Текст книги "Все люди смертны"

Автор книги: Симона де Бовуар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 2

– И что стало с вашим йогом? – спросил Лафоре.

Регина, улыбнувшись, наполнила бокалы портвейном.

– Он питается в ресторане дважды в день, носит готовые костюмы и стал скучным, как конторский служащий. Я переборщила с его лечением.

Роже пояснил, обращаясь к Дюлаку:

– Мы встретили в Руане бедного посвященного, решившего, что он йог. Регина взялась за него, пытаясь вернуть ему рассудок.

– И ей это удалось? – спросил Дюлак.

– Ей удается все, за что она ни возьмется, – сказал Роже. – Это опасная женщина.

Регина улыбнулась.

– Прошу прощения, я отлучусь на минутку, – сказала она. – Пойду взгляну, как там ужин.

Идя через студию, она затылком чувствовала, что Дюлак смотрит ей вслед; взглядом знатока он оценивал форму ног, округлости фигуры, изящество походки. Одним словом, барышник. Она открыла дверь в кухню:

– Все в порядке?

– Да, – отозвалась Анни. – Но что делать с суфле?

– Поставь в духовку, как только прибудет мадам Лафоре. Она, вероятно, скоро появится.

Регина окунула палец в кастрюльку: утка в апельсиновом соусе удалась на славу.

– Как я сегодня выгляжу?

– Мне больше нравится, когда вы с косами, – критически оглядев ее, ответила Анни.

– Знаю, – сказала Регина. – Но Роже посоветовал мне приглушить все, что есть в моей внешности особенного. Они предпочитают банальных красоток.

– Жаль, – сказала Анни.

– Ничего, вот снимусь в двух-трех фильмах и заставлю их принять мое настоящее лицо.

– И что, Дюлак очарован?

– Их не так-то легко очаровать. Ненавижу барышников! – процедила Регина сквозь зубы.

– Только не устраивайте скандала, – с тревогой сказала Анни. – Не пейте много и не теряйте контроль над собой.

– Я буду терпелива как ангел. Буду смеяться над каждой шуткой Дюлака. Если надо переспать с ним, я готова.

Анни расхохоталась:

– Не стоит заходить так далеко!

– Не важно. Я продамся и оптом, и в розницу. Она бросила взгляд в зеркальце на стене над раковиной. – У меня нет времени ждать, – сказала она.

В дверь позвонили. Анни метнулась в прихожую, а Регина продолжала рассматривать себя в зеркало; она терпеть не могла эту прическу и макияж в духе кинозвезд; она ненавидела приклеенные улыбки и светские интонации. Это унизительно! – рассердилась она, но потом подумала: позже отомщу за себя.

– Это не мадам Лафоре, – сообщила Анни.

– А кто же? – спросила Регина.

– Это йог.

– Фоска? Зачем он сюда явился? Ты хоть не провела его в гостиную?

– Нет, он ждет в прихожей.

Пройдя туда, Регина закрыла за собой дверь кухни.

– Дорогой мой Фоска, – холодно произнесла она, – мне жаль, но я никак не могу принять вас сейчас. Я просила вас не приходить сюда.

– Я только хотел справиться, не больны ли вы. Я вас не видел вот уже три дня.

Во взгляде Регины сквозило раздражение. Он мял шляпу в руках. В габардиновом плаще он выглядел ряженым.

– Можно было позвонить, – сухо произнесла она.

– Я хотел знать.

– Ну вот, теперь вы знаете. Прошу меня простить, но сегодня вечером у меня званый ужин, и это очень важно. Я загляну к вам, когда улучу минуту.

Он улыбнулся:

– Ужин – это не так важно.

– Речь идет о моей карьере, – пояснила она, – о сенсационном дебюте в кино.

– Кино – это тоже не столь важно.

– Значит, то, что вы собираетесь мне сообщить, куда важнее? – резко бросила Регина.

– Ах, это ведь вы так захотели, – сказал он. – Прежде для меня ничто не имело значения.

Вновь позвонили в дверь.

– Пройдите сюда, – сказала Регина, подталкивая его к кухне. – Скажи, что я сейчас буду, – велела она Анни.

Фоска улыбнулся:

– Славно пахнет!

Он взял из вазы лиловый птифур и отправил в рот.

– Если у вас есть что мне сказать, говорите, но поскорее, – сказала она.

