Текст книги "Украденное лицо, Моя юность прошла в Кабуле"

Автор книги: Шекеба Хашеми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Каждый вечер Шакила рассказывала нам истории, которые услышала в университете и в редакции газеты. Я слушала с жадным интересом и часто использовала рассказанное сестрой в нашей газете. В память мне врезалась одна история – "случай" с госпожой Зарминой.

Это произошло при коммунистах. Госпожа Зармина работала уборщицей в кабульском Департаменте общественного транспорта. Эта добрая и честная женщина была неграмотной, но вступила в коммунистическую партию, в ячейку у себя на работе, это было обязательным условием для всех сотрудников. Вступая в партию, она дала клятву никогда не лгать своим начальникам и не предавать партию. Однажды, убирая помещение, она случайно услышала разговор директора департамента с его заместителем и несколькими ответственными сотрудниками. Зармина поняла, что они обсуждают перепродажу запасных частей, а это было строжайше запрещено. Директор просил своего заместителя сделать так, чтобы автобусы, принадлежащие государству, чаще ломались, тогда их можно будет списывать и разбирать на запчасти.

– Будем продавать моторы и запчасти, а деньги пойдут нам.

Пообещав никогда не обманывать партию, госпожа Зармина немедленно сообщила все, что услышала, вышестоящему начальству. На встрече с ней присутствовал Фарид Маздак, член политбюро правящей партии Ватан. Несчастная женщина не знала, что столкнулась с организованной мафией. Фарид Маздак наградил ее медалью за заслуги перед Родиной и поблагодарил.

Когда наутро госпожа Зармина не вернулась домой, ее напуганный муж прибежал в департамент. Никто ничего не знал, никто ее не видел. Прошла неделя, и муж пришел снова вместе с детьми требовать, чтобы ему вернули супругу. Он не сомневался, что Зармину держат где-то в здании.

Директор департамента пригласил этого человека к себе в кабинет, закрыл дверь на ключ и заставил его присутствовать при изнасиловании жены. А потом заявил, что тому остается только развестись, и попытался заставить его подписать бумаги. Раздавленный, растерявшийся муж госпожи Зармины колебался. Тогда начальник приказал обрить бедняжке голову – на глазах у детей! Муж все еще сопротивлялся. Разъяренный директор велел своим приспешникам бросить детей в реку Кабул, протекавшую прямо под окнами департамента. Госпожа Зармина вырвалась из рук мучителей, бросилась в воду следом за детьми и сумела спасти сына. К несчастью, девочку унесло течением.

Обезумевшая от горя и боли женщина вернулась домой, но муж не принял ее. Она не сдавалась, решив дойти до конца. Госпожа Зармина отправилась с жалобой в Министерство транспорта, но генерал Халиль, тоже замешанный в незаконной торговле, приказал своим охранникам высечь ее и выкинуть на улицу.

Трагедия госпожи Зармины длилась больше двух лет. Все принимали женщину за сумасшедшую, никто не верил в ее историю; когда она подала прошение о встрече с премьер-министром некоммунистического правительства доктора Наджибуллы Фазилем Хак Халиньяром, тот отказался ее принять.

Шакила опубликовала эту историю в своей независимой газете – несмотря на угрозы со стороны партии Ватан. Только это позволило госпоже Зармине одолеть несчастье и несправедливость. Когда в апреле 1992 года силы сопротивления взяли Кабул, несчастная женщина пришла искать защиты у новых хозяев столицы. Ее обидчиков арестовали и посадили в тюрьму. После прихода талибов госпожа Зармина потеряла право работать, ей пришлось укрыться в Пакистане. Шакила потом узнала, что госпожа Зармина с сыном живут в лагере беженцев Насер Бах, в нескольких километрах от Пешавара.

