Текст книги "Чистое и порочное"
Автор книги: Сидони-Габриель Колетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
В пору достаточно жгучей ревности я тоже подвергалась опасностям. Моя соперница, неуверенная в своей удаче, усиленно думала обо мне, и я усиленно думала о ней. Но я неосмотрительно позволила себе вернуться к писательскому труду, который призывал меня, и забросила другое занятие, заключавшееся в противоборстве и ежедневном подспудном вызове. Одним словом, я отложила свои проклятия на три-четыре месяца, в то время как госпожа X. отдавала колдовству всё своё время. Одинаково несхожие результаты не заставили себя ждать. Для начала я свалилась на дно траншеи, вырытой на площади Трокадеро, а затем подхватила бронхит. Далее я забыла в метро, по дороге в издательство, последнюю часть своей рукописи, дубликат которой не сохранила. Затем таксист не вернул мне стофранковую купюру, которую я попросила его разменять, и умчался, оставив меня ночью, под дождём, без единого гроша. Загадочная болезнь унесла трёх моих ангорских котят…
Мне было достаточно стряхнуть с себя непростительную беспечность и возобновить равноценный обмен ментальной энергией с госпожой X., чтобы цепочке зловещих случайностей пришёл конец. Мы вновь зажили в добром несогласии и жили так до тех пор, пока наша связь не разрушилась и пространство между нами перестало быть полем, насыщенным дьявольскими лучами, звуковыми волнами, эфиром, испещрённым нависшими знаками… Я не одна сожалела об этом, ибо мы стали сражаться без былой неприязни. Время вознаграждает почтенных соперников. Моя соперница, переставшая быть таковой, принялась мило рассказывать мне анекдоты, забавлявшие только нас двоих:
– Однажды, когда я ехала в Рамбуйе, чтобы вас убить…
Продолжение этой истории походило на весёлый водевиль, в котором фигурировали ушедший из-под носа поезд, сломавшаяся машина, дамская плетёная сумка из золотых колец, дно которой прорвалось, исторгнув на мостовую Рамбуйе неуместный револьвер, а также неожиданные встречи, приятель, прочитавший в сине-зелёных глазах госпожи X. намерение убить человека и отговоривший её, пустив в ход задушевную дипломатию…
– Дорогая моя, – вскричала она, – сосчитайте все эти бесчисленные преграды, воздвигнутые между нами в Рамбуйе судьбой! Вы не станете отрицать, что они ниспосланы нам провидением?
– Упаси меня Бог! Особенно одно обстоятельство, о котором мне грешно было бы забыть.
– Какое обстоятельство?
– Дело в том, что я не ездила в Рамбуйе. В том году и ноги моей там не было.
– Вы не были в Рамбуйе?
– Не была.
– Ну и ну! Это предел!
От этого «предела» в её сине-зелёных вопросительно глядевших на меня глазах вновь неведомо почему разгорелся огонёк былой ненависти. Но то была лишь короткая вспышка. Мы напрасно пытались – и напрасно пытаемся по сей день – смутить друг друга грубыми противоречиями, вызывающим тоном, который не вяжется с нашими спокойными речами, – вскоре мы вновь приходим к сердечному согласию. Крепким узам юношеской ненависти больше не суждено нас роднить.
Я уже не перекидываюсь и никогда больше не буду перекидываться язвительными угрозами через голову и сквозь тело мужчины ни с этой красивой блондинкой, ни с той кроткой шатенкой, ни с одной другой женщиной: я не буду обмениваться с ними зеркальными отражениями и неутомимо посылать в них разряды, поражавшие самого любовника… «О чём ты думаешь?» – говорил он им. Они думали обо мне. «Где это вы витаете? – спрашивал он меня. – На луне?» Я же находилась подле одной из своих соперниц, которую трясло от моего незримого присутствия. Ни они, ни я ни в чём не нуждались; у всех нас были одни и те же заботы.
