Текст книги "Сильные души (ЛП)"

Автор книги: Шей Шталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Но в этот раз я в полной мере понимаю масштабы всего произошедшего.

Глава 10

Чейз

Я не имею абсолютно никакого понятия о том, где нахожусь, или что произошло, но я больше не чувствую боли.

Вряд ли это хороший знак.

Когда продвигаюсь вперед, я вижу то, что могу описать только как зеркало, только я не вижу своего отражения, поэтому это не зеркало, больше похоже на окно. И когда я смотрю в него, словно мираж вижу какие-то воспоминания, отрезки времени.

Окружающая аура света демонстрирует воспоминая, будто я нахожусь в кинотеатре, наблюдая, как передо мной проигрывается моя жизнь – чувствую себя загипнотизированным этим зрелищем. Дело в том, что все эти воспоминания о Куинн. Все до единого.

И я понимаю почему. Я имею в виду, в моей жизни она имеет огромное значение, но кое-что в них, то, как тщательно они сосредоточены на ней, мне так знакомо. Будто я был здесь, в этом месте, раньше, но с другими воспоминаниями.

А затем я вижу то, что не сразу узнаю, но потом все-таки вспоминаю. Это мальчик, около трех лет, он бежит, чтобы обнять женщину, которая не кажется мне знакомой до тех пор, пока не поворачивается и не разводит руки в стороны, чтобы поймать мальчика.

Ее глаза – это глаза Куинн. Я бы узнал их где угодно.

Это ее глаза, просто она старше. Возможно, ближе к тридцати годам.

Как такое может быть? Кто этот мальчик?

Это как удар под дых, в моей голове крутятся тысячи воспоминаний. А потом я вспоминаю, все. Этот ребенок – наш сын. Мой и Куинн. В другой жизни у нас был ребенок.

Мы всегда были вместе. Множество раз.

Картинки, которые я вижу сейчас, перелистываются как на экране фотоаппарата, одна за другой, и если я захочу, то смогу дотянуться до них, дотронуться и оказаться именно в том моменте, в каком захочу.

Я поднимаю руку, потянувшись к картинке с мальчиком, и меня тут же окружает его смех. В меня врывается запах свежескошенной травы, воздух такой теплый, будто это середина лета. Мы бегаем на заднем дворе, и я валю его на землю, щекоча за бока.

Беременная Куинн смеется на крыльце, обхватив свой округлившийся живот, пока наблюдает, как мы играем.

Вздохнув, я закрываю глаза и чувствую, как во мне растекается любовь и тепло.

Когда я опускаю руку, воспоминание пропадает.

Меня тянет к каждой из этих непонятных энергий и окружающему меня свету. Это не яркий свет, он более мягкий, расслабляющий.

Ощущение, будто я пробираюсь в другое измерение, которое не могу постичь, в калейдоскоп, наполненный моментами времени. Я не могу сказать, где или что происходит, или где заканчивается этот тоннель, но я плыву сквозь время, передвигаюсь медленно, понимая, что моя физическая жизнь ускользает прочь.

А потом я слышу голос моей мамы, она сидит на диване в нашей гостиной, одна. Должно быть, это воспоминание, потому что она моложе – намного моложе – и когда я присматриваюсь получше и делаю шаг вперед, то вижу себя у ее ног, шестилетнего, сжимающего в руках бейсбольный мяч. Я помню этот день, хотя тогда я ничего не понимал. Она с кем-то разговаривала, а я был смущен. И не мог понять, с кем именно она говорила, понимал только то, что у нее был с кем-то разговор.

Это безумие. Ты никогда не знаешь точно, что с тобой произойдет, когда ты умрешь. Я имею в виду, никто не знает этого наверняка. Мы верим и надеемся на лучшее, но никто не знает наверняка.

– Где я? – спрашиваю я, задумавшись, слышит ли меня кто-нибудь. Я начинаю идти по дому и останавливаюсь, чтобы посмотреть на молодую версию себя.

– Ты там, где и должен быть, Чейз, – говорит мне кто-то. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, откуда исходит голос, только я никого не вижу, хотя голос смутно знакомый. Я снова смотрю на маму, только она не двигается. Я пытаюсь подойти к ней поближе, может, тогда она увидит меня, но она не видит. Я машу руками перед ее лицом.