Он ласково посмотрел на нее:

– Вы заставили меня приехать в Париж. Вы не оставляли меня в покое, стремясь вернуть к жизни. Так вот, теперь следовало бы сделать эту жизнь сносной. Не стоит тянуть три дня, воздерживаясь от визитов ко мне.

– Три дня – небольшой срок, – сказала она.

– Для меня долгий. Поймите, у меня нет другого дела, кроме как ждать вас.

– Тем хуже для вас, – ответила она. – У меня масса дел… Не могу же я заниматься вами с утра до вечера.

– Вы сами этого хотели, – сказал он. – Вы пожелали, чтобы я смотрел на вас. Все прочее отступило в тень. Но вы существуете, а во мне пустота.

– Так я ставлю суфле? – спросила Анни.

– Сейчас сядем за стол, – сказала Регина. – Послушайте, – обратилась она к Фоске, – давайте поговорим позже. Я скоро навещу вас.

– Завтра, – сказал он.

– Ладно, завтра.

– В котором часу?

– Около трех.

Она легонько подталкивала его к выходу.

– Мне хотелось бы увидеться с вами прямо сейчас, – сказал он и с улыбкой добавил: – Я ухожу. Но вы должны прийти ко мне.

– Приду, – сказала она и захлопнула за ним дверь. – Каков наглец! – сказала она Анни. – Он способен дожидаться меня вечно. Если вдруг заявится сюда, не впускайте.

– Бедняга, совсем с ума сошел, – сказала Анни.

– Да нет, выглядит он нормально.

– У него такие странные глаза.

– Но я ведь не сестра милосердия, – заметила Регина.

Войдя в гостиную, она, улыбаясь, направилась к мадам Лафоре.

– Простите меня, – сказала она, – представьте, меня удерживал йог.

– Надо было пригласить его сюда, – предложил Дюлак.

Все дружно рассмеялись.

– Еще водки? – предложила Анни.

– Охотно.

Отпив глоток, Регина свернулась калачиком у камина. Тепло разлилось по телу, ей было хорошо. По радио на «ТСФ» нежно играл джаз. Анни зажгла небольшую настольную лампу и принялась раскладывать карты. Регина просто смотрела на пламя, на стены студии, где плясали угловатые тени, и чувствовала себя счастливой. Репетиция прошла отлично. Обычно скупой на комплименты, Лафоре сердечно поздравил ее; «Розалинда» должна иметь успех, а после этого можно надеяться на многое. Я близка к цели, подумала она, улыбаясь. У себя дома, в Розэ, устроившись у огня, она не раз клялась себе: «Я буду любима, я прославлюсь»; теперь ей хотелось взять за руку ту пылкую девочку, привести в эту комнату и сказать ей: «Я сдержала твои обещания. Вот кем ты стала».

– Звонят в дверь, – сказала Анни.

– Пойди посмотри, кто там.

Анни метнулась в кухню. Там, встав на стул, можно было в квадратное окошечко увидеть, кто стоит на лестничной площадке.

– Это йог.

– Этого я и боялась. Не открывай, – велела Регина.

Звонок раздался снова.

– Он всю ночь будет звонить, – сказала Анни.

– Ему надоест в конце концов.

После паузы последовала серия коротких и долгих звонков, и вновь наступила тишина.

– Вот видишь, он ушел, – сказала Регина.

Она закуталась в халат и вновь устроилась на ковре. Но дверного звонка оказалось достаточно, чтобы омрачить совершенство минуты. Теперь надоедливый мир стоял за дверью и уединение Регины было нарушено. Она оглядела обтянутый пергаментом абажур, японские маски, все некогда выбранные ею безделушки, напоминавшие о драгоценных мгновениях; все это умолкло, воспоминания о пережитых минутах увяли, и нынешний миг был тоже загублен. Пылкая девочка умерла, жадная до жизни молодая женщина умирала, и той великой актрисе, которой она так страстно хотела стать, предстояло то же самое. Может, люди какое-то время еще будут помнить ее имя, но тот особый вкус жизни на ее губах, красоту и фантасмагорию алых языков пламени воспоминание не сможет воскресить.

– Послушайте, – растерянно выговорила Анни, оторвавшись от карт, – в вашей комнате какой-то шум.

Регина посмотрела на дверь. Дверная ручка повернулась.

– Не бойтесь, – сказал Фоска. – Простите, вы, кажется, не слышали, как я звонил в дверь.

– Вот чертовщина! – воскликнула Анни.

