Текст книги "Приемная мать"

Автор книги: Сильвия Раннамаа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Я встала. Начала бессвязно:

– Вот уже целый час мы говорим здесь о поведении маленькой девочки. Можно подумать, что мы, все остальные, ведем себя образцово. Ну, ладно, пусть Сассь выражалась некрасиво и недопустимыми словами. И, к несчастью, еще в присутствии Айны. Но откуда у Сассь эти слова? Она их сама, что ли, придумала? Самое интересное, что сейчас, перед воспитательницей, мы все вдруг делаем вид, будто никогда в жизни не слышали таких слов и будто между собой мы изъясняемся только в изысканных выражениях и ведем себя образцово. У нас никогда не бывает неприятностей и ссор, не так ли? Давайте лучше признаемся честно: разве мы, большие девочки, подаем нашим младшим сестрам, а они ведь нам все-таки сестренки – настолько хороший пример, что имеем право их обличать и обвинять?

Раз начав, я не могла остановиться. Я так разгорячилась, что мне даже жарко стало, но вскоре мой пыл был охлажден.

– Меня во всем этом интересует только одно, – протянула Веста со своим обычным кислым выражением лица, – почему эти наши маленькие сестрички (как язвительно это прозвучало!) – как здесь только что было очень трогательно сказано – не берут примера с тех своих старших сестер, которые не ругаются и ведут себя во всех отношениях безупречно? Почему именно у наших прекрасно воспитанных дам такие плохо воспитанные подопечные? Быть может, при всей величайшей мудрости, которая здесь в последнее время процветает, найдется ответ и на этот вопрос?

Итак, как говорится, камень в мой огород. И довольно внушительный булыжник. Это, конечно, правда, что именно у меня – а ведь я, пожалуй, ни разу в жизни не ругалась и не собираюсь этого делать и впредь – именно у меня оказалась такая подопечная, как Сассь, которая ругается и вообще плохо ведет себя, и что, например, у Весты, без лишних раздумий употребляющей, если придется, совсем не изысканные слова, ее подопечная Марью – самая скромная и хорошая девочка в интернате? Что я могла возразить против этого факта? Хотя мне все это и показалось очень несправедливым и подействовало на мои добрые намерения, как ушат холодной воды.

И вдруг помощь подоспела оттуда, где я меньше всего могла ее ожидать.

– Что ты, Веста, говоришь, – вскочила Сассь, – ты думаешь, я не понимаю, что ты думаешь. Ты сама не понимаешь! Кадри, что ли, велела мне ругаться? Дура. Кадри, наоборот, всегда запрещает, и тебе тоже. Если хочешь, я докажу – ради Кадри, что больше никогда на свете не скажу... ну, такого слова. А ты постоянно не пили других. Что из того, что ты староста группы. Как старосте-то и нельзя. И Кадри оставь в покое, вот что. Она все равно в сто миллионов раз лучше тебя, и Кадри надо бы быть нашим ста...

Я потянула Сассь за подол к себе, так что она запнулась на полуслове, но рядом со мной тут же зазвучал звонкий голосок Марью:

– Кадри рассказывает нам сказки и играет с нами и не задается ничуть, и вообще она никогда на нас не кричит...

От смущения я готова была убежать из комнаты. Похвала очень приятная вещь, но незаслуженная похвала хуже осуждения.

– Кто же это на т е б я так страшно кричит? – резко спросила Веста.

– Ты-то, правда, не кричишь, – испуганно отступила Марью. – Только ты...

Девочка прикрыла рот обеими руками. В комнате послышался смешок.

– Ты не кричишь, нет, – вдруг смело добавила Тинка, – только ты иногда так скажешь, что жить тошно.

Веста презрительно бросила:

– Еще вопрос, кому от кого тошно жить.

– Довольно! – голос воспитательницы прозвучал так, что стало ясно – никакие дальнейшие споры недопустимы, и все же Тинка рискнула:

– Когда-то мы все-таки должны выяснить это положение. Это становится невыносимым. Мы рабы, что ли? По крайней мере, я считаю, что нам надо поднять вопрос о старосте группы.

