Текст книги "Черный жемчуг"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
– Я отослала их всех – они только тревожили вас. Вы кричали во сне, к тому же в комнате стало душно. – Смысл ее слов так и не дошел до Аннунсиаты. – Сейчас семь часов утра, среда. Хотите еще хлеба? Иначе вы будете слишком слабой, чтобы тужиться. – Аннунсиате удалось сжать руку Берч. – Что? Болит? По-другому – как будто сдавливает руку? – на мгновение она наклонилась к Аннунсиате. – Боже милостивый! Доктор, скорее идите сюда.
Новую боль оказалось гораздо легче терпеть. Берч напоила Аннунсиату, и вскоре она почти забыла о боли. «Пьяна», – отчетливо подумалось ей. Внезапно она почувствовала где-то внизу горячую влагу. «Кровь!» Аннунсиата испугалась – влаги было так много, должно быть, кровотечение станет смертельным.
– Воды, – произнес доктор, и Аннунсиата вспомнила, как Мэри Моубрей воскликнула в поле: «Воды отошли!»
– Теперь уже скоро, – ответила Берч, сжимая ей руку.
– Больше не болит, – прошептала Аннунсиата. Неужели все кончено? Неужели ребенок умер? Она вцепилась в руку Берч – единственную твердыню в мире. Он умер? Неужели она болью убила собственное дитя? Но тут Аннунсиате показалось, что внутри нее что-то раскрывается, подобно распускающемуся цветку, и она почувствовала, как это живое, движущееся, извивающееся нечто по своей воле пробивает путь сквозь тело Аннунсиаты к миру. Она беспомощно посмотрела на Берч и догадалась, что та все понимает. Ребенок!
– Ребенок! – закричала она.
В толпе присутствующих пробежал шепот, и все невольно подступили ближе, чтобы лучше видеть, но Аннунсиата уже не заботилась ни о чем, кроме самой себя, своего ребенка и Берч, своей новой подруги.
Вскоре боль совершенно прошла, и все остальное случилось поразительно быстро. В половине восьмого утра, в среду, роды завершились, и Берч распрямила ноющую спину с чувством облегчения и торжества. Аннунсиата сонно улыбалась ей, забыв про боль и погружаясь в благодатный сон, слишком глубокий, чтобы в нем были сновидения. Минуту Берч смотрела на нее, а потом отвернулась, выпроваживая зрителей. У дверей спальни она нашла понурого Жиля.
– Как себя чувствует миледи? – с испугом спросил он. Все продолжалось настолько долго, что он считал смерть хозяйки неизбежной, но боялся услышать об этом. Берч выглядела усталой, как будто это она мучилась два с половиной дня.
– Заснула, – ответила Берч. – С ней все в порядке. Эти деревенские женщины сильны, как лошади.
– А ребенок? – торопливо спросил Жиль, трепетно относящийся к малышам.
– Близнецы, – с удовлетворенной усмешкой поправила его Берч. – Мальчик и девочка – оба крупные и здоровые. Только Господу известно, как она ухитрилась родить их. А где хозяин? Надо сказать ему.
Жиль пристыженно опустил голову.
– Он прождал целый понедельник, но это показалось ему слишком утомительным. Ночью в понедельник... – он выразительно приподнял плечи. – И с тех пор... – Жиль неохотно взглянул в глаза Берч. – Надо ли говорить ей об этом?
– Она и сама довольно скоро все поймет, – ответила Берч. – Не надо сейчас говорить ей. Пойди, разыщи его, понял? Ты же должен знать, где он может быть.
– О, разумеется, – уныло отозвался Жиль и побрел прочь, не поднимая головы.
Аннунсиата проспала до трех часов пополудни, а проснувшись, почувствовала себя так хорошо, что попыталась сесть, и только тут поняла, как она ослабела. Если не считать легкую боль внутри, она была здорова – как будто никогда не рожала.
– Неужели мне все это приснилось? – спросила она у Берч.
– Нет, миледи. У вас два прекрасных ребенка – сейчас я принесу их вам. Только сперва позвольте умыть вас и сменить рубашку. Мы убрали в комнате и переменили простыни, пока вы спали. А потом вам надо поесть – как только к вам вернутся силы, все будет в порядке.
