Текст книги "Наследник имения Редклиф. Том второй"

Автор книги: Шарлотта Мэри Йондж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА XVII

Въ эту ночь совершился кризисъ горячки у Филиппа. Онъ былъ дотого слабъ, что не только поднять головы, но даже пошевелиться не былъ въ состояніи, и говорилъ не иначе какъ шепотомъ; но жаръ и бредъ прекратились и сильная его натура видимо помогала выздоровленію. Съ каждымъ днемъ больной дѣлался крѣпче, много сналъ и просыпаясь чувствовалъ себя очень хорошо. Первой его заботой было попросить Гэя, увѣдомить поскорѣе полковника Дэна о его болѣзни, потому что срокъ его отпуска давно уже прекратился. О Гольуэлѣ онъ не умомянулъ ни слова, вслѣдствіе чего Эмми продолжала утѣшаться надеждою, что все высказанное Филиппомъ въ горячкѣ было пустымъ бредомъ. Послѣ кризиса больной сдѣлался необыкновенно привѣтливъ; онъ теперь какъ ребенокъ повиновался Гэю, совсѣмъ иначе принималъ его услуги. Онъ постепенно тревожился за Гэя, боясь, чтобы тотъ не слишкомъ себя утомилъ, ухаживая за нимъ. Однажды вечеромъ, Гэй, сидя въ комнатѣ больнаго, писалъ какое-то письмо. Филиппъ лежалъ тутъ же на постели и повидимому спалъ.

– Вы пишете въ Гольуэль? спросилъ онъ вдругъ, открывая глаза.

– Да, – отвѣчалъ Гэй:– я пишу къ Шарлоттѣ; письмо пойдетъ завтра утромъ, не хотите ли что ей передать?

– Нѣтъ, ничего! отвѣчалъ больной и слегка вздохнулъ. Скажите правду, Гэй, – началъ онъ, помолчапъ немного:– говорилъ я что нибудь въ бреду о Лорѣ?

– Да, говорили, – сказалъ Гэй, и положилъ перо на столъ.

– Я такъ и думалъ, но ничего не помню теперь; неужели я многое высказалъ?

– Напротивъ, васъ можно было съ трудомъ понять. Вы бредили больше по-итальянски и все поминали Стэйльгурстъ. О Лорѣ вы заговорили въ первый разъ наканунѣ кризиса.

– Теперь всполнилъ. Значитъ, я проговорился, и вы все узнали. Мнѣ больно одно, что теперь всѣ на нее нападутъ, а она, бѣдная, такъ сильно разсчитывала на мое молчаніе.

Филиппъ умолкъ; но по всему лицу его было замѣтно, что онъ сильно взволнованъ. Гэй началъ ласкать его и кротко уговаривать.

– Я долженъ вамъ объяснить все дѣло, Гэй, сказалъ больной, успокоившись немного. – Не осуждайте Лоры! Это случилось три года тому назадъ, когда вы только-что поселились въ Гольуэлѣ. Я былъ первымъ другомъ ея. Мнѣ показалось….. что? объ этомъ говорить не буду, но вышло такъ, что я долженъ былъ посовътовать Лорѣ быть осторожнѣе. Я ошибся, правда: опасность, грозившая ей, по моему мнѣнію, оказалась ложной. Но по этому случаю у насъ завязался откровенный разговоръ съ Лорой, я выдалъ себя, свою любовь къ ней, и опомнился тогда, когда уже было поздно. Мы были оба молоды, увлеклись и объяснились, сами того не замѣчая. Конечно, скрывать этого не слѣдовало, но подумайте, что бы вышло, если бы мы не скрыли своей любви? Мнѣ запретили бы ѣздить къ Эдмонотонамъ, и если бы даже современемъ насъ и простили, чего бы мы не выстрадали до сихъ поръ! Богъ знаетъ, что бы еще случилось. Ахъ, Гэй! продолжалъ онъ дрожащимъ голосомъ: хоть бы вы мнѣ сказали, что пишутъ изъ Гольуэля! Какъ переносла Лора извѣстіе о моей болѣзни?

– Мистриссъ Эдмонстонъ писала къ Эмми, отвѣчалъ Гэй:– тотчасъ по полученіи извѣстія о вашей болѣзни, но объ Лорѣ она ничего не поминала.

– У Лоры характера много, она все вынесетъ молча, но я бы желалъ все-таки знать, какъ она себя чувствовала въ послѣднее время, узнавъ, что я болѣнъ? тетушка ничего не пишетъ объ этомъ?

– Ровно ничего. Хотите, я спрошу ея письмо у Эмми?