Воспитательница мельком взглянула на Тинку и сказала деловито:

– Хорошо. Только нетеперь. Посмотрите сами, который час. Маленьким пора спать. Ну, а теперь быстро! Умываться – и марш спать, Айна! Сассь! Реэт! Ну, чего вы ждете. Быстро! Быстро. Раз, два, три!

Указания воспитательницы сопровождались энергичными жестами и хлопаньем в ладоши. Затем она снова обратилась к нам:

– Если у вас такое срочное и, как я понимаю, неотложное дело, то давайте завтра же проведем новое, чрезвычайное собрание, – в ее голосе слышались чуть насмешливые нотки.

Малыши торопливо собирались укладываться спать. У нас, больших, пока не было никаких дел. Было просто как-то неловко. Особенно мне. Опять я не справилась с тем, что задумала. Я, правда, уже начала, но, видимо, не с того конца, и сразу заблудилась в трех соснах, а из моих добрых намерений получилось какое-то бессмысленное недоразумение. Главное же так и не было высказано. Я злилась на себя. Неужели я так всегда и буду эдакой беспомощной мямлей, которая может чего-то достигнуть только в собственных мечтах?

Остальные занимались своими делами. Воспитательница, проводив малышей в спальню, уже вернулась к нам, когда я, неожиданно для себя, выпалила:

– Но мне не дали договорить. Я хотела еще кое-что сказать. Даже лучше, что малышей здесь нет.

Я заметила, что все посмотрели на меня – кто вопросительно, кто удивленно, кто выжидательно. Хотя от этого я стала волноваться еще больше, все же мне удалось взять себя в руки:

– Мне наших малышей просто жаль. Бранить их и командовать – мы все мастера, а в остальном – пусть живут, как умеют! Подумал ли кто-нибудь из нас, что у детей должны быть детские игры? Хорошо, я понимаю, что у нас здесь пока тесно и что это временное явление, пока еще не готов новый дом. Но ведь это может продлиться еще года два. А до тех пор? Почему же от этих временных обстоятельств больше всего страдают малыши? Неужели мы не можем ничего для них сделать? Хотя бы самой малости.

Мне очень хотелось добавить, что старшие, например, ходят по воскресеньям на танцы, а малыши тем временем в этой тесноте предоставлены самим себе, но я благоразумно умолчала об этом. Мне не пристало об этом говорить. Вместо этого я рассказала, какое удовольствие доставило ребятам в воскресенье шитье кукольных платьев. Они так благодарны, хотя это совсем пустяки. Это было и сегодня по ним видно.

Нельзя ли доставлять им побольше радостей? Взяться всем вместе, раздобыть несколько кукол и сшить им красивые вещички. Не кое-как, а со вкусом, хорошо. Так, чтобы и самим было интересно. Это могло бы быть новогодним подарком малышам от старших. Может, и мальчики согласятся смастерить им какие-нибудь там кукольные кроватки, столики, стулья...

– Ну, уж мальчиков-то на это не заманишь. И не мечтай, – уверенно заявила Тинка.

– Безусловно, – подтвердила Анне, – да и не удивительно. Я, кстати, тоже не согласна. Я, конечно, не спорю, что это очень милое и трогательное начинание, только все же есть одно маленькое препятствие: где взять на все это время? Тренировки, соревнования, лекции, вечера встреч, всевозможные кампании, постоянные крупные и мелкие мероприятия. Благодарю. Сердечно благодарю. Между прочим, мы все же учимся в школе. Иногда надо бы и учиться. И даже есть и спать, моя дорогая. А ты хочешь открыть еще какое-то кукольное ателье. Я возражаю. Категорически. Во всяком случае, без меня.

Я знаю по опыту, что спорить с Анне не имеет смысла. В особенности, когда она говорит вот в таком серьезном и решительном тоне. Конечно, и Марелле поспешила горячо поддержать Анне.

– Анне права. Ведь времени-то не хватает. Прежде всего надо шить платья самим малышам. До кукол ли тут.