В то время в газетах часто появлялись истории об изнасилованиях сегодня их по-прежнему много, вот только пресса при талибах об этом молчит. При коммунистах журналистка из еженедельника "Сабавон" рассказала одну историю, изменив имена главных героев, потому что в ней были замешаны влиятельные члены партии. Парвин была молода и работала в Министерстве образования. Коллеги пригласили ее на вечеринку. Придя, она поняла, что других женщин там нет. Было поздно, уйти одна она не могла. Мужчины напоили Парвин и изнасиловали, даже водитель принял в этом участие. Потерявшую сознание девушку нашел и привез в больницу один из охранников здания.

Журналистка случайно оказалась там по своим делам, Парвин успела все ей рассказать перед смертью.

Никогда не забуду другую историю: в редакции рассказывали, что в одном из роддомов Кабула, Малалае, родился чудовищный ребенок, проживший всего восемь часов. Его мать родилась к северу от Саланга. У ребенка было невероятно уродливое лицо: единственный глаз посреди лба, одно ухо на макушке, рот – на левой щеке. У него не было ни рук, ни ног. Некоторые врачи утверждали, что на внутриутробное развитие плода повлияли пережитые матерью ужасы войны! Проведя все лабораторные анализы, они выяснили, что мать и ребенок пострадали из-за воздействия химических компонентов ракет СКАД, которыми обстреливался Кабул. Советские войска впервые применили их именно в долине Саланг.

В то время, несмотря на гражданскую войну, мы не были обречены на получение информации из одного-единственного источника: работало телевидение, выходили газеты, жизнь продолжалась. Теперь практически все сообщения шариатского радио касаются женщин; недавно талибы издали указ, запрещающий им разговаривать на улице, чтобы не "провоцировать" торговцев на рынке. Единственный источник информации – "уличное радио", новости, которые шепотом передают друг другу мужчины. Последние новости – о здоровье саудовского друга талибов Бен Ладена и о женитьбе – то ли уже состоявшейся, то ли планируемой – муллы Омара, главы движения талибан, на одной из многочисленных дочерей миллиардера. Говорят, что их свадьба была невероятно пышной, – талибы не слишком-то любят следовать собственным правилам.

Одна из моих старых подружек по школе – Хафиза, пришла к нам домой и предложила книги – по пятьсот афгани за том. Ее мать печет хлеб за несколько монет, как многие другие овдовевшие женщины. Нам было так жалко Хафизу, что Дауд решил брать у нее по книге в неделю, даже если мы не станем их читать. У моего тихого брата нежная душа, не то что у Вахида. Дауд молчалив, но всегда готов прийти на помощь, оказать услугу.

В июле 1998 года он женился. При нормальных обстоятельствах его свадьба стала бы настоящим праздником для семьи, но день бракосочетания Дауда оставил в душе смутные и горькие воспоминания. Как будто в действительности ничего не произошло. Жена Дауда Мария теперь живет с нами, как того требует обычай.

Дауд очень хотел жениться. Как-то один из друзей рассказал ему о Марии: эта девушка из хорошей семьи была подругой его жены. Дауд отправился в гости к приятелю и смог увидеть Марию: она с родителями жила в соседнем доме и специально по такому случаю вышла погулять в сад.

Дауд не мог познакомиться с девушкой, встречаться с ней, как это делали все молодые люди до прихода талибов, но Мария ему понравилась, к тому же ему исполнилось двадцать девять лет, и он твердо решил обзавестись семьей.

Мои родители, следуя афганским обычаям, попросили у родителей Марии ее руки для Дауда. Помню, что моя бабушка всегда говорила: "Любовь приходит после свадьбы". Помолвки не было – обстановка в столице к этому не располагала, и все мы ужасно сожалели, что жених и невеста не могут видеться. Ни праздника, ни музыки, ни подарков, ни красивого платья... Мама часто рассказывала нам, что во время религиозной церемонии на ней было великолепное зеленое платье, сшитое официальным портным королевского двора господином Азаром. А вечером она надела роскошное белое платье, привезенное из Парижа женой пресс-секретаря Его Величества. Зеленый – цвет надежды и ислама, издавна в Афганистане одежду для религиозных церемоний шьют из тканей зеленого цвета, а белый цвет пришел к нам из Европы. Молодые дают клятву, обмениваются кольцами, потом подходит одна из пожилых уважаемых родственниц и хной рисует на их ладонях знаки. После этого новобрачные смотрятся в специальное зеркало, которое потом уносят в свою комнату. Они читают вслух одну из сур Корана, пьют вкусный сладкий напиток, чтобы их союз был счастливым до конца дней. В конце церемонии приносят в жертву барана: если кровь попадает на туфли новобрачной, это означает, что она всю жизнь будет хранить верность супругу.

