Текст книги "На чужом месте"

Автор книги: Шломо Вульф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Вульф Шломо
На чужом месте

ШЛОМО ВУЛЬФ

НА ЧУЖОМ МЕСТЕ

"В тот день сделаю начальников Йегуды, как

жаровню с огнем между дровами и как факел,

горящий в снопе, и они пожирать

будут направо и налево все народы вокруг...

... И того, кого пронзили, оплакивать будут,

как оплакивают единственного сына...

Пророчество Зехарийа, 12

"О чем вы мне говорите! – взорвался адмирал Генри Паркер. – Мы им разбомбили нефтеперегонный завод в Хайфе! Да они его за год-два восстановят... А они нам нанесли поражение, соразмеримое с Перл-Харбором! Какое там! В долларовом исчислении – вдесятеро большее поражение. Потерять за один день два авианосца, всю нашу палубную авиацию, кроме той, что успела удрать в Турцию, Грецию и Египет, три новейшие подводные лодки и два супермощных фрегата! Нам с вами следовало понимать, что евреи не позволят себя безнаказанно пороть, как Ирак и Сербия. Что может повториться Перл-Харбор, вот что мы должны были предположить..." "Еще не вечер, сэр, – осторожно возразил военный советник Президента Дуглас Коэн, слывший специалистом по Израилю. – После Перл-Харбора была Хиросима. Мы не простим нашим бывшим стратегическим союзникам наше поражение." "Или они нам – нашу неблагодарность, наше предательство давней дружбы и свои разрушенные предприятия! – прорычал адмирал. – У японцев просто нечем было ответить на Хиросиму, даже и имей они к 1945 все свои авианосцы и линкоры.