– Ну, да чего только тут не придумают, – протянула Веста, – теперь дошло до кукол! Я сама никогда в жизни не играла в куклы, а выходит, что в десятом классе придется заняться и этим.

Меня удивляет Веста. Сегодняшний вечер должен бы заставить ее задуматься. Я бы на ее месте определенно надолго умолкла. А она – тот же сердитый тон, как ни в чем не бывало!

И не одна Веста. Тут они все вдруг проявили полное единодушие и возражения посыпались со всех сторон.

– Неужели вы и теперь не заметили, какие вы? – вмешалась в наш спор воспитательница. – Быть недовольными и ворчать и обвинять все и всех – это вы прекрасно умеете.

Я поняла, о чем сейчас думает воспитательница. Отдать столько лет своей работе и столкнуться с такой неблагодарностью, как это пришлось нашей воспитательнице, должно быть, не очень приятно. Наверно потому она говорила так громко и ее голос срывался.

– То, что родители, учителя, воспитатели, вся страна и народ должны беспрестанно заботиться о вас, все отдавать вам – для вас это само собой разумеется. Но как только вам самим надо добровольно что-то сделать для других, тут у вас не хватает ни умения, ни времени. Не могу, не умею, не хочу!

– Ну кто же говорит, что не хочет, – начала оправдываться Веста. – Ведь шьем же мы им платья. Это тоже для них. Только я не считаю, что если с ними так уж нянчиться и возиться, то из них получатся образцовые малыши. Наоборот. Свои кукольные тряпки пусть шьют сами. От этого будет куда больше пользы и...

– Нет, – резко прервала Лики разглагольствования Весты, – сами они, конечно, могут шить, да и шьют. Но сейчас дело не в этом. Кадри права. Мы слишком мало занимаемся ими. То, что предложила Кадри, для начала не так плохо. Даже хорошо. Лучше всего, когда есть возможность сделать что-то конкретное. У меня было бы еще только одно предложение: надо привлечь по возможности все возрасты. Организуем с пионерами, скажем, из старших отрядов, что-то вроде бригад. Будем работать вместе с ними. Им интересно, и нам легче. В каждую бригаду выделим от себя, например, двух руководительниц. Будем помогать выбирать фасоны, рисовать, делать выкройки, подбирать и рассчитывать материал... одним словом, будем учить их всему, чем сами занимаемся на швейной практике. Только, конечно, проще и в меньшем объеме. Нет, знаете, мне кажется, что это может быть очень интересно. У меня уже руки чешутся. Можно даже устраивать соревнования бригад. За лучшие комплекты выдавать призы...

Ах вот она значит какая, наша Лики! А я-то до сих пор считала, что ее популярность объясняется прежде всего спортивными достижениями и успехами в танцах. И только сейчас я впервые заметила, какая Лики изящная и стройная девушка, как хорошо, спокойно и уверенно она держится. И ее руки, часто красноватые и слишком крупные для ее роста, вызывали у меня хорошее теплое чувство. Эти руки всегда умеют вовремя и к месту найти себе приложение, и поэтому даже такие обреченные мероприятия, как сегодняшнее, вдруг оживают. Тинка тоже увлеклась:

– Вот это оригинально! Давайте устроим демонстрацию мод. Рабочая одежда, костюмы для улицы, пальто, шубы, спортивные платья, вечерние туалеты и т. д. Разница только в том, что моделями будут куклы. Ой, надо написать бабушке и тете Эме. Напиши ты, Анне. Ты умеешь. Пусть будет жалостно! О малышах там и прочее. Важно, чтобы они прислали нам все, что у них лежит в старых чемоданах. Вы ведь не знаете, что у бабушки до сих пор хранятся лоскутки от ее подвенечного платья и всякие там кружева и парча. Все это мы здесь прекрасно используем. Во всяком случае, я беру себе бригаду вечерних туалетов.

Идеи посыпались со всех сторон. Наконец, и Анне уступила, пообещав завтра же поговорить о «мебели» с Андресом, который пользовался в классе влиянием. А Анне в свою очередь лучше всех могла повлиять на Андреса. Неожиданную находчивость вдруг проявила Марелле: создать бригаду маленьких вязальщиц.

