Текст книги "Капкан"

Автор книги: Синклер Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава XV

В то утро у многих в коттедже Джо Истера трещали головы.

По правде говоря, из всей компании только Папаша Бак не выглядел поникшим и расслабленным. Он проснулся раньше всех, разнюхал, где шотландский виски, чтобы опохмелиться, а остальным для бодрости духа сварил крепчайший черный кофе.

– Вот это, я понимаю, провели времечко, – мечтательно вздохнул он, когда заспанное и безучастное общество сошлось за завтраком. – И знаменитую же ты историю выдал, Кудрявый, как раз перед тем, как вконец захмелел.

– Ра зве я выдал историю? – пробурчал Кудрявый.

– Ну как же! Насчет коммивояжера и револьвера, который оказался незаряженным. Знатная история! А тебе-то, Джордж, как повезло: четыре дамы на руках!

– Четыре дамы? У меня? Ты скажи, Па, кто хоть у нас выиграл вчера? – жалобно протянул Иган.

– Нет, это что же делается на свете! – Папаша Бак был встревожен. – Ну и ну! Разучились люди пить. Я, например, вчера себя чувствовал, как рыба в воде. Если хотите знать, каждый год, пока мне не стукнет сотня – кстати, еще не сказано, что я и тогда брошу пить, – я буду справлять годовщину вчерашней попойки, как свой день рождения.

– Ох, да кончай ты резвиться, чтоб тебя!.. – возопил Кудрявый. Остальные поддержали его дружным стоном, а с веранды приплелась Элверна, почти безмолвная от глубокой меланхолии.

Кудрявый, очевидно, решил покончить с разгульной жизнью и утехами буйной молодости, перейти на официальный тон и вообще портить окружающим настроение.

– Знаешь что, – убеждал он за завтраком Джо, – надо вам с Маком и Бирмайером как-то улаживать положение с кредитом. Я даже думаю, не мешало бы вам сюда срочно поставить полисмена, пока все не успокоится. Индейцы крепко обозлились на вас троих, что вы закрыли им кредит. Я-то слышу, о чем они шушукаются в лесу во время пеших переходов. Они замышляют недоброе. Ты что, дожидаешься, пока вас тут всех перережут во сне?

– Ой, Джо! – жалобно пискнула Элверна.

Джо рассмеялся.

– Чепуха! Ничего они не сделают. Слишком безалаберная публика.

– Нажать курок – это может и безалаберный, – не унимался Кудрявый. – Сейчас схожу переговорю с Маком. Видимо, попросим тебя, как мирового, созвать всех местных кри; обсудим, что и как. Я беспокоюсь. Джо. За тебя и… – Он поднял глаза на сидящую напротив Элверну; их взгляды встретились, помедлили, – …и за твою жену.

– Кудрявый, заставь его, – взмолилась Элверна. – Пусть он что-нибудь сделает!

– Обязательно, пупсик! Вот увидишь!

Ральф почувствовал, что эти двое понимают друг друга, и внезапно озлился на Кудрявого, уже не обманывая себя, будто оскорблен за Джо. А образ покинутого Вудбери маячил перед ним по-прежнему, и никто в этой невеселой с похмелья компании, собравшейся за завтраком, не был так тих и подавлен, как Ральф.

Пока Кудрявый бегал в факторию «Гудзонова Зали на», Ральф отозвал Джо в сторону и спросил без обиняков:

– Джо! Как тебе показался этот Вудбери, с которым я приехал? Понравился?

– Нет. Барахло. Трепач.

– И ты бы на моем месте тоже бросил его без всяких разговоров?

– Я… Это смотря…

– Не бойся. Говори прямо.

– Н-нет, понимаешь. Едва ли.

– Почему?

– Да видишь, какое дело… Кто привык мотаться по глухим краям, тот всегда держится за своих, вот и все. Нравятся, нет ли – неважно. Так уж вроде заведено. Начинаешь думать – а ну как тот, другой, сломает себе ногу или еще чего…

– И ты меня осуждаешь, что я его бросил?

– Да нет. Ей-богу, нет. Такие вещи каждый решает за себя. То есть, конечно, если ты здесь ведешь дела, тогда уж миришься с тем, что есть. А тебя вполне можно понять.