– Мам! Ты меня слышишь?

Ничего. Она даже не вздрагивает.

Я прослеживаю за взглядом мамы к ее коленям, где она удерживает фотографию моего отца и себя, когда они были детьми, возможно, подростками – рамка фотографии мокрая от ее слез.

– Она не может тебя видеть, – говорит голос.

Что это, черт возьми, такое? И откуда, мать его, исходит этот голос?

– Я могу отпустить тебя, Джейк. Все в порядке… я знаю, ты в порядке, – говорит мама, будто разговаривает с отцом, только его здесь нет.

Внутри меня разливается злость. Я не хочу это видеть. Не хочу видеть маму плачущей и ощущающей боль.

– Почему я вижу это?

– Это самый легкий путь для меня, чтобы показать тебе и помочь понять твое предназначение.

– Кто ты и почему я не могу тебя увидеть? – спрашиваю я, оглядываясь вокруг в поисках источника звука. Внезапно я уже больше не нахожусь в своей гостиной. Я вернулся к окну и этим воспоминаниям.

Снова каждое из них прямо передо мной, будто я нахожусь в кинотеатре с сотнями различных экранов.

– Где я?

– Ты там, где и должен быть.

Я чувствую прикосновение к плечу, тепло, затем оборачиваюсь и неожиданно вижу стоящего рядом со мной отца.

– Папа? – дыхание перехватывает, будто я вот-вот заплачу, и я чувствую, что смог бы, потому что, хоть мои воспоминания о нем туманны и обрывочны, я помню все о времени, которое мы провели вместе, и связь, которую я ощущал с ним.

Когда я делаю шаг к нему, он улыбается. Он выглядит именно таким, каким я его помню: темные волосы, карие глаза и та густая борода рыбака, которая всегда у него была. Не считая бороды, я как две капли воды похож на него.

– Я умер?

– На физическом уровне твое тело мертво, но мы никогда по-настоящему не уходим, – отвечает он, продолжая улыбаться, будто рад меня видеть. Затем он отворачивается, что-то привлекает его внимание.

– Но, постой… – я делаю шаг вперед, потянувшись за ним. – Ты же умер… да?

Господи, пожалуйста, пусть это будет просто сон.

Он не смотрит на меня. Он наблюдает за сценой, развернувшейся перед нами, на плачущую маму, но потом переводит взгляд на меня.

– На физическом уровне, – повторяет он. – Ты можешь видеть меня таким, – он указывает рукой на свое тело, – потому что таким ты меня помнишь. Мы можем представить себе того, в ком нуждаемся в определенный момент времени.

Сделав шаг назад, я глубоко вдыхаю.

Черт возьми, все так странно. Может, у меня кома или еще что, и это галлюцинации?

Отец смеется.

– Да, это очень тяжело принять.

Ох, великолепно, он так же может читать мои мысли. Здорово.

Он ничего не говорит, вместо этого бросает очередной взгляд на момент, в котором мы только что находились.

– И все-таки, почему я вижу этот момент? – спрашиваю я. – Тот момент, когда она потеряла тебя?

Он смотрит на маму. Не сказал бы, что он выглядит расстроенным. Это не так. Но у него такое выражение лица, какого я никогда прежде не видел ни у кого. Любовь, да, но какая-то невероятно сильная.

– Потому что это тот момент, когда все началось для меня.

Где началось? Что?

Сейчас папа смотрит на маму, внимательно наблюдает за ней. Она в больнице, где ей говорят о моей смерти, рядом с ней Куинн.

Неожиданно я снова испытываю боль. Только она не такая, как после аварии. Эта боль оседает тяжестью в груди, будто разрушает меня.

– Что происходит? – спрашиваю я, падая на колени и хватаясь за грудь. Мне больно, но эта боль какая-то другая.

– Сильные души испытывают боль своей второй половины.

Он отходит, затем садится рядом с мамой, берет ее руку в свои ладони, и у нее начинают литься потоком слезы, свободно, тихо и бесконтрольно. Думаю, она чувствует, что он рядом, потому что спрашивает:

– Он умер?