Лики продолжала развивать свои планы.

– Все эти вещи можно распределить между малышами по выбору или по конкурсу. Скажем, хотя бы так: лучшему октябренку из каждой группы – первый приз и т. д. Нужно разработать условия соревнования. Таким образом, одним ударом убиваем сразу двух зайцев. Как вы думаете не обсудить ли нам этот вопрос на следующем собрании? Тогда узнаем и мнение мальчиков. Ты, Кадри, сделай короткий доклад. Его можно сформулировать примерно так: забота комсомольцев об октябрятах и работа с пионерами или что-нибудь в этом духе. Там посмотрим.

Воспитательница обещала поговорить с директором и с преподавательницей ручного труда об использовании помещения, инвентаря и материалов. Во время нашего разговора она подошла к шкафу, отодвинула его от стены. И теперь с серьезным видом стояла у открытой дверцы.

– Скажите, что это за беспорядок?

Ее тон не предвещал ничего хорошего. Я вскочила, чтобы навести в шкафу хотя бы какой-то порядок. Ведь я последняя в нем рылась и все перевернула. Я все время представляла себе, что Свен с другими ребятами может быть, сейчас стоит там, за стенкой и все слышит. Мне хотелось только одного: чтобы воспитательница больше ничего не говорила, не делала никаких замечаний.

И вдруг она, словно между прочим, сказала:

– Девочки, я хотела вас предупредить. Отсюда, от шкафа, видимо, только когда дверцы открыты, в умывальную к мальчикам слышно все, что вы между собой говорите. Учтите это в будущем!

О да, как же можно было этого не учесть! Я уверена, что на всех это открытие произвело такое же впечатление, как на меня, когда я о нем узнала. Каждая мучительно припоминала, что здесь когда-либо было сказано такого, что мальчикам нельзя было слышать.

И хотя как только воспитательница ушла, мы удостоверились, что с половины ребят не было слышно ничего, кроме приглушенных неясных голосов и постарались успокоить себя тем, что, мол, неужели ребятам больше нечего делать, как дежурить у шкафа и подслушивать наши разговоры, тем более, что дверцы шкафа у нас редко бывают открыты, а теперь мы предупреждены, осторожность никогда не помешает.

А у меня от всего, что случилось сегодня вечером, очень хорошо и легко на сердце. Весь этот сложный узел воспитательница разрубила одной фразой, и вообще люди прекрасны. Только мы не всегда это замечаем, и у нас друг для друга никогда не хватает времени.

Когда я сегодня вечером думаю о воспитательнице, о Лики и о других наших девочках, мне представляется, что каждая из них таит в себе сокровища. Только обычно они тщательно скрыты. И все-таки есть какая-то тайная пружинка, которая может вдруг раскрыть их, и тогда так чудесно!

Хотелось бы знать, у каждого ли человека есть такой тайник? И сколько в нем сокровищ?

ЧЕТВЕРГ...

Наш вчерашний необычный план, говоря по правде, провалился. Во всяком случае, в том виде, как был задуман первоначально. И может быть, мы вообще отказались бы от этой идеи, если бы воспитательница не напомнила о ней.

Мы сидели и не знали, с чего начать. Может быть, и не хотели. По крайней мере, мне уже ничего не хотелось. Поглядывали друг на друга, а Веста хмурилась. Я уже собралась было предложить перенести обсуждение этого вопроса, как вдруг воспитательница спросила:

– Ну, так как же? Вы недовольны своей старостой группы?

Мучительная пауза.

– Может быть, я вас неправильно поняла? Может быть, как раз очень довольны?

– Конечно, нет, – в голосе Тинки слышались боевые нотки, и она упрямо подняла голову. – Почему у нас должен быть именно такой староста?

– Чем же ваш староста нехорош? – деловито спросила воспитательница.

– Только и знает, что с утра до вечера ворчит на кого-нибудь из нас, – храбро заявила Тинка.

– И так уж совсем без причины? – допытывалась воспитательница таким тоном, что Тинка сначала даже смутилась.

