Текст книги "Украденное лицо, Моя юность прошла в Кабуле"

Автор книги: Шекеба Хашеми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Нам не так-то просто добывать интересную информацию для нашей газеты. Фарида собирает сведения на рынке, Дауд слушает разговоры в лавках, но в эти дни, когда весь мир собирается праздновать наступление нового – 2000! года, новостей почти нет. Когда-то и мы отмечали начало года, но талибы посчитали этот обычай языческим! Они запретили даже праздник прихода весны: наверное, цветы – тоже язычество?! Интересно, а Сорайя, собирающая цветочные почтовые открытки, для них – злоумышленница?

* * *

2000 год не принес нам ничего нового для газеты, кроме... "Титаника"! Неожиданная удача, эта "языческая" находка. Дауд принес постер с Леонардо Ди Каприо, он даже достал где-то пакистанскую видеокассету с фильмом. Засуха превратила русло реки Кабул в огромный базар, в лавках продают всякие сувениры с символикой фильма. Черный рынок наживается на "Титанике". Стиль "Титаник" обеспечивает работой цирюльников: шариатское радио объявило, что двадцать восемь брадобреев были задержаны и осуждены за то, что стригли молодых людей на манер Ди Каприо.

Магнитофоны и телевизоры работают в подвалах домов – кабульцы бунтуют, как могут. Город безоружен, женщины ходят по улицам, низко опустив головы, мужчины горбятся и вздрагивают под ударами плетки – и все-таки люди упиваются сладенькой историей влюбленных с "Титаника", горько оплакивают гибель героя в водах Атлантического океана... Это может показаться нелепым: повседневная жизнь ужасна, страна голодает, беженцы из деревень скапливаются в лагерях на пакистанской и иранской границе, нищие заполонили улицы Кандагара, Кабула, Герата, Мазари-Шарифа и Джалалабада. А талибы слишком заняты – они сажают в тюрьму брадобреев, секут мужчин и наказывают женщин! Своим декретом они запретили женщинам и мужчинам смеяться, а подросткам – играть на улицах, так вот – назло им мы плачем над языческой историей любви.

Леонардо так красив! Юные девушки из моего квартала с радостью "грешат", любуясь им.

Я помещаю фотографию Лео в нашей газете – и мне кажется, что я бунтую. Так выражают протест в двадцать лет, когда тебя лишили права на знания и образование, даже на саму жизнь.

Специальный номер газеты под названием "Титаник" наконец готов. Дауд выписал заголовок своим красивым почерком... Я еще не знаю, что мы в последний раз делаем газету дома.

День 1 января 2001 года печален и тягостен, новый век начинается под гнетом бесчеловечных талибских законов. Единственная радость – цветные фотографии со свадьбы Вахида, мы наконец-то получили их через многочисленных посредников. Мой брат на снимках в костюме и галстуке, с белым цветком в петлице, его жена – в белом кружевном платье с открытыми плечами, на голове – тончайшая фата, прелестное лицо изящно накрашено, светлые волосы уложены в высокую прическу. Они оба так красивы! На обороте фотографии Вахид сделал надпись: "Дорогая мама, этот свадебный снимок – для тебя!"

Вахид выглядит очень счастливым. Там, где он сейчас находится, ему не страшны талибы, никто не вламывался к нему на праздник и не разбивал все фотоаппараты и видеокамеры! Его юную жену не выпорют только за то, что она показала миру свою красоту. Они свободны, а мы – в тюрьме.

Талибы заняли практически всю территорию страны. Наступила зима, афганцы бегут от холода и голода. Дауд говорит, что пакистанские полицейские дерут деньги со всех, кто хочет перейти границу, даже с нищих паломников.

Пакистан хочет нашей гибели – и скоро дождется ее. Мы находимся в полной изоляции – талибы давно закрыли бюро спецмиссии ООН в Кабуле. Афганистан смели с международной арены одним росчерком пера, этот кошмар никогда не кончится. Би-би-си сообщает о массовых казнях гражданского населения во многих городах, занятых талибами.

