Текст книги "Педагогика для всех"

Автор книги: Симон Соловейчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Есть ли прямые углы? Конечно; мы знаем, чему они равны: девяноста градусам. Но на земле нет ни одного прямого угла, все реальные углы лишь приближаются к идеальному.

Есть ли абсолютная истина? Есть, их много, в каждом случае своя, и человечество с развитием науки постепенно приближается к ним во всех областях знания.

Есть ли идеальная правда? Есть сокровенная правда, чистая правда, иной раз горькая правда, и всегда – святая правда. Словом "святой" обозначают высшее (святая к Родине любовь, святыни народа, святое чувство, святая память о погибших за Родину, святая правда...). Правда одна. В отличие от истины она не может быть даже старой или новой: говорят "я узнал правду", а сказать "я узнал новую правду" – трудно, между тем новые истины открываются чуть ли не каждый день.

Мы так высоко ставим великих людей прошлого, великих героев, великие деяния, храним память о них – потому что в них содержится правда. Петр I особым указом повелел, чтобы в училищах во время трапезы читали вслух биографии великих людей по Плутарху. Мы читаем и рассказываем детям о великих не только для подражания и примера, но и для того, главное, чтобы в сознание ребенка проникало представление об истинной ценности человека, высокое представление о правде.

Правда – в человечности, гуманизме, высочайшем уважении к достоинству человека. Другой правды нет. Педагогика не может быть гуманной или негуманной, негуманная педагогика – это что? Педагогика, построенная на лжи? Нет, мы воспитываем детей правдой. Идея уважения к человеку появилась в V веке до нашей эры, идея уважения к маленькому человеку, к ребенку, родилась лишь в конце XVIII века, в произведениях Жан Жака Руссо, впервые сказавшего, что детство – это не подготовка к жизни, а сама жизнь. Двадцать три века разделяют две эти великие идеи! Удивительно ли, что идея уважения к ребенку еще так слабо воплощена в жизнь? Но тем более должны мы воспитывать в правде и правдой, в полном уважении к ребенку и к себе. Когда мы относимся к ребенку лживо, то есть не уважая его достоинство, он сопротивляется нам. Когда мы относимся лживо, то есть без уважения, к самим себе, ребенок перестает уважать нас, и воспитание практически прекращается. Воспитание идет только до тех пор, пока между воспитателем и воспитанником – правда во всем, и устанавливает эти отношения правды и справедливости взрослый.

Стремиться к правде – всей душой ценить и уважать каждого человека и самого себя как человека, стремиться к тому, чтобы такое уважение было общей нормой, чтобы правда всюду торжествовала, чтобы нигде и ни в чем человек не был унижен, обижен, оскорблен, не оценен, оставлен в небрежении, без помощи, в темноте, чтобы никому не было отказано в свободном развитии всех его сил. Стремиться к правде – значит утверждать на земле достоинство человека.

Иногда говорят: "Как верить в человека? Как это – правда в человеке? Посмотрите на людей – как они дурно живут, они обманывают друг друга, они ленивы, жадны, жестоки! В кого верить? В них? В этих?" Но человек в нечеловечных обстоятельствах не вовсе человек, не полностью человек, на него нельзя ссылаться, как нельзя по больному судить о здоровом. Представление о человеке как о низком существе, недостойном поклонения, – ложь и смирение перед ложью. Правда в том, что человек велик и свят, правда – в славе человечьей.

36

Но вернемся из высоких сфер в обыкновенный наш двор, где среди других мальчиков и девочек бегает по лужам и наш или наша.

Многие родители требуют от детей, чтобы те говорили правду, и на том успокаиваются. Или требуют, чтобы правду говорили родителям:

– Разве маму можно обманывать? Ты кого пытался обмануть – маму?

Других людей, очевидно, обмануть не грех. Только маму нельзя.

Не будем так уж бояться детской скрытности, требовать: "Говори мне всю правду, я должна знать, я хочу знать". У нас нет права на душу ребенка. Будем принципиальны в вопросах чести, но побоимся сильно принципиальничать в простых житейских обстоятельствах. Ребенок скрытничает или обманывает, чтобы не огорчать родителей, чтобы покороче ответить, или потому, что лень, неохота давать отчет о происшедшем, или потому, что боится подозрений, боится, что его не поймут. Дадим ребенку возможность обманывать нас весело.

