Текст книги "Переулок Солнца"

Автор книги: Сильвия-Маджи Бонфанти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Предательство! – взвизгнула Зораида.

Вот тут-то и началось. Не было больше ни стадиона, ни ринга. Хозяйкой поля стала толпа, рассвирепевшая толпа, которая ругалась, дралась и развлекалась.

На долю Арнальдо досталась пара пинков, на которые он, как человек «воспитанный», не ответил. Двое боксеров Ремо, защищаясь, отступали, но кто-то дал им подножку, и они оба растянулись на земле. Нунция схватилась с одной из теток Густо, которая в свое время не одобряла брака своего племянника с Вьоланте; само собой разумеется, что прачка не позволила себе упустить такой прекрасный случай посчитаться с ней. Из этого сражения обе вышли с растерзанными пучками, и Нунция потом два дня обшаривала пустырь в поисках своей гребенки. Йетта впилась зубами в руку дворничихи из дома синьоры Бертранди, которая хвасталась тем, что одно время крутила с покойным мужем Йетты. В память об этой яростной атаке у Йетты стали шататься два зуба, Казалось, эти мирные, безобидные люди просто спятили.

Священника через несколько дней перевели в другой приход, куда-то в горы, и о нем больше никто не слышал. Но праздник запомнился всем, о нем долго еще говорили как о чрезвычайном событии.

10

Суматошный день должен был мирно закончиться в «луна-парке», где все сговорились встретиться вечером.

Посетителей там ждали тир и автомобильные гонки по вертикальной стене, качели для взрослых и детей, женщина-пушка и карлики. Там можно было полюбоваться на обезьян и пару львов, увидеть акробатов, на которых были давно уже потерявшие свой первоначальной белый цвет трико, покататься на гигантских шагах и побывать в «комнате смеха» с кривыми зеркалами.

Наконец там был абсолютно новый аттракцион – «путешествие в страну тайн» за двадцать пять лир. Путешествие заключалось в том, что вы садились в вагончик, двигающийся по рельсам, и въезжали в полотняный балаган, где царил полный мрак. Затем из темноты возникали светящиеся призраки и одетые в белые саваны привидения, при появлении которых даже у самых храбрых мороз подирал по коже.

Нунция в сопровождении Йетты и знакомой торговки по имени Биче слонялась по парку весь вечер, чтобы увидеть все, ничего не пропустив. Возле навесов, носивших название бара, ей встретились Вьоланте и Густо. Она на ходу поздоровалась с ними и пошла дальше. В конце концов это был праздничный вечер, и Нунция хотела насладиться им в компании своих подруг так, как ей нравилось. Если бы Густо не был ее зятем, она бы могла по-свойски посидеть с ним, выпить и побалагурить. Но сейчас в его присутствии почему-то Нунции становилось не по себе, и ей не хотелось из-за этого портить вечер.

Исколесив парк вдоль и поперек, три женщины решили испытать «путешествие в страну тайн». Они втиснулись втроем в открытый вагончик, предварительно поругавшись с хозяином, который требовал, чтобы не садилось больше двух человек сразу; вагончик тронулся и юркнул в полотняные двери.

Их мягко покачивало из стороны в сторону, и Йетта принялась было кричать: «Плывем, плывем по каналу!» – как вдруг вагончик, бежавший по своим невидимым, рельсам, сделал крутой поворот, и раздался визг Биче, которую в темноте кто-то здорово треснул по затылку. Однако она не успела ничего объяснить, потому что в эту минуту к ним устремился невероятных размеров нетопырь. Из трех глоток, вернее откуда-то из глубины чрева троих жёнщин, вырвался душераздирающий вопль.

Нетопырь вдруг исчез, и они поняли, что это был один из ужасов «страны тайн». Теперь к ним, свирепо ухмыляясь, приближался череп.

– Это же кино! – закричала Нунция, надеясь, что такое объяснение подбодрит Йетту.

Но та сползла на самое дно вагончика и забилась между ног обеих своих подруг, зажмурив глаза и заткнув пальцами уши.

