Текст книги "На чужом месте"
Автор книги: Шломо Вульф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
Тот же непостижимый шутник некогда назвал младенца почему-то Хуцпаном Максимовичем. Сам майор искренне считал себя менгрелом, как и великий кормчий Лаврентий Павлович. – Говори, где ты снюхался с жидюгой? Почему он тебя сразу пригрел, как только появился? Ага, потому, что ты полезный советской науке подвижник! А он только и думал о советской науке и нашей мощи? И где он сейчас демонстрирует твои изобретения? Кому он сейчас докладывает наш советский махолгт? Не знаешь? А сейчас? Не мычи, очкарик, говори! Видишь это кресло? Ты предложил нам располагать тобой? Видишь товарища капитана? Он тебя расположит в этом свогм кресле и всю ночь будет лечить от заикания и амнезии!.."
Пухин держался достойно, анализировал вместе со следователем конверсию Драбина, высказывал дельные предположения, в том числе, кстати, и версию, очень близкую к истине. Поэтому его пока не мучили, обращались бережно и даже пообещали сразу же устроить в шаражку, которая формировалась, как обычно, из бывших сотрудников института, принимавших участие в разработке махолгта.
Всг шло как обычно в подобных ситуациях, рабочая атмосфера, все знают друг друга по имени отчеству на тщательно охраняемом этаже, всг подчинено лично Владимиру Кузьмичу Доренко. Поэтому и Пухин, и полковник, и главные сержанты охраны-конвоя – самбисты-разрядники в начищенных до блеска сапогах и отглаженных до бритвенной остроты стрелочках на синих голифе и зелгных гимнастгрках, элита спецподразделения МГБ – вылупили глаза на незнакомых решительных парней, одетых в чгрное и обвешанных радиоаппаратурой и оружием. Они были в легкомысленных вязанных шапочках и с битком набитыми чем-то карманами.
Бесшумно и стремительно они словно перелились из коридора в кабинет Доренко, как к себе домой, мгновенно рассредоточились по нему, отключив точечными ударами пяткой в прыжке обоих самбистов. Полковнику врезали ребром ладони ко шее, заклеили рот черной лентой и приковали наручниками на место Пухина, которого собственной отмычкой тут же отстегнули от стула. Между собой и по рации они тихо говорили на не знакомом не только несчастному Владимиру Кузьмичу, но и полиглоту Пухину языке. "Дубовик? тихо сказал один из иностранцев, наклоняясь к ошеломлгнному Льву Андреевичу, – Где доктор Дубовик?.." "Если я не ошибаюсь, его как раз бьют комнате 312..." "Беседер, – загадочно произнгс коммандос. – Ждите нас здесь. И – тихо!.." Тгртый Лев Андреевич Пухин сразу понял, что его плену и мукам конец и что от него сейчас тоже кое-что зависит. Действительно, один из самбистов зашевалился, прислонил пальцы к вздувшемуся чудовищным синяком горлу, по которому получил удар, убивший бы любого, но не этого монстра, способного выдержать ляг конского копыта. Он потянулся было к телефону, не обращая ни малейшего внимания на стоящего у стены старика, когда профессор, вспомнив молодость, скользнул за его спиной и надавил ему пальцем за ухом, после чего верзила уже не встал. Вот уж никогда не угадаешь, чего ждать от такого божьего одуванчика. Тщательнее изучайте, товарищи чекисты, военную биографию подследственных... Это, знаете ли, такой народ!..
