Текст книги "Полуночный маскарад"
Автор книги: Ширли Басби
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
Глава 8
Местность, где располагались плантации Уиллоуглена и Тысяча Дубов, очень отличалась от болотистых топей нижних районов штата. Здесь были высокие места, рос густой лес, перемежающиеся с болотами красивые зеленые долины и поля, сверкающие голубизной чистые ручьи и озера. В лесах росли толстые, ветвистые буки, тополя, ароматные магнолии и огромные дубы.
В этих местах было много хлопковых полей. В годы войны англичане стали осваивать эти земли, очарованные роскошной зеленью и плодородием Филисианы. Они хотели бы остаться здесь, построить дома и выращивать хлопок. Даже когда Испания сумела взять эту территорию под свой контроль и она стала известна как Западная Флорида, англичане остались на обжитых местах и возделывали поля, а французские и испанские поселенцы осели в болотистых низинах.
Когда в 1803 году США купили Западную Луизиану у Франции, Филисиана осталась под властью испанцев, но те уже чувствовали, что их будущее предопределено отношениями с усиливающимися Соединенными Штатами. Английские поселенцы сбросили узы испанского правления. За семьдесят четыре дня на небольшой территории была установлена независимая республика. Жители Филисианы связали свою судьбу с «выскочками-американцами», и страна расцвела.
Сначала у молодого Моргана Слэйда возникла идея выращивать хлопок в верхних районах Филисианы, и дом, который он выстроил для первой жены, стоял на высоком скалистом берегу, обращенный фасадом в сторону бурых вод Миссисипи. У Моргана были тысячи акров, некоторые его земли тянулись по обоим берегам широкой темноводной реки. И хотя к тому времени значительные площади были уже обработаны, большая часть земель являла собой девственные леса, полные дичи и порхающих птиц с ярким, алым, желтым, пестрым оперением.
Доминика очаровала эта земля, когда он впервые побывал здесь много лет назад. Правда, тогда идея выращивать хлопок его не увлекала. Теперь же он с той же страстью, как некогда Морган, связывал свое будущее с собственной землей. К счастью, как и у брата, у него были деньги и решимость быстро осуществить задуманное. Именно поэтому за краткое время имение Тысяча Дубов совершенно изменило свой вид.
Став хозяином, Доминик послал в имение рабочих, чтобы построить новые конюшни и загоны для прекрасных лошадей, которых он приобретет в долине реки. Доминик и Ройс, приехав в Тысячу Дубов, обсуждали, как и что надо сделать.
На глазах вырастали загоны, сараи и конюшни; чуть позже – великолепный трек для выездки. Быстро строились небольшие кирпичные домики для рабов. Поля хлопка, овса, пшеницы, ячменя дали хорошие всходы. Куда ни кинь взгляд – повсюду были видны следы большой работы. Имение Тысяча Дубов стряхнуло с себя сон и оживилось благодаря созидательной энергии Доминика.
Только дом Доминик решил сохранить в первоначальном виде. Мисс и мистер Томас, которых нанял еще Морган, уже несколько лет содержали его в чистоте и порядке; впрочем, это было нетрудно, все комнаты пустовали.
В свое время Морган проследил, чтобы дом был построен таким, как ему хотелось. Но он намеренно не закончил интерьер, чтобы жена получила удовольствие, выбирая вещи для него. В результате только кухня неподалеку от главного дома – в то время кухни строились отдельно из-за опасности пожара – была обставлена полностью.
Слуги быстро приготовили две спальни для Доминика и Ройса, в длинной столовой поставили маленький стол и стулья, несколько дубовых кресел и письменный стол в комнате Доминика. Два холостяка, проводившие большую часть дня вне дома, и при такой скудной меблировке чувствовали себя прекрасно. Миссис Томас была великолепной поварихой, готовила вкусную еду, а ликер, который Морган хранил в винном погребе, был в избытке. Все это с лихвой заменяло отсутствие привычного комфорта.
Доминику было чему радоваться: он видел, как его мечты обретают форму, но в подсознании ощущалась некоторая неудовлетворенность. И хотя у него были все основания быть довольным собой и жизнью, он никак не мог понять, в чем дело. Неприятное чувство внутренней пустоты, которой он раньше никогда не испытывал, мешало ему радоваться происходящему в Тысяче Дубов.