– Слушай. Мне этот Вудбери все снится по ночам. Видно, нехорошо, что я его бросил. Скажи – никак нельзя отрядить Лоренса Джекфиша, чтобы разыскал его, если удастся, и доставил сюда? Может, он снял бы комнату у Макгэвити.

– Нет. Этот тип не по мне. Он здесь не нужен. Раз уж ты его бросил… что сделано, то сделано. Я бы выкинул его из головы. Ну – пора бежать в лавку, браться

25. Синклер Льюис. Т. 9. 385 за дела. Ох, башка раскалывается! Пока, Ральф. До скорого.

Оставшись один на веранде, Ральф предавался горестным думфм. Стало быть, никуда не денешься: это все-таки подлость, что он бросил Вудбери.

«Неправда! Он заслужил! Я был бы последний идиот, если бы дал ему испортить себе весь отпуск!»

Рассудок твердил: «Ты прав»; сердце упрямо бубнило: «1 ы – предатель».

Выходит, надо возвращаться к Вудбери? Что ж, по крайней мере это избавит его от опасности влюбиться в Элверну. (Где она, кстати? В доме без ее щебетанья было пустынно. Как ему хотелось снова услышать милый звук ее быстрых шагов!) Да! Это его долг по отношению к Вудбери, к Элверне, к Джо; долг по отношению к самому себе. Он уедет.

Но только… только еще не сегодня!

Он улучит минутку и с безмятежных высот жертвенной добродетели будет молить ее сделаться второю миссис Макгэвити: добропорядочной, солидной и беспросветно скучной.

Его размышления прервал Кудрявый, который примчался звать Джо на встречу с индейцами. Ральф тоже пошел.

На летний сезон в фактории Мэнтрап расположились лагерем две группы индейцев: местные, с Озера Грез – под началом вождя Вапенауга, и небольшая часть племени с неисследованной территории к югу от озера Полуночного – во главе с вождем, чье индейское имя каким-то образом превратилось в английское Бербери.

Звание вождя, как убедился Ральф, в действительности куда менее почетно, чем в романах. По важности его, пожалуй, можно приравнять к титулу председателя местного управления деревеньки с населением в триста душ. Вождь может созывать собрания, он играет роль посредника между своим кочевым народцем и правительством, но пост у него выборный, а государственный агент имеет право снять вождя без всякого разбирательства. Самые почетные его привилегии – получать двадцать пять долларов вместо пяти, которые правительство ежегодно выплачивает по договору своим подопечным, а также носить шляпу с широченной золотой лентой, снннй мундир с медными пуговицами, золотую нарукавную повязку и медаль, огромную, точно бляха водевильного полисмена.

Но одно дело – абсолютная ценность титулов и регалий, и совсем другое – гордость, которую они внушают своим обладателям. Для секретаря Литературного и Вышивального Общества имени Гаррнет Бичер-Стоу в Южном Воппингтоне избрание на должность – событие не менее волнующее, чем коронация – для австрийской императрицы. Чемпиону Сельского Теннисного Клуба Роздейл-Виллас хриплые и восторженные возгласы девяти болельщиков доставляют не меньшее блаженство, чем Уильяму Тилдену [29]29
  Тилден, Уильям (1893–1953) – известный американский теннисист, в 1920–1925 годах был чемпионом мира.


[Закрыть]– овация в Форест-Хилз.

Шествуя с сотней своих вояк на переговоры с тремя лавочниками и одним полисменом, Вапенауг И Бербери выступали с таким напыщенным видом, с каким король на открытии парламента показался бы смешон. Их сомнительной свежести рубахи были скрыты под парадными мундирами, застегнутыми на ясные пуговицы; их определенно грязные лица были осенены шляпами с золотыми лентами; на их животах горделивоболтались колоссальные медали.

С разрешения миссионера мистера Диллона собрание проводилось в церкви. Впереди, у алтаря, лицом к индейцам расположились мистер Диллон, Кудрявый Эванс, Джо, Макгэвити, агент «Братьев Ревийон» Бирмайер, Ральф, Пит Реншу и вожди. Индейцы заполнили церковь почти до отказа – смуглые, мрачноватые, непроницаемые, как жители Востока. Ральф смотрел и думал, что в этих людях ничего не осталось от гордых индейцев былых времен. Они ставят капканы бледнолицых, ходят на их байдарках, не ведают иной музыки, кроме избитых песенок с Бродвея – они даже одеваются так же прозаически, как белые: готовые рубашки, черные пиджаки, черные брюки навыпуск.