Отец кивает, в его хриплом шепоте слышна боль:

– Я знаю, что тебе больно, детка, но это никогда от меня не зависело. Я бы никогда не забрал его у тебя, если бы у меня был выбор.

– Она может тебя слышать?

– Да, – говорит он, продолжая смотреть на маму. – Она может чувствовать мое тепло.

Я смотрю на Куинн, сидящую рядом с моей мамой, на то, как она плачет. Заставив свои ноги двигаться, я делаю шаг к ней, но не могу дотронуться до нее так, как отец касается мамы.

– Почему я не могу прикоснуться к ней? – спрашиваю я.

– Это придет со временем. Пока у тебя еще нет такого дара. Когда придет время тебе вмешаться, ты поймешь это.

Дар?

Я полностью растерялся от сказанных им слов, от каких-то туманных причин, а в это время его внимание сконцентрировано только на моей маме. Его лицо искажается грустью, и я понимаю, что он испытывает всю боль, что и моя мама. Должно быть, это то, о чем он мне и говорил.

И тогда это накрывает меня. Она пытается осознать, что потеряла своего сына, а он сопровождает ее в этом.

– Вот для чего мы здесь, – говорит он мне, подтверждая мои мысли. – Это предназначение сильных душ.

Я все еще не понимаю, к чему он клонит, этого просто… слишком много для одного раза.

– Я должен быть здесь для мамы?

– Нет… это моя работа. Я пытаюсь показать тебе связь. Наше предназначение быть рядом со своими вторыми половинками, когда они нуждаются в нас.

Я чувствую его любовь, и это наполняет силами и стойкостью, достаточной для того, чтобы я смог сделать глубокий вдох. То, как он смотрит на нее, это неописуемо. Это защита, это забота, все, что ты можешь представить в безоговорочной любви, связь навечно.

– Ты спасал маму?

Он качает головой.

– Для меня все было по-другому, потому что у нее был ты.

– А что теперь? – я переживаю за нее, но это не то же самое беспокойство, которое я испытываю по отношению к Куинн. Я знаю, моя мама никогда меня не забудет. Я ее сын, эту связь даже смерть не сможет разорвать. Глядя на нее сейчас, я знаю, она не озлоблена. Нет, она печальна. Это тот вид печали, который разбухает внутри, пузырится, как море, в течение всей ее жизни, а потом опускается, как солнце, поглощенное ночью.

– Она справится с этим. Она знает, что ты со мной, и она невероятно сильная.

Для мамы потерять меня – это неслыханно, немыслимо, но во многом и неизбежно. Что бы она ни сделала, это не поменяло бы исхода, и сейчас она начинает осознавать это, или, по крайней мере, принимать, не без помощи моего отца, сидящего возле нее.

Связь, которая есть между ними, для меня настолько удивительна, что я начинаю видеть намного более яркий свет, все время вспоминая о том, что когда я был младше, думал, что она разговаривает сама с собой. Разговаривала ли она все это время с ним?

– Она всегда могла тебя слышать?

– Когда она нуждается во мне, я всегда рядом с ней.

Слово «смерть» уже не звучит так плохо, как прежде, и я хватаюсь за эту слабую надежду.

– Будет ли это так же для меня с Куинн?

– Ты – часть нее. Ты всегда будешь рядом с ней, в каком-то смысле.

– Я не понимаю… что ты имеешь в виду, когда говоришь, что я – часть ее?

– Ты – сильная душа, Чейз. Не у всех такая судьба. Это как… группа избранных душ, но мы не знаем, как и кем мы были выбраны, или сколько здесь таких, как мы. Не думаю, что таких очень много, но я знаю, что это передается в семье. Я такой… Поэтому и ты стал таким. Сколько бы нас здесь ни было, мы – избранные души, в то время как большинство созданы, как единичные элементы, не как пары с одной предначертанной связью на двоих. Ты и Куинн… вы сильные души. Это означает, что ты был создан для нее, чтобы принадлежать ей, всегда, в каждой жизни, которую проживаешь. Так же и с Куинн. В этой жизни ты умер для того, чтобы спасти ее.