Слэйд никогда бы не признался даже себе, что причина испытываемого им дискомфорта кроется в его одиночестве. Однако Ройс оказался прекрасным компаньоном, и они провели вместе много веселых часов, страстно обсуждая планы развития имения, охотились в лесах, полных дичи. Все шло так, как и хотел Доминик.
В скором времени в конюшне появились первые лошади, известные специалисты-коневоды присылали ему поздравительные письма и выражали интерес к прекрасных кровей животным, которых Слэйд собирался разводить в Тысяче Дубов.
Так откуда же у Доминика было это чувство, которое преследовало его… преследовало… «Что именно преследовало?» – спрашивал он себя не раз. Разве он не делал то, что задумал? И хотелось ли ему чего-то другого в жизни? Ведь все шло так, как он планировал…
Да нет, все было вроде бы нормально. Разве что события развивались гораздо быстрее, чем он предполагал. Так откуда же это чувство душевной неудовлетворенности? Доминика раздражала странная пустота внутри. Чертовски раздражала! Не выходили из головы и странные чувства, связанные с воспоминаниями об этой мисс Мелиссе Сеймур.
К своему изумлению, он никак не мог расстаться с воспоминаниями о той ночи. Он не мог забыть вкус ее губ, все время ловя себя на мысли, что думает об уродливо одетой, странной мисс Сеймур. Осматривая только что построенные конюшни с широкими проходами и просторными свежевыбеленными стойлами, пристройку, заполненную дорогими кожаными седлами и другими принадлежностями, наблюдая, как суетятся аккуратно одетые мастера, быстро и четко выполняя порученное им дело, он чувствовал, что все это не идет ни в какое сравнение с обшарпанными конюшнями мисс Сеймур. Но по какой-то странной причине Доминик не испытывал удовольствия от этой разницы. Он видел, как напрягались мускулы на широкой спине одного из рабов, который лопатой выскабливал пол в новом стойле. И невольно Доминик вспомнил первую встречу с мисс Сеймур, ее хрупкое согнувшееся тело, когда она чистила конюшню в Уиллоуглене. В ярости он пытался избавиться от этого, ставшего навязчивым, воспоминания, к которому уже примешивалось сочувствие к борьбе за свое дело владелицы Уиллоуглена. «Эта девушка упряма и груба, слишком остра на язык, – напоминал он себе, – и, очевидно, вполне довольна своей судьбой». Ведь если бы она уступила ему Фолли и получила деньги, которые он готов был заплатить, она смогла бы значительно облегчить свою жизнь и ей не пришлось бы работать вместо служанки; но Мелисса с яростью отвергла такую возможность. Нет, она просто глупая маленькая зануда, не позволившая ему даже взглянуть на жеребца. Ну и пусть прозябает, если ей хочется. Доминик больше не будет думать о ней. Но легко сказать, да трудно сделать. По ночам, когда он ворочался без сна, его преследовали воспоминания о ее теплых губах, с такой страстью ответивших на его поцелуй, о том, как ее гибкое тело покорно приникло к его. Эти образы изводили и мучали его, и порой Слэйд начинал подумывать: может быть, и на самом деле существуют ведьмы, чары которых способны привораживать беспечных мужчин? А иначе почему, целиком поглощенный делами в Тысяче Дубов, он не в силах выкинуть это из головы?
Злясь, Доминик стремился направить свои мысли в другое русло… Необходимо продумать, как завершить преобразование Тысячи Дубов, а если уж ему так хочется размышлять о женщине, почему бы не вспомнить смешливую молоденькую девицу с легким характером, которую он посетил в небольшом домике в Натчезе?.. Улыбнувшись, Доминик подумал: да, Иоланда – это не демоническая мисс Сеймур.
В один прекрасный июньский вечер он и Ройс сидели на широкой галерее и, потягивая хороший портвейн, приканчивали остатки обеда, приготовленного умелыми руками миссис Томас.
Заметив отрешенную улыбку на лице Доминика, Ройс поинтересовался:
– Что означает эта твоя странноватая улыбочка?
Поставив стакан, Доминик весело ответил товарищу:
– Я вспомнил об одной голубке в Натчезе – не пора ли ее посетить?