– Нет, – ответил Фоска, – я просто забрался в окно.

Регина встала:

– Мне жаль, что окно оказалось открытым.

– Пришлось разбить форточку, – пояснил Фоска.

Он улыбнулся. Она тоже.

– И вы не побоялись? – спросила она.

– Нет, мне вообще не страшно. Впрочем, это не моя заслуга.

Она указала на кресло и наполнила бокалы:

– Садитесь.

Фоска сел. Он забрался на третий этаж с риском сломать себе шею, волосы взлохмачены, лицо блестит от пота, розовая хлопчатая рубашка. Преимущество явно было на его стороне.

– Анни, ты можешь идти спать, – сказала Регина.

Та, наклонившись, поцеловала ее в щеку:

– Если что понадобится, звоните.

– Да. Приятных снов, – откликнулась Регина.

Дверь закрылась, Регина повернулась к Фоске:

– Итак?

– Вот видите, – сказал он, – от меня не так просто избавиться. Если вы больше не приходите повидать меня, я могу прийти сам. Дверь закрыта – значит, я вхожу через окно.

– Придется забаррикадировать окна, – холодно проронила она.

– Буду ждать вас под дверью, следовать за вами на улице…

– И чего вы этим добьетесь?

– Увижу вас, услышу ваш голос. – Он поднялся и подошел к ее креслу. – Буду касаться вас, – сказал он, ухватив ее за плечи.

– Не стоит сжимать так сильно, – сказала она. – Вас, видимо, не волнует, что по отношению ко мне вы ведете себя отвратительно?

– Какая разница? – Он смотрел на нее с жалостью. – Вы скоро умрете, и все ваши мысли вместе с вами.

Она встала и отступила на шаг:

– Ну, пока я еще жива.

– Да, – сказал он, – и я вас вижу.

– Разве вы не понимаете, что навязчивы?

– Понимаю. Кстати, гнев вам к лицу.

– Так мои чувства для вас ничто?

– Вы первая забудете о них, – ответил он.

– Ах! – Регина начала терять терпение. – Вы все время твердите мне, что я умру! Но даже если вы прикончите меня через минуту, это ничего не изменит: ваше присутствие в настоящий момент мне неприятно.

Он рассмеялся.

– Я вовсе не собираюсь вас убивать.

– Надеюсь.

Она вновь уселась в кресло, хоть сказанное вовсе ее не успокоило.

– Почему вы забыли обо мне? – спросил он. – Почему вы заняты всеми этими мотыльками и ни минуты не уделите мне?

– Какими мотыльками?

– Мотыльками-однодневками. Вы смеетесь вместе с ними.

– А разве с вами можно смеяться?! – раздраженно заметила она. – Вы только смотрите на меня, не говоря ни слова. Вы отказываетесь жить. А я люблю жизнь, ясно вам это?!

– Как жаль, – сказал он.

– Почему жаль?

– Все так быстро заканчивается.

– Вы опять?

– Опять. Всегда.

– Вы что, не можете говорить о чем-то другом?

– А как вы можете думать о других вещах? – спросил он. – Как вы умудряетесь верить, что прочно обосновались в этом мире, тогда как через несколько лет вы покинете его, хотя появились совсем недавно?

– По крайней мере, умирая, я буду знать, что жила. А вы… вы мертвец.

Он опустил голову, разглядывая свои руки.

– Беатриче говорила то же самое. Мертвец. – Он взглянул на нее. – По сути, вы правы, – сказал он. – Зачем вам думать о смерти, раз вы умрете? Это просто случится, и притом без вашего участия. Вам нет нужды размышлять об этом.

– А вы?

– Я? – Он посмотрел на нее. Во взгляде сквозила такая безнадежность, что она испугалась того, что сейчас услышит. Но он всего лишь произнес: – Со мной обстоит иначе.

– Почему?

– Не могу вам объяснить.

– Сможете, если захотите.

– Я не хочу.

– Мне было бы интересно услышать.

– Нет, – сказал он. – Тогда для нас все переменится.

– Вот именно. Может, вы покажетесь мне не таким скучным.

Он смотрел на огонь, высветились глаза, длинный нос с горбинкой, потом взор его погас.

– Нет, – сказал Фоска.

Она поднялась:

– Ну что же. Возвращайтесь к себе, если вам больше нечего сказать мне.

Он тоже встал:

– Когда вы придете повидать меня?