А у евреев, судя по всему, в рукаве еще с десяток букетов против нас. Если мы вдруг решимся на атомный удар возмездия по Тель-Авиву, то рискуем потерять миллионов сто населения нашей страны! Чтобы не допустить такого нам пришлось сорок лет вести холодную войну с СССР." "Вы хотите сказать, что вчера мир стал опять двуполярным, Генри? Уму непостижимо – второй полюс – какой-то Израиль с населением трети Нью-Йорка! Да этого просто быть не может!" "А возвращение половины нашей эскадры после разгрома на глазах всего мира можно было вообразить два дня назад? Взгляните вокруг. Где корабли наших союзников, с которыми мы подошли к Израилю в защиту этого факанного Арафата? Где германский фрегат, на которые они набросились с атавистической страстью? Где половина британских кораблей, где французский авианосец? На дне? Как мы объясним конгрессу, что НАТО разгромила страна, которую наш умник-Президент считал строптивой банановой республикой?" "Но... Генри, кто же знал о "подводных невидимках" и особенно об этих жутких "шмеляхФ, которые облепили наши корабли, сожгли всг на их палубах и перебили в воздухе всг, что летало еще до атаки "невидимокФ? Мы были готовы к встрече с опытными израильскими пилотами на известных нам обычных самолгтах, не говоря о никчемных против нашей ПЛО их устаревших еще до постройки подводных лодках немецкого производства. Я и сам всегда предупреждал – да, Израиль это региональная военная сверхдержава, но не более того... Как военный аналитик с двадцатилетним стажем, я бы первым высмеял информацию об этих УшмеляхФ. Их просто невозможно было изобреcти, разработать, построить и освоить за полтора года! Тем более тайком, тем более в Израиле... Гораздо более скромные военно-технологические новинки создаются десятилетиями под пристальным наблюдением разведок всего мира. "Шмели" же, по-моему, просто невозможно было создать без международной интеграции. Даже Соедингнные Штаты не могли бы без научных центров и заводов по всему миру наладить серийное производство таких сверхмощных и совершенных машин! Тем более Израиль с его привычкой работать над усовершенствованием нашей техники второго сорта." "Вот увидите, газеты напишут обо мне, что, мол, генералы всегда "готовятся к прошлой войнеФ. И будут, увы, неправы! Наша с вами вина, Дуглас, как раз в том, что мы были не готовы именно к прошлой войне! Не к войне с заведомо беззащитным противником, какими были никчемный после Войны в Заливе примитивный Ирак, а потом фанатичная, сплочгнная. но вооруженная старьгм Югославия, а именно Израиль. Мы сделали ставку на то, что он раздираем противоречиями, когда все против всех. Мы рассчитывали на политическую поддержку нашей позиции минимум половиной его населения после первых же ударов. А у населения вообще никто и ничего не спрашивал, да и не собирался спрашивать, вы заметили? Никакой идеологической подготовки к войне вообще не было. Мы решили, что все зараннее смирились с неизбежностью позора публичной порки, чтобы аргументированно капитулировать. А потом взяли и утопили половину нашей эскадры, и, как бы между прочим, поставили свог население в известность. Точно, как в 1967 году – пост фактум... Помните, как мы с вами смеялись над "нелепой бутафориейФ, когда СМИ сообщили, что израильтяне осуществили атаку на бункер диктатора?* Так вот, теперь всем ясно, что именно эта атака, как и пятиминутный бой, когда были разгромлены Хисбалла и сирийские авангарды никому не известными "тараканами" и "спиралями"**, и были теми последними войнами, к которым нам и следовало готовиться. А не смеяться над пироэффектами и прочими наивными демонстрациями заведомо неосуществимых средств ведения войны. Следуя принципу "этого не может быть потому, что не может быть никогдаФ, мы, в духе нашего снобизма, посмеялись. И – сунулись без адекватных военно-технических средств, зато с опытом наглых и безнаказанных экзекуторов, к непредсказуемому противнику. Теперь мы надолго поумнеем, как после нападения на нас "желтых макак" из Японии. Но тогда мораль и право были на нашей стороне, мы были пусть надменными, но жертвами агрессии, а теперь мы просто получили отпор и вынуждены будем впредь сознавать, наконец, что и экзекутору может достаться от казалось бы беззащитной жертвы... Израиль, не спросясь ничьего разрешения, снова оказался на чужом месте. Мы с вами, конечно, будем кричать, что проморгали и проигнорировали таинственные процессы не мы, а генштабисты и разведка, но спрос всегда и везде был с битых, как с командующего Цусимской эскадрой адмирала Зиновия Рожественского в начале века. А в конце века – с нас с вами, Дуглас..." "Мне лично придется объснять к тому же, откуда всг это взялось у Израиля. Что касается разведки, то действительно уму непостижимо, как в условиях постоянного наблюдения из космоса с разрешающей способностью до полуметра, да еще с уникальной поддержкой нашей позиции чуть ли не половиной не только израильского населения, но и, боюсь, и генералитета, можно было проворонить за десятилетия разработку, испытания и массовое производство УшмелейФ. Я лично буду свидетельствовать на суде, хорошо зная израильскую военную промышленность, что она ни при каких усилиях и субсидиях НЕ МОГЛА произвести ни одного "шмеляФ! У Израиля не было для этого ни мотивации, ни времени, ни, естественно, денег, которые он вечно клянчил у нас, отчитываясь за каждый истраченный доллар. Израиль не мог сам поставить даже и чьи-то готовые разработки на поток. Не говоря о том, что для изготовления каждого "шмеля"