«Он» царил на полпути между нами, в нейтральной зоне, являясь скорее ставкой в игре, чем судьёй. «Мужчины» не любят искусной игры и опасаются ярости двух самок, прочно удерживающих свои позиции. Но в любой игре, какой бы страшной она ни была, необходим азарт. Игра требует от нас спортивных качеств и ровного расположения духа, даже когда наша душа жаждет крови. Я не обладаю ни единым качеством игрока и никогда не отказывала себе в фантазии или запрещённых ударах, которые не следует расценивать как ошибки или нарушение гибких правил игры. Я совершила лишь одну настоящую ошибку, повторила её и была за это наказана. То была справедливая расплата. Говорят, что нельзя никому дарить ни лодок, ни птиц. Я позволю себе добавить: и мужчин тоже. Прежде всего потому, что мужчина – как бы он ни божился над нашей головой, как бы ни присягал на Святом Писании – никогда не является нашей собственностью. Даже если он с радостью позволяет себя отдать, в глубине души он никогда нам этого не простит. И оказывается, поскольку он редко прощает счастливой обладательнице, в чьи руки перешёл, что самоотверженность в очередной раз всё испортила.
Постарайтесь подобно мне отвлечь любовную силу от её цели, чтобы она служила радостному умерщвлению плоти, этакому упоительному равноправию, и вы увидите, как одновременно с законным эгоизмом пары исчезнут шипы пышного и буйного цветка под названием ревность.
Как расценил бы добровольное отречение от постельных полномочий какой-нибудь духовник? Я знаю, что он ответил бы, хотя у меня не было официального исповедника. Он, как и я, пришёл бы к мысли, что вокруг некоторых благодушных супружеских пар ощущается затхлая атмосфера лжесемьи, сомнительной опеки и более чем двусмысленного спокойствия… Можно ли жить с равнодушием? Так же, как с пороком, причём последний ничего от этого не теряет.
Сколько времени потрачено на отпущение грехов!.. Нет ничего более нелепого, чем то, что в книгах называется «гармонией любовного треугольника». Неприличные позы и акробатические этюды «человеческой пирамиды» быстро приводят в уныние шаткие полигамные семьи. Можно ли внушить женщине, какой бы беспутной и глупой она ни была, что один плюс один равняется трём? Некая бесстрастная и безнравственная наблюдательница, не лишённая проницательности, утверждала, что в чувственном трио всегда находится один обманутый, а зачастую таких обманутых двое. Я предпочитаю считать того, кому постоянно изменяют тайным патриархом и скрытым мормоном. Этот паша мелкого масштаба, будучи вечным возмутителем спокойствия, заслужил подобные титулы.
Его грубо сработанная ловушка с приманкой в виде одного только удовольствия захлопывается за ним, если одна из двух женщин, которых он неосторожно соединяет, обладает достаточно твёрдым характером и отказывается в пользу более слабой партнёрши от поединка, который свёл их лицом к лицу, если не сказать: уста к устам. Слабая обычно сдаётся, раскрывается, жаждет быть завоёванной без насилия и облекает подругу простодушным безграничным доверием со словами: «Поверь мне, я чувствую себя невинной, как только перестаю от тебя таиться; теперь я твоя союзница, а не жертва…»
Подобные женские пары встречаются чаще, чем можно предположить. Но они предпочитают хранить свой союз в тайне, пройдя через узкий тоннель и презрев райский путь через Лэнгольн. Нам позволено не ведать о них. Одна из таких рабынь умерла не очень давно. Её подруга буквально угасает на глазах. Она не спешит, не стремится к концу, но и не ищет того, что невозможно найти, на что она никогда не надеялась и что она разъясняет с таким трудом: «Нет, она не была мне как дочь. Разве подлинное материнство всегда застраховано от кратковременных вспышек ненависти? Нет, она не была мне любовницей. Я забывала, что она красива, что мы сошлись наперекор мужчине, испытывая к нему глубокое, всё возрастающее безразличие. Впереди у нас была столь безупречно-чистая бесконечность, что я никогда не вспоминала о смерти…»
Я уловила мгновенный трепет слова «безупречно-чистая», вырвавшегося из её уст, жалобное «у» и ясное ледяное «р». Они не вызвали у меня никаких чувств, разве что потребность услышать ещё раз их неповторимое звучание и эхо, напоминающее звон капли, стекающей, отрывающейся и падающей в водоём. Слово «чистое» не раскрыло мне своего доступного пониманию смысла. Мне остаётся утолять зрительную жажду чистоты прозрачными явлениями, напоминающими о ней: воздушными шарами, жёсткой водой и воображаемыми пейзажами, надёжно скрытыми в глубине массивных кристаллов.