– Когда вы решитесь доверить мне вашу тайну, – ответила она.

На лице Фоски появилось ожесточенное выражение.

– Хорошо. Приходите завтра, – сказал он.

Она лежала, вытянувшись на железной кровати – жутком ложе из металлических квадратиков с осыпающейся краской; ей были видны кусок желтого покрывала и тумбочка со столешницей под мрамор, пыльный, выложенный плиткой пол; но ее больше ничто не задевало – ни отдающий нашатырем запах, ни крики детей, доносившиеся из-за стены; все это существовало безразлично, ни вдали, ни вблизи от нее: не здесь. Во тьме часы пробили девять. Она не пошевелилась. Не было больше ни часов, ни дней, ни времени, ни места. Где-то там остывал соус к баранине, где-то там, на сцене, репетировали «Розалинду», и никто не знал, куда скрылась Розалинда. Где-то там, на крепостном валу, стоял торжествующий мужчина и тянулся руками к громадному красному солнцу.

– Вы в самом деле в это верите? – спросила она.

– Это правда, – ответил он, пожимая плечами. – В былые времена это вовсе не выглядело чем-то необычайным.

– Про вас должны помнить.

– Кое-где об этом до сих пор говорят. Но уже как о старинной легенде.

– А вы могли бы выброситься в это окно?

Он повернул голову и оглядел окно:

– Я рисковал бы разбиться и надолго выйти из строя. Я ведь не так неуязвим. Но тело мое в итоге всегда восстанавливается.

Она встала и внимательно вгляделась в него:

– Вы правда считаете, что никогда не умрете?

– Я не смог бы умереть, даже если бы захотел.

– Ах, если бы я верила в то, что бессмертна!

– И что тогда?

– Тогда весь мир принадлежал бы мне.

– И я так думал, – сказал он. – Это было очень давно.

– Отчего же вы перестали так думать?

– Вам этого не понять: я по-прежнему буду здесь, я буду здесь всегда.

Он обхватил голову руками. Она смотрела на потолок и повторяла: я по-прежнему буду здесь, я буду здесь всегда. А этот человек дерзнул так думать, человек, который настолько горд и одинок, что считал себя бессмертным. Я говорила: я одна такая. Я говорила: мне никогда не удастся встретить мужчину или женщину, которые были бы достойны меня. Но я никогда не смела произнести: я бессмертна.

– О, – сказала она, – мне хотелось бы верить, что мне никогда не доведется гнить в земле.

– Это великое проклятие, – сказал он, посмотрев на нее. – Я живу, и в то же время у меня нет жизни. Я никогда не умру, и у меня нет будущего. Я никто. У меня нет ни своей истории, ни лица.

– Есть, – тихо сказала она. – Я вас вижу.

– Вы меня видите… – Он провел рукой по лбу и добавил: – Если бы, по крайней мере, можно было быть абсолютно ничем. Но на земле есть другие люди, и они вас видят. Они говорят, и вы не можете не слышать их, и вы им отвечаете, и вы вновь начинаете жить, зная, что вы не существуете. И так бесконечно.

– Но вы существуете, – сказала она.

– Для вас в этот миг я существую. Но существуете ли вы?

– Разумеется, – кивнула она. – И вы тоже. – Она взяла его за руку. – Разве вы не чувствуете, как моя рука прикасается к вашей?

Он посмотрел на руку:

– Эта рука? Да, но что она означает?

– Это моя рука, – сказала Регина.

– Ваша рука… – Он, поколебавшись, сказал: – Нужно, чтобы вы меня любили и чтобы я любил вас. Тогда вы будете здесь, а я – там, где вы.

– Мой бедный Фоска, – сказала она и добавила: – Я не люблю вас.

Он поглядел на нее и медленно выговорил с прилежным видом:

– Вы не любите меня. – Он покачал головой. – Нет, это ни к чему не приведет. Нужно, чтобы вы сказали мне: я вас люблю.

– Но ведь вы меня не любите, – возразила она.

– Не знаю, – сказал Фоска и, склонившись к ней, резко бросил: – Но знаю, что ваш рот существует.

Его губы прижались к губам Регины: она закрыла глаза. Вспыхнула ночь; она началась давным-давно, столетия назад, и ей не суждено было кончиться. Из глубины времен возникло дикое жгучее желание слиться с ее устами, и она покорилась этому поцелую. Поцелую сумасшедшего в пропахшей нашатырем комнате.