должны работать сотни заводов по всему миру, кто бы это всг оплачивал? Наблюдая "шмели" в действии, я могу только приблизительно оценить чудовищную стоимость летательного аппарата с такой скоростью и маневоренностью, да еще с технически абсолютно новым – биологическим способом полгта. По самым осторожным оценкам, его мощность – не менее полусотни тысяч киловатт. Хотя уму непостижимо, как можно ег сконцентрировать в таких габаритах. Масса "шмеля", я думаю, не менее пяти тонн, а скорость – до двух-тргх звуковых на больших высотах. На малых же он в любом направлении мгновенно развивает, причгм на короткое время, до пятисот миль в час. Как они при этом компенсируют чудовищные перегрузки на пилотов, можно только догадываться, но вы видели, как он демонстрировал способность уклоняться от ракет. Добавьте невероятную прочность, противостоящую пулемгтному и артиллерийскому огню в упор. Учитывая всг это, я рискну оценить стоимость каждого аппарата не менее, чем в полмиллиарда долларов. Мы же видели, как минимум, сотню этих... самолгтов. Добавьте десятки, а то и сотни миллиардов на разработку "шмелей" и подготовку их производства! И само их производство, возможное только на потоке такого ультрасовременного авиазавода, которые во всгм мире сегодня находятся под контролем нашей разведки. Если даже предположить совершенно невероятное – кто-то тайком произвгл "шмели" в Штатах или в России, то как затем Израиль мог скрыть их доставку в свою страну и испытания на своей крохотной, тщательно контролируемой снаружи и изнутри – нашими высокопоставленными друзьями – территории? Как они могли так блестяще подготовить эту огромную воздушную эскадру к отражению нашей возможной атаки?" "Помоему, они не в первый раз готовят противнику сюрпризы. В 1967 году..."

УНакануне Шестидневной войны мы знали каждый чих каждого израильского генерала и политика. И арабы, не будь они арабами, да еще с помощью КГБ, вполне могли подготовиться к атаке израильтян. Но сегодня ни один из наших проверенных источников не указывал никаких признаков, что Израиль вообще готовится к контратаке. Тем более, ни от кого, ни полслова о подготовке такого массированного контрудара." "Я не верю, что кто-то мог тайком произвести и, тем более, подарить евреям всю эту фантастику. Те более, что ничего подобного нет и в помине ни на вооружении, ни даже в разработках в России, во Франции, в Британии или у нас, а прочих стран технически вообще не существует на планете!" "Вы можете надо мной смеяться, сэр, но, боюсь, евреи имеют контакт с другими мирами... Иного объяснения просто нет. Некто, причгм не просто сверхмогучий и сверхбогатый, а жизненно озабоченный военной конфронтацией с массой противников только и мог вооружить евреев всеми этими новинками. А им оставалось только быстро их освоить. Это они как раз умеют. Что-то подобное мог произвести за полтора года только Советский Союз и то на пике холодной войны, когда на прорывную военную технологию шли все ресурсы великой державы! Они могли где-то найти подобного союзника. Но в этом случае, повторяю, удивительно, как им удалось скрыть переподготовку пилотов на "шмели", которые им кто-то и зачем-то подарил... Вы можете еще более ехидно улыбаться, Генри, но при условии, что у вас есть другое объяснение.

Именно подарил, ибо всех десяти их годовых бюджетов евреям не хватило бы на оплату "шмелейФ. А потом они их вывезли с другой планеты..." "На чгм?! – адмирал даже выскочил из кресла. – И с какой, к дьяволу, планеты евреи могли вывезти сотни... самолгтов, если у них нет даже примитивных космических кораблей, а в Солнечной системе нет обитаемых планет – ни на одной нет и следа жизни?" "Увы, Генри, пока мы не найдгм другого объяснения, жизни не будет именно на этой планете. По крайней мере, нам с вами..."

___________

* см. Ш.Вульф. Амагеним.

** см. Ш.Вульф. В обход чгрной кошки.

***

"Я тоби дамо за меблю и барахло пять тысяч рублей, – сказал сосед, часто моргая белесыми ресницами. – Гроши вам в ссылке ой як сгодятся." "Да с чего вы взяли, что нам грозит какая-то ссылка! За что? Я в первый день войны добровольцем пошгл на фронт и был на передовой до последнего. Аня работала всю войну по двенадцать часов в день на военном заводе. Мы патриоты своей интернациональной социалистической Родины. Чем мы хуже, во всяком случае вас, которые в оккупации работали здесь, в Мозыре, на фашистов. Почему же депортации подлежу я, моя жена, мои сыновья-близнецы, а не бесчисленные бывшие полицаи из украинцев и белоруссов?" "Та тому, що вы жиды! Потому, що як продали вы Господа нашего Иисуса Христа, так и пошли по свиту усих продаваты за серебрянники.

