Текст книги "Безжалостный (ЛП)"

Автор книги: Шерил МакИнтаер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава 34

Холланд

Расслабленное, удовлетворенное выражение лица Дженсена меняется с невероятной скоростью, становясь сначала смущённым и шокированным, потом взволнованным, и, наконец, искажается в ярости.

– Развяжи меня, – требует он.

– Я не могу представить, через что ты проходишь, но...

– Развяжи меня, Холланд. СЕЙЧАС.

Я скатываюсь с него, ярость исходит от него с такой силой, что я чувствую, как вибрируют его мышцы. Дженсен никогда по-настоящему не пугал меня, возможно, потому что раньше я была слишком беззаботной, чтобы быть напуганной, но сейчас я боюсь.

Боюсь, что зашла слишком далеко. Боюсь, что перешагнула грань дозволенного, будучи его половой партнёршей. Боюсь, что позволила себе заботиться о нём слишком сильно. Боюсь, что всё это было напрасно.

Я колеблюсь слишком долго, приводя Дженсена в ещё большую ярость. Каждый мускул, каждая напряжённая жила на его руках, плечах и в области затылка вздувается и выпирает, увеличиваясь от каждого его движения, когда он дёргает верёвки. Изголовье кровати скрипит, сопротивляясь, и дерево сдаётся под давлением. Один столбик кровати ломается пополам, как ветка. Я вздрагиваю, когда звук громко рикошетит от стен.

Дженсен использует свободную руку и без промедления освобождает вторую. Он наклоняется вперёд, его глаза превращаются в узкие щёлки, после усилий с верёвками. Я, прибывая всё ещё в шоке, стою, как замороженная, у кровати. Мои ноги как желе, а колени грозятся сдаться.

Освободившись, Дженсен не говорит ни слова, но ему и не нужно. Его гнев настолько силён, что воздух вокруг нас становится плотным. Он подхватывает с пола моё платье и швыряет его в мою сторону. Оно бьётся прямо о мою грудь и падает на пол. Мои движения замедленные, я до сих пор в шоке – от него, от себя и от моих действий, которые привели к его ответной реакции. От всего этого.

Впиваюсь взглядом Дженсену в спину, наблюдая, как он быстро засовывает ноги в джинсы. Звук застёгивающейся молнии громко раздаётся в раскалённой тишине, выдергивая меня из ступора. Я кое-как одеваюсь, не желая быть раздетой, когда он, наконец, скажет то, что так явно вертится на кончике его языка.

Мой желудок болезненно сжимается, когда наши глаза встречаются. Не потому, что его глаза наполнены гневом, я готова к этому, а потому что то, как он смотрит на меня, намного хуже.

Жесткая натура Дженсена Пэйна ломается.

А ещё хуже то, что я только хотела помочь ему снова стать одним целым. Я ломаюсь вместе с ним.

– Это не должно ничего менять, – говорю я, едва громче шёпота.

Он сужает глаза, фокусируясь на мне, и я знаю, то, что сейчас произойдет, будет болезненно.

– Это меняет всё.

– Только если ты позволишь.

Дженсен усмехается и морщит нос, будто ему отвратительны мои слова. Отвратительна я. До меня доходит, что мой выбор слов ужасен, и я пытаюсь сменить тактику.

– Я не понимаю, почему ты так расстроен из-за меня, – говорю я. – Потому что я знаю то, что ты не хочешь, чтобы я знала?

– Да, – шипит он. – И что, блядь, это было? – он жестом указывает в сторону кровати. Следую взглядом за его жестом, и я смотрю на помятые простыни, в действительности не видя их.

Пожимаю плечами, совершенно растерянная.

– Я хотела доказать тебе, что для меня не важно, можешь ты видеть или нет. Что жизнь всё ещё может быть хороша – всё ещё может ощущаться хорошо, – я сильно мотаю головой, снова переводя взгляд на него. – Я не знаю, о чём думала.

Он смотрит на меня почти виновато.

– Для меня не имеет значения, важно тебе или нет. В конце дня, ты всё ещё будешь видеть и всегда будешь. Чего не скажешь обо мне.

– Так ты злишься на меня, потому что я не ослепну?

– Да. Я не знаю. Ты связала меня и соблазнила вместо того, чтобы поговорить со мной об этом. У меня не порядок с этим дерьмом. Как долго ты знаешь?

Я в бессилии провожу рукой по волосам, путаясь пальцами в узелках.

