Текст книги "Капкан"

Автор книги: Синклер Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Мистер Диллон остановился, чтобы перевести дух. Миссис Макгэвити, не успевшая почтить должным вниманием винное желе и ореховое печенье, наверстывала упущенное. И искрометную нить застольной беседы перехватил ее супруг.

– С Томом Пинкфордом в Брендоне повидался, Джо?

– Нет, Мак, не пришлось.

– Так-таки совсем и не увиделся?

– Да, совсем.

– Странная вещь. Я думал, он сейчас там.

– Не скажу, Мак. Я не видел. Может, его в то время не было в городе – во всяком случае, он не попадался мне на глаза… Ральф, обязательно упроси Мака, чтобы он тебе рассказал…

– Но как же так, Джо, – настаивал мистер Макгэвити. – Я думал, ты хочешь переговорить с Томом насчет его лисьего питомника.

– Я и сам рассчитывал, Мак, да не подвернулся он мне.

– А насчет шерстяных носков как решаешь, Джо? Уишпегонские закупишь на зиму или по-прежнему гамильтоновские?

– Буду заказывать уишпегонские.

– Ага, что я тебе говорил! – Макгэвити торжествующе потряс рукой. Он повернулся к Ральфу и изложил существо вопроса ясно и увлекательно. – Кто первый сказал Джо про уишпегонские носки? Я! Он, бывало, никаких не признавал, кроме гамильтоновскнх; что ни носок на складе, то фирма «Гамильтон». А ведь носок фирмы «Уишпегон» – он что? Он не садится, не спускает петли, красная кайма прочна, как неокрашенная – настоящая добротная шотландская шерсть! И что вы думаете? Нет – что бы вы думали?Сколько раз я заводил разговор с инспектором – и докладывал ему, и предупреждал, и разъяснял; откровенно с ним говорил, мистер Прескотт, как мужчина с мужчиной; убеждал, что уишпегонских носков я продам вдвое больше, чем гамильтоновскнх: индейцы, возможно, в каких-то вопросах – недалекие ребята, но какой носок их больше устраивает – в этом они разбираются; они знают, садится носок или не садится, сухие у них ноги – у индейцев, то есть – или у них ноги мокрые; и все это я рассказал инспектору, и все равно я получаю гамильтоновские носки!' А?! Как это назвать, по-вашему, мистер Прескотт?

Мистер Прескотт ответил, что, насколько он может судить, все это по меньшей мере прискорбно и незаслуженно.

Элверна тем временем потчевала мистера Диллона:

– Обязательно добавьте к спарже еще соуса. Сама делала. Соус типа майонез.

– Нет, вы слышали что-нибудь подобное? – встрепенулась миссис Макгэвити. – «Типа майонез». Ну разное не дуся? – И, трижды издав сиповатый жирный смешок, она наградила Элверну снисходительной улыбкой – так старая дева повторяет гостям слова смышленого ребенка, поощрительно улыбаясь ему.

И Элверна, тоже совсем как ребенок, сердито насупилась в ответ.

Вот так и начался этот вечер, полный дружеского веселья и задушевных бесед отважных старожилов; отличный вечер, если не считать того, что он довел Элверну до слез; впрочем, это уже было после.

Глава XII

Никем и никогда Ральф так не восхищался, как Элверной во время этого официального банкета. Правда, оборотам ее речи недоставало той чарующей правильности, которую невольно ждешь от женщины. «Ну-у, блеск! Си-ла!»-так она выразила одобрение мистеру Диллону, когда он живописал ей свои попытки заинтересовать индейских дам ткацким делом, а в ответ на добродетельное замечание мистера Макгэвити по поводу прелестей ее открытой шейки прыснула: «Да ну вас, скажете тоже!» Кроме того, один раз, как было упомянуто, она взорвалась, когда ее обвинили в мотовстве. Но в остальное время она прислушивалась ко всем высказываниям миссис Макгэвити с дочерней почтительностью – а ведь здесь приведена лишь малая доля благожелательных, тактичных и прозорливых изречений этой дамы на протяжении вечера.