Ройс хмыкнул, заметив знакомый блеск в глазах Доминика:
– Да, я заметил, что в последнее время ты ведешь весьма целомудренный образ жизни, чем немало удивлен. Может, ты дал какой-то обет? Насколько я помню, ты был всегда не прочь пообщаться с женщинами.
– Однако, насколько помню я, ты от меня не отставал. Вспомни хотя бы ночь в Ковент-Гардене и ту рыжую милашку, которую ты проиграл в карты.
Ройс расхохотался, и какое-то время пикантный разговор вертелся вокруг минувших дней в Лондоне. И все время звучали вопросы: «Ты помнишь?», «А ты помнишь?» Но вот воспоминания коснулись стычки Доминика с Латимером, и радость теплого вечера померкла: Доминик весь напрягся, как только услышал имя своего недруга. Однако он тихо сказал:
– Я рад, что ты завел этот разговор. Мне казалось странным, что ты так долго не упоминал о Латимере.
– Я знал твой горячий характер и не хотел, чтобы возникла новая дуэль, если ты узнаешь, что он здесь.
– А теперь, когда я узнал, что он здесь? – сдержанно спросил Доминик со скрытой угрозой в голосе. – Теперь ты не боишься, что я его вызову?
Наклонившись вперед, Ройс сказал:
– Я знаю кое-что, что доставит тебе большее удовольствие, чем проделать дырку в подлом сердце Латимера, хотя и не отрицаю, что он того заслуживает. Но этим тебе не изменить прошлого, уж тем более того, что произошло между вами с Деборой.
Лицо Доминика побледнело, но он спокойно заявил:
– Я не желаю говорить о Деборе. Что бы я к ней ни чувствовал, это было очень давно. И если эта сволочь, ее брат, сумел заставить ее выйти замуж за человека, который вполне мог сойти ей за дедушку, значит, она не та женщина, за которую я ее принимал.
– Она такой и не была, – тихо сказал Ройс. – Ты увидел приятное личико и влюбился, сразу решив связать себя узами брака. И не заявляй, что это не так. Я собственными глазами видел, что ради нее ты был готов на все.
Доминик неловко заерзал в кресле. Правда, прозвучавшая в словах Ройса, была ему слишком неприятна. Он действительно был на грани того, чтобы по-настоящему глубоко влюбиться в Дебору Латимер в Лондоне, намеревался сделать ей предложение… Но Джулиус все расстроил.
Репутация этого человека в Лондоне была дурной. Очень многие двери в высшем свете были закрыты для него и для его сестры, хотя Латимеры являлись дальними обедневшими родственниками известного аристократического семейства. Большинство членов светского общества ничего не имели против мисс Латимер – робкой, приятной молодой леди, но ее брат, Джулиус…
Помимо того, что Латимер был готов продать подороже свою сестру, существовало нечто еще более неприятное, связанное с его именем. Доминик очень хорошо помнил скандал по поводу того, что Латимер убил на дуэли молодого человека, селянина, зеленого мальчишку, сумевшего распознать в Латимере опытного и нечистого на руку игрока. Ходили также слухи о нищенке, погибшей под колесами экипажа этого человека…
Доминик задумчиво уставился в темноту. С первого взгляда он невзлюбил Джулиуса; между ними сразу возникла некая завеса враждебности. О, конечно, они были вежливы друг с другом, но держались на расстоянии, как осторожные коты, всегда готовые к прыжку… В конце концов Латимер прожужжал сестре все уши, наговаривая ей грязную ложь о Слэйде. Доминик быстро понял, почему Дебора внезапно отвергла его, но предпринять что-либо было уже поздно: правда и ложь в нем переплелись так, что распутать их было невозможно. И он решил, что единственный выход для него – вызвать Латимера на дуэль. Когда они встретились, ярость застилала глаза Слэйда; впервые в жизни Доминик дал свободу своим чувствам. Поэтому его выстрел пробил Латимеру руку, а не сердце.
Нарушив молчание, Доминик внезапно сказал:
– Я не должен был упустить эту сволочь! Ройс не мог не согласиться с другом:
– Если бы еще не нанятые им подонки, которые избили тебя.