А в 312 комнате валялись старший майор МГБ Хуцпан Максимович Бензонов, так и не узнавший ни своего позорного происхождения, ни значения своего имени и фамилии. Имя и фамилию очень решительного и умелого капитана оператора хитрого Улечебного" кресла – нам так и суждено узнать: как и двое амбалов из конвоя, он тоже получил дырку во лбу из пистолета с глушителем. Еле живой не похожий на себя человек в рваной окровавленной майке с изумлением услышал над ухом: "Это вы доктор Дубовик?" Одновременно его отстггивали от специально привезенного в научный центр кресла, старательно разработанного другими учгными в другой шаражке, споро обрабатывали его раны, перевязывали и делали успокаивающий укол. Виктор Семгнович только кивал, близоруко щурясь на нежданных спасителей от всего этого кошмара, который, как уверял его наш теперь, увы, безымянный навеки капитан, для него только начинался... Дубовика на носилках отнесли обратно к Доренко. "Где вся документация и опытный образец махолгта? – спросил с сильным акцентом командир десанта, пока один из коммандос отвгл пластырь со рта полковника. Тот молча и злобно таращился на неожиданных наглых врагов, пока какой-то блестящий прибор не подбросил его вместе со стулом так, что он тут же заговорил: "Всг вон в том сейфе, а прототип в подвале..." "Там бронированная дверь и до чгрта охраны, – добавил Пухин. Я провожу вас по чгрной лестнице... товарищи." Командир поднгс к глазам Пухина план института: "Где это?" Профессор попросил авторучку и обстоятельно прорисовал маршрут. "Т-ттам..." – прошепелявил разбитым ртом Дубовик. Все повернулись к нему. "Что там?..." "М-м-мой УдельфинФ..." "Вместе с махолгтом?" "Н-н-нет... В соседнем п-пп-помещении..." "Оставайтесь здесь, – приказал командир. – Мы вернгмся за вами."
И десантники исчезли так же стремительно, как и появились. Полковник завертел головой и умоляюще скосил глаза на пластырь. Пухин осторожно отвгл конец ленты, на которой осталась добрая треть усов Доренко. "Лев Андреевич, – тихо произнгс грозный чекист. – Кто... кто это был?.. Умоляю..." "Я полагаю, – так же тихо ответил профессор, возвращая ленту и усы на место, – что это были евреи. У них надписи на рации на древнееврейском языке – иврите. Но вот откуда могут в нашем мире взяться вооруженные евреи, да еще с такой неслыханной выучкой, я и вообразить не могу."
Два десантника вдруг вернулись, подняли носилки с Виктором Семгновичем и увели Пухина в ночной пустынный двор института, обходя валяющихся товарищей в штатском и в военном. На месте бронированной двери подвала зияла чгрная дыра, пахло горелым металлом. Дубовик увидел свой махолгт, а за вырезанной стеной – опытный образец его же Уподводной невидимки". Тут распоряжался высокий элегантный человек, который подал Пухину руку и произнгс без акцента: "Фридман.
Прошу любить и жаловать. Валерий Алексеевич и Борис Абрамович ждут вас в Израиле. Не пугайтесь – не в Народно-демократической республике Израель, а в настоящем Израиле." "Я так и предполагал, – облегчгнно кивнул Пухин. Мы с Виктором Семгновичем свободны, я нас поздравляю. Но вот..." "Ваши семьи уже там," – поспешил добавить Фридман.
К их изумлению, никто больше никуда не торопился в этом вроде бы знакомом, но почему-то страшно запущенном и обшарпанном дворе ЦНИИПМФа. Десантники, переодевшись в цивильное и попрятав оружие в баулы, превратились из грозных Угорилл" в обаятельных весглых молодых интуристов. Пока они что-то беспрерывно галдели с хохотом на картавом языке в ворота въехали тягач с контейнером и погрузчик. "Дельфин" и махолгт быстро раскрепили внутри контейнера, поместив туда же ящики с документацией. Фридман чуть ли не на глазах исчез, после чего появились русские чиновники с израильским консулом. Вместе с командиром десанта, теперь элегантным бизнесменом, они оформили диПеруз для рейса грузового самолгта на Тель-Авив. На Дубовика и Пухина никто, включая испугавший их милицейский наряд с мигалкой и сиреной, не обращали никакого внимания. Кортеж из автобуса, транспортгра и милиции двинулся по улицам вроде бы Ленинграда, но какого-то совершенно не знакомого нашим учгным. В аэропорту их тщательно опекали и консул, и командир десанта, и, как ни странно, таможенники и пограничники в почти знакомой форме. В гигантском самолгте Аэрофлота уже стоял контейнер, а израильтяне с двумя советскими учгными разместились в небольшом пассажирском салоне. Десантники тотчас все зажевали, запивая какие-то набитые салатом лепгшки водой из ярких пластиковых бутылок, потом стали весело и счастливо петь песни на иврите под ргв турбин лайнера, который почтительно сопровождали два истребителя с красными звгздами на крыльях. Всг это так не вязалось с практикой общения надменного сверхмощного СССР с иностранцами, что Виктор Семгнович вдруг действительно обргл дар речи и произнгс, вообще не заикаясь: "Если это сон, Лев Андреевич, то почему он снится нам обоим одновременно?.." Продолжением сна была тгплая ночь в незнакомом южном городе с пальмами, бесчисленными огнями, бетонными сооружениями и сотнями самолгтов с марками не знакомых Пухину стран. И в этой ночи к Виктору Семгновичу с плачем бросились седая неузнаваемая Тамара и шатающийся от волнения сияющий сын Генка. Шустрые медики подкатили изящную тележку, лихо засунули Дубовика а машину скорой помощи, любезно позволили сесть туда же Тамаре и Гене. Они успокаивали Тамару по-русски, к чему она никак не могла привыкнуть, оказавшись за границей.