– Мои роды сделали тебя болтливой, Берч, – с упреком произнесла Аннунсиата. Берч не улыбнулась. Аннунсиата подумала, что больше в своей жизни ей не придется увидеть улыбку Берч, но это уже было не важно. – Дети хорошенькие?
– Замечательные.
– А где милорд?
– Он заходил сюда, пока вы спали, и снова ушел, сказав, что вернется позже, когда вы проснетесь, – не моргнув глазом, соврала Берч и, не давая Аннунсиате спросить о чем-нибудь еще, начала стаскивать с нее через голову ночную рубашку. Берч умыла ее, переодела в свежее белье, причесала и поменяла наволочки на подушках на кружевные, обшитые лентами, чтобы Аннунсиата могла принять посетителей.
– С вами хотят увидеться чуть ли не сотня людей. Вы произвели настоящую сенсацию, – заметила Берч. – Но сначала вам надо поесть.
– Я так хочу пить, что смогла бы выпить весь пруд близ замка Морлэндов, – призналась Аннунсиата. Берч прошла к двери, и тут же вошел Том с большим серебряным подносом в руках, над которым поднимался аппетитный пар. – О, давай его сюда скорее! – воскликнула Аннунсиата, и Том осторожно поставил поднос на постель, боязливо улыбнувшись хозяйке. – Берч, почему ты до сих пор не показала мне моих крошек? Странно подумать, я прожила с ними все эти месяцы, а теперь даже не узнала бы их в толпе.
Улыбнувшись ее шутке, Том вышел. Берч отправилась за детьми, пока Аннунсиата снимала крышки с блюд. Здесь была ее излюбленная еда – сытная и обильная, способная сразу подкрепить ее силы – устрицы, омары, грудка цыпленка, зажаренная со спаржей и грибами, блюдо шпината с чесноком и колотые орехи. К тому времени, когда вернулась Берч, Аннунсиата сидела на постели с набитым ртом и ложками в обеих руках.
Берч остановилась у постели с белыми сверточками в руках и странным выражением на лице – казалось, нежность пробивается через ее обычную неприветливость.
– Вот, миледи. Нет, нет, продолжайте есть – я сама подержу их. Вот они – барон Раскил и ее светлость юная леди. Самые милые дети, каких мне случалось видеть.
Аннунсиата разглядывала детей, ощущая странный испуг; как странно, думала она, не узнавать собственных детей, однако и в самом деле Берч могла бы принести ей любых других младенцев. Аннунсиата думала, что если когда-нибудь с детьми происходит путаница, никто и не замечает подмену. Но ее дети в самом деле были хороши – краснота кожи, оставшаяся у них после родов, сошла, пока Аннунсиата спала, и теперь их личики были нежно-розовыми, как речной жемчуг, крохотные, идеальной формы кулачки были сложены под подбородками – новенькие, ничем не запятнанные, еще не тронутые, как рассвет, как серебристая роса на весеннем лугу. Мой сын, моя дочь, думалось ей, но значение этих слов было непонятно. Они были юными душами, совершенными созданиями, которых Бог послал в мир, и пока мир не запятнал их, они оставались только чадами Божиими. Аннунсиату охватил глубокий, священный трепет, и она поняла, что никогда не сможет забыть это чувство, даже если не испытает его вновь. Один из детей зевнул – сладко и совсем по-взрослому, и Аннунсиата громко рассмеялась от восхищения.
– Кто из них кто, Берч? Я не могу различить.
– Вот его светлость, мадам. А девочка немного крупнее. Оба очень похожи на вас. Подождите, вот они проснутся, и вы сами увидите это. О, миледи, сам король приходил взглянуть на малюток и прислал подарок. Том, принеси коробку.
Под руководством Берч Том открыл коробку и показал Аннунсиате две крестильные рубашечки – из тончайшего белоснежного шелка, вышитые и искусно украшенные кружевом, унизанные мелким сияющим жемчугом.
– Он сказал, что придет проведать вас, как только вы сможете принять его, миледи, – удовлетворенно добавила Берч, с гордостью горничной, чья хозяйка – близкая знакомая короля. Мальчик проснулся, открыл глаза и уставился на Аннунсиату, и та выпалила первое, что пришло ей в голову:
– Он так похож на его величество!