– Не нужно, не ходите; я кончу то, что хотѣлъ вамъ разсказать. Мы съ Лорой не помолвлены, нѣтъ, мы только объяснились въ любви и я просилъ ее сохранить это втайнѣ. Сознаюсь, до сихъ поръ я обманывалъ себя, воображая, что Лора свободна, что я ее не связалъ даннымъ словомъ; но, стоя лицомъ къ лицу со смертью, я понялъ свою ошибку, принялъ твердое намѣреніе исправить'ъ ее. Я открою самъ тайну, сниму съ Лоры обѣтъ молчанія, такъ сильно ея тяготившій. Я хотѣлъ-было подождать, когда меня произведутъ въ слѣдующій чинъ, чтобы имѣть болѣе права просить ея руки; но теперь напишу къ ея отцу, какъ только окрѣпну немного, и признаюсь во всемъ. Боюсь одного, чтобы тяжесть его гнѣва не обрушилась на одну Лору.

– Развѣ вы не знаете, какой онъ добрый и какъ скоро у него проходить сердце? – возразилъ Гэй.

– Пусть онъ покрайней на виноватаго сердится, а не на Лору. Вы говорили мнѣ, кажется, что она похудѣла и упала духомъ.

– Зачѣмъ вы не дома! Эмми утѣшила бы ее и успокоила, – тоскливо замѣтилъ Филкппъ.

– Мы уѣдемъ, лишь только вы окрѣпнете, ласково говорилъ Гэй. – Поѣзжайте къ намъ, въ Рэдклифъ, мистеръ Эдмонстонъ долго сердиться не въ состояніи; какъ только его гнѣвъ остынетъ, вы тотчасъ явитесь къ нему и получите прощеіне.

– Я готовъ все выстрадать, лишь бы спасти ее, со вздохомъ отвѣчалъ Филиппъ. – Боже мой! сколько препятствій къ нашему браку. Вы не знаете, Гэй, что такое бѣдность: вѣдь это преграда къ счастію, помѣха всему….

– Перестаньте говорить, вы очень утомлены, – сказалъ Гэй: – замѣтивъ, что нервное раздраженіе Филиппа увеличивается. – Вамъ нужно стараться поскорѣе оправиться и уѣхать съ нами домой. Не приходите въ отчаяніе, дѣло ваше еще не проиграно, мы съ Эмми рѣшили, что часть состоянія ея достанется Лорѣ и Шарлоттѣ; впрочемъ, теперь нечего объ этомъ толковать, вы ужъ черезчуръ много говорите сегодня.

Филиппъ былъ дотого слабъ, что не могъ ясно сообразить, что именно такое сказалъ ему Гэй; но слова его: дѣло ваше еще не проиграно очень его успокоили; онъ замолчалъ, повернулся и закрылъ глаза. Гэй побѣжалъ къ женѣ:– Эмми, сказалъ онъ ей грустно, – я все узналъ: то, что мы думали о Лорѣ, – справедливо.

– Теперь я вижу, что Чарльзъ умнѣе всѣхъ насъ! воскликнула Эмма.

– А что? Развѣ онъ что-нибудь подозрѣвалъ? съ изумленіемъ спросилъ Гэй.

– Не знаю, но братъ часто говорилъ, что Лора умна не но лѣтамъ, что рано или поздно природа возьметъ свое и что сестра, какъ онъ выразился, выкинетъ какую-нибудь штуку. Филиппъ, значитъ, во всемъ тебѣ признался? сказала Эмми.

– Да, дорого ему стоило признаніе, но онъ открыто, благородно высказался. Онъ собирается даже написать объ этомъ твоему отцу.

– Такъ это правда? Какъ мама будетъ огорчена! воскликнула Эмми. – Не думаю, чтобы имъ позволили жениться. Бѣдная Лора! Каково ей было слушать все, что говорилось у насъ о Филиппѣ. И онъ-то хорошъ! еще позволяетъ себѣ другихъ учить и осуждать. Это ужасно!

– Бѣдность заставляетъ человѣка рѣшиться на то, на что онъ никогда бы не рѣшился при другихъ обстоятельствахъ, – задумчиво сказалъ Гэй.

– Не извиняй его, мой милый, – возразила Эмми. Не грѣхъ ли ему было сдѣлать Лору несчастной и заставить ее рѣшиться на такую непозволительную вещь. Бѣдная моя сестра! немудрено, если она была сама не своя. Нѣтъ, я рѣшительно не могу простить Филиппа, заключила Эмми со слезами на глазахъ.

– Ты простишь ему все, когда увидишь, какъ онъ перемѣнился и постарѣлъ, – замѣтилъ Гэй. – Его узнать нельзя, я увѣренъ, что его лицо тебя поразитъ, когда ты завтра пойдешь къ нему съ визитомъ. Докторъ говоритъ, что теперь его болѣзнь не прилипчива.

– Я все время буду думать о Лорѣ, глядя на него, – сказала Эмми.

– Да, тяжело было бы ей смотрѣть теперь на Филиппа. Однако, Эмми, что жъ ты думаешь сдѣлать, если я перевезу его къ намъ въ Рэдклифъ? Ты съ нами останешься или отправишься въ Гольуэль, утешать Лору? спросилъ Гэй.