Так что же, я умер ради нее? Благородно, но все же, как моя смерть может спасти ее жизнь?

– Я пока еще не знаю. Я только даю тебе информацию, которой владею на данный момент. Ты узнаешь, когда настанет подходящее время, но ты должен понять, что это душа выбрала такой путь.

Моя душа? Хотел бы я иметь возможность треснуть сейчас самого себя, потому что, черт возьми, я умер, в то время как мог бы жить? Что за херня?

– Тебе дано было два варианта. Твоя душа выбрала этот. В котором ты должен умереть, чтобы она смогла жить.

Прежде чем он успевает сказать что-то еще, я представляю ту жизнь, которая была бы у нее, выбери я другой вариант. Тот, где я думал, что у нас могло быть все хорошо, тот, где я бы выжил в аварии.

– Некоторые решения и поступки нельзя исправить, – говорит он мне.

Предполагаю, он имеет в виду аварию, потому что это происходит прямо передо мной. Более того, я могу видеть это. Мы на вечеринке, между нами спор, затем драка между мной и Дином, авария. Все это было частью нашего плана. Эта авария была частью нашей судьбы.

А остальное было в моих руках.

Я вижу себя в инвалидной коляске, парализованного после аварии, и Куинн, плачущую рядом.

– Я разрушила твою жизнь! Ты… это… это каждый день напоминает мне о том, что я у тебя отняла, – она бросает мне на колени мою бейсбольную перчатку. – Не думаю, что смогу жить с виной, что отняла это у тебя.

Теперь я понимаю, почему выбрал этот путь. Вина, которую она бы испытывала, в обоих случаях была бы сильной, но в этом случае, с моей смертью, может быть, она сможет слышать меня. Если бы я выжил, то остался бы парализованным из-за сломанной шеи, о которой никто не знал, пока не стало слишком поздно, и она винила бы в этом себя.

Вот почему мои ноги так странно чувствовались, когда я выбрался из грузовика.

– Твоя душа выбрала этот путь, потому что ты знал, что это единственная возможность остановить то, что могло последовать позже.

Я вижу еще одну свою жизнь после аварии, только Куинн не слышит меня, и я не могу остановить ее от самоубийства, когда давление после аварии становится слишком сильным.

Тейлор и остальные жестоко насмехаются над ней в школе, будто она врезалась в мой грузовик специально.

Только сейчас, когда я мертв, я могу быть здесь, рядом с ней, когда она нуждается во мне.

– Мы видим только то, что нам необходимо, – продолжает объяснять отец. – Неважно, какая высшая сила присутствует во всем этом, информация – это основа всего. И то, что я точно знаю, – у тебя намного более значимое предназначение, чем ты можешь представить, Чейз. Твоя жизнь навечно переплетена с ее жизнью, – он жестом указывает на Куинн, удерживая руку мамы. – Не все являются сильными душами, и мы не знаем, почему были избраны стать такими – но мы ими стали. И я знаю, что этот дар был в нашей семье с того момента, как мы стали существовать. У каждого из нас есть пара. Та, которая создана для нас навечно. Нам суждено быть вместе, но мы соединяемся, когда для этого наступает время. И времени нам дают столько, сколько необходимо. Вот почему, как смертный, ты ничего об этом не знаешь – потому что у тебя намного более значимое предназначение.

– Так как возникли эти сильные души? Я имею в виду… ведь не каждый человек такой.

– Из того, что я понял, сильные души созданы как единая энергия, женская и мужская. Это чистейшее единение. Говорят, это потомки греческих богов. Они созданы, чтобы целиком посвятить себя своей половинке, полностью и самоотверженно своей безграничной любви, которой так не хватает в большинстве взаимоотношений.

Самоотверженная, безграничная любовь.

Теперь я окончательно все понял.

Я не могу отвести взгляда от Куинн, и я ощущаю связь, которая проходит сквозь меня.

– Что это означает для меня?

Отец целует маму в щеку, а потом наклоняется и шепчет ей что-то на ухо так тихо, что я не могу разобрать. Но я и не спрашиваю. Это чувствуется… не знаю… как интимный момент, в котором они оба нуждаются.

– Ты будешь рядом, когда понадобишься.