Тяжелая работа окончилась, и начались радостные хлопоты. Спешно заказали еще одну колыбель, и оба младенца были уложены под богато расшитые атласные одеяльца. Колыбели поставили рядом с кроватью, сияющей подушками, украшенными кружевами, шелковыми простынями и покрывалом из желтого атласа с вышитыми на нем яркими птицами, бабочками и цветами в китайском стиле. Серебряные кувшины, блюда и кубки расставили на столиках в комнате, а центром этого великолепия была сама Аннунсиата, леди Баллинкри, в изысканной блузе, с волосами, распущенными по плечам, сидящая на постели и принимающая гостей и дары.
Хьюго ненадолго появился у нее и вновь ушел по делам, но его визит вполне удовлетворил Аннунсиату. Глаза Хьюго сияли, когда он смотрел на детей; не в силах что-либо сказать, он поцеловал ее. Любые слова были бы здесь не к месту, и Аннунсиата порадовалась, что счастье привело ее мужа В такое смущение. Чуть ли не каждый час он посылал ей сладости и цветы, тем временем торопясь закончить отделку дома, чтобы они могли переехать, как только Аннунсиата немного оправится.
– Вы сыграли со мной удачную шутку, миледи, – говорил Хьюго, – родив сразу двоих, в то время как детская приготовлена для одного ребенка. Я постараюсь исправиться и даже найти вторую няню. К счастью, я выбрал достаточно большой на первое время дом.
Люси и Ричард прибыли одними из первых, на время оставив посольство, куда пообещали вернуться после того, как поправится их кузина. Из-за границы они привезли немало подарков Аннунсиате и малышам.
– Боюсь, придется делить подарки между ними – мы и не предполагали, что у тебя будут близнецы, – сокрушалась Люси. – Скорее поправляйся, дорогая, и мы устроим пышный прием в честь крестин.
Король долго держал ее за руки, говоря:
– Мы все так переживали, но теперь с вами все в порядке, слава Богу. – Он показал Аннунсиате подарки для нее и детей, сказал, что она может обращаться к нему, если будет испытывать недостаток в чем-либо, и попросил разрешения взглянуть на детей. Он ловко взял их на руки, прижимая к себе с нежностью большого, сильного мужчины к беззащитным созданиям. – Они похожи на вас, – наконец объявил король, – и я рад этому. Я так и думал, что им достанутся ваши темные глаза, Аннунсиата, и ваш... – знаете, в вашем лице есть что-то особенное, я уже говорил, что не могу объяснить, что именно...
– Когда я впервые увидела мальчика, ваше величество, – с улыбкой проговорила Аннунсиата, – я сразу сказала: «Он так похож на короля!»
Король разразился смехом.
– Надеюсь, никто этого не слышал.
– Никто, кроме Берч, а на нее можно положиться, – заметила Аннунсиата.
Король еще раз взглянул на спящих малюток и добавил:
– О нас ходит и без того достаточно слухов – думаю, вы знаете об этом. Сожалею, что так получилось, но... – он пожал плечами.
– Знаю. Это совершенно неважно, – улыбнулась в ответ Аннунсиата.
– Однако слухи не утихнут, пока будет подрастать эта парочка, – король слегка нахмурился. – Я должен был предвидеть... К тому же детей еще никто не видел, верно? В вашей внешности есть много фамильных черт Стюартов. Если бы я многого не знал, я был бы почти уверен, что вы моя дочь.
– Скорее, я могла бы быть вашей сестрой, – ответила Аннунсиата. Она чувствовала себя так уютно в присутствии этого огромного человека, помазанника Божия – почти так же, как в присутствии Ральфа.
Король улыбнулся, и его тяжелое, безобразное лицо необычайно похорошело.
– Значит, вы будете сестрой, дорогая. А теперь не желаете ли принять еще двух гостей? Джеймс и Руперт здесь, хотят засвидетельствовать вам свое почтение.