Ничего этого нельзя было сделать для Дауда и Марии, но мы решили, что все-таки должны попытаться устроить для них праздник.

Но куда можно отправиться? На свадьбу Шакилы в ресторан мы пригласили около сотни гостей, но при талибах ни одно заведение не согласится принимать у себя одновременно мужчин и женщин. Наша квартира слишком маленькая, вокруг много любопытных соседей и талибов. Разве что спрятаться в погребе – как в худшие времена, когда Кабул обстреливали ракетами. Нам не приходило в голову ничего путного...

Родители Марии жили в доме с садом в другом квартале Кабула, их соседи были близкими друзьями Дауда, и мы рискнули устроить церемонию там.

Мы с Сорайей давно не выходили на улицу. Прошло много времени с тех пор, как мы в последний раз присутствовали на свадьбе, но ни одна из нас не чувствовала радостного возбуждения: не могло быть и речи о примерке новых платьев или о покупке косметики!

Гостей было совсем мало: несколько друзей Дауда и члены наших семей. Брат был ужасно разочарован, что не может надеть костюм и галстук. Приятели подшучивали над ним:

– Не расстраивайся! В любом случае фотографировать запрещено, так что никто потом не узнает, как ты был одет...

Увидев, как опечален Дауд, один из них воскликнул:

– Нет, это невозможно! Я должен снять на свадьбе моего лучшего друга хотя видеофильм! Пусть у него сохранится память об этом дне... Беру все на себя.

И он пришел на свадьбу с камерой. Сначала мы из осторожности провели раздельную церемонию – талибы своим указом запретили мужчинам и женщинам собираться вместе, даже на свадьбах! Семьи вышли в сад. Дауд и Мария встали рядом, чтобы произнести клятву и обменяться кольцами. В этот торжественный момент один из друзей Дауда достал камеру, другой вставил в магнитофон кассету с красивой музыкой. Внезапно кто-то закричал:

– Талибы! Они здесь!

Началась паника. Друг Дауда, "отвечавший за музыку", в мгновение ока никто не понял как – спрятал кассету и магнитофон. Но талибы слышали музыку! Они пришли в ярость и принялись шарить повсюду. Безрезультатно! К несчастью, видеооператор-любитель "попался на месте преступления", и его жестоко избили. Талибы с такой злобой топтали его камеру, как будто это был сам дьявол во плоти, так что свадебные съемки Дауда безвозвратно пропали.

Наши бедные гости разбежались, как испуганные дети, а мы вернулись домой на машине, как воры, а ведь по афганскому обычаю это очень красивая и веселая церемония! Просто беда...

К счастью, товарищ моего брата пострадал не слишком серьезно, хотя и лишился камеры. Все мы были потрясены случившимся: папа впал в ярость, Сорайя плакала, Дауд чувствовал глубокое разочарование. Какое унижение для него – привести домой молодую жену при подобных обстоятельствах! Афганцы всегда очень торжественно празднуют женитьбу сыновей. Прием в семью нового члена – повод устроить веселый праздник. Когда замуж выходит дочь – дело иное, родители, образно говоря, "теряют ее", отдают в семью мужа. Бедный Дауд, как унизили его талибы, желая продемонстрировать свою власть! Я часто спрашиваю себя, чего добиваются эти люди, лишая целый народ праздников, радостей и семейных воспоминаний. Ответ ужасающе прост: они хотят отнять у нас главное – жизнь. Уничтожить – медленно, но верно, себе на пользу.