– Ой, врешь! Чувствует мое сердце, что врешь! Все ты врешь! – смеется мама, и мальчик смеется, и тем дело кончается.

Разоблачая ложь, мы гордимся своей проницательностью, но меньше любим своего ребенка, и он меньше любит нас.

Говорение правды, правдивость – важное свойство. Но еще важнее правдивость поведения. Ребенок чаще всего обманывает нас не в словах, а в поведении. Он не тот в наших глазах, каким кажется учителю, сверстникам, младшим ребятам и старшим. Он всюду разный – и всюду, следовательно, лжив?

Относительно недавно была разработана социологическая теория ролей: человек действует по неписаному сценарию, играя то роль сына, то роль мужа, то роль брата, то роль покупателя, то роль сослуживца. Чем основательнее усваивает он жизненные роли, тем он лучше приспособлен к жизни. Есть соблазн и все воспитание свести к обучению социальным ролям. Так воспитанный человек всюду будет действовать как надо. Но не потеряет ли он самого себя? Где же он настоящий? Наедине с собой, что ли? Одной из ведущих тем мировой литературы XX века стала потеря человеком себя и поиски себя настоящего. Чуть ли не с гордостью кричат новые герои на весь мир: "Ау, люди! Скажите мне, где я? Кто я? Как меня зовут?"

Нет, роли ролями, без них не обойдешься, и дети всегда играют в ролевые игры, но люди любят человека определенного, цельного. Он всюду один и тот же и всегда то, что он есть. Он не только говорит правду, но и сам есть правда. Недостатки не так волнуют нас, как стремление скрыть их, поднять себе цену, обмануть. Неправда в человеке, человек-туфта, раздражает безмерно.

Но как трудно воспитать цельного, правдивого человека!

Варвара в "Грозе" Островского говорит: "А по-моему, делай, что хочешь, только бы шито да крыто было".

Противоположный взгляд выражен в реплике Катерины: "Что при людях, что без людей, я всегда одна, ничего из себя не доказываю".

Это нам больше нравится? Но ведь Катерина жила в материнском доме, словно птичка на воле, ни об чем не тужила, а когда ее, шестилетнюю, чем-то обидели, она выбежала на Волгу, села в лодку да отпихнула ее от берега – через десять верст нашли. Согласны мы на такую девочку? Что бы мы с нею сделали, вернув домой?

Расти цельным, подлинным, искренним человеком – значит расти без страха перед людьми, их укорами и насмешками, не бояться выглядеть глупым, смешным, отстающим.

Как говорит латышский писатель Имант Зиедонис, такой ребенок – словно третий сын в сказках; ничего ему не надо, выгоды не ищет, ни на что не претендует. Но как в сказках Иванушка-дурачок всех побеждает и женится на царской дочке, так и в обычной жизни мальчик, долгое время отстававший, казавшийся неуклюжим, неотесанным, – именно он и становится замечательным человеком, если его растили в правде, и все его любят, и все удивляются: "Поди ж ты! Кто бы мог подумать!" Я не раз был свидетелем историй о гадком утенке.

А ведь условия соревнования не равны: других детей учат казаться, выставляться, умело подавать свои достоинства, даже мнимые. Наш бесхитростный ребенок будет хуже всех. Выдержим ли?

И учителя будут укорять нас, и соседи, и знакомые – что, мол, он у вас такой... Непохожий какой-то, не как все дети.

Я ждал с мальчиком электричку на пустынной платформе; он шалил, бегал, смеялся, махал руками, изображая птицу, дурачился. Какой-то пьяный, опустившийся человек привязался ко мне: почему я плохо воспитываю его? Видеть вольного мальчика ему было невыносимо, он бранил меня и ругал с озлоблением. А сколько упреков приходится вынести от школы, от знакомых: "Ленивые, нерадивые родители... Портят детей! Вот из таких-то..."