Слово взял Кудрявый. Он говорил на кри, время от времени обращаясь за нужным словом к Питу Реншу, а Джо шепотом переводил его речь Ральфу.

Он – Кудрявый-огорчен, возмущен и крайне поражен, ибо до него дошло, что кое-кто из молодых индейцев по недомыслию решается угрожать купцам. Он понимает, что потеря кредита после неудачного сезона связана с определенными неудобствами для трапперов. Но виноваты они сами. В старые добрые времена индейцам отпускали в кредит чуть ли не по три года кряду, но стоило им получить деньги, как они первым делом спешили сполна рассчитаться.

Такие уважаемые люди, как вождь Вапенауг и вождь Бербери – Кудрявый поклонился тому и другому и оба, точно ссохшиеся пряничные божки, поклонились ему в ответ, – именно так и поступают по сей день. Однако есть и такие, которые, как ему – Кудрявому – доподлинно известно, оказавшись при деньгах, удирают на озеро Уоррик и спускают там все до цента, причем на совершенно ненужные вещи: подвесные моторы (и это люди, чьи отцы проходили по пятьдесят миль в день на веслах), сигареты (а чем плохи всегда были трубки?), ботинки по десять долларов, чтобы бегать на танцы. И после этого еще надеются, что купцы фактории Мэнтрап станут отпускать им в кредит бобы и винтовочные патроны!

И если они рассчитывают скрыть все, что творят на Уоррике, от всевидящего ока правительства…

Вождь Вапенауг закивал головой; вождь Вапенауг окинул своих беспутных юнцов скорбным взором. (Вот уже четыре года, как вождь Вапенауг задолжал Джо Истеру триста долларов, а три недели назад он вернулся из Киттико с лодочным мотором, банджо и парой шелковых чулок для своей работящей, но легкомысленной внучки).

Вступительную часть Кудрявый изложил весьма красноречиво. Сейчас он вобрал голову в плечи, зловеще понизил голос и постарался придать своей мальчишеской физиономии загадочное и устрашающее выражение.

Посреди церкви поднялся высокий молодой индеец, зевнул, пошел к двери.

Многие, переглянувшись, вышли вслед за ним.

Кудрявый дал слушателям понять, как велика мощь полиции его величества в провинции Манитоба. Куда долетит гром, проникнет и ее зоркий глаз. Эффект этой драматической фразы начисто пропал: двадцать индейцев торжественно поднялись с мест и гуськом направились к выходу.

– Сесть на место! – гаркнул Кудрявый последнему из нарушителей.

В задних рядах кто-то заржал. Смешок пробежал по всей церкви. Вождь Вапенауг ощерился. И перед этой хихикающей массой Кудрявый пытался продолжать свои наставления: будьте послушны, детки, платите по счетам, и тогда добрые дяди-купцы снова откроют вам кредит.

Конец речи он скомкал и сел, красный, как рак.

Наступила заминка, и, пока все гадали, чья очередь ораторствовать дальше, индейцы, как один человек, поднялись с мест и очень спокойно, очень бодро проследовали на улицу, хихикая самым бессовестным образом.

Видно было, как они остановились возле церкви, одни – с равнодушным, другие – с насмешливым видом, независимые, выжидающие, готовые на все.

– Ну, держитесь теперь, – пробормотал Кудрявый, обращаясь к Джо и Макгэвити. – Теперь молодые индейцы совсем обнаглеют. Через десять минут я отчаливаю. Буду мчаться день и ночь; через неделю доставлю из Белопенного двух полисменов, чтобы находились здесь постоянно. Счастливо!

Сейчас Кудрявый уже не был прежний юнец – танцор и повеса. Это был солдат, выполняющий боевое задание. Ральф увидел, как он промчался мимо индейских вигвамов к дому Джо, перетаскал к себе в лодку мешок муки, мешок бобов, копченый окорок, жестянку чаю, канистру с бензином; окликнул отрывистым, неприятным голосом двух своих гребцов, индейцев кри, которые блаженно дремали, привалившись к бревенчатой стене лавки Джо.