– Я поѣду отъ тебя тогда только, когда ты меня прогонишь, – возразила Эмми. Но какъ же ты собираешься привезти къ себѣ больнаго гостя, когда мы еще не знаемъ, есть ли крыша на нашемъ домѣ или нѣтъ? Кстати о больномъ: что онъ теперь дѣлаетъ?

– Онъ большую часть дня спитъ, отвѣчалъ Гэй.

– Не мѣшало бы и тебѣ хорошенько выспаться, вѣдь ты 2-хъ часовъ не заснулъ послѣ безсонной ночи, нѣжно замѣтила Эмми.

– Я начинаю думать, что сна не существуетъ, шутя сказалъ Гэй. Я очень хорошо обхожусь безъ него.

– Ты такъ думаешь? По Шэнъ никогда не нашелъ бы твоей головы прекрасной съ этими багровыми пятнами подъ глазами. Похожъ ли ты теперь на сэръ Галахода? Нѣтъ, мой другъ, поди лягъ, я тебѣ почитаю что нибудь, можетъ ты и заснешь.

– Пойдемъ лучше погуляемъ, возразилъ Гэй: – тіенерь такъ прохладно, хорошо.

Во время прогулки, они вдвоемъ обсудили очень серьезно положеніе Лоры и Филиппа, и рѣшились употребить всѣ усилія, чтобы отвратить отъ нихъ гнѣвъ отца, примирить обоихъ со всей семьей и помочь имъ существеннымъ образомъ, пока Филиппъ будетъ подвергнутъ неизбѣжному остракизму. Эмми тревожилась болѣе всего за мать, зная, что ея нѣжное, любящее сордце съ трудомъ перенесетъ обманъ своего любимца Филиппа.

На слѣдующій день, было воскресеніе; погода стояла великолѣпная; свѣжій сентябрскій вѣтеръ дулъ слегка изъ-за горъ и придавалъ воздуху какой-то особенный ароматъ. Эмми и Гэй чувствовали непонятную отраду на сердцѣ; имъ казалось, что мимо ихъ пропронеслась грозная туча и настали ясные дни. Эмми принарядилась, по просьбѣ мужа, передъ тѣмъ какъ ей идти къ Филиппу. Оня велѣла себѣ приготовить кисейное платье, убранное бѣлыми лентами, вынула завѣтный браслетъ, подаренный ей Чарльзомъ, и серебряную, рѣзную, миланскую брошку, послѣдній подарокъ Гэя, одѣлась и сѣла у окна, любуясь на живописныя группы итальянцевъ, спѣшившихъ къ обѣдни. Мысленно Эмми перенеслась въ далекую Англію, и ей живо представилась, какъ дома проводятся воскресные дни.

– Ну, наконецъ-то! сказалъ Гэй, входя къ ней въ комнату. – Филиппъ измучился, приготовляясь тебя встрѣтить. Я его шутя дразнилъ, что онъ ждетъ вѣрно королеву, а не madame Amabel Morvile.

Гэй повелъ жену внизъ, отворилъ дверь, ведущую въ комнату больнаго, и громко доложилъ: Лэди Морвиль! имѣю честь ее представить.

Эмми взглянула на Филиппа и убѣдилась, что мужъ сказалъ правду: онъ страшно измѣнился. Филиппъ былъ совершенно блѣденъ, щеки его впали, лобъ отъ худобы и отъ рѣдкихъ волосъ сдѣлался еще больше. Глаза у него совсѣмъ провалились и, окруженные темными кругами, казались огромными. Онъ сидѣлъ въ постели, окруженный подушками, но дотого былъ слабъ и такъ тихо говорилъ, что Эмми стало жаль его видѣть. Онъ протянулъ ей блѣдную, худую руку, на которой ясно обозначались синія жилы, и отрывистымъ голосомъ произнесъ:

– Здравствуйте, Эмми! мы объяснились съ Гэемъ, онъ совершенно правъ. Простите, что я отравилъ ваше путешествіе своей болѣзнью.

– Вы не успѣли отравить его, потому что выздоровѣли, – отвѣчала Эмми, стараясь улыбнуться, между тѣмъ какъ слезы душили ея горло, – такъ ей было жаль Филиппа.

– Гэй, вы вѣдь мой церемонійместеръ, – продолжалъ Филиппъ, приподнимая немного голову съ подушки:– распорядитесь, чтобы вашей женѣ подали кресло.

Эмми смѣясь усѣлась подлѣ постели, между тѣмъ какъ самъ Филиппъ не спускалъ съ нея глазъ; онъ любовался ею какъ свѣжимъ цвѣткомъ.

– Что это на васъ вѣнчальное платье, Эмми? спросилъ онъ.

– О нѣтъ! мое вѣнчальное платье было шелковое, покрытое кружевами, – возразила она.

– Какая вы сегодня хорошенькая, точно невѣста.