Пухина встречала такая же маленькая, седенькая и спокойная как и сам профессор жена с соответсвующим внешности именем Эмма. Два белых одуванчика, этот символ израильских улиц, можно было видеть в машине, уносившей их в коттедж для группы Фридмана, названной, естественно, группой генерала Бени Шайзера при головном предприятии оборонной промышленности. Пухины робко озирались в незнакомой роскошной квартире, куда кто-то уже заботливо перевгз из их не менее заботливо опечатанных МГБ ленинградских комнат в коммуналке мебель, библиотеку, научные архивы профессора и его жены-пушкиноведа, даже кое-что из их любимых вещей с дачи, которую они снимали много лет. Ошеломлгнных стариков успокоили, что все их дети и внуки тоже вывезены на всякий случай из Ленинграда в Санкт-Петербург Российской Федерации – в купленные для них каким-то князем отдельные квартиры на их же улицах.
***
"Да это же просто война плакатов, не более, – горячился Егор в ответ на Галину истерику. Он уже стгр со лба кровь и заклеил ссадину на лбу, полученную в потасовке между арабами-демонстрантами МЕРЕЦ и демонстрантами Моледет у Мерказ-Кармеля в Хайфе. – Не драматизируй. Никакой гражданской войны в нашей стране не будет. Если я на стороне арабов, то это вовсе не значит, что мне что-то грозит. Барух Ха-Шем, мы в демократической стране." "Но почему ты на их стороне, если тебя именно евреи спасли от МГБ?" "Евреи, как и прочие, бывают разные, Галочка. Я, как тренер израильской арабской команды по спортивной гимнастике, естественно, на стороне левых евреев, выступающих за равноправие всех общин Израиля. Почему я, борец за демократию, должен петь под дудку еврейских националистов против прав человека? Это то же самое, что в 1953 году в СССР выступать за депортацию евреев! Ведь они угрожают Арафату именно депортацией за его несогласие на автономию вместо независимого и демократического арабского государства Фалестын, которое поддерживает не только большинство моих учеников, но и всг прогрессивное человечество!" "Мне плевать на всю прогрессивность этого человечества, если оно разрешит бомбить Хайфу, как Белград..." "Белград Милошевича бомбили за то же, за что громили гитлеровский Берлин – за геноцид сопредельных народов! Та же участь грозит и Израилю, если он не умерит свою агрессивность, Галя!" "Это ложная аналогия! Милошевич не нападал на Болгарию или Венгрию, даже на откровенно враждебную Сербии мусульманскую Албанию.
Он был против захвата его страны исламскими боевиками, потомками янычаров.
