Текст книги "Миллионы женщин ждут встречи с тобой"

Автор книги: Шон Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Она меня не заметила, поэтому я ее окликнул. Тогда Бриони сделала безразличное лицо, а потом… улыбнулась. Не знаю почему. Но меня это приободрило. И я пошел вниз по ступеням, испытывая благородную боль в груди. Несмотря на февральский мороз, рукав моего пальто был закатан, чтобы Бриони увидела повязку – неопровержимый довод в пользу ее возвращения, свидетельство моей безграничной любви и попытки самоубийства.

Она посмотрела мне в глаза. В мои любящие и отчаянные глаза. На всякий случай я приподнял руку.

Бриони помолчала немного, а потом крикнула:

– Черт, когда ты оставишь меня в покое?! Идиот!

С этими словами она развернулась на каблуках и пошла в обсерваторию. Несколько секунд я просто стоял на лестнице и тупо глядел на свою забинтованную руку. Потом немного отодвинул повязку и увидел белесые царапины. Они уже заживали, через несколько дней от них не осталось бы и следа.

Подойдя к воротам, я сорвал повязку и выбросил в урну.

Примерно тогда мне и полегчало. Труднее всего пришлось в первые три месяца – говорят, это норма для отношений, которые длились полтора года. Конечно, я грустил о Бриони гораздо дольше, однако такой безысходности и отчаяния больше не испытывал. А шесть месяцев спустя сбрил усики.

Итак, что же происходит со мной теперь? Когда ушла Лиззи? Грусть длится четыре часа. К обеду я уже почти в норме – пора вернуться к интернет-знакомствам. И на этот раз я буду беспощаднее.

Chinalady5 «также доступна в цвете»

Следующие несколько недель я хожу на свидания, которые ни к чему не приводят. В корейском ресторанчике района Примроуз-Хилл я ужинаю с грудастой тридцатилетней архитекторшей. Она с порога заявляет, что очень счастлива, ведь буквально два дня назад познакомилась с мужчиной своей мечты. Я спрашиваю, зачем мы тогда встретились, на что она отвечает, что «все равно решила заскочить». Понятия не имею, к чему все это. Полвечера она, хихикая, эсэмэсничает со своим ухажером, при этом поглядывает на меня и краснеет.

Мы делим счет пополам.

Второе свидание – с умной и симпатичной иранкой, студенткой Кембриджа. Я веду ее в бар, где она заявляет, что все мужчины – вруны и слабаки. Однако любезно позволяет покупать ей выпивку. После двухчасового мизантропического монолога она изрекает: «Полагаю, ты хочешь записать мой номер». Сперва я хочу ответить «да» (все-таки она очень хорошенькая), но потом меня охватывает внезапный гнев за все мужское население Земли – согласен, пусть мы уроды, но кто еще будет убивать пауков в ванной? – и я говорю «нет». Она смеряет меня изумленно-презрительным взглядом и быстренько сваливает. Уф…

Третье свидание в этом любовном слаломе – с русской девушкой, прожившей в нашей стране два года, но так и не научившейся говорить по-английски. Однажды она зарегистрировалась на сайте meetrussianbrides.com,и в нее влюбился богатый бизнесмен из Ноттингема. Девушка бросила родной Смоленск и переехала в Англию. Увы, ей не понравились его друзья. Или дом. Или машина. А может, в конце концов, он сам. И она съехала.

Мне по душе эта блондиночка с отличной грудью и попкой. В ее простодушии есть что-то трогательное. Мы идем по летнему Кенсингтону, и она восхищается буквально всем: транспортом, урнами, тротуаром. «Здесь так чисто! Не то что в Смоленске!» Да уж, классный вышел бы слоган для туристической компании: «Не то что в Смоленске!» Потом мы идем в бар, где пропускаем по два стаканчика водки с тоником, и ее пробивает на слезы: она страшно скучает по родителям и по тому, как холодными зимами они вешали ковры на стены и ютились в одной комнатке, и жили без горячей воды, и питались солеными огурцами. «Здесь все по-другому. Здесь все богатые. Но может быть, там я была счастливее. Не знаю». И бормочет что-то по-русски.