Вслед за черепом появилось привидение, завернутое в белый саван. И сейчас же Нунция почувствовала, как кто-то стукнул ее по затылку.

Вот снова нетопырь, а вот и череп, и опять привидение. На этот раз Нунция приготовилась. Теперь она уже знала; откуда нужно ждать подзатыльника. Когда они приблизились к этому месту, она что есть силы швырнула в темноту свою туфлю.

В темноте кто-то взвыл от боли, и сейчас же зажегся свет. Вагончик остановился, женщины увидели призраков, вооруженных лопаточками, с помощью которых они награждали посетителей подзатыльниками, заметили картонного нетопыря, висящего на веревке, и череп с фонарем внутри.

Йетта выпуталась из окружавших ее юбок и сползла на землю, Нунция перебралась через сиденье и отправилась на розыски своей туфли. А снаружи доносился сиплый голос, который, не переставая, выкрикивал:

– Синьорины и синьоры! Путешествие в мир тайн! Всего за двадцать пять лир!

Между тем привидение было вне себя от ярости.

– Приходишь, чтобы с грехом пополам заработать какие-то гроши, а тут бедному труженику чуть морду не разбивают! – кричало оно.

Вслед за этим обе стороны яростно обрушились друг на друга с упреками. Перепалка длилась до тех пор, пока женщины не удалились из балагана, сохраняя самый независимый вид.

По молчаливому соглашению все трое сразу же направились к бару, ибо после недавних передряг испытывали потребность выпить чего-нибудь подкрепляющего. Некоторое время они пили молча, как вдруг Йетта проговорила:

– Хотела бы я знать, почему это привидение напялило на себя покрывало синьоры Бертранди?

– Что? – подскочив на месте, в один голос воскликнули обе женщины.

Йетта рассказала, что недавно ей случилось быть на канале как раз в то время, когда там стирала Роза, и что это покрывало она хорошо рассмотрела, потому что помогала подруге его отжимать. Оно все сплошь вышитое, сама синьора Бертранди своими руками вышила на нем цветы в птиц, а уж в этом деле она мастерица. Потом они повесили белье сушиться, а вечером покрывало исчезло. Его проискали всю ночь, но оно как в воду кануло: У Розы и синьоры Бертранди до сих пор только и разговоров, что об этом покрывале.

Нунция потребовала счет, заплатила не торгуясь и тоном приказания коротко бросила:

– Пошли?

Гуськом пробираясь сквозь толпу, они двинулись на поиски Розы, которую нашли замершей от восторга перед двумя львами, зевающими во весь рот.

Пораженная огромными пастями животных, Роза сперва просто пропустила мимо ушей сбивчивый рассказ женщин, но слова «покрывало синьоры Бертранди» заставили ее вздрогнуть.

– Что? Где? – взволнованно спросила она.

Нунция отвела ее в сторону и рассказала все по порядку.

Подойдя к балагану с привидениями, они остановились неподалеку от него и принялись разрабатывать план атаки.

Ясно, что трое из них достаточно хорошо известны и не могут появиться в балагане, не вызвав подозрений. Однако действовать в одиночку Роза не решалась.

Тогда позвали Зораиду, которая, не представляя, каких страхов придется ей натерпеться, с радостью согласилась совершить захватывающее путешествие.

Нельзя было терять ни минуты, поэтому гладильщице не стали объяснять, в чем дело.

Роза заплатила, и обе женщины уселись в вагончик, в то время как остальные притаились у задней стенки, готовые вмешаться, как только в балагане зажжется свет.

Роза дрожала от нетерпения, а взволнованная Зораида замерла в ожидании. Вот и нетопырь. При виде его Зораида чуть не упала в обморок от страха.

А вот показалось привидение… боже мой, ведь на нем действительно покрывало синьоры Бертранди! Как можно не узнать этого голубя, вышитого в центре!

Сразу за появлением привидения обычно следовал подзатыльник, которого Роза не ожидала, потому что ей говорили только о том, чтобы быть готовой, когда нужно бросить туфлю. Вместо туфель на ней были башмаки на деревянной подошве, да к тому же она слишком погорячилась.