А потом дети вырастали, и все говорили: как вам удалось воспитать их такими? И даже про маленького невыносимого нашего Матвея воспитательница в детском саду говорит: "Как вам удалось воспитать такого мальчика? Ни на кого не похож! Конечно, с ним трудно, но ведь как его любишь! Я укладываю детей спать, а с ним сижу чай пью... С ним так интересно!"

Чтобы ребенок вырос естественно добрым и честным человеком, чтобы он не старался казаться лучше, чем он есть, приходится исключить принуждение из арсенала воспитательных средств. Принуждая, мы заставляем ребенка делать нечто такое, что не отвечает его сущности, – иначе его и не пришлось бы принуждать.

Однако хорошо растить без принуждения детей, которые и сами по себе отличники в учебе, и пример в поведении. А если двойки да прогулы? И отлетают от нас благие намерения, кончается терпение, нам мерещится ужасное будущее детей, и превращаемся мы в подобие Кабанихи из той же "Грозы", которая поедом детей ела, проходу им не давала, с утра до вечера нотации читала – не ленилась! Воспитывала! Смотрела за детьми! И вырастает слабое подобие Варвары, у которой все шито да крыто, с той лишь разницей, что, поскольку не каждый из нас обладает могучим характером Кабанихи, то дети не умеют ни быть, ни даже казаться – они просто-напросто невоспитанны.

Мы боимся, что наших детей обманут и обидят, мы учим "давать сдачу", родители чуть ли не младенцами записывают детей в секции самбо. Но на сильного всегда найдется и посильнее, на храброго в драках – и похрабрее, на самбиста – каратист.

Никто в этом мире не защищен, кроме правдивого человека, который есть то, что он есть. У него лучшая защита – уважение людей.

Лишь то воспитание прочно, которое приучает ребенка к правде, приучает быть самим собой. Быть, а не казаться.

37

Две трудные проблемы у воспитателя:

первая: как вырастить доброго и честного, правдивого человека;

вторая: когда вырастишь доброго и правдивого человека, то как ему жить?

Все революции, вся борьба, все страдания людские ради одного – чтобы талантливым, честным и добрым людям жилось лучше, чем бесталанным, бессовестным и бессердечным.

Но социальная справедливость – вопрос политики, а не педагогики. Педагоги жизнь не переделывают, не воспитание решает судьбы мира. Только очень наивные люди думают, будто мир изменится от фраз, начинающихся со слова "пусть": "Пусть каждый на своем месте хорошо работает, и все будет хорошо", "Пусть каждый займется собой, постарается быть добрее, и все будут добрые", "Пусть каждая мать воспитает хорошего человека, и мир превратится в рай". Пусть-то пусть, да не получается. Нужно очень много условий, для того чтобы наше "пусть" приобрело хоть какую-нибудь силу, а без этого оно скрывает обман. Вместо серьезного исследования обстоятельств жизни, вместо серьезной и тяжелой борьбы – легкокрылое "пусть".

Но как же все-таки быть?

Предположим, думает иной читатель, я постараюсь и дам своим детям счастливое детство; предположим, они вырастут честными и добрыми людьми. Но каково им будет жить с их честностью и добротой? И что будет с моими детьми, когда они, выйдя из счастливого детства и мечтательной юности, встретятся с суровой действительностью? Разочарование, крушение идеалов, растерянность, отчаяние – вот что их ждет...

Рассуждения такого рода, с виду безукоризненно логичные, подозрительны своим удобством. Это очень удобные рассуждения! А в нравственной жизни все, что удобно, то скорее всего ложно.

Каждый из нас хоть иногда слышит голос совести. Но жить по совести трудно, а иной раз совесть толкает буквально к гибели. А жить-то хочется.

Поэтому каждому человеку для выживания вместе с совестью дана еще и антисовесть – тот внутренний голос, который утишает голос совести, опровергает его или просто заставляет замолчать.

Совесть, увидим мы дальше, есть решительно у всех; нет человека без совести, как нет человека без сердца. Но есть люди с такой сильной антисовестью, что совести в них и вовсе не заметишь. Заглушена.