– Пустите меня. – Она встала. – Мне нужно идти.

Он не пытался ее удержать.

Едва она зашла в подъезд, из двери высунулись Анни и Роже.

– Ты где была?! – спросил Роже. – Почему не вернулась к ужину? Почему пропустила репетицию?

– Я забыла о времени, – сказала Регина.

– Забыла о времени? С кем?

– Мне что, нельзя отвлечься? – нетерпеливо бросила она. – Будто все часы нашей жизни одинаковы! Будто всегда имеет смысл отмерять время!

– Да что на тебя нашло? – изумился Роже. – Где ты была?

– Я такой ужин приготовила, – вставила Анни. – Пирожки с творогом.

– Пирожки… – повторила Регина.

Она вдруг рассмеялась. В семь часов – пирожки, в восемь – Шекспир. Все на своем месте, каждая минута: их нельзя разбазаривать, они быстро утекают. Присев на стул, она медленно сняла перчатки. Там, в комнате с пыльным полом, есть человек, который считает себя бессмертным.

– С кем ты была? – не унимался Роже.

– С Фоской.

– И из-за Фоски ты пропустила репетицию? – недоверчиво спросил он.

– Да не так уж важна эта репетиция, – отмахнулась она.

– Регина, скажи мне правду, – потребовал Роже. Посмотрев ей в глаза, он задал прямой вопрос: – Что случилось?

– Я была с Фоской и забыла о времени.

– Так ты тоже сходишь с ума, – проронил Роже.

– Хотелось бы, – ответила она.

Она огляделась по сторонам. Моя гостиная. Безделушки. А он вытянулся сейчас на желтом покрывале там, где меня уже нет, и он верит, что видел улыбку Дюрера, глаза Карла Пятого. Он смеет в это верить…

– Он совершенно необычный человек, – сказала она.

– Он псих, – сказал Роже.

– Нет. Все куда интереснее. Он только что сообщил мне, что бессмертен.

Она с неприязнью заметила, что они явно оторопели.

– Бессмертен?.. – повторила Анни.

– Он родился в тринадцатом веке, – бесстрастно начала Регина. – В тысяча восемьсот сорок восьмом году он заснул в лесу и провел там шестьдесят лет, а потом еще тридцать лет в доме умалишенных.

– Довольно шуток, – сказал Роже.

– Почему бы ему не быть бессмертным? – спросила она с вызовом. – Мне кажется, что это не большее чудо, чем родиться и умереть.

– О, прошу тебя, – взмолился Роже.

– Даже если он и не наделен бессмертием, он считает, что наделен им.

– Классическая мания величия, – сказал Роже. – Это ничуть не интереснее, чем человек, возомнивший себя Карлом Великим.

– А кто сказал тебе, что человек, возомнивший себя Карлом Великим, неинтересен? – задала вопрос Регина и, внезапно разозлившись, воскликнула: – А вы оба, вы что, считаете, что вы интересны?!

– Это грубо, – обиженно заметила Анни.

– И вы хотели, чтобы я уподобилась вам, – сказала Регина. – Неужто я создана похожей на вас?

Она вскочила, прошла в спальню и захлопнула за собой дверь. Я похожа на них! – яростно твердила она. Мелкие люди. Мелкие жизни. Почему я не осталась там, на той кровати, почему испугалась? Неужто я так малодушна? Он идет по улице, совсем незаметный в своем сером габардиновом плаще, и шляпе и думает: я бессмертен. Мир принадлежит ему, время тоже, а я – так, мошка. Кончиками пальцев она провела по нарциссам, стоявшим на столе. Если бы я тоже верила в то, что бессмертна. Бессмертны запах нарциссов и лихорадка, что горячит мне губы. Я бессмертна. Она растерла в ладонях цветочные лепестки. Бесполезно. Смерть крылась в ней, она знала это и с готовностью принимала. Красота будет при ней еще лет десять, она сыграет Федру и Клеопатру, оставит в сердцах смертных людей бледное воспоминание, что понемногу осядет пылью, – все это могло бы удовлетворить ее скромные амбиции. Она вынула шпильки, скреплявшие прическу, и тяжелые локоны упали на плечи. Когда-нибудь я постарею, когда-нибудь я умру, когда-нибудь меня забудут. И пока я думаю об этом, есть человек, который думает: я пребуду здесь всегда.

– Это триумф! – объявил Дюлак.