– Ну, ладно, – согласилась она. – Если у нее и бывают причины, все же можно было бы разговаривать повежливее. Зачем постоянно ворчать⁷ Почему она говорит с нами так, как будто мы ее подчиненные или рабы? Разве так уж трудно говорить нормально?

Теперь вмешалась Анне:

– Еще чего захотела. Если с вами говорить как с равными, то кто поймет, где же староста группы.

Анне так здорово изобразила Весту, что та, наверно, и вправду узнала себя.

– Во всяком случае, у меня нет другого голоса, как тот, что мне дан, и если он не нравится, то...

Веста пожала плечами.

– Почему же нет! – возразила Тинка. – А как ты умеешь разговаривать с учителями и воспитателями?

– Может, ради тебя мне следовало бы заняться постановкой голоса? – не сдавалась Веста.

– Это бы твоему голосу не повредило, – поддела ее Анне.

– Довольно пререканий! – решительно прервала воспитательница. – Кто-нибудь из вас хочет сказать по существу?

– Самое существенное в том, что нам надо выбрать нового старосту, – прямо высказалась Тинка.

– И тогда ваши отношения сразу улучшатся? – спросила воспитательница. – Как считают остальные?

Но остальные не знали, как они считают. Если так ставить вопрос, то... Но оставить Тинку в беде тоже не годилось. Она ведь говорила от имени всей группы и, в общем, правильно. Даже Лики молчала.

– Предположим, что вы выберете кого-то другого. А у нее разве не может быть недостатков? – спросила воспитательница. – Скажите сами, кто для вас достаточно хорош? Ну, например, кто-нибудь из учителей или воспитателей в наших глазах заслуживает пощады? Подумайте об этом. Разве есть хоть кто-то, о ком бы за спиной вы никогда не говорили плохо? Теперь вдруг вам не подходит выбранная вами староста группы. Я при ее выборах не присутствовала. Но, если ваша воспитательница и, главное, вы сами ее выбрали, то для этого у вас несомненно были основания и не следует об этом забывать. Со своей стороны, я могу сказать одно: пока я выполняю обязанности вашей воспитательницы, у вас не будет никаких перевыборов. Вы можете опять ошибиться в вашем выборе. Да и я пока не могу сказать, что хорошо знаю каждую из вас. Но я обещаю вам одно: поскольку каждый считает, что знает себя лучше всех, то та из вас, которая думает, что будет лучшим старостой, чем Веста, может сразу занять ее место.

Мы, конечно, молчали, опустив глаза.

– Я жду... Таких, значит, нет? Ну, тогда не стоит терять времени. Будем расходиться.

Все это было еще вчера. А сегодня вот что произошло. Анне, изучавшая список дежурных, вдруг стала бурно протестовать:

– Послушай. Веста, что ты тут опять наделала? Одурела, что ли? Опять в воскресенье я на кухне! Прошлый раз я была в субботу. Ты что, боишься, что я отправлюсь в церковь? Честное слово, тебя следует свести к врачу.

– Извини, но с л ы ш у  я пока еще нормально. Нельзя ли чуть потише? – при этом Веста бросила многозначительный взгляд в сторону шкафа и продолжала: – Кого же я должна была назначить? Очередь Марелле, но у нее мама заболела, ей непременно надо в воскресенье побывать дома. У твоей подруги, как ты знаешь, билет на дневной концерт. У Лики – соревнование, Роози только сегодня...

Честное слово, услышав голос Весты, я на мгновение настолько растерялась, что добровольно вызвалась отдежурить, хотя на этой неделе уже дежурила на кухне.

Вообще в последнее время, после того, как мы узнали, что наши разговоры можно услышать со стороны, в комнате словно бы появился маленький глушитель. Может быть, потому, что каждая из нас за эти дни обдумала, что и когда она говорила. Если это так, то тут, пожалуй, будет к месту привести знаменитую фразу Анне, которую она обычно произносит по утрам, приступая к молочному супу (а в последнее время почему-то это случается слишком часто):

– Мы извлекли пользу и из этого печального события.

ПЯТНИЦА...