Когда миссис Макгэвити рассказывала, как однажды отогнала холостыми выстрелами волка, а в другой раз повергла в трепет кровожадного индейца словами: «Итак, сэр, что вам здесь угодно?»– а кроме того, столь искусно заштопала брюки мистера Макгэвити, что он проносил их еще два года, – Элверна восхищенно ахала: «Вот это да! Это я понимаю!»

Когда преподобный мистер Диллон объяснял, какая разница в структуре англиканской церкви [23]23
  государственная церковь Англии. Реформационная по своему характеру, она занимает промежуточное место между католицизмом и протестантизмом.


[Закрыть]и везлеянской, [24]24
  течение в методистской церкви; получило свое название от английского богослова Джона Везли (1703–1791).


[Закрыть]она слушала, подавшись вперед всем телом, подперев тонкой рукой напряженное и милое личико – точно апостол, внимающий Христу. А когда мистер Макгэвити обнародовал тот факт, что если хочешь наловить белуги, гораздо умней ставить сети не в Островном проливе, а между Мысом Двух Сосен и островом Сэлливен, и Джо зевнул на самом интересном месте, Элверна сгладила неловкость, воскликнув: «Ох, Джо, бедняжечка ты мой! Так устал с дороги – прямо глаза слипаются!.. Это просто потрясающе, Ральф, до чего мистер Мак все знает про то, где у нас лучше ловится рыба!»

Не забывала Элверна и о хозяйских обязанностях; поминутно выскакивала из-за стола, весело всем прислуживала, мгновенно принимала грязные тарелки, мыла, так что только скрип стоял, и вытирала, мурлыкая «Да, у нас нет бананов». От нее не укрылось, что мистер Диллон не отказался бы от второй порции спаржи (себе, как заметил Ральф, она не взяла ни кусочка), а миссис Макгэвити с вожделением поглядывает на блюдо с винным желе.

И Ральф обратил внимание, что трижды, возвращаясь от плиты к столу, она любовно провела рукою по волосам Джо.

Вот она, его семья, стиснув зубы, думал он; за Джо и Элверну он с радостью перережет глотку миссис Макгэвити, хотя это будет непростая и неаппетитная задача.

Но вот застучали ложки, соскребая с блюдечек остатки винного желе, и миссис Макгэвити рассеянно выудила последнее печенье из жестянки, стоящей у нее под рукой. Потом все не спеша потягивали чай, поданный не со сгущенными сливками, а со свежим лимоном, который Элверна торжествующе извлекла из волшебного ящика, прибывшего в лодке Джо. Полчасика посидели в мягких креслах в гостиной, посасывая зубочистки, предусмотрительно розданные Джо, а Элверна тем временем мыла посуду на кухне. (Ральф вызвался ей помочь, но она весело отказалась: «В другой раз, а то этим лихим ребяткам нужен свежий человек, чтоб было перед кем важничать».) Резвые забавы завершились тем, что мистер и миссис Макгэвити поднялись с мест и, церемонно скрывая зевки, не менее церемонно провозгласили:

– Что же, видно, пора и домой двигать, Джо.

Вслед за ними взвился с кресла и мистер Диллон.

– Помилуйте, что же это! Половина десятого! Никак не думал, что так поздно! Позвольте, мистер Истер, поблагодарить вас и вашу добрую супругу за такой роскошный прием. А вам, мистер Прескотт, – пожелать чудесного отдыха в наших местах. Спокойной ночи вам всем! Спокойной ночи!

– Доброй ночи. Изу-мительный ужин, миссис Истер. – сказала миссис Макгэвити.

– Всего, Джо. Приятных снов, Элверна. Рад был познакомиться, Прескотт, – сказал мистер Макгэвити.

