Текст книги "Святая (ЛП)"

Автор книги: Синтия Хэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 3. ЧУЖИЕ СЕКРЕТЫ

Мама выходит из своего кабинета сразу же, как слышит, что я переступаю порог дома.

– Привет, – говорит она. – Как дела в школе?

– Все обсуждали мои волосы, но все нормально.

– Мы снова можем попробовать их покрасить, – предлагает она.

Я пожимаю плечами. – Должно быть, это что-то значит, да? Бог хочет, чтобы в этом году я была блондинкой.

– Ну да, – соглашается она. – Блонди, хочешь печенья?

– А ты как думаешь? – Я бегу за ней на кухню, где чувствую запах чего-то потрясающего, пекущегося в духовке. – Шоколадное печенье?

– Конечно. – Пищит таймер, она надевает кухонную рукавицу, вытаскивает противень с печеньем и ставит его на стол. Я подтаскиваю табурет и сажусь рядом с ней. После всего произошедшего это кажется странно-нормальным, весь тот драматизм, борьба за жизнь, попытки разобраться в себе, а сейчас…печенье.

В день пожара я пришла домой уверенная, что вот теперь-то у нас состоится разговор на чистоту, и мне станет ясно, что же на самом деле случилось. Но когда я оказалась дома, мама спала, спала в самый важный вечер в моей жизни, и я не стала ее будить, не стала винить ее за это, потому что в тот момент мы обе были выжаты, как лимон. Она сражалась и чуть не умерла. Но все же. Все прошло не совсем так, как я надеялась, выполняя свое предназначение.

Это вовсе не означает, что мы не разговаривали. Разговаривали, но в основном лишь подробно обсуждали то, что уже случилось. Никакой новой информации. Никаких открытий. Никакого объяснения. Однажды я спросила: – Ну, а что теперь? – и она ответила: – Не знаю, милая. – И это было все. Я бы и дальше давила на нее, но у нее на лице было то самое выражение: глаза полные боли и печали, словно она ужасно расстроена из-за меня и того, чем обернется мне проваленное предназначение. Конечно, она бы никогда не сказала мне этого прямо. Никогда не сказала бы мне, что я все провалила, что она думала, что я окажусь лучше, чем она думала, что смогу сделать правильный выбор, когда придет время и докажу, что имею право называться полу-ангелом. Но ее взгляд говорит за нее.

– Итак, – говорит она, когда мы ждем, пока остынет печенье. – Я думала, ты приедешь домой раньше. Видела сегодня Такера?

И мне снова предстоит принять важное решение: говорить ей об ангельском клубе или нет.

Ладно. Я думаю о первом правиле, которое упомянула Анжела: не рассказывать никому, особенно взрослым, а затем думаю о том, как Кристиан просто отказался, сказав, что он все рассказывает дяде.

Раньше у нас с мамой тоже так было. Раньше. Теперь у меня нет желания делиться с ней чем-либо, ни про ангельский клуб, ни о странном повторяющемся сне, который вижу по ночам, ни о своих чувствах, касающихся того, что случилось в день пожара, или о том, что же было моим настоящим предназначением. Не хочу снова касаться этого.

Поэтому я не рассказываю.

– Я была в «Розовой подвязке», – говорю я. – С Анжелой.

Это ведь не совсем ложь.

Я уже готова к тому, что она скажет, что однажды из-за Анжелы и ее хороших намерений мы попадем в серьезные неприятности. Она знает, что все время, проведенное с Анжелой, мы обсуждаем полу-ангелов и множество ее теорий.

Вместо этого она говорит: – О, очень хорошо, – и, пользуясь лопаткой, перекладывает печенье в глубокую чашку, стоящую на столе. Одно мне удается стащить.

– Очень хорошо? – недоверчиво повторяю я.

– Подай, пожалуйста, тарелку, – просит она, и я выполняю. И, пока я сижу с полным ртом, наслаждаясь шоколадным чудом, она говорит: – Я не собиралась ограждать тебя других полу-ангелов. Я просто хотела, чтобы ты жила нормальной жизнью столько, сколько это возможно, чтобы знала, каково это – быть человеком. Но теперь ты уже достаточно взрослая, у тебя были видения, ты видела зло, и я думаю, что для тебя совсем неплохо начать узнавать, что на самом деле значит быть полу-ангелом. А это значит, проводить время с такими же, как и ты. – Интересно, она все еще имеет в виду Анжелу, или теперь говорит о Кристиане? Думает ли она, что мое предназначение – быть с ним? Не очень фиминистично с ее стороны, если она на самом деле считает, что все мое предназначение на земле заключается в том, чтобы зависать с каким-то парнем.