Размахнувшись изо всех сил, Роза не рассчитала в темноте своего движения и так треснула по голове сидевшую рядом Зораиду, что та только пискнула по-мышиному и умолкла. Роза шарила в темноте, стараясь определить, куда пришелся удар, но безуспешно: Зораида лежала без чувств.

Вагончик между тем продолжал свой путь. Нетопырь появлялся и исчезал, черепа строили рожи, привидение, тщательно завернувшееся в покрывало, демонстрировало на груди непонятное слово «овь», которое, как прекрасно знала, Роза, представляло собой не что иное, как конец изречения, вышитого синьорой Бертранди: «Спи, любовь».

Последовал очередной подзатыльник, но Роза была так расстроена, что и не подумала сопротивляться. Вагончик начал новый круг, и Роза стянула с себя другой башмак. На этот раз она уже знала, что делать, и не стала дожидаться нападения. Поравнявшись с привидением, она метнула башмак прямо ему в лицо, после чего, опасаясь вполне вероятного возмездия, юркнула на дно вагончика и замерла рядом с Зораидой.

Зажглись лампы, на минуту ослепив ее, потом она увидела, что к ним приближается мужчина. Балаган был не очень велик, зато мужчина казался гигантом.

Привидение, сидевшее на полу, начало подниматься, держась за голову. Мужчина наклонился над вагончиком и, потрясая кулаками, закричал что-то о членовредительстве, Однако обе женщины его не слушали. Зораида, у которой на темени красовалась шишка величиною с мандарин, совершала в этот момент плавание в мир небытия, а все внимание Розы было приковано к раненому привидению, в котором, после того как оно скинуло с себя покрывало, она узнала Никколо, сына угольщика из дома номер четыре.

Тем временем Нунция, Йетта и Биче прыгали у полотняной стены балагана, безуспешно пытаясь приподнять холстину и прийти на помощь подругам. Но полы балагана со всех сторон были накрепко привязаны к толстым столбам, и женщинам никак не удавалось проделать проход.

В конце концов, им пришлось воспользоваться обычным входом. В сопровождении зазывалы и женщины, продающей билеты, наша троица решительным шагом вошла в балаган. Там царила полнейшая неразбериха, и только с приводом двух полицейских положение прояснилось. Послали за владелицей покрывала, а пока за ней бегали, были по очереди допрошены все присутствующие. Наконец появилась синьора Бертранди, запыхавшаяся, в капоте и с бигуди на голове.

Было установлено, что голубка действительно вышита ее рукой. Никколо, которого хозяин балагана нанимал как «привидение со своей простыней», был отправлен на перевязку в аптеку Святого Дамиана, после чего отправился к другому святому, чье имя носила улица, где находился полицейский Комиссариат. -

Зораида, которую проводили до самого дома, наконец, окончательно пришла в себя. Она была совершенно убеждена, что на нее напало привидение. Женщины выбрались из толпы любопытных и скоро вновь очутились перед клеткой со львами, на том самом месте, откуда начался их поход. Там они нашли Анжилена вместё с Томмазо, который лаял и старался броситься на решетку, так натягивая поводок, что рисковал удушить самого себя.

Анжилен, притворялся равнодушным и с безразличным видом глазел по сторонам, но в душе ликовал каждый раз, когда кто-нибудь, проходя мимо, замечал:

– Какая храбрая, а! Такая пигалица, а туда же.

В эти минуты на лице старика появлялась удовлетворенная улыбка, и он говорил:

– Да уж, что верно, то верно, со страхом эта собачка мало знакома.

Однако он заметно помрачнел, когда какой-то парнишка заметил, что эта собака никогда не видела львов и, наверное, принимает их, за безобидных коров.

Потом кто-то сообщил, что, у Зораиды началась рвота, и женщины, забыв о львах и о собаке, полные беспокойства, поспешили к подруге.

– Да что с ней такое? Что она съела? – недоумевали соседи.