– Буду весьма польщена, – ответила Аннунсиата, и это не было формальной благодарностью. Внимание короля было почетным, но внимание членов его семьи, да еще выраженное таким образом, ценилось еще больше. Принц Руперт и герцог Йоркский вошли в комнату и выразили свое почтение, каждый по-своему – герцог с сухой официальностью, которая скрывала его смущение и беспокойство, а принц – с серьезной мягкостью, которая ничего не скрывала. Прежде чем они ушли, король сказал:
– Я еще не спрашивал лорда Баллинкри, но думаю, он не станет возражать, если Джеймс и Руперт будут восприемниками детям. Что вы скажете на это?
Глаза Аннунсиаты блеснули, как звезды.
– Это было бы великолепно, ваше величество, – проговорила она. Все трое Стюартов улыбнулись, поклонились и вышли.
После их ухода в спальню Аннунсиаты хлынул настоящий поток посетителей. Аннунсиата произвела сенсацию – почти умирая, и все же родив близнецов, которые к тому же были подозрительно похожи на короля, и сам король со своим братом и кузеном посетил ее. Никому не хотелось появиться у леди Баллинкри последним, никому не хотелось принести самый незначительный подарок, никто не решался высказать неодобрение – ведь детей все хвалили, никто не решался упустить последующие сплетни о том, что дети поразительно похожи на его величество. К леди Баллинкри явились все, вплоть до самой леди Каслмейн, принесли подарки и расселись у постели, поглощая печенье и сласти, потягивая вино и кодл, в то время как их глаза обегали комнату, чтобы оценить ее убранство, уши были настороже, а языки работали без умолку. Некоторые из гостей были более приятны Аннунсиате, но она любезно приняла даже тех, кого терпеть не могла, ибо если они знали цену ее серебряным кувшинам и жемчужному браслету, подаренному королем, то и Аннунсиата знала цену их вниманию и благоволению.
Леди Каслмейн принесла набор серебряных вилок с ручками из слоновой кости и проявила великодушие, не став объяснять, для чего они предназначаются. Она пробыла у постели недолго и держалась гораздо приветливее, чем ожидала Аннунсиата, особенно после того, как увидела детей.
– Люди всегда говорят то, что им вздумается, мадам, – произнесла леди Каслмейн. – Не стоит обращать слишком много внимания на сплетни, но и пренебрегать ими нельзя. Однако я повидала слишком много детей Его величества, чтобы дать отпор любым подозрениям насчет ваших детей, если таковые возникнут в моем присутствии.
– Буду весьма благодарна вашей светлости, – ответила Аннунсиата, и леди Каслмейн слегка поклонилась, не вставая с кресла, а потом вновь откинулась на спинку, сложив руки на коленях, чтобы подчеркнуть свой округлившийся живот. Все знали, что Барбара ждет ребенка от короля, и помнили, что она поклялась рожать в Хэмптон-корте. Она славилась такими отчаянно-дерзкими выходками, и Аннунсиата почувствовала жалость к леди Каслмейн, поскольку той все время приходилось бороться за свое положение. Однако Аннунсиата ничем не выразила свою жалость, ибо она стала бы сильнейшим ударом для графини. Тем не менее чувствовалось удовольствие Барбары от того, что у Аннунсиаты не было никаких намерений насчет короля и детей.
Почти следом за леди Каслмейн появились леди Шрусбери и леди Карнеги – две самые скандально известные придворные красотки. Обе были одеты по последней моде и накрашены так смело, что привели Аннунсиату в некоторое изумление, ибо дело происходило днем и поблизости не было мужчин. Конечно, после визита они собирались где-нибудь поужинать или поиграть в карты. Аннунсиата предположила, что дамы явились только потому, что наносить подобные визиты было модным, и им было скучно делать что-либо не по моде. Аннунсиата никогда не была особенно близка с ними, главным образом потому, что не входила в круг знакомых этих дам.
Осмотрев подарки, принесенные предыдущими гостями, и показав свои собственные подарки, дамы попросили разрешения взглянуть на детей.
– Очень милы, – заключили дамы, обменявшись удовлетворенными взглядами. – Похожи на своего отца – вы не находите?
Аннунсиата почувствовала раздражение.
– Король считает, что они похожи на свою мать, – ответила она, – а что касается меня, я считаю их похожими на самих себя. Разве для вас не все дети выглядят одинаково, мадам?