– Вотъ тебѣ и комплиментъ, моя старушка, сказалъ Гэй, смотря на нее съ гордостью. А пора ужъ перестать звать тебя невѣстой, ты ужъ въ Мюнхенѣ являлась на балѣ въ дамскомъ туалетѣ.

– Довольно мнѣ и одного бала, – зэмѣтила Эмми улыбаясь.

– Ну, нѣтъ, – возразилъ Филиппъ: – вамъ предстоитъ еще много баловъ по возвращеніи домой.

– Хорошо, что вы тамъ со всѣми знакомы, сказала Эмми, – вы хоть намъ поможете.

– Пожалуй; но мы еще посмотримъ, что будетъ, отвѣчалъ онъ.

– Да, надо еще подождать, чтобы вы совсѣмъ оправились, замѣтилъ Гэй. – Мы поѣдемъ домой не спѣша, будемъ часто останавливаться, отдыхать. Вы у меня просто молодцомъ стали эти послѣдніе дни. Эмми, какъ ты его находишь? спросилъ онъ, обращаясь къ женѣ съ торжествующимъ видомъ, точно блѣдный скелетъ въ видѣ человѣка, лежавшій передъ ними на постели, дѣйствительно былъ молодецъ.

– Я нахожу, что Филиппъ теперь довольно поправился, – сказала робко Эмми, боясь выдать свои мысли.

– Мнѣ нечего ждать комлиментовъ. Я сегодня самъ себя испугался, когда посмотрѣлся въ зеркало, шутя замѣтилъ Филиппъ.

– Жаль, что вы себя недѣлю тому назадъ не видали, говорилъ Гэй, покачавъ головою. Я знаю одно, что докторъ-французъ, глядя на васъ, говорилъ, что вы быіи на волосъ отъ смерти: такъ сильна была у васъ горячка. Да что объ этомъ говорить, разскажите-ка лучше Эмми, куда вы пошли, разставшись съ нами, и какъ вы сюда понали?

– Я отправился, какъ хотѣлъ, въ Вильшечиненскія горы, – отвѣчалъ Филиппъ. Дорогой я почувствовалъ ломъ въ ногахъ. Приписывая все это усталости и быстрымъ перемѣнамъ атмосферы, я хотѣлъ переломить себя и добраться до Виченцы; но дойдя до двѣрей отеля, я почувствовалъ, что у меня голова путается, что я забываю итальянскій языкъ, и я началь твердить все одну и туже фразу. Помню, что меня уложили въ какую-то душную каморку и что тамъ на меня напалъ страхъ, какъ бы не умереть одному, на чужой сторонѣ. Затѣмъ я вдругъ услыхалъ англійскій языкъ, и Богъ послалъ мнѣ добрую сидѣлку въ Гэѣ.

Разсказъ этотъ утомилъ больнаго. Гэй велѣлъ принести ему поскорѣе бульону. Съ этихъ поръ Эмми начала раздѣлять труды мужа. Они вмѣстѣ заботились обо всемь, даже о столѣ больнаго, и лично наблюдали за приготовленіями различныхъ вкусныхъ кушаній для него. Странно было видѣть, что Филиппъ, человѣкъ съ такимъ независимымъ, гордымъ характеромъ, лежалъ теперь точно слабый ребенокъ, безпрекословно подчиняясь каждому приказанію Гэя.

По утрамъ, мужъ и жена читали больному вслухъ различные отрывки изъ библіи, и Эмми казалось, что никогда голосъ Гэя не явучалъ такъ торжественно, какъ при чтеніи плача Іереміи.

Однажды, по окончаніи чтенія, молодыхъ супруговъ позвали на верхъ обѣдать. Филиппъ протянулъ руку Эмми и тихо замѣтилъ ей:– Я теперь только оцѣнилъ, что значитъ имѣть такой голосъ какъ у Гэя. Ему только за больными и ходить, когда мнѣ было хуже, я слышать другаго голоса, кромѣ его, не могъ, а ужъ такъ читать, какъ онъ читаетъ – право, никто не можетъ!

– Ты слышалъ, что Филиппъ говорилъ мнѣ о твоемъ голосѣ, сказала Эмми, когда они ушли съ мужемъ къ себѣ. – Дорого бы я дала послушать снова, какъ ты поешь. Боже мой! когда это опять случится!

– Погоди, дай ему съ силами собраться, замѣтилъ Гэй:– я боюсь раздражить его нервы. А мы теперь вотъ что сдѣлаемъ, душа моя, сказалъ онъ, Филиппъ будетъ долго спать, а мы съ тобой покамѣстъ погуляемъ въ рощѣ.

День былъ ясный, свѣжій, и они вплоть до вечера наслаждались прогулкой.

– Помнишь, Гэй, – сказала Эмми, – какъ ты грустно опредѣлилъ однажды слово счастіе, играя съ нами въ Гольуэлѣ: ты сказалъ, что счастіе это лучъ изъ другаго міра, блеснувшій на мгновеніе и потомъ исчезнувшій. Неужели ты не измѣнилъ этого опредѣленія теперь?