– Ничего особенного, просто сыром объелась! – с апломбом отвечала Йетта. – Уверена, что сыром. Когда его переешь, всегда так бывает. Со мной тоже такое случалось.

– Да какой там сыр! – возражали ей. – Шишку себе набила, от этого и тошнит.

Всю ночь в доме слышался топот и движение. Женщины остались внизу и дежурили у постели Зораиды; Саверио отправился на поиски льда; Йетта спала с открытым ртом на стуле; Анжилен сидел на улице и рассказывал всем, кто еще не слышал, о храбрости Томмазо, который даже львов не испугался; Арнальдо сновал вверх и вниз по лестнице с термометром и нагонял страх на женщин, разглагольствуя о сотрясении мозга.

Все терялись в догадках, недоумевая, кто бы это мог так садануть Зораиду? Под конец Розе стало невмоготу слушать это, н она выпалила:

– Это я! Я стукнула ее башмаком. Вон они мне так велели.

– Я!? Я тебе сказала, чтобы ты стукнула башмаком Зораиду? – возмущенно закричала Нунция. Даже Йетта ввязалась в спор и принялась что-то вопить. Голоса становились все громче, посыпались взаимные упреки, объяснения и опровержения, так что ничего уже нельзя было понять, ибо все говорили одновременно и слушали только себя.

Вдруг весь дом вздрогнул, словно от взрыва, во двор посыпались искры, и стало светло. Оказалось, что это всего-навсего ракеты, припасенные для фейерверка, которые случайно взорвались в переулке. К счастью, ничего не произошло, и жители дома номер одиннадцать отделались легким испугом. Однако мужчины на всякий случай облазили чердаки, чтобы убедиться, что нигде ничего не загорелось, и только глубокой ночью во дворе наступила, наконец, тишина.

Из открытых окон слышался привычный храп спящих. По тому, как изменились рулады, которые выводил Анжилен, можно было заключить, что он перевернулся на другой бок. Сверху доносился кашель учителя и дребезжащие трели, очень похожие на далекое стрекотание кузнечика, издаваемые Нервной, которая страдала астмой и спала у самого окна.

В комнатах Саверио слышалось попискивание мышей и шум передвигаемых башмаков, словно они принялись расхаживать сами собой.

11

Ребята, конечно, постарались вовсю использовать в своих интересах сумятицу того памятного воскресенья и предоставленную им свободу.

С корзинкой, полной бутылок лимонада, в красном берете, по которому его легко было узнать даже издали, Ренато шнырял в толпе в сопровождении своих братьев и нескольких верных друзей, окружавших его плотной защитной стеной, когда требовалось поставить корзинку на землю, чтобы открыть бутылку или отсчитать сдачу. Юноше не раз приходилось относить пустые бутылки и снова наполнять корзинку, так что к вечеру его карманы раздулись от мелких монет. Он то и дело совал туда руку и, позвякивая медяками, с гордостью говорил:

– Чистый заработок! В магазине уже за все заплачено!

Для Ренато этот день был отравлен только одним – участием Рыжей в соревнованиях по бегу. Ему было очень неприятно, что девушка выставила себя на посмешище этой неблагодарной толпе. Однако его горечь несколько смягчало подавляющее превосходство Рыжей на беговой дорожке и ее блестящая победа.

К вечеру у Ренато собралось уже достаточно денег, чтобы свести Грациеллу в «луна-парк». Он сказал об этом девушке, и та после некоторого колебания согласилась. Для Ренато эта нерешительность имела глубокий смысл и приятно взволновала его.

Это было уже настоящее свидание, нисколько не похожее на встречи между здешними ребятами. Раньше было так. Кто-нибудь кричал: «Айда на канал!», и бежали все. А сегодня они увидятся наедине, по секрету от всех. Рыжая и Ренато сразу почувствовали это. Когда взоры их встречались, они краснели и поэтому избегали смотреть друг на друга.

Окончив торговлю и придя домой, Ренато подсчитал выручку и, отделив некоторую часть своим телохранителям, гордо положил на стол пригоршню монет.