– Молока? – спрашивает она, затем идет к холодильнику и наливает мне стакан.

И в этот момент я набираюсь храбрости и спрашиваю: – Мам, меня накажут?

– За что? – она тянется за печеньем. – Ты сделала сегодня что-то, о чем мне стоит знать?

Я качаю головой. – Нет. Я про предназначение. Меня накажут за то, что я, ну, знаешь, не выполнила его? Я отправлюсь в ад?

Печенье застревает у нее в горле, и она делает глоток моего молока.

– Это работает не совсем так, – говорит она.

– Тогда как? Я получу второй шанс? Или будет еще что-то, что я должна буду сделать?

Минуту она молчит. Я практически вижу, как мысли крутятся в ее голове, пока она решает, как много можно мне рассказать. Конечно, это усиливает чувство страха, но я ничего не могу поделать. Поэтому жду.

– Каждый полу-ангел имеет свое предназначение, – наконец говорит она. Кажется, прошла целая вечность. – Для некоторых, их предназначение заключается в единственном событии, где ты должен быть в определенное время в определенном месте, чтобы сделать что-то определенное. Для других… – она смотрит на свои руки, аккуратно подбирая слова. – В их предназначение входит больше.

– Больше? – спрашиваю я.

– Больше, чем одно-единственное событие.

Я пристально смотрю на нее. Наверное, это самый странный разговор матери и дочери за молоком и печеньем. – Насколько больше?

Она пожимает плечами. – Не знаю. Мы все разные. Наши цели тоже разные.

– А какая была у тебя?

– У меня… – она изысканно прочищает горло. – Это было больше, чем одно событие, – признается она.

Этого мне не достаточно.

– Мам, ну перестань, – требую я. – Не оставляй меня в неведении.

Неожиданно она слегка улыбается, словно находит меня забавной. – Все будет хорошо, Клара, – говорит она. – Ты все узнаешь, когда придет время. Я знаю, что тебя это огорчает. Поверь, знаю.

Я подавляю гнев, который уже поднимается у меня в животе. – Откуда? Откуда ты знаешь?

Она вздыхает. – Потому что мое предназначение длится больше ста лет. – Мой рот непроизвольно открывается.

Сто лет.

– Так… так ты говоришь, что для меня еще не все кончено?

– Я говорю, что твое предназначение более сложное, чем простое выполнение задания. – Я подскакиваю на ноги. После такого я просто не могу больше сидеть. – Ты не могла сказать мне всего этого, ну, не знаю, до пожара?

– Клара, я не могу дать тебе ответы, даже если и знаю их, – говорит она. – Если бы я сделала это, то результат бы изменился. Ты просто должна доверять мне, когда я говорю, что ты получишь ответы, когда они тебе потребуются.

И снова этот взгляд: грусть. Как будто прямо сейчас я ее разочаровала. Но в ее светящихся голубых глазах я вижу что-то еще: веру. Она все еще верит. Для наших жизней существует какой-то план, какое-то назначение или направление стоит за всем этим. Я вздыхаю. У меня никогда не было такой веры, как у нее, и боюсь, никогда не будет. Но я понимаю, что, хотя между нами все еще осталось некоторое недопонимание, я доверяю ей. Свою жизнь. Не только потому, что она моя мать, а потому, что она спасла меня, когда я в этом нуждалась.

– Ладно, – говорю я. – Хорошо. Но это не значит, что мне это нравится.

Она кивает, снова улыбается, но грусть не покидает ее лица. – Я не жду, что тебе это будет нравиться. Если бы это было так, ты не была бы моей дочерью.

Я думаю о том, чтобы рассказать ей про сон. Узнать, считает ли она, что это важно, просто ли это сон или видение. О возможном продолжении моего предназначения.