Мы чокаемся. Тут она вновь начинает хныкать. Понятия не имею, как поступить с этой цыпочкой из России. У нее действительно сложная жизнь, и она запуталась, только вот… ее попка потянет на Пулицеровскую премию. Пусть это звучит грубо – ничего не могу с собой поделать. Я в замешательстве. Да, она чокнутая. Она снова обливается слезами. Но чего стоит ее задница!..

Ох, ну как же поступить? Мило попрощавшись, я иду домой и подумываю о том, чтобы написать ей письмо. Однако потом решаю, что слезы мне ни к чему и плевать я хотел на обалденную попку. Честно говоря, я и сам не очень-то понравился этой крошке.

Два дня спустя мне приходит сообщение. Девушка уезжает обратно в Смоленск. Пожелаем ей счастливого пути.

Думаете, череда никудышных свиданий сломила мой дух? Как ни странно, нет! Было даже забавно. Пусть мне пока не все удается и секса до сих пор не было, зато я встречаюсь с разными людьми и теперь могу по-новому взглянуть на слабый пол. Еще я узнал, что жители Смоленска зимой вешают на стены ковры.

Впрочем, врать не буду: мне не так уж весело. Бесконечные свидания навевают грусть. Я постоянно узнаю, сколько одиночек живет в нашем большом скверном городе. Раньше я просто не задумывался о таких банальностях, как количество несчастных в мегаполисах. Ну, разумеется. Их очень много. Я – один из них, по крайней мере, на данный момент. И все-таки масштабы меня поразили: десятки тысяч лондонцев мечтают найти в Сети свою любовь. Лондон – прямо-таки Кувейт одиночества, он стоит на обширных месторождениях этой гадости.

А бюро знакомств в таком случае – нефтяные вышки. Где одиночество бьет ключом.

Через неделю после свидания с девушкой из Смоленска я нахожу на сайте миловидную двадцатидевятилетнюю китаянку. Ник у нее соответствующий: Китаянка. Сказать по правде, я всегда имел склонность к восточным женщинам (моя бывшая подруга говорит, что я беспомощный ребенок и люблю покладистых. Согласен, но покладистые хотя бы не отказываются от стирки). Отправляю ей послание. Через пару часов приходит ответ. Китаянка делает много ошибок, зато уж очень хороша на слегка формальном снимке: кошачьи глаза, прямой нос и черные глянцевые волосы. Да и профиль у нее смешной. Под одной фотографией написано: «Да, это я – Китаянка!», что придает ее образу какую-то забавную невинность. Другая подпись гласит: «Также доступна в цвете».

Тут я не выдержал и рассмеялся. А потом подумал: может, это просто шутка? Или она действительно такая простодушная и глупенькая? Надо срочно выяснить.

Мы встречаемся у метро неподалеку от моего дома. На город опустился нежный летний вечер, и люди радостно спешат в разные стороны с вином и букетами цветов, которые скоро преподнесут своим возлюбленным. В воздухе замер приятный дух ожидания.

И вот появляется Китаянка. На ней традиционное китайское платье с разрезом на ноге – очень милой ноге, надо сказать. И еще она несет букетик цветов. Никогда ничего подобного не видел. Как трогательно! Я даже подавился от удивления. Сколько же она старалась ради одного-единственного свидания! Чудо.

Пока все нормально… даже очень хорошо. Однако само свидание проходит не без заминок. Китаянка общительна и весела, только по-английски говорит так же плохо, как пишет. Мы собираемся заказать пасту, и она произносит что-то вроде «горячий член». Я в ужасе. С чего бы ей говорить о горячих членах? Тем более на первом свидании и за беседой о спагетти? С другой стороны, может, она все-таки пошутила? Китаянка (кстати, ее зовут Джун) кажется мне озорной девчонкой, по крайней мере, когда я ее понимаю. Беда в том, что понимаю я только треть. И то не всегда.