Очерк жизни и творчества КОЛЕТТ
1930–1954
Произведения, вошедшие в настоящий том Собрания прозы, были написаны тогда, когда у Колетт миновал период бурного кипения чувств. Конечно, сказывался уже возраст, но также и то, что у неё сложилась к этому времени прочная и счастливая семейная жизнь с преданным, любящим её мужем, человеком деловитым и умным, Морисом Гудекетом, который был моложе её на 16 лет.
В 30-е годы её литературная деятельность достигает своего расцвета. Она сохраняет великолепную работоспособность и ясность ума до глубокой старости. За этот период (с 1930 по 1954 год) она сумела написать 23 книги. А всего за 54 года творческой деятельности (с 1900 по 1954 год) она выпустила 50 книг художественной и очерковой прозы. И кроме того – четыре тома статей о театре, о спектаклях.
Обретя в жизни некую стабильность и покой, писательница перестала выплёскивать на бумагу свои «сиюминутные» чувства и ощущения, обуревавшие её в момент, когда она садилась за письменный стол. Впрочем, может быть, именно это личное участие автора в судьбах персонажей придавало особую искренность и живую непосредственность всему повествованию, делало его столь непохожим на литературу в привычном понимании.
Теперь она предпочитает писать не только о себе, не только о том, что она сейчас чувствует. Но при этом сохраняет живость и эмоциональность, которые были свойственны её прежним книгам. И достигает этого благодаря высокому писательскому мастерству, сложившемуся за годы её литературной деятельности.
Если попытаться как-то систематизировать написанное Колетт после 1930 года, то можно выявить два направления, характерные для её творчества этих лет. Во-первых, это серия книг, которые представляют собой как бы подведение жизненных итогов, воспоминания о прошлом, написанные в оригинальной форме, далёкой от обычных мемуаров. Второе направление – это романы и новеллы психологического плана.
К началу 30-х годов писательница обрела мировую известность. Её книги переводятся на иностранные языки, по ним ставят пьесы и фильмы. Начинают выходить научные исследования, посвящённые её творчеству. Её стали называть «великая Колетт». На неё посыпались приглашения из разных городов и стран, которые она охотно посещает и читает там лекции, встречается с читателями. Так, в феврале 1930 года она совершает турне по Германии. А летом того же года её как видную фигуру парижского культурного мира приглашает к себе на яхту известный банкир Анри де Ротшильд. Она вместе с Морисом Гудекетом в компании разного рода знаменитостей и «сильных мира сего» совершает на этой яхте круиз по Северному морю до самой Норвегии.
Колетт чувствует себя среди «сливок» общества не в своей тарелке. Она не выносит светской суеты, жизни «напоказ», пустого времяпрепровождения и предпочитает проводить лето у себя в «Мускатной шпалере» на берегу моря, вставать на заре и в сопровождении кота и собаки бежать босиком на пляж, потом весь день работать в саду, заниматься растениями и возиться по хозяйству. Только в этих условиях она по-настоящему отдыхала и набиралась сил. Это у неё шло от матери. Чем больше росла её известность, требовавшая чисто светского общения с высокопоставленными лицами, тем сильнее тянулась она к тому типу человеческого поведения, который воплощала Сидо. Наверное, потому вполне логично, что серию произведений мемуарного характера она открывает книгой воспоминаний о матери («Сидо», 1930). О Сидо она уже писала в книгах «Дом Клодины» (1921) и «Рождение дня» (1928), но там её образ играл скорее вспомогательную роль – позволял выявить и лучше понять внутреннее психологическое состояние самой Колетт, служил для неё как бы своеобразным светлым «маяком», предупреждающим об опасностях.