– Мне нравится, что у вашей Розалинды под мужской одеждой таится столько кокетства и андрогинная грация, – сказал Френо.

– Не стоит больше говорить о Розалинде, – ответила Регина, – она мертва.

Занавес опущен. Розалинда мертва. Она умирала каждый вечер, и наступит день, когда она больше не возродится. Взяв бокал, Регина выпила шампанское до дна; рука ее дрожала; стоило ей сойти со сцены, ее начинало трясти.

– Хочется как-то развлечься, – жалобно сказала она.

– Потанцуем вдвоем? – предложила Анни.

– Нет, я хочу танцевать с Сильвией.

Сильвия, окинув взглядом приличную публику, сидевшую за столиками, спросила:

– Вы не боитесь, что мы привлечем к себе внимание?

– Разве лицедей может остаться незамеченным? – бросила Регина.

Она обняла Сильвию: та не слишком уверенно держалась на ногах, но танцевать она могла даже тогда, когда валилась от усталости; оркестр играл румбу; Регина принялась танцевать в негритянской манере и корчить непристойные гримасы. Смущенная Сильвия топталась напротив Регины, не зная, куда деть руки и ноги, и лишь вежливо и покорно улыбалась. Посетители также улыбались. В этот вечер Регина могла выделывать все, что угодно, аплодисменты были обеспечены. Вдруг она резко остановилась.

– Ты никогда не умела танцевать, – сказала она Сильвии. – Ты слишком благоразумна. – Она опустилась в кресло и обратилась к Роже: – Дай мне сигару!

– У тебя сердце заболит, – ответил он.

– Ну и что! Меня стошнит, все развлечение.

Роже протянул ей сигару, она тщательно раскурила ее и затянулась; во рту появился горьковатый привкус: по крайней мере, это было нечто настоящее, плотное, осязаемое. Все прочее казалось далеким: музыка, голоса, смех, знакомые и незнакомые лица, чьи отражения бесконечно множились и разлетались в зеркалах кабаре.

– Должно быть, вы чувствуете опустошенность, – сказал Мерлэн.

– Мне все время хочется пить.

Она выпила еще бокал шампанского. Пить, еще и еще. И несмотря на это, ее сердце стыло. Только что она пылала: зрители повскакивали с мест, кричали, аплодировали. Теперь они улеглись спать или же болтают, и ей стало холодно. А он, он что, тоже спит? Он не аплодировал, сидел и смотрел на нее. Он смотрел на меня из глубин вечности, и Розалинда сделалась бессмертной. Если бы я верила в это! – пронеслось у нее в голове. Если бы я могла в это поверить! Она икнула, язык сделался ватным.

– Почему никто не поет? Если людям весело, они поют. Вам ведь весело, так?

– Мы рады вашему успеху, – произнес Санье с задушевным и многозначительным видом.

– Тогда спойте.

Санье улыбнулся и вполголоса затянул американскую песенку.

– Громче! – потребовала она.

Он не стал повышать голос. Она прикрыла рукой его рот и гневно приказала:

– Замолчи! Петь буду я!

– Не устраивай скандала, – прошептал Роже.

– Какой же это скандал, если я спою?

И она аффектированно начала:

 
Девицы Камаре твердят, что девственны они…
 

Голос не повиновался ей; она откашлялась и начала снова:

 
Девицы Камаре твердят, что девственны они…
Но стоит им в постели оказаться…
 

Она икнула и почувствовала, что кровь отхлынула от лица.

– Простите, – светским тоном пробормотала она. – Пойду в туалет, может, вырвет…

Слегка пошатываясь, Регина проследовала через зал. На нее смотрели все: друзья и совсем незнакомые люди, посетители, официанты, метрдотель, но она прошла сквозь эти взгляды, будто привидение сквозь стену. В зеркале над раковиной она обнаружила собственное отражение: бледное лицо, напряженные ноздри, комочки пудры на щеках.

– Вот и все, что осталось от Розалинды.

Она склонилась над чашей унитаза, и ее вырвало. Что теперь? – подумала она.

Она спустила воду, промокнула рот и уселась на край унитаза. Пол, вымощенный плиткой, голые стены, – будто это операционная, или монашеская келья, или палата в доме умалишенных. Ей не хотелось возвращаться в зал; те, кто остался там, ничем не могли ей помочь, не смогли даже развлечь сегодня вечером; она скорее останется здесь на всю ночь, на всю жизнь, замурованная в белых стенах, в одиночестве, погребенная, забытая. Она поднялась. Ни на миг она не могла забыть о нем, о том, кто не аплодировал, а лишь пожирал ее взглядом, не имевшим возраста. Это мой шанс, мой единственный шанс.