– Просто изу-мительный! Вот бы мне такого мужа, чтобы привозил горы консервов и не нужно было все стряпать самой. Доброй ночи, доброй ночи! – пропела миссис Макгэвити.

Они ушли, и в доме воцарилась благодатная тишина.

Ральф, легонько поворачиваясь туда-сюда на вертящемся скрипучем стуле у фисгармонии, посматривал на Джо, а тот, устало вытянув длинные ноги, сидел в мягком кресле и, в свою очередь, посматривал на безмолвную Элверну. Она стояла у окна спиною к ним, комкая край аккуратной плетеной занавески, ею же самою выстиранной и повешенной. Смотреть ей особенно было не на что; хоть за окном еще не погасли поздние северные сумерки, через сетчатую ткань маячили только туманные очертания деревьев.

Наконец она обернулась.

– Ну как, Джо? Доволен, надеюсь?

– Да, отлично сошло. Отделались, и ладно. Ух, и любит эта Макгэвити трепать языком – страшное дело! Ты, Элви, с ней обращалась в точности как надо. Ну, пронесло – и кончено!

– Для тебя – безусловно, Джо Истер. Ты об этом и думать забудешь. Тебе и в голову не придет заставить ее извиниться. Ты даже не догадаешься сам извиниться передо мной за нее. Не задумаешься снова позвать ее в этот дом – пусть даже через мой труп!

– Постой, постой. В чем дело?

– Ты сам очень хорошо и прекрасно знаешь, в чем! Подумаешь! Всего-навсего обозвала меня дурой и никудышной хозяйкой, заявила, что я только и норовлю вытянуть из тебя побольше денег и пустить на ветер, выставила перед всеми несчастной трусихой – и это после всего, что я пережила в последние ночи, одна-одинешенька в целом доме! – и еще намекнула, что я продажная девка; а так, в остальном она была сплошное очарование! Проклятая старая гиена! Нет уж, будет! С меня взятки гладки. Пока она была наша гостья, я терпела. Ну, а теперь я им кое-что покажу. Они у меня отсюда выкатятся как миленькие – и она сама и ее олух – муженек; я…

– Эй, эй! Осади! – Джо встал, положил ей руки на плечи. – Да, она вела себя подло, а ты – шикарно. Но уж валяй и дальше так. Не поступай, как она. Не жди от нее, чего в ней нету. Каждого в этом мире надо принимать, как он есть. И не заставляй нас расплачиваться за то, что она дрянная баба. Ты держалась таким молодцом – так не порть все сейчас.

– Ничего, пострадаешь! Я страдала? Теперь твой черед!

Она стряхнула с плеч его руки и яростно забегала по комнате.

Джо невозмутимо засунул руки в карманы.

– Что ж, все правильно, – прогудел он. – Миссис Мак – дура и комедиантка. Ей требуется, чтобы ты была наседкой. Но ведь и ты ждешь, чтобы она стала резвой сойкой. Я, например, не жду от людей ничего. Потому я один и не обманываюсь в своих ожиданиях. Ты бы лучше подумала про Ральфа и меня, про то, как…

Истошный вопль оборвал его слова. Элверна взметнула кулаки, сжимая и разжимая пальцы, точно щупальца огромного белого насекомого, вонзаясь заостренными ногтями в ладони. Она закинула голову, дико разметав волосы. Она опять издала вопль, налетела на Джо и забарабанила кулаками по его груди, выкрикивая в беспамятстве:

– Замолчи, замолчи, замолчи! Ты всегда так: сначала разрешаешь этой гадине меня позорить, а после рассуждаешь как ни в чем не бывало! Тебя ничем не прошибешь, ты просто рыба, холодная рыба, вот ты кто! Сам-то сегодня уснешь как миленький! Захрапишь-тебе что! А я буду лежать, и не спать, и чувствовать себя несчастней всех на свете оттого, что нельзя вцепиться ей в жирную шею и удушить до смерти! Нет, она у меня узнает… Где это виски, что ты привез?

– Там… А зачем тебе?