Воспитывать честных и добрых детей некоторым очень легко, не нужно почти никаких усилий; а некоторым – неимоверно трудно. Но совесть мучит. И тогда усиливается голос антисовести: "И не надо честности, пропадешь с ней".

Голос антисовести обычно подкрепляется услужливым здравым смыслом. Например, говорят же – тяжело в учении, легко в бою. Вот и будем с детства готовить ребят к тяготам жизни. Пусть с ранних лет узнают они суровую правду жизни.

Для физической закалки и приучения к дисциплине солдатам необходимо тяжелое учение. Но духовные законы не те, что законы физического развития. Для закаливания тела нужно спартанское воспитание, а для закалки духа нужны идеалы, представление о счастье, здоровая нравственность.

Крепкий духом человек не ждет от жизни легкой удачи. Не знавший особых трудностей в детстве, он тем не менее лучше подготовлен к встрече с жизнью. Он здоровее! Он не предается унынию, не впадает в отчаяние, он не меняет взглядов под влиянием первого встречного, не теряет веру в жизнь после первой же беды. Он видит в людях не одно лишь дурное, но и доброе. Он способен улыбнуться, наконец! Он знает счастье и верит в него.

Я бы поостерегся так писать, если бы перед моими глазами не было примера знаменитой "Фрунзенской коммуны" – объединения ленинградских старшеклассников, существовавшего в шестидесятые годы. Эти ребята (их было человек двести) росли в полной доброжелательности и справедливости, в тепличной, можно сказать, атмосфере любви и творчества, среди прекраснейших воспитателей, каких, может, и на свете больше нет, и все вокруг кричали: "Что вы делаете! Что из них вырастет! Что с ними будет, когда они кончат школу и вступят в жизнь! Их ждет трагедия!"

Многозначительно вздыхали, укоризненно качали головами, криком кричали... Тем временем фрунзенцы выросли, и вот уже им по тридцать пять, по сорок, вот уже все с профессиями, семьями, своими детьми... И что же? Разные судьбы: кто получше живет, кто похуже. Все они знают и счастье, и несчастье; с ними все, как и с другими людьми; но у большинства из них есть стержень. Для них детство и юность – дом родной. Никто из них не способен подумать, будто всюду обман, все воры, и многие из бывших фрунзенцев добились очень больших успехов в жизни. Все они оказались стойкими в жизненной борьбе.

Я это видел, я следил за их развитием с тринадцати – пятнадцати лет и потому без страха ошибки утверждаю: дети, которых растили в добре, честности, справедливости, творчестве, любви, детство которых было счастливым, – эти дети вырастают сильными духом.

Я специально расспрашивал многих людей, у которых было счастливейшее детство и суровая, иногда страшная жизнь. Они все говорят, что только душевные и духовные силы, полученные в детстве, помогли им все выдержать и выстоять.

Ошибка взгляда на детей как на солдат, которым тяжело в учении, но легко в бою, состоит в том, что под словом "воспитание" принимается одно лишь приучение. К чему приучили – то и будет. Воспитание смешивают с дрессировкой. Между тем приучение в воспитании, особенно сегодняшнем, играет сравнительно небольшую роль.

Человечность, сильный дух – вот что может и что должно дать воспитание. Остальное зависит от природных способностей человека и его судьбы. Если же нам кажется, что честному и доброму жить плохо, что надо с детства приучать ребенка к трудностям жизни, то давайте не кормить детей и ничем не радовать, в чем дело?

Многие из нас, да что там – все! – желают своим детям хорошо устроиться в жизни. Это можно понять. Говорят: мы жили трудно, пусть им будет полегче. Другие, напротив, говорят: я жил трудно, мне никто ничего не давал, почему я должен давать им, детям? Даже и это можно понять.

Но поймем тогда, что педагогика не является наукой о хорошем устройстве в жизни. Педагогика – наука об искусстве воспитания здоровых, самостоятельных, честных, добрых, счастливых людей, и не больше. Про устройство в жизни педагогика ничего не знает, для этого надо искать какую-то другую науку и, соответственно, другую книжку.