– Вот, – сказал он, – может, кто захочет вечером посмотреть «путешествие», вот, пожалуйста.

После этого он принес тетке Нерине пачку мороженого, которое, пока он нес его, растаяло, и начал готовиться к свиданию. Слышно было, как он насвистывал, стараясь мокрой ладонью пригладить свои непослушные вихры, потом ругался, едва не удавив себя галстуком, который повязывал впервые в жизни, наконец выскочил за дверь и, прыгая через несколько ступеней, помчался встречать Грациеллу. Ренато должен был ожидать девушку у дверей внизу, но у него не хватило терпения, он поднялся к ней, постучал и предстал перед ее теткой.

– Я за Грациеллой, – выпалил он, – провожу ее в парк.

– Смотрите, недолго только, – проворчала женщина, едва взглянув на него.

– Ведь она со мной, – заметил юноша. – А уж со мной – будьте спокойны.

В этот момент на деревянной лестнице, ведущей к кухне, появилась Рыжая. Ренато в изумлении уставился на нее. Лицо девушки, бледное от природы, под толстым слоем пудры стало совершенно белым, и из этой меловой поверхности, словно два отчаянных крика, вырывались красные губы и безбожно подведенные черные глаза.

– Что… что это ты наделала? – в ужасе пролепетал Ренато.

Девушка, которая, по-видимому, ожидала совсем другого приема, слегка вздрогнула, но сейчас же холодно улыбнулась. Подражая своей любимой кинозвезде, она покачивающейся походкой подошла к Ренато и окинула его высокомерным взглядом.

– Тебе что-нибудь не нравится? – спросила она. – Можешь тогда идти один.

– Нет, нет! – поспешно сказал Ренато. – Мне показалось, что ты немного испачкала в извести эту, как ее… руку. А для меня все отлично.

– Господи Иисусе! – воскликнула всегда молчаливая тетка. – Посмотри на себя! Как есть чучело!

У Грациеллы, готовой взорваться, задрожали губы, хотя она изо всех сил старалась улыбаться, и Ренато, чтобы предупредить готовую разразиться бурю, поспешно потащил девушку к двери.

– Теперь так модно! – с натянутой веселостью крикнула Рыжая. – До свидания!

Не говоря ни слова, они спустились по темной лестнице и только выйдя в переулок, взглянули друг на друга и улыбнулись. Ренато взял девушку под руку и, стараясь сдержать свой обычный шаг посыльного, направился по переулку мимо сидящих у своих дверей соседей.

Он был в новом галстуке, она – с тяжелым грузом туши на ресницах. При их приближении пораженные соседки переставали судачить и замолкали, что еще больше увеличивало замешательство молодых людей и мешало им быть такими, как всегда.

Очутившись возле палаток и балаганов, они вздохнули свободнее, тем более что встретили здесь своих всегдашних друзей, соседских мальчишек и девчонок, которые откровенно дивились происшедшей в них перемене. А сидя в баре за стаканом апельсинового сока, они окончательно почувствовали себя счастливыми. Ренато звякнул по столу монетой, оставленной на чай, и Рыжая почувствовала гордость за своего спутника.

По обоюдному согласию они выбрали гигантские шаги. Вместе с ними крутились и другие пары. Рыжая, наблюдая из-под своих тяжелых ресниц, как девушки, визжа, цепляются за своих кавалеров, только презрительно кривила губы. Такими пустяками ее не испугаешь. А прибегать к такой уловке для того, чтобы прижаться к Ренато… даже если бы ей действительно захотелось прижаться, она бы никогда не стала.

Сжав губы и высоко подняв голову, она смело; встречала своими длиннющими ресницами, закрывавшими чуть ли не полщеки, бешеные удары ветра, в то время как Ренато безуспешно старался сохранить свою прическу и удержать галстук, бивший его по лицу. Это была единственная его забота. А вообще он был счастлив этим невинным развлечением, близостью Рыжей и сознанием, что она принарядилась для него.