– Серьезно? Это исходит от тебя, мастера связывания и подчинения? – позволяю словам на секунду повиснуть в воздухе, прежде чем продолжаю. – Я выяснила сегодня. Пигментный ретинит наследственный. Я та, кто должен быть сейчас расстроен. Ты скрыл это от меня.

– Ну, – он мрачно усмехается, – я не скрывал мужа, – он ухмыляется, у него такой самодовольный вид, что мне хочется его ударить. Но он прав. Я не рассказала ему о Даррене.

– Отлично, – говорю я спокойно. – Ну, мы квиты, полагаю.

Он поднимает брови, продолжая молчать. Как бы мне хотелось понять, что происходит у него в голове. Я делаю ещё одну попытку, пробуя альтернативный подход.

– Есть вещи хуже, чем потеря зрения, – продолжаю я тихо. Я должна рассказать, что пережила несколько из них.

Он невесело смеётся.

– Не для меня, детка. И чтобы быть предельно, блядь, честным с тобой, на самом деле мне не хочется слушать мотивационную речь от женщины, которая показывает признаки жизни только тогда, когда у неё есть член, чтобы потрахаться.

Мне очень хочется, чтобы это не так сильно ранило, но правда, как правило, причиняет больше всего боли.

Я медленно киваю и прикусываю язык, пока не чувствую вкус крови.

– Мне нужно идти, – слова, словно песок в горле, душат меня.

Ухожу, не прощаясь, и он не пытается остановить меня.

Глава 35

Дженсен

Я был непобедим, пока мне не исполнилось двенадцать.

Потом в моём зрении возникло одно маленькое чёрное пятно, напоминая мне, что я уязвим.

Я абсолютно не контролировал то, что со мной происходило. Я не мог от этого спрятаться. Не имело значения, насколько я был силён, умён или быстр. Не было ничего, что я мог бы сделать, чтобы остановить ухудшение состояния глаз.

Я был хорошим ребенком: слушался родителей, мой средний балл был 4.0, я делал домашнее задание, говорил правду, мыл за ушами, наносил солнцезащитный крем, чистил зубы перед сном, исповедовал все свои грехи каждое воскресенье в церкви, пока единственным, что имело значение, был мой отец.

Такова чёртова несправедливость по отношению к ребёнку.

Такова чёртова несправедливость ко взрослым.

Каждый чёртов день.

Я рос и слушал родителей, которые говорили мне, что я смогу совершать поступки, как и остальные, и слепота не остановит меня. Что я смогу жить счастливой, полноценной жизнью. Что смогу иметь то, что имеют другие.

Они хотели как лучше, но каждый раз, когда говорили дерьмо вроде этого, заставляли меня задуматься. И медленно, но наверняка, в голове с годами формировался список всех вещей, которые я буду не в состоянии сделать.

Из-за этого мои мысли постоянно делились надвое: что я не смогу больше сделать и что нужно сделать, пока есть шанс.

В тот год на день рождения я получил от мамы фотоаппарат, и это ощущалось, как жестокая шутка. Фотографии хранят всю жизнь, чтобы спустя годы, их можно было пересмотреть, оживив и пережив воспоминания снова. Тогда какую пользу они могли принести мне? Но я не хотел ранить мамины чувства, поэтому пользовался фотокамерой, и что-то волшебное произошло внутри меня. Я знал, что однажды потеряю способность всё видеть. Поэтому, когда я смотрел на мир через объектив, я видел его иначе, чем все остальные. И с моей камерой, с моими фотографиями, я мог заставить их увидеть то, что они принимали как должное.

Я делал каждый кадр, будто это драгоценный дар. Я смотрел и запоминал каждый из них. И их я не забуду никогда. Каждая фотография была моей. Всегда.

Улавливать красоту стало одержимостью. Влечением. Я гнался за ней, будто от этого зависела моя жизнь. Фотоаппарат был частью меня.

Сразу после того, как мамы не стало, моё зрение снова ухудшилось. Затуманивание в периферии. С того момента началось постепенное снижение. Стало труднее брать камеру. Мысль о том, чтобы сделать фото, и однажды не иметь возможности увидеть его отредактированным и напечатанным, начала съедать меня, как тени, надвигавшиеся на мои глаза.

К тому времени, как меня известили о том, что папина печень не справляется, я был готов бросить фотографии навсегда. Я не хотел забирать оборудование домой, когда покидал Нью-Йорк. Меня манило оставить это там, оставить всё позади. Но мама купила мне первую фотокамеру, и это казалось неправильным, будто я предавал и её мечту тоже. Предавал её. Я привёз всё домой. Всё. Все мои аппараты. Все до единого снимка. Но со мной всё было покончено. В течение многих месяцев я не сделал ни одной фотографии. Я даже отказался пользоваться встроенной камерой в телефоне.