Но как раз в этот момент Джеффри заходит в дверь, и, конечно, кричит: – Что на обед? – для него еда важнее всего. Мама кричит ему в ответ, начинает суетиться, готовя для нас еду, а я восхищаюсь ее способность так легко переключаться с одного на другое, вселять в нас чувство, что мы – это какие-то другие дети, пришедшие домой после первого дня в школе, что для нас нет никакого небесного задания, нет падших ангелов, охотящихся на нас, нет плохих снов, а наша мама такая же, как и все остальные мамы.

После обеда я лечу на ранчо «Ленивая собака», чтобы увидеться с Такером.

Он удивляется, когда я стучу к нему в окно.

– Привет, красавчик, – говорю я ему. – Можно войти?

– Естественно, – говорит он и целует меня, затем перекатывается через кровать, чтобы закрыть дверь. Я влезаю в окно и останавливаюсь, осматриваясь вокруг. Люблю его комнату. Она теплая, удобная и чистая, но не стерильная, плед небрежно наброшен поверх простыни, стопки учебников, комиксов и журналов про родео разбросаны по его столу, пара спортивных носок и скомканная майка валяются в углу на слегка запыленном дубовом полу, его коллекция ковбойских шляп лежит в ряд на шкафу в компании с несколькими старыми зелеными солдатиками и парочкой рыбных блесен. К двери гардероба прибита подкова. Это так по-мальчишески.

Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, почесывая шею.

– Это ведь не превратится в одну из тех жутких ситуаций, когда ты появляешься глубокой ночью, чтобы посмотреть, как я сплю, да? – спрашивает он игриво.

– Каждый раз, когда я вдали от тебя, часть меня умирает, – говорю я в ответ.

– Тогда это значит, да.

Он улыбается. – Нет. Я определенно не жалуюсь. Я просто хотел узнать, стоит ли мне надевать в постель еще что-либо, помимо боксеров.

Это заставляет меня залиться краской. – Ну, не надо…эээ, ничего менять из-за меня, – произношу я, запинаясь, он смеется и пересекает комнату, чтобы вновь меня поцеловать.

Мы отлично проводим несколько минут на его кровати. Ничего такого, Такер по-прежнему уверен, что должен хранить мою честь хотя бы потому, что в моих жилах течет ангельская кровь. Довольно долго мы просто лежим вместе, затаив дыхание. Я кладу голову ему на грудь, чувствуя, как под моим ухом колотится его сердце, и в тысячный раз думаю, что он без сомнения самый лучший парень на этой планете.

Такер берет мою руку и то переплетает, то разнимает наши пальцы. Мне нравятся его руки, мозоли на ладонях доказывают, что ему в жизни приходилось заниматься нелегким трудом, показывают, что он за человек. Такие грубые руки, которые могут быть такими нежными.

– Итак, – внезапно говорит он, – ты собираешься мне когда-нибудь рассказать, что случилось в день пожара?

Момент нарушен.

Думаю, я знала, что он задаст этот вопрос. Возможно, я просто надеялась, что он не спросит. Я оказываюсь в ужасном положении, поскольку знаю чужие секреты, тем более, что все эти секреты так или иначе связаны со мной.

– Я… – я сажусь и отстраняюсь от него. Я, правда, не знаю, что сказать. Слова застревают у меня в горле. Должно быть, мама чувствовала себя так же, имея секреты от людей, которых она любит.

– Эй, все нормально, – говорит он, садясь рядом. – Я все понимаю. Это сверхсекретная ангельская информация. Ты не можешь рассказать.

Я качаю головой. Я решаю, что я – не моя мать.

– Анжела создала клуб. Для потомков ангелов, – я начинаю с этого, хотя это и не то, о чем он спрашивал.

Такер не ожидал, что я скажу что-то подобное. – Анжела Зербино – полу-ангел?

– Да.

Он фыркает. – Ну, кажется, в этом есть смысл. Она всегда была немного двинутой.

– Эй, во мне тоже течет ангельская кровь. Ты хочешь сказать, я тоже двинутая?

– Да, – отвечает он. – Но мне это нравится.

– Ну, тогда ладно, – я тянусь, чтобы поцеловать его. Затем отстраняюсь.

– В Кристиане тоже ангельская кровь, – говорю я, стараясь быть смелой и смотреть ему в лицо, когда произношу это. – Я не знала этого до дня пожара, но это так. Он – Квортариус. Как и я. – Глаза Такера расширяются.