В конце вечера, когда мы оба уже порядком напились, Джун неожиданно склоняется над тирамису и целует меня в щеку: «Ты похож на Джем Бона». Вот это да! Меня еще никогда не сравнивали с Джеймсом Бондом! И, хотя сравнение весьма натянутое, я польщен. Поцелуй тоже был ничего. Так что когда мы идем к метро, держась за руки, я полон восторженного оптимизма. Мне уже кажется, что я смогу привыкнуть к этой странной, женственной, ароматной Китаянке, которая носит традиционные платья и дарит мужчинам цветы. И думает, что я похож на Джема Бона.

Два дня спустя пишу ей письмо. Еще через день она отвечает, что согласна встретиться недалеко от кафе, где работает официанткой. Мы встречаемся в баре. Там подают пиво из Эстонии и Словении, какие-то подозрительные типы в мешковатых джинсах громко спорят, у кого круче мобильник. А что, удобно: можно переспрашивать Джун и при этом не казаться грубым.

В конце свидания – очень приятного и почти без неловких пауз – мы выходим на улицу. Теплый вечер становится еще теплее, когда Джун прижимается ко мне и говорит:

– Куда пойдем теперь?

Я смотрю на нее. Мы на Портобелло-роуд. Машины цвета летних фруктов сверкают фарами. Джун смотрит на меня, как бродяжка, только что стянувшая мой бумажник. Такая беззащитная и в то же время озорная. А, к черту все! Я наклоняюсь и целую ее губы, с которых три дня назад сорвалось «горячий член». Она не сопротивляется. Вот моя рука на ее джинсах, а ее – на моих, и через мгновение мы уже в крепких объятиях друг друга.

Несколько секунд спустя расцепляемся.

– Ко мне?

Поездка на метро выдалась пылкая. На станции «Ланкастер-гейт» мы снова целуемся. На следующей я чуть не расстегиваю ей лифчик. Когда мы наконец добираемся до моей квартиры, все наши желания сводятся к бессловесной похоти. Я включаю музыку. Стягиваю с нее джинсы. Издав чувственный вздох, она гасит свет. В комнате темно, окна открыты, лунный свет заливает крыши Блумсбери. Просто фантастика…

И тут что-то происходит. Буквально за секунду до сакраментального момента Джун меня отталкивает. Она смущена, встревожена и расстроена. Хуже того, она наотрез отказывается говорить, в чем дело, что не так. Джун просто… хочет пообниматься. И мы обнимаемся. Может, утром все наладится?

Не тут-то было. И это здорово меня беспокоит.

Ладно, повременим. Наверное, мы слишком поторопились, и на третьем свидании она не будет так нервничать.

Однако на третьем свидании Джун хочет секса еще меньше. Странно, ведь неделю назад она буквально сгорала от желания. Надо спросить ее, что стряслось, да только при малейшем намеке на серьезный разговор моя китаянка делает грустное лицо и рассказывает о мопеде, который был у ее родителей в Гуандуне.

К четвертому свиданию мы просто… целуемся. На пятом даже поцелуи ее смущают. Такими темпами мы скоро начнем махать друг другу из разъезжающихся автобусов.

В общем, не надо быть Карлом Юнгом, чтобы понять: между нами что-то неладно. У Джун, по всей видимости, есть какой-то сексуальный барьер, подсознательное «нет», засевшее глубоко в мозгу. И если это так… что ж, сочувствую.

С тех пор как меня бросила Бриони, я порой страдаю импотенцией. Надо сказать, что с появлением виагры я практически (нет, полностью) избавился от этих досадных приступов, но в восьмидесятых, во времена шахтерских забастовок. Берлинской стены, кампаний против «першингов» и за выпрямление Пизанской башни, импотенция была для меня настоящим кошмаром.