"Голос Америки" беспокоится о судьбе статуй Будды в Бамиане: это археологическое чудо – одна из главных достопримечательностей нашей страны, его изображение даже поместили на билеты авиакомпании "Эйр Ариана". Дауд каждый день видит их на прилавке, за которым работает. Много столетий подряд жители провинции Хазараджат гордились этими статуями.

Сначала талибы уничтожили сокровища Художественного музея в Кабуле, потом стерли с лица земли фрески великого персидского художника Бехзада в Герате, городе, основанном Александром Великим в IV веке до нашей эры и бывшем столицей империи Тамерлана. Теперь пришел черед статуй Будды! Даже англичане и русские чтили и охраняли богатейшее культурное наследие Афганистана. Когда-то туристы стремились посетить Бамиан и Герат...

Шариатское радио сообщило, что мулла Омар предписал своим декретом разрушить все статуи и памятники доисламской эпохи, так что бамианские будды исчезнут!

"Голос Америки" передал интервью главы Международного союза археологов; он с возмущением говорил о разрушении этих колоссов, датируемых V веком и составляющих часть культурного наследия всего человечества. Потом они поставили пленку с записью официального заявления пресс-секретаря муллы Омара, который оправдал уничтожение статуй тем обстоятельством, что они были изображениями богов неверных: "Исламский эмират Афганистан не мог смириться с присутствием на нашей территории этих идолов. Статуи не являли собой никакой ценности для ислама. Мы разбили всего лишь камни".

В другой передаче тот же человек заявил, что не знает, действительно ли статуи уничтожены, намекая таким образом на то, что повстанцы Северного альянса первыми побывали в Бамиане... Этот лицемер смеет рассуждать о покушении на культурное наследие Афганистана!

В Бамиане люди знают правду. Они видели, как талибы расстреливали статуи из пулеметов, били по гигантам, прожившим в своих нишах пятнадцать столетий, из ракетных установок. Би-би-си сообщает, что весь мир шокирован этим актом вандализма, – сравнить его можно было бы разве что с разрушением египетской пирамиды.

А дизайн билетов авиакомпании "Эйр Ариана" талибы менять не стали...

* * *

Худшая из новостей, переданных Би-би-си в феврале 2001 года, сообщение о визите в Париж министра здравоохранения правительства талибов муллы Мохаммада Аббаса. Он собирается обсуждать с французами гуманитарные проблемы. Шариатское радио захлебывается от восторга! Официальный визит это форма признания государства талибов.

Талиб в Париже, во Франции – колыбели прав человека! Министр "здравоохранения", закрывающий больницы для женщин, осмелившийся в 1997 году арестовать представителя Европейской комиссии по гуманитарным вопросам! Госпожа Бонино приехала в нашу страну обсуждать вопросы срочного финансирования афганских больниц – ее задержали и избили на глазах у иностранного оператора, а потом подвергли унизительному многочасовому допросу. По какому праву какой-то талиб едет за границу обсуждать гуманитарные вопросы? Весь мир знает, в каком ужасном состоянии находятся лагеря беженцев: засуха, погодные условия и непрекращающиеся атаки талибов лишают несчастных людей практически всего, особенно на севере страны.

Мы с Фаридой и Сорайей чувствуем гнев и отвращение. Лучше бы французы пригласили одну из женщин-врачей или медсестер, которым отказали в праве на работу, хотя до прихода талибов именно на них держались все больницы, ясли и детские сады Афганистана, это они прививали сельским жителям правила гигиены, внедряли срочную гинекологическую помощь. Этот визит – настоящее оскорбление, скандал! Министр здравоохранения талибов – всего лишь необразованный мулла, пакистанская марионетка. Моя бедная мама, заболевшая от горя и отчаяния, когда ее лишили права помогать женщинам, могла бы выступить свидетелем обвинения на процессе по делу об уничтожении системы здравоохранения в стране. Талиба приняли не только в Министерстве иностранных дел Франции, он посетил даже председателя Национального собрания. Все это так ужасно, что дома мы говорим лишь об этом – не говорим, кричим! Нам кажется, что мы все глубже погружаемся в пучину отчаяния... Раз Франция принимает талиба, значит, их пропаганда работает!