В небе Кабула больше не летают воздушные змеи. Раньше десятки этих красочных игрушек кружили над городом. Ребята залезали на крышу, чтобы поймать ветер, часто падали, но не унывали. Каждый год во всех кабульских больницах лечили ссадины, ушибы и переломы юных любителей полетов, но их разноцветные бумажные змеи оставались одной из главных примет нашего неба.

Дети, у которых не было денег на покупку змея, мастерили себе шелак. Этим опасным оружием – камнем, привязанным к веревке, – они сбивали чужих змеев. Маленькие воришки подстерегали добычу на крыше, как следует прицеливались, бросали шелак и... вот уже переплелись две веревки, вожделенная добыча упала на землю, осталось только подобрать ее! Из-за такой охоты между подростками возникали стычки, и даже очень серьезные, особенно если кто-то из них использовал усовершенствованный шелак с двумя камнями. Кстати, шелаком пользовались не только воришки: те, кто, как мой брат Дауд, не умел запускать змея, просто играли им.

Как-то Сорайя, чтобы меня развеселить, рассказала одну историю про маленького Дауда и воздушного змея, упавшего у него перед носом.

– Это случилось в нашем старом доме, ты тогда еще не родилась. Дауд играл в шелак в саду, и тут шелак соседского мальчишки упал ему на голову и поранил. Из губы у него пошла кровь, но он не решался пойти домой, боясь, что его будут ругать. Абдулла, его дружок, отвел Дауда к своей матери – она была медсестрой, жила на втором этаже и наложила нашему брату шов на губу, а потом отвела к маме. Самое смешное, что через час с крыши вместе со своим змеем упал Абдулла. Он так сильно разбил колено, что его бедная мама в слезах прибежала просить помощи у нашей мамы.

Дауд рос спокойным мальчиком, он почти никогда не дрался, был усидчивым учеником и всегда получал хорошие отметки, особенно по математике. Он очень любил кино, и у него была замечательная коллекция миниавтомобильчиков: каждый месяц он покупал новую машинку.

Мама рассказывала, как нашим братьям делали обрезание. Родители устроили большой праздник, пригласили больше ста человек гостей. Мальчикам сшили белые костюмчики, закололи огромного барана, развесили по саду разноцветные электрические гирлянды. Как правило, обрезание в Афганистане делает цирюльник или врач – мама позвала доктора. Папа очень точно объяснил сыновьям, что и как будет происходить. С Вахидом все прошло гладко. Дауд ужасно боялся; когда подошла его очередь, доктор по привычке, произнес:

– Ну, малыш, смотри на небо и на птичек...

Съежившийся от страха и отвращения Дауд ответил:

– Да ладно! Давай, режь! Я-то знаю, что сейчас будет!

Вахид и Дауд всегда ужасно стеснялись, когда мама и тетушки рассказывали эту историю. Они ворчливо замечали, что для них тот день вовсе не был праздником, пока другие веселились, они страдали.

Вахид был забиякой и потому пошел в армию. Дауд хотел любой ценой избежать службы. Он учился в лицее Омара Шахида и зимой 1987 года, в восемнадцать лет, сдал выпускные экзамены. Утром он отправился узнать результаты, но к вечеру не вернулся. Семья встревожилась. Папа отправился по соседям, надеясь, что кто-нибудь из приятелей видел Дауда, а Шакила позвонила в казарму Вахиду. Брат сказал, что сам этим займется, и приказал никому не покидать квартиру. Около полуночи возле дома остановился армейский грузовик, из кузова выпрыгнул одетый в военную форму Вахид, за ним по пятам следовал насмерть перепуганный Дауд.

Я тогда была слишком маленькой и не присутствовала при той сцене, но сестры столько раз изображали мне ее в лицах, что я как будто сама все слышала и видела.