Итак, сегодня состоялось официальное «кукольное» собрание. Конечно, все было так, как Тинка предсказывала с самого начала. Мальчики в таком деле не попутчики. Разве же таким молодым людям годится возиться с куклами. До чего же я все-таки простодушна!

Притворно-внимательный вид Энту и приподнятая бровь Свена с самого начала привели меня в такое замешательство, что я заикалась и запиналась, словно подбивала ребят на ограбление госбанка. Спасая положение, я использовала Ликины доводы:

– Кроме того, нас постоянно упрекают, что в комсомольской работе мы не проявляем инициативы. Это была бы одна из возможностей и...

– Ур-ра! – заревел Энту. – Кадри Ялакас наконец-то выступила с мощным патриотическим почином – семилетка кукольных тряпок.

У Энту в отношении меня почти всегда прямое попадание. Все остальное я высказала уже скороговоркой. Самую последнюю фразу, кажется, даже не договорила. Мне и самой было ясно, до чего все это наивно. Предложить мальчикам снизойти до интересов октябрят! О, если бы Урмас все еще был бы моим одноклассником! Уж он-то все понял бы!

Конечно, если все это представить себе со стороны, то... в то время, как другие комсомольцы поднимают целину, а на заводах передовики и новаторы своими руками помогают строить коммунизм – я здесь призываю делать кукольную мебель! От неловкости я была готова захныкать, как октябренок.

Ну вот, теперь взяла слово Веста! Что-то будет?

– Не стоит торговаться. Не хотят и не надо. Это дело добровольное. И какие уж там мастера и специалисты для этого требуются. Что-то выпилить из фанеры и сколотить. Просто надо найти деловой пионерский отряд, который заинтересуется этой работой. Это я беру на себя. Поговорю с начальником мастерской и...

– Послушай, у нас тут не какая-то столярная мастерская, – со своим обычным превосходством заявил Ааду.

– Пока еще точно не установлено, что там у вас есть и что в этой вашей мастерской делается, – парировала Веста. – Пара отремонтированных пробок, какие-то обрезки проводов – и уже задираете носы! Сами ни с чем по-настоящему справиться не можете, где уж тут другим помогать.

– Почему ты, Веста, говоришь неправду? – прозвучало совсем рядом со мной. Конечно же, только Марелле может таким образом устанавливать истину. – Как же так? Они делают такие красивые лампы, а Энрико починил измерительный прибор, чего даже инженеры не могли сделать...

Сами мальчики громче всех смеялись над своей простодушной защитницей. Это заставило Марелле замолчать, и Веста продолжала:

– В прошлом году были приняты здорово большие обязательства: радиофицировать всю школу и интернат. Свой радиоузел – чего только не понаписали! Где все это? Теперь опять – оборудуйте господам специальную мастерскую, если хотите, чтобы они смастерили что-нибудь из обрезков фанеры.

Что и говорить, если Веста возьмется, то обязательно доведет дело до конца. Конечно, совершенно по-своему и не отдавая себе отчета, правильный ли путь выбрала.

СРЕДА...

Я уже несколько раз собиралась написать о новом увлечении Анне, но мешали другие, более важные события. Дело в том, что у Анне все карманы полны записок. На одной стороне написаны разные иностранные слова, на другой – их значение. Уже довольно давно она использует каждую подходящую и неподходящую минуту, чтобы зазубривать их.

Сегодня вечером она опять занималась этим делом так старательно, что я устала смотреть на нее. Слышала, как она бормочет:

– Баркарола, баркаролы – песня венецианских лодочников, а также лирическое музыкальное произведение... Послушай, Тинка, назови мне какое-нибудь лирическое музыкальное произведение.

– Какое лирическое произведение? – удивленно спросила Тинка.

– Какое! Какое! – рассердилась Анне. – Если бы я знала какое, зачем бы тогда спрашивала? Ты когда-нибудь слышала слово баркарола?

– Баркарола? Почему же нет? Это песня у итальянцев... Нет, постой, да, правильно – и в музыке тоже. Например, у Чайковского есть прелестная баркарола во «Временах года». Июнь, знаешь... – Тинка даже промурлыкала немножко, а потом, оборвав мотив, спросила лукаво:

– С каких это пор тебя так интересует музыка?