– Они не приняли ни одного представителя сопротивления, не прислали ни одного журналиста, чтобы рассказать правду о том, что происходит в Кабуле, – и пускают к себе талиба! С нами действительно все кончено...

А в это время двух афганок, обвиненных в измене, казнят на кабульском стадионе. Неверных мужей прилюдно порют. В Фейсалабаде, на юге Пакистана, происходит землетрясение, толчки ощущаются и в Кабуле, начинается паника.

Мне кажется, что мы, афганцы, больше понимаем в землетрясениях, чем талибы в Коране...

* * *

Апрель 2001 года. "Голос Америки" и Би-би-си сообщают о визите в Париж командующего Ахмад Шаха Массуда, возглавляющего Паншерское сопротивление.

"Уличное радио" – устами Фариды (она в курсе всего!) – говорит о том, что кабульцы пребывают в состоянии крайнего возбуждения. Дело дошло до того, что люди на полную громкость включают транзисторы и слушают их в общественных местах, что строжайше запрещено законом. Если к нарушителю подходит с кнутом талиб, человек заявляет:

– Но я же не слушаю музыку! Это не иранское радио! Передают новости шариатского радио.

Бывают моменты, когда безумие берет верх над страхом. Итак – Париж принимает у себя настоящего афганца, но захочет ли он слушать?

Сначала шариатское радио начисто все отрицает: "Массуд не уезжал в Париж. Это обман!" Потом, понимая, что мы каждый вечер слушаем передачи запрещенных "вражеских голосов", они решают обернуть все себе на пользу: "Этот мятежник просто отправился клянчить оружие, и он его получит. И все-таки мы, несмотря на французское оружие, разобьем его!"

"Мятежника" принимает министр иностранных дел Франции, затем его приглашают в Европейский парламент – как посла. Впервые что-то происходит вне талибской тюрьмы. Нет, мы не обманываем себя, не позволяем надежде завлечь себя в ловушку, однако, подобно всем кабульцам, жадно ловим каждое слово на волне Би-би-си. К несчастью, они передают только обрывочные сведения. Массуд долго говорил с французским министром Юбером Ведрином, выступил на заседании Европейского парламента в Страсбурге, заявив, что Европа должна немедленно послать в Афганистан своих эмиссаров, чтобы на месте выяснить положение дел с правами человека.

В те же дни доктор Сима, открывшая, по маминому "наущению", подпольный медицинский кабинет в Кабуле, передает нам записку:

"Необходимо найти женщин, способных отправиться в Париж и рассказать там о ситуации в Афганистане. Одна французская ассоциация и женский журнал хотят начать информационную кампанию. Я не могу ехать – мои пациентки без меня не обойдутся, поэтому я посоветовала обратиться к тебе. Пусть Латифа поедет во Францию и расскажет об угнетении женщин, о подпольных школах. Такое свидетельство – единственная возможность сопротивления. Ты должна будешь поехать вместе с дочерью, Алия, ты врач, моя лучшая подруга и не практикуешь из-за запрета талибов. Поезжайте вдвоем, это очень важно! Сначала вы встретитесь с французскими журналистами из очень известного журнала "Еlle". Потом выступите в Европейском парламенте, побеседуете с влиятельными людьми, в том числе с госпожой Николь Фонтен. Такой случай нельзя упускать!"

Я очень хочу поехать, но мне страшно. Во-первых, я никогда не была на Западе, не летала самолетом... С шестнадцати лет я живу взаперти, так почему же доктор Сима выбрала меня? Не только мы с Фаридой и Мериам тайно даем уроки в подпольной школе.

А вот мама – смертельно усталая и больная – поддерживает идею подруги:

– Доктор Сима права. Пусть люди на Западе узнают, что женщины-врачи обречены сидеть дома, как в тюрьме, и ничего больше не могут сделать для своих больных.