Я будто жил в тюрьме. Я всё ещё не был слеп, но прекратил видеть мир вокруг себя.

А потом я зашёл в паб, чтобы утопить свои печали, и там была Холланд.

В самой нижней точке моего пребывания, она пробудила во мне художника. Она разожгла угли, снова пробудив во мне страсть. Мою одержимость. Она была такая красивая, но люди смотрели мимо. Для всех остальных она была девушкой с красивым лицом, которое они забывали в тот же момент, как только отворачивались. Тихая девушка в углу. Но я видел её иначе. Такой красивой, грустной, обременённой, разрушенной, неукротимой – это было захватывающе. Всё это рассказывало историю, окончание которой мне необходимо было знать.

Однажды увидев её, я не смог отвести взгляд. Я пытался. Я действительно пытался. Но Холланд делает меня слабым изнутри. Она разрушает мои защитные стены, заставляя забыть, что мои часы ведут обратный отсчёт. Она заставляет меня забыть, что я когда-то был несчастным.

Но какого чёрта я должен с этим делать?

Глава 36

Холланд

Один день переходит в два, два дня – в три. И вскоре, все дни летят один за другим.

Я просыпаюсь каждое утро одна в своей постели, в своей пустой квартире, и не могу понять, как вообще когда-то могла предпочитать одиночество. Знаю, что так и было, и всё ясно помню, но это больше похоже на воспоминания другого человека.

Как долго это может продолжаться? Я больше не знаю, что на это ответить.

Теперь мои дни заполнены чтением. Не книг. Они делают меня эмоциональной, потому что в книгах матери и дети, друзья и любовники. Каждая из них напоминает мне о том, чего у меня теперь нет. На самом деле у меня есть целая полка с наполовину прочитанными романами.

Моё текущее чтиво – строго исследование. Исследование пигментного ретинита, если быть точной. Я купила ноутбук и подключила интернет только для этой цели. Когда я не работаю, то изучаю этот вопрос. Смотрю на изображения, пытаясь понять, что видит Дженсен. Читаю статьи и медицинские заключения, пока моё собственное зрение не начинает затуманиваться.

Я занимаюсь этим день за днём. И задаюсь вопросом, должна ли я поехать к нему. Хочет ли он меня видеть. Скучает ли он по мне, как я по нему.

Это глупо. Знаю, что должна просто поехать туда и поговорить с ним, но я трусиха. Не потому что боюсь, что он меня не захочет. Я потому что боюсь, что захочет. И знаю, что мы не сможем двигаться дальше, пока я не буду готова вытряхнуть скелеты из своего шкафа.

Недавно я начала гуглить психоаналитиков. Я так много посвящаю этому времени, что начинаю чувствовать себя безумной. Хотя, согласно веб-сайтам, я в принципе нормальная, что довольно шокирующе.

Мне нравится убеждать себя, что я не записываюсь на приём, потому что являюсь одной из немногих людей на планете без телефона. Как правило, в ложь, которую мы говорим сами себе, легче всего поверить. Также знаю, что это полная хрень, так что не обманываю саму себя. В пабе есть вполне нормальный телефон. Я просто отказываюсь им пользоваться.

Я свой злейший враг.

Это забавно в не-слишком-забавном-смысле: Дженсен живёт в страхе перед своим будущим, а я едва живу в ужасе от своего прошлого.

Мы составляем самую идеальную безумную пару, он и я.

Глава 37

Дженсен

Я потратил невообразимое количество времени на эти узлы. По всей длине чёрная верёвка образует сложный зигзаг, разделяя вдоль её спину, от шеи до ягодиц. Она проходит спереди, подчёркивая каждую грудь, и тянется вниз, окружая её бледно-розовую киску.

Это одна из самых лучших работ, что я когда-либо делал или сделал бы для хорошей съёмки. Я должен быть счастлив. Горд. Взволнован.

Вместо этого, я абсолютно ничего не чувствую, потому что лицо Линди не является тем, о котором я грежу в своих мечтах. Её волосы не огненно-рыжие и не пахнут розмариново-мятным шампунем. Кожа у неё практически цвета мёда, а не кремово-белая, что я так долго боготворил. Глаза этой девушки не преследуют меня своими бездонными изумрудными озёрами боли.

Я не испытываю болезненной жажды от прикосновений её руки или царапин от её ногтей. У губ Линди нет необъяснимого магнетического притяжения. Запах капель пота на её плоти оставляет ощущение пустоты в лёгких.