Через десять минут, как обещал, он отчалил. На озере было волнение, но Кудрявый держал курс прямо на середину, лодка взлетала над водой, надежный маленький мотор работал, как часы.

Тогда Джо заговорил.

– Славный он малый, – сказал Джо. – Только, по – моему, зря порет горячку. Пока индейцы посмеиваются, они не опасны.

– Очень возможно, – отозвался Макгэвити. – Поэтому, как ты понимаешь, я иду домой смазывать и заряжать все три своих ружья просто от нечего делать.

– Хм, – сказал Ральф.

Он не мог вернуться к Вудбери и покинуть Джо в минуту опасности.

Ну, а если Вудбери тоже в опасности и даже не догадывается об этом? Белый человек, один среди индейцев…

«Надо как-то действовать, – размышлял Ральф. – Я и буду действовать! И что бы я ни сделал, наверное, все будет не то, что нужно».

Глава XVI

Если Джо втайне и опасался, что индейцы нападут на них, пользуясь тем, что Кудрявый Эванс умчался за подмогой, на его носатом лице нельзя было прочесть никаких признаков волнения.

– А не сходить нам с тобой и с Элви на болото к Реке Туманной Скво? – предложил он. – В лавке особо делать нечего: бухгалтерию я привел в порядок. Пару сандвичей в карман – и пошли. Глядишь, и утку подстрелим.

Как чудесно, лопотала Элверна, возвращаясь в коттедж. Ей надоели все эти Джорджи и Кудрявые, объявила Элверна с благонравной миной, им только и надо, что танцевать, пить самогон да шуметь без конца. Она будет счастлива, ворковала Элверна, спокойно провести денек на свежем воздухе со своим другом Ральфом и своим дорогим Джо.

Нарядов у Элверны оказалось больше, чем обычно бывает у хозяйки северной хижины. Она облачилась в очень практичную юбку хаки, желтую фланелевую рубашку, высокие шнурованные ботинки, которые, как отметил Ральф, подошли бы скорей героине мелодрамы из жизни Дикого Запада: узенькие, на высоких каблуках. В таких не пройдешь по каменистой тропе, не спотыкаясь на каждом шагу.

Кроме того, она взяла синюю бархатную сумочку, расшитую алым бисером.

– Господи боже, зачем тебе понадобилось тащить с собой эту штуку? – взмолился Джо.

Элверна негодующе завизжала:

– Вот еще новости! Выходит, я не имею права захватить с собой носовой платок и пудру? Да?

– Что у тебя – карманов в юбке нет?

– Чтобы раздавить свою миленькую пудреницу? Как бы не так! Ошиблись номером! Дайте отбой!

– Ладно, твое дело, – вздохнул Джо, а Ральф, которого еще несколько часов назад так умиляла ее стойкость, возмутился про себя: «Нет, это просто невозможная особа!»

Семеня рядом с ними сквозь сосновый бор, Элверна беспрестанно жаловалась на тропинку: и тесна и темна, то скользкий мох под ногами, то камни. Впрочем, Ральф почти не замечал ее, слушая, как Джо читает лесные знаки. Там, где Ральф не увидел бы ничего, кроме чешуйчатых, точно крокодилова кожа, сосновых стволов, рыжих игл, скал, расписанных лишайниками, – Джо показывал ему метки, оставленные чернохвостым оленем, волчий след, нору дикобраза, роскошные заросли огненных лилий, скромные цветочки сальсапареля. Элверна с характерной для нее непоследовательностью сменила гнев на милость и казалась вполне довольной их маленькой экскурсией. У нее даже хватило сообразительности умолкнуть на целых полчаса.

Забыв мир, где ходят на танцульки и остерегаются индейцев, путники пробирались между нагретыми солнцем соснами и, обогнув болото, над которым с криком носились краснокрылые дрозды и возбужденно вспархивали бекасы, удобно расположились на поросшем сосной скалистом перешейке между болотом и озерком и стали поджидать, когда взлетят чирки.

Ральф бессознательно разыгрывал храброго воина и получал от этого массу удовольствия.