Сорайя тоже согласна, хотя понимает, как рискованно далекое путешествие.

– Послушай, Латифа, жизнь так сложна! А вдруг это поможет изменить положение? Вы встретитесь с важными людьми – доктор Сима знает, что говорит!

Папа разрывается на части: он должен сопровождать нас в Париж в качестве махрама – у женщин ведь нет паспорта, – и тревогой за Дауда, его молодую жену и Сорайю – как их оставить?

– Единственная проблема – безопасность семьи. Если талибы обо всем узнают, когда часть семьи будет в Кабуле, а остальные – в Париже, мы попадем в опасное положение, нас могут разлучить навсегда.

Мы принимаем решение после совета с друзьями. Итак, мы отправимся в Париж – мама, папа, я и еще одна девушка по имени Диба, она тоже организовала подпольную школу. Один из двоюродных братьев проводит ее до Исламабада со своим паспортом. Все устраивается очень быстро: до Пешавара мы поедем микроавтобусом. Пакистанские визы все еще действительны.

28 апреля, около 5 часов утра, к дому подъезжает такси, и мы отправляемся на автобусную станцию.

Диба и ее кузен присоединятся к нам в Пакистане – им еще нужно уладить проблему с визами и паспортом.

Официально – мы едем в Пакистан, как и в прошлый раз, потому что маме необходима медицинская помощь. Как ужасно оставлять в Кабуле Дауда, Марию и Сорайю, они словно заключенные в тюрьме – просто слезы наворачиваются на глаза! Путешествие будет тяжелым: вечный страх попасться, быть арестованным усугубляется сегодня секретностью отъезда. Конечно, конечный пункт назначения остается в глубокой тайне. Нам даны точные указания: мы должны прибыть в Пешавар, потом в Исламабад; в столице Пакистана следует связаться по телефону с посольством Афганистана в Париже. Нам сообщат, где мы должны получить заказанные специально для нас и заранее оплаченные билеты. После этого мы отправимся в посольство Франции в Исламабаде, чтобы получить французские визы. И наконец, если все пройдет нормально, мы полетим в Париж самолетом авиакомпании Арабских Эмиратов, с посадкой в Дубае.

На границе я холодею от страха. Приходится ждать 45 минут. Пакистанцы высаживают из миниавтобуса всех хазарейцев, проверяют их паспорта, потом все-таки пропускают.

Миновав границу, мы едем на машине в Пешавар и на один день останавливаемся в гостинице. Не знаю, как родственнику Дибы удалось так быстро получить пакистанскую визу для них двоих, но они присоединились к нам, как и было условлено.

Я должна позвонить в посольство Афганистана в Париже – номер телефона записан на клочке бумаги. Женщина, которая мне отвечает, осторожна: она говорит банальными фразами, так, ничего определенного, спрашивает, кто я, все ли приехали, "мы позвоним вам завтра"... Мне кажется, нас проверяют, боясь прослушивания. Я вешаю трубку, и мы ждем наступления следующего дня.

Утром все налаживается.

– Вы можете отправляться! Запишите название агентства и адрес, номера ваших билетов. Вас ждут.

Три часа пути в Исламабад. Я совсем не знаю столицу Пакистана, но сейчас мне не до туристических радостей. Наша затея – такое невероятное приключение для меня, что я готова ко всему, даже к самому худшему.

Первое осложнение: человек в агентстве с удивлением и непониманием смотрит на записанные мною номера билетов.

– Билеты с такими номерами никто не резервировал...

Мы выходим на улицу в недоумении и тревоге. А вдруг это ловушка, что, если так они нас проверяют? Не знаю, нужно позвонить в Париж и все прояснить.

– Да-да... Извините, мы ошиблись, дали вам неправильные номера билетов. Вы записываете?

Возвращаемся в агентство и на этот раз получаем билеты.

Теперь можно отправляться во французское посольство за визами. Перед зданием – очередь, как это ни странно. Нас ждут, но кто именно? Как обойти стоящих у двери людей?