Вахид отругал Дауда и строго-настрого приказал ему не выходить больше из дому, а потом вернулся в свою казарму. Дауд рассказал, что с ним случилось:

– Когда я подошел к лицею, нас попросили немного подождать. Через два часа всех запустили во двор лицея. Внезапно солдаты окружили корпуса, и во дворе появились офицеры. Первую аудиторию превратили в бюро записи призывников. Нам объявили, что всех будут вызывать в алфавитном порядке и приписывать к разным частям. Меня вместе со всем классом приписали к Гардезу, что на юге страны. Все, у кого были жетоны, кинулись звонить, и меньше чем через час их отпустили. Мы с друзьями не знали, что делать, к кому обратиться. Все ужасно боялись оказаться на фронте с "Калашниковым" в руках, как Вахид. По всем законам, нас не могли забрать в армию, потому что мы еще не закончили учиться, а тем, кто поступает в университет, дают отсрочку. Тут появился Вахид в форме офицера президентской гвардии, в сопровождении шести солдат. Он был ужасно зол. Солдаты отдали честь, и брат отправил их за директором лицея. Когда тот прибежал, Вахид сказал ему: "Это незаконно, вы не имеете права задерживать учеников, не предупредив родителей". Тот возразил, что всего лишь выполняет инструкцию. Вахид связался по рации с центральным бюро и разъяснил ситуацию. Ему ответили, что учеников действительно следует отпустить. Все ребята разбежались, а Вахид повез меня домой.

Все это случилось при советской оккупации, когда молодых людей отлавливали на улице и силой забирали в афганскую армию. Некоторые, как мой старший брат, добровольно пошли на военную службу, но Дауду было всего восемнадцать лет, и Вахид категорически не хотел, чтобы его младший брат узнал ту жизнь, которую вел он сам. Вахид знал, как сильно Дауд ненавидит армию и войну, он понимал, что, если брату придется сражаться против моджахедов под командованием советского офицера, он сломается.

Три месяца Дауд прятался дома в ожидании вступительных экзаменов в университет. Все это время Шакила ходила вместо него за покупками и часто брала с собой меня. Мы почти каждый день обменивали видеокассеты – чтобы удержать брата в четырех стенах, его приходилось развлекать. Сделать это было нелегко, он метался по квартире, как тигр по клетке. В нашем доме еще шестеро молодых людей были в том же положении, что и наш брат. В конце дня они встречались в общем коридоре, чтобы поговорить.

Как-то вечером, когда мы с сестрами играли на улице, наш сосед Малик Рейхан прибежал со всех ног, чтобы предупредить Дауда о приближении военного патруля. Брат и его друзья немедленно разошлись по квартирам, где родители оборудовали тайники. Мама ужасно рассердилась на Дауда и вообще запретила ему выходить! Он не смог пойти на два свадебных приема к нашим близким родственникам. Вот что в те годы пели женщины на свадьбах:

Ветер унес мой платок,

А патруль забрал любимого.

Пусть Аллах приберет к себе патрули,

Которые увели моего верного друга.

По Кабулу ходили самые невероятные истории. Соседи рассказали нам, что в квартале Парван солдаты обыскивали все дома в поисках молодых людей и зашли в одну семью, где родители сказали, что их сын только что умер. Это была хитрость: юноша лежал на кровати и только изображал мертвого. Увы! Когда солдаты ушли, несчастные, к ужасу своему, обнаружили, что их мальчик не дышит...

Нередко семьи раскалывались, души рвались надвое. Что правильно: быть афганцем и сражаться под руководством советских военных против других афганцев? Иметь просоветские или антисоветские убеждения? Оставаться нейтральным? Как это трудно, особенно когда сыновьям уже 18, а правительство все время меняет правила игры, руководствуясь исключительно интересами армии!

На праздновании одного дня рождения гости, как это принято у афганцев, принялись распевать куплеты. Некоторые были уроженцами Кохистана, другие жили в Кабуле. Первые поддерживали сопротивление, вторые прокоммунистическое правительство.