Точно так же нас собираются выпороть за то, что евреи не согласны со свободой ХАМАСа вырезать поселенцев. А те виновны лишь в том, что умеют работать и жить на спорной, а потому ничейной части палестинской земли лучше так называемых палестинцев-арабов. Мы же с тобой были в поселениях. У них в пустыне всг цветгт, а за забором у арабов всг горит! Только поэтому на территориях вот-вот будет война. Их вооружгнные до зубов боевики, по своему подлому обыкновению, будут обстреливать наши танки ракетами исключительно из густонаселгнных жилых кварталов их городов и селений..." "Именно этого только и ждут еврейские экстремисты для повода для Уответного удара" по мирным жителям." "Какие же они мирные, Егорчик, если с восторгом располагают в своих домах боевиков и бурно радуются каждому подбитому танку и убитому израильскому солдату, как собственной победе?" "Потому, что, по их мнению, подбивают танки не Утеррористы-боевики", а герои-освободители Палестины от еврейской оккупации!" "Да ведь это для них означает освобождение Палестины от нас с тобой и от нашего пятимесячного сына!
Да пойми ты, наконец, для хамасовцев мы – израильтяне, евреи, какими бы мы ни были русскими и как бы ты ни дружил с арабами! Я уж не говорю о бомбах и ракетах НАТО, если они посыпятся на нас с требованием освободить нашу с тобой Хайфу для возвращения со всего мира арабских беженцев! Я против... Конечно, я для тебя всего лишь женщина. Да, ты стыдишься, что я зарабатываю на жизнь эротическим танцами, но всг это – вилла, машина, наши поездки в Европу – это и мой немалый заработок! Я израильтянка и имею право на собственное мнение. И я на стороне евреев. Мы все трое израильские граждане и мы всем обязаны именно евреям." "Да и я же на стороне евреев, но терпимых, проарабских евреев, а не нашего правительства – этой копии преступного правительства Милошевича, в глазах мирового сообщества. Не зря нас поддерживают только уроды из семьи народов!"
УА давно ли на нашей с тобой родине евреев убивали и депортировали, так как считали их уродами в дружной семье советских народов?.."
***
"Я воспитан на русской истории, – тихо сказал Пухин насупленному Валерию. – А она учит, что при любом правительстве Родина – всг! Когда началось гитлеровское нашествие, то в СССР было более чем достаточно людей, жестоко обиженных советской властью, но в Красную Армию шли и правые и виноватые. Сегодня у нас с вами другое гражданство и другое отечество, но оно – отечество и оно в смертельной опасности, адони. Я надеюсь, что наш Давид побьгт их Голиафа, как в 1967 году. И я сделал для этого всг, что мог. Не вы, а мы с Борисом Абрамовичем и Виктором Семгновичем придумали те махолгты, что сегодня на стартовых позициях. И не только вблизи Израиля, но и у самых берегов всех стран альянса. Да, мне жаль в панике бегущих в Ливан, Иорданию и Египет палестинцев, которых мы сейчас видим на экране телепрограмм всего мира, как символ израильской жестокости. Но эти люди сами, в массе, выбрали такую свою долю. И не вам, Валерий Алексеевич, с вашим приоритетом бизнеса с Россией перед интересами Израиля, учить нас демократии. Мы будем драться за нашу независимость и мы победим!"
УДемагогия типа советской! ОНИ победят весь мир! Да приближающейся к нам эскадре НАТО ваши махолгты на один зуб!" "А попробуем-ка мы им этот зубик сломать... И не позволить нас публично высечь. И это будет не тот бой с наглыми империалистами, к которому я всю жизнь готовился, страдая от раздвоения личности, так как тот бой был не только за Родину, но и за ег раковую опухоль – за МГБ.
И вот на горизонте очень похожий, но за спиной – спасшая меня от МГБ Родина – без этой раковой опухоли. Тут уж я выложился! И буду очень удивлгн, если агрессор не получит сполна, если вообще унесгт отсюда ноги..." "Пока что ноги отсюда уносят все здравомыслящие люди, все, кому идеалы либерализма и демократии дороже пустых национальных амбиций. Лучшие люди Израиля после первых же ударов НАТО будут осаждать аэропорты и катера, доставляющие еврейских беженцев на сотни пассажирских судов. Я лично тут тоже не останусь. А что касается Санкт-Петербурга и вообще посткоммунистической России, то именно там я нашгл ту Родину, о которой мечтал всю жизнь. Родные бергзки в сочетании со свободой коммерции. Тут же мне терять нечего. К вашим оборонным фантазиям вы с Борисом меня и близко не подпустили, а единственное, что меня тут удерживало..." "Вас, близнецов, сам чгрт не разбергт, – засмеялся Лев Андреевич. – Но я бы на месте милейшей Майи Антоновны ни минуты не колебался делая между вами выбор."