– Ох, – говорит он ничего не выражающим голосом и отводит взгляд. – Как и ты.

Довольно долго мы оба молчим. Затем он говорит: – Какое совпадение, хм, что все ангелы собрались в Джексоне.

– Было довольно неожиданно, это точно, – соглашаюсь я. – Не знаю, совпадение ли это.

Он сглатывает, и я слышу небольшой щелчок у него в горле. Я вижу, как сильно он старается оставаться спокойным, делать вид, что вся эта ангельская история не пугает его, не заставляет чувствовать себя так, словно он стоит на пути чего-то более важного, чем он сам. Он все еще готов отойти в сторону, понимаю я, если решит, что отвлекает меня от моего предназначения. У него на лице уже такое же выражение, как в день нашего разрыва.

– Не знаю, что должно было случиться в тот вечер, – быстро говорю я. – Но пожар потушен. Моя жизнь продолжается. – Надеюсь, он не заметил нотку отчаянья в моем голосе, как сильно я хочу, чтобы слова, которые я произношу, стали правдой. Даже думать не хочу о том, что мое предназначение может длиться еще сто лет. – И теперь я вся твоя, – и эти слова звучат неправильно, ужасно неправильно в моих ушах. И тогда я решительно хочу рассказать ему правду.

Вот только правды я не знаю. Или, может, не хочу знать.

– Ладно, – говорит он, хотя я могу сказать, что он не знает, верит ли мне. – Хорошо. Потому что я хочу себе всю тебя.

– Я твоя, – шепчу я.

Он снова целует меня. И я целую его в ответ.

Но образ Кристиана Прескотта, стоящего на дороге Фокс Крик спиной ко мне, ждущего меня, всегда ждущего, внезапно вспыхивает в моем сознании.

Когда я возвращаюсь домой, то вижу Джеффри во дворе, колющим дрова. Он замечает меня и кивает головой, поднимает руку и рукавом стирает капельки пота над верхней губой. Затем он берет полено, вновь замахивается топором и легко его разрубает. Затем еще одно. И еще. Горка дров у его ног уже достаточно высока, но он выглядит так, словно в ближайшее время совсем не собирается останавливаться.

– Ты решил снабдить нас дровами на всю зиму? Не можешь дождаться снега? – спрашиваю я. – Знаешь, еще только сентябрь.

– Мама простыла, – говорит он. – Она в доме в своей фланелевой пижаме, укуталась в одеяла и пьет чай, ее трясет. Я думал разжечь ей камин.

– О, – говорю я. – Мило с твоей стороны.

– Что-то произошло с ней в тот день. С Черным Крылом, – говорит он, выдавливая из себя слова. Он поднимает голову и наши взгляды встречаются. Иногда он выглядит таким юным, как маленький беззащитный мальчик.

Иногда же, как сейчас, как взрослый мужчина. Мужчина, который видел слишком много горя в своей жизни. Как такое возможно? Спрашиваю я себя. Ему всего пятнадцать.

– Да, – говорю я, потому что согласна с ним. – Я имею в виду, он пытался убить ее. У них была довольно жесткая схватка.

– С ней все будет в порядке?

– Думаю, да. – Сияние вылечило ее. Я смотрела, как оно омывает всю ее, словно теплая вода, исцеляя ожоги, удары, полученные от руки Семъйязы. Но, думая об этом, я снова вижу ее висящей в его руках, сопротивляющейся, хватающей ртом воздух, когда его руки смыкаются на ее горле, ее удары, становящиеся все слабее и слабее, пока она не затихает. Пока я не понимаю, что она мертва. Мои глаза жжет от воспоминаний, и я быстро отворачиваюсь и смотрю в сторону дома, чтобы Джеффри не видел моих слез.

Джеффри раскалывает еще несколько поленьев, а я собираюсь с силами. Сегодня был долгий день. Мне хочется свернуться калачиком в постели, натянуть одеяло на голову и забыться сном.

– Эй, а где ты был в тот день? – внезапно спрашиваю я.

Он притворяется, что не понимает, о чем я. – Когда?

– В день пожара.

Он берет следующее полено и ставит на подставку. – Я же тебе говорил. Я был в лесу, тебя искал. Думал, что смогу помочь.

– И почему я тебе не верю?