Масла в огонь подливало то, что после разрыва с Бриони, когда я сбрил нелепые усики и классно постригся (ну, почти), женщины стали проявлять ко мне повышенное внимание. Например, именно в период «постбрионного» возрождения я отправил ту цыпочку на автобус. Были и другие. Не то чтобы толпы, но все-таки немало. Я почему-то стал их притягивать. По крайней мере, не отталкивать. И в какую бы грязную лондонскую квартиру я ни приводил очередную подружку, со мной всякий раз случалось одно и то же. Снова и снова.

Поначалу все шло хорошо. Мы раздевались, как следует сминали простыни… А в самый ответственный момент я вспоминал, как прокололся в прошлый раз, и моя эрекция таяла, подобно ледяной скульптуре в Египте. Я дико нервничал, и оттого все мои попытки были заведомо обречены на провал. Оставалось только обниматься.

Когда это началось? Трудно сказать. Помню, однажды я напился в дым и ничего не смог. Может, тогда во мне и поселились сомнения. Знаю одно: после расставания с Бриони бедствие постигло меня семь или восемь раз за год. И я понятия не имел, как с этим бороться. Дошло до того, что я стал избегать секса и даже малейших намеков на секс. Знакомился с девушкой, увлеченно болтал, но едва она проявляла первые признаки влечения, как я тут же думал: «Она – не Бриони и поэтому не может мне нравиться». Эти слова помогали отшить любую, забыть о ней, хотя на самом деле я уже давно мечтал о сексе. Я боялся, что снова потерплю неудачу, снова разволнуюсь и стану бормотать жалкие оправдания («Мы можем просто пообниматься?»)… Гадость.

Словом, я запутался. Смущенный, напуганный и несчастный, я решил навести справки. И выяснил, что Фрейд называл это «оперантной тревогой», неспособностью мужчины произвести самую простую и естественную операцию. Как ни парадоксально, чаще всего такое происходит с теми, у кого в жизни бывает много секса. Сперва меня это успокоило. Я говорил себе: «Эй, да ты просто утомился, повремени чуток!» Но и потом ничего не изменилось. Мне стукнуло двадцать один, девушки так и вились возле меня. Сам Бог словно бы наставлял: «Это Твои Лучшие Годы, Не Упусти Их!» Увы, Он забыл дать мне самое главное. Я вел себя как последний идиот. Растрачивал молодость, проматывал драгоценные деньки.

Так продолжалось бы еще очень долго, если бы в один прекрасный день события не приняли неожиданный оборот. Спустя двадцать месяцев после разрыва с Бриони я чудесным образом и совершенно внезапно влюбился. Это была настоящая любовь: страстная и необузданная.

Она порядком отличалась от первой. Если мои отношения с Бриони были романтическими, юношески идеализированными, то эти – насквозь плотскими и взрослыми. Неудивительно. Кажется, Пушкин однажды сказал: «Первая любовь всегда является делом чувствительности. Вторая – делом чувственности». Беда в том, что я еще не скоро прочел эти строки. Мне было куда важнее тусоваться с друзьями в грязных барах, чем искать пророчества в русской классике.

Ее звали Элеонор, наполовину швейцарка, наполовину еврейка. Шикарная девушка. Уроки скрипки, прислуга в доме, современное искусство… ну, вы понимаете. Мы познакомились с Элеонор, Элли, Эл, когда мой сосед привел ее в нашу убогую, забитую пивными банками и окурками квартиру. Среди коробок из-под пиццы и бильярдных киев эта белокурая, образованная, фантастически богатая девушка с превосходным маникюром и знанием трех языков слегка выбивалась из общей картины. Единорог среди троллей, павлин среди скворцов, пай-девочка в компании дрянных мальчишек. Мне было двадцать два года, я вел дикую, бесцельную и развеселую послеуниверситетскую жизнь. Элли недавно исполнилось семнадцать. Она была умна и богата, поэтому легко поступила в университет.

Что удивительно, в тот день она мне не понравилась. Я не обратил на нее внимания, потому что хотел побыстрее напиться и оторваться на полную катушку. (Несколько месяцев спустя Элли сказала, что это ее и зацепило. Парни обычно из кожи вон лезли, чтобы заполучить ее внимание, а я даже пальцем не пошевелил. Ох уж эти женщины!)