– Счастіе это лучъ, который блеститъ тѣмъ ярче, чѣмъ ближе на него смотримъ, – задумчиво отвѣчалъ Гэй.

Они сѣли подъ тѣнью большаго дерева; передъ ихъ глазами виднелись темныя горы со снѣжными вѣнцами, терявшимися въ синевѣ небесь. Кругомъ все было тихо, а вдали потухала вечерняя заря.

– Вотъ бы теперь тебѣ спѣть что нибудь, – сказала Эмми. – Филиппъ далеко, не услышитъ. Споемъ вечерній псаломъ.

Два свѣжихъ голоса раздались въ вечерней тишинѣ. Гэй и Эмми запѣли 29 псаломъ Давида. Начинало темнѣть, вдругъ изъ-за горъ поднялась черная туча и внезапный ударъ грома покатился эхомъ по долинѣ. Они смолкли, чувствуя, что передъ голосомъ Божіимъ ничтоженъ языкъ человѣческій. Гэй взялъ жену подъ руку и они вмѣстѣ отправились домой. Ночь застигла ихъ на дорогѣ, громъ продолжалъ гремѣть вдали, между тѣмъ какъ молодой мѣсяцъ серебрилъ снѣжныя вершины горъ и накинулъ таинственный покровъ на темныя ущелья и скалы. Тучи свѣтящихся жуковъ сыпались съ деревьевъ на траву.

– Жаль идти въ комнаты, – сказала Эмми.

Арно думалъ иначе; онъ вышелъ уже искать ихъ, говоря, что въ этой мѣстности ночная сырость очень опасна, и Гэй сознался, что, не смотря на очарователиную прогулку, онъ чувствуетъ страшную усталость во всемъ тѣлѣ.

ГЛАВА XVIII

Утомленіе, которое почувствовалъ Гэй наканунѣ, отозвалось у него на слѣдующее утро болью въ головѣ и во всемъ тѣлѣ. Однако онъ пошелъ съ женою внизъ, къ Филиппу, и старался по обыкновенію занимать больнаго. Эмми вскорѣ ушла писать письма и онъ остался глазъ на глазъ съ Филиппомъ, который принялся развивать свою любимую тему, какъ онъ устроитъ свою карьеру въ будущемъ. Ему хотѣлось занять мѣсто въ Рэдклифскомъ округи, и онъ надѣялся, черезъ протекцію лорда Торндаля, получить тамъ званіе начальника констэблей. Это мѣсто представляло Филиппу возможность пріобрѣсти самостоятельное положеніе и онъ могъ тогда смѣлѣе разсчитывать на руку Лоры. Гэй имѣлъ очень мало знакомыхъ въ околодкѣ и потому едва ли бы могъ быть ему полезенъ. Не смотря на это, онъ внимательно слушаль говорившаго, хотя съ трудомъ понималъ его, и вернувшись на верхъ къ женѣ, онъ очень досадовалъ, что былъ такъ молчаливъ съ Филиппомъ. Дѣло было въ томъ, что у него голова сильно кружилась и онъ два раза принимался дремать, пока больной говорилъ.

– Я тебѣ давно твержу, сказала Эмми:– что сонъ возьметъ свое. Поди, лягъ, а то ты никуда не будешь годиться. Гэй послушался добраго совѣта, проспалъ часа два сряду и проснулся гораздо свѣжѣе, такъ что онъ могъ просидѣть весь вечеръ внизу.

На слѣдующій день онъ всталъ очень поздно и, замѣтивъ, что проспалъ, вскочилъ и побѣжалъ въ уборную; но минутъ черезъ пять онъ вернулся въ спальню, весь блѣдный и качаясь, упалъ на постель. Эмми бросилась къ нему съ вопросомъ: что съ нимъ?

– Не бойся, у меня только голова кружится, – вотъ и прошло!… отвѣчалъ онъ, стараясь подняться отъ подушки, но силы ему измѣнили и онъ опять упалъ.

– Лежи, Бога ради, спокойно! возразила Эмми: – болитъ у тебя голова?

– Болитъ!

– Какая она у тебя горячая, – продолжала она, прикладывая руку къ его лбу. – Въ виски такъ и бьетъ. Ты вѣрно простудился гуляя. Не вставай, дорогой мой, тебѣ хуже будетъ.

– Мнѣ нужно идти къ Филиппу, – говорилъ Гэй, силясь встать; но голова у него дотого кружилась, что онъ не могъ удержаться на ногахъ.

– Не вставай, прошу тебя, – умоляла Эмми, когда онъ немного оправился. – Я пойду сама къ Филиппу. Лежи смирно, я принесу тебѣ чашку чаю. – Въ слѣдующей комнатѣ на столѣ уже былъ приготовленъ завтракъ. Отъ чаю Гэй отказался, отослалъ жену внизъ и далъ ей наставленіе, что приготовить для Филиппа. Тотъ, въ свото очередь, очень изумился, увидавъ Эмми вмѣсто ея мужа, и извѣстіе о томъ, что Гэй нездоровъ, сильно его встревожило.