– О, конечно – все они невозможные обезьянки. Только немного подрастая, они становятся забавными. Полагаю, вы хотите отослать их на воспитание куда-нибудь в провинцию? Или, вероятно, вы сами отправитесь туда вместе с малютками?
– В настоящее время я не собираюсь покидать двор, – спокойно отозвалась Аннунсиата.
– А что думает о своем потомстве его светлость? Неужели он еще не видел собственных детей?
– Конечно, видел, – с оттенком возмущения ответила Аннунсиата. – Он почти все время был со мной.
Леди Карнеги приподняла бровь.
– Вот как? Должна признаться, вы удивили меня. Не думаю, чтобы он был в состоянии помнить о вас после вечеринки.
– Какой вечеринки? – удивленно переспросила Аннунсиата. Леди Шрусбери переглянулась с подругой, а затем проговорила подчеркнуто сухо, как будто речь шла о непристойном поступке.
– Видите ли, бедняжка лорд Баллинкри был так обеспокоен, когда у вас начались роды... Боже правый, мы все беспокоились, что вы можете умереть, мадам...
– Бедняжка был прямо-таки как натянутая струна, поэтому его добрые друзья заставили его немного выпить – о, разумеется, он возражал...
– За первым бокалом пошел второй... – опять подхватила леди Шрусбери. – В конце концов бедный лорд Баллинкри так и не смог протрезветь, пока вы рожали. Последнее, что я слышала – он проспал целый день и даже не узнал, что стал отцом.
– Это самый лучший выход, – утешительно произнесла леди Карнеги. – В конце концов, что проку было ему мучиться вместе с вами?
– Вы были там? На этой вечеринке? – сдавленно спросила Аннунсиата, не зная, верить ли ужасной новости. Она признавала, что подобное вполне могло случиться с Хьюго. Леди Шрусбери улыбнулась, и в ее улыбке смешались пренебрежение, жалость и злорадство.
– Боже мой, конечно, нет. Сейчас я в ссоре с леди Гамильтон. И кроме того...
– Леди Гамильтон? – перебила Аннунсиата.
– Да, Бесс Гамильтон, – подтвердила леди Карнеги, и обе дамы уставились на Аннунсиату с жадным любопытством, забыв о своей показной любезности.
– Бесс Гамильтон? – повторила Аннунсиата. – Но почему же...
– Дитя мое, – решительно прервала ее леди Шрусбери, – не прикидывайтесь, будто вам ничего не известно. Леди Гамильтон появилась только недавно, а до нее была...
– Прекратите! – вскричала Аннунсиата. – Что вы говорите? Мой муж... его светлость…
Леди Шрусбери презрительно улыбнулась.
– Все мужчины одинаковы, дитя мое. Все, что можно сделать – это отомстить им их собственным оружием. Если женщина не делает этого – значит, она глупа.
– И потом, – подхватила леди Карнеги с неприятной усмешкой, – почему вы порицаете бедного Хьюго за невинное развлечение в приятном обществе знакомой женщины, когда вы сами так дружны с его величеством?
Аннунсиата молчала, в изумлении уставившись на гостей. Они обменялись взглядами и поднялись. Когда они уже выходили из комнаты, леди Шрусбери вернулась, движимая странным приступом жалости, наклонилась над постелью и вполголоса сказала:
– Этого никак нельзя было ожидать, мадам. Но я твердо уверена – он оставался верным вам несколько месяцев. Мы все видели. Вам следует радоваться хотя бы временной верности.
Леди подобрала юбки, и обе придворные красавицы удалились.
Глава 17
В гостиной нового дома на Кинг-стрит Аннунсиата принимала посетителей после церемонии крещения. Комната была прекрасно обставлена, и именно желание показать ее заставляло чету Баллинкри откладывать крестины до переезда в новый дом. Высокие окна этой просторной и светлой комнаты выходили на реку. Стены были обиты золотисто-зеленой парчой; висящие на окнах шторы из зеленого, вышитого золотом шелка слишком отличались от тяжелых портьер и гобеленов, к которым Аннунсиата привыкла дома. Полы покрывал блестящий наборный паркет, поверх которого лежали толстые китайские ковры светлых оттенков. В гостиной было два огромных зеркала – четыре фута шириной и высотой до потолка, в тяжелых позолоченных рамах. В зеркалах отражалась мебель, которую Хьюго купил или привез из своих дворцовых апартаментов – мебель из эбенового, сандалового и орехового дерева, легкая и изящная; небольшие французские кресла розового дерева с гнутыми ножками были обиты парчой в тон обивке стен и шторам.