Товарищей Жданова и Щербакова видтравыли. От товарища Сталина, вождя и учителя нашего извести задумали, та не успили. МГБ вас всих во-время разоблачило. Зараз, у 1953 году вы тильки и мриете о новой, американской оккупации нашей ридной батькивщины... Так що не зазря стоят эшелоны для вас и ваших диток рядышком со всими мистамы, куда вы возвернулися с ташкентов. Отсиживались, поки мы с Гилером воевалы... Ты що! Ах ты жидюга! Мине и у морду! Люди добрыи!

Зовсим жид обнаглел! Бей жидов, спасай Россию..."

***

"Это я попросил суд освободить тебя, Егора Ракова – "гордость ленинградской спортивной гимнастики", не смотря на очевидную для меня опасность твоей светлой личности для нашей страны. Я уверен, что ты надолго запомнишь капитана МГБ Глушкова и наши с тобой милые беседы в этих стенах. Но имей в виду на будущее: Советская власть пережила нашествие гитлеровских орд в 1941 и массовое предательство наших евреев в 1953. Наша партия под мудрым руководством Лаврентия Павловича Берия и его верных учеников и последователей беспощадно расправилась с антипартийной группой Хрущева-Маленкова-Жукова, смело исправила даже некоторые перегибы самого товарища Сталина. Наша страна впервые в истории человечества построила коммунистическое общество: от каждого – по способностям, каждому – по потребностям. Сегодня мы накануне победы над остатками империализма в мировом масштабе. И после всего этого наивные дуракифразгры, с подачи загнивающих капиталистов, будут учить нас, коммунистов 1995 демократии! Тебе самому партия дала возможность и бесплатно учиться в лучшем вузе Ленинграда, и бесплатно же тренироваться, чтобы стать чемпионом. А в благодарность за всг это ты и твои подельщики призывали в прокламациях народ к контрреволюции. Вот ты и стал таким, каким мы тебя выпускаем на свободу. Теперь у тебя будет более, чем достаточно времени, чтобы раскаяться. И самый смертный враг не пожелает тебе встретиться со мной еще раз. Ты всг слышал?"

УДа, товарищ капитан..." "Вот и ладненько. Учти, у меня золотое сердце. Если бы не мог ходатайство и поручительство – сгнил бы ты в тюрьме." "Спасибо вам за вашу доброту. Буду гнить дома..." "Во-от как! Ну-ну..."

***

"Я имел в виду, что п-под в-вашим "высокопрофессиональным" руководством махолгт п-просто никогда не полетит, Валерий Алексеевич. И в-вам это известно гораздо лучше, чем д-даже мне." "То есть отдел мне следует передать под руководство вам, Виктору Семгновичу Дубовику, а самому в сорок пять лет пойти на пенсию?" "З-зачем же на п-пенсию? Есть, наверное, к-какие-то сферы п-приложения и ваших уникальных интригационных спосособностей. Я лично на ваше место не претендую. П-пусть хоть П-пухин руководит вместо Драбина, было бы дело. Гглавное, прекратить в-вашу с Ясиновским имитацию бурной д-деятельности вместо работы, что, между прочим, свойственно и всему институту, как будто и созданного для б-бутафории... Вместо того, чтобы реально дать промышленности новый тип летательного аппарата, в котором так нуждается и н-народное хозяйство, и армия." "А вот мне кажется, что я вам просто антипатичен, как человек. И что отсюда все наши коллизии." "Что вы! Да п-появись завтра на вашем месте, скажем, ваш д-двойник, но способный п-принести реальную пользу д-делу, я бы и не заметил, симпатичный он или антипатичный." "Интересная мысль, – загадочно улыбнулся Драбин, прищурив злые синие глаза. – Надо продумать эту версию... Совсем даже не исключено, что от ег реализации будет немалая польза, скажем... для армии... Так что давайте продолжим нашу дискуссию после моего возвращения из командировки в Арктику, идет? Спасибо. Вы свободны."