– Онъ изъ силъ, бѣдный, выбился, – говорилъ больной дрожащимъ голосомъ. Немудрено, шутка-ли, столько времени онъ за мной ходилъ! – Эмми поставила передъ нимъ все нужное для завтрака и онъ принялся ѣсть молча. Видно было, что ему тяжело принимать услуги отъ Эмми.

– Гэй моя няня, – сказалъ онъ нѣсколько времени спустя: – я къ нему дотого привыкъ, что мнѣ трудно безъ него. Вамъ, Эмми, никогда ужъ не придется сказать теперь, что я не умѣю цѣнить вашего мужа!

– Полноте, вамъ вредно разстроивать себя, – возразила ласково молодая женщина, видя, что у Филиппа слезы на глазахъ. У нея у самой было сердце не на-мѣстѣ, такъ сильно хотѣлось ей уйдти поскорѣе къ мужу, а между тѣмъ Филиппъ отъ слабости едва двигалъ руками и ей нельзя было оставить его одного.

Она нашла Гэя уже раздѣтымъ и въ постели. По его приказанію, Эмми пошла завтракать сама, но вскорѣ вернулась. Ей показалось, что у мужа жаръ, все лицо его было красно и кровь въ вискахъ такъ и стучала.

– Эмми, – сказалъ Гэй, пристально взглянувъ на жену: – у меня горячка!

Не сказавъ ему ни слова, Эмми взяла его за руку и стала считать удары пульса. Пульсъ билъ очень сильно. Она машинально встала, пошла въ другую комнату и, сѣвъ у стола, начала писать записку къ доктору-французу, приглашала его пріѣхать. Соображать она не была въ состояніи. Слова Гэя ошеломили ее, но она не потеряла бодрость духа. Забывъ о томъ, что у нея на рукахъ теперь, вмѣста одного, двое опасно больныхъ, изъ которыхъ одинъ ея безцѣнный мужъ; забывъ о своей молодости, неопытности, о страшномь горѣ, ей грозившемъ, Эмми твердила одно: теперь мнѣ не на кого надѣяться, кромѣ Бога, да будетъ же Онъ моимъ защитникомъ! и, вооружившись силою вѣры, она принялась исполнять должность сидѣлки около мужа и у постели Филиппа, кротко, безропотно, какъ всегда. Первый день прошелъ въ сильной тревогѣ; Гэй не терялъ сознанія, напротивъ, онъ былъ въ неестественномъ напряженіи и въ ожиданіи доктора пробовалъ на себѣ всѣ средства, оказавшія помощь Филиппу. Въ то же время онъ постоянно уговаривалъ Эмми не очень утомляться бѣготнею сверху внизъ, а самъ волновался говоря, что по милости его, Филиппъ будетъ заброшенъ. Больной метался по постели то въ ознобѣ, то въ жару и тревожно взглядывалъ на Эмми, безпрестанно требуя подать ему то одно, то другое лекарство. Она поправляла его одѣяло и подушки, подавала ему пить, угождала какъ умѣла, но Гэй не переставалъ волноваться.

– Какой я нетерпѣливый! сказалъ онъ наконецъ, видя, что бѣдная жена совсѣмъ выбилась изъ силъ. Стану лежать смирно! и онъ улыбнулся, когда Эмми начала его укладывать какъ ребенка. Дѣйствительно, полежавъ съ полчаса покойно, не шевелясь, Гэй уснулъ.

Эмми нѣсколько успокоилась, но сонъ ея мужа былъ тревоженъ; жаръ во всемъ тѣлѣ усилился и дыханіе становилось тяжело. Горячка видимо овладѣвала Гэемъ. Писать объ этомъ домой у нея духу недоставало, она тайно надѣялась, что докторъ успокоитъ ее, сказавъ, что ничего опаснаго не предвидится. Эмми было непріятно даже отвѣчать на вопросы Филиппа, когда она къ нему завернула, и употреблять слово горячка, когда тотъ спросилъ, какіе признаки болѣзни у Гэя. Но по лицу и по глубокому вздоху Филиппа, она догадалась, что и его тревожитъ одна съ нею мысль:– не заразился ли Гэй, ухаживая за нимъ.

Наконецъ явился докторъ; скрывать было нечего, онъ прямо отвѣчалъ, что у милорда та же болѣзнь, что у monsieur, но что характеръ горячки слабѣе. Бреду не было. Гэй только все спалъ и когда докторъ его разбудилъ, онъ ясно, отчетливо отвѣчалъ на каждый его вопросъ и вообще былъ покоенъ. По уходѣ доктора, онъ съ слабой улыбкой взглянулъ на жену.

– Эмми! уговаривать тебя, чтобы ты не ходила за мной, было бы напрасно. Ты слышала, докторъ сказалъ, что у меня горячка не прилипчивая, и потому тебѣ бояться нечего, не оставляй же меня!