Все соглашались, что комната очаровательна и удивительно подходит в качестве фона для собрания драгоценных безделушек Хьюго, с любовью расставленных по столикам – мраморных статуэток, фигурок из серебра, хрусталя, золота, фарфора, перламутра, индийских раковин. Над камином висел портрет Аннунсиаты, законченный как раз перед переездом – она смотрела на гостей сверху вниз огромными, темными, блестящими глазами; ее стройная шея и плечи поднимались из складок свободного дымчато-голубого платья, волосы спадали на плечи. На ее коленях сидел Шарлемань, положив лапу на запястье хозяйки – как будто желая привлечь ее внимание; белая рука Аннунсиаты покоилась на маленьком столике рядом с креслом, где лежали открытая книга, золотой крест и медальон с портретом принцессы Генриетты. Портрет был великолепен, его сходство с оригиналом приводило в изумление, и гости открыто восхищались им и тихо перешептывались о том, что лицо на портрете похоже не только на леди Баллинкри, но и на известную высокопоставленную особу.
Аннунсиата радушно принимала своих тщательно выбранных гостей, старательно скрывая свое беспокойство и неуверенность. Она не стала говорить с Хьюго об обвинениях – или откровениях? – леди Шрусбери и ее подруги. Сам Хьюго, казалось, ничуть не изменился – он был таким же заботливым и любящим, восхищался детьми, осыпал похвалами жену, смеялся и болтал с ней, но Аннунсиата испытывала совершенно другие чувства, чем прежде. Когда Хьюго уезжал по делу, поиграть в теннис или встретиться с человеком, который должен был продать ему очередную редкую безделушку, Аннунсиата думала, что дела мужа – всего лишь предлог. Когда он возвращался, Аннунсиата изумлялась тому, каким свежим он появлялся перед нею после свидания с другой женщиной. Ревность была новым чувством – Аннунсиата привыкла возбуждать ревность, а не страдать от нее – и она обнаружила, как уязвлены ее сердце и гордость. Она не могла заговорить об этом с мужем, и преграда между ними постепенно росла. Сознание того, что Хьюго даже не замечает эту преграду, заставляло Аннунсиату испытывать горькие муки.
Как и многие женщины, она искала прибежища в светских развлечениях и собственном успехе. Она уделяла уйму времени своим нарядам – миссис Блейк оказалась настоящим гением, если у нее была возможность работать с лучшими тканями и получать баснословные деньги, поэтому у Аннунсиаты часто пытались выведать имя ее портнихи, но безуспешно. Ее сегодняшнее платье было сшито из серебряной парчи, нижняя юбка – из плотной сиреневой тафты, а лиф и рукава были отделаны серебристым кружевом; Аннунсиата надела жемчужный браслет, подарок короля, и ожерелье из жемчуга и аметистов, подаренное Хьюго, ее волосы, уложенные в римский узел, перевивала нить жемчуга, сияющая среди темной массы кудрей. Аннунсиата выглядела величественной и прекрасной, и этот ее облик безуспешно старались воспроизвести все придворные дамы. Главное, что отличало Аннунсиату, была ее неподражаемая индивидуальность.
Детей, одетых в крестильные рубашечки, присланные королем, во время тоста внесли в зал две новые няни, выбранные Джейн Берч. Король первым поднял кубок, и Аннунсиата с Хьюго стояли рядом, улыбаясь друг другу и гостям – счастливые и гордые родители двух крошек, которые обещали быть более чем удачливыми не только потому, что были красивы, здоровы и знатны, но и имели высокопоставленных и влиятельных восприемников – герцога и герцогиню Йоркских, принца Руперта, леди Кларендон, герцога Элбермарла и, по доверенности, принцессу Генриетту, герцогиню Орлеанскую. Тост был провозглашен под громкие одобрения, дети проснулись, заплакали и были поспешно унесены из зала. Потом общество разбилось на небольшие группки, наслаждаясь едой и вином радушных хозяев, а также сплетнями – под звуки оркестра, сидящего на возвышении в дальнем конце зала.