На второй или третий раз Элеонор сама пригласила меня на праздники в Прованс. Вот это да! До меня вдруг дошло очевидное: эта белокурая девочка не просто хороша. Она красивая и умная. И богатая. И зовет меня на собственную виллу.

В Провансе мы влюбились друг в друга. По уши. Бесповоротно. И я бы рад сказать, как это было романтично: мол, мы обсуждали работы Сезанна или любовались звездным небом, вдыхая ароматы полевых цветов… Не тут-то было. Для меня решающий миг настал, когда Элеонор успешно сделала мне минет. Это произошло в последний вечер наших идеальных французских выходных.

Прежде я никогда так не кончал. Прежде я кончал только с Бриони (собственно я и сексом-то занимался только с ней). Но Элли, искушенное дитя Лондона, привела меня в ночной сад, где пели цикады, ласково взяла за руку и решила мою проблему. Я до сих пор помню тот миг: ее мягкие светлые волосы на моем животе, луна в небе, точно сошедшая с картин Ван Гога…

Я влюбился.

И не просто влюбился, а полюбил всем сердцем. Еще никогда я не встречал такой девушки, как Элли. Меня завораживало и удивляло ее умение сочетать серьезность и беспечность, острый ум и детское простодушие… Еще она отлично играла в покер: прикидывалась дурочкой, а потом забирала себе все деньги.

Как ни странно, Элеонор была неряшлива, хотя даже этот недостаток приводил меня в восторг. Она была неряшлива потому, что за ней всегда убирала прислуга. Принц Чарльз в юбке. И с грудью. Я же походил на влюбленного провинциального чурбана.

Ну и разумеется, Элли превосходно делала минет.

И все-таки это не решило моих проблем. Как показали праздники в Провансе, я до сих пор не мог войти.Это меня не на шутку огорчало, ведь я ТАК хотел войти в Элеонор. Взять ее. Отдаться ей. Любить по-настоящему.

В Лондоне, спустя пять недель – пять пылких и головокружительных недель, точно мы выпрыгнули из самолета с одним парашютом – я решил покаяться. Я все рассказал Элеонор. А она… ну, она поняла. И страшно обрадовалась. Потому что все это время не понимала, в чем дело. Даже сменила духи, подумав, будто прежние мне не по душе. Господи, благослови ее спортивный «мерседес»!

Да, терпение и понимание сделали свое дело. Через пару недель все получилось. Однажды ночью, чудесной ночью, любовь Элеонор и кварта виски настроили меня на нужный лад: я смог заняться сексом с любимой. О, как я был счастлив! Почти до слез. Я снова стал мужчиной.

Может, с Джун произошла та же история? Хорошо, если так. И все-таки нужно выяснить настоящую причину, пока у меня нет ни малейшей зацепки. Поэтому я звоню бывшим подругам. От консультаций мало проку – диагнозы «фригидность», «вагинизм» и «ей не нравится твой уродский член» меня не устраивают. Зато теперь я понимаю: необходимо поговорить с Джун. Сложность в том, что при первом намеке на такой разговор она умолкает. Хуже того, ее поведение мало-помалу начинает меня пугать.

Однажды Джун приезжает ко мне без предупреждения. Я пытаюсь втолковать ей, что так не пойдет, надо было позвонить (хотя, признаться, я рад нашей встрече). Но она щебечет как ни в чем не бывало. А на следующий день присылает любовное письмо. Гм. Потом – поздравительную открытку на день рождения. Хотя до моего дня рождения еще далеко.

Я разглядываю открытку, и по спине у меня бегут мурашки. Это уже чересчур. В конце концов я решаю, что надо сделать… передышку. Нет, не разойтись, просто хорошенько поразмыслить. Я сажусь за стол и отправляю ей письмо, очень тактичное (надеюсь) и мягкое, в котором намекаю, что нам лучше поостыть, понаблюдать за своими чувствами, подумать о наших отношениях, а через пару недель встретиться и все обсудить.

