что надо наслаждаться таким счастьем, пока не стало слишком поздно. Она вошла в дом, зовя отца. В доме было прохладно, и босые ступни девочки сразу озябли, а перепачканные ноги покрылись гусиной кожей. Отец ждал в гостиной и повернулся, как только она вошла, протягивая руки и повторяя ее имя. Мэри бросилась к нему и всем своим маленьким хрупким телом почувствовала исходящую от отца скорбь. Отец говорил с ней по-прежнему ласково и терпеливо, но, отстранившись, Мэри увидела, как на его лице смешались печаль, отчаяние и безнадежность.
Позднее она узнала, что в тот день схватили короля, и поэтому отец вернулся домой постаревшим на десяток лет. Потом он уехал на войну и встретил смерть в самом последнем бою за Карлайл, так и не веря, что они победят, и мир, который он так любил, будет вновь отвоеван. Его надежда и радость умерли, и что-то в Мэри умерло вместе с ними.