38

Перебирая достоинства, ожидаемые нами в детях, мы всюду, в каждой цели обнаруживаем одно и то же: неразрешимое противоречие. Самые привычные слова и понятия взрывоопасны. Цели двоятся, а раздвоившись, спорят между собой, не совмещаются. Образ Ребенка заслоняет нами же созданный образ Человека, совесть ослабляет миролюбие, долг и правда сшибаются, трудно в одно и то же время быть самим собой и быть как все люди, и невозможно растить идеального человека для неидеального мира.

В педагогических книгах между двумя трудносоединимыми понятиями обычно ставят союз "и", например: "Дети должны быть дисциплинированны и творчески активны". Кто возразит? Но это "и" – чернильное, оно лишь прячет проблему. Где на бумаге маленькое "и", в жизни – пропасть.

Нет, "и"-чернильным не обойдешься, надо сделать усилие и попытаться понять нечто непривычное, не поддающееся обычному представлению.

Воспитание – это духовный процесс; но много ли мы знаем о природе и законах духовных процессов? Мы проходили в школе физические процессы, химические, изучали общественный процесс и литературный, процесс образования грозовой тучи и оплодотворения. Кто изучал логику, у того есть представление о мыслительных процессах.

Но ведь существуют еще и духовные процессы, они по природе своей отличаются от общественных, логических и биологических. Это отличие должно выглядеть в наших глазах странностью, нарушением привычной логики.

Что ж, открыто множество странностей внутриатомного мира: электрон находится в данном месте – и не находится, он на этой орбите – и на другой, и так далее. Да что электрон! Чтобы понять движение обыкновенного шарика по плоскости, мы должны допустить, что в каждое мгновение он и находится в данной точке – и не находится. Не сначала находится, а потом не находится, как представляет себе дело обыкновенный ум обыкновенного человека, а именно – сразу и есть он тут и нет его, иначе движение не поймешь. Современная физика полна всевозможных "и есть и нет". Но разве человек проще электрона и шарика?

Душа человека такой же странный мир, как и мир атома, а может быть, еще более странный – во всяком случае более зыбкий. Не "сложный" мир, с чем все согласятся, а именно странный, не такой, как все, что нас окружает, по другим законам живущий. Читателю еще предстоит путешествие в глубь этого удивительного мира, таящего в себе энергию, сравнимую с ядерной; пока что отметим первое и, видимо, общее свойство всех духовных процессов: здесь противоречия не имеют разрешения. Выбрать «то» или «это» нельзя, должно быть сразу и то и это. Мы должны видеть в двухнедельном младенце сразу и человека – ребенка, и человека – взрослого, причем не так: отчасти ребенок, но уже и человек, нет, наш младенец полностью ребенок и полностью человек, его человеческая жизнь уже сейчас идет полным ходом.

Нам кажется иногда, что разгадка в слове "мера". Пишут, что в педагогике главное – знать меру. Это вроде "и"-чернильного: легко написать "надо знать меру", но за этим "надо" скрываются такие сложности, что для их описания не хватит и толстой книги. Мера в духовных процессах не отсчитанная золотая середина, не отметка на шкале. В духовных процессах нет шкалы, нет меры, нет дозы, нет золотой середины, здесь живое и животрепещущее противоречие. Его нельзя снять, его и надо принимать таким, какое оно есть. Не разрешать его, не уничтожать, не обходить, а сохранять и поддерживать. Совести не может быть чуть-чуть или наполовину. Мы должны давать детям самостоятельность и не должны давать ее, мы должны понимать детей и не должны, мы должны баловать их – мы не имеем права баловать. И то, и другое, и все целиком, хотя то и другое как будто несовместимо. Огонь – вот образ, наиболее точно отражающий духовные процессы. Огонь, в котором сгорает топливо и кислород и рождается тепло – оно согревает детскую душу, оно как солнце для детской души.

"Есть час Души, как час грозы..." – написала М. Цветаева. Душа – гроза, молния, противоборство и светлое слияние, огонь.

Мы все изучали начала диалектики в школьных курсах обществоведения, но почему-то думаем, будто диалектика, борьба и единство противоположностей – это нечто философское, не имеющее отношения к практической жизни. Да вот же она, диалектика, на кухне, где мама готовит обед, а ее семилетний сын канючит: "Мам, можно я пойду погулять? Ну ма-ам, можно?"