На следующий день она присылает мне вторую открытку, цветы и лоскут китайского льна в рамке.

Прихожу к неизбежному выводу: меня преследуют. Джун на мне помешалась. И теперь угрожает льном.

Я громко мычу про себя. И вслух тоже. Потому что прекрасно знаю, как опасна бывает такая любовь. Мы с Элли тоже помешались друг на друге и чуть было себя не угробили.

Беда в том, что, несмотря на разное происхождение, мы были очень похожи. Оба одинаково глупы и безрассудны. Словно бы нас разлучили сразу после рождения, а теперь мы наверстывали упущенное… Иными словами, мы с Эл были духовными близнецами. Хотели попробовать в жизни все, и это прискорбное сходство аппетитов отразилось на наших сексуальных отношениях.

Как я уже говорил, Элли была куда опытней и искушенней (надо сказать, это меня нимало не расстраивало). Если прежде я занимался только нежным, милым и ванильным сексом (псевдогрупповой с Кэтрин не в счет), Элли любила секс, далекий от ванильного. Очень далекий. Через несколько недель я понял, что она мастерски владеет всякими прибамбасами. Например, Эл могла заняться оральным сексом, держа во рту лед. Или придумать что-нибудь эдакое с фруктами. Или заняться любовью в лодке, предварительно вооружив меня вибратором и мехами.

Больше того, я с огромным удовольствием познавал новое, и Элли отдавала себе в этом отчет.

Однажды мы остались с ней вдвоем в ее хэмпстедском доме и, естественно, занялись делом. Вдруг она смерила меня откровенным и очень решительным взглядом – так смотрит инструктор по теннису, когда его наконец осеняет, что у тебя не так с подачей. Разница состояла лишь в том, что моя инструкторша была абсолютно голая и в высоких кожаных ботинках. Упав на пуховую подушку, Элли подняла на меня глаза, кивнула, стерла пот со лба и заявила:

– Ты должен меня связать.

Сперва я, конечно, оторопел. Меня одолели сомнения: хочу ли я этого? Стоит ли начинать этот извилистый путь, ведущий неизвестно куда? Но, понятное дело, через пять секунд я воскликнул: «Точно!» – и ринулся в спальню Элли, где выудил из комода шелковые шарфы. Они были в том же ящике, что и вибратор со смазкой, словно бы в ожидании своего звездного часа. Почему-то раньше я не обращал на них внимания.

Два часа спустя мы с Элли испытали один из самых сильных оргазмов за три месяца, и я, задыхаясь, стал развязывать шарфы.

Этим дело не ограничилось. После связываний мы перешли к другим видам экзотического секса. Выяснилось, что Элли любит, когда ее шлепают. Шлепают сильно. Еще она просила пристегивать ее наручниками к кровати и не боялась ремня. И кляпа. Мы занимались любовью в кладовках, где нас могла застукать горничная, в лондонских парках, на обочине шоссе под рев пролетающих мимо грузовиков. Элли даже вызвала для нас проститутку, правда, в конце концов мы передумали и пошли в пиццерию.

Постойте, я, кажется, сваливаю всю ответственность на плечи подруги. На самом деле я выдумывал не меньше, чем она. Пусть Элли первая захотела необычных ощущений и показала мне что к чему, но я с большим удовольствиям принял эти новшества. Мне действительно хотелось попробовать все, узнать, как оно бывает. Мы с Элли открыли друг в друге необузданный сексуальный интерес: это было folie à deux, [1]1
  Безумие на двоих (фр.).


[Закрыть]как мудро говорят французы.

Полагаю, наши отношения отчасти напоминали гомосексуальные. В них царила абсолютная симметрия: очертя голову мы вместе бросались за новыми ощущениями. И обожали делать это в туалетах. Иными словами, «мужской» сигнал к действию – «Хочу здесь и сейчас!» – мог подать как я, так и она. Элли никогда не пыталась меня сдержать, ничего не стеснялась и не кокетничала. Не то чтобы она не была женственной – была, и даже очень (обычно это выражалось в резких переменах настроения, капризах и в семидесяти пяти парах туфель), но когда дело доходило до секса, Элеонор вела себя как мужчина. Гей с извращенными вкусами. А я тоже был не прочь поразвлечься. Сами понимаете, что получилось.