В новой книге писательница создала живой, очень колоритный образ женщины, которая умела быть счастливой в любви к мужу, к детям, к природе и к животным. Ей не нужны были ни роскошь, ни наряды, ни богатство, ни успех в обществе, а лишь полноценное человеческое существование, до краёв заполненное активной деятельностью и глубокой прочной привязанностью к мужу, к семье, к близким друзьям. Вся атмосфера её жизни и её поведение показаны в этой книге не просто как идеальное состояние, к которому стремится писательница, но и как устойчивая жизненная позиция, утраченная или сильно деформированная в современной действительности. Это, по сути дела, тот тип человеческого поведения, о котором тоскуют во второй половине XX века, в эпоху нарастания нравственно-экологического движения. Поэтому можно сказать, что образ Сидо, созданный Колетт, обретает сегодня новую жизнь.
Почти одновременно с книгой «Сидо» выходит сборник рассказов Колетт «Двенадцать разговоров животных», который также может быть до некоторой степени отнесён к циклу воспоминаний. Писательница включила в него целиком свою раннюю книгу «Семь разговоров животных» и добавила несколько более поздних рассказов. Так, например, в сборник вошёл замечательный рассказ «Собака», написанный в годы первой мировой войны. Солдат, вырвавшийся ненадолго из окопов в Париж, бросается в дом своей возлюбленной, которой он оставил, уходя на фронт, свою собаку. И обнаруживает, что собака ждёт его и любит, а возлюбленная ему изменяет. Об искренней и бескорыстной привязанности животных к людям Колетт пишет не только в рассказах этого сборника, но и во многих других своих книгах.
Среди них один из лучших её романов – «Кошка» (1933), следующее после романа «Вторая» произведение из цикла поздней психологической прозы Колетт. Здесь она рассказывает удивительную историю о том, как Камилла стала ревновать своего мужа Алена к кошке, которую он очень любил. А кошка в свою очередь ревнует её к своему хозяину. В романе изображено единоборство двух «соперниц», которое заканчивается весьма драматично. Этот конфликт даёт возможность автору ярче высветить характеры Камиллы и Алена, передать напряжённость их отношений. Книга имела огромный успех, неоднократно переиздавалась и была сразу же переведена на несколько языков.
Что же касается мемуарной серии, то вслед за Сидо на её страницах предстали те женщины, которые поддержали Колетт и спасли от отчаяния и мрака, когда её оставил Вилли. Речь идёт о жрицах Лесбоса, о дамах, которые собирались в аристократических салонах Парижа во времена «Прекрасной эпохи» и предавались утехам лесбийской любви.
Книгу Колетт назвала «Эти удовольствия». Она была опубликована в 1932 году. Но в новом издании 1941 года она вышла под названием «Чистое и порочное», под которым и вошла в полное собрание сочинений писательницы.
Это сборник небольших лирических очерков, отдельных воспоминаний или просто диалогов, объединённых общей тематикой. Здесь можно найти портрет той самой Мисси (маркизы де Бельбёф), с которой Колетт жила с 1906 по 1911 год. Она вспоминает её с нежностью, раскрывает сложность и глубину её характера. В книге выведена ещё одна её близкая подруга той поры – поэтесса Рене Вивьен, женщина редкой красоты и трагической судьбы. Она отвергала влюблённых в неё мужчин и страстно любила женщин.