Я обращаюсь к охраннику-пакистанцу, но он отвечает:

– Вы должны записаться!

Приходится общаться на английском с другим служащим:

– Я должна кое с кем встретиться в посольстве.

Он мгновенно реагирует:

– Да, вам назначено, проходите!

Он ведет нас внутрь, обращается к одному из коллег, потом куда-то звонит.

Через несколько минут мы сидим в кабинете французского чиновника, который разглядывает нас со смесью любопытства и недоверия. Он говорит по-английски с двоюродным братом Дибы, но я все понимаю:

– Вас пятеро, но уехать должны только четверо! Почему так получилось? Меня никто ни о чем не предупреждал!

– Я не еду, мсье, я только сопровождал мою кузину до Исламабада.

Француз успокаивается, протягивает нам бланки, которые необходимо заполнить для получения виз.

– Вы не обязаны заполнять все графы. Впишите главное. На какой срок рассчитано ваше пребывание во Франции?

– Неделя, возможно, десять дней...

За несколько минут мы получаем настоящие французские визы, а тем, кто стоит в очереди на улице, придется, возможно, ждать месяцы. Очень редко посольство выдает визы сразу четверым.

Чиновник прощается с нами, желает счастливого пути.

Первый этап пройден. Второй разворачивается в аэропорту Исламабада. Кузен Дибы прощается, мы заполняем формуляры, предъявляем визы.

Полицейский как-то странно смотрит на нас. Я начинаю паниковать.

– Странно... Два паспорта и четыре визы? Как это возможно? Каким образом вы их получили? Неужели французское посольство просто так выдало четыре визы... Вот так легко... Не понимаю...

Ответ был отрепетирован заранее.

– Мы едем навестить во Франции афганских девушек. Этот господин – мой отец, он нас сопровождает.

– Каких девушек? Зачем? Объясните мне внятно цель вашей поездки.

– Нас ждут в Ассоциации молодых афганок.

Он хмурится, задумывается, потом куда-то уходит. Как я боюсь, что он обыщет мою сумку и найдет чадру – доказательство, что мы приехали из Афганистана!

До границы, пока мы ехали по территории Афганистана, снимать чадру было нельзя, придется ее надеть и на обратном пути. Я знаю, что многих молодых женщин не пропускали именно из-за чадры, – что ж, если пограничник все-таки найдет ее – тем хуже!

Я заявлю, что мы привыкли носить чадру, но он может ее забрать, если хочет!

Оглядываюсь вокруг в поисках помощи. Вот там стоит человек в форме служащего аэропорта. Я робко обращаюсь к нему:

– Пожалуйста, господин, это моя первая поездка... Вам столько же лет, сколько моему отцу... Вы не скажете вот тому полицейскому, чтобы он не придирался к нам?

– Посмотрим... Он действительно большой педант...

Они разговаривают поодаль. Один из пассажиров тем временем объясняет папе:

– Тот полицейский хочет получить деньги...

– Я не стану платить, у меня нет денег, мне нечего ему дать! Если они не хотят, чтобы мы ехали, мы останемся.

Человек, к которому я обратилась за помощью, возвращается вместе с полицейским и весело говорит ему, кивнув в мою сторону:

– Посмотри на нее... Пусть едет, в чем она может быть виновата? Она так молода... Как моя дочь. Оставь ее в покое.

Полицейский возвращает нам паспорта и визы – мы можем проходить, но папа не отрывает взгляда от стоящего вдалеке таможенника: тот все еще наблюдает за нами недобрым взглядом, небрежно проверяя паспорта других пассажиров. Я отворачиваюсь, чтобы успокоиться. Папа подбадривает нас:

– Не волнуйтесь. Бумаги в полном порядке, все хорошо, он ничего не сможет сделать.

Как же долго тянется время под пристальным взглядом таможенника, которому мы чем-то не понравились! Он как будто ищет, к чему бы придраться...

Наконец мы входим в зал вылета – какое облегчение! Здесь есть ресторан и туалетная комната, мы пьем чай, пока Диба умывается.