Взяв в гардеробе пальто, она уже на выходе крикнула им:

– Пойду проветрюсь!

Выйдя из ресторана, она остановила такси:

– Отель «Гавана», улица Сент-Андре-дез-Ар.

Она прикрыла глаза, несколько секунд ей удавалось сохранять внутреннее безмолвие, потом мелькнула усталая мысль: это дурацкая выдумка, я в нее не верю. Она заколебалась. Можно было постучать в перегородку и велеть отвезти ее в «Тысячу и одну ночь». И что потом? Верить или не верить? Что толку в словах? Ей был необходим он.

Регина пересекла обшарпанный дворик и поднялась по лестнице. Она постучала в дверь. Никто не ответил. Она села на холодную ступеньку. Где он сейчас? Что за немеркнущие видения осаждают его? Она сжала голову руками. Надо верить в него, верить, что сотворенная мною Розалинда бессмертна и она пребудет бессмертной в глубине его сердца.

– Регина! – воскликнул он.

– Я ждала вас. Я вас долго ждала. – Она поднялась. – Ведите меня.

– Куда?

– Это не важно. Я хочу провести ночь с вами.

Он открыл дверь своей комнаты:

– Заходите.

Она вошла. Да. Почему бы и не здесь, среди этих потрескавшихся стен… Под его взглядом она была вне времени, вне пространства, обстановка не имела значения.

– Где вы были? – спросила она.

– Бродил в ночи, – ответил он и, дотронувшись до плеча Регины, добавил: – А вы… вы ждали меня! Вы здесь.

Она усмехнулась.

– Вы не аплодировали мне, – сказала она.

– Мне хотелось заплакать, – ответил он. – Может, в другой раз мне это удастся.

– Фоска, ответьте мне. Этой ночью вы не должны мне лгать. Все это правда?

– Разве я вам когда-нибудь лгал? – спросил он.

– Это не мечты, вы уверены в этом?

– Разве я похож на сумасшедшего? – Он опустил руки на плечи Регины. – Дерзните поверить мне. Дерзайте!

– А вы не могли бы предоставить мне доказательство?

– Могу.

Он подошел к раковине, а когда повернулся, Регина увидела, что он держит в руке бритву.

– Не бойтесь, – сказал он.

Она не успела пошевелиться, как из горла Фоски хлынула кровь.

– Фоска! – вскрикнула она.

Он пошатнулся и опустился на кровать; он лежал с закрытыми глазами, из разверстого горла струилась кровь. Рубашка, простыни были залиты кровью, она капала на пол. Вся кровь, что была в его теле, изливалась через глубокую зияющую рану. Схватив полотенце, Регина смочила его в воде и прижала к ране. Ее тело сотрясала дрожь. Она в ужасе всматривалась в лицо, где не было больше ни морщин, ни сияния юности, оно принадлежало трупу: на губах выступила пена, и казалось, что он больше не дышит.

Она позвала:

– Фоска! Фоска!

Он приоткрыл глаза и выдохнул:

– Не бойтесь.

Он нежно отстранил ее руку, снял окровавленное полотенце. Кровь остановилась, края раны сдвинулись. Над воротничком рубашки, окрасившейся в темно-красный цвет, остался лишь длинный розовый зарубцевавшийся шрам.

– Это невозможно, – выдохнула она.

Закрыв лицо руками, она расплакалась.

– Регина! – выдохнул он. – Регина! Вы верите мне?

Она долго лежала неподвижно, прижавшись к этому близкому и таинственному телу, оно жило там, где времени не существовало. Потом она подняла глаза, во взгляде ее слились ужас и надежда.

– Спасите меня, – произнесла она. – Спасите от смерти.

– Ах! – вырвалось у него. – Это вы должны спасти меня!

Фоска обхватил руками лицо Регины; он вглядывался в ее черты столь ненасытно, будто хотел забрать ее душу.

– Спасите меня от ночи и безразличия, – умоляюще произнес он. – Сделайте так, чтобы я любил вас и вы – как те, другие женщины – существовали. Тогда мир обретет форму. Будут слезы, улыбки, ожидание, страх. Я стану живым человеком.