Он сидел, положив легкий дробовик к себе на колени, горделиво, молодцевато, словно ему предстояло сразить врага, выказав при этом чудеса героизма. Он сам того не замечал-он нипочем не признался бы в этом, – но мысленно он рассказывал себе увлекательную повесть:

«…В развороте его могучих плеч чувствовалась небрежная уверенность. Так легко покоились на грозном оружии эти сильные руки, так затуманен думой был Орлиный взор, что подкрадывающийся неприятель не смог бы догадаться, как стремительно вскинет винтовку наш герой, почуяв опасность».

Элверна сидела, картинно выделяясь на золотисто – зеленом фоне болотных камышей. Открыв свою бархатную сумочку, мурлыча «Ах отчего они становятся такими!», она деловито напудрила носик, подкрасила губы, легкими движениями рук откинула с висков и взбила волосы и принялась полировать себе ногти.

Ральф заметил, что Джо поглядывает на нее с раздражением, но сам он вновь растаял: «Все-таки она – занятная штучка!»

И это человек, чей слух еще месяц назад слово «штучка» резануло бы хуже площадной ругани.

Лишайники – черные, серые, оранжевые – складывались на скалах в японские гравюры: миниатюрные мостики, серебристые конусы гор. Впереди, меж стволами деревьев, сверкало озерко. Из-за спины, от болота, исходило дремотное тепло; сквозь камыши тут и там блестели окна стоячей воды. Покачиваясь на ивовом кусте, заливался дрозд; жужжали вокруг дикие пчелы. Все навевало мечтательный покой…

Очарование разрушила Элверна.

– Фф-у! Ну, жарища! Так и клонит ко сну. И с чего это ты взял, будто здесь летают утки? Пока что не видно даже хромого воробья. А правда, Ральф, мировая вечеринка получилась вчера? Правда, Джо? Правда… Нет, по-моему, шикарная вечеринка; конечно, Пит до того нализался, что нес невесть что – стыд один, но ведь это он только так. А Папаше я прямо заявила: если еще хоть раз начнет рассказывать свой анекдот про лифтера, я ему двину, вот и все. Но до чего он потешный все – таки, этот Па: напялил мой фартук и ну изображать шотландский танец – умора! А Кудрявый совсем ошалел, черт подери, не соображает, с кем разговаривает, будто все ему тут обязаны подчиняться – говорит, что я не имею права открывать карты, раз у меня неполная масть. Просто обалдел. Ведь я-то знала, что у Джорджа три и пара – я все время за ним следила. Вижу, берет первые четыре карты и перекладывает эдаким манером: две и две. Я смекаю: «Ага, стало быть, у тебя две пары». Потом он тянет пятую и, гляжу, облизывается, точно сытый кот. «Все ясно, мистер ловкач, – говорю себе, – ручаюсь, что одна пара твоих милых двойняшек превратилась в тройню, вот так-то!»

Хмурые скалы отозвались на ее хохот гулким эхом.

– Слушай, Элви, побойся ты бога! – вздохнул Джо. – Всех уток распугаешь, какие есть!

– Да ну тебя совсем!

Слово «ну» она выкрикнула очень звонко. Как раз в эту секунду над стеною деревьев показались три утки. В тот миг, как раздалось ее «ну», они взмыли вверх и, прежде чем Джо успел выстрелить, а Ральф – сообразить, каким концом прикладывают к плечу дробовик, скрылись из виду.

Ральф не сказал ничего. Джо тоже не сказал ничего. Элверне сказать было нечего, и оттого вид у нее был особенно сердитый.

Прошло полчаса без единой утки.

– Пожалуй, двинем-ка лучше домой, – сказал Джо. – Все равно сейчас для уток неподходящее время. Завтра, часов так после двенадцати, может, попробуем еще разок. Тем более, сегодня вечером нам идти на угощение к Бирмайеру в факторию «Ревийон».

Но тут его все-таки прорвало:

– И потом-знаешь что, Элви… Возможно, я ничего не понимаю, но меня просто мутит, когда ты тут в лесу, на воле, малюешь себе лицо, точно в ванной комнате!

– Ну, как же! Ты спишь и видишь, как бы сделать из меня распустеху вроде ма Макгэвити! Только того и добиваешься, чтобы я стала уродиной и никто лаже не смотрел бы на меня! Так вот что я вам скажу, мистер Джозеф Истер: я пугалом ходить не собираюсь – пи ради вас, ни ради кого другого! Вам требуется только кухарка, но кой-комуя и сама могу понравиться!