Одни пели:

Славный юноша на танке смело рвется в бой,

Славный юноша афганский горд своей судьбой!

Он за Родину в Паншере будет воевать,

В путь героя провожает плачущая мать.

Их идейные противники отвечали:

Я в саду цветущем нарвала букет,

Вдруг меня окликнул воин-моджахед.

Вежливо и робко чаю предложил,

И в мою корзину розу положил.

* * *

В конце зимы пресса сообщила, что молодые люди могут записываться в университет и приходить на вступительные экзамены. Военные патрули рыскали по городу, абитуриентов задерживали и допрашивали на многочисленных контрольных пунктах.

Вахид отвез Дауда и еще нескольких ребят из нашего квартала в университет в своем джипе – патрули не останавливали армейские машины. Впрочем, попасть на экзамен означало сделать полдела, потому что письменные работы юношей оценивались предельно строго. Правительство шло на все, чтобы забрать в армию как можно больше молодых ребят!

Весь день мы провели в тревожном ожидании. К вечеру наконец вернулся довольный Дауд. Он кончил свой класс в лицее вторым и имел все основания смотреть на будущее с оптимизмом. Брат выбрал экономический факультет и успешно сдал вступительные экзамены. Студент университета получал студенческий билет и официальную отсрочку от службы в армии на три месяца. После сдачи экзаменов в конце каждого семестра отсрочку либо продлевали – в случае успеха, либо отменяли, если студент проваливался.

Первый семестр Дауд закончил лучшим на курсе. Как любой отличник, он имел право получить стипендию и поехать учиться в СССР. Мой брат не хотел покидать семью, но папа настаивал – он по-прежнему боялся, что Дауда заберут в армию. Но Дауда вообще не отметили – ведь он не был членом партии! Брат повздорил с секретарем Комитета молодых коммунистов, считая, что с ним поступают несправедливо, но ответ был один: "Для тебя денег нет!"

В конце концов в дело вмешался наш отец. Он поднял такой шум, что Дауду выделили стипендию и дали направление на учебу – но не в Москву, а в столицу Таджикистана Душанбе.

Брат согласился и правильно поступил, потому что правила призыва на срочную службу изменились без предупреждения. Все студенты – будь то дети министров или простых афганцев – обязаны были отслужить в армии шесть месяцев. Теперь правительство решило, что любой афганский мужчина по мере необходимости должен идти в армию на два года. Какое счастье, что Дауд был уже в Таджикистане!

Связь между нами не прерывалась. Время от времени брат звонил домой. В конце года он приехал на каникулы в Кабул и рассказал нам, в какой нищете прозябают жители Душанбе. Наши руководители всегда утверждали, что люди в СССР живут замечательно, а народ был задавлен тяжелой бедностью.

– Я встретил одну женщину, которая работала в колхозе за два рубля в день! – ужасался Дауд. – Тамошние преподаватели готовы поставить тебе пятерку за ничтожный подарок. Продав джинсы, можно год жить в Душанбе на эти деньги. Все афганские студенты привозят с собой джинсы, солнечные очки, зонтики... Любая вещь, купленная здесь или в Пешаваре, стоит там целое состояние. Даже щипчики для ногтей. Или пачка жевательной резинки!

В студенческой среде Таджикистана, по рассказам брата, царила мода на все советское.

– Самые богатые ребята женятся на русских, дают русские имена своим детям – Наташа, Валентина, Алексей, Иван.. Так внедряется программа советизации общества. Молодых таджиков отсылают в Москву, а их места занимают русские.

Дауд объяснил, что из-за такой политики Таджикистан, получивший в 1991 году формальную независимость от Москвы, сталкивается с тяжелой проблемой национальной самоидентификации.

Через год, в августе 1992 года, брат вернулся в совершенно другой Кабул: коммунистическое правительство пало под давлением союза моджахедов, но фундаменталист Хекматияр осаждал столицу, обстреливая город из ракетных установок.