– В каком виде?

– В каком бы она ни выбрала. Ты не узнаешь, пока она не сделает этого, – отец встает, и мы направляемся через что-то, похожее на путь по воспоминаниям, каждое из которых о Куинн и обо мне в течение всех лет, которые мы провели вместе, сначала как друзья, а потом уже как пара. – На самом деле, я не могу объяснить эту часть, потому что это уже не в наших силах. Твоя мама видела меня, разговаривала со мной все эти годы, в той форме, какая ей была нужна. Не каждую сильную душу можно увидеть. Смертные сильные души могут увидеть своих умерших вторых половинок, только когда этого требует ситуация, или если появляется угроза существования этой пары.

– Так ты здесь из-за мамы?

– Я годами помогаю ей, а ты здесь, чтобы помочь Куинн. Она сильная, невероятно сильная, и у нее есть сила преодолеть все это, но она нуждается в тебе. Она ранена, потеряна и в смятении, и ты единственный, кто может провести ее через это.

Это ранит меня – его слова, мы с Куинн, наша связь. Я вижу утро, когда она в очередной раз пробирается в мою комнату.

Ее глаза выглядят безжизненными, она бесцветная копия девушки, которую я знал раньше – девушки, которой я отдал свое сердце.

– Ничего.

Это не ничего.

В этом и была причина того, что никто из нас не смог отступить, даже когда все было уже кончено. По этой причине я чувствовал присутствие Куинн, даже когда не видел ее. Мы одно целое, наши души связаны, соединены навечно. Она в моих костях, в моей крови, в моем сердце. По этой причине я и не мог отпустить ее, по этой причине меня и тянуло к ней.

У меня болит сердце за нее, и я должен убедиться, что с ней все будет в порядке. Я беспокоюсь за нее. Я не жалею ни о чем, что было между нами, за исключением того, что не смогу показать ей и подарить ту любовь, которую она заслуживает в этой жизни.

Как ни странно, я знаю, что это не конец.

– Будь здесь для нее. Это все, что ты можешь сделать, – говорит мне отец.

Глава 11

Куинн

Большую часть субботнего дня я провожу в постели, дрейфуя между сном и реальностью. Я хочу уснуть такой разновидностью сна, которая поможет разуму полностью затихнуть, вот только мое сердце не позволяет мне этого. Вместо сна я пялюсь в потолок и плачу, слезы скатываются по моим щекам в уши.

Пока я лежу так, воспоминания о Чейзе вращаются в моем мозгу настолько быстро, что я не могу различить их, но они там. Они как вспышки – годы, которые мы провели вместе, кем мы стали и что бы у нас было.

Ощущения внутри меня – давление, страх – это слишком много. Мысли о том, что он умер – это что-то, что я не могу осознать. Что-то мерзкое и похожее на одиночество. Хотела бы я вернуть назад свою детскую невинность, как тогда, когда потеряла своих родителей.

Все это напоминает мне утро после смерти родителей. Покрасневшие опухшие глаза и опустошенное сердце, выискивающее причину тому, почему жизнь изменилась.

– Я был т-т-трусом, – его голос звучит подавленно и сокрушенно. – Я должен… сказать тебе. Для меня это не было… к-к-концом.

Меня окутывает ранний утренний свет. Как суровое напоминание того, что воскресенье настало, возвращается боль, а я застигнута врасплох и сломлена.

Я убила его.

Я врезалась в него своей машиной.

Он умер.

Ушел.

Одно слово, произнесенное мысленно, но такое окончательное.

Мои мысли тут же переключаются на Джанет, на то, что, должно быть, она думает обо мне, через что ей сегодня предстоит пройти, прямо сейчас. Через что она будет теперь проходить всегда. Эти события не станут просто этапом жизни, после которого она сможет восстановиться, и, тем более, не станут просто периодом времени. Это будет с ней всегда – жизнь без единственного сына. Бездетность. Страдание. Боль.

С одной стороны, я опустошена из-за произошедшего, а с другой, я не должна.

Это Джанет должна быть опустошена.