Доминик поморщился. Этот инцидент доставил ему не только физическую боль, – ее бы он стерпел, – но и оскорбил его гордость. Он не мог забыть о том, что, если бы его друзья не оказались поблизости, дружки Латимера просто убили бы его. А вслух он сказал:
– Это жжет меня до сих пор. Я знаю, что это его работа, но не могу доказать, и поэтому бессилен что-либо сделать.
– Каково же мне встречаться с ним в гостиной матери, – сказал Ройс. – Все, что я могу, – это вежливо здороваться с ним. Я пытался осторожно предупредить отца, что ему следует отказать от дома, но мне нечего сказать ему, кроме того, что в Лондоне у него дурная репутация, а то, что он известен как повеса, только придает ему импозантность, и мое нежелание иметь что-либо общее с этим человеком воспринимается как ревность. Наши соотечественники спят и видят в нем настоящего английского джентльмена. Они верят каждому слову этого подонка и считают его арбитром в спорах о моде и манерах. То, что он якобы сочувствует нам в этой дурацкой войне с Англией, укрепляет его репутацию. А что касается дам, они просто обожают Латимера.
– Кто, мисс Сеймур, что ли? – неожиданно для себя спросил Доминик, и оба приятеля при этом вопросе вздрогнули.
Глаза Ройса заинтересованно заблестели, и он спросил Доминика:
– А для чего тебе это знать? Проклиная свой язык, тот пожал плечами:
– Просто любопытно. Мне показалось, он нравится Захарию, и я подумал…
На лице Ройса появилось выражение такого лукавства, что Доминик вдруг вспылил:
– Все это чушь! Мне осточертели разговоры о Латимере, о его Деборе, и я надеюсь, что, выйдя замуж за старого и богатого графа Боудена, она получила то, чего хотела, и пусть это будет достойной ценой за жизнь с полоумным мужем!
Поколебавшись секунду, Ройс вдруг спросил:
– Дом, а ты действительно поставил крест на своей телячьей любви к Деборе?
Доминик удивленно уставился на друга:
– Бог мой, ну конечно! То было легкое затмение разума. Все прошло.
– Я рад это слышать, потому что рано или поздно тебе придется встретиться с Деборой в свете. – И без видимой связи Ройс добавил:
– Возможно, ты не знаешь, но граф Боуден внезапно умер, до неприличия быстро, после заключения брака с Деборой. Несчастный случай. Он как-то выпил вечером, упал с лестницы и разбился. Мгновенная смерть.
– А не был ли дорогой братец Латимер у них в гостях?
– Ты спросил это с какой-то странной интонацией.
Глаза друзей встретились, и стало ясно, что они подумали об одном и том же. Ройс сказал:
– Говорят, Джулиус приехал к графу в тот вечер и именно он, обнаружив тело, сообщил эту печальную весть дорогой сестре.
Доминик возмущенно проговорил:
– Значит, Латимер снова получил, что хотел, – не только сестру, но и контроль над ее наследством!
– Не совсем. Друг написал мне из Англии об этой истории. Большая часть состояния графа завещалась его брату, потому что детей у него не было. Что до леди Деборы, то граф предусмотрел для нее небольшую пенсию, выплата которой прекращается, если она снова выходит замуж.
Рот Доминика скривился в иронической улыбке, и он воскликнул:
– Все-таки существует справедливость!
– Да, пожалуй, – кивнул Ройс. – Но, как и все коты, Латимер падает на четыре лапы. Графское наследство ему заполучить не удалось, но и теперь он имеет виды на одно состояние, хотя и поменьше.
Нахмурившись, Доминик спросил:
– Кстати, Захарий сказал, что… Впрочем, может быть, это не мое дело? Просто я не совсем понял связь между Латимером и Сеймурами. Основное, что мне известно о Латимере, так это то, что у него никогда не было больших денег.
– Вообще-то настоящим владельцем расписки был дядя Латимера. Но после его смерти племянник унаследовал и этот просроченный документ, и я полагаю, что он останется таковым, пока… Пока Мелисса не решится выйти замуж.
Прочитав в глазах Доминика полное непонимание, Ройс коротко объяснил ему суть условий наследства, которое его дед оставил Мелиссе, Захарию и его матери, Салли.