Я наблюдаю за мамой – все мои мысли только о ней. Надеюсь, она хорошо перенесет полет, справится с напряжением. Объявлена посадка на Париж, автобус ждет на летном поле – последний шаг на пути к свободе под небом Пакистана... И все тревоги останутся позади... Пока самолет не взлетит, страх не отпустит меня. Войдя в салон, я сажусь в кресло, но нервное напряжение не спадает, сильно кружится голова. Моторы ревут, мы наконец взлетаем. Боже, какая слабость во всем теле...

Наши места – в центре салона, но я об этом не сожалею – не хочу смотреть на Пакистан даже сверху. Мы летим в Дубай, где пересядем на другой рейс и отправимся в Париж – это единственное, о чем я могу сейчас думать.

Остановка в Дубае просто ужасна. Все пассажиры уже на борту, а мы все еще ждем – один из полицейских тщательно изучает наши документы:

– Вы! Отойдите в сторону... Ждите!

И мы ждем, люди проходят мимо нас, и кошмар начинается сызнова. Наверное, мне придется звонить во французское посольство... Нет, это неразумно. В конце концов я все-таки звоню – нужно предупредить, что мы не уверены, сможем ли вылететь из Дубая.

Мама все время повторяет мне то, что я должна отвечать на вопрос о цели нашего путешествия:"Мы едем во Францию, потому что мне необходимо лечение, говори, что я больна!"

Полицейский сурово спрашивает:

– Где ваши медицинские заключения?

– В чемодане, вещи мы сдали в багаж.

– С каким врачом вы собираетесь консультироваться?

– Это пока неизвестно.

– Как же так? У вас нет знакомых во Франции? В этом паспорте нет других виз, вы путешествуете впервые? Как вы оплатили поездку?

– Мы продали дом, чтобы оплатить мамино лечение.

– Дом? Следовательно, вы не собираетесь возвращаться?

– Ну что вы! В этом случае мы взяли бы с собой все имущество, а в нашем багаже – вещи на неделю.

– У вас достаточно денег на врачей?

– У моего отца есть четыреста долларов и немного пакистанских рупий.

– Что будет, если этих денег не хватит?

– Папе пришлют еще из Пакистана.

Полицейский пересчитывает наши деньги, потом говорит:

– Оставайтесь на месте. Не нравится мне ваша виза.

Из всех пассажиров не прошли контроль только мы и еще один японец. Подходит другой полицейский, я повторяю ему заученные объяснения, он отправляется кому-то звонить, возвращается, и вот наконец:

– Проходите, все в порядке.

Когда самолет на Париж взлетает, я оседаю в кресле без сил, как ватная кукла. О том, что будет на обратном пути, лучше даже не думать.

В Париже все складывается очень просто. Нас ждет представитель посольства, он представляет нам француженок, которые организовали нашу поездку: Мари-Франсуазу из журнала "Еlle", Шекебу, возглавляющую ассоциацию "Свободный Афганистан", – она будет нашим гидом и переводчиком, и Мериам, ее помощницу.

Мама знает три слова по-французски, она здоровается, а я, к стыду своему, не умею даже поприветствовать наших хозяев на их языке. Шекеба объясняет, что по соображениям безопасности они не пригласили в аэропорт ни журналистов, ни фотографов; повсюду во Франции мы будем выступать под вымышленными именами. Отныне мое имя – Латифа, именно так я подпишу мое свидетельство.

Первое впечатление от Парижа – огромные здания, такие высокие дома я видела только в кино. А еще Эйфелева башня... Я думала, нет – знала, что Париж будет прекрасен, великолепен, и он не обманул моих ожиданий.

Мы попадаем в бешеный водоворот событий, одна декорация сменяет другую: гостиница, съемка в телестудии... Мое лицо на экране смикшируют так, чтобы никто не мог меня узнать. Вначале я говорю тихо и робко, а Шекеба переводит.