В этом был явный намек. Но Анне, казалось, не обратила на него внимания. С деловым видом вынула из кармана следующую записочку, мельком взглянула на нее и, демонстративно повернувшись к Тинке, которая в этот момент поставила одну ногу в раковину и старательно поливала ее холодной водой из крана, так, чтобы Тинка слышала, громко повторяла:

– Гиббон – длиннорукая, бесхвостая обезьяна!

– Знаешь, брось ты эти дурацкие бумажонки! – стараясь перекричать плеск воды, крикнула Тинка.

– Говори по-эстонски, тогда, может, и сама поймешь, – добавила она, смеясь, любимую фразу Анне, которую та произносит всегда, когда кто-нибудь пытается выражаться слишком вычурно и изысканно.

Анне спокойно продолжала заниматься своим делом:

– Дебют – первое или пробное выступление... – Заглянула в бумажку: – Точно, дебют. – И даже закрыла глаза. Затем, посмотрев на другую бумажку, сказала неожиданно громко:

– Ужасное фо па, девочки, но соревнование мы проиграем. Ясно как день.

– Честное слово, ты вылитая тетя Эме! – засмеялась Тинка, ставя в раковину вторую ногу. – У той тоже нет других слов как фо па да фо па.

– Анне права. Безусловно, проиграем, – попыталась Марелле подхватить слова Анне. – Я как-то ночью видела именно такой сон. Девочки из второй школы были в нашей столовой и выбрасывали из супа куски мяса прямо на пол. Я еще хотела их подобрать, но ты, Анне, не позволила.

– Очень хитро придумано. Словом, все мячи полетят в пол. Только уж ты не бойся, что я тебе не позволю их брать, – иронически возразила Анне и тут же обратилась к своему «карманному словарику».

– Граль – что-то вроде святого горшка или бутылки. Ну, правильно, легендарный чудотворный кубок в древних сагах.

– Скажи все-таки, почему ты так уверена, что мы в субботу проиграем? – в свою очередь допытывалась Лики.

– А так. Совершенно логичный вывод. Я вам советую, девочки, все-таки научиться мыслить логически. – Анне поразительно точно изобразила Прямую, которая неустанно повторяет, особенно, нам, девочкам, что логика у нас хромает на обе ноги.

– А чего ты хочешь при молочном квантуме, которым нас пичкают ежедневно?

– Но какое отношение имеет молоко к соревнованиям? – удивилась Марелле. По ее мнению, одно стоящее сновидение может, пожалуй, гораздо сильнее повлиять на человеческую судьбу, чем какое-то пошлое молоко. Однако и остальные девочки не совсем поняли, что Анне хотела сказать. Анне бросила на Марелле соболезнующий взгляд.

– Ох, голова-головушка, ты и впрямь иногда годишься только на то, чтобы шапку носить.

Не знаю, но, пожалуй, было бы лучше, если бы Марелле не выражала такой готовности рассмеяться на любое замечание Анне.

– Ладно, Анне, голову Марелле оставь лучше в покое, и скажи, наконец, что общего между молочным супом и соревнованием по волейболу? – в свою очередь спросила я.

– а о чем же я по-твоему говорю? – умничала Анне. – Именно об этом самом. Неужели не понятно? Молоко, со всеми его ценными калориями, предназначено природой в качестве горючего, главным образом, для телят. Отсюда вывод: если наше меню и в дальнейшем будет состоять только из молочных супов, то на волейбольной площадке мы непременно будем выглядеть, как телята.

Тинка прыгала на одной ноге, вытирая вторую и чуть не упала от смеха.

– Ох и скажет же эта Анне!

– Несчастные, сами же смеются, – развела руками Анне. – По существу, это не что иное, как логический вывод.