Он спотыкается, и топор неравномерно раскалывает бревно и застревает. Он издает звук, похожий на рычание и резко выдергивает его.

– Так почему бы тебе не поверить? – спрашивает он.

– Хм, может, потому что я тебя знаю, и ты ведешь себя очень странно. Так, где ты был? Колись уже.

– Может, ты знаешь меня не так хорошо, как думаешь. – Он бросает топор в грязь, хватает охапку дров, протискивается мимо меня и идет в сторону дома.

– Джеффри…

– Не было ничего особенного, – говорит он. – Я потерялся. – Вдруг он выглядит так, будто он на грани того, чтобы расплакаться.

Он заходит в дом, и я слышу, как он предлагает маме зажечь камин. Я стою во дворе до тех пор, пока первые клубы дыма не появляются из трубы. Я вспоминаю его лицо, когда в тот вечер он вылетел из-за деревьев, напряжение от страха и что-то вроде боли. Я вспоминаю пустую улыбку, которую он мне послал, когда я сказала, что спасла Такера. Неожиданно меня скручивает от беспокойства о нем, потому что, что бы он не делал в тот день, интуиция мне подсказывает, это не было ни чем хорошим.

У моего брата тоже есть секреты.

ГЛАВА 4. НА ВЗВОДЕ

На этот раз в своем сне я вижу лестницу. Набор из десяти или двенадцати бетонных ступеней между соснами, дополненных черными перилами, ведущих наверх. Откуда взяться лестнице посреди леса? И куда она ведет? Я хватаюсь за перила. Они шершавые, с хлопьями отслаивающейся краски, обнажающей участки ржавчины. На краю ступеней мох. Пока поднимаюсь наверх, замечаю, что на мне надеты мамины симпатичные черные туфли, которые она одалживала мне для официальных случаев.

Впереди, среди деревьев я вижу Джеффри. Другие тоже ждут здесь, сумрачные тени на вершине холма – люди, которых я узнаю: Анжела, мистер Фиббс, Венди. Кажется, будто они все смотрят прямо на меня, но я не знаю почему. Я оборачиваюсь назад, и каблук моей туфли соскальзывает. Я теряю равновесие на лестнице, почти падая, но Кристиан снова здесь, его рука оказывается на моей талии, удерживая меня. Одно мгновение мы смотрим друг на друга. Его тело излучает тепло, которое заставляет меня захотеть оказаться ближе к нему.

– Спасибо, – шепчу я, и открываю глаза, чтобы увидеть потолок моей спальни, сильный холодный ветер сотрясает деревья снаружи.

– Ты просто на взводе, – замечает Анжела со ртом, набитым салатом из зеленых бобов. Мы сидим в кабинке бистро «Рандеву» в Джексоне в субботу вечером, после просмотра фильма, поедая салат, потому что это единственное, что мы можем позволить себе в этом месте.

– Со мной все в порядке, – говорю я.

– С тобой все на столько не в порядке… Посмотрела бы ты на себя.

– Ладно, все погано, окей? Я просто хочу знать, был это просто сон или новое видение, или что в этом же роде, – Анжела понимающе кивает.

– Твоя мама говорила, что к некоторым потомкам ангелов видения приходят в виде снов, правильно?

– Да, она говорила так, еще до того, как я стала видеть свои, и задолго до того, как она перестала делиться со мной полезной информацией. Но мои видения всегда являлись, пока я бодрствовала.

– Мои тоже, – говорит Анжела.

– И поэтому мне интересно, этот сон был настоящим, или, знаешь, результатом плохой чоу мейн [9]9
   Чоу Мейн (англ. chow mein) – блюдо китайской кухни, обязательным ингредиентом которого является яичная лапша.


[Закрыть], съеденной за обедом? Это божественное сообщение, или это голос моего подсознания? И, в любом случае, о чем оно говорит?

– Вот видишь, ты определенно на взводе, – говорит она. – Все запутано, Клара. Ты даже не желаешь смотреть на Кристиана во время наших собраний в ангельском клубе. Будто вы поменялись местами в попытке избегать друг друга. Я бы нашла это очень веселым, если бы это не было так грустно.

– Знаю, – говорю я. – Я работаю над этим.

Она качает головой сочувственно.