Они слезли только после того, как совсем обалдели и оглохли от бесконечного кружения и криков, и вместе стали протискиваться сквозь толпу. Возле клеток со львами они задержались, и Ренато, желая разозлить Анжилена, предложил подразнить его собаку, но Рыжая заявила, что от этих львов очень плохо пахнет и у них, наверно, гнилые зубы, после чего молодые люди сейчас же двинулись дальше.

В толкучке около балагана с привидениями они встретили Зораиду, которую женщины, поддерживая под руки, выводили из дверей. Глядя на нее, Грациелла заметила:

– Даже тут и то не может, как все люди. Куда ни придет – везде как ненормальная.

Они пошли дальше, разговаривая о гладильщице, и Грациелла с искренней горечью поделилась с юношей своим убеждением, что все мужчины – негодяи. Эти слова задели Ренато за живое. Они пошли вдоль канала, в спокойной воде которого плавала луна, присели на ветхие мостки и стали кидать камушки в горластых лягушек, чтобы заставить их замолчать. Потом наступила томительная пауза.

Смущенный Ренато спрашивал себя, что ему мешает чувствовать себя с Грациеллой так же свободно, как раньше, а девушка ждала, чтобы заговорил Ренато: ей хотелось услышать его голос, услышать какое-то новое слово, она ждала этого слова, понимая, что тогда все изменится и ее жизнь станет полнее и красивее. Но она вела себя с Ренато так же, как с Зораидой, ни словом не ободряла его, не помогала ему заговорить и своим молчанием только усиливала его замешательство.

Ренато терзал свой галстук, минуты проходили за минутами, и его положение становилось все глупее и нелепее. Он сознавал, что чем дольше тянется их молчание, тем труднее нарушить его какой-нибудь прозаичной фразой и тем труднее вернуться к тому обычному тону, которым они разговаривали раньше. Они почти одновременно повернулись друг к другу: он, чтобы сказать что-нибудь галантное, она – с намерением ехидно спросить, не собирается ли он кидать камни в лягушек до рассвета. Лицо девушки оказалось совсем близко и, преодолев смущение, Ренато поцеловал ее. Рыжая уже подставила губы и закрыла глаза, но этот слабенький, неумелый поцелуй, который пришелся ей где-то около носа, вдруг разозлил ее. Она с досадой подумала, что все ее труды пошли прахом, потому что, конечно, пудра теперь слетела. Ренато повторил свою попытку, которая закончилась таким же плачевным результатом, и глупо засмеялся, стараясь скрыть свою робость и немножко подбодрить себя. Но оба чувствовали неудовлетворенность, обоих разбирала злость, и стало вдруг грустно.

Они пошли обратно, к людям; их разговор стал вдруг отрывочным и принужденным, они избегали касаться случившегося и пытались шутками преодолеть охватившую их необычную грусть.

Уже начали гасить огни, когда они вышли из «луна-парка» и отправились домой. В переулке не было ни души. Проходя мимо дома номер одиннадцать, они заметили во дворе свет и необычную суету, но не остановились и молча прошли дальше. Войдя в свое парадное, Рыжая повернулась к Ренато, чтобы попрощаться и поблагодарить его, и тут юноше показалось, что в ее голосе зазвенели слезы. Ренато чувствовал, что стоит ему заговорить – и его голос станет таким же. Он не понимал, что с ним происходит, и от этого ему становилось еще тяжелее. Порывисто обняв Грациеллу, он прижал ее к себе.

Так они и стояли молча, даже не целуясь, только тесно-тесно прижавшись друг к другу – так тесно, что обоим стало трудно дышать, – стараясь этой близостью победить свое смущение. В этом объятии нашла выход их взаимная жажда чистого и радостного чувства, в нем было желание избавиться от досадной неудовлетворенности первого поцелуя и взаимное прощение. Но самое главное, это объятие говорило им, что они нашли и понимают друг друга, что они готовы идти вместе.