***

Дождь пошгл сильнее, начал пузыриться на зеркальной поверхности прозрачной воды. Одновременно за бухтой коричневым пламенем засветились на низком полярном солнце дальние сопки. Борис смотрел на всг это северное великолепие – коричневые сопки, зеленоватые полупрозрачные льдины, мерцающие под водой камешки. На льдине наподвижно как чучело сидела большая клювастая чгрная с белым птица. Она не шевелилась даже когда робкая волна от простучавшего где-то катера обдала льдину и ноги птицы розовым фонтанчиком.

Южак, по своему подлому обыкновению, сразу рванул по этой глади рябь, и дождь тотчас застучал уже агрессивно по брезенту капюшона, напоминая маршевую мелодию. Сорок пять лет, равнодушно возникла в мозгу сегодняшняя дата. Просто дата, без юбилейной грусти, радости, разочарования или обиды. Враждебность или дружественность бытия, включая людей и события, были давно и умело подавлены тщательно культивированной отрешгнностью. Быть довольным хотя бы и крышей над головой.

Птица вдруг ожила, наклонила голову, скользнув равнодушным взглядом по человеку на почерневших от времени досках заброшенного причала. Она без разгона взлетела и тяжело полетела над самой водой. Привычным шестым чувством Борис почуял что-то вроде опасности. К мосткам со стороны посглка шгл человек.

Не здешний, про себя отметил, Борис. Впрочем, здесь все были пришлыми, даже и вроде бы несменяемые бичи. Этот был в модном плаще, совершенно промокших городских туфлях, как у всех, кто, сокращая путь, идет не по коробам, а прямо по хлипкой почве тундры. Незнакомец остановился у кромки воды на белой гальке и тоже не мог отрвать глаз от горящих коричневым светом сопок, белых мачт судов на рейде под низким чгрным небом, похожим на крышу исполинской пещеры с выходом к этим мачтам и сопкам. Пришлый словно сохранял про запас грозное великолепие полярного полудня, отраженное в его очках в роговой оправе. Впрочем, это могла быть и полночь... Командированный, лениво отметил Борис. Еще вчера ждал самолгта сюда где-то в Чохурдаге, а позавчера ходил по Ленинграду, где трава летом бывает сухой, где магазины, кинотеатры и клубы оригинал, а не дешгвая копия. Не сегодня-завтра он вернгтся в свой нормальный мир на МАТЕРИКЕ, а этот город и самого Бориса, стоявшего здесь с ним рядом несколько минут, навряд ли и вспомнит в беседах с трезвой ухоженной женой. Разве что при встречах со знакомыми полярниками вскользь обронит: "Вот как-то раз в Певеке видел бича на заброшенном пирсе..."

Борис отметил, что в общем даже похож на столичного гостя – тот же рост, стать, даже в лице что-то общее, но Бориса не ждут в Ленинграде умная жена, аккуратные дети-отличники, стандарт уюта советского устоявшегося быта. Похожи они, да разные крыши у них над головой. И разное у них место под разным солнцем.

Сейчас гостю неуютно с мокрыми ногами под уже срывающим с него плащ южаком, но это для него не быт, а экзотика... Он сейчас вернгтся в штаб полярных операций или в гостиницу, а там и на свог чистое рабочее место у кульмана или за компьютером в приличном западном, материковом городе среди зелени и человеческой травы на газонах.

"Дядь Борь! – крикнул издали Пацан и сгорбившись кинулся из кабины за лопатами в кузове. – Иди Север осваивать. Чего любуешься на всю эту поебень?

Борис ловко попал плевком в проплывавшую бутылку из-под красного вина и тяжело зашагал к мусорной куче, привычно натягивая брезентовые рукавицы. Он поддел слежавшийся и чуть прикипевший к вечной мерзлоте мусор снизу, умело покачивая совковую лопату, чтобы масса поддалась. Он старался не наступать в лужи левой ногой. Прохудившийся еще вчера сапог отмечал каждую лужу новой порцией холодной воды взамен вытекавшей наружу воды уже тгплой. С детства Борис не знал, что такое простуда, но смертельно ненавидел любой холод, сопровождавший его всю жизнь. Пацан заметил неудобство напарника и оскаблился гнилью зубов: "Времени не хватает на ремонт, а, дядь Борь?.."