– Мне нравится Такер, Клара. Правда нравится. Он классный парень, никто с этим не поспорит. Но рассматривала ли ты возможность, что тебе не предназначено быть с ним? Что ты должна быть с Кристианом, что он твоя судьба, что вам предначертано улететь вместе в закатное небо?

– Конечно, я думала об этом, – я откладываю вилку в сторону, больше не испытывая голода. Судьба может действительно дурно сказаться на аппетите. – Я не знаю, какое ему вообще до этого дело, – говорю я.

– Какое дело кому? Такеру? Или Кристиану?

– Богу.

Она смеется. – Что ж, это большая загадка, не так ли?

– Я имею в виду, мне семнадцать лет. Какая ему разница, кого я …

– Любишь, – дополняет она, когда я не заканчиваю предложение. – Кого ты любишь. – Мы молчим, пока официант заново наполняет наши бокалы.

– В любом случае, тебе следует записывать все, что ты видишь во снах, – говорит она. – Потому что это может быть важно. Сравни варианты, как ты делала с предыдущими своими видениями. И ты должна спросить об этом Кристиана, потому что кто знает, может быть, ему снится тот же сон, и если так – вы сможете разгадать его значение вместе.

Это совсем не плохая идея. Кроме той части, в которой я не очень-то жажду рассказать Кристиану, что мне сняться сны о нем.

– Что говорит твоя мама? – спрашивает Анжела, вгрызаясь в кусок хлеба.

– Я не рассказывала ей об этом.

Она смотрит на меня так, будто я сказала, что балуюсь героином.

– Почему я должна? Она никогда мне ни о чем не рассказывает. И даже если бы я ей сказала, я уверена, что она только погребла бы меня в куче банальностей вроде того, что необходимо доверять своим чувствам и слушать свое сердце. В любом случае, мы не знаем, что все это значило хоть что-то, – говорю я. – Это, скорее всего, просто сон. Людям постоянно снятся повторяющиеся сны.

– Как скажешь, – отвечает она.

– Можем мы поговорить о чем-нибудь другом?

И мы говорим. Говорим о дожде, который, как соглашается Анжела, чрезмерно затянулся. О «Неделе Духа» в школе, и справедливо или нет будет использовать наши способности, чтобы выиграть игру «Powderpuff» в четверг. Она рассказывает о древней книге, которую нашла в Италии этим летом, представляющей собой что-то вроде ангельской энциклопедии семнадцатого века.

– Это словно настоящее общество, – говорит она мне. – Congregarium celestial – буквально «толпа ангелов». Паства. Собрание. Отсюда я вообще-то и взяла идею создать ангельский клуб.

– Еще что-нибудь интересное случилось в Италии? – спрашиваю я. – Скажем, горячий итальянский бойфренд, о котором тебе не терпится мне рассказать?

Ее щеки отчаянно краснеют. Она качает головой, неожиданно сильно заинтересовавшись своим салатом.

– У меня нет парня. Итальянца или какого-то другого.

– Угу…

– Это было глупо, и я не хочу говорить про это. Я не стану мучить тебя на счет Кристиана, а ты не станешь говорить о моем несуществующем итальянском бойфренде, окей?

– Ты уже замучила меня Кристианом. Так что это несправедливо, – говорю я, но в ее глазах неподдельная боль, которая удивляет меня, и я меняю тему.

Мой разум возвращается назад ко сну, к Кристиану, к тому, как он всегда смотрит на меня, поддерживает меня, помогает устоять на ногах. Он стал моим хранителем, может быть. Кем-то, кто здесь для того, чтобы удерживать меня на моей тропе.

Если бы только я знала, куда ведет моя тропа.

Мы на парковке, когда неожиданно на меня наваливается скорбь. Или, по крайней мере, я думаю, что это скорбь. Она не такая всепоглощающая, как было в тот день в лесу. Она не парализует меня в той степени. Вместо этого, я словно внезапно, за несколько минут, скатилась от нормального, даже веселого настроения, до желания расплакаться.

– Эй, ты в порядке? – спрашивает Анжела, пока мы идем к машине.

– Нет, – шепчу я в ответ. – Мне… очень грустно.

Она останавливается. Ее глаза расширяются. Она осматривается по сторонам.

– Где? – говорит она чересчур громко. – Где он?