Она ринулась на кухню, рванула кусок брезента, которым Джо укрыл от безгрешного взора миссис Макгэвити непочатый ящик шотландского виски, и с остервенением выдернула 6›тылку, словно ненавистный сорняк из грядки. Яростно вытащив пробку, она остановилась в дверях кухни, запрокинула бутылку, и виски с долгим булькающим звуком полилось ей в горло.

– Прекрати! – резко сказал Джо.

– Поди ты к дьяволу! – Она со стуком поставила бутылку на край столика от швейной машины и, едва не столкнув Ральфа, который томился на своем стульчике, мечтая удрать и зная, что этим только больше обратит на себя внимание, подлетела к зеленой кушетке и с размаху бросилась на нее.

– Глотнула, и отлегло немного, – зло продолжала она. – А то просто с ума сойдешь. Так вот: послушай меня, Джо. Поговорим прямо и грубо. Ты завез меня в эти леса. Значит – давай сделай так, чтоб я могла здесь жить. Посуди сам: одна-единственная белая женщина под боком – вот эта старая богомольная кривляка, которая спит и видит, как бы меня извести. Кому-то из нас здесь не место: либо ей, либо мне. Я никогда ничего такого не делала, чтобы она имела право на меня напа…

Джо легко шагнул к кушетке и закрыл жене рот широкой ладонью. Она задыхалась, барахталась, кусалась, но он не дал ей говорить.

– Мало того, что Ральф из-за тебя готов провалиться сквозь землю, – сухо сказал он, – так ты еще и… Я знаю, дурочка, что тетка Макгэвити – гнусная склочница. Но именно потому, что она здесь единственная белая женщина, ты должна ее терпеть. Чтоб было на кого положиться в случае чего. Она тебя не понимает – но ведь и ты ее тоже. И не поймешь. Ты не желаешь слушать, что я тебе говорю. И потом… Значит, ты так-таки и не давала повода для сплетен? А кто устраивает самые буйные вечеринки от острова Хершел до Нипигона? Кто подбивает Кудрявого и Джорджа и остальную компанию просиживать здесь за покером ночи напролет и глушить это чертово зелье, «белого мула», и орать так, что слышно до самой лавки «Ревийон»?

– Ты первый это любишь не меньше…

– Правильно! Но ведь я и не рассчитываю заработать себе у святоши вроде ма Макгэвити славу учителя воскресной школы. Ты прикинь, что она о тебе должна думать.

– А уж что я о ней думаю…

– Это ясно. Ты нам уже дала кой-какое представление. Да, вот я и говорю: она сотой доли того не выложила, что думает про тебя. Душа-то рвется, только, видимо, слов не хватает! Сама можешь догадаться, какие слова они с Маком должны про тебя говорить, видя, как ты вертишь хвостом перед каждым, кто ни подвернись – были бы только штаны! И после этого ты еще надеешься привести ее в восторг своими… Когда один бог ведает, что ты без меня позволяешь себе с Джорджем Иганом и Кудрявым!

Элверна резко выпрямилась на кушетке.

– Джо Истер! – Сейчас это был не истерический выкрик, а глухой возглас ярости и обиды. – Уж не хочешь ли ты намекнуть, будто я дурная женщина?

Джо не ответил. Он глядел на нее в упор. В нем было сейчас что-то до того властное, что бедного Ральфа будто пригвоздило к месту.

– Да или нет? Договаривай! Я не потерплю, чтобы мне швыряли в лицо грязные намеки, а потом – в кусты! Ну?

Ответом ей был все тот же немигающий взгляд.

Она неловко дернула плечом, отвела глаза, неуверенно проговорила:

– А ну тебя совсем. Все эти дурацкие подозрения – глупость одна, честное слово. Здешним увальням только бы сидеть до полуночи, рассуждать про свои мозоли, а кто любит потанцевать, подурачиться – та, мол, беспутная девка. А ты (довольно вяло), ты их слушаешь! Постыдился бы, Джо Истер! Правда, Ральф?