Наконец, кучи не стало. От земли, если так можно назвать здешнюю почву, шгл вонючий пар. Пацан тут же вскочил в кабину к читающему неизменную "Правду"

водителю. Забравшись в кузов, Борис с удивлением отметил, что командированный всг еще стоит там же, напряженно глядя прямо на него сквозь свои блестящие на солнце очки.

***

На почте как всегда бало людно. Трещали регланами и языками лгтчики, пожирая глазами белые плечи почтарки Майи сквозь кружево черной кофточки. Та ловко отвечала на шутки улыбками, пролистывая письма до востребования, принимала переводы, выписывала квитанции. Бориса она обычно вообще не замечала, но сегодня почему-то прищурила на него близорукие зелгные глаза и чуть улыбнулась несколько ошеломлгнно, брезгливо принимая его удостоверение и пролистывая письма. Выходя на короб, он снова заметил с удивлением, что она провожает его странным взглядом. Надо же, какое сегодня внимание к имениннику... Словно ктото и впрямь знает о его юбилее. Он пересгк едиственную в городе-посглке площадь, взял неизменную ежедневную бутылку водки, палку сухой колбасы и прошгл на свой короб, где сподобился год назад получить после койки в общежитии отдельную комнату в двухэтажном бараке – свог место под полярным солнцем любимой родины... Здесь кисло пахло нечистотой, стояла глухая сушь от включенной намертво электропечки, висело на вергвке бельг и стоял стол с объедками и пустыми бутылками. Борис стянул и закрепил сохнуть над печкой сапоги, потом повесил там же плащ, ватник и брюки, бросился на кровать с панцирной сеткой и тотчас исчез в своих бесконечных сновидениях. Только в них шелестела давным-давно не виданная листва, мелькали родные забытые наяву лица, пели нормальные птицы, не пахло водкой и мочой в подъездах бараков с заблгванными лестницами...

***

Майя заперла комнатушку почтового отделения, тщательно засургучила входную дверь личной печатью и вышла на ту же площадь под потоки скользящего низкого солнца между чгрными нервными тучами и темнозелгной тундрой с черной же грязью на искоргженных гусеницами дорогами. Свет от низко сидящего над сопками желтого шара и от его отражения в голубой со льдинами бухте многослойно отражался от стгкол домов и от луж на коробах и между колеями на дорогах. Снежинки из туч, сверкая, неслись в потоках света, как осколки зеркала Снежной Королевы, никогда не посещавшей Советский Север, и без нег вкусивший столько лжи и зла, сколько не снилось ни одной свирепой королеве... Майя торопилась переодеться для ужина с лгтчиками в девять в ресторане "АрктикаФ. Ег тоже отдельная комната была по-девичьи чистой и уютной, но с тем же мертвым сухим духом электропечки, убивавшим любую домовитость. Она наскоро разделась, достала из шкафа любимое чгрное платье с белой розой у ворота, то самое узкое блестящее платье, что подчгркивало отличие стройной женщины от женщины вообще. В зеркале она увидела свог лицо с большим ртом, неправильным носом и длинными красивыми глазами, странным образом приводящими именно эти недостатки в неповторимую гармонию. Держа в руках платье, она придирчиво разглядывала себя, стоя в белье и в туфлях, и словно выставляла себе, разменявшей сегодня четвертачок – двадцать пятый года,– оценку. Не убедив себя этим досмотром, она сняла всг и покачала перед зеркалом грудями, с удовлетворением отметив, что они еще упруго и красиво торчат, а не болтаются, не смотря на изрядную величину и вес – она приподняла их на ладонях и слегка сжала, проверяя упругость. Я еще молода, улыбнулась она себе. У меня удивительные пропорции фигуры – тонкая талия при таких бгдрах и бюсте! У меня гладкая белая кожа. Я еще очень и очень могу понравиться... Она подумала, что идет в ресторан, чтобы кто-то касался в танце, а потом, может быть, или здесь, или у него дома ег тела, раздражая ег недосказанностью отношений, словно жажда, бесконечно удовлетворяемая во сне...