– Я очень рада этому – отвѣчала Эмми.

– Только будь умница, – возразилъ Гэй, – не повреди себѣ. Дай мнѣ слово, что ты не будешь сидѣть всѣ ночи напролетъ подлѣ меня.

– Хорошо, что ты меня не гонишь отъ себя, грустно замѣтила Эмми.

– Жаль мнѣ тебя, дитя мое! съ печальной улыбкой продолжалъ Гэй. – Шутка ли имѣть двоихъ больныхъ на рукахъ! Это крестъ Господень, прими его покорно; вѣдь ты давно обѣщалась переносить со мною всѣ скорби земныя, настала пора исполнить это обѣщаніе.

Кроткое и вмѣстѣ грустное выраженіе лица придавало красотѣ Гэя какой-то особый характеръ. Эмми чувствовала, что ее притягиваетъ къ мужу не одна любовь, но какое-то глубокое уваженіе и даже страхъ, точно больной Гэй превратился въ неземное существо. Нагнувшись надъ нимъ, она смачивала его пылающую голову свѣжимъ одеколономъ, и когда спереди упрямые волосы начали безпрестанно падать ему на глаза, она, по приказанію мужа, отрѣзала непокорную волнистую прядь, которой Эмми и Шарлотта особенно любовались, говоря, что эта прядь есть термометръ расположенія духа Гэя. Онъ ее всегда теребилъ или приглаживалъ, смотря по тому, веселъ онъ былъ или грустенъ. Какъ ни жаль было Эмми посягать на прелестные волосы Гэя, она немедленно повиновалась и, срѣзавъ густую прядь на самомъ лбу, тщательно завернула ее и спрятала въ свой нессессеръ. Затѣмъ она прочитала мужу вслухъ псаломъ и онъ вскорѣ опять заснулъ.

Дни проходили за днями, а горячка шла своимъ чередомъ; но Гэй не бредилъ. Онъ лежалъ по суткамъ въ тяжкомъ забытьи, и молодая жена его не отходила отъ постели больнаго, пока ее не звали внизъ, чтобы покормить Филиппа или получить письма съ почты. Какъ только наступала ночь, ее смѣнялъ Арно, а сама она уходила спать въ сосѣднюю комнату. Послѣднее было ей очень тяжело, она охотно просидѣла бы до утра, но сознавая, что болѣзнь Гэя будетъ продолжительна, она боялась потерять силы и сдѣлаться безполезной. Въ комнату къ мужу Эмми входила не иначе какъ съ кроткой улыбкой. Онъ часто отсылалъ ее къ Филиппу, но она скоро возвращалась, зная, что безъ нея Гэй всегда былъ въ волненіи, и его радостное выраженіе лица при ея входѣ, ясно говорило, что онъ только при ней и оживаетъ немного. Филиппъ, въ свою очередь, искренно сѣтовалъ, что онъ, вмѣсто того, чтобы помочь Эмми, самъ служилъ ей бременемъ. Ему совѣстно было вспоминать прежнее свое самолюбіе и твердое убѣжденіе, что ему никогда не придется прибѣгать къ чужой помощи; Эмми, почти ребенокъ по лѣтамъ, служила ему теперь нянькой, и онъ безпомощный, слабый не могъ двигаться съ мѣста безъ тего, чтобы не опереться на ея руку. Не смотря на то, что Гэй отнималъ почти весь день у Эмми, Филиппъ не чувствовалъ недостатка ни въ чемъ. Все нужное подавалось ему во время, и Анна, Арно и старуха сидѣлка, итальянка, всегда были у него подъ рукою. Большую же часть времени Филиппъ все-таки оставался одинъ; окруженный книгами и газетами. онъ принимался иногда ихъ перелистывать, но слабость глазъ и недостатокъ соображенія отнимали у него охоту заниматься чтеніемъ. Онъ больше лежалъ и думалъ. Гэй поглощалъ всѣ его чувства. Стыдъ за прошлое, угрызенія совѣсти и горькая тоска при мысли, что если Гэй, оклеветанный имъ, оскорбленный, погибнетъ жертвою своего самоотверженія къ нему! Все это пугало Филиппа день и ночь. Онъ готовъ былъ искренно просить у Гэя прощенія за все зло, которое онъ ему сдѣлалъ, и молилъ объ одномъ, чтобы Господь сохранилъ ему жизнь,

На десятый день, послѣ того какъ Гэй заболѣлъ, Филиппъ нашелъ возможность одѣться и выйдти въ слѣдующую комнату, гдѣ Эмми обѣщала отобѣдать вмѣстѣ съ нимъ. Когда онъ легъ на диванъ, то его худоба показалась еще ужаснѣе. Процессъ одѣванія его очень утомилъ и онъ во время обѣда молчалъ. Эмми какъ нарочно чувствовала себя въ хорошемъ расположеніи духа, Гэй спалъ хорошо въ эту ночь, жаръ его уменьшался, онъ немного покушалъ и шутя увѣрялъ жену, что ему нужно только подышать Рэдклифскимъ воздухомъ, чтобы совсѣмъ поправитьса. Онъ очень обрадовался, услыхавъ, что Филиппъ всталъ съ постели.