Линди не Холланд. Также как и Арабелла, которая была вчера. Или Линна за день до этого.

Я продолжаю надеяться, что одна из этих женщин пробудит что-то внутри меня. Или хотя бы заставит кровь снова прилить к члену. Всё чертовски бесполезно.

Я заканчиваю съемку с холодным равнодушием и отправляю Линди восвояси. Если я собираюсь быть одиноким, то предпочитаю быть наедине с собой. Не нужно притворяться, когда я сам себе компания.

Прижимаю ладони к глазам и раздражённо выдыхаю. Каждый дюйм меня хочет, чтобы Холланд вернулась. Каждая клеточка моего тела скучает по ней. Кровь, путешествуя по венам, движется в поисках её.

Я никогда не злился на неё. Я взбешён, потому что она знает и видит мои недостатки. Я вне себя, потому что не могу оставаться внутри своего пузыря отрицания, который смог создать вместе с ней. Меня одолевает ярость, потому что я не могу этого изменить. Но, несмотря на это я никогда не злился на неё.

Становится всё труднее и труднее, сопротивляться желаю постучать Холланд в дверь, а потом вернуть её задницу обратно в свою кровать. Я потерял гордость. Единственная вещь, удерживающая меня на этом месте, это тончайшая завеса самообладания.

Но я держусь в стороне, потому что не хочу её обидеть. Позднее, когда от моего зрения не останется ничего, кроме крохотных проблесков света, я не хочу завидовать или ненавидеть Холланд, потому что у неё есть то, чего не будет у меня. Я не хочу, чтобы она заботилась обо мне или указывала направление руки человека, которую я должен пожать. Держала меня за руку, помогая спуститься по лестнице, или объясняла, что происходит во время тихой части фильма. От этой мысли желчь подступает в пересохшее горло.

Я не могу дать Холланд хорошую жизнь.

Я даже не могу дать ей нормальную жизнь.

Она заслуживает большего. Лучшего. Я хочу этого для неё. Нуждаюсь в этом для неё.

Глава 38

Холланд

Мой день рождения наступил и прошёл, а я и не понимала этого до сегодняшнего дня, пока клиент не спросил какое сегодня число. Даже мне известно, что это ненормально.

Я заезжаю на своё парковочное место и клянусь самой себе, что завтра – послезавтра, назначу встречу с психотерапевтом.

Это ложь.

Я нарушила это самое обещание уже трижды на этой неделе.

Возможно, я на самом деле сделаю шаг вперёд и выпишу сегодня номер телефона, и положу его в сумочку. Если дело касается меня, то я могу сделать это в момент просветления. Или в один из моментов смятения.

Я почти поднялась по лестнице, когда на освещённом участке возникает силуэт мужчины.

Я делаю один шаг вниз на неустойчивых ногах.

Он последний человек, которого я рассчитывала увидеть ожидающим у моих дверей. Положа руку на сердце, я не надеялась увидеть его когда-либо снова.

– Холланд, – он произносит моё имя, и его голос звучит почти также шокировано, как я себя чувствую прямо сейчас, хотя он явно пришёл сюда ко мне.

Я прячу удивление и направляюсь к своей квартире, умышленно двигаясь мимо к нему спиной. Мои эмоции ещё под контролем, и я не хочу, чтобы он прочитал их на моём лице.

– Что ты здесь делаешь?

Он отвечает не сразу, и я могу только предполагать, что он ожидал иную реакцию на свой неожиданный визит.

Господи, один лишь его вид причиняет боль. Боль рвётся сквозь грудную клетку, затрудняя дыхание. Не знаю, как мне удаётся вставить ключ в замок, трясущимися от знакомого опустошения руками. Но я это делаю, и в следующий миг я по одну сторону двери, а он по другую. Знаю, он смотрит на меня, его взгляд обжигает кожу, но я всё ещё отказываюсь поднимать на него взгляд. Я не готова.

– Могу я войти? – спрашивает он, его голос знаком и одновременно неузнаваем.

Мне хочется сказать ему «нет», закрыть дверь и защёлкнуть замок. Ему здесь не место. Также как и мне больше нет места в его жизни. Однако, он проделал долгий путь, чтобы высказать то, что у него на душе.

Я отступаю в сторону. Он наклоняется, поднимает коробку, которую я не заметила, и неуклюже заходит. Он слишком высок для моей квартиры. Он заполняет комнату, придавая ей гнетущую атмосферу. Здесь удушающе жарко, и всё усугубляется его тягостным присутствием. Он оглядывается вокруг, и я, наконец, позволяю себе взглянуть на его лицо. Он растерян, не понимая, как я дошла от просторного дома в колониальном стиле с четырьмя спальнями до этой маленькой удушливой квартиры.