– Вы и есть живой человек, – сказала она, целуя его.

Рука Фоски лежала на лакированном столике. Разглядывая ее, Регина думала: сколько же лет той руке, что ласкала меня? Может, в этот самый миг плоть вдруг начнет внезапно разлагаться под воздействием тления, обнажая белые кости?.. Она подняла голову. Может, прав был Роже? Неужто я схожу с ума? Полуденный свет заливал бар, где люди, у которых не было никакой тайны, удобно устроившись в кожаных креслах, пили аперитив. Это был Париж. Это был двадцатый век. Регина снова всмотрелась в руку. Сильные и тонкие пальцы с удлиненными ногтями. Ногти у него растут, волосы тоже… Взгляд Регины поднялся выше, к шее, гладкой шее, где не осталось никакого шрама. Этому должно быть объяснение, подумала она. Может, он действительно йог и ему ведомы какие-то секреты?.. Она поднесла к губам стакан перье. Казалось, в голове словно какой-то затор, губы сделались ватными. Необходимо принять холодный душ, отдохнуть. Тогда все прояснится.

– Я вернусь, – сказала она.

– А, конечно, – откликнулся Фоска и сердито добавил: – После дня – ночь, после ночи – день. Исключений не бывает.

Повисло молчание. Она взяла сумку, он не реагировал; она взяла перчатки, он по-прежнему хранил молчание. Она наконец спросила:

– Когда мы увидимся?

– А мы увидимся?..

Он глядел с отсутствующим видом на отливавшие серебром волосы молодой женщины. У нее вдруг мелькнула мысль: он в любую минуту может исчезнуть, ей показалось, что она падает с огромной высоты в пропасть сквозь толщу облаков; коснувшись дна бездны, она вновь станет былинкой, которая с приходом зимы окончательно иссохнет.

– Вы не покинете меня? – с тревогой в голосе спросила она.

– Я? Но ведь уходите вы…

– Я вернусь, – пообещала она, – не сердитесь. Нужно успокоить Роже и Анни, они, должно быть, тревожатся. – Она накрыла рукой ладонь Фоски. – Мне бы хотелось остаться.

– Оставайтесь.

Она бросила перчатки на столик и поставила сумку. Ей было необходимо чувствовать его взгляд. «Дерзните поверить мне… Дерзайте!» Верить? Он не выглядел ни шарлатаном, ни психически больным.

– Отчего вы так смотрите на меня? – спросил он. – Я что, навожу на вас страх?

– Нет.

– Разве я выгляжу иначе, чем другие?

Она поколебалась:

– Теперь нет.

– Регина! – В голосе Фоски звучала мольба. – Как вам кажется, вы могли бы полюбить меня?

– Дайте мне немного времени. – Она молча разглядывала его. – Я почти ничего о вас не знаю. Расскажите мне о себе.

– Это неинтересно.

– Интересно. Вы любили многих женщин? – вдруг спросила она.

– Всего несколько.

– Какими они были?

– Регина, оставим прошлое, – отрезал он. – Если я хочу стать человеком среди людей, мне надо забыть прошлое. Жизнь моя начинается здесь и сейчас, рядом с вами.

– Да, вы правы, – сказала она.

Молодая женщина с отливавшими серебром волосами проследовала к выходу из бара, за ней шел солидный господин; они направлялись обедать. Во внешнем мире повседневная жизнь покорно следовала естественным законам. Что я здесь делаю?.. – подумала Регина. Она не находила что сказать Фоске. Тот, подперев подбородок рукой, упорно о чем-то размышлял.

– Нужно, чтобы вы придумали для меня какую-нибудь работу, – сказал он.

– Какую-нибудь работу?

– Ну да. У всех нормальных мужчин есть какое-то занятие.

– А что вас интересует?

– Вы не понимаете, – сказал он, – нужно, чтобы вы сказали мне, что интересует вас и чем я могу вам помочь.

– Вы не в силах мне помочь, – сказала она, – вы ведь не можете сыграть вместо меня мои роли.

– В самом деле… – Он опять задумался. – Значит, мне нужно освоить какое-нибудь ремесло.

– Хорошая мысль, – сказала Регина. – А что вы умеете делать?

– Полезного? Немного, – с улыбкой произнес он.

– Есть у вас деньги?

– Почти совсем не осталось.

– И вы никогда не работали?

– Я помогал красить дома.

– От этого мало проку, – заметила Регина.