Послѣ обѣда Эмми ушла на верхъ и вернулась часа черезъ полтора. Каково было ея удивленіе, когда она застала Филиппа съ перомъ къ рукѣ; онъ только-что кончилъ какое-то письмо, и измученный, сидѣлъ облокотившись локтемъ на столъ. Лицо его было очень блѣдно, глаза тусклы и губы выражали страданіе.

– Неужели у васъ достало силъ написать письмо? спросила съ испугомъ Эмми.

– Да, – едва внятнымъ голосомъ отвѣчалъ Филиппъ. Надпишите мнѣ адресъ: у меня рука дрожитъ. Онъ подалъ ей конвертъ; дѣйствительно пальцы его сильно дрожали.

– Вы пишете къ своей сестрѣ? сказала Эмми.

– Нѣтъ, къ вашей. Пишу къ ней первый разъ въ жизни. Въ конвертѣ вложено также письмо къ вашему отцу. Я открылся ему во всемъ.

– И хорошо сдѣлали, – заключила Эмми. Теперь вы будете спокойны. Но какъ вы утомились, Филиппъ, ложитесь скорѣе въ постель, я позову Арно.

– Погодите, дайте мнѣ отдохнуть! проговорилъ онъ слабо и упалъ на подушку въ глубокомъ обморокѣ, лицо его помертвѣло. Эмми долго оттирала его, пока онъ снова не очнулся.

Въ комнату вошла Анна за письмами. – Нужно отослать ваше письмо? спросила Эмми у больнаго.

Онъ кивнулъ ей молча головою и тихо зарыдалъ. Когда Анна вышла, Эмми подошла къ дивану и ласково начала уговаривать Филиппа. Она догадалась, что этому гордому, непреклонному человѣку трудно сознаться въ своей ошибкѣ и еще труднѣе знать, что ему готовится униженіе отъ людей, которые до сихъ поръ считали его умнѣе себя. – Хоть бы Гэй былъ подлѣ него! подумала Эмми, чувствуя, что она не въ состояніи успокоить нравственныя страданія Филиппа. Женскій тактъ ея запрещалъ ей много говорить.

– Успокойтесь, полноте, вы сами увидите современемъ, что хорошо поступили, написавъ папа, – убѣждала она больнаго, давая ему нюхать спиртъ и втирая ему одеколонъ въ виски.

– Благодарю, Эмми! отвѣчалъ Филиппъ, успокоившись немного. Ну, что Гэй?

– Слава Богу, онъ спалъ хорошо, и теперь чувствуетъ себя свѣжѣе.

– Однако вы ему вѣрно нужны. Я васъ задержалъ.

– Да, если онъ проснулся, я бы желала пойдти къ нему – замѣтила Эмми. – Да вамъ то лучше ли, Филиппъ?

– Лучше, лучше, я пойду къ себѣ, – сказалъ Филиппъ, и онъ хотѣлъ встоть.

– Нѣтъ, одного васъ не пущу, погодите, я позову Арно, онъ васъ сведетъ въ постель, – сказала Эмми и побѣжала за Арно.

Мужа нашла она не спящимъ и разсказала обо всемъ случившемся.

– Бѣдный малый! замѣтилъ Гэй. – Намъ нужно его успокоить.

– Написать мнѣ къ своимъ, какъ дорого стоило ему признаніе, – спросила Эмми. Мама очень обрадуется, узнавъ, что ты съ нимъ объяснился.

– Имъ никогда не понять, что выстрадалъ Филиппъ – со вздохомъ возразилъ Гэй.

– Я предупрежу папа и пошлю письмо Филиппа немного позже, чтобы смягчить впечатлѣніе, которое оно сдѣлаетъ на нашихъ.

– Бѣдная Лора! сказалъ Гэй. Напиши ты къ ней тоже, Эмми, скажи, что я очень раскаяваюсь, если огорчилъ ее своими неумѣстными шутками на счетъ Филиппа.

– Ну, полно, – улыбаясь возразила Эмми. – Если кого можно упрекнуть въ этомъ, то конечно меня, а не тебя.

– По крайней мѣрѣ теперь, Эмми, ты вѣрно тоже заговорила.

– Еще бы! я недаромъ видѣла, что вынесъ Филиппъ.

Эмми усѣлась писать свои письма подлѣ самой постели мужа. Онъ поправлялъ ей нѣкоторыя выраженія, совѣтывалъ приписать то то, то другое, и говорилъ такъ здраво, обстоятельно, что Эмми вообразила уже, что Гэй выздоравливаетъ, хотя пульсъ его былъ еще высокъ, а жаръ не проходилъ.

1853