– Ненавижу то, что мне приходится оставлять тебя, но мне нужно на работу, – говорит мне Риз, когда в воскресенье утром мы сидим за кухонным столом. – Я не могу дозвониться до Эмери. Я пыталась. Они где-то за пределами Бристольского залива.

Я не говорю ей ничего в ответ, когда она подталкивает в мою сторону бублик, намазанный сливочным сыром. Как я могу есть в такое время?

– Тебе нужно поесть, Куинн.

Я понимаю, что Риз хочет быть рядом, наверное, потому, что она думает обо мне уже как о сестре. Именно так мы себя и ведем. Все четыре года, что она встречается с моим братом, она живет с нами, и я привыкла к тому, что она всегда рядом.

Только сейчас я мечтаю о том, чтобы она ушла. Я хочу погрязнуть в своих страданиях. Чейз мертв уже целый день. Двадцать четыре часа без него, и это похоже на вечность. Аварию показали по нашим местным новостям и в воскресных газетах поместили материалы вместе с фотографиями наших искореженных машин. Мне приходится сразу же отвести взгляд в сторону, а потом я снова мысленно возвращаюсь туда.

– Ш-ш-ш-ш, – говорю я, крепче обнимая его. – Они уже едут. Просто держись, пожалуйста, малыш, держись.

« Полиция штата сообщает, что ожидает токсикологический отчет, который поможет им понять, что стало причиной аварии, которая ранним субботним утром в Вестпорте убила бейсбольного игрока и звезду старшей школы Окоста.

Чейз Паркер, семнадцати лет, которому недавно была предоставлена полная бейсбольная стипендия Университетом штата Флорида, по-видимому, потерял контроль над управлением своего грузовика и разбился в районе часа ночи на трассе Саут Форест в Вестпорте в субботу.

Полицейские сообщают, что причины аварии, в которой столкнулись Паркер и еще одна ученица школы Окоста, Куинн Хэдли, расследуются.

Паркер – хорошо известный бейсбольный игрок, ученик старшей школы Окоста – скончался в больнице в Харборвью рано утром в субботу. Хэдли, как сообщается, оказали первую медицинскую помощь и, в связи с незначительными травмами, отпустили.

Множество одноклассников после того, как узнали об аварии, в субботу утром выложили в социальных сетях посты в память о лучшем бейсбольном игроке, который считался одним из топовых шорт-стопов и которому пророчили многообещающую карьеру в Университете штата Флорида.

Полицейские также сообщили, что по одной из версий, решающим фактором в аварии могла стать скорость».

Они выложили посты в социальные сети?

Забежав в комнату, я хватаю мобильный телефон с прикроватной тумбочки и открываю «Инстаграм», чертовски хорошо осознавая, что мне не стоит этого делать. А потом я думаю о Чейзе: он собирался в колледж, в тот же самый, в который подала документы и я. Я разрушила его шанс на карьеру.

Риз вздыхает, когда я возвращаюсь к столу. Подтянув колени к груди, я пролистываю ленту с фотографиями и постами наших одноклассников.

– Может, мне стоит позвонить на работу и сказать, что я заболела? – спрашивает Риз.

– Они обвиняют меня в аварии, – говорю я ей, а потом замечаю, что Тейлор отметила Чейза на видеоклипе, который, как она утверждает, напоминает ей о нем, а в «Пинтерест» написала, что потеряла любовь всей своей жизни. Но хуже всего – это фотография, которую она выложила, на ней они вдвоем и подпись: «Моя жизнь опустела. Ничто уже никогда не будет прежним».

Ничто в ее жизни уже никогда не будет прежним? А как насчет жизни его матери?

На сердце становится тяжело, когда я вижу фотографию. У Чейза колени в пыли после игры, он прижимает ее к своему боку, кепка повернута козырьком назад, и он целует ее в щеку. Я узнаю этот одурманенный победой взгляд и покрасневшие щеки. Я узнаю это потому, что получала все это многие годы.

Мне интересно, что бы она подумала, если бы узнала о том, что он сказал, что любит меня. Это были самые последние слова, слетевшие с его губ.

– Я л-л-любл-лю… т… т-тебя.

Он любил меня.

Мой серый мир заиграл красками от осознания того, что Чейз любил меня.