В вечном противоречии мир и совесть – и в вечном согласии. В борении и единстве, в столкновении и соединении протекает наша нравственная жизнь. От нас всегда и в каждое мгновение требуется духовное напряжение, трата духовных сил, иначе не получается:

Так нас природа сотворила,

К противуречию склонна!

39

Но именно эти противоречия и делают необходимыми воспитание и педагогику. Если бы любовь и совесть, правда и долг, самостоятельность и душевная зависимость от родителей сами собой соединялись, то воспитание было бы не нужно.

Говорят о творческой мощи писателя, о силе ума, о сильной кисти художника.

Но есть и воспитательная сила, воспитательная мощь человека. Это не сила авторитета, не сила характера, не воля и даже не любовь и не мудрость, а духовная сила соединять противоречивые духовные движения в одно, достигать гармонии, нравственной красоты. Этой силой обладают иногда тихие и слабые женщины, но ее не было, например, у мощной характером Кабанихи, все приводившей в трепет. Воспитательная сила не гнетет человека, не подавляет, а возвышает его. Это подъемная сила души.

Сила эта дает полноту и многообразие каждому душевному движению воспитателя. Мама говорит сердитым голосом, но в нем столько любви к провинившемуся! Мама говорит требовательным голосом – но это вдохновляющая требовательность, мальчик счастлив подчиниться. Мама хвалит ребенка – а в глазах у нее усмешка. Мама дразнит его – но и подбадривает. Мама отдает сыну или дочери всю жизнь, от всего отказалась, но при этом счастливее всех и может научить детей счастью. Мама говорит: "Опять ты бездельничаешь, а ну садись за уроки", но когда третьеклассник приносит двойку, она жалеет его, гладит по голове и ставит тесто на пирожки.

У слабых воспитателей все плоско, односторонне, они пытаются снять нравственные противоречия, не чувствуют их. У сильного все объемно, богато, как радуга, чувствами, оттенками, обертонами, все так же противоречиво, как и сама жизнь, все побуждает ребенка принимать мир в его сложности и противоречивости – все укрепляет его нравственность и его дух.

Великое, красивейшее явление человеческого духа – воспитательная сила.

40

Составим подобие прогноза на будущее.

Мы воспитываем ребенка по образу Ребенка, и успех зависит от того, есть ли у нас воспитательная сила подвести детей к этому нашему идеальному образу и отвечает ли он, этот образ, образу Человека.

Когда образ Ребенка правилен, а воспитательная сила велика, выходят очень хорошие люди. Здоровые, нравственно красивые, счастливые, естественные.

Когда образ Ребенка правилен, а воспитательная сила слаба, результат предсказать труднее, но, вероятно, все будет хорошо.

Когда образ Ребенка ложный, а у воспитателя есть какая-то сила (скажем, сила характера), то результат, по всей видимости, будет плохим. Можно надеяться лишь на благотворное влияние школы или чужих людей, если таковых пошлет судьба.

Если же и образ Ребенка ложный, и воспитательной силы нет, то результат непредсказуем, потому что в этом случае воспитывают стихии двора, улиц, школы, случайные встречные. С кем ребенок поведется, от того и наберется.

Следовательно, нужно стараться создать более правильный образ Ребенка и развить свою воспитательную силу. Этим двум задачам, в сущности, и служит педагогика – наука об искусстве воспитания детей.

Завернув ребеночка в теплый платок, Катя, наша дочка, сидит в уголке на кухне и напевает песенку о сурке. Голые ножки в голубых вязаных пинетках высовываются из свертка, маленький гулит, подает голосок, словно подпевает маме, и Катя от этого счастлива. И по тому, как она поет, как наклоняется к сыну, как смотрит на него, какой у нее ласковый и веселый голос – по всему видно, что из этого ребенка вырастет Человек... Но как передать тайну этого мгновения здесь, на бумаге? Как научить искусству таким голосом напевать "Сурка" новорожденному, завернутому в бабушкин клетчатый платок?