– Я не знаю, – отвечаю я. – Не могу понять.

Она хватает меня за руку и тащит через парковку к машине, идя быстро, но стараясь при этом оставаться собранной, словно все нормально. Она не спрашивает меня, может ли вести мою машину, просто идет прямо к водительскому сидению, и я не спорю.

– Пристегни ремень безопасности, – приказывает она, когда мы обе оказываемся внутри. Затем она выезжает с парковки на улицу.

– Я не знаю, куда ехать, – говорит она полуиспуганно, полувозбужденно. – Думаю, нам нужно оставаться в каких-нибудь многолюдных местах, потому что он должен быть не в себе, чтобы уничтожить нас на глазах у туристов, сама понимаешь, но я не хочу подъезжать слишком близко к дому, – она бросает быстрый взгляд в зеркало заднего вида. – Звони своей маме. Сейчас.

Я нащупываю телефон в своей сумке, затем звоню. Мама берет трубку после первого же гудка.

– Что случилось? – спрашивает она немедленно.

– Я думаю… может быть…здесь Черное Крыло.

– Где ты?

– В машине, на шоссе 191, едем в южном направлении.

– Возвращайся в школу, – говорит она. – Я встречу тебя там.

Это самые долгие пять минут в моей жизни, пока мама не приземляется на парковке школы «Джексон Холл». Она забирается на заднее сидение моей машины.

– Итак, – произносит она, протягивая руку вперед и дотрагиваясь до моей щеки так, будто скорбь – это какая-то форма лихорадки. – Как ты себя чувствуешь?

– Кажется, уже лучше.

– Ты видела его?

– Нет.

Она поворачивается к Анжеле. – А что ты? Ты почувствовала что-нибудь?

Анжела пожимает плечами:

– Ничего, – в ее голосе слышны нотки разочарования.

– И что нам теперь делать? – спрашиваю я.

– Мы будем ждать, – отвечает мама.

И мы ждем, и ждем, и ждем еще немного, но ничего не происходит. Мы сидим в машине в тишине, наблюдая, как дворники смахивают капли дождя с лобового стекла. Периодически мама спрашивает меня, чувствую ли я что-то, на что трудно дать четкий ответ. Сначала сильнее всего я ощущала ужас, что Семъйяза может появиться в любую секунду и убить нас всех. Затем я успокоилась до уровня простого испуга – что нам придется бежать, быстро собрать свои вещи и покинуть Джексон, и тогда я никогда снова не увижу Такера. Затем я дошла до слабой нервозности. А потом и до смущения.

– Может быть, это не была скорбь, – признаю я. – Чувство не было таким сильным, как раньше.

– Я бы удивилась, если бы он вернулся так скоро, – говорит мама.

– Почему? – спрашивает Анжела.

– Потому что Семъйяза тщеславен, – говорит мама утвердительным тоном. – Клара покалечила его ухо, обожгла его руку и голову, и я не думаю, что он захочет показать свое лицо до тех пор, пока не исцелится, а это длительный процесс для Черного Крыла.

– Я думала, они исцеляются быстро, – говорит Анжела. – Вы знаете, как вампиры или вроде того.

Мама усмехается.

– Вампиры, Бога ради… Черные Крылья излечиваются долго, потому что они предпочли отказаться от исцеляющих сил в этом мире, – она снова касается моей щеки.

– Ты поступила правильно, уехав отсюда и позвонив мне. Даже если это было не Черное Крыло. Лучше перестраховаться, чем потом пожалеть о неосторожности.

Анжела вздыхает и выглядывает в окно.

– Прости, – говорю я. Затем поворачиваюсь к маме. – Кажется, я просто на взводе.

– Не надо, – отвечает мама. – Тебе со многим пришлось столкнуться.

Они с Анжелой меняются местами. Затем мама выезжает со школьной парковки на дорогу, направляясь назад, к городу.

– Что ты теперь чувствуешь? – спрашивает она, когда мы проезжаем мимо ресторана.

– Ничего, – отвечаю я, пожимая плечами. – Кроме того, что я, кажется, теряю рассудок.

– Неважно была это ложная тревога или нет. Семъйяза придет за нами, Клара, когда-нибудь. Ты должна будешь быть готова.

Хорошо.