О, Боже, так больно, что его больше нет. Эта рана, где-то глубоко внутри, то появляется, то исчезает, но никогда по-настоящему не исчезнет. Это как волны в море в бесконечном движении.

– С тобой все будет хорошо? – спрашивает Риз, неуверенная в том, как можно меня успокоить. Она выглядит так, будто хочет меня обнять, но боится. Затем протягивает мне конверт с эмблемой Университета штата Флорида. – Держи, может, это поднимет тебе настроение.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, входит Мелинда с тремя пакетами продуктов, и я засовываю конверт под выписки из больницы, лежащие на столе.

– Я справлюсь с этим, Риз. Сегодня я буду заботиться о своей девочке.

Я не поднимаю на нее взгляд. Не могу, так же, как и не могу открыть конверт от Университета штата Флорида. В одночасье мое будущее больше не имеет значения. Не знаю, как можно думать о том, что моя жизнь будет продолжаться, в то время как его – нет. Отодвинув в сторону мысли о письме, я фокусируюсь на выставленных в «Инстаграм» постах. Самое худшее, что я начинаю ощущать вину за вчерашнее на более разрушительном уровне.

«Не могу поверить, что Куинн врезалась в него. Я просто… не могу поверить. Она отобрала у меня любовь моей жизни. Я надеюсь, что она не может спать по ночам от той боли, которую мне принесла».

Она это серьезно?

К сожалению, да. Это именно то самое эгоистичное дерьмо, которое я от нее и ожидала, но все равно, до сих пор не могу в это поверить. Я, практически… оцепенела. То, что я навсегда разрушила его мечту профессионально играть в бейсбол, это уже достаточно скверное чувство, но теперь во мне присутствует дополнительное чувство вины за то, что подвела каждого в этом пассивном городе.

– Ты можешь поверить в наглость этой сучки? – спрашивает Мел, заглядывая в телефон через мое плечо, пока Риз суетится по кухне, пытаясь найти свои ключи.

Я не отвечаю. Не могу. Я в шоке.

Мел садится на стул рядом со мной.

– Я буду не прочь попросить Джанет сделать скриншот того сообщения от Тейлор, чтобы запостить его.

У меня снова пересыхает в горле от мыслей о его маме и о том, что она, должно быть, чувствует сегодня, находясь в том доме, в котором он жил вместе с ней.

– Что, если Джанет увидит это? Я имею в виду… она потеряла своего сына. По какому праву Тейлор ведет себя так, будто это она жертва всего случившегося?

Прошлой ночью я была не в себе. Я полностью признаю это. И я оставила Джанет с врачами, чтобы она еще раз смогла увидеть своего сына. Она обняла меня, а я не смогла сказать ничего другого, кроме того, что мне жаль.

– Насколько я знаю, у Джанет нет «Инстаграм», – Мел откусывает от моего бублика, к которому я даже не притронулась. – И я не думаю, что она будет обращать на Тейлор внимание. Особенно если знает, что они расстались.

Риз целует меня в макушку.

– Вернусь примерно к семи вечера, – она указывает на Мел. – Не оставляй ее сегодня одну.

Мелинда подмигивает ей.

– Я так и планирую. Буду рядом.

– Мне не нужно, чтобы ты была рядом, – говорю я ей, закатывая глаза, и кривлюсь от того, как сильно у меня болит голова.

– Нет, нужно, – говорит Риз и закрывает за собой входную дверь.

Я жду, пока не слышу звуки ее машины, покидающей подъездную дорожку, а затем поворачиваюсь к Мел.

– Серьезно, тебе не обязательно оставаться здесь со мной. Я буду в порядке.

– П-п-пожалуйста, не надо, – шепчет он мне на ухо. – Об-б-бними… меня.

Неа. Я не буду в порядке. Я чувствую, что сейчас снова сорвусь, и не хочу, чтобы в этот момент она была рядом. Я просто хочу, чтобы меня оставили наедине со своими мыслями.

– Ты разговаривала с Ганнером этим утром?

Мел закатывает глаза.

– Все утро. Он писал мне смс, задавая кучу вопросов.

– Каких вопросов?