Дауду пришлось очень нелегко в эти каникулы – он забыл, что такое война, не понимал, почему мы не боимся, а мы просто привыкли...

Чтобы не оказаться на линии огня в собственной квартире, мы проводили большую часть времени в комнате на западной стороне. Однажды – было около часа дня, мы закончили обедать и сели перед телевизором пить чай – две ракеты упали прямо напротив нашего дома. Мы всегда оставляли окна открытыми, чтобы не вылетели стекла, а вот у соседей они разлетелись в пыль.

Мы кинулись прятаться в коридор – только там нам был не страшен дождь осколков. Из-за взрывов ракет начался пожар, загорелся пол и у нас в квартире. Мы начали заливать огонь водой, передавая ведра из рук в руки, и тут появился Вахид.

– Все живы, никто не пострадал?

Мама и Дауд в один голос закричали на него:

– Откуда ты взялся? Зачем вышел на улицу в такой момент?

– Идет война! Я приехал, чтобы помочь соседям – люди вышли из домов, тушат пожар, есть раненые и один убитый.

Один из наших соседей, недавно женившийся, был тяжело ранен осколком снаряда в бедро.

Вернувшись в гостиную, мы увидели, что противомоскитная сетка в нескольких местах пробита осколками навылет.

Солдаты из части моджахедов, расквартированной в нашем квартале, помогли жителям справиться с огнем и отправили раненых в больницу. Через два часа отключили электричество. Вечером, слушая новости по транзисторному приемнику, мы узнали, что в тот день на Кабул упало сто пятьдесят ракет, погибли двадцать кабульцев, около ста пятидесяти человек были ранены. Дауд заявил:

– Я хочу уехать из Кабула, хочу завершить учебу.

На следующий день, несмотря на бои в городе, он отправился за визой в Министерство иностранных дел, взял билет на самолет и через неделю улетел в Душанбе через Ташкент. Когда брат уезжал на каникулы, ему сказали, что новое афганское правительство ненавидит Советский Союз и власти Кабула не позволят ему вернуться в Таджикистан. Многие студенты находились в таком же положении, но, к счастью, МИД не стал чинить препятствий – лишь бы учеба была заранее оплачена советской стороной.

Дауд оставался в Душанбе до осени 1992 года. Когда он вернулся, ему исполнилось двадцать три года. Силы командующего Массуда все еще удерживали Кабул, а фундаменталисты Хекматияра подвергали город жестоким ракетным обстрелам. Гражданская война продолжалась...

* * *

Ни один кабульский мальчишка не залезает больше на крышу, чтобы поймать ветер и полюбоваться воздушным змеем над своей головой. Талибы запретили и это. Однажды они, пожалуй, и птицам прикажут не летать в небесах...

Двадцать лет в нашей стране идет война. Четыре года мы сидим взаперти! Неужели в 2000 году, когда мне исполнится двадцать лет, мы все еще будем воевать? Друзья Дауда, живущие за границей, пишут, что мир о нас забыл. Мы живем, забившись в норы, как крысы, талибы взяли верх, в их тренировочных лагерях все больше пакистанцев.

Би-би-си сообщает, что американцы подвергли эти лагеря массированным бомбардировкам в наказание за нападение на их посольства в Африке.

Но Америке безразличны мы, афганцы, им все равно, что талибы убивают наших женщин и мужчин.

В одной из передач Би-би-си рассказало, что правительство движения талибан облагает торговцев опиумом 20-процентным налогом, – это одна из главных доходных статей их бюджета.

Наша страна попала под власть организованной преступности. Когда-то папа пытался вселить в наши души надежду, говоря: "Пройдет две недели... Три месяца... Полгода..." Так сколько же лет должно пройти, чтобы кошмар наконец прекратился?!

Не могу не думать о тысячах будущих талибов, которые растут и взрослеют вокруг нас.

Несчастные маленькие афганцы, бедная наша страна, как украшали твое небо воздушные змеи...