Вопрос вывел Ральфа из гнетущего оцепенения.

– Ох, ей-богу, кончайте вы ссориться! Ведь все равно попусту. Я пошел спать!

– Нет, Ральф, серьезно, – жалобным голоском продолжала она. – Вы даже не знаете, какая мне здесь тоска: все покер да покер, и ничего больше. По-моему, куда приятнее собраться веселой компанией, потанцевать – нет, вы меня поймите, чтобы все прилично. Как мы, бывало, в Миннеаполисе. Пускай я всего-навсего маникюрша из парикмахерской, как заявила эта старая карга – ух, ненавижу ее! – но росла я в очень хорошей семье. У папы был свой магазин! Мебельный. И можете мне поверить, маникюрша встречает таких интересных людей, таких важных, какие старой стервятнице вроде мамаши Макгэвити даже не снились. Не там ли я встретила моего Джо!

Она старалась, чтобы это вышло легко, примирительно, ласково, но Джо, который присел, ссутулясь, на ручку кресла, не взглянул в ее сторону. Она вновь отчаянно обернулась к Ральфу-такая беззащитная, так просительно звучал ее голос! Ральф был тронут.

– Правда, и нагляделась же я! Понимаете, во-первых, это Ранела-Отель, и все шишки останавливаются только там. А во-вторых, поболтать с ними запросто, по душам – это может себе позволить из всего персонала одна только маникюрша. И что бы там ни говорили, а если девушка себя уважает и не дает мужчинам нахальничать, они по большей части и обращаются с ней как с сестрой, можно сказать. Кого только я не повидала, с кем только не разговаривала! Сенаторы, банкиры, и автомобильные гонщики, и епископы, владельцы рекламных фирм… И после этого Джо требует: сиди здесь и будь довольна! Когда можно прекрасным образом открыть лавку в Виннипеге: говорят, город – блеск, – или еще где-нибудь; хоть на жизнь поглядишь! Ведь я с кем только не встречалась! Знаете, Ральф, – она вскочила и подбежала к нему, сияя, как девочка, – один раз я делала маникюр самому Джеку Барримору, [25]25
  Барримор, Джон (Джек) (1882–1942) – американский актер, представитель актерского семейства Барриморов.


[Закрыть]когда он приезжал в Миннеаполис на гастроли!

Джо внезапно очнулся. Он встал и схватил ее за руку.

– Я тут поразмыслил, Элви. Я знаю, тебе нелегко. Правда, я не слепой, имей в виду. Мне известно, что… Ну, да ладно. Предположим, это от скуки. Но возможности уехать я не вижу. В дело вложен капитал. На те гроши, что я выручил за эти два года – учитывая еще, сколько потеряно на мехах, – новое дело в городе не откроешь. Вот через год-другой – может быть. Если б ты только умела переждать, проявить чуть побольше выдержки, не взрываться как порох! Миссис Мак начнет ехидничать, а ты посмейся над ней, и все. По этой причине – хотя не только по этой – я и Ральфа сюда заманил. Отчасти потому, что он мне понравился с первой же минуты. Это уж само собой! Но отчасти хотел дать тебе поговорить с человеком, которому Север по вкусу, хоть он умеет и головой поработать изредка, а не только без конца поднимать визг. Правильно я говорю, Ральф? Надо ей попробовать обжиться? Или лучше отослать ее обратно в город?

– Ой, а правда, можно, Джо? – Она подхватила край юбки и сделала пируэт. – Только на зиму съездить бы, а в мае, как вскроются реки, сразу назад?

– А чем займешься?

– Ну, пожила бы у девочек на старой квартире…

– И устроилась на старое место маникюршей?