– Как кто-то может вообще быть готовым к атаке Черного Крыла? – спрашиваю я саркастично.

– Сияние, – отвечает мама, что сразу вызывает выражение, а-ля «я-же-тебе-говорила» на лице у Анжелы. – Ты должна научиться использовать сияние.

– Эй, я, кажется, видел мерцание, – говорит Кристиан, глядя на меня. – У тебя получается.

Мои глаза распахиваются. Кристиана не было здесь раньше, когда я поднялась на сцену и начала практиковаться в вызывании славы, но сейчас он здесь, сидит на одном из столов в зале «Розовой Подвязки» и разглядывает меня с легкой насмешкой, словно смотрит какое-то шоу. На микросекунду наши взгляды встречаются, но затем я снова опускаю глаза на свои руки, которые определенно не мерцают. Никакой славы.

Очевидно, если это не вопрос жизни и смерти, я не слишком-то способна вызвать сияние.

– Какое мерцание? – спрашиваю я.

Одна сторона его рта приподнимается. – Вероятно, воображение разыгралось.

Уф-ф… За этим следует еще одна классическая тишина между Кристианом и мной. Затем он откашливается и произносит:

– Прости, что прервал твои упражнения. Продолжай.

Я должна закрыть глаза и попробовать снова, но я знаю, что это не поможет. Ни при каких условиях у меня не выйдет вызвать сияние, пока он смотрит на меня.

– Господи, это все бесполезно! – восклицает Анжела. Она захлопывает ноутбук и отодвигает его на край стола, делая долгий, глубокий вдох. Она просматривала сайты колледжей, стараясь определиться, куда ей предстоит поступить, что достаточно важно для большинства людей, но для Анжелы это огромное, наиважнейшее решение с тех пор, как в своем видении она увидела кампус колледжа. К вопросу о давлении.

– Не нашла древний манускрипт, который хотела, на «eBay [10]10
   eBay – интернет-аукцион, интернет-магазин.


[Закрыть]»? – спрашивает Кристиан.

– Смешно, – она бросает на него взгляд.

– Прости, Анж, – отвечаю я. – Могу я помочь?

– Видение не дает мне информации. Там только широкие ступени, несколько каменных арок и люди, пьющие кофе. Это подходит под описание практически любого колледжа в стране.

– Обрати внимание на деревья, – предлагаю я ей. – У меня есть хорошая книга, по которой можно определить, какой дерево в какой местности растет.

– Что ж, надеюсь, скоро у меня появится что-нибудь стоящее, от чего можно оттолкнуться, – ворчит Анжела. – Мне нужно подать заявление, знаешь? Прямо сейчас.

– Не переживай, – говорит Кристиан беспечно. Он смотрит на свою тетрадь, в которой, я думаю, делает свое домашнее задание по математике. – Ты поймешь тогда, когда тебе суждено будет понять. – Затем он снова поднимает глаза, и его взгляд встречается с моим.

– Так было у тебя? – я ничего не могу с собой поделать и спрашиваю, хотя и знаю ответ. – Ты понял все, когда должен был?

– Нет, – признает он с коротким, почти горьким смешком. – Не знаю, почему сказал это. Вбито в меня, наверное. Так всегда говорил мой дядя, – он немного говорил о своем дяде. Или о своем предназначении, кроме слов «я видел тебя среди лесного пожара и думал, что должен спасти тебя, и сейчас я ничего не понимаю». Однажды он показал, что умеет летать, не вызывая крылья. В стиле Супермена, паря над сценой как Дэвид Блэйн [11]11
  Дэвид Блэйн – американский иллюзионист.


[Закрыть], пока мы с Анжелой и Джеффри смотрели на него, разинув рты, как идиоты.

Периодически он говорил Анжеле некоторые факты об ангелах, так что она остается удовлетворенной от его вклада в существование клуба. Кажется, он знает больше, чем мы, но большую часть времени его рот на замке.

– Итак, – говорит Анжела, и выражение ее лица заставляет меня занервничать. Она встает и пересекает комнату, чтобы встать рядом с Кристианом. – И что теперь?

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он.

– Ты не завершил свое предназначение, правильно?

Он смотрит на нее.

– Хорошо, – говорит она, когда он не отвечает. – Ответь хотя бы на это – когда раньше у тебя были видения, они случались днем или ночью?