Придя домой, Грациелла взглянула в зеркало и, мурлыча песенку, стала стирать со щек две черные полосы. Должно быть, Ренато, обнимая ее, нечаянно стряхнул с ее ресниц лишнюю тушь, но она успокоилась, вспомнив, что на лестнице было темно, и он, наверное, ничего не заметил. Высунувшись в окно, чтобы позвать Биджу, она увидела, как в окошке соседнего дома, которое тоже выходило на крышу, зажёгся свет и появился Ренато. Стирал со щек губную помаду, он смотрел на нее поверх разделявших их крыш и весело махал рукой. Теперь, когда не нужно было ни о чем говорить, потому что на таком расстоянии все равно ничего не было бы слышно, он снова стал развязным, насмешливым мальчишкой. Махнув на прощание рукой, он потушил свет. Рыжая тоже закрыла окно. Все уснуло, кроме Биджи, притулившейся на черной крыше, да луны, которая молчаливо смотрела на землю.

12

В Переулке Солнца двери всегда открыты, почти все дворы – проходные, балконы, которые обычно тянутся вдоль каждого дома, разделяются лишь веревочками, а крыши приводят к слуховым окошкам, за которыми тоже живут. Поэтому никто не может обособиться и не замечать живущих вокруг него людей. Здесь самое маленькое происшествие сейчас же становится общим достоянием и подвергается обсуждению. Каждый толкует его на свой манер, судачит, спорит, а в заключение всегда говорит: «Мне-то, положим, Все равно. Я это просто к слову». На что собеседник неизменно отвечает: «Кому вы это говорите? У меня своих бед хватает. Некогда мне в чужие дела влезать».

И все уверены, что это действительно так. Попробуйте обвинить кого-нибудь, в том, что своими пересудами он подталкивает дальше колесо сплетни, и он сочтет это за клевету. И все-таки любая новость мгновенно докатывается до самых отдаленных уголков, для нее словно не существует расстояния, особенно если случилось что-нибудь, что берет за сердце или чем-то вдруг очень трогает. В таких случаях из каждого самого темного закоулка нежданно-негаданно приходит полная величайшей человечности и великодушия поддержка. Так невзрачный, покрытый колючками куст за одну ночь вдруг преображается, расцветая огромными нежными цветами.

Именно так случилось с Блондинкой.

Никто никогда не питал к ней симпатии. Слишком уж она была замкнутой. И из дому она выходила в такое время, когда ее никто не мог встретить, и на балконе своем никогда не оставалась, чтобы поболтать с соседками, даже из окошка никогда не высовывалась, если во дворе кто-нибудь слишком громко смеялся. Из всего переулка она одна ухитрилась отгородиться от людей четырьмя стенами своей комнаты и сделать их непроницаемыми. За это-то на нее и обижались.

Однако теперь положение изменилось, потому что Блондинка заболела.

Доктор уже много раз навешал ее, и как только во дворе раздавались его шаги, женщины бросали свои дела, высовывались из дверей и выбегали на лестницу, стараясь по его лицу догадаться о последних новостях.

Доктор, проклиная каждую сбитую ступеньку, сухо отвечал на приветствия, и никто не осмеливался остановить его и расспросить.

Между тем из комнаты Блондинки все чаще слышался кашель. Кашель был упорный, жалобный, как безутешный плач ребенка. Этот кашель глухо отдавался под темной аркой ворот и слышался даже в переулке.

И вот однажды, когда Арнальдо только что вернулся домой, перед ним появилась Нунция.

– Что у вас случилось? – спросила она. – Нужно вам чем-нибудь помочь?

Однако ей достаточно было оглянуться вокруг, чтобы понять, что помочь нужно, даже очень нужно. Она сразу же забрала целую охапку грязного белья и подняла на ноги всех женщин.

Зораиду не пришлось просить поштопать и погладить. Йетта принялась бегать вверх и вниз то с горячим молоком, то мясом для супа. Через несколько часов уже весь дом был в распоряжении больной, Йоле, обремененная большой семьей, с которой она и без того еле справлялась, не имея возможности уделять Блондинке столько времени, сколько другие, и желая скрасить ее одиночество, отдала ей своего дрозда, предварительно тщательно почистив клетку. Нерина молилась за нее, а учитель послал книги, чтобы больной не скучно было лежать.