– Вот это не хотелось бы. Потому что одно мне тут все-таки нравится – не считая тебя, миленький. У меня своя кухня и свой дом, и я распоряжаюсь в них как хочу. И ведь я в самом деле хорошая хозяйка – скажи, нет? Я бы теперь уж не смогла являться в парикмахерскую в восемь тридцать, минута в минуту, и обслуживать подряд всех несносных клиентов, всех этих субчиков, которые мнят о себе неизвестно что; сами старые, жирные, изо рта несет как из пивной бочки, а воображают, будто могут тебя сразить наповал. И когда нездоровится и болит голова – все равно иди, работай. А проныры-мастера, которые вечно пристают! Нет. Разве нельзя побыть просто так, походить в кино…

– Это с твоей-то бесшабашной натурой? Ты не думай, я не в укор: я и сам скорей всего не слишком рвался бы в парикмахерскую. Но тебе требуется занятие, чтобы держало тебя в узде – иначе ты определенно пустишься во все тяжкие и пропадешь. К тому же, как тебе известно, я не такой богач, чтобы жить на два дома. – Он повернулся к Ральфу и объяснил: – Ситуация такая. Скупка мехов – а это в нашем деле будет поважней, чем торговля в лавке, – страшно неверная штука. Вот в этом году: только закупил ондатру – тут же упала цена. Пришлось на каждой шкурке – а у меня их, слава богу, было семнадцать тысяч – терять шестьдесят центов. Чуть не весь капитал вылетел в трубу. А сейчас даже и в лавке почти никакой торговли. Мы тут – и «Гудзонов», и я, и «Ревийон» – вынуждены были прикрыть индейцам кредит: не желают, понимаешь, платить долгов. Завели в последнее время приятную моду: наберут в долг как можно больше, а чуть откуда-нибудь перепадут денежки – скажем, выплата по Государственному договору, – так нет, чтобы прийти уплатить, как бы долго ни пользовались кредитом, а сразу прыг в лодку и ходу на озеро Уоррик. Там они никому не задолжали, там все и спустят до цента. Их, горемык, и винить по-настоящему грешно. Часто ли они видят деньги… Но и я не богач. Содержать сотню индейских семейств мне не по средствам. Так что теперь вся моя торговля только и держится на тех немногих, кто платит наличными.

Элверна, не выдержав дольше нескольких минут роль томной и благовоспитанной дамы, снова перешла на крик.

– Вот именно! Он еще вам не все досказал… Хватило же совести у Джо затащить вас в такой омут! И меня здесь бросать совсем одну по ночам!

– Будем надеяться, что одну! – проворчал Джо.

– Катись ты к черту со своими намеками! И будь уверен, я расскажу Ральфу, в какую историю ты его впутал… С тех пор, как мы закрыли кредит, индейцы прямо взбесились от злости. Говорят, мы морим их голодом – кстати, так оно и есть. И поклялись, что сожгут все три лавки, а нас прирежут во сне! Теперь их в любую ночь жди…

– Совершеннейшая чушь, – отрезал Джо. – Да ты и сама знаешь. Будь это правда, я бы и Ральфа и тебя отправил отсюда и себя прихватил бы. Я не больше других люблю, когда меня режут – во сне или еще как. Индейцы озлоблены, но это безалаберный народ – здешние, я хочу сказать, лесные кри. Они нас боятся.

– Человек может бояться, не знаю как, – парировала Элверна, – и все же спалить нас всех, когда мы будем спать или… Боже! – Она указала на темное окно. – Глядите!

У Ральфа остановилось сердце.

– Ох, нет, ничего, – виновато вздохнула она. – Мне почудилось, будто в окне – лицо индейца. Весело, мило и уютно – именно так, мистер Истер, мне было здесь без вас с первой и до последней секунды.

И именно так, подумалось Ральфу, по-видимому, будет с этой минуты ему самому.

Перебранка между Джо и Элверной продолжалась еще с полчаса: всплыли на свет старые обиды, припомнились нескончаемые подробности домашних конфликтов; минутами спорщиков одолевал сон, минутами вражда разгоралась с новой силой – и оба были правы и оба – чудовищно несправедливы. Конечно, Джо несправедлив, думал Ральф; конечно, Элверну жалко. И несмотря на это, в глубине души он был на стороне Джо.