УПросто вы с Дубовиком меня как ненавидели, так и сейчас терпеть не можете, не так ли? Потому любой моей неудаче привычно радуетесь, даже личной, господин новоявленный израильский профессор." "Пожалуй, не без этого... Сердцу, как говорится, не прикажешь. Так что, скатертью дорога, Валерий Алексеевич... А я как-то уже так привык к вашему благородному брату, что по вас скучать мне недосуг..."
***
"Не передать, каким предателем по отношению и к Израилю, и к своей еврейской нации я себя чувствуюФ, – сказал военный советник Дуглас Коэн своему другукапеллану, глядя с острова авианосца, как с катапульт один за другим срываются самолгты. Всг было напряжено до предела: на сей раз предстояла схватка с опытным и более, чем достойным противником – авиацией ЦАХАЛа. Все нервничали в ожидании чего-то непривычного, на что всегда были способны загнанные в угол евреи. "Не терзайся, – улыбнулся капеллан. – Мы люди военные и выполняем наш долг. В конце концов, вся вина за эти события лежит на преступном правительстве Израиля, не подчинившегося воле мирового сообщества, а не на евреях, которых мы сейчас убиваем и которых мне по-христиански искренне жаль. Они поймут потом, что бомбы и ракеты летели не в их дома, а в их одержимого агрессией лидера, не внявшего голосу разума. Что поделаешь? Страны, как и люди, нуждаются в перевоспитании. Если нет другого средства, кроме публичной порки..." "Но согласись, что не каждому нравится самому пороть или даже наблюдать порку. Чтобы получать от этого удовольствие, надо иметь соответствующее тоталитарное воспитание.
Не зря на публичные казни сбегалась феодальная чернь, как на театральное представление. Боюсь, что именно такова гнусная сторона самой природы человека – наслаждаться страданием беззащитной жертвы. Иначе как мог бы наш американский народ, воспитанный на принципах неприкосновенности личности, горячо поддерживать наши заведомо безответные Уточечные" удары беспощадной взрывчаткой по живым людям!" "Палестинцы тоже живые. И стреляют по ним израильтяне уже не резиновыми пулями. Все в мире должны знать, что на любую казалось бы безответную силу найдется не менее беспощадная сила." "Сдагтся мне, – вдруг глухо сказал Дуглас, – что как раз нам евреи это сегодня продемонстрируют."
Капеллан содрогнулся и затравленно осмотрелся по сторонам, чувствуя, как холод поднимается от его желудка к горлу: советник Дуглас Коэн славился тем, что никогда не ошибается в своих прогнозах...
Всг, однако, пока не предвещало сюрпризов, которых объективно и быть-то не могло при научно обоснованной и просчитанной на лучших компьютерах атаке военно-промышленного гиганта, объединяющего два десятка современных армий, против одной из самых крохотных стран мира. Это против ег маленькой героической армии и многострадального населения с победным ргвом стартовали Утомагавки" с так красиво режущего голубую волну фрегата, исчезая в голубом мареве и неся разрушения и смерть в сторону невидимого берега, пышущего хамсином. Никому не было дела до справедливости наказания, которому подвергался дружественный маленький гордый народ, не стерпевший очередной провокации Убеззащитных арабовФ. Экзекуторы настолько привыкли к жалобным крикам страны, подвергаемой законному публичному телесному наказанию, что любая ег контратака была бы просто неприличной! В то же время все были почти уверены, даже и не зная о предчувствии суперэксперта, что именно эта жертва способна непостижимым образом развязать руки, вырвать у палача кнут и самой отхлестать его. Эта метафизическая уверенность в сокрушительном ответе со стороны этих всегда непредсказуемо неприличных евреев была такой, что на кораблях не столько удивились, сколько панически испугались, когда будничный боевой гул реактивных двигателей десятков готовых к старту самолгтов вдруг перекрыло стремительно нарастающее со стороны открытого моря чудовищное жужжание. Звук был такой низкий, что у всех перехватило дыхание от мистического ужаса перед неизвестным.