Выслушав объяснения приятеля, Доминик спросил:
– И ты полагаешь, что Латимер согласится ждать этих денег еще два года?
– Не обязательно, – сказал холодно Ройс. – Он может сам жениться на Мелиссе.
По необъяснимой для Доминика причине мысль эта ему не понравилась. Свое, чувство он отнес за счет того, что Латимер слишком легко приобретет целое состояние, хотя, вне сомнений, мисс Мелисса Сеймур, которую тот получит в придачу, заставит его раскаяться в своем поступке. Тем не менее мысль о ее браке с Латимером засела занозой в мозгу Слэйда, и даже когда после взаимных пожеланий спокойной ночи они с Рейсом разошлись по своим комнатам, неприятное ощущение оставалось. Проснувшись утром, Доминик сразу же вспомнил о словах приятеля и встал в дурном настроении, неотступно преследуемый мыслью о мисс Сеймур.
Боже мой! Да он сам готов жениться на этой противной зануде, лишь бы она не попала в лапы мерзавца Латимера!
Войдя в столовую, он увидел Ройса, попивавшего черный кофе и читающего письмо.
Ройс поднял глаза на Доминика и улыбнулся;
– Отец пишет, что мне следует пригласить тебя вернуться к нам вместе со мной.
Доминик улыбнулся и покачал головой:
– Нет, спасибо. Слишком много дел здесь. Кроме того, я знаю, что такое брачные узы, и когда вижу, что меня хотят ими опутать, – а в глазах твоего отца эта мысль читается четко, – это мне действует на нервы.
– О да, конечно! – С лукаво-невинным лицом Ройс вдруг добавил:
– А я сижу и удивляюсь, с чего это вдруг Мелисса написала тебе письмо?
– Мелисса? Мне?! – изумился Доминик. – Да ты бредишь!
– Не знаю, но письмо адресовано тебе, и оно от Мелиссы, его принесли через несколько минут после моего. Чем удивляться, лучше прочти. Оно возле твой тарелки.
Поспешно и от того неровно Доминик надорвал конверт; его сердце учащенно билось. Когда смысл письма дошел до него, он помрачнел и раздраженно заявил Ройсу:
– Твоя кузина просто спятила! Предлагает мне – и это после того, как она не разрешила даже взглянуть на свое сокровище! – купить жеребца за двадцать пять тысяч долларов!
Ройс в недоумении поднял брови:
– Интересно, что это с ней произошло? – задумчиво протянул он.
– Понятия не имею, что! – рявкнул Доминик. – Но мы сегодня же едем в Батон-Руж. Я хочу посмотреть на эту проклятую лошадь, прежде чем она переменит свое решение, и сказать ей, что я думаю по поводу этого идиотского предложения. Двадцать пять тысяч долларов! – он хмыкнул. – Да она спятила!
Глава 9
Пока друзья упаковывали вещи и седлали лошадей, Доминик без устали ругал причуды Мелиссы. Через час они были готовы тронуться в путь. Доминик оставил всем кучу инструкций, поговорил с Томасами, давая им карт-бланш в делах, и нетерпеливо вскочил на лошадь.
Весь путь, пролегавший по грязной дороге, друзья проделали молча. А когда Ройс пригласил спутника остановиться все же в Дубовой Лощине, а не в гостинице, тот насмешливо пробормотал:
– Я лучше остановлюсь в гостинице, где мы ужинали с молодым Сеймуром. Я не собираюсь оставаться здесь дольше, чем надо.
Посмотрев на усталое от путешествия лицо Доминика, Ройс извиняющимся голосом сказал:
– Понять не могу, почему это вдруг Мелисса переменила свое решение насчет продажи жеребца. Она возлагала на него такие надежды…
Однако у Доминика имелась догадка относительно странного поведения девушки, поставившей всех в тупик. Она пришла ему в голову еще при чтении письма. И даже когда Слэйд давал указания экономке, мысли его были заняты мисс Сеймур и Джулиусом Латимером. Стараясь говорить равнодушно, он сказал:
– Я полагаю, что твоя кузина это делает, чтобы подразнить меня! Но странно не только то, что она предлагает продать лошадь за такую чудовищную цену, но и то, что сумма, которую она запрашивает, равна долгу Сеймуров Латимеру.