Я никогда не участвовала в школьных сплетнях и гордилась собой, что в последнее время начала их игнорировать, но сейчас мне внезапно стало очень интересно узнать о том, что они говорят обо мне.

Она корчит гримасу, как делает всегда, когда не хочет мне что-то рассказывать.

– Он спрашивал о том, что произошло. Кажется, он слышал, что ты резко свернула, когда увидела приближение машины.

– Я этого не делала! – кровь приливает к моему лицу, щеки начинают пылать. – Как они вообще могут говорить такое? Их там не было. Я была ослеплена его чертовыми фарами и туманом.

Что еще они говорят обо мне? Что произойдет, когда мне придется завтра утром вернуться в школу?

О, Боже, не хочу никого из них видеть.

Я тут же начинаю размышлять о возможностях не возвращаться в школу или вообще не покидать этот дом. Нет никакого чертового шанса, что Эмери позволит мне бросить учебу. В любом случае, это условие моего трастового фонда. Я должна окончить обучение в школе. Но должен же быть хоть один способ никогда не возвращаться в эту школу и не встречаться лицом к лицу с этими людьми.

Может, перевестись?

Сдать экстерном?

Эмери не позволит этого. Засранец. Особенно когда до выпуска осталось всего три недели.

От мысли о том, чтобы вернуться в школу, мне становится не по себе. Я знаю, что они думают обо мне – что я убила Чейза, что врезалась в него намеренно, но я не делала этого. Я бы никогда не смогла.

Я не хотела быть этой грустной маленькой девочкой, потерявшей своих родителей, и не хочу быть убийцей школьной суперзвезды бейсбола.

Но я такая. И пока нахожусь здесь, всегда буду такой.

Мел тянется к моей руке, понимая, что именно сейчас происходит в моей голове.

– Успокойся. Я знаю, что это не твоя вина. Ты знаешь, что это не твоя вина. Это все, что важно.

Я могу себе это сказать, но не могу в это поверить.

Глядя на меня, Мел приподнимает бровь, и на ее губах появляется едва заметная ухмылка.

– Могу я сказать тебе кое-что, что поднимет тебе настроение? Дина арестовали прошлой ночью за распространение наркотиков. Похоже, что старичок Динни-бой какое-то время не будет доставать тебя.

Наверное, для ареста было слишком много оснований.

Несмотря на то, что это хорошие новости, они не поднимают мне настроение. Приподнятое настроение не вернет Чейза назад.

* * *

Мел остается со мной весь день. Даже когда приходят копы и говорят мне о том, что по факту аварии ведется следствие, она остается рядом.

Они дают мне визитную карточку адвоката, но я не оставляю ее.

– Что-нибудь слышно от Джанет? – спрашивает Мел, переключая каналы, когда мы смотрим телевизор.

– Нет, – подняв левую руку, я чешу пальцы под повязкой, а потом рассматриваю выданные мне болеутоляющие. Я не приняла ни одной. Я хочу ощущать эту боль. Это лучше, чем боль, разъедающая мое сердце. – Я хочу позвонить ей, но боюсь. Что, если она меня ненавидит?

Мел искоса смотрит на меня.

– Куинн, она не ненавидит тебя. Ты для нее как дочь, – она откладывает в сторону пульт от телевизора, берет лежащий рядом с ней телефон и смотрит на него. – Мы могли бы принести ей цветы или еще что, – предлагает она.

На самом деле, это хорошая идея. Так я бы смогла проверить ее, но сделать это ненавязчиво.

Я переодеваюсь в джинсы и толстовку, и мы с Мел направляемся к дому Джанет. На подъездной дорожке, рядом с ее машиной, припаркован черный «Експлорер», похожий на машину из проката.

– Интересно, кто это? – спрашивает Мел, пока мы проходим мимо машины.

– Вероятно, его тетя Барб – сестра Джанет, которая живет во Флориде.

Мел кивает, ее капюшон натянут на голову, так как дождь продолжает лить.

– Не могу поверить, что он получил полную стипендию.

Я снова начинаю плакать из-за будущего, которого у него больше нет. Наверное, поэтому я и не могу открыть свое письмо.

Если меня зачислят, я буду чувствовать себя виноватой, что его там не будет.