– Почему ты здесь, Даррен? – спрашиваю я снова, готовая покончить с этим как можно быстрее.

– Вот где ты жила? Всё это время? – он ставит коробку на кровать, и я подозрительно осматриваю её, прежде чем возвращаю взгляд на него. Его волосы кажутся светлее, чем я помню. Длиннее, беспорядочнее. Но, за исключением этого, он абсолютно такой же. Худой и подтянутый, загорелая кожа, тот же стиль в одежде. И его глаза, огромные голубые глаза, которые он передал нашему сыну. Он понятия не имеет, как больно на него смотреть.

– Да, – резко отвечаю я. – Почему ты здесь?

– Я здесь, потому что ты здесь, Холл. Потому что ты моя жена.

Я начинаю качать головой, не зная, как остановиться.

– Просто не надо, – шепчу я.

Он закрывает глаза, предоставляя мне минутную отсрочку. Я не понимаю, почему он сюда пришёл. Очевидно, что ему также больно видеть меня.

– Ты просто ушла. Отключила телефон. Никому не сказала, куда направляешься. Я не знал, жива ты или мертва. Почти шесть месяцев. Ничего не было известно. Ты просто исчезла, – он делает глубокий вдох, сжимая руки по бокам в кулаки. – Мне пришлось нанять частного детектива.

Он искал месяцами, пытаясь отыскать хоть какой-то документальный след. Он продолжал приходить ни с чем, до прошлой недели. Я должен был приехать и увидеть тебя лично. Мне нужно знать, что ты в порядке.

Прошлая неделя. DMV. Это должно было случиться. Полагаю, в тот день произошло многое.

Даррен снова оглядывает мой дом, и замешательство затуманивает выражение его лица.

– И вот где ты была всё это время, – повторяет он и подходит ближе, будто собирается прикоснуться ко мне, но я быстро отступаю.

– Мне жаль, что ты беспокоился. Мне следовало дать знать, где я остановилась, но я боялась, что ты не позволишь уйти.

Он прикусывает нижнюю губу, задумчиво кивая.

– Я не хочу принуждать тебя к тому месту, где ты не хочешь находиться, но мне нужно знать, что ты в порядке. Несмотря на то, что я сделал, какой ужасный способ я выбрал, чтобы со всем справиться… я люблю тебя. Я всё ещё люблю.

– Как сильно ты любил меня, когда спал с моей лучшей подругой?

Он морщится, будто ему больно от этих слов.

– Тебя там не было, – хрипло говорит он. – Ты эмоционально отключилась от меня. Оставила справляться в одиночку. Это не значит, что мой поступок правильный. Я это знаю. Это было хреново, отчаянный способ справиться с болью, но это был единственный способ, который я знал в то время. Алиса была там, она тоже страдала. Она тоже его любила и тоже потеряла. И потом мы оба начали терять тебя.

Я поднимаю руку, заставляя его замолчать. Я не могу. Логически, я понимаю, как мой муж и моя подруга нашли утешение друг в друге. Я понимаю почему. Но я не могу стоять здесь и отпустить это. Это произошло. Всё кончено.

– Я не вернусь обратно. Ни в тот дом, ни к тебе, ни к той жизни.

Глаза Даррена наполняются влагой, и его вид заставляет наполниться мои в ответ. Однажды я так сильно его любила. Он был больше, чем муж, он был моим другом. Это не уходит так просто.

– Мне жаль, – говорю ему честно. – Это слишком сильно ранит.

Он кивает.

– Я знаю. Тебя не стало задолго до того, как ты ушла.

Замолкаем на секунду, и я уверена, мы оба вспоминаем тот опустошительный период.

– Я, ух… свяжусь с адвокатом попрошу его подготовить бумаги о разводе.

Мой желудок мучительно сжимается. Я не чувствовала себя замужем долгое время, но от этого не становится легче.

– Ты можешь оставить всё себе. Мне ничего не надо.

Он бросает взгляд на коробку, ещё раз кивая.

– Могу я тебя обнять, прежде чем уйду?

Слёзы прорываются. Это же полный пиздец. Как он дошёл от прикосновений ко мне в любое время, когда ему хотелось, до нужды в получении разрешения. От парня, встреч с которым я не могла дождаться, до мужчины, которого страшилась месяцами.

Обстоятельства меняются так быстро.

– Да, – выдыхаю я. – Ты можешь меня обнять.