Ройс оторопел на секунду, но когда смысл сказанного дошел до него, его глаза потемнели от гнева.
– Ты думаешь, за этим может стоять Латимер? И он вынуждает Мелиссу продать лошадь? Доминик медленно кивнул:
– Уж кто-кто, а мы прекрасно знаем, что Латимер – жадная сволочь. – Невесело улыбнувшись, Слэйд продолжал:
– Он ненавидит нашу страну и всех презирает. Латимер – денди и жеманный щеголь. Ему нужно лондонское светское окружение, а не провинциальный городок типа Батон-Ружа. По его вкусу – Нью-Орлеан, он остановился бы там, будь у него деньги, – сказал уверенно Доминик. – Их отсутствие держит его здесь, и он требует от Мелиссы платы.
– Значит, – рассуждал Ройс, – единственная ценность Мелиссы – это лошадь, и она пытается продать ее, чтобы расплатиться. – Он задумчиво посмотрел на Доминика, потом закончил свою мысль:
– Конечно, она могла бы выйти за него замуж, получить деньги по доверенности и сохранить лошадь.
– Да, но тот факт, что Мелисса написала мне, указывает, что она не хочет выходить за него замуж.
Ройс хмыкнул:
– Мелисса вообще этого не хочет. Отец пристает к ней с тех пор, как ей исполнилось семнадцать лет.
– И есть еще одно обстоятельство, – тихо сказал Доминик, – Латимер мог поставить твою кузину в безвыходное положение. Ты сам-то можешь представить его женатым? Скорее он предложит ей стать его любовницей, а не женой.
– Бог мой! – вспыхнул Ройс. – Если этот, мерзавец хоть пальцем дотронется до Мелиссы.
Разговор прервался. Они оба подстегнули лошадей, желая поскорее добраться до Уиллоуглена. Для Ройса все выглядело просто. Если Латимер осмелился сделать Мелиссе бесчестное предложение, он просто его убьет. Что касается Доминика, то он пока не знал, как ему поступить; в душе его клокотали ярость и раздражение. Слэйд никогда не испытывал волнения или страстного желания защитить кого-то. И впервые ему захотелось сделать это, когда он прочитал письмо Мелиссы, представив себе, до какого состояния была доведена девушка, если решилась обратиться к нему. Доминик был взбешен, хотя это могло показаться смешным: ведь эти чувства пробудила девушка, которая ему ни капельки не нравится. Проклиная и ее, и себя, Доминик скакал в сторону Батон-Ружа и с каждой минутой ощущал все большую решимость помочь Мелиссе.
Ройс и Доминик уже в сумерках следующего дня приехали на место. Несмотря на протесты Доминика, Ройс настоял, что доедет с ним до гостиницы.
– Я посмотрю, как ты устроишься. Отец огорчится, что ты не приехал со мной, и я должен уверить его, что с тобой все в порядке, – сказал он, улыбаясь.
Доминик насмешливо посмотрел на друга:
– Надеешься, что в гостинице не будет свободных комнат? Ройс рассмеялся:
– Ну, ты видишь меня насквозь!
У Доминика не возникло трудностей, и вскоре друзья расстались, пожелав друг другу спокойной ночи. Слэйд обещал, что, как только встретится с Мелиссой и выяснит, в чем дело, сразу даст знать Ройсу.
Доминик написал записку Мелиссе, что он в Батон-Руже и прибудет в Уиллоуглен завтра в одиннадцать утра, чтобы взглянуть на Фолли, если она еще не передумала его продавать. С насмешливой улыбкой на губах он отдал письмо вместе с монетой мальчишке и велел доставить послание мисс Сеймур в Уиллоуглен.