Глава 7

ВОЗВЫСЬ СВОЙ ГОЛОС, АФГАНИСТАН!

Включаешь радио на волне шариатского радио – и по спине пробегает холодок страха. Они говорят: лишать человека свободы несправедливо, следовательно – отрубить вору руку милосерднее, чем сажать его в тюрьму: так он сможет работать и кормить семью... А если завтра на одной из кабульских улиц мальчишка украдет хлебец, потому что его мать – вдова, лишенная мужской защиты, не имеющая права работать, кому талибы отрубят руку?

Теперь новое несчастье. Очередной декрет талибов объявляет "вором" всякого человека, осмелившегося "обменять мелкие купюры национальной валюты афгани на более крупные". А в чем он виноват, этот "вор"? В том, что пытается перехитрить инфляцию? Уберечь свои сбережения от настоящих воров?

"Уличное радио" сообщает, что мулла Омар разъезжает по стране с чемоданами, набитыми афгани, пакистанскими рупиями и долларами. Вот только никто не знает, что это за деньги – государственная казна или его собственное состояние. Государство талибов – это не наш Афганистан, их Исламский эмират, по сути, не имеет ничего общего с нашей верой – исламом.

Сегодня Би-би-си и "Голос Америки" редко говорят о нашей стране. Дауд прав: мы живем, как крысы, в темной и грязной норе, закрытой для всего остального мира. В августе 1999 года радио сообщает об успешном наступлении войск командующего Массуда близ Шамали, к северу от Кабула. Дауд замечает с печальным спокойствием фаталиста:

– Пока мир не поймет, что талибы – это Пакистан, мы не выберемся из ямы. Все они поддерживают Пакистан! Так что же может сделать один моджахед, даже такой, как Массуд? Вечная гражданская война – не выход из положения. Выхода вообще нет, разве что изгнание.

Я думаю о живущем в Москве Вахиде. Он сообщил, что 1 апреля 2000 года состоится его свадьба с русской девушкой Наташей. Еще один праздник, на котором нам не быть...

На чью сторону встал бы мой брат, если бы родители не настояли на его эмиграции? Когда пришли талибы, некоторые кабульцы встречали их как спасителей, надеясь, что они вернут мир в страну, положат конец разрушению Кабула, раздираемого на части, уничтожаемого противоборствующими группировками, восстановят законы ислама. Интересно, Вахид тоже оказался бы столь доверчивым?

Да, Кабул сегодня не обстреливают ракетами, но над городом висит мертвая страшная тишина. Горожане, радовавшиеся приходу талибов, в первые же дни поняли, как ужасно они ошибались: мир для них вовсе не означал отказа от привычных, традиционных вещей – тамбуринов, пения, танцев на свадьбах, воздушных змеев, голубей (не гоняйте птиц, иначе им свернут головы – еще один декрет талибов!).

"Уличное радио" утверждает – Бог весть, правда ли это? – что мулла Омар боится Кабула и живет в Кандагаре, в доме своего тестя Бен Ладена. А вот шариатское радио сообщает, что этот самый господин Бен Ладен будет теперь финансировать кабульские булочные – раньше это была прерогатива ООН.

Когда Совет безопасности ООН в конце 1999 года объявил о санкциях против талибов за отказ выдать Бен Ладена Америке, обвинявшей его в терроризме, он посмел угрожать США: "Вы испытаете на себе гнев Господень, земля будет дрожать у вас под ногами, и в страшном сне вам не приснится то, что может случиться!"

В 1996 году, когда я сдавала предварительные экзамены на факультет журналистики, этот никому не известный тогда человек давал деньги мечетям. Храмы и хлеб – два краеугольных камня каждодневной жизни Кабула. Именно так Бен Ладен завоевывал влияние в стране. Интересно, что еще он захочет профинансировать? Хорошо было бы проиллюстрировать мою статью о Бен Ладене в следующем номере газеты, но это невозможно: в Кабуле не достать ни его фотографии, ни рисованного портрета – это строжайше запрещено.