Среди мужчин Джо был в своей стихии. Укрощение мятущейся натуры было не по его части. Дружелюбное спокойствие, которое так надежно несло его мимо подводных камней с Ральфом, Макгэвити или преподобным мистером Диллоном, терпело крушение, когда он пытался выплыть на нем с Элверной по веселым заводям, по волнам кипучего гнева, в тумане страстей.

Ральф все порывался уйти, но оба наперебой обращались к нему – никак было не сбежать из этого сумасшедшего дома. К концу поединка ему до того хотелось спать, что было все равно, кто выйдет победителем и явятся ли завтра в поселок все индейцы долины Мэнтрап-Ривер жечь дома и убивать жителей.

Наконец Джо спохватился:

– Впутали беднягу Ральфа в чужие дрязги да еще и спать не даем всю ночь! Можешь ты постелить ему на веранде?

Но постель стелила Элверна.

Спору нет, мужчины умеют стелить постели: слуги – японцы, больничные санитары, корабельные стюарды, французские valets de chambre. [26]26
  Лакеи (франц.).


[Закрыть]Но как? Формально, без души. Кто из них догадается завершить эту процедуру деловитым и бодрым шлепком по подушке, который таинственным образом навевает на тебя дремоту? Именно так – деловито и бодро, гордясь тем, как ловко это все у нее получается, хлопотала, устраивая его на ночь, Элверна.

Джо тем временем пошел взглянуть, заперт ли склад. Постелив постель, Элверна остановилась возле Ральфа на полутемной неширокой веранде. За спиной – дверь в освещенную гостиную, впереди мягко плещется озеро. Только что оживленная, Элверна без всякого перехода снова загрустила. В полумраке она казалась совсем девочкой: такая тоненькая фигурка, такой ломкий голосок.

– Что мне делать, Ральф? Здесь страшно и скучища. Содержать меня в городе Джо не станет. А разве я смогу снова пойти в маникюрши, или по целым дням выстаивать на ногах за прилавком, или поступить в услужение, чтобы кто-то мною помыкал? – Она протянула к нему руки.

Ральф отступил. Казалось, так естественно привлечь ее по-братски к себе – чересчур естественно…

– Не знаю, – жалобно протянул он, будто умоляя ее не взваливать на него свои заботы.

– Ну и пусть, все равно вы очень милый и хороший. И не думайте, что я такая гадкая. Пожалуйста. Ведь я могла бы… ради бога, не рассказывайте Джо, но тут был один человек – купец, приезжий, шикарнейший парень, – и он уговаривал, чтобы я уехала с ним, а я не захотела. Хотя, как подумаешь-поездить по свету, увидеть столько нового! Ах, да что там… Спокойной ночи.

Чистая пижама-блаженство! Пружинный матрац, тюфяк, чистые простыни – тройное блаженство! Убаюканный комфортом, Ральф задремал, но то и дело просыпался. Дом был объят тишиной. Джо и Элверна, вероятно, заснули. Шелест мелкой прибрежной волны только глубже оттенял тишину, и в этом безмолвии каждый загадочный звук означал, что к дому крадется индеец: вот он прошмыгнул вдоль наружной стены веранды, вот пытается открыть затянутую сеткой дверь, вот чиркнул спичкой, чтобы вспыхнула пропитанная керосином ветошь, осторожно достает нож, ступает на цыпочках в темноте…

Ральф лежал, напряженно прислушиваясь. Внезапно он сел как ужаленный, замер с бешено бьющимся сердцем. Что это?.. Приглушенные шаги…

На этот раз не кажется. Вот шуршит по траве. Вот задел за розовый куст.

– К-кто там? – срывающимся голосом окликнул Ральф.

Мягкий топот убегающих ног; потом – мертвая тишина.