Мелисса удивилась, как быстро пришел ответ на его отчаянное письмо, но не подала вида. С тех пор как Мелисса обратилась к Доминику, прошло четыре дня, и все они были наполнены предчувствием беды. Безнадежность положения была такова, что девушка обреченно ждала первого июля. Четыре ночи она лежала без сна в поисках спасительного варианта. Ей могла помочь только доверенность на наследство, и Мелисса во второй раз поехала к мистеру Смитфилду, желая подробнее узнать о действии доверенности в связи с замужеством или предложением о нем; ей удалось узнать только одну новую подробность: доверенность кончается с ее замужеством, но деньги не могут быть выданы раньше, чем через тридцать дней после заключения брака. Итак, если бы даже нашелся человек, захотевший на ней жениться, это уже ничего не могло изменить… Интересно, известна ли Латимеру эта деталь, учел ли он ее при составлении своего коварного плана…
Ее тревогу стали замечать окружающие, девушка стала нервна, на лбу залегла глубокая складка, под глазами от бессонных ночей появились тени. На взволнованные вопросы Мелисса отвечала:
– А в чем дело? Все в порядке. Не спалось. Бог мой, ну что могло случиться.
Три пары взволнованных глаз тревожно смотрели на нее. Она явно что-то скрывала, но никто не мог догадаться – что. Когда Мелиссе вручили записку от Доминика, все заметили, как бледная искра надежды вспыхнула в ее топазовых глазах, но она, ничего не объяснив, отвернулась и пробормотала нечто невразумительное.
Честно говоря. Мелисса не ожидала, что Доминик ответит на ее письмо, и она никому не сказала о возможной продаже жеребца, поэтому сейчас думала, как ей объяснить свое решение. Захарий не глуп, как и Этьен, и Фрэнсис. Но догадаются ли они о выборе, перед которым поставил ее Латимер? Вряд ли, но как иначе мотивировать необходимость расстаться с их надеждой на будущее? И Мелисса нашла решение: необходимо ошеломить близких так, чтобы им не захотелось задавать вопросы.
Встав рано утром, она тщательно оделась для предстоящей встречи с мистером Слэйдом. Выбрав платье черного траурного цвета, девушка посмотрела на себя в зеркало и тяжело вздохнула. Казалось, она собралась на похороны. Бледность кожи подчеркивалась черным цветом, а дни и ночи страшного напряжения сделали свое дело, оставив следы на прекрасном лице Мелиссы.
Она вновь посмотрела на свое отражение в зеркале, потом, одернув платье, вышла из комнаты с таким чувством, будто идет на казнь.
Она все еще ничего не сказала Захарию и Этьену, оттягивая объяснение до последнего. И только когда в сопровождении двух мужчин Мелисса шла к конюшне, она деланно небрежным тоном спросила:
– А вы вычистили Фолли? Поставили его в большой загон?
Что-то в ее голосе заставило спутников внимательно посмотреть на нее. Девушка не умела лгать, и, заметив, как слегка покраснели ее щеки, Зак подозрительно спросил:
– А зачем?
Мелисса вздохнула и отвела взгляд:
– Мистер Слэйд приезжает сегодня утром.
– Что?! – в один голос произнесли Захарий и Этьен.
Француз первым пришел в себя. Он тихо спросил:
– В чем дело?
Мелисса, не глядя ему в глаза, ответила:
– Я собираюсь продать Фолли. Если мистер Слэйд даст хорошую цену.
Наступило гробовое молчание. Девушка взглянула на двух самых дорогих для нее мужчин. Ее сердце оборвалось – на лице Захария пылал гнев, а Этьен смотрел на нее так, будто она сошла с ума.
Первым опомнился Захарий.
– А ты не подумала, что нам следовало бы обсудить этот вопрос? – спросил он, невольно сжав кулаки. – Фолли – основа нашей конюшни. У нас ничего нет, кроме нескольких прекрасных кобыл, но без Фолли они ничто.
Стараясь не выдать своего собственного состояния, Мелисса вздернула подбородок и отчеканила:
– Теперь меня это не беспокоит. Мы свели всех кобыл с Фолли, и с деньгами, которые я намерена заработать на его потомстве, мы все сделаем. – Помолчав, девушка резко добавила:
– А разве не ты, Захарий, говорил, что без денег не имеет значения то, каким жеребцом мы владеем? Что в имение, находящееся в таком состоянии, не приедут коневоды и покупатели? Захарий проворчал:
– Это говорил не я, а мистер Слэйд.
– Ну вот, ты же ему веришь, – сказала Мелисса с искусственной веселостью. Но несчастное выражение на лице Захария болью отозвалось в ее сердце, и она попыталась успокоить его:
– Когда-нибудь мы выкупим Фолли обратно… Со временем, может быть, все уладится…
Захарий скептически смотрел на сестру.