Еще более опасными и нездоровыми делал наши отношения другой фактор. У нас с Эл не было личного пространства. Мы так подходили друг другу внутренне, что все время проводили вместе. Понимаете, вообще все, а не только бурные ночи. Когда я не привязывал Элли в школьной форме к кровати или не заставлял разгуливать по зимнему Лондону абсолютно голой под пальто (до сих пор помню, как это было сексуально), мы выпивали, смеялись, целыми ночами трепались о политике, сексе, философии и самом нелепом танце (решили, что это хастл). А когда не разговаривали, сутки напролет играли в нарды, хихикая и подшучивая друг над другом.

В общем, если вы хотите представить нас с Элли, едва ли это будет картинка, где мы совокупляемся в кладовке или в Ричмонд-парке под пристальным взором оленя. Нет, это куда более скромный образ: поздно ночью, одни во всем доме, мы играем в нарды. Помню, Эл всегда выигрывала. Потому что часто играла обнаженной.

Разумеется, ничто не вечно. Мы жгли топливо любви на всю катушку. Помню, как-то раз мы провели вместе почти целых три месяца, расставшись в общей сложности всего на шесть часов. Эта одержимость вкупе с обоюдной склонностью к экзотике означала: если мы хотим мчаться вперед, испытывать новые головокружительные и необычные ощущения, придется постоянно завышать любовную планку. Дело дошло до более чем странных занятий: например, однажды я связал голую Элли и выгнал в таком виде в сад (мы тогда жили в Хэмпстеде), забавы ради. Она не возразила, хотя потом призналась, что ей было очень страшно. Еще мы пускали друг другу кровь.

И вот все закончилось. Резко, внезапно. Мы не медленно и меланхолично выплыли из любви, а взорвали ее ко всем чертям. Начали драться. Просто так, ни с того ни с сего. Однажды Эл пыталась вытолкать меня из машины – на полном ходу. В другой раз я швырнул в нее рождественскую елку. Откуда что взялось? Мы цапались почти как брат с сестрой. Стали настолько близки, что могли причинить друг другу боль. И скоро дело приняло серьезный оборот. Возможно, это была только игра, очередная приправа к нашим отношениям – но очень уж острая. А иногда я думаю, что в любовь встроен особый механизм, который восемнадцать месяцев спустя ломается. И его нужно заменить, как какой-нибудь мобильник.

Я отдаю себе отчет, что мы с Эл позволили сексу затмить все остальное: смех и нарды, шутливые бои и долгие прогулки. Мы забыли, как это делать. И просто трахались. А когда не трахались, то молча лежали в кровати и смотрели друг на друга, словно незнакомые. Рядом на полу валялась сломанная елка.

Думаете, это безумие? Не исключено. Любовь страстная и мучительная, как наша с Элли, всегда похожа на сумасбродство. Именно эта одержимость порой заставляет меня усомниться в эволюции. Такая страсть избыточна – ее слишком много, от нее слишком хорошо и в то же время слишком плохо. Бессонные ночи лишают сил. Как говорил Байрон, нельзя все время безнадежно любить, «иначе когда бриться?».

В общем, мы расстались. Без слез, но с грохотом. После очередного безумного секса я уехал. Просто взял и уехал.