Колетт пытается объяснить это явление. По её мнению, это происходит от невыносимого одиночества молодой девушки, брошенной жены или же просто несчастной супруги, ставшей жертвой неудачного брака. Она вспоминает и свою судьбу, свои неудачи в первом браке.
Она не осуждает сторонниц однополой любви, пишет о них с тёплым сочувствием, понимая их проблемы. Колетт не раз говорила, что книга «Чистое и порочное» – её любимое произведение, она вложила в него свою душу, писала его особенно взволнованно и искренне.
Её восторга не разделяли, однако, некоторые читатели журнала «Гренгуар», в котором печаталось это произведение. Едва вышло несколько номеров, как раздались голоса протеста и перепуганный редактор прекратил публикацию. Текст вышел вскоре отдельным изданием.
Вспоминая молодые годы в книгах «Сидо» и «Чистое и порочное», Колетт не могла обойти молчанием своё первое замужество. В том и в другом произведениях она упоминает о Вилли, но решает посвятить этому важному этапу своей биографии отдельную книгу и начинает уже в 1933 году над ней работать.
В 1936 году она её публикует под названием «Мои ученические годы». В этой книге, более похожей на обычные мемуары, она вспоминает о себе, о своих чувствах тех лет. Создаётся интересный образ молодой Колетт, наивной, искренней, по-глупому влюблённой в мужа, постепенно осознающей его пустоту и полную безнравственность. Вилли, естественно, занимает в книге центральное место, передана атмосфера элегантного аморализма, присущая Парижу тех лет.
Но, несмотря на болезненные обиды, явно не забытые ею, и почти не скрываемое презрение к Вилли – пустому, «словно надутому изнутри», – она всё же постаралась дать ему более или менее объективную характеристику. Она рассказала о том, как он заставил её писать, включив в число работающих на него «литературных негров». Он при этом не был совсем уж бездарным, умел писать и сам, только ленился, предпочитал любовные развлечения с юными девушками. Вилли при всей своей безалаберности всё же не только приучил, но и научил Колетт заниматься литературным трудом. У неё самой не было к этой деятельности ярко выраженной склонности. Не будь напористого и безжалостного Вилли, она не усидела бы за столом. Но он заставил её стать писательницей. А если бы ей достался другой муж, то Франция недосчиталась бы одной из самых ярких литературных звёзд.
В 30-е годы она продолжает работать в жанре психологической прозы и пишет дилогию «Дуэт» (1934) и «Гнёздышко» (1939). В этих книгах, уже никак не соотносимых непосредственно с её биографией, вновь рассматриваются трудные проблемы семейных и любовных отношений, порой чреватых трагедией, как это произошло в семье Мишеля и Алисы (роман «Дуэт») после десяти лет счастливой семейной жизни, когда Мишель, обнаружив письмо от её любовника, воспылал мучительной ревностью. Алиса же продолжает искренне любить мужа, её измена была случайна, просто она поддалась однажды своей женской слабости. Но Мишель ясно осознаёт, что у него в жизни нет ничего, кроме любви к Алисе, что это смысл его существования. И коль скоро она его перестала любить, как он думает, то он не может больше жить.
Писательница уже не впервые анализирует чувство ревности в своих произведениях. Оно ей было хорошо знакомо ещё с тех времён, когда она была женой Вилли, а потом и барона де Жувенеля – мужчин, склонных к полигамии, лишённых твёрдых моральных устоев. Она показывает, какое разрушительное действие оказывает это страшное, подавляющее личность чувство. И если в романе «Вторая» героиня его побеждает, преодолевает ревность, то здесь, напротив, хороший, порядочный человек из-за неё гибнет. Это роман – отнюдь не в защиту чувства ревности.