Блондинка превратилась в Марию, и за короткое время о ней стало известно все.

После скандала она должна была уйти из родного дома и из своей деревни («Бедняжка!», «А какой все-таки подлец!», «И родители тоже хороши! Выгнать родную дочь в таком положении!»). Ребенок родился в родильном доме, а потом умер в приюте, куда пришлось его отдать, потому что у нее не было молока. Одна, без работы, больная, она рискнула попытать счастья в городе, но нашла там сперва голод, а потом Арнальдо, который стал для нее опорой.

На глазах у женщин, слушавших эту историю, были самые искренние слезы.

А он, Арнальдо, поставил ей условие: никаких отношений с соседями, чтобы не было сплетен. Правда, ни в чем другом он ей не отказывал и обращался с ней хорошо. Но вот уже несколько месяцев, как старая болезнь обострилась, и теперь Мария была уверена, что умрет.

Она говорила безразличным тоном, как человек, которому уже все равно, и от этого тона у женщин, присутствовавших при разговоре, разрывалось сердце. Они наперебой старались ободрить, поддержать бедняжку комплиментами, супами, ложью.

– Ну, ну! В ваши-то годы? – говорили они. – Смешно слушать даже! В вашем возрасте не хочешь, да выздоровеешь!

Теперь дверь Арнальдо была открыта для всех. Возвращаясь с работы, парикмахер каждый день заставал у постели больной новую сиделку. Когда была очередь Нунции, то и для него находилась тарелка горячего супа. Он молча ел, все время чувствуя на себе внимательный взгляд прачки, которая, скрестив руки, стояла в стороне и ждала, когда он кончит. После этого начинался допрос.

– Ну и как же? – спрашивала она. – Что же ты теперь собираешься делать? Ведь нужны деньги.

Арнальдо, однако, всегда был на мели.

– Но в конце-то концов работаешь ты или нет? – не унималась Нунция.

– Работаю, да, работаю, – отвечал он. – Но долги-то я должен платить?

– Какие долги?

– Да мебель эта! Если я не буду платить, ее заберут. А моя бедняжка в таком положении, что наверняка не перенесет этого. Если же я плачу за мебель, то мне не на что покупать лекарства. А так она еще скорее помрет.

Эта мебель, купленная для Марии, но уже не радовавшая ее, стала дорога всем. Каждая женщина, живущая в доме, не раз стирала с нее пыль, осторожно водя тряпочкой по полированной поверхности, и каждая, уходя, задерживалась у большого зеркала, в котором можно было видеть себя всю, с головы до ног.

Когда подошел срок платить очередной взнос, жильцы объединились, общими силами наскребли нужную сумму, и один вексель был погашен. Однако чтобы сделать это, каждый отдал последнее, и, конечно, у всех – у одних раньше, у других позже – подошел такой момент, когда они, стыдливо пряча глаза, вынуждены были смиренным голосом напоминать Арнальдо, что если он может… то хорошо бы… но если не может, то пусть считает, что никакого разговора не было. Арнальдо не успел еще до конца расплатиться с долгами, а уже приближался срок следующего взноса.

Или платить, или потерять мебель. И это как раз в то время, когда Мария, прикованная к своей огромной сияющей кровати, окруженная сверкающими зеркалами, готова была вот-вот угаснуть.

У соседей не оставалось больше ни гроша, но положение было слишком тяжелым, чтобы сидеть сложа руки. Посоветовавшись, решили обратиться к Темистокле, который, как говорили, дает деньги под бешеные проценты.

Вести переговоры послали Йоле, но она вернулась ни с чем. Темистокле заявил, что денег у него нет. Однако, по слухам, денежки у него водились, и не малые! Не он разве ссудил Ремо, когда тот решил заново переделать свое заведение? И ведь Ремо уже расплатился, дав в придачу порядочный куш.

Решили, что Йоле не сумела добиться, и снарядили новую делегацию в составе Нунции и учителя.