После того, как пять лет назад ег подвергли публичному телесному наказанию, она потеряла интерес к обычному сексу и не могла объяснть, что она имеет в виду под сексом необычным. Ег высекли "за изощргнное садистское хулиганство" и привели приговор в исполнение прямо на ярко освещенной сцене их переполненного институтского клуба. Еще бы там были свободные места! В стране, где категорически запрещалась самая безобидная эротика в печати и в кино, не говоря о театре, где милиция задерживала на пляжах девушек за открытый купальник, неестественным образом практиковались телесные наказания, где можно было видеть раздетую молодую женщину Следуя законам самого справедливого в мире общества, суд, как правило, назначал экзекутором жертву преступления... Майю тогда, как раз в день ег двадцатилетия, наказывал тот самый Яшка, которого ег ребята проучили за попытку лапать их девушку на танцах. Ну уж тут-то он налапался, прежде чем стал ег собственно стегать! Судьи и зрители не торопили его, сами наслаждаясь "унижением злостной хулиганки" – с такими-то соблазнительными формами...

Слгзы ярости выступили у нег на глазах при этом воспоминании. Воспитанная на культивированной советской властью патологической сексуальности, подчерпнутой из достоинства и терпеливости юных героинь "Молодой гвардии" и славных партизанок, Майя тогда всг стерпела, но из института ушла, из родного города уехала в Москву, там вышла замуж, развелась. И вот судьба занесла ег как раз в Певек, где около сорока лет назад закончилась биография ег деда, как и большинства советских евреев в 1953 году. Великая семья советских народов избавилась тогда, наконец, от очередной паршивой овцы, покончила с массовым предательством последнего из своих изначально неблагонадгжных народов на пути к построению коммунизма. Лагеря на берегу Ледовитого океана давно заросли тундровым лишайником. Только покосившиеся вышки и впаянные в мерзлоту остатки колючей проволоки напоминали об их недолгой истории. Евреи, которые той весной не были убиты прямо в останавливающихся на станциях эшелонах в результате "проявления стихийного справедливого гнева трудящихсяФ, не умерли от духоты в трюмах грузовых судов, не утонули при высадке в прибое на необорудованный берег, эти немногие дождались первых морозов и тихо погибли в неотапливаемых переполненных бараках-времянках без еды и воды. И даже через десятки лет холодный прибой нетнет, а выкатит на гальку череп какого-то, быть может, несостоявшегося Эйнштейна или вполне состоявшегося Блантера, которому "не нужен был берег турецкийФ, а потому был предоставлен вот этот – чукотский ...

Еврейство деда тщательно скрывалось в семье Майи. В отличие от СС, КПСС, в духе нашего советского гуманизма, не уничтожала полу– и так далее евреев, но жестко ограничивала их в правах,. Майе не светило бы попасть в ег институт, заяви она о дедушке-профессоре медицины. Если бы ег папа и мама сразу признались в позорном родстве, их бы вместе с дочерью поселили как полу– и четверть-жидков в Автономии. А уж узнай сегодня славное МГБ, что она нагло скрывала все эти годы свог родство с "извергом в белом халате" в своих анкетах, не отделалась бы она Яшкиными наивными фантазиями.