Во второй части дилогии – в романе «Гнёздышко» – овдовевшая Алиса в поисках утешения после смерти мужа возвращается к своим сестрам в их дом, где провела вместе с ними детство и юность. У всех четырёх сестёр не очень удачно сложилась личная жизнь. У каждой – свои проблемы. Им приходится нелегко в этом неуютном, холодном и враждебном мире. Их согревает лишь любовь друг к другу, теплота «гнёздышка». Только любовь, взаимопонимание и привязанность близких людей могут стать своеобразным «оазисом», островком спасения в безжалостной, жестокой действительности. Колетт верно уловила это стремление к поиску анклава человечности, которое станет одной из ведущих тенденций литературы XX века.
Как бы ни была, однако, продуктивна писательская деятельность Колетт в 30-е годы – три книги мемуарного характера, три психологических романа, два сборника новелл, – она не ограничивается ею и занимается ещё множеством дел, в основном из-за материальной необходимости. Несмотря на мировую известность, Колетт не могла прожить только на свои гонорары.
Нужно сказать, что у её мужа был хороший доход от продажи драгоценностей, он мог бы обеспечить ей возможность писать книги, не гонясь за заработком, но случилось так, что экономический кризис, разразившийся в 1929 году, полностью его разорил. Его фирма прекратила своё существование. Пришлось ему продать даже машину (ту самую, на которой он привёз Колетт в Париж в 1925 году), съехать с дорогой квартиры на улице Божоле в центре Парижа с видом на Пале-Руайяль. Они перебрались в отель «Клэридж» в районе Елисейских полей. Это оказалось дешевле, чем снимать или покупать квартиру. И к тому же можно было не нанимать слуг, ибо обслуживание входило в счёт отеля. Здесь они проживут пять лет, с 1931 по 1936 год. Здесь Колетт отметит своё шестидесятилетие.
Но возраст пока не мешает ей много и успешно работать. Она продолжает писать и в газеты – в основном театральные рецензии. Они вместе с Морисом стали посещать различные театры Парижа. Свои впечатления она излагала в коротких, эмоциональных, ярких статьях. Ей предоставили постоянные рубрики сразу несколько печатных изданий. Она создала особый жанр лирической рецензии, полюбившейся читателям. Колетт стала, таким образом, профессиональным театральным критиком, ежегодно выпуская сборники театральных рецензий «Чёрный бинокль». С 1934 по 1938 год было опубликовано четыре книги.
В те же годы она активно пишет сценарии. В 1931 году с её участием был написан сценарий фильма по роману «Странница», который вышел на экраны в 1932 году. С 1931 по 1933 год она создаёт три оригинальных сценария для фильмов и присутствует на съёмках этих фильмов. В одном из них участвует в качестве ассистента режиссёра её дочь – Колетт де Жувенель, которую устроила здесь работать мать, чтобы побыть с ней вместе.
После окончания учебного заведения в Англии девочка вернулась во Францию и жила зимой в Париже, а летом – в своём замке. Анри де Жувенель в 1933 году получил назначение послом в Рим и хотел взять с собой дочь, но та неожиданно отказалась. Хотя после развода родителей она воспитывалась бароном и его семьёй в ненависти к матери, она сохранила к ней тёплые чувства.
По возвращении дочери из Англии они с матерью стали часто видеться. С начала 30-х годов и до конца жизни писательницы между ними сохраняются близкие, дружеские отношения.
В 1935 году Колетт де Жувенель выходит замуж за доктора из городка, расположенного рядом с замком, и буквально через два месяца разводится с ним, так как он вызвал у неё непреодолимое физическое отвращение. Мать тяжело переживает трагедию дочери, старается её развлечь и утешить.