На самом деле все было не так просто. Почти две недели у меня со спины не сходили шрамы от ее царапин. А когда они зажили, засвербели душевные раны. Всерьез и надолго. Мое покалеченное сердце как никогда разрывалось от любви к Элли. И как никогда – от ненависти. Я ненавидел ее за то, что она причиняет мне такую боль, за то, что я смертельно скучаю по ее волосам, бедрам и нашим голым нардам. Долгие месяцы я мастурбировал по три раза на дню, воображая Элли. Все остальное время я просто бродил по улицам, где мы жили, и искал взглядом женщин, похожих на нее. Меня бросало в дрожь, когда я различал вдали знакомый силуэт. Но каким-то чудом я так и не встретил Элеонор. Или она мне не встретилась – кто знает. За много лет мы ни разу не видели друг друга, хотя жили в одном районе. Должно быть, Господь уберег, спас от безумия и любви, которая в конце концов свела бы нас в могилу.

Мне понадобились два года, чтобы пережить расставание с Элли. В каком-то смысле я так его и не пережил. Вторая любовь самая сильная и глубокая, как сказал Пушкин. И все-таки я очень рад, что она выпала на мою долю, и даже готов испытать ее вновь.

Итак. О чем это я? Ах да, о Джун. Одержима ли она? Конечно нет. Не стоит льстить самому себе, ведь мы вместе только пару недель и даже не занимались сексом. С другой стороны, в какой-то степени китаянка все же сошла с ума.

Потому что она околачивается возле моих мусорных ящиков. Однажды утром я проснулся, отдернул шторы и увидел ее там – рядом с мусором. Джун смотрела на мои окна. Может, она устроилась на работу в компанию по вывозу мусора, но что-то я в этом сомневаюсь. Закрыв шторы, я сел за работу и попытался о ней забыть. Надеясь, что скоро она уйдет.

Через неделю все повторилось. Мусорщица. На этот раз она прикладывает к уху мобильник. Через минуту звонит мой. Я почти взбешен, и в то же время мне жаль Джун. Надо срочно что-то предпринять.

Поэтому я собираюсь с духом и иду вниз, туда, где стоят мусорные ящики и Джун в аккуратном пиджачке. Она до боли рада меня видеть, как будто ничего не случилось. Однако со мной это не пройдет. Убрав с дороги ящик, я говорю:

– Джун, все кончено. Прости. Перестань сюда ходить, ладно? Пожалуйста.

Что она сделает? Хорошо бы вышла из себя, покричала. Так я не буду чувствовать свою вину. Пусть даже ударит меня, если захочет, да, это избавит меня от ответственности.

Увы, Джун только всхлипывает и прячет слезы. Потом бормочет: «Прощай, Джем Бон», – и медленно уходит.

Вот так оно и закончилось. Я чувствую себя ужасно, опустошенно, но, по крайней мере, все позади. Единственное напоминание о Джун приходит спустя несколько недель: она присылает мне трогательную открытку. Поздравление с днем рожденья. Как ни странно, это действительно мой день рождения. Откуда она узнала? Боже мой.

Помимо чувства вины и угрызений совести, результатом наших грустных и странных отношений с Джун стало то, что я охладел к интернет-знакомствам. И вообще к знакомствам. Это же так… трудно. И так легко причинить боль людям. Как-то раз, сидя за ноутбуком и вдыхая первые запахи осени, доносящиеся из окна, я вдруг вспомнил, что уже целую вечность не посылал сообщений и не просматривал галереи. Мне просто плевать. С меня хватит. Но перед тем, как нажать «Прекратить подписку», я звоню своему редактору, Саймону.

– Как поживает статья, Шон?

– Какая?

– Как это какая? Статья про интернет-знакомства?

– А… – бормочу я. – Ну… – Черт, а что я могу сказать? Врать мне неохота, поэтому выложу все как есть. – Ну, я познакомился с девушкой, которая меня бросила; еще за мной охотилась китаянка. Мне пришлось отшить одну милашку только потому, что она была всего на три дюйма выше, чем надо. Ах да, еще у меня было свидание с русской, но сразу после него она вернулась на родину.

На том конце линии тягостное молчание. Наконец Саймон говорит:

– Многообещающе! Так держать!

И кладет трубку. Потом перезванивает.

– Кстати, заголовок твоей статьи вынесем на обложку.

Я думаю над этим. А потом меня разбирает смех. На экране высвечивается знакомая надпись:

Вам письмо!