– Не сомневаюсь!

– Постой, ты что хочешь сказать? Что, я тебя спрашиваю? Ты на что это намекаешь, а?

– Будет, Элви, – очень устало сказал Джо. – Кончай, бога ради, и пошли домой.

Кроме бархатной сумочки, она взяла с собой еще только дробовичок двадцатого калибра, легонький, как винтовка для стрельбы по мишеням. При всей своей кажущейся субтильности Элверна была крепкой, как прачка, но, подобно многим молодым особам несокрушимого здоровья, по временам испытывала потребность в том, чтобы с нею обращались, как с хрупкой лилией.

– Ой, Джо! – заныла она, когда они шагали гуськом по узкой тропинке. – До чего тяжелое ружье!

Ее супруг пожал плечами.

– И ужасно путается в ногах.

Гробовое молчание.

Она оглянулась на Ральфа – с дрожащими губами и неподдельной слезинкой на ресницах:

– Пусть не несет в конце концов, не в том дело, но мог бы проявить ко мне хоть чуточку внимания!

– Давайте я понесу, – просиял Ральф. Он знал, что это просто каприз, что ему бы следовало поддержать Джо, но она казалась такой сиротливой: бездомная кошечка в своре псов…

Нет, не стоит лгать себе. Не сиротливость привлекала его в ней, а рассчитанная женственность, наигранная ребячливость, врожденное дьявольское умение превращать каждого мужчину в сентиментального идиота. Он предал Джо – Джо, который так понуро шагает впереди в своей грубой коричневой куртке.

Один благодарный взгляд Элверны стер, точно губка, все эти глубокомысленные и поучительные соображения.

Надо сказать, что, рассчитывая поупражняться в стрельбе, Ральф захватил с собою не только дробовик двадцатого калибра, но еще и винтовку; а нести без привычки три ружья по тропе, где на каждом шагу спотыкаешься то о корень, то о камень, скрытый мокрой землей, – нешуточная задача. Ружья перекрещивались, съезжали, колотили его по ногам. Он попробовал нести их достойным образом-сначала на плече, потом под мышкой с таким видом, будто для него это плевое дело. Кончил он тем, что сгреб их обеими руками, словно охапку дров, а Элверна, нежно постреливая в него глазками через плечо, лепетала:

– Очень неудобно нести?

– Н-нет.

– Честно?

– Да пустяки!

– Скажете, когда будет слишком тяжело?

– Непременно.

– Может, мне забрать у вас свой дробовик?

– Зачем, я прекрасно донесу.

– Ой, вы, кажется, оступились?

– Кажется, оступился.

– Ах, какая жалость! Хотите, я сама понесу?

– Ничего, справлюсь.

– Но только обязательно скажите, если… Джо оглянулся.

До сих пор он смотрел на Ральфа, как бы извиняясь, что по его милости другу приходится терпеть этого овода в юбке. Теперь его взгляд, казалось, связал их вместе как пару безмозглых кретинов. Ральф был достаточно раздосадован трескотней своей спутницы, но сейчас его раздражение обратилось против Джо, а все симпатии оказались на стороне Элверны. Вот как! Этот пентюх считает, что они жеманные пустомели! I I только потому, что они горожане и имеют представление о правилах хорошего тона; имеют какие-то интересы, кроме покера и охоты на уток. Что ж, прекрасно! Джо, быть может, и благородная душа, но чтобы так не оценить эту бедную, заботливую малютку…

Он резко одернул себя.

«Совсем ошалел от этой девчонки! Надо что-то предпринимать. Удочки сматывать надо, вот что!»

Когда они добрались до дому, Ральф без всяких предисловий, но со всею мягкостью, на какую был способен, объявил Джо:

– Нужно возвращаться к злополучному Вудбери, если сумею его найти. Погостил я у тебя великолепно, да… словом, тронусь сегодня же.

Джо в изумлении медленно поднял на него глаза и заговорил так душевно, что у Ральфа защемило сердце:

– Хоть бы до завтра отложил, Ральф. Вспомни, мы ведь обещали, что придем к Бирмайеру ужинать. Обидится, если мы его подведем. Такой симпатичный парень. Может быть, все-таки останешься?

Ральф остался.