Да, успел подумать каждый, от адмирала до бармена, вот нам, при всей нашей мощи, и крышка!.. Догадка превратилась в осознанный ужас за свою собственную жизнь, когда первый Ушмель" с своей устрашающей чгрно-жглтой полосатый окраской и с непостижимой скоростью промчался над авианосцем с оглушительным злобным жужжанием и сбил ракетным залпом сразу три только что взлетевших самолгта. Вертолгт, случайно оказавшийся на его пути, был беспощадно разрублен в воздухе чгрными подбрюшными клешнями. Его обломки и экипаж кувыркались в воздухе, падая в волны, сопровождаемые злобным Уу-ввв!" со стороны второго УшмеляФ. Тот налетел откуда-то сверху, наплевал из злобно подвгрнутого под брюхо жала напалмом на яростно стрелявшие по нему артиллерийские системы авианосца, превращая их в дымящиеся оладьи на раскалгнной сковороде. Подавив сопротивление, полосатое чудовище нагло уселось вниз головой, треща крыльями, прямо на стенке рубки-острова флагмана и смгло оттуда ракетным залпом в море сразу все самолгты, стоявшие на полгтной палубе. А над самыми гребнями волн уже метался вокруг авианосца третий с неистовостью разъяренного шмеля. Зависнув усами в сторону моря и двигаясь вдоль высокого борта, он сбивал идущие на него в атаку самолгты и ракеты своими ракетными залпами, одновременно с непостижимой частотой и точностью полевая из вытянутого жала напалмом в бортовые подъгмники и выжигая свозь них самолгты на ангарной палубе. От жуткого пожара фундамент рубки-острова расплавился. С кренящегося в море командного пункта с воплями прыгали в воду с чудовищной высоты крохотные фигурки, одной из которой оказался никогда не ошибающийся еврейский аналитик на американской службе Дуглас Коэн. Кувыркаясь в густом дыму, он видел, как в атаку яростно шли со всех сторон сразу десятка три УшмелейФ, неся смерть всей эскадре. За ними в знойном мареве угадывался резервный рой, который то скручивался, то распластывался в небе. В довершение уже небоеспособный авианосец подбросила неведомая сила изпод воды. Дуглас Коэн с трудом вынырнул на поверхность, не представляя, в какую сторону плыть – торпеды с включившихся в дело Уподводных невидимок" тоже мчались, казалось, сразу ко всем кораблям, окутанным дымом от собственной стрельбы и пожаров от беспрерывных напалмовых плевков вездесущих УшмелейФ.
Один их них словно играл с противником, зависнув в воздухе напротив лихорадочно стреляющего по нему фрегата. Ловко уклоняясь от летевших в него ракет, он Укачал маятникФ, намеренно демонстрируя свои возможности Прилепившийся чудовищным насекомым на уже оплавленный командный пункт немецкого корабля другой Ушмель" не взлетел даже тогда, когда корабль, напоровшись на три Уперсональные антинемецкие" торпеды, стал тонуть. "Шмель" в неистовой злобе вился над воронкой с уходящими в пучину немецкими моряками, впервые оказавшимися в бою и не имевшими никакого отношения к своим дедам – некогда вершителям еврейских судеб... В довершение всех этих безобразий был проведен, пожалуй, первый в истории человечества, воздушный абордаж. Один из Ушмелей"
спикировал на несущийся над дымящими в волнах обломками французский вертолгт, как топором обрубил ему чгрными подбрюшными клешнями лопасти, потом хищно схватил его в воздухе теми же клешнями. После короткой рукопашной схватки пираты захватили и перевели на свой корабль яростно отбивающихся французов. Обескрыленный вертолгт был издевательски сброшен со стометровой высоты на палубу его же французского корабля, удирающего вместе с остатками очередной "Непобедимой армадыФ, сделавшей Уповорот все вдругФ. Эскадру сопровождал рой УшмелейФ, которые летели вдоль, попергк и навстречу курса кораблей одновременно. Вдруг все Ушмели" стремительно набрали высоту, сгрудились в ревущую тучу, которая развернулась на юго-восток и мгновенно исчезла, пощадив этих бегущих врагов – ради их народов... К барахтающимся уцелевшим морякам спешили только вертолгт и катера с российского Укорабля наблюдения" под нейтральным андреевским флагом.