Но долго заниматься дочерью у неё нет времени. Дело в том, что в 1932 году она вместе с Морисом Гудекетом создала акционерное общество, финансировавшее «Салон красоты» под вывеской «Колетт», и магазин косметики при этом салоне. Ещё в бытность свою артисткой мюзик-холла она освоила искусство грима и всегда талантливо и умело гримировала себя сама. Теперь она решила использовать этот опыт и своё мастерство. В салоне она стала лично делать клиенткам макияж и учить молодых помощниц этому искусству. Сделать себе «лицо» у самой Колетт, знаменитой писательницы, показалось многим заманчивым. От посетителей не было отбоя. Владелица салона какое-то время почти не занимается ни литературой, ни театром, а только косметикой. Фирма расширяет свою деятельность за пределы Парижа. Колетт с мужем разъезжают по городам (где она по пути читает лекции как писательница), рекламируют и продают товары своей фирмы и кое-где создают филиалы парижского «Салона красоты».
Косметическая фирма «Колетт» просуществовала несколько лет (с 1932 по 1938 год). Всеми её коммерческими делами занимался Морис Гудекет, а его супруга определяла стиль и способы работы с клиентками разных типов. Это занятие отнимало у неё много времени и мешало ей писать. Но несмотря на все усилия Колетт и её мужа, им не удалось надолго закрепить первоначальный успех своего «Салона красоты». Слишком уж велика была конкуренция: Франция кишела такими салонами. Кроме того, Колетт всё же была более талантливой в области литературы, чем в косметике, и довольно скоро немало клиенток разочаровалось в её стиле – слишком он был утрирован, преувеличен, как бы отмечен излишней пылкостью, что делало лицо чересчур ярким, на грани вульгарности.
В 1938 году «Салон красоты» пришлось закрыть, он не выдерживал конкуренции.
Неудавшаяся коммерсантка и косметолог брала реванш в более близкой ей сфере – в литературе. Её известность росла, что нашло выражение и в формах её официального признания. Так, в 1936 году её делают «командором ордена Почётного легиона» – это почти самое высшее звание внутри градации Ордена (она стала «кавалером» этого Ордена в 1920 году, «офицером» – в 1928-м). Это высокая государственная награда. Женщина, имеющая этот титул, – вообще редкость. Колетт была третьей за всю историю Ордена.
В том же году её избирают в члены бельгийской Королевской академии языка и литературы на место умершей писательницы Анны де Ноай. Академики и приглашённая светская публика были поначалу шокированы нарочитой простотой наряда кандидатки в Академию, но вскоре все пленились её восхитительно живой, яркой, эмоциональной речью, необычной в стенах этого чопорного и чинного заведения.
В 1935 году произошло очень важное событие в жизни Колетт. Они с Морисом Гудекетом официально вступили в брак, прожив вместе десять лет. Они, может быть, так и продолжали бы жить, не обременяя себя формальной процедурой, но чета собралась в туристическую поездку в США на пароходе «Нормандия». Между тем по американским законам того времени в одном номере гостиницы могли жить только законные супруги по предъявлению документа, подтверждающего их брак. Теперь писательница могла бы называться госпожой Сидони-Габриель Гудекет (побывав уже госпожой Вилли и баронессой де Жувенель). Но она сохранила свою девичью фамилию, которая приобрела слишком большую известность, чтобы от неё отказываться. Её фамилия представляла собою уже как бы национальное достояние Франции.
Незадолго до войны Морис Гудекет после закрытия их косметической фирмы занялся более выгодной торговлей скобяными товарами, благодаря чему они немного поправили свои денежные дела и в 1938 году купили хорошую добротную квартиру в том самом доме на улице Божоле, номер девять, с окнами, выходящими на Пале-Руайяль и его сад. Хотя это был центр Парижа, но квартал, изолированный от шумных улиц и магистралей, был тихим и уютным, овеянным старинной историей Парижа. Эта квартира станет последним местом жительства Колет. В ней она и умрёт в 1954 году.