Король и принц Руперт подошли к хозяевам поговорить, ибо скоро им надо было покинуть общество. Принц выглядел обеспокоенным и отстраненным – его мать, королева Елизавета, болела, и сейчас они вместе с королем собирались покинуть прием по случаю крестин, чтобы навестить больную.
– Надеюсь, вскоре ей станет лучше, ваша милость, – попыталась успокоить принца Аннунсиата.
Принц Руперт взглянул на нее с высоты своего роста, и его темные глаза заметно потеплели.
– Благодарю вас, мадам, но признаюсь, что меня тревожит ее болезнь. Она уже немолода и сильно утомлена, у нее часто бывают затяжные простуды.
– Зимой у всех бывают простуды, – подтвердил король, стараясь выглядеть жизнерадостным. – В самом деле, странная погода! Но она поправится, Руперт, не бойся. Я уже отправил Фразера за моим излюбленным лекарством, и он обещал вылечить тетю.
Подобие улыбки скользнуло по губам Руперта.
– Вы ведь знаете, моя мать не признает других средств медицины, кроме кровопусканий.
– Ну, вряд ли Фразер станет отворять ей кровь, Руперт. И правильно сделает... – король остановился, вспомнив об Аннунсиате, и галантно поклонился ей. – Я совсем забыл о правилах приличия. Прошу простить меня, леди Баллинкри, – должно быть, вам было слишком утомительно слушать наш разговор.
– Я знаю, как вы интересуетесь медициной, ваше величество, – серьезно заметила Аннунсиата. – Мне пришло в голову попросить у вас совета относительно моих родных из Йоркшира – в последнем письме они сообщали, что их мучают простуды и кашель...
– Она поддела вас, Карл, – улыбаясь, произнес принц Руперт.
Карл нежно взглянул на Аннунсиату.
– Она может дразнить меня, как только пожелает. А теперь нам пора идти – боюсь, сегодня у нас будет немало хлопот. Посол из Португалии уже три дня преследует меня как тень, и я не могу больше откладывать встречу с ним.
– Как продвигаются переговоры, ваше Величество? – поинтересовался Хьюго.
Карл состроил гримасу.
– Еле-еле. Я надеялся, что невеста будет здесь еще до Пасхи, но теперь, вероятно, ее прибытие передвинется на май или даже июнь. Ну что же, зато я успею подготовить апартаменты для будущей королевы. Прежняя их владелица сделала там несколько любопытных изменений.
Все засмеялись, ибо при республиканцах жена Кромвеля была печально известна своей скупостью и чудаковатыми выдумками.
– Вероятно, они найдут применение, сир, – заметил Хьюго, – если настоящий владелец в самом деле так беден, как заявляет.
– Однако он не сможет получить кредит, если не будет жить на широкую ногу, – любезно возразил Карл. – Но довольно об этом – Руперт уже беспокоится. Нам придется поблагодарить вас и покинуть этот гостеприимный дом. Миледи, не соблаговолите ли поохотиться со мной завтра утром? Мы собираемся загнать оленя в Эппинге.
– С величайшим удовольствием, ваше величество, – Аннунсиата опустилась в реверансе.
– Руперт, тебе тоже не мешает присоединиться к нам – ты слишком много работаешь. Мы выедем очень рано – можно, я отправлю за вами карету, миледи? Отлично. Тогда до завтра.
К тому времени как ушел последний гость, Аннунсиата страшно устала. Она не так давно оправилась после родов и быстро утомлялась. Когда они с мужем остались одни, Аннунсиата зевнула и выпрямила ноющую спину, повернувшись к Хьюго, который изучал маленькое, почти незаметное пятнышко на одной из мраморных статуэток.