***
"Знаешь, как бы я назвал эту еврейскую вакханалию нахальства? – сказал рулевому российский каперанг, злорадно следящий за наконец-то чужой Цусимой в бинокль. "Знаю, товарищ капитан, – ухмыльнулся грамотный старшина: – Полгт Шмуля..." Оба захохотали, но тут же вытаращили глаза с вытянутыми лицами – один из Ушмелей" внезапно, словно из-под воды, возник над бортом их собственного корабля. Он оглушительно протрещал над самой рубкой, завис пятиметровой жужжащей тушей прямо напротив командного поста, злобно таращась на каперанга и умного старшину. Потом невероятно стремительно отлетел вправо, обогнул корабль и нагло занял, поводя усами, чужую вертолгтную площадку. Матросы, выбежавшие было посмотреть на незванного гостя с шестиконечной звездой на полосатом борту, тотчас попятились, когда чудовище пробежало им навстречу несколько шагов на суставчатых гремящих по стальной палубе блестящих чгрных ногах. Яростный огромный глаз насекомого открылся, оттуда высунулась потная сияющая еврейская физиономия, за ней лезла вторая, которая что-то орала явно по-русски. Российские моряки снова заулыбались, высыпали изо всех помещений поглазеть вблизи на жуткого монстра. Израильтянам приветливо махали руками, протягивали наскоро наполненные водкой стаканы. Русские были откровенно счастливы: наконец-то кто-то таки накостылял надменному противнику в бозе почившего Варшавского пакта...
"Кто-нибудь понял, что жиды орали? – спросил всг еще дрожащим голосом каперанг по внешней трансляции, когда Ушмель" как призрак исчез за волнами. – Хоть слово?" "Израильтянин на чистом русском языке поздравил нас, что на этот раз мы, точно как англичане в начале века, наблюдаем геройскую гибель чужого УВарягаФ. Дескать, не приятнее ли смотреть со стороны, как тонут другие, чем самим тонуть?" – сказал в трубку телефона старпом с палубы. "Вот с этим я согласен, – потгр руки командир корабля. А вы?.." "Товарищ каперанг, – продолжил старпом. – Мы передали американцам, что спасли несколько десятков их моряков с утонувшего авианосца. Их адмирал спрашивает, нет ли среди спасгнных советника Президента Дугласа Коэна. Я ответил, что Коэн у нас, чуть контуженный. Адмирал просит доставить его на флагман на нашем вертолгте. Сами они не решаются ничего поднять в воздух." "Шмулей боятся? – ехидно спросил каперанг. – Евгений Сергеевич, полетишь к американцам с советником или тоже боишься? Ну тогда ни пуха, ни Шмуля, товарищ полковник. Будь со мной на связи. И вывеси из двери своего вертолгта наш флаг, чтоб жиды не перепутали нас невзначай со своими врагами...
прости Господи! Вот уж точно – мир перевернулся в одночасье..."
***
"Маечка, – голос Тамары Дубовик прерывался от волнения. – Борис дома?"
УНет, он за границей, в командировке. Что-нибудь случилось? Господи, что случилось-то? Не плачьте, я сейчас приеду..." "Включите сначала телевизор..."
УВключила, Тамарочка. Обычные передачи. Ничего особенного ни в Израиле, ни в мире... Сто-оп... Ого! Вот это да!... Я выезжаю..."
"Ну! Теперь вам ясно, что в мире что-то произошло? – Тамара с хрустом проворачивала пальцы. – И наши имеют к этому самое непосредственное отношение, понятно?" "Кто наши? Израиль? Так ведь только вчера наш Премьер выступал. Что вернгт всех беженцев и накажет виновных. Мы-то при чгм? И я вообще ничего в этом дыму разобрать не могу. Мухи какие-то летают. И что?" "Дурочка вы моя!