Когда позднее мы с Анне остались в умывалке вдвоем, и она продолжала заучивать свои иностранные слова, я спросила, зачем она этим занимается. Анне смерила меня особенным, словно бы оценивающим взглядом, усмехнулась и ответила:

– Хочешь, я расскажу тебе одну забавную вещь. Только смотри – ни звука. Ой, если бы ты слышала, как я засыпалась в то воскресенье, когда была вся эта заварушка с Мелитой и Энрико! Ты бы просто лопнула от смеха. Я, как всегда, танцевала с Андресом. Вообще этот наш Андрес странный тип. Слишком много разговаривает. Ты ведь знаешь. Здесь, в школе, все торжественные речи поручаются ему. А когда танцует со мной – только сопит. Между нами говоря, я опасаюсь, что он про себя отсчитывает такт, чтобы не сбиться с шага. Безусловно, ему следовало бы стоять у стенки и там отсчитывать такт, так ведь нет! Первым мчится через весь зал и обязательно ко мне. Против самого Андреса я, в общем-то, ничего не имею, но иногда хочется потанцевать с кем-нибудь другим. Я чувствую, что перенимаю его дурацкий стиль. Пожалуй, уже и не сумею танцевать с другими. И о чем бы я с ним во время танца не заговорила, он все сводит к науке, а когда сам начнет говорить – получается чистейшая политинформация. Как будто я сама не могу прочесть газету!

Но в тот раз мы говорили о Мелите и Энрико. Я уже не помню, по какому поводу Андрес сказал, что Мелита инфантильна. И представь себе, я почему-то решила, что инфантильная – значит что-то привлекательное, красивое и почетное. Откуда-то из истории или литературы мне запомнилось, что инфанта – значит принцесса. Одним словом, я ужасно влипла. Прежде всего, конечно, разозлилась и налетела на него. – «Какая там инфантильная! Едва отличает фокс от танго. Посмотри лучше, как отвратительно она танцует – а ты сразу – инфантильна! Скорее уже я или любая из нас инфантильна, чем эта...» Больше я не успела сказать. Андрес прямо обессилел от смеха.

Я подобрала с полу его очки и вежливо усадила его на стул. Чуть ли не книксен ему сделала.

Хорошо еще, что у Андреса есть одно великое достоинство – он умеет молчать. Об этом деле он никому не разболтал и не разболтает. Надеюсь, и ты тоже.

Можешь себе представить, что я пережила, когда на другой день прочитала в словаре, что значит слово инфантильный. Во всяком случае, еще раз никому не придется так смеяться надо мной. Понимаешь? Вот потому-то я и учу иностранные слова. Есть люди, которые самостоятельно изучили латынь. Почему же я не могу выучить все иностранные слова, которые встречаются в нашем языке, тем более, что большинство из них латинского происхождения. Я уже добралась до «д». К весне обязательно пройду весь словарь. Кроме всего, это интересно и поучительно...

Все это я прекрасно понимаю. Совсем не весело, когда тебя высмеивают. В особенности такой умнице, как Анне. Она взялась за трудное дело, но я уверена, что осилит его. Я предложила заниматься вместе. У меня самой выписана целая куча разных иностранных слов, встречавшихся мне в книгах или в разговорах. Анне охотно приняла мое предложение.

ЧЕТВЕРГ...

Когда сегодня вечером воспитательница вызвала меня к себе, я была уверена, что ничего хорошего это предвещать не может. Я мысленно перелистала самые черные страницы своего «черного прошлого», но не могла догадаться, в чем же, собственно, дело и зачем все-таки она меня вызывает. Все остальные уже там побывали, а теперь, значит, настал мой черед.

Успеваемость у меня не снизилась. Сассь тоже за последнее время ничего особенного не выкинула. Я попыталась уличить себя в самом смертном с точки зрения воспитательницы грехе – в заигрывании с мальчиками. Но как я могла с ними заигрывать? Во-первых, я, по своему характеру, просто боюсь их, а из-за Энту стала их даже слегка презирать. Кроме того, я соприкасаюсь с ними гораздо реже, чем другие девочки, потому что не хожу даже на танцы.

И вдруг меня осенило – а что, если...? Ой, а вдруг Сиймсон пронюхала о моей тайной встрече со Свеном, там, в музыкальном классе?