– Все прошло отлично, не правда ли, Хьюго? О Господи, как я устала! Не принять ли мне ванну? Раз мы остались одни, я заказала ужин попроще. Думаю, мы можем поужинать в спальне, только надо затопить там камин. После заката в комнатах по ту сторону коридора становится сыро, даже если день был жарким. И, думаю...
Хьюго повернулся к ней с непонятным выражением на лице.
– Странно, я думал, вы знаете, – заметил он, – я приглашен на ужин к Кларендонам.
– Нет, об этом я не знала, – ответила Аннунсиата, чувствуя, как внутри нее поднимается раздражение. – Почему же они не упомянули об этом, когда были здесь? Мне не понадобится много времени, чтобы вымыться и переодеться. Куда же мы поедем ужинать? Домой к Кларендонам?
– Нет, дорогая, не мы – я приглашен один, – Аннунсиата удивленно подняла глаза на мужа и он пожал плечами. – Это деловой визит. У меня так много дел с...
– Я вам не верю, – перебила Аннунсиата, и Хьюго замолчал. Он терпеливо выжидал, как будто совсем не был обижен или удивлен, и его терпение еще сильнее разозлило Аннунсиату. – Значит, если теперь вы не можете пользоваться моим положением для оправдания, вы стали называть это «делами». Я знаю, какие у вас дела, причем совсем не в доме у Кларендонов, а в Уайтхолле.
– Откуда вам знать обо всех моих делах? – спокойно заметил Хьюго, все еще стараясь сдержаться.
Аннунсиата сжала кулаки, вспоминая все вечера, которые она провела одна, будучи на последних неделях беременности.
– Я знаю больше, чем вы думаете. К примеру, я знаю, какие у вас дела с Бесс Гамильтон.
Хьюго приподнял бровь и криво улыбнулся.
– А, так вы знаете про Бесс?
Аннунсиата была потрясена и пришла в ярость.
– И это все, что вы хотите сказать? Вы даже не пытаетесь оправдаться?
– Оправдываться? К чему? – Аннунсиата издала невнятное восклицание ярости и подступила к мужу, занеся руку для удара, но тот быстро поймал ее, удерживая на расстоянии от себя. – Почему же я должен оправдываться, если вам уже все известно? Ведите себя прилично, миледи, вы уже не дочь сквайра, а жена лорда...
– Вам незачем напоминать мне об этом, – воскликнула Аннунсиата. – Лучше напомните себе!
– Вы – моя жена, этого я никогда не забываю.
– Нет, вы давно забылись с Бесс Гамильтон, и могу поклясться, что не только с ней.
– Конечно, – подтвердил Хьюго. Ошеломленная, Аннунсиата вскрикнула и отпрянула, дрожа всем телом и побледнев.
– Как вы смеете вести себя подобным образом! – сдавленным голосом произнесла она.
Хьюго покачал головой.
– Господи, как странно вы говорите, миледи! Разве имеет какое-нибудь значение, если я время от времени бываю близок с женщинами? Чего же вы ожидали от меня? Ни один мужчина еще не бывал верен своей жене, особенно если он состоит при дворе. Вы должны принять эти правила, если хотите участвовать в игре и извлекать из нее пользу.
– В эти игры я не играю, – резко ответила Аннунсиата.
Хьюго шагнул к ней.
– Аннунсиата, все это совершенно неважно. В нашем браке ничего не изменилось.
Она поспешно отступила в сторону.
– Не прикасайтесь ко мне, – холодно приказала она. Хьюго пожал плечами и пошел прочь. Когда он был уже у двери, Аннунсиата крикнула:
– Куда вы идете?
– К Бесс, – не оборачиваясь, ответил Хьюго. – Она-то не запрещает мне прикасаться к ней. Надеюсь, к моему возвращению вы образумитесь.
И он ушел. Аннунсиата смотрела на захлопнутую дверь неверящим взглядом, сжимая кулаки у груди, ибо чувствовала, как ее сердце медленно ломается на куски. Ей хотелось плакать, но слез не было – горе захватило ее целиком. Шарлемань обнюхивал ее туфли и слабо повизгивал; Аннунсиата села и взяла щенка на колени. Спустя минуту щенок завертелся и спрыгнул на пол, а Аннунсиата все продолжала сидеть, праздно сложив руки на коленях.