Припудрив потемневший от слгз нос, Майя оделась и снова посмотрела в очистившееся от пелены на глазах зеркало. Сердитая молодая женщина исподлобья смотрела на нег влажными припухшими глазами. Она натянула резиновые сапожки, положила в сумочку туфли и надела плащ, тщательно уложив под капюшон высокую причгску. В коридоре было грязно, из общего туалета в его конце тянуло мерзким запахом. Она заткнула нос, обошла разбросанные вокруг двери туалета использованные по прямому назначению обрывки газет с портретами вождей, скатилась по лестнице на мокрые доски короба – поднятого над мерзлотой тротуара. Солнце слепило ег, отражаясь от луж, неестественным ночным прожекторным, лагерным светом в контраст нависшим чгрным с синеватым отливом снеговым тучам. Под веками ломило от всепроникающего свирепого света вечного полярного дня, как тогда, на сцене, от беспощадного света юпитеров...

У дверей ресторана ег встретили двое из тргх лгтчиков. Уже издали по их лицам она поняла, что, как это вечно с летунами, вдруг срочный вылет и, к сожалению... К сожалению, глаза ег снова наполнились слезами, когда она сдавала одна плащ и сапожки в гардероб, поднималась в зал и устраивалась за чудом свободный угловой столик. Громко смеялись отмечающие какое-то важное достижение начальники из штаба аркопераций, степенно пили водку капитаны-наставники, весело ужинали и лапали пьяных буфетчиц моряки с атомного ледокола. Солнце мерцало в бородах полярников с их последним цивилизованным ужином на пути к дрейфующей станции, отдыхали гидрологи, гляциологи, золотишники. Ударники коммунистического труда были веселы каждый в своей компании и все вместе в своей вечно юной прекрасной стране. На шестой части земной суши эти люди успешно построили коммунизм, избавившись раз и навсегда от скверны еврейства, бытовой преступности, государственной измены. Портреты Берия и Ленина висели над стойкой бара с бесплатными напитками и закусками, словно специально ярко высвеченные солнцем вечного дня. Его прожекторные лучи били в отключенную хрустальную люстру под потолком, и она сияла ярче, чем от всех своих электрических огней. Майю ослепил этот свет, она отвела глаза.

И тут за ег стол без спросу сел мужчина, молча взял меню. Он был немолод, прилично одет в коммерческое, то есть то, что продавалось за деньги, а не по талонам. На Майю он не вроде бы обращал внимания. Она же таращилась на него, пораженная, что не может узнать, хотя явно где-то видела... Не из штаба, там она знала всех, разнося спецпочту. Не из лгтчиков, не из моряков, не пограничник... Но и не из немногочисленных командированных, без конца спрашивавших о письмах до востребования.

Изучив меню, он не стал лихорадочно звать официанта, а молча и дружелюбно поднял на Майю красивые синие глаза и стал ег как-то необидно, но внимательно разглядывать, уверенно и постепенно. В его взгляде было нечто непривычное, но именно то, что она подспудно хотела увидеть в мужских взглядах, что неуловимо возникало во снах и так же бесследно исчезало при пробуждениях. Безмолвная беседа глаза в глаза казалась бесконечной. Такого с ней не было никогда. Ни до замужества, ни после. Словно они оба зараннее условились об этом свогм свидании, чтобы поговорить, наконец, на одном, никому больше не ведомом языке... Самое удивительное, что она понимала этот язык, что ей импонировала бесцеремонность его взгляда, его хозяйская уверенность в ег покорности. Да скажи ОН ей сейчас, прямо здесь, в полном, залитом неестественным ночным солнцем ресторане: разденься – сняла бы перед ним всг. И считала бы естественным, что за это хулиганство снова высекут... ОН мой господин, прочих просто нет, прочие мне просто снятся...

Никому не было дела до того, что испытывают эти двое в крохотном в сущности зале, затерянном под залитым ночным солнцем небом Арктики. Только официант подошгл и вопросительно уставился на Майю. "Коньяк и к нему, как обычно, Шура," – негромко сказал незнакомец. Местный, удивилась Майя, снова мучительно стараясь его припомнить, но возникающие было догадки странным образом раздваивались и исчезали. "У меня сегодня день рождения, – сказала она и достала из сумочки платок вытереть пот со лба. – Мне сегодня двадцать пять." "У меня тоже день рождения, – эхом отозвался он. Выпьем за наши общие семьдесят.