На следующий день мы поездом отправляемся в Страсбург, чтобы выступить в Европейском парламенте. Теперь мы – мама, Диба и я – послы нашей несчастной страны.

Шекеба рассказывает о визите командующего Массуда в Париж. На встрече с министром иностранных дел Франции он просил о гуманитарной помощи, но прямо ему ничего не обещали, то есть он получил чисто символическую поддержку. В Страсбурге Массуда приняла Председатель Европейского парламента Николь Фонтен. Он не просил помогать Афганистану оружием или солдатами, но пытался объяснить, что сопротивлению необходима поддержка Франции в его борьбе с талибами, чтобы заставить их начать мирные переговоры о политическом урегулировании в стране. Госпожа Фонтен заявила, что рассматривает командующего как главного партнера в мирном процессе.

После Страсбурга Массуд посетил Брюссель, где встретился с Хавьером Соланой, представителем Европейского союза по иностранным делам.

По словам Шекебы, командующий не добился в Европе надежной поддержки, правда, газета "Курье интернасьональ" опубликовала его воззвание, где он заявил о первостепенной важности проблемы демаркации границы между Афганистаном и Пакистаном. Наш сосед стремится главенствовать в регионе, сделать нашу страну своим "сателлитом", получив таким образом прямой доступ в Центральную Азию. Шекеба пересказывает мне несколько самых важных высказываний командующего Массуда:

"Талибы уничтожили тысячи людей только за их этническую или религиозную принадлежность. Речь идет о настоящей этнической чистке... Можно утверждать, что Афганистан переживает подлинную трагедию... Пакистанцы и талибы создали на территории страны гнездо терроризма, представляющее собой угрозу для всех приграничных стран... Я надеялся, что после нашей победы над коммунизмом мир будет нам благодарен, поможет залечить раны. К несчастью, Пакистан нанес нашей стране удар в спину, Вашингтон доверился Исламабаду, а Европа осталась безразличной. Чтобы положить конец этой трагедии, международное сообщество может, с одной стороны, увеличить гуманитарную помощь афганскому народу и, с другой, усилить давление на Пакистан, чтобы прекратить его вмешательство в дела Афганистана".

Мужчины говорят о политике, мы же, мама, Диба и я, можем рассказывать людям только о положении афганских женщин, угнетенных, униженных, лишенных всех прав: нам запрещено работать, учиться, появляться на улицах, быть вдовами и просить милостыню в нашей стране, где людей двадцать лет уничтожали на войне, калечили, изгоняли, где нет даже оружия для борьбы с талибами.

Может так случиться, что однажды афганские женщины переживут окончательное падение своей гордой древней Родины. Нас принудят стать матерями талибов. Я должна, мы все трое должны сражаться и заявить открыто, что никому не позволим отнять у нас наше достоинство, мы обязаны принести из Франции домой ту самую свободу, которой я не знала все двадцать лет моей жизни. Мы – гордый народ, у нас богатейшая история, и мы должны вернуть в Афганистан свободу.

Шекеба и наша маленькая компания женщин в чадре встретились с очень важными людьми: Николь Фонтен, Раймоном Форни из Национального собрания, Кристианом Понеле из Сената и министром по делам сотрудничества господином Жосленом.

Мы с родителями и Диба приехали во Францию 2 мая 2001 года и должны были вернуться в Афганистан через десять дней, но "турне послов" продлилось дольше запланированного, и нам пришлось продлевать визы.

В конце мая я чувствую себя разочарованной. Если бы не встречи с журналистками из "Еllе", не их слезы, поддержка и любовь, я посчитала бы, что наша миссия провалилась. У меня такое чувство, что ничего не изменится. Папа – он такой оптимист – не устает повторять: какое это везение, что нам удалось увидеть Францию и встретиться со всеми этими людьми, ведь слово человека никогда не бывает гласом вопиющего в пустыне. И что однажды нас обязательно услышат.