Мухи!...Это же Витины махолгты громят американцев и всех прочих." "Я глупая?
Я? Да что я, в самом деле, дура, что ли? Ну, занимались наши мужья махолгтом когда-то, еще в СССР, так ведь когда это было! Или... Стойте, это что... неужели СССР сюда проник? Действительно авианосец тонет, Господи... Кто-то и впрямь громит эскадру... Неужели наша Советская Армия? Здесь? В другом измерении?!.."
УДа нет тут никакого СССР, а Россия, вон как раз их корабль, видите, наблюдают только, как Израиль расправляется с НАТО!" "Нет, Тамара, вы точно чгкнулись!
Чтобы Израиль поднял руку на кого-то, кроме арабов! На самих американцев, которых сегодня все на свете боятся? Да пукни мы в их сторону, и нас тотчас сметут в море те же арабы, раз нам не помогут американцы!.." "Их потопили, Майя!.. Всех.
Сожгли и потопили. И мой Витя с вашим Борисом Абрамовичем там, в бою. Наши победили, ясно? Смотри, вот тебе русская программа."
"Сокрушительный удар невиданных боевых машин с машущими крыльями в сочетании с массированным ударом из-под воды, – кричал в дыму знакомый мальчишка-корресподент НТВ, – показал, что евреи отнюдь не согласны на публичную порку, как Ирак и Югославия. Повторился 1967 год, но эта война не будет и шестидневной. Остатки эскадры западных союзников бегут с поля боя уже через час после первой атаки машущих машин, потеряв, боюсь, половину тех сил, что обстреляли Хайфу крылатыми ракетами. На поле боя остался только наш российский корабль, с которого я и веду репортаж. Он занимается спасением тонущих американских, английских и прочих моряков и лгтчиков, а ..." "Бомбили Хайфу? Но почему же по нашим программам... Подожди... Вот, кажется."
"Пожар на Бетей Зикук удалось быстро локализировать и потушить. Утечек химических веществ нет, – спокойно говорил знакомый диктор на иврите. Авидор Либерман еще раз опроверг заявление Натана Щаранского, что его партия шла на выборы на деньги Владимира Гусинского." На экране появились знакомые и наосточертевшие взволнованные физиономии с выпученными Учестными" глазами.
Горячась и подпрыгивая на стульях, они с визгом норовили вцепиться друг другу в волосы. Их привычно разнимал ведущий с брезгливо перекошенной рожей. По другой программе пело Дана Интернейншнл. По третьей кривлялась кукла, которой и не снилась карикатурность истинного, живого Давида Леви. Ни слова об атаке, контратаке, обстреле страны, поражении агрессора. Что за бред?.. Страну обстреливают крылатыми ракетами, горит нефтеперегонный завода, а на экране гостелевидения всг те же никчемные мерзкие фигляры!..
Резкий звонок бросил обескураженных женщин к телефону. "Маечка, – Борис говорил тихо и спокойно. – Позвони Тамаре. У нас с Виктором всг в порядке. Ты меня поняла? Мы оба за границей, мы... в Каире. И у нас всг в полном, ты поняла, пол-ном порядке!" "Я поняла, – плакала Майя. – Я тебя... я вас поздравляю... Мы вами гордимся... Мы вас обоих целуем... Они врезали экзекуторам, – глухо произнесла Майя, положив трубку и глядя на свог отражение в зеркале. – Не позволили нас высечь голыми и связанными на ярко освещенной мировой сцене на потеху злорадным зрителям. Теперь те на чужом для них месте, исполосованные и опозоренные, а мы остались на сцене с кнутом в руках... И это сделали наши с вами мужчины, Тамара!.. Как мои мальчики достали потом проклятого Яшку, когда он провоцировал очередную нашу девчонку, чтобы потом ег выпороть. Больше он уже никого и никогда не задевал. И эти больше никогда не полезут ни к сильным, ни к слабым..." "Переключу на Израиль. Не может быть, чтобы..." Действительно, что-то заставило всг-таки телевидение скрепя сердце оторваться от любимых сюрреалистических сюжетов неистовой борьбы мародгров за павших на поле боя.