– Продажа Фолли выручит нас сейчас, – продолжала Мелисса. – Конечно, я не хочу делать этого, но у нас нет выбора.
– Странно, ты никогда не говорила об этом, – грустно сказал Захарий. – Я думал, что дела идут неплохо, а теперь мы должны продать нашу единственную реальную ценность, Фолли, который помог бы нам осуществить наши планы и мечты. Лошадь с такими достоинствами попадается раз в жизни. Упустить его из рук! Продать! – Захарий в волнении гордо сжал губы, боясь в раздражении обидеть сестру. Отвернувшись от Мелиссы, он с горечью сказал:
– Я пошел к Фолли. Похоже, я не стою даже того, чтобы со мной советовались; так, просто мальчик на побегушках…
Боль исказила лицо Мелиссы, когда она смотрела вслед уходящему брату; ее нежная рука протянулась к нему в попытке удержать, но потом бессильно упала. Иначе поступить она не могла. Распрямившись, Мелисса посмотрела на Этьена и срывающимся голосом спросила:
– Ты на его стороне?
Этьен покачал головой. Его черные глаза по-доброму смотрели на нее:
– Нет, малышка. Я не стану добавлять тебе горя. Я знаю, ты все продумала. Конечно, Фолли великолепное животное, и если ты его продашь, нет гарантии, что, даже достигнув благополучия и добившись замечательных успехов, вы сможете выкупить его обратно.
В ответе девушки прозвучали тоска и боль:
– Неужели ты думаешь, что я этого не понимаю и что, будь у меня иной выход, я бы им не воспользовалась?
Нахмурившись, Этьен приблизился к Мелиссе:
– Лисса, в чем дело? Я чувствую, что ты о чем-то умалчиваешь.
– Я не хочу об этом говорить, – отрезала девушка; не могла же она рассказать Этьену, что продажа Фолли связана с Латимером…
Француз что-то говорил ей, но, видя отсутствующее выражение на лице Мелиссы, пожал плечами и ушел в том же направлении, что и Захарий. Глядя влажными глазами ему вслед, девушка так хотела позвать его обратно, обо всем рассказать, но она взяла себя в руки.
Войдя в сарай. Мелисса почувствовала, как ее сердце свинцовым комком застыло в груди. Она ступила в загон, куда Захарий поместил Фолли, и с гордостью и отчаянием в последний раз смотрела на жеребца, радостно приветствовавшего хозяйку веселым ржанием. Подойдя поближе, Мелисса, борясь с рыданиями, обвила руками шею животного и уткнулась лицом в его шелковистую черную гриву. С Фолли было связано слишком много надежд. Он должен был стать производителем большой конюшни, которую они с Захарием мечтали завести. Он должен был привести им процветание, а его потомство – прославить конный завод Уиллоуглена. А теперь им приходилось расстаться с ним. Губы девушки задрожали: стоит ли ради этого блюсти свою честь?
Вспомнив о Латимере и о его гнусном предположении, Мелисса еще крепче сцепила пальцы на гриве Фолли и с ненавистью произнесла:
– Черт бы его побрал! Пусть сгорит в аду!
– Я очень надеюсь, что это не обо мне, – тихо проговорил Доминик за ее спиной.
Испуганная Мелисса быстро повернулась, и глаза ее расширились, когда она увидела Слэйда. Пытаясь взять себя в руки, она нервно оправила черную юбку и вымученно улыбнулась ему.
Доминик был одет, как всегда, со вкусом. Сюртук из отличной темно-серой ткани сидел на плечах, как влитой, стройные ноги были обтянуты бежевыми бриджами. Над аккуратно завязанным белым галстуком – смуглое лицо, непокорные черные локоны спустились на лоб, а насмешливая улыбка изогнула губы. Мелисса думала, что умело скрывает свое подавленное состояние, но Доминик заметил блестки слез в глазах мисс Сеймур, ее дрожащие губы, и у него пропало всякое желание произносить заготовленное саркастическое заключение, предназначенное вместо приветствия. Слэйду непреодолимо захотелось успокоить девушку, и он тихо сказал:
