Текст книги "Наследник имения Редклиф. Том второй"

Автор книги: Шарлотта Мэри Йондж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Сегодня съ тобой говорить нельзя, Чарльзъ, – сказалъ Филиппъ:– но дѣлать нечего, для очищенія совѣсти, я вотъ что тебѣ посовѣтую. Берегись, не разжигай любви между Эмми и Гэемъ.

– Самъ берегись ты своихъ словъ! крикнулъ больной, весь вспыхнувъ отъ негодованія, и бросился впередъ; нетерпѣливое движеніе, которое онъ сдѣлалъ, чтобы вырвать свою руку отъ Филиппа и опереться на костыль, измѣнило ему; костыль упалъ, онъ рукой хотѣлъ схватиться за перила, не успѣлъ и готовъ былъ грянуться внизъ по всей лѣстницѣ, если бы Филиппъ не стоялъ близко. Тотъ вытянулъ ногу, чтобы загородить Чарльза, самъ откинулся назадъ и принялъ всю тяжесть падающаго тѣла на свою грудь. Затѣмъ, поднявъ больнаго на руки какъ ребенка, онъ снесъ его въ уборную. На стукъ паденія брата Эмми прибѣжала изъ своей комнаты; отъ ужаса она не могла выговорить ни одного слова, и успокоилась не ранѣе, какъ когда увидѣла брата на диванѣ и убѣдилась, что онъ не ушибся. Чарльзъ и не подумалъ поблагодарить Филиппа за видимое свое спасеніе, а тотъ, увѣрившись, что дурныхъ послѣдствій отъ паденія нѣтъ, приписалъ всю эту выходку взрыву желчнаго характера больнаго, и ушелть къ себѣ.

– Калѣка! настоящій калѣка! твердилъ грустно Чарльзъ, оставшись глазъ на глазъ съ Эмми. – Могули я быть кому нибудь полезенъ, если я не смѣю погорячиться, заступаясь за сестру, безъ того, чтобы не рисковать сломать себѣ шею въ глазахъ надневнаго фата, который смѣлъ выразиться дерзко на ея счетъ!

– Тсъ! не говори ничего! быстро замѣтила Эмми, потому что въ эту самую минуту Филиппъ очутился подлѣ нихъ: онъ принесь костыль, упавшій на лѣстницѣ. Поставивъ его на мѣсто, онъ вышелъ.

– Пусть слушаетъ! продолжалъ Чарльзъ. – Тяжело имѣть здоровую голову и больныя ноги! Будь я не калѣка, не то бы дѣлалось въ домѣ. Ужъ я давно слеталъ бы въ С.-Мильдредъ, разузналъ бы всю исторію, и Филиппъ держалъ бы у меня языкъ за зубами. Я ему показалъ бы, что значитъ важничать въ чужой семьѣ. Да, что тутъ толковать!… Диванъ этотъ – онъ стукнулъ по немъ кулакомъ – моя тюрьма, я несчастный калѣка, и на меня никто не обращаетъ вниманія!

– Полно, Чарли! Перестань, я слышать этого не могу. Вѣдь ты знаешь, что это неправда, – сказала Эмми.

– Какъ неправда? Я кричалъ дотого, что охрипъ, доказывая имъ всю ихъ несправедливость противъ Гэя; каждый благоразумный человѣкъ согласился бы съ моими доводами, а они на вершокъ не подались впередъ. Филиппъ просто съ ума свелъ нашего отца, передавая ему сплетни своей сестры. Я убѣжденъ, что все это она сама выдумала.

– Не можетъ быть. Она на это не способна! возразила Эмми.

– Какъ? и ты, значитъ, повѣрила ея росказнямъ? сказаль Чарльзъ:– вотъ меня что бѣситъ! Мало того, что Филиппъ заставляетъ отца плясать по своей дудкѣ, нѣтъ, онъ и сестеръ-то у меня сбилъ совсѣмъ съ толку!

– Филиппъ скоро ѣдетъ за границу, – замѣтила крошка Эмми, стараясь какъ нибудь успокоить бѣднаго.

– Давно пора! Авось, отецъ тогда опомнится. Только бы они теперь не довели Гэя до отчаянія!

– Нѣтъ, онъ не упадетъ духомъ, я увѣрена, – тихо проговорила Эмми.

– Дай мнѣ бюваръ. Я сейчасъ къ нему напишу, сказалъ Чарльзъ. – Пусть онъ знаетъ, что Филиппъ не всѣми нами помыкаетъ.

Сестра полала ему все нужное для письма, а сама усѣлась разбирать садовыя сѣмена; мать посовѣтовала ей нарочно заниматься самой мѣшкотной работой, чтобы отвлечь свои мысли отъ тяжелаго горя.

– Эмми, что мнѣ написать Гэю отъ тебя? спросилъ вдругъ Чарльзъ, оканчивая письмо.

– Слѣдуетъ ли мнѣ переписываться съ нимъ? робко спросила она.

– Что-о? Ты не имѣешь права сказать ему, что не считаешь его негодяемъ? Это интересно, – насмѣшливо замѣтилъ братъ.

– Но папа запретилъ….

И Эмми заплакала.

– Пустяки какія. Папа самъ согласился на вашу свадьбу, а теперь онъ находится подъ чужимъ вліяніемъ и говоритъ другое. Что-жъ тутъ за бѣда? Каждая, на твоемъ мѣстѣ, приписала бы что-нибудь Гэю.

– Нѣтъ, – возразила Эмми. – Я чувствую, что я не должна этого дѣлать.

– Глупая! ты такая же дрянь, какъ всѣ. Гэя преслѣдуютъ, клевещутъ на него, оскорбляютъ его всячески; ты знаешь, что одно твое слово можетъ спасти его отъ гибели, а онъ погибнетъ непремѣнно, если мы всѣ отъ него отречемся, и вдругъ отказываешься черкнуть къ нему одну строчку. Хороша же твоя любовь! Ты вѣрно не хочешь ужъ больше видѣть Гэя и вѣришь всей этой чудовищной клеветѣ. Я ему такъ и напишу!

– Чарльзъ, Чарльзъ! Какой ты жестокій! рыдая сказала Эмми. – Гэй никогда не похвалилъ бы меня за непослушаніе. Я знаю, онъ мнѣ и безъ того вѣритъ. Не уговаривай меня, голубчикъ братъ, я не выдержу; лучше отпусти меня, въ мою комнату, я не могу смотрѣть на твое письмо! И Эмми, закрывъ лицо платкомъ, выбѣжала вонъ.

Изъ оконъ ея спальни, выходившихъ на большой дворъ, Эмми увидѣла картину, еще сильнѣе надорвавшую ея сердце. Уильямъ собрался въ дорогу и Делорена, совершенно осѣдланнаго, вывели изъ конюшии. Вся прислуга Гольуэля высыпала на дворъ, чтобы проститься съ грумомъ сэръ Морвиля. Делорена уводили въ Рэдклифъ.

– Чарли! Чарли! Делорена уводятъ! закричала Эмми, прибѣжавъ снова къ брату въ слезахъ, и тутъ-то ей захотѣлось исполнить желаніе Чарльза, хотя нѣсколькими словами, приписанными къ Гэю, утѣшить свое горе, но нѣтъ – сила воли побѣдила сердце, и она выдержала характеръ, послушалась отца.

Скрывшись въ своей комнатѣ, бѣдная молодая дѣвушка бросилась на постель, спрятала голову въ подушки и, заливаясь слезами, повторяла:

– Онъ никогда больше не вернется, никогда, никогда!

Лора нашла ее въ этомъ положеніи нѣсколько времени спустя. Она тихо опустилась подлѣ сестры на кровати и ласками старалась успокоить ее.

– Душа моя! не тоскуй! говорила Лора:– онъ не стоитъ тебя.

– Не стоитъ? какое право ты имѣешь такъ говорить? сказала Эмми, гордо поднявъ свое заплаканное личико. – Онъ ни въ чемъ не виноватъ, онъ ничего дурнаго не сдѣлалъ!

– А ты слышала, что Маргарита и Филиппъ говорятъ? Ты не вѣришь имъ? А что онъ сказалъ про папа? Развѣ это хорошо?

– Лора! Онъ вспылилъ; я увѣрена, что онъ самъ теперь жестоко раскаевается. Папа простилъ бы его, непремѣнно, если бы только не было этой исторіи съ деньгами. Боже мой! хотя бы поскорѣе все разъяснилось! въ отчаяніи говорила Эмми.

– Къ этому приняты всѣ мѣры, – сказала старшая сестра. – Папа написалъ къ мистеру Уэльвудъ, а Филиппъ поѣдетъ за справками въ Оксфордъ и С.-Мильдредъ.

– Когда? спросила Эмми.

– Когда учебный курсъ начнется. Теперь Филиппъ ѣдетъ путешествовать на двѣ недѣли, передъ походомъ въ Ирландію.

– Надѣюсь, что тогда все уладится, – сказала Эмми. – Письма ничего не сдѣлаютъ, нужны непремѣнно очныя ставки.

– Я убѣждена, что Филиппъ разъяснитъ все дѣло. Положись на него, Эмми, онъ очень заботится о твоемъ счастіи.

– Что ему за дѣло до меня? краснѣя спросила Эмми. – развѣ онъ знаетъ о нашей помолвкѣ? Вотъ бы я чего не желала!

– Напрасно, другъ мой, – возразила Лора: – ему можно смѣло довѣрить всѣ наши семейныя тайны. Филиппъ заботится о тебѣ не хуже другихъ. Считай его, Эмми, однимъ изъ нашихъ близкихъ, – заключила она, дѣлая удареніе на послѣднемъ словѣ.

Эмми ничего не отвѣтила. Лорѣ это не понравилось.

– Я знаю, ты сердишься на него за то, что онъ папа все разсказалъ, – замѣтила она сестрѣ:– но это неблагоразумно, Эмми. Онъ иначе поступить не могъ, имѣя въ виду твое счастіе и пользу Гэя.

Тонъ голоса Лоры дотого нааомнилъ Филиппа, что это непріятно подѣйствовало на Эмми; она долго молчала и, наконецъ, грустно замѣтила:

– Я его не осуждаю. Онъ долженъ былъ сказать папа, но слѣдовало бы вести все дѣло не такъ жестко, какъ онъ повелъ.

Съ этого дня вся семья Эдмонстоновъ начала ухаживать за Эмми, какъ за больнымъ ребенкомъ. Отецъ въ особенности часто ласкалъ ее. называя ее своей «золотой дочкой», но объ Гэѣ не поминалъ ей ни слова изъ опасенія разстроить ее. Мать, видя, что Эмми молчитъ, вообразила, что она покориласъ волѣ отца, и старалась уже не растравлять раны ея сердца разговорами о прошломъ. Чарльзъ одинъ воевалъ и бранился, говорилъ отцу въ глаза, что онъ «разбилъ сердце своей дочери», называлъ его жестокимъ, несправедливымъ и вывелъ, наконецъ, мистера Эдмонстона изъ терпѣнія. Тотъ жаловался всѣмъ и каждому, что родной сынъ называетъ его тираномъ и нарушаетъ миръ всего дома своими сценами. Эмми одна молчала, молилась и ждала. Мысль, что судьба ея и Гэя въ рукахъ всевѣдущаго Господа, передъ Которымъ раскрыты всѣ тайны человѣческаго сердца, эта мысль, поддерживала въ ней надежду, что, рано или поздно, Гэй оправдается и она будетъ принадлежать ему. Мистеръ Уэльвудъ, на запросъ мистера Эдмонстона, прислалъ самый лестный отзывъ объ Гзъ, говоря, что обвинить его воспитанника въ безпорядочной жизни нѣтъ никакой возможности. На счеть круга знакомства сэръ Морвиля, онъ отозвался такъ, что Гэй ѣздитъ иногда по приглашенію на обѣды и вечера въ С.-Мильдредъ и къ другимъ сосѣдямъ, а чаще всего бываитъ у мистриссъ Гэнлей и у полковника Гарвуда. Послѣднее имя дало Филиппу право поддержать свое прежнее мнѣніе и письмо Уэльвуда принесло, такимъ образомъ, не много пользы Гэю.

Самъ Гэй прислалъ Чарльзу самый сердечный отвѣтъ и искренно благодарилъ его за довѣріе и сочувствіе къ себѣ. Онъ обѣщалъ современемъ объяснить ему всѣ тѣ темныя обстоятельства, которыя въ настоящую минуту кладутъ такую тѣнь на его доброе имя. На счетъ рѣзкихъ своихъ выраженій объ опекунѣ и Филиппѣ, онъ писалъ слѣдующее:

«Право, не помню, что я говорилъ. Знаю, что выраженія мои были непростительно рѣзки, потому что я въ ту минуту вышелъ изъ себя. Я вполнѣ заслуживаю общій вашъ гнѣвъ. Вполнѣ покоряюсь волѣ мистера Эдмонстона, но не перестаю вѣрить, что время докажетъ мою невинность во всемъ. Теперь же вашъ отецъ имѣетъ полное право быть мною недоволенъ.»

Чарльзъ, прочитавъ письмо, сказалъ, что Гэй обыкновенно винитъ себя во всемъ, тутъ удивляться нечему. Но отецъ заподозрилъ снова скрытое преступленіе въ неясныхъ словахъ его. Гэй рѣшился остаться въ Соутъ-Мурѣ до конца вакаціи, это подало поводъ къ новымъ предположеніямъ не въ пользу его. Но Чарльзъ взялъ и тутъ его сторону, говоря, что нужно же ему куда-нибудь дѣваться, если его выгнали изъ Гольуэля. Убѣжденія матери, увѣрявшей его, что, вслѣдствіе полнаго раскрытія таинственной исторіи Гэя, неприлично приглашать его къ себѣ въ домъ, гдѣ живетъ Эмми, не послужили ни къ чему. Онъ твердилъ свое, что сэръ Морвиля выгнали, и старался подбить отца, чтобы тотъ самъ ѣхалъ въ С.-Мильдредъ, для личнаго объясненія съ Гэемъ. Но Филиппъ такъ ужъ натолковалъ мистеру Эдмонстону, что подобнаго рода поѣздка возбудитъ толки злыхъ языковъ, что тотъ ни за что не соглашался послушать сына. Чарльзъ хотѣлъ рѣшиться на крайнюю мѣру, убѣдить Филиппа ѣхать къ Гэю: но отпускъ его за границу помѣшалъ этому плану. Ранѣе октября мѣсяца ему нельзя было завернуть къ сестрѣ въ С.-Мильдредъ. Оставалось одно – написать къ мистриссъ Гэнлей. Чарльзъ и это сдѣлалъ; онъ обратился къ ней съ просьбой, объяснить ему таинственныя доказательства вины Гэя; но Маргарита сухо отвѣтила, чтобы онъ не вмѣшивался въ дѣла, до нея не касающіяся.

Онъ страшно разозлился. Вообще почта, чуть ли не ежедневно, дѣлалась причиной семейныхъ ссоръ въ Гольуэлѣ. Мистеръ Эдмонстонъ былъ постоянво не въ духѣ, и вся семья его чувствовала себя въ очень грустномъ настроеніи.

Чарльзъ и отецъ воевали безпрестанно между собой. Не такъ жилось въ Гольуэлѣ при Гэѣ. Теперь, мистриссъ Эдмонстонъ и Лора не могли двинуться безъ того, чтобы не заслужить упрека отъ обоихъ джентльмэновъ. Даже Эмми, и на той, отецъ срывалъ иногда свое сердце; что-жъ касается Чарльза, то тотъ положительно не могъ равнодушно слушать, какъ Эмми говорила тихимъ, покорнымъ своимъ тономъ: «Нечего и вспоминать о Гэѣ, все кончено!…»

ГЛАВА III

Гэй, между тѣмъ, ни съ кѣмъ изъ товарищей не дѣлилъ своего горя. Ему не разъ приходило въ голову, что просьба о высылкѣ ему тысячи фунтовъ стерлинговъ есть первый и главный поводъ подозрѣній мистера Эдмонстона, но онъ и этого и не сказалъ даже мистеру Уэльвуду, очень хорошо знавшему, на какой предметъ понадобилась Гэю такая сумма денегъ. Онъ передалъ своимъ товарищамъ вкратцѣ, что ему изъ дома прислали непріятное письмо, но о содержаніи самаго письма умолчалъ. Гарри Грэхамъ, имѣвшій знакомыхъ въ броадстонскомъ околодкѣ, услыхалъ отъ кого-то, будто сэръ Гэй Морвиль сватался къ лэди Эвелинѣ де-Курси; онъ передалъ эту новость своимъ школьнымъ друзьямъ, и тѣ рѣшили, что вѣрно опекунъ Гэя препятствуетъ этому браку. На бѣду, Гэй, нѣсколько времени тому назадъ, при намекѣ объ Эвелинѣ, покраснѣлъ, дѣлая видъ, какъ будто слухъ, касавшійся его привязанности къ ней – справедливъ; товарищи подхватили это, и съ тѣхъ поръ не стали уже мучить его разспросами. Самъ онъ сдѣлался очень серьезенъ и молчаливъ, точно какъ въ первое время по переѣздѣ его изъ Рэдклифа въ Гольуэль. Онъ задумывался, когда другіе говорили, и опять началъ дѣлать свои продолжительныя одиночныя прогулки. Привыкшій съ дѣтства къ уединенію, онъ любилъ природу какъ друга, и ему отрадно было бродить по горамъ и лѣсистымъ долинамъ, въ минуты горькой тоски. Учебныя занятія помогали ему очень много, и коническія сѣченія служили ему такимъ же полезнымъ лекарствомъ, какъ Лорѣ.

Близость имѣнія Стэльгурстъ была для него чрезвычайно отрадна. Въ первое же воскресеніе, по полученіи письма отъ мистера Эдмонстонъ, Гэй отправился туда къ службѣ, между тѣмъ какъ прочіе товарищи его пошли въ с. – мильдредскую церковь. Онъ нарочно ушелъ одинъ, чтобы на просторѣ помолиться и пріучить себя къ мысли о полномъ примиреніи съ Филиппомъ. Онъ жаждалъ мира и прощенія, и обрѣлъ ихъ въ скромномъ деревенскомъ храмѣ. Церковь въ Стэльгурстѣ съ своими сѣрыми колоннами, съ головками херувимовъ въ нишахъ, съ высокими вязовыми деревьями, осѣнявшими кладбище, покрытое бѣдными памятниками, внушала невольное чувство благоговѣнія.

Гэй долго ходилъ между могилами по окончаніи утренней службы. Стоя, съ молитвою въ сердцѣ, перелъ памятниками архидіакона Морвиля и другихъ его предковъ, онъ совершенно вылечилъ себя отъ вражды къ Филиппу. На могилѣ матери послѣдняго расли кой-какіе цвѣты, но сильно уже увядшіе: видно было по всему, что за ними никто не ухаживалъ. Точно съ такимъ же пренебреженіемъ содержалась и могила сестры его Фанни.

– Немудрено, – подумалъ Гэй: – если Филиппъ сдѣлался холоденъ, недовѣрчивъ и подозрителенъ ко всѣмъ, мало ли, чѣмъ онъ пожертвовалъ для мистриссъ Гэнлей, а она какъ заплатила ему! Видно по всему, что его нѣжное любящее сердце вынесло много страданій въ жизни.

Объ Эмми Гэй не тревожился болѣе; онъ почти дошелъ до убѣжденія, что онъ не заслужилъ счастіи быть ея мужемъ, и желалъ одного, чтобы она нашла современемъ болѣе достойнаго человѣка, который съумѣлъ бы оцѣнить ея кроткое, любящее сердце. Послѣднее ихъ свиданіе въ уборной, когда Эмми, сіяя счастіемъ и радостью, сидѣла у ногъ своей матери, не сводя съ него ясныхъ, голубыхъ глазъ, – это свиданіе оставалось ему въ утѣшеніе, какъ сладкій сонъ. Но онъ постоянно твердилъ самъ себѣ:

– Лучше лишиться ея, чѣмъ испортить ей жизнь.

Онъ съ трепетомъ ждалъ возможности оправдать себя въ глазахъ Эдмонстоновъ. Писать къ нимъ онъ уже не былъ въ состояніи, его поддерживало одно – любовь и участіе Чарльза; на послѣдняго онъ крѣпко надѣялся.

Съ дядей онъ давно не видался; вѣроятно, Диксону было совѣстно встрѣтиться съ Гэемъ послѣ его визита къ женѣ, и притомъ онъ часто уѣзжалъ на концерты по сосѣдству. Но жена и дочь его, попрежнему, жили въ С.-Мильдредѣ, и какъ-то разъ передъ обѣдомъ, Гэй, почти насильно увлеченный своимъ наставникомъ на прогулку въ горы, встрѣтилъ мистриссъ Диксонъ, одѣтую очень чисто и сидящую на лавочкѣ, выточенной изъ камня и поставленной у подошвы одной изъ горъ. Нѣсколько женщинъ изъ простаго званія стояли тутъ же.

Постыдиться ее передъ другими было не въ характерѣ Гэя; онъ подошелъ и поговорилъ съ нею. Та чуть не на аршинъ выросла отъ этой чести и отвѣчала ему очень вѣжливо. Гэй хотѣлъ уже отойти, какъ вдругъ замѣтилъ, что маленькая Маріанна пристально смотритъ на него. Онъ протянулъ ей руку. Дѣвочка весело подбѣжала къ нему и онъ отвелъ ее нѣсколько въ сторону.

– Здравствуй, малютка, – сказалъ онъ. – Здорова ли ты? Твой камешекъ у меня цѣлъ. Что-жъ ты не поздоровалась съ Буяномъ?

– Буянъ! Буянъ! позвала Маріанна пуделя.

Гэй свистнулъ, и послушная собака была уже черезъ минуту у ея ногъ.

– Гуляла ли ты по горамъ безъ меня? спросилъ ее Гэй.

– Да, – отвѣчала Маріанна. – Мы съ мамой ходили по всѣмъ дорожкамъ. Мнѣ хотѣлось взобраться на самый верхъ, на гору, да мама жалуется, что у нея нога болитъ, и идти не можетъ.

– Пуститъ она тебя туда со мной? Мы сейчасъ пойдемъ, если хочешь, – сказалъ Гэй.

Дѣвочка покраснѣла и улыбнулась.

– Когда вы покончите свое дѣло въ городѣ, приходите сюда, Уэльвудъ, – сказалъ Гэй, обращаясь къ своему другу. – Я васъ буду дожидаться здѣсь, черезъ часъ. Надо потѣшить ребенка, ей немного достается развлеченій.

Мистриссъ Диксонъ съ восторгомъ отпустила дочь и разсыпалась въ такихъ благодарностяхъ, что Гэй постарался, какъ можно поскорѣе убѣжать отъ нея. Взявъ Маріанну за руку и позвавъ Буяна, онъ втроемъ весело началъ подниматься по отлогой сторонѣ горы, густо заросшей душистымъ тминомъ. Дѣвочка была слабаго сложенія и недолго бѣжала подлѣ Гэя. По мѣрѣ того, какъ подъемъ становился круче, у нея начало захватывать дыханіе и она все болѣе и болѣе отставала отъ своего спутника. Оглянувшись, Гэй замѣтилъ, что она совсѣмъ выбилась изъ силъ. Онъ поднялъ ее на руки, какъ перо, и взбѣжалъ вмѣстѣ съ нею на самую вершину, тамъ онъ остановился и поставилъ ее на огромный камень. Кругомъ зеленѣли луга, поля и отдаленныя рощи съ разноцвѣтными листьями деревьевъ. По другую сторону тянулись скалы и долины, покрытыя верескомъ; все это освѣщалось осеннимъ солнцемъ. Картина была восхитительна! Свѣжій вѣтеръ вызвалъ румянецъ на блѣдныя щеки дѣвочки и растрепалъ вокругъ ея шеи кудрявые волосы.

Гэй молча любовался на Маріанну; онъ съ любопытствомъ слѣдилъ за впечатлѣніемъ, которое должна была произвести великолѣпная картина природы на ребенка, выросшаго въ стѣнахъ Лондона. Маріанна долго молчала.

– Ахъ, какъ хорошо! произнесла она наконецъ. – Какъ бы я желала, чтобы Феликсъ видѣлъ это!

– Умница, что вспомнила брата, – ласково замѣтилъ Гэй.

– А развѣ вы Феликса знаете? радостно сказала дѣвочка, взглянувъ ему прямо въ глаза.

– Вотъ ты мнѣ объ немъ поразскажешь. Сядь ко мнѣ на колѣни и отдохни, ты все еще устала.

– Мама не позволяетъ мнѣ говорить о братцѣ, – сказала Маріанна: – она все плачетъ объ немъ. А мнѣ такъ хочется объ немъ поговорить.

Маленькое сердце ея раскрылось передъ Гэемъ. Оказалось, что Феликсъ былъ почти ровесникъ Маріанны; она считала его любимымъ своимъ братомъ, и онъ недавно только что умеръ. Дѣвочка принялась разсказывать, какъ они бывало вдвоемъ гуляли по улицамъ Лондона, и ходили вмѣстѣ въ школу; какъ братъ разсказывалъ ей, что онъ будетъ дѣлать, когда выростетъ большой; какъ злые мальчики дразнили ихъ; какъ они заглядывали въ магазинъ и лавки, мечтая, что вотъ это и это они бы купили, если бы были богаты. Словомъ, она передала Гэю всѣ воспоминанія своего дѣтства, небогатаго впечатлѣніями, и затѣмъ перешла къ описанію болѣзни брата.

– Онъ у насъ долго болѣлъ, – говорила она:– все сидѣлъ въ креслецѣ и играть со мною не могъ, а потомъ и легъ уже въ постель, я все подлѣ него сидѣла. А тамъ, говорятъ, онъ умеръ и его унесли въ черномъ гробѣ, и съ тѣхъ поръ онъ не возвращался. Скучно мнѣ безъ него, играть не съ кѣмъ.

Дѣвочка не плакала, разсказывая это, но личико ея приняло такое грустное выраженіе, что Гэй началъ ее утѣшать, говоря, что Феликсъ теперь на небѣ. Маріанна не поняла его, она не знала, что такое смерть, молитва, церковь. Библія въ ея глазахъ была большой книгой, которую мама читала, когда братецъ умеръ. Она знала кое-какіе отрывки изъ библейской исторіи, заученные ею еще въ школѣ, но тѣмъ и ограничивались ея религіозныя познанія.

Гэя дотого это поразило, что онъ не могъ больше разговаривать съ дѣвочкой, спускаясь обратно подъ гору. Та, въ свою очередь, молчала отъ усталости и все время держала за руку Гэя, который довелъ ее, наконецъ, до матери, а самъ отправился къ мѣсту назначеннаго свиданія съ своимъ пріятелемъ.

– Уэльвудъ, – сказалъ онъ ему, когда они почти подходили къ дому. – Какъ вы думаете, сдѣлаетъ мнѣ ваша кузина одно большое одолженіе? Вы видѣли этого ребенка. Согласится ли миссъ Уэльвудъ, съ разрѣшенія матери, конечно, принять дѣвочку въ свою школу?

– На какихъ условіяхъ хотите вы ее туда помѣстить? Какого рода воспитаніе она должна получить?

– Главный предметь долженъ быть религія. Остальное пусть миссъ Уэльвудъ сама устроиваетъ, какъ хочетъ. Вѣдь это моя двоюродная сестра. Можетъ, вы не слыхали еще ничего о нашей семейной исторіи?

И Гэй вкратцѣ передалъ ему то, что можно было передать.

Онъ и мистеръ Уэльвудъ условились такимъ образомъ, чтобы немедленно сдѣлать запросъ у миссъ Елизаветы о помѣщеніи въ ея школѣ Маріанны Диксонъ, и если та согласится, сказать объ этомъ мистриссъ Диксонъ.

Гэй, такимъ образомъ, могъ существеннымъ образомъ облегчить судьбу бѣдныхъ своихъ родственниковъ и, подъ предлогомъ платы за воспитаніе Маріанны, содѣйствовать въ то же время планамъ благотворительности миссъ Уэльвудъ. Та получала бы проценты съ капитала въ тысячу фунтовъ стерлинговъ до совершеннолѣтія Гэя. Миссъ Уэльвудъ съ радостью согласилась принять на себя воспитаніе ребенка изъ средняго сословія и вообще вела себя въ денежныхъ переговорахъ съ Гэемъ съ большимъ достоинствомъ и простотою. Мистриссъ Диксонъ также не препятствовала ихъ плану, а напротивъ, радовалась, что дѣвочка будетъ жить въ С.-Мидьдредѣ, а не въ Лондонѣ, гдѣ она, вѣроятно, скоро бы умерла. Главное, что соблазняло мать, это была возможность надѣяться, что изъ Маріанны выйдетъ современемъ прекрасная гувернантка. Притомъ, надежда, что богатый родственникъ составитъ современемъ счастіе ея дочери, дотого ее восхищала, что она ни въ чемъ ему не прекословила. Маріанна сначала колебалась, ей жаль было мамы и жаль было уѣхать изъ С.-Мильдреда. Но когда ее свезли въ школу, познакомили ее съ сестрами Уэльвудъ и показали бѣлую постельку, говоря, что она будетъ принадлежать ей, дѣвочка рѣшилась остаться у нихъ. До отъѣзда въ Оксфордъ, Гэй навѣстилъ ее еще разъ и Маріанна уже весело разсказывала ему, какъ ей хорошо жить, а миссъ Дуэнъ съ восторгомъ отзывалась о кроткомъ характерѣ и отличныхъ способностяхъ малютки.

Долго разсуждалъ Гэй, не лучше ли признаться опекуну, на что онъ хотѣлъ употребить тысячу фунтовъ стерлинговъ; но, обдумавъ серьезно этотъ вопросъ, онъ рѣшился молчать до времени. Дѣло было въ томъ, что миссъ Уэльвудъ вовсе не желала, чтобы капитанъ Морвиль и его сестра знали объ ея школѣ; не упомянуть объ ней нельзя было, тѣмъ болѣе, что одному честному слову Гэя не вѣрили, а выдать секретъ миссъ Уэльвудъ, значило бы испортить весь ея планъ; на все требовались факты и очевидныя доказательства. Съ мистеромъ Эдмонстонъ можно было еще, пожалуй, согласиться: но, къ несчастію, Филиппъ вмѣшивался всюду, и вопросъ принималъ болѣе серьезный оборотъ. Гэю пришлось молчать и терпѣть.