Приобретя новую квартиру, она расстаётся со своей любимой «Мускатной шпалерой», где проводила каждое лето с 1926 по 1938 годы. Покинула она это место потому, что Сен-Тропез (ближайший к усадьбе городок) стал местом массового туризма, невероятно возросшего после того, как в 1936 году во Франции по решению правительства Народного фронта, которое находилось у власти с 1936 по 1938 год, был введён обязательный оплачиваемый отпуск. Толпы любопытных отдыхающих приходили поглазеть на знаменитую писательницу, заполняли пляжи, делали её жизнь невыносимой. Они с Морисом продали «Мускатную шпалеру», к великому огорчению Колетт, и купили небольшой красивый дом с живописным участком в уединённой местности в центре Франции, возле городка Мере. Усадьбу они назвали «Парк». Там в сентябре 1939 года их и застало начало второй мировой войны.
Когда началась война, Колетт вернулась в Париж. И так получилось, что она не выезжала из него до 1945 года, если не считать нескольких недель отсутствия в июне-июле 1940 года, когда немцы оккупировали северную часть страны и подошли к столице. Тогда многие жители захваченных врагом территорий бросились на юг, подальше от гитлеровцев. Этот поток беженцев назвали библейским термином – «исход». Колетт с мужем и с преданной служанкой Полиной (она работала у неё с 1913 года) поехали в автомобиле к дочери писательницы, которая жила в доставшемся ей по наследству от барона де Жувенеля замке Новель-Кастель рядом с городком Кюрмонт. Там они пробыли недолго. Колетт решила вернуться в Париж, полагая, что немцы их не тронут, учитывая её мировую известность.
Дочь не поехала с ними, осталась в Кюрмонте, а когда туда пришли немцы, вошла в подпольную организацию Сопротивления, проявила немалое мужество и хорошие организаторские способности. Сразу после освобождения Франции её выбрали мэром Кюрмонта. На этом посту Колетт де Жувенель показала свой недюжинный талант руководителя (унаследованный и от отца, и от матери – прирождённых организаторов) и пробыла в должности мэра много лет. Её очень ценили и уважали местные жители. Мать гордилась своей дочерью.
Колетт оказалась права: ни её, ни её мужа немцы в первый год оккупации не тронули. Но возникли другие проблемы: нехватка продовольствия, топлива, освещения, финансовых средств. Сотрудничать с немцами Колетт всё же не стала. Она и в мирное время держалась всегда вдали от политики, а теперь тем более. Но без публикаций статей и книг она не могла бы выжить. И Колетт продолжает публиковаться. Но пишет в основном на бытовые темы, даёт, например, разные кулинарные советы, как дешевле из минимума продуктов приготовить вкусную пищу, помещает рекомендации (в основном в женских журналах), как из подручных материалов сшить одежду, сделать себе красивую внешность в условиях нехватки косметических средств и т. п.
Вместе с тем Колетт ведёт нечто вроде дневника, где записывает разные случаи из окружающей её жизни начиная с июня 1940 года и перемежает эти записи с воспоминаниями о тех или иных эпизодах своей молодости. Все эти тексты ей удаётся, правда, с большим трудом (из-за нехватки бумаги) издать в марте 1941 года в сборнике, озаглавленном «Дневник наоборот». Эта книга может служить ценным подспорьем для знакомства с обстановкой во Франции 1940–1941 годов. Ещё в годы первой мировой войны Колетт создавала живые бытовые картины того, что происходило в стране (наиболее полно это было выражено в сборнике «Долгие часы» – 1917 год), но «Дневник наоборот» – лишь в малой степени хроника событий. Кроме описания поездки на юг во время «исхода» и нескольких зарисовок с натуры, дающих представление о быте оккупированной страны, все остальные части – это воспоминания о прошлом, есть несколько эпизодов с участием Сидо и, конечно, в сборник включены рассказы о животных. Как бы там ни было, эта книга свидетельствовала о том, что Колетт жива и продолжает работать. Не прекращает она писать и психологическую прозу: после романа «Гнёздышко» публикует сборник новелл «Комната в отеле» (1940), состоящий из двух больших рассказов – прекрасных образцов тонкой, вдумчивой психологической прозы, характерной для Колетт.