Вы старались не понапрасну, ты должна в это верить. Женщины слушают других женщин. Ваше свидетельство поможет им понять, что хотят сделать с вами талибы. Женщина – не пустое место. Если талиб говорит женщине, что она – ничто, а он – все, значит, он – невежественное создание. Мужчина рождается от женщины, весь мир рожден ею. Всегда помни афганскую пословицу: "Если жемчужина говорит устрице, что она – ничто, что это она все создала, значит, и рыба может приказать небу посылать на землю дождь!"

* * *

В последний день мая мы получаем в посольстве факс от Дауда, который он послал нам из Пакистана. Брат сообщил, что талибы объявили фетву* против всех женщин, разоблачающих режим. Когда Дауд вернулся в Кабул, ему рассказали, что талибы полностью разорили нашу квартиру. Он не рискнул пойти и проверить, тем более что соседи предупредили: в наш дом вселились талибы.

* Фетва – в исламе – официальное суждение, своего рода вердикт по какому-либо религиозно-правовому или культовому вопросу, выносимое муфтием или другим авторитетным религиозным деятелем в ответ на запрос кади (шариатского судьи) или другого лица.

Мы всё потеряли. Семейные фотографии, дорогие сердцу вещицы, картины моего дяди, которые мама так старательно прятала... От нашей семьи ничего не осталось в Микрорайоне.

Мама и папа потрясены. Их взгляды застыли, глаза как будто смотрят в прошлое. Их горе разрывает мне душу. Я чувствую себя виноватой. Мы не сможем вернуться в Кабул.

Служащая в посольстве подтверждает безысходность ситуации:

– Они объявили против вас фетву, даже не зная, кто вы! Они утверждают, что женщины, разъезжающие по Франции, – лгуньи, и, если они посмеют вернуться, их убьют. Текст указа появился в Интернете.

Значит, это все, чего мы добились, рискуя нашими жизнями!

На этот раз даже папа поддался отчаянию.

– Да, вас приняли во Франции, но что это дало?

Я убита. Отныне мы обречены на скитания: получение виз, поиски прибежища, вопросы без ответа, от которых кружится голова. Я здесь, я жива, но что со мной будет? Я не знаю языка страны, в которой нахожусь, мама отгородилась от нас в своем мире несчастья и немого страдания. Отец все потерял – двое его детей в Пакистане, сын в России, дочь – в Соединенных Штатах. Семья рассеялась по миру. Только я осталась с родителями. Последняя из дочерей. Как мне возобновить учебу? Где жить? С чего начать? И что начинать?

Будущее докажет, что мы теперь не одиноки: нас будет поддерживать афганская диаспора, посольство и, конечно, друзья-журналисты – они помогут с документами и жильем...

Мне дадут возможность написать эту книгу, значит, остается надежда объяснить, зачем я – афганская девушка, учившаяся во время советской оккупации, при коммунистических правительствах, сменявших друг друга в течение четырехлетней гражданской войны, а потом запертая в четырех стенах чудовищной властью, которая в шестнадцать лет отняла у меня жизнь, приехала во Францию.

Другие афганцы все еще сражаются на моей Родине. Беженцы на границе с соседними странами страдают от бед, худших, чем мои собственные, я это знаю. Что я могу сделать для них и для своей страны? Разве что рассказать, какой была моя жизнь в Кабуле, городе, лежащем ныне в развалинах...

9 сентября 2001 года командующий Массуд в Паншере стал жертвой покушения террористов-самоубийц, выдавших себя за журналистов.

11 сентября Америке был нанесен удар в самое сердце.

13 сентября Ахмад Шах Массуд умер.

7 октября американцы начали войну с талибами.

Я заканчиваю свой скромный рассказ в тот час, когда вместо нас снова говорит оружие. Как всегда. Азади – по-афгански "свобода". Но кто сегодня не молчит в Афганистане?

Не знаю.

Я выражаю глубокую признательность:

– журналу "Elle", который оказал нам решающую помощь, когда мы в мае 2001 года покинули Афганистан и приехали во Францию, и лично Мари-Франсуазе Коломбани, которая с такой убежденностью выступала за наше дело, а также Валери Тораньян;